• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Чудом эпохи после холодной войны то, что Россия сумела перенести коллапс, который сделал ее стратегически неуместной, без революции и реваншизма.

Ч. Краутхаммер, 2002

Россия в 1997 г., скрепя сердце, согласилась с приемом трех новых членов НАТО и вступила в Совет «Россия-НАТО», который был западными союзникам полностью проигнорирован в процессе принятия решения о первом за историю Североатлантического союза силовом действии за пределами зоны традиционной ответственности НАТО — бомбардировке Югославии весной 1999 г. Государственный секретарь М. Олбрайт объявила, что белградское правительство под давлением массовых налетов авиации Североатлантического союза сдастся на четвертый день — пойдет на условия, ведущие к отделению югославской провинции Косово. Американцы недооценили решимости югославов. На 78-й день бомбардировок, когда Белград был готов стоять и дальше, ельцинский Кремль решил оказать помощь Западу. Посланный в Белград В. С. Черномырдин, спасая США и НАТО от ситуации своего бессилия, в буквальном смысле заставил президента Милошевича (на глазах у всего мира) подписать капитуляцию перед Западом.

Но даже эта помощь не вызвала у американского руководства желания видеть в России партнера. Желание России получить под временный контроль небольшую территорию Косова (чтобы уберечь от репрессий сербское меньшинство Косовского края) было отвергнуто Вашингтоном самым энергичным образом. Узнав о движении российских войск к косовской столице Приштине, американская сторона начала недельные дебаты на Смоленской площади и в соседнем Хельсинки — ровно столько, сколько нужно было для оккупации всего Косово войсками НАТО и полной изоляции здесь небольших российских войск. Запад полностью блокировал единственную просьбу России образовать анклав вокруг исторических православных монастырей и Косова поля — что позволило бы 100-200 тысячам местных косовских сербов найти убежище и избежать насилия албанской Армии освобождения Косова.

Благие мечтания, благодарность не входит ингредиентом в американскую политическую культуру. Выразило ли американское руководство благодарность за море крови Советской Армии, пролитой в течение трех лет — до 6 июня 1944 года, когда она фактически один на один сражалась с вермахтом на европейском континенте, спасая жизни миллионов американцев? Ленд-лиз оборвался в один день — в день Победы, когда Россия была уже не нужна. Названная в качестве первостепенной помощи цифра 6 миллиардов долларов так и осталась пустым обещанием, как и согласованные в Ялте 20 млрд. долларов репараций, доля репараций из индустриального Рура.

Инициированное Россией окончание «холодной войны» сберегло Западу, лишившемуся императивов гонки вооружений (по западным же оценкам), более 3 трлн. долл. Россия вывела свои войска с территории стран прежнего Варшавского договора и фактически передала в западную зону влияния Восточную Европу. Теперь, вместо того, чтобы сражаться посредством союзников друг против друга во Вьетнаме и Анголе, американские и российские вооруженные силы сотрудничают друг с другом в Боснии и Косово.

Россия потеряла не только статус сверхдержавы, но ощутила подлинный исторический регресс во всех основных областях жизнедеятельности. Лишившись прежних гарантированных рынков, она обрушила свою промышленность, прежде всего тяжелую и высокотехнологичную. Ее валовой национальный продукт опустился до 350 млрд. долл.; ВНП на душу населения — 2400 долл. в год. По оценке известного американского русолога Т. Грэма, «на заре двадцать первого века Россия остается очень далеко от реализации надежд, широко распространенных и в России и на Западе во времена развала Советского Союза. Если в данном случае и произошел хоть какой-то „переход“, то не к рыночной демократии, а к традиционной российской форме правления — во многих отношениях далекой от современности. Россия ни коим образом не интегрировалась в западный мир — вопреки целям, поставленным российским и западными правительствами десятилетие назад. Вопрос о месте России в мире снова стоит во всей своей актуальности». Россия, полагает американец Дж. Курт, «потерпела большее поражение, чем Германия в первой мировой войне… Из центра мировых событий Россия спустилась на периферию европейского континента и она остается центральной нацией только для пустот Центральной Азии».

Россия достаточно быстро обнаружила, что коммунизм не был единственной преградой на пути сближения с Западом. Православие, коллективизм, иная трудовая этика, отсутствие организации, иной исторический опыт, отличный от западного менталитет, различие взглядов элиты и народных масс — все это и многое другое смутило даже стопроцентных западников, увидевших трудности построения рационального капитализма в «нерациональном» обществе, сложности создания свободного рынка в атмосфере вакуума власти, формирования очага трудолюбия в условиях отторжения конкурентной этики.

Россия в результате радикального социально-экономического поворота так и не достигла трех желанных для новой России высот: подключения к технотронной цивилизации, повышения жизненного уровня, свободы межгосударственного перемещения. Постепенно в общественное сознание стала проникать тщета потуг доморощенных идеологов «планетарного гуманизма», вызрело грубо-реалистическое осознание наивности самовнушенных верований, тщетности примиренческих потуг, своекорыстия внешнего мира, главенствующего мирового эгоизма, железобетона национальных интересов.

Следование за Западом в деле внедрения рыночных отношений стало ассоциироваться с потерей основных социальных завоеваний в здравоохранении, образовании и т.п. Ныне, в жестких условиях проторынка, российская интеллигенция не только нищает в буквальном смысле, но лишается того, что делало ее авангардом нации, фактором национального обновления — авторами толстых журналов, выпускаемой миллионными тиражами «Литературной газеты», бесплатно печатаемых книг. В результате она отходит от рычагов общенационального влияния. Значительная ее часть опускается на социальное дно, некоторая часть этой интеллигенции покидает страну. Только за один только 1993 год сорок тысяч ученых выехали за пределы страны. В начале двадцать первого века цифра выехавших достигла уже 300 тысяч человек. Мост между Востоком и Западом стал терять самое прочное свое основание прозападную интеллигенцию. В частности, исчезает тот дух уважения американской цивилизации, без которого слом «холодной войны» растянулся бы еще на долгие десятилетия. Суровый факт: для восстановления утраченного интеллектуального потенциала понадобятся поколения.

Что Россия получила в ответ? Конкретно следовало бы выделить следующее.

1. Вопреки косвенным обещаниям, США не оказали целенаправленной массированной помощи демократизирующемуся региону. За крахом «тоталитарных структур» в России отнюдь не последовало некоего нового варианта «плана Маршалла» — помощи Запада «самой молодой демократии», такой помощи, которую Америка оказала Западной Европе в 1948-1952 гг. Спасая демократию в Западной Европе, американцы умели быть щедрыми. «План Маршалла» — 13 млрд. долл. 1951 года=100 млрд. долл. в текущих ценах, «стоил» американцам 2% американского валового продукта. Помощь же России, спорадически и безответственно предоставляемая на неведомые цели коррумпированным прозападным политическим силам, составила всего 0,005 процента американского ВНП. Разница демонстрирует степень желания жертвовать в союзнических целях. Фактически Запад не захотел осуществить по-западному эффективную реструктуризацию национальной российской экономики.

В прошедшее десятилетие американская помощь России концентрировалась в области ядерного разоружения, экономических реформ и гуманитарных проектов. Россия получила за последнее десятилетие ХХ в. 5,45 млрд. долл. в виде помощи. Основная ее доля — сокращение бывшего ядерного потенциала СССР. (И почти ничего не сделано в сфере сближения двух народов. В Америке учатся лишь 5,3 тысячи российских студентов — сравните со 100 тысячами китайцев — и лишь небольшая доля этих студентов поддерживается американским правительством. Международные обмены между двумя странами увяли). Все дело сводится к уменьшению российского стратегического потенциала, уменьшению его примерно на пять тысяч единиц.

2. Столь привлекательно выглядевшая схема недавнего прошлого — соединение американской технологии и капиталов с российскими природными ресурсами и дешевой рабочей силой — оказалась мертворожденной. На фоне сотен млрд. долл. инвестиций в коммунистический Китай скромные восемь миллиардов долл. западных инвестиций в Россию выглядят лучшим свидетельством краха экономических мечтаний российских западников. Хуже того. Ежегодный отток 15-20 млрд. долл. из России на Запад питает западную экономику за счет обескровливания российской экономики. Новая ментально-социальная особь — новые русские — не стали связующим звеном. Хуже того, их грубый реализм стал разъединяющим началом в отношениях России и Запада. Их сомнительного происхождения накопления обильно направляются за отечественные пределы в то время как инвестиции так нужны именно отечественной промышленности.

Что же касается предоставления России хотя бы малой доли гигантского американского национального рынка (такое предоставление вывело в экономические гиганты Тайвань и Южную Корею прежде и КНР ныне), то здесь не отменены даже такие символы «холодной войны» как дискриминационная поправка Джексона-Вэника. Москве не предоставлен даже стандартный статус наибольшего благоприятствования в торговле. Поход на Запад не привел Россию в НАТО, ОЭСР, МВФ, ГАТТ, новый КОКОМ и другие западные организации. Ужесточение западного и введение восточноевропейского визового барьера сделало изоляцию России такой, которая напоминает «железный занавес».

3. Несмотря на окончание военного противостояния, Америка, к удивлению московских идеалистов, расширила зону действия НАТО в восточном направлении, выйдя в 2004 г. в прибалтийских странах на российские границы. В Москве ворошат архивы. В июле 1990 года в личном письме Горбачеву президент Буш пообещал: «НАТО готово сотрудничать с вами в строительстве новой Европы». Американский президент пообещал «постепенную трансформацию НАТО». Запад по меньшей мере дважды (особенно недвусмысленно на сессии 1991 г. в Копенгагене) пообещал не воспользоваться сложившейся ситуацией ради получения геополитических преимуществ над Востоком.

Как подтвердилось довольно скоро, обещания в политике — вещь эфемерная. В январе 1994 г. президент Клинтон указал на возможность расширения НАТО за счет бывших членов Организации Варшавского договора. Американские политические реалисты преподнесли дипломатам новой России довольно жестокий урок приоритета конкретного силового анализа над «новым мышлением для нашей страны и для всего мира». Не сразу последовавшая реакция Москвы впервые за много лет никак не сложилась в гарантированное «да».

В ответ на роспуск организации Варшавского договора и вывод войска из Германии и Прибалтики, Североатлантический альянс ответил экспансией на Восток. Стоило ли крушить Организацию Варшавского договора, Совет экономической взаимопомощи, демонтировать СССР — ради того, чтобы получить польские танки развернутыми против России, а аэродромы прибалтийских государств сокращающими критическое подлетное время боевых самолетов и крылатых ракет? Забота Запада о безопасности абсолютна, забота России — претенциозная нервозность. Столь жестко американцы поставили вопрос стране, практически исчезавшей под давлением с Запада, в 1612, 1709, 1812, 1920 и 1941 годах, потерявшей в двадцатом веке треть своего населения.

Строго говоря, речь идет не об армейской «добавке» к многомиллионному контингенту НАТО, не о современных аэродромах в часе автомобильной езды от российских границ, и даже не о контроле над территорией, послужившей трамплином для наступлений на Москву. Речь идет о неудаче курса, начатого Петром Великим и патетически продолженного демократами-западниками начиная с 1988 г. — речь идет о новой изоляции России.

4. В этом смысле не менее важен визовой барьер, которым отгородили Россию США, Великобритания, Шенгенская зона Европейского Союза. Не ради новых границ разбивался «железный занавес», не ради этого крушили берлинскую стену, чтобы воспрепятствовать российским гражданам прибывать в Калининград хотя бы так, как в пик холодной войны прибывали в Западный Берлин. Мечты о едином культурном пространстве, о возможности купить сегодня билет и быть завтра в Берлине, Париже, Лондоне споткнулись о визовые барьеры как замену «железному занавесу». Игнорирование России в новой системе европейской безопасности меняет всю парадигму благорасположения к Западу, восторжествовавшую в 1991 г. над коммунистическим изоляционизмом.

Под давлением суровых экономических и социальных обстоятельств рассасывается та прозападная интеллигенция, чья симпатия и любовь в отношении Америки были основой изменения антиамериканского курса при позднем Горбачеве и раннем Ельцине. Именно эта интеллигенция создавала в России гуманистический имидж Запада, именно она готова была рисковать, идти на конфликт с правительственными структурами ради защиты и сохранения связей с эталонным регионом. Именно эта, любившая Америку интеллигенция прививала студентам и читающей публике любовь к заокеанской республике, ее культуре, литературе, джазу и т. п. Именно они окружили Горбачева, их вера в солидарность демократической Америки была едва ли не беспредельной. Теперь ей не дают визы в американском посольстве, а в латышском просят предъявить свидетельства о (не)наличии судимостей и туберкулеза. И это после полустолетия обличения железного занавеса.

Возможно, самое главное: восприятие американской и российской элит не соответствуют друг другу; одно и то же явление трактуется по разному. Поистине, в контакт входят две разные цивилизации, западная и восточноевропейская. Убийственное дело — историографически проследить за переговорами между Востоком и Западом. Это в блистательных книгах С. Талбота о переговорах по СНВ все логично и рационально. В реальной жизни логика и рациональность не всегда правят бал. На западных собеседников эмоциональный натиск Востока, его фантастическое жертвенное самоотречение не производит ни малейшего впечатления. Есть холодное удивление по поводу спешки Шеварднадзе и Горбачева в деле объединения Германии, уступок на советско-американских саммитах, восприятие вежливости как товарищеской преданности, наивная вера в доброго заокеанского партнера.

По ту сторону благоглупости волновали мало. Жалобы коммунистических сотоварищей-коллег вызывали лишь поднятие бровей и вежливые —столь ценимые — тривиальности. Кого в США всерьез интересовало то, что так волновало устроителей московских торжеств, посетит ли президент США Красную площадь или только Поклонную гору? Стоит лишь положить по одну сторону воспоминания М. Горбачева, Б. Ельцина, А. Добрынина, А. Черняева, а по другую, скажем, Дж. Буша, Б. Скаукрофта, Дж. Шульца, Дж. Бейкера, Дж. Мэтлока, С. Тэлбота, описывающих одни и те же события, чтобы убедиться в рационально-эмоциональном тупике, доходящем до уровня несовместимости внутреннего мира двух сторон.

То, что было так важно одной стороне (овации толпы, обращение по именам, дружеское похлопывание, обмен авторучками и прочая тривия), не имело никакого значения для другой стороны, хладнокровно фиксирующей договоренности, предельно логичной в методах их достижения, демонстрирующей неукоснительное отстаивание национальных интересов. «Новое мышление для нашей страны и для всего мира» жестоко столкнулось с хладнокровным реализмом как единственной легитимной практикой защиты национальных интересов. Самое печальное во всем этом то, что не происходит накопления опыта. Восток и не собирается изменять эмоциональному началу, на Западе и в голову не приходит подменить бюрократию застольем.

Но уже приходит новое поколение, не очарованное западными ценностями, ощутившее на себе прелесть «джунглей рынка», часто недовольное несправедливым отношением к себе и к своей стране. И будут ли новые, более жесткие и эгоцентричные интеллектуалы такими же приверженцами западных ценностей?

Да и в Америке видны серьезные перемены. На сегодняшний момент ушли в прошлое трактователи типа Дэвида Ремника, восторженные певцы ельцинской России. Вперед в Америке выдвинулись чрезвычайно критично настроенные к «безумствам реформаторов» Питер Редуэй и Дэвид Саттер. Новая волна американских аналитиков не смеет вторить восторженному самовосхвалению деятелей типа Строуба Тэлбота. Все более убедительным становится вывод, что прошедшее — признает сведущий американский специалист — «было десятилетием утерянных надежд».

В условиях игнорирования нужд России в ее трудный час, в среде российского общества на массовом уровне возник вопрос: нужно ли было спасать Запад в его трудный час? Если в 1993 г. почти 74 процентов россиян, согласно опросам общественного мнения, благоприятно относились к Соединенным Штатам, то через десять лет численность придерживающихся такого мнения сократилась ниже 50 процентов опрошенных. Распространилось мнение, что западной дипломатии чувство благодарности неведомо. В западной политической философии (и даже в западном менталитете) такого понятия, видимо, нет.

В самих Соединенных Штатах распространилось мнение, что Америка попросту «покупает российских лидеров, чтобы те восприняли буквально все — экспансию НАТО, американское влияние в Сербии и Узбекистане, помощь в Афганистане, модификацию ПРО и прочее. Видимость обращения с Россией как с великой державой — это просто незначительная плата за право воздействовать на национальные российские интересы».

Опыт не может не отрезвлять, слишком уж болезненно и очевидно падение. Россия в начале двадцать первого века почувствовала дискредитированными свои уступки и жертвы, а свою концепцию привилегированного партнерства с США — отвергнутой и дезавуированной. Осмысливая этот горький опыт, начатый горбачевским «вселюбием», Россия постепенно стала возвращаться к более национально очерченным идеалам, вынужденная — под прессом неблагоприятных обстоятельств — возвратиться к канонам трезвого национального эгоизма.

Происходящее одновременно расширение НАТО, увеличение числа членов Европейского Союза, всевластие США, кризис Организации Объединенных наций, резкое замедление интеграционных тенденций в СНГ, появление в восьми из пятнадцати бывших советских республик американских войск — во всей остроте ставит вопрос о подлинном месте России в мире после «холодной войны». Где это место?

Печальным фактом является очевидное стремление западных сил (и проявивших себя восточноевропейских ненавистников России) оттеснить гигантскую страну подальше от мировых центров, поглубже к вечной мерзлоте северовосточной Евразии. Самовнушение? Сошлемся на мнение авторитетного и уравновешенного англичанина — Дж. Хэзлема: «Простым фактом является вытеснение России на задворки Европы, чего не может скрыть никакая казуистика».

Не будем обольщаться. С подписанием в 1990 г. в Вене Соглашения о сокращении обычных вооружений и вооруженных сил в Европе Советский Союз уничтожил колоссальное число своих самолетов и танков — одностороннее разоружение России сломало превосходство Востока над Западом в конвенциональных вооружениях на Европейском театре. Военная организация НАТО резко превзошла и почившую Организацию Варшавского договора и Советскую (Российскую) армию по всем основным показателям. Это превосходство увеличивается еще больше с принятием в Североатлантический Союз новых государств; это превосходство станет еще большим с приемом в НАТО всех «желающих» в течение близлежащих лет.

При этом следует учитывать Россия сегодня живет за счет военных резервов СССР. Осталось лишь 37 процентов от прежде неприкасаемых запасов. 100 процентов вертолетов работают за пределами уже отработанного ресурса. Весьма реалистические прогнозы предупреждают, что через 10-20 лет РФ будет не в состоянии отразить внешнюю угрозу. Армия уже практически не может проводить полнокровные испытания, учебу и широкомасштабные маневры. В военной сфере ныне на страны НАТО приходятся 45 процентов мирового ВВП, а на Россию — чуть больше 1 процента. Военные расходы НАТО составляют 46 процентов мировых — не менее, чем в десять раз больше российских.

Согласно прогнозу Национального разведывательного совета США «Глобальные тенденции до 2015 года», Россия к 2015 г. не сумеет «полностью интегрироваться в международную финансовую и торговую систему». Даже при самом оптимистическом варианте экономического роста в 5 процентов в год, через 15 лет объем производства российской экономики будет меньше американского в пять с лишним раз.

Помимо прочего, российское руководство как бы ожидало «премии» за крушение коммунизма, как минимум, благожелательного адаптационного периода. Как оказалось, напрасно. Во взаимном товарообмене не отменены даже такие одиозные символы «холодной войны», как поправка Джексона-Вэника, блокирующая предоставление Москве стандартного (общего для всех торгующих с США стран) статуса наибольшего благоприятствования в торговле.

С завершением противостояния в холодной войне, Запад предоставил России преимущественно займы — весьма непродуктивный вид экономической помощи для России, менее прочих дающий стимулы производству. Трудно не согласиться с выводом, что деньги были потрачены бездумно. Выросший до 150 млрд. долл. российский долг стал не связующим звеном, а раздражителем в системе отношений Россия-Запад. Сказалось различие в трудовой этике, в знании практической экономики, в менеджеристском искусстве, в восприятии экономических реалий, в мировоззрении, фактически — в психологии.

Поход на Запад не привел Россию сразу в его ряды, закрытыми оказались двери полноправного членства в НАТО и «восьмерке», ОЭСР, МВФ, ВТО, организации-наследницы КОКОМ и других западных организаций. Недопуск России в основные экономические организации Запада в условиях жесткого кризиса российской экономики и сопутствующего чувства уязвленности, приобрел характер злонамеренного манкирования российскими интересами. На Россию произвело негативное впечатление прекращение основных видов помощи, в том числе и гуманитарной.

Западные специалисты не считают нужным скрывать, что «будучи стеснена в финансах, Москва сможет иметь ракет и боеголовок даже меньше, чем ей позволяют международные соглашения». И теперь, как пишет американский эксперт по России Т. Грэм, «после десятилетия великих разочарований, приведших Россию к упадку, на Западе — и особенно в США — возникло искушение списать Россию как окончательно потерянную державу, которая уже мало значит для мира. В американской элите широко распространено чувство, что у Соединенных Штатов нет ни времени, ни энергии, ни ресурсов, необходимых для формирования хороших отношений с Россией».

Между тем Россия лучше узнала Запад. Увеличивается количество людей, побывавших в Соединенных Штатах и более адекватно воспринимающих их. Это дает им опыт свободы, но привозят они с Запада, в основном, не плоды его духовного и материального развития, а говоря словами русского философа С. Франка, «черствеющие крохи с его пиршественного стола».

Лучший совет, который Запад дает современной России, заключается в следующем: хаос и разброд, потеря идентичности и массовое разочарование происходит в России не по причинам материально-экономическим, а ввиду безмерных амбиций, неуемной гордыни, непропорциональных объективным возможностям ожиданий. Запад в лице его лучших представителей искренне и доброжелательно советует понять, что Россия — средних возможностей страна с отсталой индустриальной базой, не нашедшей выхода к индустрии XXI века. Нам честно, откровенно и с лучшими побуждениями советуют уняться, погасить гордыню, прийти в себя, трезво оценить собственные возможности и жить в мире с самим собой, не тревожа понапрасну душу непомерными претензиями и ожиданиями.

А почему бы и нет? Почему нужно, «против моря бед вооружась», в энный раз испытывать свою судьбу, ставить непомерные задачи, звать к недостижимым вершинам, будоражить покой современников, настаивать на более славном предназначении страны? Не лучше ли вооружиться вышеприведенным советом, который полностью согласуется с библейской моралью о смирении неуемной гордыни, не лучше ли спокойно возделывать свой сад — без потуг на деятельное участие в мировых делах, без разорительных посягательств на почетное место в мировых советах, без раздражающих Запад слов о якобы имеющей место «обреченности» России быть великой державой?

Увы, дельный совет о смирении, трезвой самооценке и спасительном уходе в обыденность далек от реализма. И вовсе не из-за неких «младотурков», российских самураев, козней невзрослеющего самолюбия или частного умысла. Можно с впечатляющими цифрами и убедительными аргументами выиграть спор, показав малость и неадекватности материальных сил и ресурсов России в мире триллионных валютных потоков, глобализации рынка и информатики, в мире недосягаемых высоких технологий и массового организованного производства. Совет стать средней державой едва ли осуществим по чисто психологической причине: полтораста миллионов жителей России органически, по воспитанию и исходя из самооценки не согласны с участью удовлетвориться судьбой средней, второстепенной державы. При всех стараниях, практически невозможно инплантировать в национальное сознание граждан России согласие с второстепенным характером международной роли страны, согласие с ее маргинальностью.

Прочным фактом современной жизни является то, что от балтийских шхер до Берингова пролива новая-старая Россия с удивительной силой — тихо, но прочно — таит глубинное несогласие с западным историческим анализом, с логикой жестоких цифр, с предрекаемой второстепенной судьбой. И в обеих столицах и в провинции, в негромких беседах раздаются суждения, что это не в первый раз — страна распадалась и исчезала в 1237, 1612, 1918 годах, она стояла на краю гибели в 1709, 1812, 1941 годах, но восставала в 1480, 1613, 1920, 1945 годах. И этот национальный код невозможно изменить, он не только живет в массовом представлении, он составляет его сущность, являясь основой национальной психологической парадигмы.

Хорошо это или плохо? Наверное плохо для ревнителей глобализации, кто делает ставку на «нормальную» страну, кто с наилучшими намерениями жаждет рекультуризации, торжества нового рационализма разместившегося между Азией и Европой народа. Увы, с реальностью следует обращаться всерьез: Россия была, есть и будет такой, какой она живет в воспоминаниях, восприятии и мечтах ее народа. А населяющий ее народ, что бы ни говорили ему иностранные или доморощенные витии, считает заведомо плохим уход с международной сцены, превращение в пассивный объект мировой политики.

Наверное, хорошо, если видеть в ориентированном на более высокий уровень национальном самосознании и гордости основу гражданственной жертвенности. Английский писатель Ричард Олдингтон писал о патриотизме как о «прекрасном чувстве коллективной ответственности». Уникальное ли это явление? Отнюдь. Если размышлять над судьбами хрестоматийных фаворитов второй половины ХХ века (скажем, над возрождением Германии или Японии), мы не поймем секрета их общепризнанного успеха, если не усмотрим главного: даже в годину национального поражения, эти народы сохранили неколебимое самоуважение, своего рода «коллективное помешательство» в виде несгибаемой уверенности в воссоздании своего могущества, в конечном занятии почетного места в мировой семье народов. Эта вера в свою звезду стала главным основанием, без которого целенаправленный упорный труд этих народов не получил бы формы, стимула, постоянства, смысла.

Если сравнение с прежними тоталитарными агрессорами вызывает смущение, то обратимся к классическим демократиям. В главных испытаниях лидеры ведущих демократических стран всегда обращались к беспроигрышному элементу — к чувству национального самоуважения, уязвленной гордости, обиды за униженную объективным ходом событий страну. Президент Ф.Д. Рузвельт с неизменным успехом использовал формулу, что «мы, американцы — как народ — не можем, будучи вместе, потерпеть поражение». Это относилось и к Великой депрессии и ко Второй мировой войне. Уинстон Черчилль в самый мрачный для своей страны час обращался к немеркнущим примерам патриотизма королевы Елизаветы Первой, не склонившейся перед Великой Армадой, к образам герцога Мальборо и адмирала Нельсона. Президент де Голль говорил о Франции как о «мадонне с фресок». Мы напоминаем умонастроение лидеров демократических стран, а не самоослепленных национал-диктаторов. В чувстве обостренного патриотизма есть жизненно важный потенциал, который с блеском использовали такие примерные интернационалисты как Вудро Вильсон и несчетный сонм борцов с национальным самоограничением.

Народы готовы вынести многое, когда их «осеняют праведные знамена». И напротив, сервильность вождей ведет таких лидеров в долину национального забвения (чему пример — недавняя российская история). В этом плане смена кремлевского руководства на рубеже веков характерна именно обращением к общепонятному патриотическому чувству. То, что было благом для других стран в их трудный час, не может быть абсурдной и кокетливой претензией в трудный час России. Эта глубокая вера в свою судьбу является важнейшей предпосылкой упорного труда на долгом пути возвращения, вдохновенной творческой мысли ученых, спокойной уверенности учителей грядущих поколений, упорства созидателей материальной основы национального подъема. Это та основа, на которой можно строить будущее. Если бы этой веры в себя и свою судьбу не существовало, на национальной истории России можно было бы поставить крест. Но именно на вере в себя и в свое будущее покоится могущество современных гигантов — тех держав, чьи могущество и усилия определят ход двадцать первого века. Откровенная цель уважающих себя народов — не попасть на задворки истории, быть ее творцами. Это мироощущение в высшей степени присуще России.

Утверждать, что Россия исчерпала свой шанс в истории, что она не поддается реформированию — значит отрицать очевидное. Петр Великий триста лет назад начал процесс, в результате которого, пожалуй, никто в мире не сомневается в русском гении, в способности России адаптировать любую реальность и достичь вершин в любом из проявлений человеческого духа и таланта. На пути своего многовекового развития Россия — единственная из незападных государств Земли — никогда не была колонией Запада. Совмещая вестернизацию с модернизацией, она создала адекватную своим историческим нуждам военную систему, позволившую ей выстоять под ударами Карла XII, Наполеона и Гитлера. Двести лет назад родился Пушкин, после которого умственная жизнь России лишилась вторичности и провинциальности. Сто лет назад начался рекордный экономический выход России из патриархального состояния на высший технический уровень.

Все успешные реформаторы России отличались тем, что осознавали особенности своей страны. Две главные: коллективизм и огромные, трудно связываемые между собой пространства. Отсюда роль государства, исключительно важная во всех развитых странах, но критически необходимая в случае российского варианта реформ. Страна, никогда в своей истории не знавшая самоуправления, нуждалась и нуждается в консолидирующей силе. Здесь не место развернутому историческому анализу, но исключительно важно подчеркнуть, что народы в своем развитии действуют так, как направляют их история и география, как диктует обобщенный итог их общественного развития, их выработанная веками общественная этика. Восточноевропейский набор традиций, обычаев, эмоционального опыта близок западному в той мере, в какой история заставила эти два региона взаимодействовать. Он отдален от Запада в той мере, в какой история Запада была принципиально иной, отличной от истории Восточной Европы. Пренебрежение этим отличием, обращение со своим народом как с некоей абстракцией создало предпосылки национальной неудачи.

И сегодня, находя свое место в новом мире, имеющем всемирного лидера, делая крутой поворот к Западу, Россия должна строить свою модернизацию не на уходе государства из социально-экономической сферы, не на безоглядном следовании в фарватере всесильной сегодня Америки, а учитывая свои этно-конфессиональные и психо-ментальные особенности. Мы — страна, которая тысячелетие шла своим собственным путем и не опускалась до состояния покорной обреченности в самые тяжелые времена. Певцы безоглядного вестернизма улетят на теплый Юг при первой же настоящей буре, но 150 миллионам россиян некуда отступать, им жить и умирать на земле, завещанной жертвенными предками. Эта земля рождала титанов ума и духа, и нет основания усомниться в ее плодородии тогда, когда смятение охватило ее — вопреки тысячелетней истории.

Никакая прозападная «гибкость» элиты не может в одночасье изменить того, что является частью национального генетического кода: никогда не быть ничьим сателлитом, идти на любые жертвы ради самостоятельного места в истории, ради свободы выбора в будущем, ради сохранения этого выбора у грядущих поколений. Медленно, но верно Москва будет освобождаться от поразительных иллюзий захвативших власть провинциальных вождей, изменивших национальной истории. Безоговорочные западники не выдержат испытаний, они уступят место более принципиальным и недвусмысленным радетелям национальных интересов.

Россия все же сохранила немалое из наследия СССР. Вовне — место постоянного члена Совета Безопасности ООН, свободу выбора пути, образования союзов, формирования партнерских соглашений с любыми потенциальными союзниками. Внутри — ракетно-ядерный меч, созданная величайшими усилиями оборонная промышленность, система научных исследований и всеобщего образования, медицинская самозащита и колоссальные ресурсы наших безграничных просторов.

Но если случится невероятное, и народ России перестанет верить в себя, отвернется от своей истории и от своей мировой роли, то само ослабление великой страны способно вызвать некий тектонический сдвиг мировой системы, чреватый революционными переменами. Переход России в разряд «отвергнутых» усиливает значимость восьми потенциальных опасностей, способных возникнуть перед Вашингтоном в глобальном раскладе сил.

1.Никогда не следует исключать неожиданно быстрого восстановления сил России. После фактического поражения в Первой мировой войне и после страшных опустошений Второй мировой войны Россия восстала подлинно как «птица-Феникс». При определенном идейном повороте и трансформации правящих сил жертвенная черта национального характера может проявить себя с удивительной силой. Слабость может уступить место решимости, а что касается мобилизационного развития, то исторически в нем равных России нет.

2. Потеря контроля над Евразией. После пяти войн (две в Европе и три в Азии), которые США вели в двадцатом веке, перед ними встает (словами главы Библиотеки конгресса Дж. Биллингтона), «по существу та же задача, которую решала Британия в предшествующие столетия в континентальных войнах: предотвратить авторитарную гегемонию одной державы над величайшей земной массой и хранилищем ресурсов. Подобная главенствующая империя маргинализировала бы и свела бы в конечном счете до положения вассалов государства, развившиеся на морской периферии в Северной Европе и Северной Америке… Если Россия обратится к скрытно-фашистскому авторитарному национализму, угрожающему ее хрупкой правящей коалиции, в то время как радикальные мусульманские государства и ленинистский колосс — Китай начинают экспансию своей мощи, то тогда двумя вероятными итогами, угрожающими демократическим государствам будут распространение этнического и религиозного насилия югославского образца, либо формирование альянса авторитарных стран против малочисленного демократического мира».

Россия граничит с регионами, представляющими первостепенную стратегическую значимость для США: Западная Европа, Персидский залив, Восточная Азия, Южная Азия. Стратегическая направленность указанных регионов, равно как и внутренний региональный баланс в них зависят от процессов, происходящих в России. Резкое усиление или ослабление Москвы способно разбалансировать всю прежнюю, достаточно хрупкую систему внутренней стабильности в этих регионах. Маргинализация огромной России способна подвигнуть кремлевских руководителей на сознательные дестабилизирующие меры.

3. Совершенствование и распространение оружия массового поражения. Хотя холодная война считается оконченной, и обычные вооружения России резко ослаблены, «Россия все же обладает, — напоминают американские специалисты, — способностью нанести удар по центрам населения и инфраструктуре Северной Америки; не подчиняющиеся международным законам государства могут получить часть ее арсенала.» Грандиозный ядерный стратегический потенциал России, ее неимитируемая способность быстро мобилизовать феноменальные разрушительные средства массового поражения делают вопрос глобального выживания во многом функцией понимания условий этого выживания России.

Россия является единственной страной мира, способной физически уничтожить Соединенные Штаты Америки. Согласно подписанному в Москве в мае 2002 г. Договору о сокращении стратегических потенциалов даже через десять лет Кремль будет распоряжаться минимум 1700 единицами ядерных боезарядов стратегической доставки. (В свое время теоретик ядерного сдерживания Р. Макнамара пришел к выводу, что для уничтожения США или СССР достаточны 500 ядерных боезарядов стратегической доставки — поражение 30 процентов населения и 70 процентов промышленного потенциала). В руках Москвы сегодня и в обозримом будущем находится орудие всесокрушающего убийственного ответного удара, неотвратимого в случае решимости отчаявшихся русских.

Россия создала эту гарантию национальной самозащиты, и она может еще долго полагаться на нее. При всех поворотах переживающей сложности национальной экономики, на вооружении России оставлены в боевом составе стратегических ядерных сил три дивизии межконтинентальных баллистических ракет шахтного базирования CC-18 («Сатана») — сохраняя эти 200-тонные ракеты на боевом дежурстве до 2014 г.; и одна дивизия «тяжелых» ракет железнодорожного базирования CC-24 («Скальпель»). Ракеты СС-18 выбрасывают над районом цели до 50 боеголовок, из которых (рабочая схема) 40 могут быть ложными целями — что ставит перед американской Национальной противоракетной обороны на десятилетия вперед неразрешимые задачи. Десять боеголовок МБР имеют ядерный заряд в 1 мегатонну.

4. Характер национальной самоидентификации российского государства. Если Россия признает своими гражданами лишь тех, кто живет в ее пределах, то она явится охранительницей мирового статус кво. Но если она не откажется от опеки 25 миллионов русских, живущих в республиках, прежде входивших в СССР, то она может стать «ревизионистской» страной. У России огромные возможности в соседних экс-советских республиках, в соседних странах православно-ортодоксального ареала, родственной цивилизационной характеристики. Прежний «второй» мир содержит немалый общий советский элемент, и если бы Россия, при определенном социально политическом повороте могла воззвать к некоему подобию «социального реванша», реакция могла бы быть весьма внушительной. (В 1919 г. большевики восстановили большую Россию, переведя суть противостояния в русло социальной перемены; в пятнадцати бывших советских республиках наблюдается такое цивилизационно-экономическое падение, что призыв к социальному равенству не мог бы остаться вовсе без ответа — учитывая и очевидную дискредитацию демократов первой волны, оказавшихся недостаточно стойкими перед мирскими соблазнами, перед возможностями обогащения).

5. На фоне глобального демографического взрыва Россия может возглавить теряющий свои позиции Юг, противостоящий «золотому миллиарду» благополучных стран индустриального Севера; заменить противостояние Восток-Запад не менее ожесточенным противодействием Север-Юг, воспользоваться ожесточением маргинализированных историей стран. Ярко проявившая себя к началу ХХI века этническая ненависть проявляется на фоне постоянного увеличения значимости природных ресурсов, обладание которыми становятся оружием обездоленных. При всех неурядицах и ослаблении, Москва сохранила возможности оказания военной помощи ближним и дальним странам в масштабах, недоступных никому из потенциальных соперников (или противников) Соединенных Штатов.

Феноменальное природное богатство России всегда останется с ней. Это положение кладезя природных ресурсов смягчит политико-экономическую катастрофу 1990-х годов. Мировая индустрия — и прежде всего индустрия Запада (и США в частности) сможет найти в российском газово-нефтяном богатстве своего рода единственную альтернативу Персидскому заливу. Это богатство в критической степени важно для мировой экономики. Допуск ли недопуск к этим богатствам может стать мощным оружием, равно как и средством раскола враждебных России коалиций.

6. Даже одно лишь ослабление контрольных функций Москвы над своим арсеналом непосредственно и прямо воздействует на судьбы Америки. Несмотря на обнаружившуюся стратегическую слабость визави США, Россия продолжает быть (и будет таковой на долгие годы впереди) бесконечно сильнее своих непосредственных соседей. Она будет обладать несомненными способностями воздействовать на ситуацию в таких критически важных странах как Украина и Грузия, не говоря уже о менее самостоятельно настроенных станах так называемого «ближнего зарубежья» и Балтийского региона. Упомянем одни лишь безграничные топливные ресурсы России, ее транспортные артерии, ее, словами Дж. Ная, «софт пауэр» — возможность идейного, культурного, цивилизационного влияния, фактор 25 млн. русских, живущих в соседних странах.

7.Право вето в Совете безопасности ООН дает России критическое по важности влияние в наиболее значительной международной организации, способность противостоять Америке на уровне глобальной организованности. Никакая легитимность в проведении силовых мероприятий глобального масштаба невозможна без участия и согласия Москвы. Попытка заменить ООН Северотлантическим Союзом способно ускорить конфронтацию по линии Запад — остальной мир.

8.Союзническая стратегия Америки, ее попытки (эффективность этих попыток) осуществить союзническое строительство будут в немалой степени зависеть от предрасположенности и согласия России. Особенно это касается Западной Европы, которая так или иначе готова вывести Европейский Союз на глобальный уровень могущества. Если Вашингтон не сможет вести достаточно умелую дипломатическую игру с Москвой, это геополитическое строительство может принять крайне нежелательное для Америки направление.

Все вышесказанное так или иначе обязывает Вашингтон не упиваться своей победой в холодной войне и соответствующим поражением ее прежнего евразийского противника, а следовать более умудренным и осторожным курсом.

Президент Путин после незамедлительного выражения сочувствия жертвам 11 сентября, размышляя в своей сочинской резиденции, увидел в решимости жаждущей мщения послесентябрьской Америки редкий в истории шанс обрести могучего союзника. И российской руководство решило воспользоваться этим шансом: на волне сочувствия жертвам страшного Сентября, обозревая свои сузившиеся возможности, решая задачи национальной безопасности, российское руководство решило присоединиться к американскому гиганту, провозгласившему знакомое: «Кто не с нами, тот против нас». Путин, преодолевая внутреннее сопротивление, принял решение о значительной коррекции внешнеполитического курса России, о повороте в сторону сближения с Америкой.

Прозападные силы поддержали поворот Путина. Как велики эти силы? По оценке заместителя председателя комитета по вооруженным силам Государственной Думы — от 10 до 15 процентов всей российской элиты. С точки зрения Союза правых сил (Б. Немцов), возник уникальный час вхождения России в Запад, шанс, упущенный в 1945 и 1989 г. А последний министр иностранных дел А. Бессмертных считает, что «происходящее может быть использовано в интересах России. Альтернативой союзу с Западом является создание проблем Западу посредством поддержки Ирана, Ирана, Северной Кореи и Кубы, либо ей придется отстраниться от международных дел вовсе — чего наше географическое и геополитическое положение не позволяют».

Поддержка Америки оказалась популярной в Москве: 85 процентов москвичей выразили ту точку зрения, что «нападение на США равнозначно нападению на все человечество… Русские присоединились, — пишут Т. Болтон и М. Макфол, — к Америке в час ее нужды». Не только словесные выражения соболезнования (телефонный звонок президента Путина, первого выразившего готовность помочь), но весьма конкретные действия России осенью 2001 г. привели к определенному изменению взгляда американцев и ряда их союзников на Российскую Федерацию, ее роль в мире, на ее потенциал и возможную важность для Запада в будущем.

То, что своего рода эйфория была, в этом нет сомнения. В России стали полагать, что там, где не помогли прежние шаги навстречу (согласие на объединение Германии, ликвидация превосходства СССР в обычных вооружениях над НАТО, развал Варшавского договора, запрет КПСС, вывод российских войск их Центральной и Восточной Европы), поможет общий страх и общий враг. Россия, потрясенная драматическими событиями сентября, снова пошла по проторенной Горбачевым и Ельциным дороге. Абсолютное большинство опрошенных службами общественного мнения в России выразили симпатию к подвергшейся нападению Америке. Только 6 процентов опрошенных посчитали, что «Америка понесла справедливое наказание». А 79 процентов опрошенных осудили подобную точку зрения, говоря о солидарности с американцами.

Население России страшиться представить террористический акт в Нью-Йорке и Вашингтоне как «конфликт цивилизаций». Осознанно или интуитивно, но население России понимает, что межконфессиональный конфликт в стране будет непоправимой национальной катастрофой. Представляется, что это отразилось на оценке событий в США. На вопрос, (заданный 13-14 октября 2001 г.) началась ли война с международным терроризмом или война или война между христианами и мусульманами, 55 % опрошенных склонились к первому объяснению и только 26 % ко второму. В опросе 22-23 сентября виновниками террористических актов агрессивных приверженцев ислама назвали только 3 %.

Анализируя конкретную ситуацию и отвечая на вопрос, кто подготовил террористическую атаку на США, 15 % российских респондентов ответили, что приверженцы ислама, 12 % — приверженцы Бен-Ладена, 7% — арабы, 6% — афганцы, 4% — талибы, причем в представлении российских граждан талибы — это скорее дикая орда, нежели изощренный противник, обладающий достаточным интеллектом для удара такой силы по Америке. Видимо, сказалось то, что образ талибов в России начал складываться еще осенью 2000 г. во время выхода талибов к Таджикистану. Треть российского населения высказывалась о талибах крайне негативно. Российские респонденты опросов более критичны к США при высказываниях о мотивах террористов, совершивших нападение. Здесь главенствующая версия — наказание за гегемонизм, за самоуверенность и жесткую уверенность в собственной правоте. 22-23 сентября 2001 г. на вопрос о целях террористов 16 % ответили — запугивание, устрашение; 15% — месть; 11% — демонстрация уязвимости США. На вопрос «согласны ли вы назвать атаку на Америку расплатой за американскую политику» 63 % ответили — «согласны». И только 22 % не согласились. На вопрос «почему многие страны поддерживают военные действия США в Афганистане» три ответа доминировали: объединение против террористов (28%); следование за лидером (16 %); страх, стремление к безопасности (15 %).

Российское общество раскололось примерно поровну, отвечая на вопрос, правильно ли США действуют, нанося ракетно-бомбовые удары по Афганистану. 40 % респондентов ответили, что правильно, им 13-14 октября противостояли 42 %, считающие, что неправильно. На вопрос, сумеют ли США добиться своей цели наиболее общим ответом было «нескоро». Представляют интерес представления российских граждан о целях военных действий США в Афганистане.

— отомстить29 %

— уничтожить очаг терроризма21 %

— укрепить свое господство14 %.

Даже на уровне обыденного сознания в России начала пробиваться мысль, что мир очень изменился, и Россия в новом раскладе сил может быть востребована. Об этом можно судить по динамике ответов на вопрос «возможно ли в текущей ситуации усиление позиций России?». 22-23 сентября 2001 г. на этот вопрос положительно ответили 30 % респондентов; 13-14 октября — 39%, а 27-28 октября — 45 %. Это был пик позитивной оценки возможности России в новом раскладе сил.

Особую статью представляет собой оценка степени дружественности Соединенных Штатов России. Здесь наблюдается та же динамика. В ответе на вопрос о влиянии событий в США на российско-американские отношения, 22-23 сентября в их улучшение поверили 35 %, а 27-28 октября уже 44 %. Очень существенно отметить вектор симпатий россиян в оценке желательности сближения России и США. В вопросе 27-28 октября 2001 года в пользу сближения высказались 69 % (!) опрошенных. 17-18 февраля 2001 года в такую возможность верили 32 %, 29-30 сентября — 38 %, 3-4 ноября — 43 %. Это то и позволило многим прийти к выводу, что у России и Америки впервые после второй мировой войны обнаружился общий враг.

Осень 2001 г. с ее трагическими событиями и настроенностью Америки «воздать должное» организаторам террора дал, помимо прочего, новый шанс американо-российским отношениям. Ответ на вопрос, что должно случиться, чтобы народы, «распри позабыв», сблизились между собой, казалось был найден. У Запада и России появился общий противник. Таким врагом в недели последовавшие за 11 сентября, стал террор, конкретным воплощением которого стал Талибан, мулла Омар и Усама бен Ладен. Вот что писал лондонский «Нью Стейтсмен»: «Враждующие лагеря и нации мира объединились против общего врага — глобального терроризма. Приоритеты американской внешней политики изменились с захватывающей дух скоростью. Озабоченность национальной ракетной обороной ушла на второй план. Как оказалось, американская безопасность лежит не в одиноком пути по высокой дороге технологии, а в высокой политике глобального союза. Старые распри с Москвой забыты по мере того, как американцы начали свою кампанию в Афганистане для своей „защиты“, потребовавшую сотрудничества с Россией. Равным образом США понимают, что они нуждаются в арабской и мусульманской поддержке и поэтому будут стремиться к реальному перемирию между Израилем и палестинцами. Во время, когда вера в Бога, класс, нацию и правительство в значительной мере исчезли, общий страх человечества оказался последним средством создания единых уз, нового сплава национальной и международной политики. Страх перед глобальным терроризмом создал почти революционную ситуацию». Это очень существенное обстоятельство, без него Кремлю было бы труднее делать столь крутой вираж в своей внешней политике. Именно на эту динамику опирался президент Путин.

В октябре-ноябре 2001 г. многим в России стало казаться, что ей предстоит стать новым стратегическим партнером Соединенных Штатов. Россия самым активным образом помогла Соединенным Штатам, она предоставила свое воздушное пространство для американских самолетов, разведывательные данные, свои союзнические связи и лояльности и дала согласие на размещение американских военнослужащих в среднеазиатских республиках. Чтобы продемонстрировать свое благорасположение, Москва закрыла свою станцию прослушивания на Кубе (Лурдес) и военно-морскую базу во Вьетнаме (Камрань). С российского благословения американские войска вошли в крупнейшую страну Средней Азии, в Узбекистан, а затем в Таджикистан и Киргизию, обустраивая здесь для своих нужд такие первоклассные военно-воздушные базы как Манас. Вооруженные силы Соединенных Штатов разместились именно на тех базах, которые были построены Советской Армией в ходе восьмилетней истребительной войны с моджахедами Афганистана — получили базы в Узбекистане, Таджикистане и Киргизии.

Отныне Вашингтон не мог не видеть в России основной потенциальный инструмент, который мог либо вооружить Китай и мусульманский мир (начиная с Ирана), либо стать очень ценным союзником в борьбе с мировым терроризмом. В Соединенных Штатах стал ощутим новый расклад общественных предпочтений: в ноябре 2001 г., согласно опросам общественного мнения, 25 процентов американцев назвали Россию «союзником», а 45 процентов — «дружественной страной». Ситуация, в которой три четверти американцев считает Москву потенциальной союзницей, позволила лидерам Америки опробовать прежде немыслимые схемы. В конгрессе США вызрела идея фактического списания Америкой американской части долга СССР — из 5 млрд. этого долга Америке американские законодатели предлагают 3,5 млрд. перенаправить на цели выполнения «плана Нанна-Лугара» — финансирования проектов в российской ядерной технологии и техники.

Решение Москвы было обусловлено рядом геополитических, экономических и цивилизационных соображений. Выделим основания вестернизма путинского курса.

1. Главное среди этих соображений носило геополитический характер. Что лучше: стоять в одиночестве (с пустынной Сибирью) перед двумя гигантами — более чем миллиардными Китаем и столь же многочисленным мусульманским миром, или хотя бы частично полагаться на мощь самой могущественной страны мира, нежданного союзника в борьбе с исламским экстремизмом на собственно российской территории, на которого Россия может положиться и в схватке с экстремизмом в Чечне и на далекой заставе 201-й российской дивизии, стерегущей выход из кипящего Афганистана?

2. Главная текущая проблема — чеченская, фактор уязвимости перед лицом исламистского суннитского экстремизма. Борьба против мусульманского религиозного фундаментализма на Северном Кавказе (и на центральноазиатских границах), в случае присоединения к общей антитеррористической войне, получала самого мощного в мире союзника. Для окружения российского президента показалось неразумным изолироваться от американской борьбы с Аль-Каидой и Талибаном — единственным политическим режимом, признавшим мятежное правительство Чечни. Именно суннитские исламские добровольцы, связанные с Аль-Каидой возглавили чеченский поход на Дагестан и пытались распространить антироссийский джихад на весь Северный Кавказ и другие мусульманские регионы России. В Центральной Азии Талибан всячески стремился разрушить региональную стабильность близких к России режимов. Воспользоваться миром и безопасностью ради развития своего огромного потенциала? Возник редкий в истории шанс и российской руководство в определенной степени позволило себе воспользоваться этим обстоятельством. Террор в Чечне подталкивал российских политиков к поискам легитимации силовых действий; ярость Америки создавала новую обстановку вокруг вопроса о мусульманском фундаментализме.

3. Слабость России, особенно очевидная на фоне мощи США, слабость, столь ярко себя проявившая в военной сфере (а ведь в XVII-XX вв. российская армия была не слабее лучших западных); в 2003 г. годичный военный бюджет США превысит весь государственный бюджет РФ; даже турецкая армия могла позволить себе технологические новинки, недоступные российской армии, ослабленной коллапсом государства и социальной деморализацией.

4. Отчаянная нужда российской экономики в западных инвестициях.

5. Потенциал вестернизма как 300-летней исторической традиции российского развития. Газета «Интернешнл геральд трибюн» пришла к выводу, что «Путин покончил со столетиями российских колебаний между Востоком и Западом и сделал стратегический выбор в пользу того, что будущее его страны бесспорно лежит в Европе. Как он понимает, дорога к этой цели требует восстановления российской экономики, что возможно только с помощью Запада… Может быть, через 10 или 15 лет, когда российская экономика будет в рабочем порядке, Россия сможет снова бросить вызов глобальному лидерству Америки и начать осуществлять геополитическое влияние в Восточной Европе, на ближнем Востоке и в других местах. Но ныне приоритеты смещаются на внутренний фронт — улучшение благосостояния населения, приглашение иностранных инвестиций, уменьшение стоимости внешней политики, поиски стабильности для экономического роста… Мы находимся при формировании явления исторических пропорций, Россия окончательно решила стать западной страной».

Россия обратилась к Америке не с пустыми руками. Вот что предложил Америке Путин в ее час нужды:

I. обмен разведывательной информацией;

II. открытие российского воздушного пространства для полетов американской авиации;

III. поддержка обращения к центральноазиатским государствам с целью предоставление американским вооруженным силам необходимых военных баз;

IV. военная поддержка Северного альянса в его борьбе против Талибана.

В Вашингтоне определенно оценили готовность России быть союзником в борьбе против терроризма. Америка нуждалась в международной поддержке и Россия, вопреки психологическому грузу предшествующих пятидесяти лет, высказала свои чувства с русской широтой и открытостью. Важен был не только психологический аспект дела. Огромная территория России соседствовала с Средним Востоком и давала значительные преимущества стороне, которая становилась союзником Российской Федерации. Помимо очевидной политической значимости, четыре обстоятельства отметили в США, повышающие стратегический вес РФ даже в сопоставлении с ближайшими для американцев — западноевропейскими союзниками:

— Россия могла влиять на ряд окружающих ее государств, таких как Узбекистан и Таджикистан, в ту или иную сторону (чего Западная Европа сделать не могла);

— Россия имела боеготовые войска (чего в данный конкретный момент в Западной Европе не было);

— Россия имела транспортные самолеты для транспортировки вооруженных сил к театру военных действий (а незначительному контингенту бундесвера и других западноевропейских армий пришлось просить их у Узбекистана и Украины);

— Россия реально и остро нуждалась в союзниках по борьбе против исламского фундаментализма на Северном Кавказе и в других местах (что для Западной Европы смотрелось как гораздо более отдаленная проблема).

Указанные обстоятельства поставили отношения России с Америкой в новую плоскость, характерную гораздо большей степенью сотрудничества. Названы были конкретные формы такого сотрудничества. В конце сентября 2001 г. представитель США на глобальных торговых переговорах Р. Зеллик охарактеризовал в Москве главные проблемы, в решении которых Вашингтон мог бы помочь неожиданному новому союзнику: прием в ВТО, отказ от дискриминационной поправки Джексона-Вэника, предоставление России статуса страны с «рыночной экономикой».

В Афганистане Россия оказала Америке значительную помощь. Именно вооруженный российским оружием Северный альянс проделал в ходе войны, двигаясь с севера на юг (Мазари-Шариф, Кабул, Кандагар) значительную долю «грязной» работы за американцев. Это обернулось стремительным поражением Талибана в ноябре-декабре 2001 г.

Значимость России для боевых действий вооруженных сил США стала почти общепризнанной. Как оценил ситуацию английский политолог А. Ливен, «Россия совершенно очевидно является центральным элементом в определении будущего „коалиции против терроризма“ и пост-11 сентября международного порядка. Она играет ключевую роль в определении событий в Центральной Азии и Афганистане; ее разведывательные службы вносят значительный вклад в проводимую Америкой военную кампанию; она имеет очень большое собственное мусульманское население — между 1996 и 1999 годами мятежная российская республика Чечня стала важной базой международных суннитских исламистских радикалов; и если Соединенные Штаты попытаются улучшить отношения с Ираном — или усилить давление на него — политические и экономические связи России с этой страной будут для США главным фактором. Если „война с терроризмом“ заставит Соединенные Штаты вывести свои войска с Балкан, то и тогда Россия будет играть заглавную роль в оказании помощи Европейскому Союзу по поддержанию мира — или в реализации противоположного курса. Это и другие факторы увеличили значимость России».

Американцы приглушили критику Российской Армии в Чечне — критиковать Российскую армию в свете массированных бомбардировок Афганистана было сложно. «Американцы ощутили сложность различения тех, кто ведет боевые действия от тех, кто эти действия не ведет; и, что оказалось еще более важным, нежелание нести людские потери американскими регулярными войсками потребовало опоры на союзников, вовлекающей косвенно Соединенные Штаты в их жестокости. Более того, многие из американских комментаторов правого политического крыла, столь громкие в обличении российской тактики в Чечне, стали столь же громко призывать Соединенные Штаты следовать столь же крайне безжалостной тактике в Афганистане и повсюду, где началась битва с исламским фундаментализмом». Многим из американских обозревателей Чечня стала видеться неким повтором Сомали, государства, разрушенного исламским экстремизмом. Поддержать выталкивание России с Северного Кавказа стало видеться в Америке бездумным курсом.

Это испытание скрепило личную дружбу президента Путина и Дж. Буша. Взаимная теплота в российско-американских отношениях достигла «невозможного» пика в совместном заявлении президентов Путина и Буша во время встречи в Шанхае 19 ноября 2001 г.

Обнаружилось радикально важное обстоятельство: в сентябре 2001 г. общая угроза проявилась как для Запада, так и для страны, «сдерживать» которую и был создан Североатлантический союз — для России. Общность противника потребовала, как минимум, общего для Брюсселя и Москвы планирования — хотя бы в самых общих чертах. Все это создавало предпосылки нереальной прежде перспективы сближения Москвы с военным блоком Запада.

Посетив зимой 2001 г. штаб-квартиру НАТО в Брюсселе, президент Путин заметил, что видит в НАТО перемены, в свете которых эта организация не смотрится более старым военным альянсом, направленным против России. «Говорят, что НАТО становится скорее политической, чем военной организацией. Мы наблюдаем за этим процессом. Если дело пойдет таким образом, то все изменится значительно… Мы верим, что происходящее ведет к качественной перемене в отношениях России и Запада». Для демонстрации своей благорасположенности Россия сделала несколько недвусмысленных жестов — объявила о своем уходе с баз Камрань (Вьетнам) и Лурдес (Куба).

В результате этой эволюции Запад предпринял попытки коррекции своей союзнической стратегии. Исторически это не ново: ведь была же России важнейшим союзником Запада в двух его главных испытаниях ХХ века — в двух мировых войнах? Начиная с ноября 2001 г., речь зашла о возможности весьма радикальной трансформации НАТО из организации, противостоявшей Советскому Союзу-России, в организацию новой европейской безопасности — и даже с глобальными функциями. Трудно представить себе сближение России с направленной, собственно, против нее военной организацией; но России, при определенном повороте событий, могло бы быть выгодно войти в новый — «наднатовский» альянс, хотя бы частично гарантирующий ее внутреннюю целостность и протяженные границы, хотя бы несколько страхующей опасности жизни рядом с переменчивыми и потенциально опасными соседями.

Лидером поисков более адекватного ответа на современные угрозы традиционно выступила Британия, гибкость дипломатии которой стала эталонной. (Представляется, что Лондон ищет гарантии от экономического и политического доминирования в Европе Германии. Напомним, что именно ради избежания этой угрозы Лондон выступил в 1914 и 1939 годах). Складывается впечатление, что современная британская дипломатия, надеясь сохранить свободу маневра в Европе, стремится, с одной стороны, быть наиболее лояльным союзником Вашингтона, с другой — искать новые пути приобщения к европейскому балансу сил России.

Витающие в воздухе новые идеи выразил в середине ноября 2001 г. премьер Тони Блэр. «План Блэра» предполагал трансформацию взаимоотношений России и НАТО из системы 19 плюс 1 в «систему двадцати участников», где Россия могла бы даже подписать Вашингтонский договор (возможно, без параграфа 5 — о том, что нападение на одного члена альянса равнозначно нападению на всех членов союза). В условиях глобального смещения угроз для Запада Россия могла бы войти в Североатлантическую организацию не как некая периодически консультируемая величина, а как интегральная часть новой системы безопасности в Европе. Как писала американская газета «Крисчен сайенс монитор», «вступление России в НАТО завершит процесс создания такой структуры взаимоотношений европейских государств, которая в конечном итоге принесет постоянный мир. Неопределенность же с принятием России в альянс не только будет большой прорехой в мозаике, но также может возродить традиционную российскую ксенофобию… У Запада есть второй шанс навсегда закончить „холодную войну“, покончить с разделением Европы и сделать Россию полноценным партнером НАТО в борьбе с терроризмом и в деятельности по предотвращению распространения оружия массового поражения».

Речь зашла о геополитическом сдвиге впечатляющих пропорций: Россия входит в обновленный западный союз, приобретает новых союзников и представляет собой фактор его фактической глобализации в стратегически важных по времени и месту основных событий обстоятельствах. В Москве заговорили о важнейшем после 1989-1991 гг. повороте во внешнеполитической ориентации России. Вхождение в западный военный союз России могло бы иметь главное для нее позитивное значение — блок НАТО потерял бы свою антироссийскую направленность. И это была бы уже новая НАТО, потенциально полезный партнер в реализации российских интересов.

Выдвижение инициативы Блэра вызвало на Западе борьбу двух политических проектов.

Первый, олицетворяемый британским руководством и поддерживаемый такими лидерами Запада как канцлер Шредер и президент Ширак, ориентировался на идею вовлечения Российской Федерации в стан Запада: у Москвы ослабнет соблазн воссоздавать некий «третий мир» на оси Пекин-Нью-Дели-Москва; Россия встанет лагерь защитников столь выгодного Западу статус кво в мире; пути распространения российского оружия массового поражения (биологического, химического, ядерного) будут заблокированы; североевразийская нефть и газ станут подлинной альтернативой энергетическому сырью бунтующего против Запада Ближнего Востока; проблема потенциальной реинтеграции постсоветского пространства на антизападной основе будет если не решена, то минимизирована. (В русле этого подхода генеральный секретарь НАТО лорд Робертсон высказался весьма оптимистично: «Я знаю, где место России. Оно между Испанией и Португалией»).

Второй проект представили противники введения Москвы в круг Запада. Он исходит из того, что огромная неуправляемая Россия, чреватая внутренними конфликтами, способна дестабилизировать пространство западного ядра; по своим экономическим показателям (2,4 тыс. долл. в год на душу населения) Россия никак не соответствует общему уровню в 30 тыс. долл. в год на душу «золотого миллиарда»; Запад лишится благоприятной для него «прокладки» между североатлантическим миром и колоссальным Китаем и миллиардной мусульманской цивилизацией; НАТО возьмет на себя опасную функцию гаранта границы России с Китаем в необозримой Сибири; поток наркотиков, нелегальных иммигрантов и российского криминала захлестнет (через неуправляемую Россию) благополучный Запад.

Типично мнение Г. Киссинджера: «С принятием России в НАТО Североатлантический Союз превратится в мини-Организацию Объединенных наций, либо в антиазиатский — особенно антикитайский союз западных индустриальных демократий. Русское членство в Европейском Союзе, с другой стороны, разъединило бы два берега Атлантики. Такой шаг неизбежно подтолкнет Европу к поиску различной от американской позиции… Более тесные отношения России с Европой, чем у Европы с США (или просто сравнимые) вызовут кризис в межатлантических отношениях — вот почему Путин так обхаживает некоторых из американских союзников».

Идея трансформации НАТО, предусматривающая непосредственное членство России, рассматривалась на главном форуме Североатлантического Союза 7 декабря 2001 г. Запад не был единодушным. Великобритания, Италия, Испания в общем и целом показали свое желание видеть Россию в рядах НАТО. Франция и Германия не спешат, боясь, что традиционные дипломатические отношения, основывающиеся на столкновении-согласии между США и Евросоюзом (в котором Париж и Берлин играют первую роль) будут сотрясены вхождением неудобной России. Наибольшими противниками введения Москвы в круг НАТО стали ее недавние союзники по Организации Варшавского договора — принятие России, с их точки зрения, обесценивало их недавно приобретенное членство в главной организации Запада, девальвировало их новую идентичность. В этой ситуации критически важное значение приобретала позиция единственной оставшейся сверхдержавы — Америки. Решающим было мнение американского руководство и оно не поддержало британскую идею.

Вашингтон в конечном счете посчитал, что двум военно-стратегическим гигантам «не место в одной берлоге», что полнокровное принятие РФ в Североатлантический Союз грозит подорвать фактическое единоначалие, создаст фактор нежелательной напряженности, в определенной степени свяжет руки Вашингтону в проведении его глобальной политики. В результате идеи России как полнокровного двадцатого члена НАТО оказались похороненными.

Администрация Буша — не поддержала инициативу Блэра, сведя радикальные предложения о России как полноправном члене, к банальным благоглупостям о необходимости расширять дискуссионное сотрудничество. Британский научный журнал: «Администрация Буша, находясь под давлением сторонников жесткого курса в США, давления со стороны Пентагона Рамсфелда, со стороны восточноевропейских и балтийских государств и их лобби в Соединенных Штатах, резко отвергли предложение Тони Блэра, направленное на укрепление связей НАТО с Россией». Вопреки ожиданиям российских западников, прорыва в отношении новой, дружественной России сделано не было.

Паллиатив был найден в формировании совещательного органа «НАТО-РФ», параллельного уже имеющемуся (с 1997 г.) Комитету Россия — Североатлантический союз. Получила развитие идея «бокового приставного стула» в виде приглашения Москвы в сугубо совещательный «Совет двадцати», в рамках которого Москва могла бы обсуждать острые международные вопросы вместе с девятнадцатью членами Североатлантического союза. Вместо выражений признательности России США подтвердили дату «ноябрь 2002 г.» как время принятия решения относительно очередного расширения НАТО в восточном направлении, включая Прибалтику.

Заметим, что ничего подобного не говорилось в ноябре 2001 г., когда американские и британские специальные войска отчаянно нуждались в Афганистане в боевой поддержке. Пыл тех, кто приветствовал новое отношение к России в момент, когда стояла задача взятия Кабула и Кандагара вооруженным русским оружием Северным Альянсом, значительно остыл. Мавр сделал свое дело, он больше не был нужен.

Нейтральные страны Западной Европы охарактеризовали ситуацию так: «В определенных вопросах НАТО хотела бы иметь Россию в качестве союзника: в борьбе против терроризма, в решении проблем нераспространения оружия массового уничтожения, в вопросах противоракетной системы тактического назначения, а также при проведении поисковых и спасательных работ на море. Предоставить России право соучастия в принятии решений, предусматриваемых статьей 5 Североатлантического договора о нападении на одного из союзников по НАТО Америка не решилась. В основополагающих вопросах, имеющих стратегическое военное значение, таких как прием в Союз трех стран Балтии, НАТО решительно внес оговорку, обеспечивающую ее тыл. Так, если кто-то из членов альянса будет возражать против решения, принятого в рамках двадцатки, Россия должна будет выходить за дверь, а решение утверждают уже только представители 19 стран. Альянс не желает ни в коем случае предоставлять России право вето.

Обходится официальным молчанием тот факт, что в 2004 г., по меньшей мере, восемь из пятнадцати советских республик — нынешних ближайших соседей России — либо вступили в НАТО (как балтийские государства), либо допустили присутствие американских войск на своей территории (Грузия, Узбекистан, Азербайджан, Киргизия, Таджикистан).

В России впервые стало расти понимание того, что она не столь уж важна и привлекательна для Запада. Общая тенденция к созданию ресурсосберегающих технологических процессов может ослабить прежнюю значимость российского энергетического сырья для Запада. Пик запоздалого отрезвления — это появление точки зрения, что Россия — одна из развивающихся стран. До сих пор Запад не показал своей заинтересованности в возникновении экономически сильной России. Опыт должен продиктовать и то, что страна, способная на величайшее самоотвержение и жертвы, едва ли согласится на положение сырьевого придатка Запада. Россия скорее предпочтет любую форму самоотвержения, найдет связи с экономически отставшим миром, может выбрать изоляцию, но никогда не согласится с судьбой второсортного экономического партнера. Наверное в интересах Запада иметь спокойную, экономически стабильную и умиротворенную Россию, восхищающуюся достижениями западной цивилизации и дружественную североатлантическому миру.

Реальность быстрого обесценения казавшегося в России в октябре-ноябре 2001 г. столь важным союза, преподала ей, как минимум, четыре урока.

1. В русле декоративной политики 28 мая 2002 г. на натовской военно-воздушной базе Пратика ди Маре (неподалеку от Рима) политическими лидерами Североатлантического союза и России было подписано соглашение, отразившее опасения Вашингтона предоставить Москве полноправное членство в Североатлантическом Союзе. Созданный новый «Совет двадцати» никоим образом не отменяет главенства в жизнедеятельности НАТО Североатлантического Совета, на котором страны НАТО обсуждают и принимают совместные решения. Россия не стала членом альянса и на нее не распространяется договор о коллективной безопасности, согласно которому все члены НАТО обязуются приходить на защиту друг друга в случае необходимости. В новом российско-натовском документе нет никаких взаимосдерживающих обязательств. Там не сказано, что НАТО должна уважать волю Москвы, или что Россия должна ограничить свободу своих решений, а значит, в зависимости от ситуации каждая сторона поведет себя согласно собственным критериям: НАТО не будет обращать внимания на Россию, и наоборот. Орган, о котором идет речь — совещательный. Если в новом совете из 20 стран не удастся достичь консенсуса в обсуждении конкретных вопросов, тогда 19 участниц НАТО оставляют за собой право убрать спорную тему с обсуждения.

Вот как оценил созданный орган известный специалист по России Дж. Кьеза: «Слишком рано говорить о том, что Россия стоит одной ногой в НАТО. На самом деле, не было решено практически ничего. Постоянный Совет уже существовал однажды, но, несмотря на название, он практически не функционировал. Документ остается очень неопределенным и не привязывает НАТО к России, особенно в случае возникновения трений». Идея полного членства РФ в ЕС также вызвала в Брюсселе «лишь удивление… Полное членство в Европейском Союзе вещь нереальная». Хотя отмечается, что вскоре у России будет граница с расширенным ЕС в 2 тыс. км.

Решение, принятое 28 мая 2002 г. в Пратика ди Маре представляет собой поверхностный паллиатив — западный военный союз не открыл двери к полномасштабному членству Российской Федерации. Созданный новый орган («двадцатка») должен пройти проверку, подобную той, который не прошел Постоянный совет Россия-НАТО весной 1999 г. Если и этот орган окажется лишенным черт эффективного обсуждения проблем и подлинного согласования позиций между Россией и Западом, то дело сближения между ними получит суровый удар. Сближение с военным блоком Запада будет в России дискредитировано на долгое время.

2. Выйдя в мае 2002 г. из Договора 1972 г. о запрете на создание национальной системы противоракетной обороны, Вашингтон нанес удар по системе стратегической стабильности в мире. Самое поразительное в решении администрации Дж. Буша был его тайминг — время, когда решение оказалось принятым: не теряя ни дня после того, как фактические союзники России в Афганистане — бойцы Северного альянса — выполнили (за американцев) грязную и опасную работу. Когда еще не были похоронены трупы на улицах Кандагара и шли бои в афганских горах. Очевидно и стремление Америки прекратить процесс консультаций и руководствоваться собственным, односторонним подходом.

Америка ограничилась поверхностными явлениями, словесной риторикой. Президент Буш сказал, что «два бывших противника объединились как партнеры, преодолев 50 лет вражды и десятилетие неопределенности». Два вопроса интересовали американского президента в Москве в мае 2002 г.: 1) Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов. Упор американской стороной делался на последнем, остаточном элементе, оставшемся у Москвы от недавнего статуса сверхдержавы. Главный аргумент сторонников подписания ССНП: это единственный способ заставить американский ядерно-ракетный арсенал сокращаться параллельно со стареющим российским. Американская стороны открыто заявляет, что не собирается уничтожать ни носители, ни боезаряды, она желает не уничтожать снимаемые с боевого дежурства ракетные ядерные боеголовки, а складировать их. В этом смысле Московский договор 2002 г. потерял значительную долю своего смысла — ведь фактического сокращения стратегических арсеналов двух лидирующих держав не происходит. Американцы даже не скрывали снисходительного тона. Скажем, известный исследователь Ч. Краутхаммер писал, что Майский Договор о сокращении стратегических потенциалов является «уступкой русской чувствительности. Он нам ничего не стоит… ничего не стоящее великодушие. Мы имеем дело со страной, пережившей самую катастрофическую утрату могущества, произошедшую не на полях сражений».

3. В марте 2002 г. своего рода момент истины наступил на форуме стран НАТО и государств-претендентов на вступление в североатлантический союз, имевший место в Бухаресте. В условиях деятельного участия России в Антитеррористической коалиции России западный блок без особого вреда для своих интересов мог объявить мораторий на приближение военного союза к границам России. Ничего подобного не последовало. Присутствовавший заместитель государственного секретаря США Р. Армитэдж с благосклонностью высказался за вступление трех прибалтийских государств — и даже ранее не планировавшихся ранее Болгарии и Румынии.

Как писал французский журнал «Нувель обсерватер», «Вашингтон не сделал ни малейшей уступки, требуя вступления стран Балтии в НАТО, и проникая на задний двор России — в Грузию. Эксперты Пентагона убеждены в том, что все российские уступки в регионах, прежде считавшимися жизненно важными для Москвы, имеют лишь одно объяснение: необходимость. По их мнению, русские поняли, что не в состоянии защититься от возможной угрозы с Юга и поэтому нуждаются в американском заслоне». Говорить о некоей «деликатности» в отношении России как-то даже нелепо. «Посматривая на Россию, — писала итальянская „Стампа“, — стратеги из Пентагона создают восточноевропейскую подстраховку, — именно на Черном море — для того достаточно реалистичного случая, если исламские союзники в этом регионе (Саудовская Аравия, Турция и др.) окажутся ненадежными или бесполезными во время более широкого кризиса, спровоцированного нападением на Багдад, что удвоило бы, к тому же, остроту израильско-палестинского конфликта… Грузия — четвертая по счету бывшая советская республика, которая была буквально оторвана от российского влияния в течение всего одного года после Киргизии, Узбекистана и Таджикистана. Азербайджан был потерян для России еще в предыдущие годы. Если прибавит к ним и три прибалтийские республики, то всего получится восемь».

4. Ситуация с главным союзником по Антитеррористической коалиции оказалась еще хуже в свете ядерного планирования администрации Буша. В пик союзнических действий эта администрация предписала своему министерству обороны разработать планы применения ядерного оружия «на случай непредвиденных обстоятельств» против семи государств, одним из которых была названа Россия. Секретный доклад Пентагона от 8 января 2002 г. попал в прессу благодаря особым связям газеты «Лос Анджелес Таймс». Он предусматривает готовность США к нанесению ядерного удара по России, Китаю, Ираку, Северной Корее, Ливии и Сирии. Для этого вооруженные силы США должны располагать «всем спектром средств сдерживания». В 56-страничном докладе говорится, что Россия не является более официальным «врагом», но указывалось, что американское ядерное оружие должно быть применено в ситуациях трех типов: против целей, неуязвимых для атак с применением неядерного оружия; в ответ на атаку с использованием ядерного, биологического и химического оружия; «в случае внезапных военных акций».

В докладе указывается опасность: Россия располагает 6 тысячами единиц оружия стратегического назначения и общим арсеналом в 10 тысяч единиц ядерного оружия; от Москвы в настоящее время ждать угрозы не следует, но «нельзя исключить», что дружественные отношения могут ухудшиться. В докладе нет детализации того, как Россия могла бы использовать свое ядерное оружие против США, но в нем есть недвусмысленное указание на то, что этот арсенал может стать недружественным и опасным для Америки. Многолетнюю ситуацию «взаимного гарантированного уничтожения» сменяет период, когда американская сверхдержава берет на вооружение принцип одностороннего гарантированного уничтожения. Секретный доклад Пентагона предусматривает возвращение США к прежней стратегии в области военного противостояния и к старому, более чем десятилетней давности определению России как потенциального противника. Хороший итог курса, начатого в 1989 г., впечатляющая благодарность за помощь в афганских ущельях 2001 г.

Этот доклад был подписан министром обороны США Рамсфелдом и в настоящее время используется Стратегическим командованием США для практических разработок. Идеологическое основание выдержано в лучших традициях времен ядерного противостояния.

Нельзя отказать американцам в понимании того, что означает подобное отношение к своим только что названным союзникам посреди крестового антитеррористического похода. Представляющий Фонд Карнеги за международный мир (Вашингтон) Дж. Циринционе: «Это как динамит. Могу себе представить, что эти страны будут говорить в ООН». Представляющий А Р. Норрис из Совета защиты природных ресурсов назвал доклад «ясным предупреждением, способным спровоцировать разработку ядерного оружия, а не отвратить от него». Анализируют немцы: «Москва неожиданно оказалась в числе государств, составляющих „ось зла"… Американские планы опасны для Путина, пошедшего прозападным курсом, который не приносит никаких положительных для него результатов. Он все больше ослабляет свои позиции по отношению к русским элитам. Так американцы все глубже продвигаются в постсоветском пространстве. Американские солдаты уже находятся в Средней Азии и на Кавказе“. Как признают западные аналитические центры, „взятые вместе, эти созданные американцами препятствия сделали Путина и его твердо прозападную риторику в высшей степени уязвимой перед критикой антиамериканского характера. Риск для Запада заключается в том, что не только представители элит, но м простые русские стали видеть в его деятельности повторение опыта Горбачева и Ельцина, которые оказывали Западу уступку за уступкой, но в ответ получили мизерно мало“.

Итак, суровая действительность оказалась холодным душем, во многом загасившим эйфорию поздней осени 2001 г.: в 2002 г. она нашла себя в списке официально обозначенных целей американского ракетно-ядерного потенциала среди таких целей Америки как Ирак, Иран, Сирия, Ливия. Эйфория октября-ноября 2001 г. иссякла очевидным образом.

Что России дал новый союз с Западом? Россия реально и жестоко понадобилась Америке на слишком короткое время. Как говорят дружественно настроенные американские специалисты, «бедой России является то, что война закончилась слишком быстро и победно». Короток оказался тот час, когда Вашингтон реально нуждался в содействии влиятельнейшей в рассматриваемом регионе державы. Наступили «геополитические будни», Америка воспользовалась войной с международным терроризмом для значительного расширения своего влияния в геополитическом сердце Евразии. Американские войска впервые разместились в середине евразийского хартленда — в Афганистане, Узбекистане, Таджикистане, Киргизии. Американские вооруженные силы возвратились на Филиппины. Они впервые высадились в Закавказье, в Грузии. Они ныне владеют большими базами в 45 странах мира, а располагаются (на той или иной основе) в 110 странах мира. Над этой империей действительно никогда не заходит солнце.

Если Россия еще думает о своей безопасности, то она не может не задавать вопрос, что американцы делают в Центральной Азии и в Закавказье? Надолго ли они пришли и каковы их планы? В конечном счете, Алма-Ата и Ташкент были построены и русскими руками, у нас долгая общая с народами данного региона история, хорошие отношения и союзнические военные обязательства. 201-я российская дивизия охраняет весь регион, все секулярные режимы Центральной Азии от мусульманского вторжения. В конце концов, Россия в ответе за наследие предшествующих поколений. Да и за судьбу будущих, которые будут соседствовать с более чем миллиардным миром ислама. Что означает приход американцев, в какой степени это позитивный фактор стабильности, а в какой он попросту подрывает позиции Российской Федерации в регионе?

Что касается экономической стороны дела, то в ходе акции на Среднем Востоке Запад снял с Пакистана и Индии санкции, простил долг важной в данной ситуации Иордании, элиминировал долги Польши. Произошло почти полуторамиллиардное списание долга Пакистана. Парижский клуб перераспределил пакистанский долг (который составляет 12 млрд. долл.) на 38 лет. Исламабаду обещан миллиард долларов в качестве компенсации пакистанских потерь в связи с событиями 11 сентября и помощь в военной сфере.

А что же Россия? Ведь, что ни говори, она, имея значительное мусульманское население, рискует, она заведомо ослабляет свои позиции на востоке. Намерены ли американцы списать хотя бы часть долгов СССР (государства, переставшего существовать), предоставить российским (скажем, металлургическим) предприятиям часть американского рынка, показать солидарность во взаимной борьбе с терроризмом? Ведь очень болезненной и не решенной финансовой проблемой «холодной войны» является долг советской эпохи западным кредиторам, составляющий 42 млрд. долл. Еще со времени развала Советского Союза обсуждается возможность прощения долга несуществующей страны или его части. Последовавшее после 11 сентября 2001 г. сближение России с Западом повысило шансы решения этой проблемы — если уж «холодная война» действительно позади. (Польша и Египет получили такое облегчение в начале 1990-х годов, а Югославия в 2001 г.). И прощение долга послужило бы — одним из многих, доступных Западу способов — стимуляцией дальнейшей дружественности Запада. Финансовое положение России и инвестиционный климат в ней действительно улучшились бы в случае хорошо структурированного соглашения об облегчении долга.

Благие мечтания. Вместо ожидавшейся экономической помощи американцы вводят тарифа на русскую сталь. В начале марта 2002 г. правительство США ввело новые тарифы (до 30 процентов), окончательно подрывающие позиции российского металлургического экспорта в США. Объявленные американцами тарифы коснутся примерно трети российской стали и обойдутся России в ближайшие три года потерей 1.2 млрд. долл. В ответ Россия ввела запрет на импорт куриного мяса, который оценивается в 600 млн. долл. и которое в Россию вывозят 38 американских штатов.

Только в одном случае начинают блестеть глаза американских партнеров России: когда речь заходит о нераспространении оружия массового поражения. Но полностью разоружиться Россия не может, даже если бы очень хотела — уж больно неадекватна компенсация за одностороннее разоружение.

Чтобы сдержать возможное распространение оружия и технологии средств массового поражения из российских арсеналов, американцы приложили всевозможные усилия, чтобы приостановить, заморозить все контакты России с Ираном в сфере (хотя бы потенциально) обеспечивающим продвижение тегеранского режима к плутониевым компонентам и ракетным технологиям.

В апреле 2002 г. Вашингтон уведомил Москву, что свертывает многие новые проекты в сфере разоружения, поскольку подвергает сомнению соблюдение Россией договоров о запрете химического и биологического оружия. Будут отменены дополнительные ассигнования на некоторые осуществляемые проекты. В телеграмме Государственного департамента США говорилось, что Соединенные Штаты не имели возможности удостовериться в том, что Россия соблюдает свои обязательства по существующим договорам и американская администрация не намерена инициировать новые инициативы или обеспечивать новые ассигнования на программы по снижению угроз от ядерного или биологического и химического оружия.

Если благодарность американцев существует, то почему она выборочная, почему не облегчается бремя советских долгов стране, которая лишила Америку и Запад в целом бремени противостояния? Которая заявила о солидарности с Америкой в ее трудный час? Даже традиционно симпатизирующие Западу «Известия» пишут по поводу американской политики к отношении России: «Все вернулось на круги своя: та же риторика, тот же надменный тон, что и до 11 сентября». Госдепартамент вновь стал позволять себе жесткую критику российских методов в Чечне (словно слепые и ковровые бомбометания в Афганистане не были жестоки в отношении гражданского населения). В интересах ли США разбудить латентную ксенофобию и направить стоицизм российского народа против сытого меньшинства человечества?

Прозападное перегруппирование встретило внутреннее противодействие в России. Решая проблему отношений с США, степень сближения с Западом, возможности отказа от привычной исторической суверенности в смятенной России сформировалась оппозиция.

Не все в России готовы следовать за Америкой безоговорочно. Сказывается, по меньшей мере, наличие многомиллионного мусульманского населения. Эксперт из Казани полагает: «Сценарий, которого пытался добиться Усама бен Ладен, когда проводил террористические акты в Америке, — объединить мусульманские страны против Европы и Америки. Это был бы самый худший сценарий. Но складывается такое впечатление, что сейчас Америка готова реализовать этот сценарий своими действиями в Афганистане. Хотя на уровне политических заявлений ведется борьба с международным терроризмом, а не с мусульманскими странами. Очень велики опасения, что Америка не удержится на этой очень узкой черте. Она заставит своими действиями поделиться страны на „своих и чужих“.

Так думают не только в Казани, вот мнение специалиста из Барнаула. «Если каким-то образом будут втянуты в этот конфликт другие страны, то это может привести к особо плохим последствиям, прежде всего — для нашей страны. Мы — своеобразный буфер, и у нас много мусульман. В истории России все религии соседствовали между собой более или менее мирно, а в настоящее время возникает такая опасность. Если американцы будут решать все новые проблемы вооруженным путем, будут втянуты и другие страны, то это может плохо закончиться для России. Мы должны с особой осторожностью относиться к проблеме на Северном Кавказе, а мы волей или неволей, наверное, обижаем чувства мусульман, которые у нас в России, и они — наши россияне».

Ощутимо было опасение ринуться в ту пропасть, где Россия может остаться в одиночестве. Вот как выразил это чувство эксперт из Нижнего Новгорода: «Мы должны не как индивидуалисты выступать — ни в Европе, ни в Азии, а совместно с европейскими партнерами. К тому же у нас неплохие отношения с множеством арабских стран, и нельзя от этого отказываться ради бесперспективной дружбы с Америкой. Когда мы будем действовать и в Европе, и американцы нас будут уважать. Мы живем и в Европе, и в Азии, и здесь нам нужно укреплять сотрудничество с Китаем, Индией, странами Юго-Восточной Азии и с Европой. Это будет нашим ресурсом. Тогда у нас будут и нормальные отношения с американцами».

Приведенные мнения говорят о том, что на уровне общественности Россия не бросилась опрометью и очертя голову, она выразила свои опасения. Более того, эксперты во время опросов указали, что США не смогут добиться своей цели (63 % опрошенных), а если и добьются, то очень нескоро (27 %). Большинство российских исследователей (62 %) даже на ранней стадии операции в Афганистане и в Ираке были уверены, что США не ограничатся ракетно-бомбовыми ударами, а введут сухопутные войска. Многие при этом указывали на советский афганский опыт, и на многолетнюю ситуацию в Чечне. Эксперт из Москвы указывает на слабость дипломатического искусства американцев: «Прежде чем начать бомбить их дипломатия абсолютно почти не работала… Арабские страны есть, там у них своя организация есть — почему не собирали их вместе, почему не поговорили? Потом, есть и другие организации — ничего не делали абсолютно. В одно государство съездил помощник президента по национальной безопасности, министр обороны — и все дела. Больше ничего не делали».

Уже в октябре 2001 г. звучали предостережения относительно того, что Вашингтон проявляет неоправданный апломб, что момент раздумий в американской политике заменен инерцией. Российские исследователи вспоминали в качестве примера Югославию. Звучала и более жесткая критическая нота: «Одна из причин американской активности — желание распространить свое господство на Восток. Им надо там закрепиться. Очевидно стремление распространить свое господство в эти страны, создать свои базы, в случае лучшего исхода этой войны — и экономической опутать сетью. Это просто очень удобная причина. Вроде это действительно такая волна народного гнева, но на этой волне плывут и политики, и экономисты — все, кому выгодно».

В общем и целом отношения рядовых российских граждан к американской военной операции в Афганистане и Ираке можно охарактеризовать как сочувственное в отношении жертв сентябрьской трагедии, но достаточно скептическое (и в ряде случаев неодобрительное) в отношении американского на него ответа «по всему азимуту». Значительная часть россиян оказалась склонной подозревать США в преследовании сугубо собственных геополитических и экспансионистских интересов. Высказываются опасения относительно возможности расширения боевых операций на территории стран, соседних с Россией.

Итак, сформировались два политических крыла, pro et contra. На прозападном фланге естественное российское сочувствие американцам в их национальной трагедии придало новую силу спору об оптимальном курсе России в отношении Америки. Обществу были предложены два практически противоположных по направленности курса.

Первый подход к проблеме отношений с Западом исходит из обыденной логики, даже из американского фольклора: «Если мы не можем побить этих парней, присоединимся к ним». Этот лагерь предлагает завершить период перехода от «холодной войны» присоединением к лагерю победителей, покончить с двусмысленностью этого переходного периода, осознать степень экономического ослабления страны, невыгодность неопределенного положения России, пытающейся найти свой путь, будучи расположенной между тремя противонаправленными миллиардами населения Запада, Китая, мира ислама; между богатым Севером и бедным Югом, между стареющим североатлантическим миром и молодым голодным миром Южной и Юго-Западной Евразии. Модернизация страны требует ограничения активной внешней политики и нахождения своей ниши (пусть теперь уже менее престижной и влиятельной) в лагере Запада.

Этот вариант развития отношений между Россией и Соединенными Штатами видится как торжество американской русофилии и российского западничества. В политике всегда полезнее плыть вместе с лидером, а не против него. Поэтому будет проявлено стремление добиться соглашения с США хотя бы по возможному минимуму. Ведь Россию со Штатами связывает достаточно многое. Нужно вернуться к конструктивному диалогу хотя бы в ограниченных рамках: подтвердить заинтересованность в ООН, в ядерном нераспространении, сходство позиций на ряде региональных направлений.

Россия никак не реагирует, не предпринимает специальных инициатив, соглашается на все действия мирового региона-лидера, передоверяет фактически свою безопасность другим. Этот путь уже глубоко освоен в период Шеварднадзе-Козырева, он соответствует идеализму многих западников, он не требует дополнительных усилий и лишних затрат. Возможно, он соответствует менталитету части общества. По рекомендации Америки Россию приглашают в Североатлантический Союз, предоставляют права ассоциированного члена Европейского Союза, принимают в Организацию экономического сотрудничества и развития (клуб 30 наиболее развитых стран мира), приглашают на саммиты большой «восьмерки». Проблема Калининграда смягчается, визовые барьеры между Западом и Россией понижаются; формируется определенная степень таможенного взаимопонимания, позволяющего хотя бы некоторым отраслям российской промышленности занять нишу на богатом западном рынке. Осуществляется главное, чего желали отчаянные западники 1988-1993 гг.: союз западного капитала и технологии с российской рабочей силой и природными ресурсами. В результате жизненный уровень в России (ныне пятнадцатикратно более низкий, чем в США) повышается, интеллигенция пользуется западными стандартами свободы, в России впервые в текущем веке возникает чувство защищенности и (что бесценно в стране с нашим менталитетом) приобщенности к мировому прогрессу и лидерству. Сбывается мечта Петра, Сперанского, Пестеля, Чаадаева, Милюкова, Сахарова: Россия входит в мир Амстердама, и входит не как квартирант, а как полноправный союзник, участник, составная величина Большой Европы от Владивостока до Сан-Франциско. Чтобы не было мировых войн, чтобы объединился христианский мир, чтобы пятисотлетняя революция Запада, возглавляемого в двадцатом веке Соединенными Штатами, включила, наконец в себя — а не подмяла — Россию.

Стоит ли детально говорить о сложностях реализации данного проекта? Эту сложность ощутили на своих плечах все вышеупомянутые деятели русской истории — от императора Петра до академика Сахарова. Не будем говорить об особом человеческом менталитете, иной культуре, религии, традиции, цивилизации. Скажем о Западе: практически невозможно представить себе охотное приглашение России в НАТО, ОЭСР, ЕС и т.п. Этого не хочет Запад, как бы ни бились в истерике западники козыревского набора. И Шенгенские визовые правила не будут изменены ради въезда российских пролетариев умственного и физического труда — слишком велико напряжение собственного социального котла с 18 млн. безработных. И инвестиции западных фирм не польются в криминализированный мир русского полубеззакония, где коррупция чиновников на всех уровнях и отсутствие поддержки государственных структур отобьет охоту у любого западного или восточного прозелита.

Но не имеющая ясной и привлекательной идеологии, харизматических и упорных лидеров, подобия плана (а не его бюрократической замены-суррогата) реинтеграция на просторах СНГ завязнет в мелочных спорах и в обычной готовности видеть источник своих неудач не в себе, а в соседе. Проза жизни будет заключаться в том, что НАТО, вопреки восточным ламентациям, расширится до Буга и Карпат. При этом Запад, не допуская в свой лагерь, будет все же выдавать России антиаллергены в виде займов МВФ, в виде полудопуска на раунды «восьмерки», в виде давосских шоу, фондов, льготных контактов и т.п. Восточная Европа станет зоной влияния Запада, Украина — полем довольно жесткой битвы, Прибалтика — западным бастионом. Российская тяжелая промышленность опустится на дно, но не оскудеет труба трансконтинентального газопровода и часть нефтегазодолларов смягчит евразийский пейзаж. Русская интеллигенция разорится (9\10) или уедет (1\10), властителями дум на короткий период станут специалисты по лизингу и маркетингу, а затем воцарится смягченный вариант компрадорской философии. Материально-моральные-идейные различия между двумя столицами и российской провинцией, а не мечты о сверхдержаве станут главной проблемой и темой.

Усеченная, замиренная Россия в границах 1992 г. будет постепенно терять рынки в соседних странах, международное влияние и даже исконную любовь 25 миллионов зарубежных русских, отверженных в странах своего проживания. Россия перестанет быть одним из бастионов мировой науки, она станет бедным потребителем второсортных товаров из Европейского Союза, превращаясь постепенно из субъекта в объект мировой политики. Скорее всего, очевидцы не ощутят драмы: погружение будет медленным и, возможно, смягченным западной благотворительностью. Но определенно закроется петровская глава русской истории.

Иная внешнеполитическая ориентация означает лишь отвлечение ограниченных ресурсов. С точки зрения «западников второго призыва» целесообразно придерживаться стратегии «избирательной вовлеченности» и «сосредоточивания», отказа от погони за фантомом «сверхдержавности», ориентации не на защиту прошлых позиций, а на завоевание позиций в мире будущего, на избежание конфронтации с крупнейшими странами в менее важных аспектах международной жизни, на «реалистически достижимую интеграцию с миром передовых и стабильных держав».

Прозападная часть политического спектра России фактически продолжила курс Шеварднадзе-Козырева: сближение с Западом превосходит все прочие приоритеты; следует покориться неотвратимому и попытаться найти в этом нечто позитивное для себя; оценить способность НАТО сдерживать конфликты между государствами членами, возможности НАТО стабилизировать вечно беспокойный центральноевропейский регион; по достоинству оценить наличие силы, готовой пойти на материальные и людские жертвы ради замирения конфликтов, подобных югославскому. И идти на сближение с развитыми демократиями, мощными Соединенными Штатами, богатыми цивилизованными соседями.

Суть этой позиции в том, чтобы «смирить гордыню», ослабить внешнеполитическую активность, решительно обратиться к внутреннему переустройству, оптимизировать работу внешнеполитических органов; использовать такие сильные стороны России, как нефте— газовые месторождения (у России есть шанс превратиться для индустриального Запада в альтернативу все более нестабильному Ближнему Востоку). Эта школа сближения с Западом, не видящая альтернативы этому сближению, даже если оно будет осуществляться в условиях младшего партнерства России, приходит к выводу, что у России фактически нет альтернативы стратегическому повороту в сторону сближения со стабильным Западом. В противном случае России придется пойти на новую масштабную национальную мобилизацию, что окончательно обескровит ослабевшее в 1989-1998 гг. российское государство.

Не достаточно ли России мобилизаций? Скажет ли спасибо (с пафосом выдвигают свой коронный аргумент безудержные западники) своему руководству омский рабочий, когда он снова буде привязан к проходной своего оборонного завода, будет обречен на спартанскую жизнь ради всего лишь того, чтобы никто и никогда не считал Россию младшим партнером? Радикальные западники видят лишь один — безусловно, отрицательный — ответ на свой риторический вопрос. Опытные скептики говорят: подобная ориентация будет означать еще одну жестокую мобилизацию для измученного народа, давайте пощадим не избалованный благосостоянием народ, не будем посягать на высокий международный статус, согласимся с подчиненным положение в складывающей пирамидальной картине мира, где страна уже не находится на его вершине.

Они не знают омского рабочего. Его наследственная жертвенность не знает предела. Это его национальный код, он срабатывает безукоризненно, если речь идет о правом деле, о безопасности и престиже его страны. Не стоит подвергать сомнению его патриотизм, десять столетий тому порука. И его риторический (и вполне конкретный) вопрос касается прежде всего не тяготы трехсменной суровой работы, а причины бессмысленно растранжиренного национального авторитета, влияния, безопасности, чувства гордости за свое государство. Кто, как и зачем это сделал? Если это историческая ошибка, то зачем ее повторять?

Прозападную радикально-демократическую волну на удивление не беспокоит ситуация dеjа vu: то, что подобные же надежды разбились в начале 1990-х годов о западную непреклонность и эгоизм. Что обмена российского разоружения у мощного Советского Союза на сближение с Западом не произошло несмотря на безудержную жертвенность Горбачева и Ельцина (объединение Германии, роспуск ОВД, разоружение советских войск и их вывод в свои пределы) Эти неисправимые радикальные западники не осуществили союза с Западом при гораздо более благоприятных условиях, но это их не остановило в новом веке, их разоруженческое безумие и детская вера в хорошее, видимо, неукротимы.

Но высокие надежды на общее с Западом будущее довольно быстро ушли в прошлое после эйфории якобы окончательного сближения сентября-ноября 2001 г. В частности, краткосрочность и успешность операции в Афганистане сыграла против безудержных российских сторонников сближения с Западом. Вслед за военным триумфом Запад во главе с США своими действиями в декабре 2001 г. в значительной мере погасил бурнопрозападную тенденцию в ориентации, по меньшей мере, части думающей России. Может ли российское общество согласиться на положение младшего партнера в союзе с США? Может ли страна, выстоявшая в Сталинграде, дважды в ХХ веке спасавшая Париж, победившая в самой ожесточенной из войн, пойти на заведомую второстепенную роль в глобальном военно-политическом союзе 21 века?

Лишенный иллюзий и основанный на генетическом самоутверждении подход исходит из тех идей, которые в свое время разделяли У. Черчилль и Ш. де Голль: теряющее под собой почву, слабеющее государство не должно соглашаться с пессимистической оценкой своих возможностей. Напротив, полагал гений англосаксонского мира ХХ века Черчилль — «In defeat defiance» — «В поражении-вызов», таково было кредо британского политика, видевшего и высший взлет своей страны и ослабление ее потенциала после двух мировых войн. Таким же был пафос великого француза, увидевшего на протяжении своей долгой жизни сползание Франции с лидирующих позиций, закат колониального могущества Франции. В тот момент, когда де Голль в противостоянии с Вашингтоном в 1942-1945 и 1958-1968 гг. признал бы второстепенный статус своей страны, это признание стало бы подлинной фиксацией низкого статуса его страны в мировом раскладе сил. Согласиться с второстепенностью означало для них раствориться в свите блистательного лидера. Ни история, ни национальный менталитет Британии и Франции не позволили наступить на горло самоуважению. Почему Россия должна быть иной?

Самая большая по территории страна мира, населенная самым жертвенным народом, гордая победительница в величайшей из войн, вооруженная с 1949 г. ядерным оружием, гарантирующим ее неприкосновенность, показавшая совсем недавно способности своей науки и индустрии в освоении космоса, в ядерной физике, в авиации и металлургии, способна преодолеть смутное время — плода ее растерявшейся элиты, не сумевшей совладать с деструктивным ураганом 1990-х гг.

Значительная часть российского политического спектра, критически оценивая скудные итоги российского вестернизма, пришла к выводу о невозможности слепо следовать курсом «на Запад при любых обстоятельствах». Вопрос о приеме в НАТО прежних военных союзников СССР вызвал у политических сил России подлинные конвульсии, мучительную переоценку ценностей, потребовал обращения к реализму — на фоне болезненной для России демонстрации такого реализма со стороны Запада. Аргументы типа «вы звали демократический Запад и он пришел к вашим границам» потеряли силу. Уже вскоре обозначился практически национальный консенсус по оценке действий Запада после «холодной войны».

Плохо или хорошо, но в значительном сегменте отечественной политической жизни воцарился стереотип: мы сделали важнейшие внешнеполитические уступки, а Запад воспользовался «доверчивостью московитов», ворвался в предполье России, начал вовлекать в свою орбиту, помимо восточной части Германии, прежних союзников России — предполагаемые ворота в благословенный Запад, и даже более того, прежние части Советского Союза. Типичная для российского мышления контрастность немедленно вызвала «патриотическую реакцию», превратила особую внешнеполитическую проблему в заложника острых политических страстей.

Создается не очень привлекательная картина весьма серьезного разочарования России в трансокеанском союзе. Может быть Россия «слишком требовательна», когда говорит о желательности помощи ее демократии, незрелому рыночному хозяйству, новым структурам, приближающимся к западным? Что же, точка зрения что «мы слишком требовательны» имеет хождение и в России. Совершенно справедливым было бы указать, что Соединенные Штаты никогда не обещали такой помощи, у американцев нет особых «моральных угрызений». В данном случае мы касаемся вопроса, который по своей сути выходит за рамки американо-российских отношений в более широкую плоскость межгосударственных и даже человеческих отношений. Богатые не обязаны помогать бедным, демократии, строго говоря, не обязаны чем-либо жертвовать в пользу соседей. И Запад вправе философски наблюдать за неудачами российских реформ. Но при этом Запад с Соединенными Штатами во главе должен принять лишь одно условие — он должен быть готов платить за последствия.

У бедных только одно оружие против безразличия богатых — они объединяются. В нашем столетии, возможно, самым убедительным случаем такого объединения был период военного поражения и практического распада России в 1917 г., когда большевики провозгласили Россию родиной всех униженных и оскорбленных, создавая угрозу Западу, которая, в конечном счете — в своем ядерном варианте — переросла все мыслимые прежние угрозы. Повторение социал-дарвинистского подхода, предоставляющего Россию собственной участи, сегодня возможно только при исторической амнезии Соединенных Штатов. Погребенная собственными проблемами, основная масса которых — плод незрелой модернизации — Россия опустится в окружение «третьего мира» с одним известным багажом — своей сверхвооруженностью.

Очертим другую крайность: ожесточение. Если Запад не ощутит опасность ожесточения России, в мировом соотношении сил могут проявить себя новые антизападные тенденции. Мечтания российских западников рухнут окончательно. НАТО, таможенные барьеры и визовые запреты встали на пути России в западный мир. Логика западной политики фактически предполагает отторжение России в северную и северо-восточную Евразию.

Что остается России? Профессор стратегических исследований Колледжа армии США С. Бланк приходит к выводу: «Лишенная обещанной ранее зарубежной помощи, потрясенная незавершенными преобразованиями внутри, Россия, если подходить к делу реалистически, едва ли готова продолжать следовать самоубийственному рыночному романтизму. Движимая внутренними процессами, Россия отвергнет предназначенное ей „место“ в новом мировом порядке и тем самым поставит под сомнение стратегию Запада».

России придется устраивать свою судьбу собственными усилиями, мобилизуя как оставшееся влияние в рамках СНГ, так и за счет поиска союзников вне элитного западного клуба — прежде всего в Азии, в мусульманском, индуистском и буддийско-конфуцианском мире. В этом случае Россия снова восстанавливает таможенные барьеры с целью спасения собственной промышленности. С той же целью она просто обязана будет заново выйти на рынки своих прежних советских потребителей в Средней Азии и Закавказье и, по мере возможности, в восточно-славянском мире. Прежние военные договоры с Западом потеряют силу. Парижский договор 1990 г. о сокращении обычных вооружений будет восприниматься как величайшая глупость всех веков. (Ведь Горбачев подписал его, уже загоняемый Ельциным в угол, едва ли не в состоянии стресса. И главное — подписал его в связке с Хартией о новой Европе, безблоковой, свободной, стремящейся к единству. Где эта Хартия? Почему блок НАТО существует и расширяется?) Россия восстановит способность массового выпуска стратегических ракет с разделяющимися головными частями, создаст новые закрытые города, мобилизует науку. Ростки федерализма увянут, окрепнет унитарное государство с жесткой политической инфраструктурой, что предопределит судьбу прозападной интеллигенции.

Сценарий конфронтации предполагает мобилизацию ресурсов с целью сорвать строительство очередного санитарного кордона. Стране не привыкать к очередной мобилизации — это почти естественное состояние России в двадцатом веке. Потребуется автаркия, подчеркнутая внутренняя дисциплина, плановая (по крайней мере, в оборонных отраслях) экономика, целенаправленное распределение ресурсов. Для внешнего мира наиболее важным было бы укрепление военного потенциала страны, энергичный выход на внешние рынки (в том числе и на рынки стран, обозначенных американцами изгоями). Интенсифицируются усилия по формированию военного блока стран СНГ, пусть и в ограниченном составе, осуществится координация действий стран, оказавшихся за «бортом» НАТО, причем не только из СНГ. Шанхайская «шестерка» обретет внутреннюю логику. Американцы почувствуют себя неуютно в Центральной Азии. — возобновится военное сотрудничество с потенциальными конкурентами Америки, со странами, далекими от симпатий к Западу. Россия прекратит создавать моноблоки, увеличится число ракет, оснащенных разделяющимися головными частями — мобильных, базирующихся в трех средах.

Этот курс предполагает и попытки нахождения более расположенных к сотрудничеству стран Запада, использование «германского актива» политики России, равно как и англо-французского опасения германского могущества. Активизация европейской политики не может не дать результатов, это — проторенная дорога российской дипломатии: Петр нашел союзников против шведов, Елизавета успешно участвовала в «семилетней войне». Екатерина, обеспечив благосклонность Вены, утвердилась в Новороссии. Она создала Северную лигу. Она обеспечила жизнеспособность родившихся Соединенных Штатов созданием Лиги вооруженного нейтралитета. Александр Первый и дружил с Наполеоном (Тильзит), и создал большую антифранцузскую коалицию. Весь Х1Х век Россия дружила с Пруссией-Германией, в ХХ веке поставили на Антанту против Центральных держав. С 1941 г. Советская Россия вместе с Британией и США успешно противостояла всей объединенной немцами Центральной и Западной Европе. Регион-сосед никогда не был и не является сейчас монолитом. Речь не идет о противопоставлении одних государств другим, но в политике, как и в жизни, нет статики, а происходящие изменения почти неизбежно порождают возможности. Воспользоваться ими — обязанность дипломатии России.

Главная цель этих усилий заключается в том, чтобы показать серьезность обеспокоенности страны, на чей суверенитет многократно посягали в ее истории. Пусть Запад взвесит плюсы и минусы введения в свое лоно нескольких держав, которые уже и без того находятся в западной зоне влияния. Если, скажем, Франция не считает свое членство в Североатлантическом союзе достаточной гарантией своей безопасности и параллельно развивает независимые ядерные силы, то почему Россия, двукратная спасительница Франции в нашем веке, должна положиться на судьбу, не раз ее подводившую?

Отторгнутая Западом Россия укрепит связи с жаждущими военного сотрудничества Ираном, Ираком и Ливией, но глобально будет строить союз с Китаем, допуская товары китайской легкой промышленности на российский рынок, модернизируя тяжелую и военную промышленность своего крупнейшего соседа, чей ВНП в течение пятнадцати грядущих лет, если экстраполировать современные тенденции, превзойдет американский. Определенную склонность к координации макрополитики показала Индия, еще один гигант ХХI века. Такое сближение бывшего «второго» и «третьего» миров создаст новую схему мировой поляризации при том, что больше половины мировой продукции будет производиться не в зоне Северной Атлантики, а на берегах Тихого океана.

Надо ли подчеркивать, что для России этот вариант будет означать ренационализацию промышленности, воссоздание внутренних карательных органов и формирование идеологии, базирующейся на сопротивлении эксплуатируемого Юга гегемону научно-технического прогресса — Западу. Рационализация противостояния не займет много времени, состояние национальной мобилизации и мироощущение осажденного лагеря — привычный стереотип для России двадцатого века. Запад будет отождествлен с эксплуатацией, безработицей, коррупцией, криминалом. Неоевразийство будет править бал, резко усилится тихоокеанская обращенность, ориентация на евразийскую дисциплину, а не на западный индивидуализм. Россия будет всматриваться не по дилетантски в китайский опыт, постигая суть успеха этого успешно ( в отличие от России) догоняющего Запад региона. Пекин, который ныне, словами английской «Файненшл таймс», «очень глубоко озабочен новым курсом России и, в особенности, тем, что она терпимо относится к присутствию американских вооруженных сил в Средней Азии, на западном фланге Китая» , получит свободу рук в Южно-китайском море, а граница по Уссури-Амуру-Казахстану будет признана окончательной.

Японские сборочные заводы появятся во Владивостоке и Хабаровске. Фаворитом Москвы будет Сеул. Российско-китайско-японско-южнокорейские компании приступят к последней кладовой мира — Сибири. Усилятся связи с Латинской Америкой, еще одной жертвой Запада. Не вызывает сомнения, что Россия в состоянии сделать много такого, что не может не подействовать на западные державы, не может не вызвать у них новые мысли, сомнения, обеспокоенность, тревогу, недовольство, страх, желание взвесить «за» и «против» нового российского курса (и как части его, военного строительства). Ясно выраженное недовольство может быть выражено в рациональных терминах и передать суть обеспокоенности страны, отодвигаемой на обочину мирового развития.

Единовластный лидер всегда порождает фронду, стремление коллективными усилиями сдержать его сверхмощь. Это относится, во многом, к старым европейским державам, одна история которых взывает к самоутверждению. Еще очевиднее ситуация с «обиженными историей» азиатскими державами, в своей истории входившими в ранг первостепенных субъектов мировой истории. Главные среди их — Китай, Индия, Иран определенно ощущают одиночество, находясь в достаточно сложном положении и окружении. Союзные связи с Россией здесь приветствуют. Желает ли Запад видеть Россию арсеналом и дипломатическим союзником Востока?

Да, российский военный бюджет составляет всего 8 млрд. долл., но не стоит забывать, что ядерное оружие — это, в сущности, оружие бедных. Решение Вашингтона выйти из Договора по ПРО так или иначе развязывает руки России. Диапазон мер сохранения российских средств, гарантирующих национальное выживание достаточно широк. «Даже если современная НПРО продемонстрирует 90-процентную надежность в ходе полевых испытаний, это еще не будет гарантией того, что создаваемая противоракетная система будет соответствовать реальной угрозе. Творцы американской политики должны понять фундаментальные ограничения оборонительной системы (так же как это поняли их предшественники и вынуждены были осознать ограниченность противовоздушной обороны против вооруженных ядерным оружием бомбардировщиков)… невозможность защитить себя от крылатых ракет или налета бомбардировщиков, не говоря уже о более совершенных средствах доставки».

Фактом, который не следует недооценивать, является то, что наш арсенал спасения, оружие самообороны, способность второго удара при любом повороте событий, сохранит свою действенность еще минимум на десятилетие, сохраняя. Никакая противоракетная система не сможет в грядущие 10-15 лет остановить убийственную контратаку. Как полагает, скажем, бывший военный министр США, Россия «может использовать технические и тактические контрмеры, такие как фальшивые боеголовки, глушение радаров, радиоактивное ослепление радаров — все это позволяет обойти американскую НПРО… Создать противодействие (российскому ответу) будет не просто. Эта внутренняя уязвимость воздушной и ракетной оборонительной системы является проблемой (американской стороны. —А.У.), которая никогда не будет решена». Колоссальная подъемная тяга российских ракет — прежних жидкотопливных СС-18 и СС-19, а также мобильных МБР типа «Тополь-М», позволяет установить очень большое число боезарядов вместо нынешних моноблоков.

В Соединенных Штатах полагают, что наиболее тяжелый период для российской военной промышленности пришелся на 1999-2002 гг. — только половина запрошенных средств поступила на производственные мощности. В дальнейшем наиболее благоприятный для военной промышленности сценарий выглядит таким образом :

1. Увеличение российских военных расходов с 2,6 процента валового национального продукта РФ в 1999 г. до 6-6,5 процента в 2005 г.

2. Сокращение численности вооруженных сил с 1,2 млн военнослужащих до 550 тысяч.

3. Радикальное изменение приоритетов государственного бюджета в пользу исследований и разработок, направленных на создание нового поколения вооружений и поддерживающих технологий.

В период 2010-2020 гг. произойдет качественный переход на новый тип ведения боевых действий. Разумеется, происшедшее в 1990-е годы ослабило российские позиции. Но в двух из пятнадцати критически важных сферах Россия (по оценке американцев) сохранила творческий потенциал — уникальные ядерные технологии и лазерное оружие. Чтобы сохранить статус великой военной державы, Россия должна, во-первых, приложить согласно плану на 2001-2010 гг. чрезвычайные усилия, добиваясь прорывов в остальных из 15 критически важных отраслей, сохраняя ядро научно-оборонительного потенциала. Во-вторых, необходима переориентация на эффективое оружие будущего.

Государственный заказ на период 2001-2004 гг. составит 22-24 процента военного бюджета, а расходы на научно-исследовательские проекты и разработки за этот период составят 43 процента военного бюджета.

Предположительно основные военные расходы произведут следующее.

1. Серийное производство межконтинентальной баллистической ракеты «Тополь М-2» (по натовской классификации СС-27).

2. Новая ракетная ядерная система тактического назначения радиусом действия до 400 км.

3. Миниатюрные ядерные боеголовки до 100 кг.

4. От 10 до 16 стратегических подводных лодок класса «Юрий Долгорукий», вооруженных баллистическими ракетами SS-NX-28, каждая из которых будет вооружена 16 ракетами, оснащенными мирвированными боеголовками, имеющими от 16 до 96 боезарядами.

Перспективные военные исследования и разработки включают в себя следующее:

1. Оружие направляемой энергии.

2. Плазменное оружие, способное ионизировать атмосферу, уничтожая входящие в нее ракеты.

3. Новый радар, распознающий самолеты невидимки «стелс».

4. Нераспознаваемые радарами крылатые ракеты.

5. Противосамолетная система С-400; покрытые плазмой самолеты пятого поколения с технологией «стелс».

Осуществляя примерно указанное и участвуя в современной революции в военном производстве, Россия, как полагают некоторые американские исследователи, «обойти Соединенные Штаты, не говоря же о Китае и других потенциальных противниках, производя новый „эффект Спутника“.

Тысячу лет назад, в 1095 г. византийский император Алексий Комнин, казалось, нашел верное средство защиты своей империи от терзавших его державу турок-сельджуков и арабов. Он пригласил бороться за Гроб Господень западных крестоносцев. Именно эта «помощь» более всего и подкосила могущество Византии. Вначале крестоносцы расположились на территории Сирии, которую византийцы видели своей сферой влияния. А в 1204 г. крестоносцы вошли в Константинополь, навсегда подорвав могущество великой империи. Избави Бог от друзей наших.

Желание России быть частью (хотя бы косвенно) совместной с Западом военной машины представляет собой весьма крутой исторический поворот. Во всей актуальности встал вопрос, резонна ли позиция России, решившей помочь американскому гиганту в его мировой вахте? Американцы за поддержку списывают часть долга Пакистана, снимают с него (и Индии) санкции, прощают долг важной в данной ситуации Иордании, элиминируют долги Польши. А что же Россия? Ведь, что ни говори, она, имея мусульманское население, рискует, она заведомо ослабляет свои позиции на востоке. Намерены ли американцы списать хотя бы часть российских долгов, предоставить российским (металлургическим и прочим) часть американского рынка, показать солидарность во взаимной борьбе с терроризмом?

Можно ли представить себе Россию в едином военно-политическом союзе с Западом? Разумеется, противоречия первоначально кажутся непреодолимыми. России едва ли выгодно таскать каштаны из огня конфликта, подобного афганскому, не имея подлинного права голоса в Североатлантическом Союзе. Россия желает своего рода воссоединения с Западом после обрыва тех связей, которые так много обещали Киевской Руси, и которые прервала монгольская конница в XIII в. Романовский период сближения был прерван злосчастной первой мировой войной, а затем семидесятилетним идейным противостоянием. Опыт Горбачева-Ельцина разочаровал, но осталась жива надежда. Не забудем отметить, что окончание Россией «холодной войны» сберегло Соединенным Штатам, по западным оценкам, 1,3 трлн. долл.

Шаги и действия России навстречу США имели свои последствия. Осенью 2001 г. Россия потеряла то, чем владела пять столетий после «стояния на Угре» в 1480 г. Впервые в своей истории после монгольского ига она стала младшим партнером в коалиции, а антитеррористическом союзе, ведомом Америкой.

Внутри своего общества американцы очень хорошо знают о жизненной необходимости той или иной степени социальной солидарности. Если же вовне, на мировой арене, они отойдут от солидарности со страной, стремящейся разделить общие ценности и освоить единые цивилизационные принципы, то плата за пренебрежение бедами недостаточно модернизирующейся России может оказаться для США более, чем высокой. Основы буржуазной западной цивилизации будут в очередной раз стерты внутри России, ксенофобия и социальное мщение будут править бал в стране с тысячами ядерных боеголовок. «Третий мир» получит озлобленного, решительного и готового на жертвы партнера. И тогда не трудно предсказать новое, теперь уже ядерное средневековье. В конечном счете, Запад — это менее десяти процентов населения земли, а принцип «все люди рождены равными» распространился повсеместно. Оставить Россию начала ХХI в. один на один со своими проблемами недальновидно по любым стандартам.

Созданная в довольно скорые сроки Антитеррористическая коалиция потребовала от президента Буша довольно резкого отхода от прежде демонстративно подаваемой односторонности действий. Но, чтобы наспех созданный альянс обрел устойчивые долговременные формы, требуются долговременные настойчивые усилия и создание новых форм сотрудничества государств (на основе реформированного Североатлантического Союза либо на другой организационной основе). Способны ли импровизаторы в Вашингтоне на долговременные настойчивые и конструктивные усилия? Это открытый вопрос. Его решение потребовало бы весьма радикальных перемен в мировидении американской элиты, серьезного обращения к прежде игнорируемым проблемам.

Более полная реализация этого сценария потребовала бы жесткой политической воли; готовности населения; материальных жертв и адекватных физических ресурсов. Именно последнее делает практически невозможным активного реагирование в ответ на расширение НАТО. Предел ставит та экономическая катастрофа, которая постигла страну в течение десятилетия т.н. либеральных реформ. Валовой внутренний продукт России сократился на 55 процентов. Инвестиции в российскую экономику сократились на 73 процента. На 84 процента сократились расходы на военную промышленность. В 1990 г. ВВП России составлял 5 процентов мирового (СССР-8,5%). На долю РФ ныне приходятся 20 % валового национального продукта СССР 1990 г. И чуть больше 1 процента мирового валового продукта. Действительно низкий старт.

Согласно обсуждающимся в Кремле планам «догнать» наименее экономического развитого члена Европейского Союза Португалии, советник президента по экономическим проблемам Ларионов указал, что для этого понадобится не менее 15 лет феноменального, немыслимого экономического роста в 8 процентов в год. Практически это означает, что первая половина наступившего столетия не будет временем сближения основных экономических показателей Российской Федерации с «золотым миллиардом» Запада. На этом фоне следует напомнить о неуклонном лидерстве США в технологической революции и тот факт, что валовой национальный продукт современной России составляет 5 процентами валового продукта США. Две стороны все более переходят в совершенно разные весовые категории.

Элита США неоднозначно восприняла происшедшее в сфере российско-западных отношений, разгорелась дискуссия об оптимальных отношениях с Россией.

Противники сближения. Известный русолог М. Макфол составил реестр имеющихся противоречий: «Договор об ограничении вооружений СНВ-2, расширение НАТО, торговля с Ираном и Ираком, новый российский драконовский закон, санкционирующий деятельность лишь определенных религий. Эта старая повестка дня говорит лишь о том, что контуры нового послекоммунистического стратегического партнерства между Соединенными Штатами и Россией еще не определились. Заново звучат аргументы, что, учитывая баланс сил на международной арене, Соединенные Штаты и Россия попросту обречены быть противниками. Представители этой точки зрения полагают, что последний экономический кризис в России выдвинет к рычагам власти российских лидеров, враждебных Западу, что вынудит западный мир снова сдерживать угрозу России рынкам и демократии… Если демократия и капитализм потерпят здесь поражение, тогда умножится число спорных вопросов между Россией и Соединенными Штатами и возникнут новые угрозы американской безопасности.»

Против России в Америке «играют» три образа: страна дефолта 1998 г. неукротимой коррупции; страна растущего авторитаризма «сомнительного демократа» Путина; страна, где свободная пресса в агонии, а война в Чечне уродует моральный облик нации. Противники сближения с Россией выдвинули аргументы и геополитического характера: «Решительный поворот России в сторону Запада оживляет исламские страхи относительно „столкновения цивилизаций“; новый стратегический союз Россия, Северная Америка и Европа мог бы показаться угрожающим для многих. Мусульман пришлось бы разубеждать в том, что христианский мир объединился не против них. Африканцы и азиаты увидели бы „союз белых“. Китай усмотрел бы блокирующую их силу. Ислам, Китай и Африка могли бы увидеть в этом союз богатых против бедных. Выросла бы опасность глобальной войны с расовым оттенком». Не нуждающийся в рекомендациях Г. Киссинджер напоминает о связях России с «государствами-изгоями»: «Соединенные Штаты должны осудить поддержку Россией иранской ядерной программы, систематические нападки на политику Америки в Персидском заливе, особенно в отношении Ирака, осудить нападки России на то, что она называет американской гегемонией».

По животрепещущим вопросу НАТО-РФ антироссийская партия полагает, что принятие России в североатлантический Союз означало бы ненужную Америке выдачу гарантии нерушимости сибирским границам России, открытым против потенциальных китайской и исламской угроз. Членство России в НАТО означает для Запада выход на тысячекилометровые границы по Амуру и Уссури, по соседству с огромным исламским населением на юге и растущим китайским экономическим гигантом на востоке. Сближаться с Москвой вплоть до членства в общем военном блоке означает «послать американские войска — а также британские, французские и германские, умирать на берегах Амура ради сохранности Сибири».

Своего рода сигналом «поставить Россию на место» послужила статья генерала и аналитика ЦРУ У. Одома, опубликованная в американском журнале «Нэшнл интерест». Генерал Одом призвал отдать дань реализму и не церемониться с обессилевшей Россией, которой еще многие десятилетия предстоит выбираться из пропасти, в которую она сама себя бросила. Одом советует Бушу не повторять Клинтона и «толкать» Россию в сторону прогресса. Россия не великая страна, она не представляет собой серьезно действующий на мировой арене фактор. И не следует бояться ее ржавого стратегического арсенала.

Такие интерпретаторы как П. Редуэй, Р.Стаар, Р. Пайпс, Э. Лутвак все чаще обращаются к цивилизационным различиям — иначе им трудно объяснить сложности капиталистической трансформации России. Базовой идеей этой школы является тот постулат, что «целью НАТО и Атлантического союза была не просто защита Запада от Советского Союза. НАТО была также защитницей Запада от Востока, а, говоря точнее, западной цивилизации от восточной отсталости, тирании, варварства. Формирование НАТО было тесно связано и четко легитимизировано с распространением идей западной цивилизации, с распространением академических курсов, основанных на этих идеях в американских университетах». Дж. Курт, отвергая Россию по цивилизационному признаку, говорит о тесном взаимодействии «между (1) идеей Западной цивилизации, (2) жизненными интересами Соединенных Штатов и (3) членством в Атлантическом альянсе». Да, коммунизм повержен, но осталось различие между Западом и не-Западом, ключевое для определения американской стратегии различие. И ныне Россия (как, помимо прочего, свидетельствует опыт 90-х годов), вовсе не потенциальная часть Запада, а потенциальный его противник.

Влиятельно геополитическое объяснение значимости России. Представляя его, два известных знатока России — Д. Йергин и Т. Густафсон недвусмысленны в определении главной стратегической посылки Вашингтона: «Если Россия восстановит свою экономическую и политическую мощь, она станет конкурентом и соперником Соединенных Штатов; это будет не идеологическое соперничество, а соперничество великих держав». Такой теоретический постулат близок У. Одому, Колину Грею, Зб. Бжезинскому.

Вице-президент Р. Чейни, набравший известность параллельно с боевыми действиями министр обороны Д. Рамсфелд (поддерживаемый энергичным замом П. Вулфовицем) и советник по национальной безопасности К. Райс открыто выразили скептицизм относительно новоявленного союза с Россией. Советник по национальной безопасности К. Райс прежде всего заинтересована в приостановлении распространения российского влияния на страны СНГ. Ее очевидным образом интересует ослабление зависимости стран СНГ от российских энергоносителей и транспортных коридоров. В июне 2001 г. она довольно неожиданно навестила Киев как только улучшение российско-украинских отношений стало ощутимым. В этом Райс нашла убежденного союзника в министре обороны Д. Рамсфелде. Для обоих сближение Вашингтона с Москвой не представляется приоритетным. Оба полагают, что интересам США не соответствует «излишняя» степень сближения Америки с проходящей трудный участок пути своего развития Россией. Рамсфелд в настоящий момент «отвечает» за то, чтобы двери НАТО оставались для России закрытыми (на этой почве у Рамсфелда были столкновения с Пауэллом).

Особенно негативно относится к России американское разведывательное сообщество и министерство обороны. Эти ведомства ставят своей главной целью остановить поток неконтролируемого американцами русского экспортного оружия. Их главная задача — остановить распространение российских технологий в сфере оружия массового поражения. Их цель номер один на этом пути — изолировать Иран и, соответственно, оказать воздействие на российскую сторону.

В любом случае «Пентагон не считает, что угроза со стороны России исчезла полностью; здесь продолжают полагать, что следует думать о будущем исходя из возможностей данного агента мировой политики, а не его (возможно временного) нынешнего миролюбия; угроза должна оцениваться исходя из потенциала, способностей, а не из (возможно краткосрочных) намерений… Ответом должны послужить расширение НАТО и создание национальной системы противоракетной обороны». Дополнительно — постоянный крупномасштабный сбор самой широкой разведывательной информации «подобной той, которую получала американская подводная лодка слежения в случае, когда потонула подводная лодка „Курск“. Эффективным средством видится продолжение финансирование России в области сворачивания ядерных исследований и уничтожения оружия массового поражения. Очень многие американские специалисты не согласились с высказанным в марте 2001 г. намерением администрации Дж. Буша-мл. сократить эти программы.

Наибольшую опасность Соединенным Штатам представляет прямая или косвенная помощь решительным антагонистам со стороны технологически оснащенной России — она с ее расстроенным военным потенциалом (результатом многих десятилетий соперничества на глобальном уровне) в этом ряду стоит первой. Программа Нанна-Лугара не покрывает всех аспектов замороженного военно-экономического наследия Советского Союза. Химическое и биологическое оружие, «грязные» ядерные отходы, квалификация многих тысяч специалистов — все это в случае похолодания в американо-российских отношениях немедленно станет предметом обхаживания международных террористов, равно как и заинтересованных государств. Да и сама Москва, согласно циркулирующему в США мнению, в случае разочарованности попыток мирными, дипломатическими средствами пробиться в ряды Запада, может поддаться чувствам разочарованного отвергнутого партнера: «Россия тоже может обратиться за стратегическим решением к международным преступникам, ведущим необъявленную войну».

Если при Клинтоне министерство финансов излучало в отношении Москвы своего рода симпатию, то при президенте Буше министр финансов П. О'Нил намерен развивать мировую торговлю, а не потворствовать экзотическим режимам. Важно то, что американский бизнес не нашел своей ниши в российской экономике. Многонациональные корпорации уже имеют болезненный опыт ведения дел в России. Инвесторы несколько благожелательнее, но они тоже не имеют особого интереса к укреплению двусторонних отношений. Негативно сказывается на этих отношениях спад американской экономики, падение доходов, резко возросшая безработица, заставляющая американское правительство защищать свой рынок. И «простой факт жизни заключается в том, что Вашингтон не может заставить американские компании инвестировать в России».

Вышеназванная группа политиков сумела очевидным образом «отодвинуть» от руля власти менее жестко настроенного государственного секретаря К. Пауэла с тем, чтобы повернуть президента Дж. Буша-мл. в сторону большей жесткости по отношению к миру (в том числе и к России). Своего рода апофеозом давления разведывательно-военного сообщества на формирование официального курса страны является изменение военно-стратегической доктрины США, произошедшее в начале 2002 г. Государственный секретарь Колин Пауэл мог сколько угодно утверждать, что «доктрина не носит оперативного характера», а выражает, мол, только направление осмысления мировых угроз. В реальной жизни сменившая документ 1994 г. новая доктрина, выдвинутая Пентагоном в 2002 г. весьма отчетливо определяет место и знак России в американском стратегическом планировании.

Основная масса американских потенциальных инвесторов в российскую экономику колеблется, во многом ожидая правительственных сигналов.

Сторонники сближения. Как пишет Т. Грэм: «Игнорирование России — не жизнеспособный выбор. Даже сократив свои возможности, Россия остается критически важной для обеспечения безопасности и процветания Соединенных Штатов, и будет оставаться таковой в будущем». Бывший посол в СССР Дж. Мэтлок отмечает «исключительное по значимости географическое положение России, что делает ее бесценной в отражении прямых угроз американской безопасности. Размышления типа „великая“ или „невеликая“ бессмысленны. Америка попросту „нуждается в сотрудничестве с Россией для обеспечения своих фундаментальных интересов“. С точки зрения Мэтлока, Одом изображает не реальную Россию, а карикатуру на нее. Россия найдет в себе силы преодолеть период слабости. Разве может мало значить союзник, в руках которого 45 процентов мирового ядерного оружия? Западу более страшна слабая Россия, сопровождающая свой упадок ядерным распространением. „Сдерживание, изоляция и пренебрежение институциональным развитием в России является политикой, способной трансформировать русскую революцию в угрозу американской безопасности“.

Сторонники сближения также исходят из геополитических реалий, но делают противоположные по сути выводы: вне достаточного контроля США в современном мире находятся четыре «великих неизвестных» величины — конфуцианский Китай, индуистская Южной Азии, мусульманский мир (каждый из которых включает в себя более чем миллиардную массу населения) и расположенная на севере евразийского континента Россия. Последняя колеблется в выборе союзников. И она ближе цивилизационно, чем три первые величины. Следует ли стимулировать союз всех антиамериканских сил? Россия — это шанс. Она, безусловно, в упадке, но способна подняться. Интересам Америки соответствует ее интеграция не в лагере обиженных, а в лагере Запада. Развал России никоим образом не служил бы интересам Соединенных Штатов.

Идея союзнических отношений с Россией получила значительное развитие в академическом сообществе (в отличие от сообщества военных теоретиков). Выражая противоположную одомовской точку зрения, профессор из Беркли М. Малиа подчеркивает, что глобальные потрясения 11 сентября «снова вернули Россию в игру и сделали ее нашим союзником» и не следует считать поворот президента Путина «очередной потемкинской деревней». Это серьезный поворот петербуржца и залогом стабильности здесь являются тесные связи российского президента с премьером Блэром и канцлером Шредером.

Для посла Дж. Мэтлока (дипломатическое сообщество) критерий важности России заключается в способности Москвы укреплять или ослаблять безопасность Соединенных Штатов. «По этому критерию Россия может скорее помочь, чем навредить Соединенным Штатам, а в текущие дни мы нуждаемся в любой возможной помощи». Отталкивать Россию в посуровевшем для Америки мире — просто безответственно. Профессор Дж. Хаф из университета Дьюка подвергает суровой критике картину, на которой российские генералы «не имеют чувства национальной гордости, профессионализма и заботятся только о личном обогащении». Эта картина не соответствует реальности. Не все помнят, что между провозглашением США свободной страной и избранием на пост президента Дж. Вашингтона прошло много времени — гораздо больше, чем провели в состоянии хаоса русские.

Известный английский русолог — англичанин Дж. Хоскинг (Лондонский университет) называет позицию Одома нереалистической и высокомерной. Беда России — в буквальном следовании назидательным советам МВФ. Россия стала укрепляться только тогда, когда после дефолта 1998 г. перестала смотреть в рот западным партнерам. Трудно переоценить потенциал России. «Ее ресурсы обильны и они еще недостаточно мобилизованы. Россия обладает высококвалифицированной рабочей силой, ее научная и техническая база позволяет решать буквально любые задачи. Это и случится в будущем». Списывать со счетов такую державу просто недальновидно.

Профессор Колумбийского университета Р. Легвольд уверен, что Россия восстановит, по крайней мере, часть своего могущества. Сейчас Москва спасает единство российского государства, укрепляет государственный механизм, увеличивает базу своей поддержки. Главное: Россия попросту нужна Америке, оказавшейся в сложном положении. Такой же точки зрения придерживается патриарх американской русистики Дж. Кеннан, Дж. Геддис, Ч. Капчен. Т. Грэм указывает а критическую значимость России в случае осложнения американской политики в отношении КНР. «Создание стабильного баланса в Азии будет осложнено в случае ослабления позиций России в этом регионе… США непосредственно заинтересованы в укреплении позиций России на Дальнем Востоке… Если же американцы будут просто стимулировать рыночные реформы в России, то та скоро попросту уйдет с Дальнего Востока». Вторая зона совместных интересов — Центральная Азия, буфер на пути всех угроз, направляющихся из Южной Азии. «Весомое российское присутствие здесь совпадает с американскими интересами в данном регионе». И в Европе Россия, в конечном счете, станет привлекательным магнитом для американских и западноевропейских инвестиций. «Если Россия все еще останется за пределами НАТО, то возникнет необходимость в создании новой суперструктуры, включающей в себя Россию».

Чтобы избежать превращения России в изгоя мирового сообщества, в «ничейную землю» между поднимающейся Восточной Азией и Европой, американские специалисты предлагают «создать на самом высоком уровне американо-российскую группу по выработке макростратегии во главе с двумя президентами, где их доверенные полномочные представители будут начальниками оперативного штаба. Нужен механизм для того, чтобы направить обе страны в одном общем направлении… договора для этого не нужно. Нужно американо-российское сотрудничество в ряде проектов вроде раннего предупреждения о воздушном и ракетном нападении с тем, чтобы снизить зависимость от срочных процедур пуска баллистических ракет и нужна прозрачность в области средств ядерного нападения малой дальности… Следует начать выстраивать новую стратегию „гарантированного взаимного сотрудничества“ — комбинацию минимальных ядерных сил; медленно наращиваемую совместную оборону от нападения с использованием баллистических ракет; и что важнее всего, такое наделение законным статусом сотрудничества по всем направлениям, какого заслуживают настоящие союзники».

Россию следует поощрить, оказать поддержку в реконструкции своего собственного регионального формирования посредством углубления Содружества Независимых Государств. Если Россия будет исключена из заглавных образований на востоке и на западе, она начнет конструировать собственный центр силы. России следует позволить консолидировать СНГ, прежде всего экономически, а Запад может помочь в этом процессе, делясь опытом формирования Европейского союза. При этом СНГ, даже при активных усилиях интеграторов останется не более чем конфедерацией. Тогда сближение — а не расхождение — Запада с Россией будет продолжаться. Тогда, по мнению А. Рубинстайна и Н. Петро, «в будущем столетии, если демократические институты выживут в России и в западных государствах СНГ, станет возможным для всей Европы в целом постепенно избавиться от наследия биполярной системы противостояния Востока и Запада (с Центральной Европой в качестве буферной зоны) и превратиться в единую зону свободной торговли и безопасности, предусмотренную Хартией для Новой Европы… Россию не следует искусственно изолировать, она должна стать интегральной частью Европы».

Экономическая эволюция бывших советских республик оказалась ошибочной (за исключением, в некоторой степени, Эстонии). В то же время Россия, при всей ее нестабильности, проявила себя главной экономической силой. от которой зависит поступление энергии. Одно лишь это, полагают Петро и Рубинстайн, способно стимулировать реинтеграцию и делать легитимным требование Москвы, что этнические русские, живущие за пределами Российской Федерации должны рассчитывать на лучшее отношение и что Россия имеет право защищать их права. Новая демографическая перепись должна подтвердить или опровергнуть «цифру в двадцать пять миллионов русских, живущих за пределами России и тем самым сделать шаг в разрешении споров по поводу права Москвы игнорировать суверенитет других стран и вмешиваться в их дела на стороне этих русских». Ключевую роль сыграет экономическое развитие всех стран региона. Экономическая самодостаточность будет стимулировать политическую самостоятельность, и наоборот. Россия не будет стремиться к «имперскому восстановлению», ей будет достаточно общего преобладания на прежней советской территории.

Противостоя идеологически зашоренным и геополитически настороженным идейным противникам, сторонники концепции постепенного сближения указывают как на наиболее предпочтительную альтернативу — на открытие для России дверей Европейского союза и Североатлантического союза. Включение России в НАТО способствовало бы трансформации превращению ее из организации коллективной обороны в организацию коллективной безопасности. Такое развитие событий позволит предотвратить образование новых разделительных линий, предотвратить антагонизацию невключенной в НАТО России. Сторонники этой идеи признают (ради реализма), что в настоящий момент ни ЕС, ни НАТО не готовы к включению в свои ряды кого бы то ни было за пределами Центральной Европы, опасаясь потери эффективности вследствие «размывания» сплоченности рядов. Ч. Капчен полагает, что включение России в НАТО создаст в Европе два балансирующих друг друга центра — франко-германский и Россию, более стабильную геополитическую систему, ослабляющую стремление отдельных стран к превосходству. Заглавные страны в данном случае будут отделены друг от друга значительной земной массой, своего рода буфером. «Включение России в Европу не приведет к распаду Европейского союза, но может несколько ослабить центростремительные силы… Включение России в Европу должно стать центральным пунктом текущей повестки дня, исключенные из подобных процессов страны всегда стремятся изменить геополитические основания».

Исключить Россию из основных интеграционных процессов значило бы антагонизировать ее в опасной степени. «Ревизионистские государства в развивающемся мире, особенно вооруженные средствами массового поражения и те, чьи размеры и население делают их доминирующими державами в своих регионах, могут явиться главными противниками статус кво».

Значительный отклик получило мнение председателя комитета по международным делам американского сената Байдена, который видит в качестве самой большой проблемы будущего распространение оружия массового поражения, а самым большим «распространителем» — современную Россию. В этом плане для Соединенных Штатов и для Запада в целом нет более важной задачи, чем установление рабочих отношений с Москвой. Именно здесь будет решаться американское будущее и высокомерное пренебрежение в данном случае неизбежно обратится против самих американцев. Настроенная на сотрудничество часть американского политического спектра, теряя позиции, стремится все же доказать, что в мире будущего игнорирование России принесет Америке только потери.

Сторонники использовать новую дружественность России для обоюдовыгодного сближения указывают, что «возникающее партнерство между Соединенными Штатами и Россией является самым значительным геополитическим перегруппированием со времен второй мировой войны». И американцы достаточно отчетливо представляют себе, что «многое будет зависеть от процессов как внутри России, так и в мире в целом — процессов, находящихся за пределами воздействия Соединенных Штатов. Вызов для Запада в целом и прежде всего для Соединенных Штатов заключается в более глубоком понимании происходящих в России процессов, чтобы способствовать переходу России на западный путь, чтобы ощутить вовремя возможную тщету попыток переустройства России для того, чтобы приготовиться к опасности возможного российского коллапса».

Поначалу казалось, что даже в умах самых больших противников России происходили большие перемены. Как писали сами американцы, «Буш и его команда должны теперь воздержаться от чтения лекций Путину о превосходстве политической системы Америки и, вместо этого, сконцентрировать свои усилия на том, чтобы показать преимущества интеграции с Западом… Буш должен возглавить усилия, упрощающие эту интеграцию. Хорошим стартом было бы членство России во Всемирной торговой организации. Действуя еще смелее, Буш должен был бы определить конкретные этапы вступления России в НАТО».

В правительственных кругах США сторонниками новых союзных отношений с Россией выступил государственный департамент и министерство торговли. Принятие России как союзника встретило в американском правительстве серьезную оппозицию. Сторонником укрепления отношений с Россией и двустороннего партнерства выступил государственный секретарь Колин Пауэл. Государственный секретарь США Колин Пауэл, соглашался на создание совместного с Россией органа лежат геополитические причины, а именно, Россия стала миролюбивой: «Я не вижу причин, по которым любой будущий лидер России, страны, которой принадлежит только 55 % территории бывшего Советского Союза, найдет необходимым вернуться к агрессивной политике». Коалиция ему представляется более перспективной схемой американской внешней политики, чем одиночное плавание. Пауэл нашел весьма стойкого союзника в лице министра торговли Д. Эванса, установившего устойчивые отношения с российским министром экономического развития Г. Грефом. Сторонники вовлечения России указывают, что в новом мировом раскладе сил сегмент России уменьшился весьма значительно, но не абсолютно. Россия все же сохранила немалое из наследия СССР. Вовне — место постоянного члена Совета Безопасности ООН. Внутри — ракетно-ядерный меч. Это обеспечило для нее свободу выбора пути, образования союзов, формирования партнерских соглашений.

Знамение времени: в палате представителей США большинство высказалось за прекращение финансирования 24 спутников космического слежения, что фактически делает невозможным развертывание системы Национальной противоракетной обороны — роковой вопрос российско-американских противоречий. Прозвучала основательная критика односторонности в сфере стратегических вооружений со стороны как демократов, так и части республиканцев. Так, по мнению У. Перри, «ракетная оборона должна быть одним из элементов национальной политики; безоглядное же следование ей вне контактов с программами, препятствующими распространению способно ослабить, а не укрепить американскую безопасность».

Но госсекретарь Колин Пауэл, ориентирующийся на укрепление отношений с Россией, проигрывает трио Чейни-Рамсфелд-Вулфовиц битву за привлечение России к Западу. Однако весьма значительная часть американского истэблишмента продолжает утверждать, что «интеграция России критически важна для внешней политики США в целом, она должна быть ключевым элементом американской политики в отношении России, поскольку достижение самых важных целей Америки будет зависеть от согласия России участвовать в общем процессе глобализации». Звучит признание в том, что основная задача Америки не решена. Блокируя ее, Соединенные Штаты «рискуют однажды спровоцировать создание самодостаточного торгового блока от Атлантики до Тихого океана».

Америка может заблуждаться относительно конечной реакция России, получившей представление о том, как к ней относится союзник-лидер глобальной коалиции. Страны не торгуют безопасностью. Россия вынуждена будет обратиться усовершенствования своего ядерного потенциала. Гонка вооружений, замедлившаяся в треугольнике США-Россия-Китай в течение последних пятнадцати лет, неизбежно возобновится практически вне зависимости от того, каково состояние бюджета РФ и каковы технологические сложности КНР. Исследовательско-конструкторские бюро, научные лаборатории ядерных физиков, проектировщики ракетной техники снова увидят свой патриотический долг в предотвращении всего, что могло бы напомнить 22 июня 1941 г.

Возможности России еще достаточно велики — это признают даже определенные противники «слишком быстрого и безоглядного» сближения. По признанию бывшего министра обороны США У. Перри, «все действия Соединенных Штатов по ограничению распространения ядерного оружия могут быть легко перечеркнуты Россией, если она, к примеру, решит продавать ядерную технологию, боевые системы или расщепляющиеся материалы».

В новом раскладе сил сегмент России уменьшился очень и очень значительно. Но не абсолютно. Смятение и слабость пройдут. Россия оправится. И начнет играть в ту же игру, которую ей навязывает Запад. Потому-то с таким вниманием в США следят за российско-китайским диалогом, определяют значимость ролей в колоссальной оси Москва-Пекин. (Напомним не менее чем шоковое впечатление, производимое предложениями типа сделанного в свое время премьер-министром Примаковым о сближении в пределах треугольника Россия — Китай — Индия).

Придет время и российские инвестиции (а не танки) вернутся в Восточную Европу. Этот вариант предполагает сближение со «второй Европой», с теми восточноевропейскими странами, которые очень быстро убедятся, что в «первой Европе» их не очень-то ждут, что экономическая конкуренция — вещь серьезная, что их рынки и ресурсы не вызывают восхищения на Западе. Откатная волна почти неизбежна. Конечно, она не приведет к новому СЭВу, но венгерский «Икарус» и чешскую «Шкоду» ждут только на одном, нашем рынке. Обоюдовыгодные сделки не могут не дать позитивных итогов. В конце концов, работает восточноевропейский цивилизационный фактор, связи полустолетия нельзя рушить с детским восторгом перед красотой крушения. У нас с Восточной Европой примерно равный технический уровень, и мы примерно на равную дистанцию отстали от ЕС. Мы можем дать энергию (газ и нефть), предоставить свой рынок. Прошлое не восстановимо, но оно и не проходит бесследно.

Китай, Индия, Иран — вот первая тройка покупателей российского оружия, держащая на плаву российскую военную промышленность и создающая особые связи.

Даже после реализации Договору о сокращении стратегических потенциалов (подписанному на американо-российском саммите 2002 года в Москве) через десять лет Кремль будет распоряжаться минимум 1700 единицами ядерных боезарядов стратегической доставки. (дополнительно складированы будут многие тысячи ядерных боезарядов, способных быстро быть возвращены в строй). Это много больше, чем нужно для уничтожения любой цивилизационной инфраструктуры, любой страны, избранной в качестве цели. С момента объявления Соединенными Штатами в декабре 2001 г. о выходе из Договора об ограничении систем противоракетной обороны. Россия пошла на модернизацию 200-тонных межконтинентальных баллистических ракет CC-18 («Сатана»), сохраняя их на боевом дежурстве до 2014 г. Ракеты данного типа выбрасывают над районом цели 50 боеголовок, что теоретически ставит перед американской системой Национальной противоракетной обороны пока — и на десятилетия вперед — неразрешимые задачи. Грандиозный ядерный стратегический потенциал России, ее способность быстро мобилизовать феноменальные разрушительные силы средств массового поражения делают вопрос глобального выживания во многом функцией понимания условий этого выживания России. Даже одно лишь ослабление контрольных функций Москвы над своим арсеналом непосредственно и прямо воздействует на судьбы Америки.

Россия приступила к созданию мощного подводного флота нового поколения (подводные стратегические лодки класса «Юрий Долгорукий», вооруженные 16 ракетами стратегического назначения с разделяющимися головными частями). Впереди испытания ракет СС-27 — мобильных МБР на твердом топливе с исключительной точностью попадания.

Восемь раз президенты Соединенных Штатов широковещательно объявляли об окончании «холодной войны». Но истина не требует широковещательности. В данном случае повтор только добавляет сомнений.

Опыт быстрого отчуждения Соединенных Штатов после огромной помощи России в войне против Талибана поубавил энтузиазм у тех, кто хотел за счет благорасположения Америки войти в политико-экономические систему Запада. Что дала России готовность помочь Соединенным Штатам в их битве за Афганистан? Появление американских войск в Центральной Азии и Грузии, ревнивое отношение к сближению Москвы с Минском и Киевом. Под вопросом оказался поставленным столь высоко ценимый Россией статус постоянного члена Совета Безопасности ООН — какой в этом статусе толк, если Соединенные Штаты пренебрегли Организацией Объединенных наций при выборе Ирака как цели и обрушились на эту страну без санкции ООН?

Реакция России на иракскую кампанию Америки весной 2003 г. весьма отличалась от той, что имела место осенью 2001 г. в случае с Афганистаном. Президент Путин назвал военную акцию США против Ирака «огромной ошибкой». Совместно с еще одним постоянным членом СБ ООН — Францией и непостоянным членом Совета Безопасности — Германией, при благожелательной к противникам вторжении в Ирак позиции КНР — Россия не поддержала американо-британскую военную акцию против Ирака.

Не может быть двух мнений: суверенитет всех независимых государств, от Британии до Ирака (по шкале приближенности к имперскому центру) претерпел ущемление. Стало более ясно, что неоконсерваторы круга Чейни-Рамсфелда-Вулфовица готовы к крупным авантюрам даже будучи практически в одиночестве на мировой арене. Имперская логика получила новое подтверждение на короткой дистанции, на дистанции одного месяца. Но в дальнейшем перед администрацией Дж. Буша-мл. встали менее легко решаемые задачи:

— Долгосрочное объединение оккупационными войсками или выбором иракского карианта Корзая практически невозможно — как и в Афганистане управлять многонациональной и многоконфессиональной страной лидер одной из этно-конфессиональных фракций не может. Отныне шииты, сунниты и курды будут жить собственной замкнутой этнической жизнью (так же, как это происходит с пуштунами, таджиками и узбеками в современном Афганистане).

— Сила, десятилетия сдерживавшая 26-миллионный Ирак, сдерживавшая на основе секулярного подхода партии Баас исламский фундаментализм, исчезла. Победили аятоллы (60 процентов населения того, что прежде было Ираком — шииты) и новый региональный лидер Иран. Ослаблены — сунниты региона (а значит, проамериканская Саудовская Аравия), баасистская Сирия и заново исламизирующаяся Турция, чья территориальная целостность на этот раз решительно поставлена под вопрос.

— Во всю силу встал главный взрывной вопрос региона — национальное самоутверждение сорока миллионов курдов, самой быстрорастущей демографически ветви средневосточного населения. Разоружить пешмергу, воюющую уже третье поколение за национальное самоопределение будет для американцев сложнее деморализованных «федаинов» Хуссейна. Это приводит в крайнее состояние Турцию, готовую в данном вопросе идти наперекор самым близким западным покровителям, поскольку речь идет о собственно выживании турецкого государства в том виде как его создал Кемаль Ататюрк.

— Обида миллиардного мусульманского мира, испытавшего колоссальное унижение в долине Тигра и Евфрата — большая плата за мимолетный триумф, за флаг, закрывший голову скульптуре Саддама Хусейна в Багдаде. Словами президента Египта Мубарака, которого едва ли кто-то может назвать антизападным правителем: «Отныне возникнут тысячи бен ладенов».

Что же до России, то ее суверенитет ослаблен этой новой демонстрацией готовности Вашингтона улучшать все, что видится потенциальной угрозой геополитическому царствованию США. Конкретно символами этого ослабления является украинский батальон в Кувейте и такие договоренности как новый договор США с Узбекистаном. В двух ключевых для Москвы точках, на двух суперприоритетных направлениях российской внешней политики укрепляются режимы, более угодные имперскому правлению США в мире, более преданно смотрящие в глаза имперского покровителя. Теперь с ними, повязанными войной с Америкой, президент Буш готов иметь дело с большей степенью независимости, чем до иракской войны.

«Стратегическое партнерство» с США — лозунг, желанный прозападному крылу в Москве, но бессмысленный для правящих неоконсерваторов в Вашингтоне. И за огромную помощь в Афганистане Москва не стала ближе Вашингтону; фрондерство же в иракском кризисе заставит американцев, так сказать, «прищуриться» в отношении России еще больше. Ясно одно: и в последующих неизбежных кризисах новый Черномырдин в конечном счете полетит выкручивать руки очередному Милошевичу, а Примаков — новому Саддаму Хусейну, хотя подталкивать тонущую жертву — далеко от самых простых моральных норм.

Первый урок очевиден для очень многих стран: если правило невмешательства во внутренние дела (суверенности) уже не действует, то нужно найти более действенную гарантию менее оспоримого типа суверенности. Речь, естественно, идет об обладании ядерным оружием. Тип суверенности, скажем, Пакистана, завидный. Никто не посмеет «улучшать» его внутреннюю систему по понятной с 1998 г. причине. Это своего рода греческая трагедия — ты стремишься чего-то избежать, но своего типа рок влечет тебя к самому нежелательному итогу. Американцы стремятся избежать ядерной вооруженности ряда стран, но пример бомбимого и сжигаемого Ирака более убедительно, чем что-либо, говорит: не вступай в спор с США, пока они не убедятся в наличии у тебя «финального оружия».

Второй урок касается всех, кого не прельщает даже самое завидное место в новой империи. Собственно, это история и психология всего человечества на протяжении всего исторического пути: номер 2, 3, 4, 5 всегда объединялись против номера 1. Так восстанавливалось естественное равновесие сил, которое, как кажется, больше соответствует канонам демократии, свободного изъявления, независимого развития.

Третий урок уже пытался быть извлеченным из Вьетнама, но сознательно был погашен целенаправленными усилиями всех неприемлющих итоги Вьетнама — от президента Рональда Рейгана до президента Джорджа Буша-мл. Не ставь себе задачу, которая не по силам никому. Даже такому гиганту как США принципиально не по силам задача «исправления» всего мира. Этому препятствует культура, прошлое, традиции, гордость двух сотен государств.

Американцы одержали в Ираке формальную победу. Хусейна постигла судьба бен Ладена — быть гонимым американским государством. Что касается демократического порядка — он не сможет быть установлен, так как эта проблема не решается силой. Этому противостоит культура и национальная психика. Мы видим и пример находящегося в состоянии хаоса Афганистана, а ведь ему было так много обещано. Но главная жертва — независимость и суверенитет независимых государств. Со времен Римской империи мир не знал такого посягательства на главное право независимой страны — собственного выбора пути развития. Россия стоит перед выбором: ее действия будут строго оцениваться в далекой заокеанской стране, либо мы восстановим баланс в пошатнувшемся мире. Но Россия оказалась в хорошей компании — французы и немцы на западе, а китайцы на востоке ищут ответ на тот же вопрос. В результате Россия в 2003 г. стала более отчетливо выражать свое желание сблизиться с Европейским союзом.

Два полка стратегических сил ежегодно, замена моноблоков на мирвированные боеголовки наряду с пополнением стратегического подводного флота — вот современный способ России сохранить свое стратегическое могущество. В послании президента В.В. Путина в 2003 г. предусмотрено значительное увеличение военного бюджета, то же мы видим и в бюджете 2003 г. При оснащении российских МБР кассетными боеголовками никакая система ПРО еще несколько десятилетий гарантированно не обесценит труда создателей оборонительной системы страны 1940-1980-х годов. В пределах своих границ мы вправе реформировать свой мир без оглядки. Еще несколько десятилетий.