|
||||
|
|
Парад ПобедыВпервые мысль о необходимости провести Парад Победы высказал Сталин. Вечером Жуков прибыл в кабинет Сталина («Приходите в восемь часов»). Здесь шло к концу совещание, начальник Генерального штаба Антонов докладывал расчеты о сосредоточении войск на Дальнем Востоке для боевых действий против Японии. В кабинете присутствовали адмирал флота Кузнецов, начальник тыла Красной Армии Хрулев и еще несколько генералов, которым предстояло заниматься практически подготовкой большой войны. Вопрос был решен, помолчали и вот тут Сталин безотносительно к предыдущему разговору сказал: — Не следует ли нам в ознаменование победы над фашистской Германией провести в Москве Парад Победы и пригласить наиболее отличившихся героев — солдат, сержантов, старшин, офицеров и генералов? Присутствующие поддержали бы любое предложение Сталина, но это всем пришлось по душе, мысль эта как бы витала в воздухе, всем казалось и хотелось как—то празднично и громко отметить победу. Ну, был День Победы 9 мая — погуляли, выпили, салют дали в Москве и городах—героях. Но в те дни вообще много гуляли и выпивали — радость была великая, ее в один день не обмоешь. Однако ощущение, что чего—то не хватает, не оставляло людей. И вот, оказывается (как не раз уже отмечено — все гениальное просто), нужен Парад Победы. С того дня все закрутилось—завертелось, в Генштабе и Главпуре были сделаны расчеты: кого приглашать, где им жить, как их одеть, кормить, развлекать — да и это предусматривалось. Одну очень важную деталь отмечает Жуков в своих мемуарах: «Вопрос о том, кто будет принимать Парад Победы и кто будет командовать парадом, тогда не обсуждался. Однако каждый из нас считал, что Парад Победы должен принимать Верховный Главнокомандующий». В общем, вопрос этот не ставился и не разрешался, пошла полным ходом подготовка к грандиозному празднику. Я участник Парада Победы, здесь мне не нужно копаться в архивах и расспрашивать очевидцев, с первых дней, когда стали съезжаться участники парада и до торжественного марша на Красной площади, я все видел своими глазами. По составленному в Генеральном штабе расчёту каждый фронт формировал один сводный полк и по одному сводному полку представляли Военно—Морские силы и Военно—Воздушный флот. Что значит сводный полк? Это временное формирование, которое отбиралось из разных частей от фронта. Самые достойные фронтовики, добывавшие победу, — офицеры, сержанты, рядовые, независимо от рода войск — пехотинцы, артиллеристы, танкисты и так далее. Как воевали вместе, так и пойдут плечом к плечу. В первую очередь отбирали Героев Советского Союза и кавалеров орденов Славы трех степеней, а затем других отличившихся в боях по количеству наград. Полки эти начинали заниматься строевой подготовкой еще в расположении фронта, а потом перевозились в Москву и продолжали тренироваться здесь. В дни этих занятий всем участникам парада была выдана или сшита новая парадная форма и новая обувь. Вечером участников парада возили в театры, в концертные залы и в цирк. В эти же дни они встречались с рабочими на заводах, с учеными и писателями, со студентами и школьниками, в различных коллективах и обществах, где рассказывали, как они шли к победе. В Генштабе, еще при составлении расчета, встал вопрос — в каком порядке пойдут полки торжественным маршем мимо правительства на трибуне Мавзолея. Было предложение вроде бы логичное — открыть парад должен 1 Белорусский фронт, бравший Берлин. Но сразу же возник другой не менее резонный вопрос — 1 Украинский фронт тоже брал Берлин. Ну и если говорить о победе, то ее добывали все фронты и все участники Великой Отечественной войны, начиная с пограничников, которые первыми встретили врага 22 июня 1941 года. Тогда, чтобы никого не обижать, решили проходить в том порядке, в каком дрались на полях сражений, то есть на самом правом фланге Карельский, затем Ленинградский, Прибалтийский и так далее. Это было справедливо и снимало претензии и кривотолки. Всего в каждом полку набиралось до 1000 человек, шли по двадцать фронтовиков в ряду. Впереди строя знаменщики—герои, они несли 363 боевых знамени наиболее отличившихся соединений и частей. Впереди знамен должно идти командование во главе с командующим фронта. Но на тренировках маршалы со своими полками не ходили, руководили и тренировались генералы чинами пониже. После фронтовых полков шли войска Московского гарнизона: — академии, училища и вызывавшие общие улыбки одобрения суворовцы и нахимовцы. Вот в таком порядке мы тренировались на центральном аэродроме, теперь здесь аэровокзал. Летное поле было размечено белыми линиями в точном соответствии с размерами Красной площади и порядком построения участников. Вместо Мавзолея стояла временно сколоченная трибуна, обтянутая красной тканью. Тренировались мы ночами, подъем в три часа, умылись, оделись и на аэродром. Кому близко — пешим порядком, кому далеко — везли на машинах. Когда москвичи шли на работу, мы уже заканчивали занятия и возвращались на свои квартиры. Теперь, да будет мне позволено, вспомню переживания очень личные, надеюсь, читатели за это не осудят. В те дни я был слушателем Высшей разведывательной школы Генерального штаба. Это было очень солидное учебное заведение с четырехлетним сроком обучения (для сравнения — в Академии Фрунзе, которую я тоже позднее, в 1947 году, окончил — учились три года). В нашей спецшколе учились только офицеры разведчики, они прошли огни и воды в годы войны. Народ был отчаянный! Вспоминаю их сейчас с любовью и восхищением, уж каких только заданий они не выполняли, причем, не только в военное время, но и после — в разведке, как известно, мирного времени не бывает. Мне выпала великая честь быть знаменосцем в нашей колонне разведчиков. Ассистентом знаменосца справа был знаменитый командир партизанской бригады, Герой Советского Союза Гришин, ассистент слева, тоже Герой Советского Союза старший лейтенант Ворончук. Я был в звании капитана. Вспоминаю о том, что я был знаменосцем в такой колонне необыкновенных людей с нескрываемой гордостью и еще потому, что из—за положения знаменосца случился со мной тогда казус. Чтобы не прослыть хвальбушкой, расскажу об этом случае, нелестном для меня, тем более, что связан он еще и с короткой встречей с Жуковым. На предпоследней репетиции на аэродроме Жуков появился на белом коне. Он решил сам потренироваться и коня приучать к громким ответам полков. Жуков не раз проехал, останавливаясь и здороваясь с участниками парада. Мы своим чередом проходили мимо трибуны, отрабатывая равнение и четкость шага. После прохождения возвращались на прежние места, слушали замечания командиров и повторяли торжественный марш, стараясь устранить недостатки. Вот в один из очередных заходов, после команды «К торжественному маршу», наш начальник школы, генерал—лейтенант Кочетков и его заместители, а вслед за ними и мы знаменосцы, выходили перед строем на определенное уставом количество шагов. Вышли, стоим, ждем следующей команды. А тут подъезжает Жуков. Обычно он здоровается и приветствует, объезжая войска, когда командиры и знаменосец стоят на одной линии с общим строем. А тут маршал, тренируя горячего коня, подъехал, когда мы уже вышли по соответствующей команде. Поздоровался «Здравствуйте, товарищи!» Наши разведчики так рявкнули (желая отличиться!) в ответ, что конь затанцевал на месте. Жуков крепко держал повод, но конь стал еще более нервно перебирать ногами и почти коснулся меня горячим боком. Я, чтобы он мне не отдавил ноги, цокающими по бетону железными подковами, сделал шаг в сторону. Причем сделал это четко, отшагнул и даже каблуками щелкнул. Жуков посмотрел на меня сверху вниз. Действия мои не соответствовали уставу. А Жуков был строевик до мозга костей и самодеятельность знаменосца, да еще на таком величественном параде, рассердила его. Строго глянув на мою Золотую Звезду, он с укором сказал: — Герой, а боишься! Мне бы промолчать, но я непроизвольно выпалил: — Так ноги же отдавит, на фронте уцелел, а тут… Жуков не дослушал, ничего не сказал, махнул рукой и. поскакал дальше. Потом однокашники (я считал им не были слышны наши слова) меня спрашивали: — Что тебе Жуков сказал? А я понимая, что реплика маршала, меня не красит, не моргнув глазом, соврал: — Конь меня теснил, а Жуков похвалил, молодец, говорит, хорошо знамя держишь! — А ты ему что? — Я, как положено, Служу Советскому Союзу! В День Парада погода была неважная, дождь моросил, небо в серых тучах. Но все равно настроение было праздничное. Погодная серость не ощущалась. Красная площадь пылала множеством алых знамен. А участники парада словно в золотых кольчугах сияли орденами и медалями. Жуков выехал на белом коне из—под Спасской башни под звон кремлевских курантов, они отбили десять. Точен, как всегда. На середине строя маршала встретил командующий парадом Рокоссовский, он доложил: — Товарищ маршал Советского Союза, войска для Парада Победы построены! — и тут же ловким движением выхватил строевую записку и вручил ее принимающему парад. Ах, как же были красивы эти два профессиональных кавалериста — спины прямые, в седле как влитые, головы поставлены гордо, груди в орденах развернуты… Жуков после объезда войск легко взбежал на трибуну (даже дыхание не сбилось), поздоровался со Сталиным за руку и начал читать доклад громким четким голосом. Речь его не запомнилась. И даже, когда я прочитал ее в газете, все равно в душу не запала. А я ждал, что в такой торжественный исторический момент, будут сказаны какие—то особенные слова. Видно, писали эту речь маршалу с оглядкой на международный резонанс, да и на самого Сталина. Может быть, даже на Политбюро этот текст шлифовали и правили. В общем все было в той речи, что полагалось сказать о войне, о победе, но не было того зажигающего огня, какой был, ну, хотя бы вот в тосте—экспромте Сталина о русском народе. Но нет в том вины Георгия Константиновича — не сам писал, по тексту видно — не его слова, не его манера. Засушили, заказенили «пугливые» чиновники речь маршала. Кстати, только на параде я да и другие участники узнали, что это за несколько длинных шеренг ходили с нами на тренировках с палками. Мы недоумевали — чего они делают? — несут длинные палки перед собой, а потом бросают их на землю и уходят. И вот на параде после прохождения фронтовых полков, между ними и строями Московского гарнизона эти солдаты оказались с гитлеровскими знаменами вместо палок. Они их несли как трофеи фронтов, опущенными к земле и с презрением швыряли на землю около Мавзолея. Все это проделывалось под дробь сотен барабанов, как когда—то в стародавние времена перед казнью через расстрел или повешенье. Вот и знамена разбитых гитлеровских дивизий, включая и личный штандарт Адольфа Гитлера, солдаты швыряли, как старые тряпки и отвернувшись от них уходили на свое место в строю. А барабаны все били и били смертную дробь! А потом опять грянул тысячетрубный оркестр, и мы пошли торжественным маршем вслед за фронтовыми колоннами. Говорят, когда Жуков произносил речь, то у Сталина, поглядывающего на маршала, желваки катались по скулам. Не знаю, не видел, далеко от нас трибуна, а когда проходили мимо Мавзолея, не до того было. Я видел боковым зрением Сталина, Жукова и других членов правительства, но лиц их не различал, они стояли, как силуэты. Надо было следить за равнением, соблюдать дистанцию, держать знамя в определенном положении, ну и рубить строевым шагом, чтобы искры летели от брусчатки. После праздника я не раз видел пленку кинохроники о Параде Победы, разумеется, в первую очередь себя искал, но и на экране, когда лицо Сталина появлялось крупным планом, желваков я не видел. Но как стало известно потом, желваки все же были — внутренние и очень крутые. Придут новые времена, напишут о Сталине много справедливых разоблачений и упреков, но и грязи польют изрядно. В день победного парада все участники его относились к Верховному с величайшим уважением. Восхищались его великой скромностью — всем было понятно — Парад Победы должен принимать Верховный Главнокомандующий. Тогда слова «великий полководец всех времен и народов» воспринимались как соответствующие его заслугам в войне невиданных в истории размахов. И вот он отказывается от принадлежавшей ему по праву чести принимать парад и уступает эту почетную миссию своему соратнику и заместителю маршалу, трижды Герою Советского Союза Жукову. Все в этом поступке прекрасно и благородно. И замена достойная — Жуков пользовался огромной любовью в армии. Не знали мы тогда закулисных тайн, теперь они раскрыты. Вспомним вместе как было на самом деле. Жуков пишет, что 12 июня в Кремле Калинин вручил ему третью Золотую Звезду. Тогда, эта высшая награда воспринималась как заслуженная без всяких сомнений. Да и сегодня едва ли у кого—то, повернется язык, чтобы выразить сомнение. Но с позиций нашей нынешней осведомленности формулировка в указе о награждении Жукова наводит на размышления; уже тогда недоброе отношение к нему Сталина проскальзывало. Текст указа несомненно продиктовал Сталин, кто же еще может давать оценку заместителю Верховного? И гласил этот текст, что высшая награда дается маршалу Жукову «…за образцовое выполнение боевых заданий Верховного Главнокомандования по руководству операциями в районе Берлина». Вдумайтесь в эти слова и вы без труда уловите, что они не только не отражают заслуги маршала, но и прямо оскорбительны. Ему дают награду не за победу в Берлинской операции, а за исполнительность, не за высокое полководческое искусство, а за «образцовое выполнение боевых заданий», которые давал Сталин.
Надо полагать, он поздравил Жукова со званием трижды Героя, и обмыли они эту награду. А в глубине души хозяин может быть тешил свое болезненное самолюбие, вспоминая «формулировочку» указа о награждении, которую он сочинил для истории. При том застолье на даче, когда до парада оставалось несколько дней, Сталин спросил: «не разучился ли я ездить на коне? — Нет, не разучился. — Вот что, вам придется принимать Парад Победы. Командовать парадом будет Рокоссовский. Я ответил: — Спасибо за такую честь, но не лучше ли парад принимать Вам? Вы Верховный Главнокомандующий, по праву и обязанности парад следует принимать вам. И. В. Сталин сказал: — Я уже стар принимать парады. Принимайте вы, вы помоложе. Прощаясь, он заметил, как мне показалось, не без намека: — Советую принимать парад на белом коне, которого вам покажет Буденный.» Какое благородство! Какая скромность. Какое уважение к Жукову. Все это было бы так, если бы за кулисами не творилось иное. Парад намеревался принимать Сталин сам и именно на белом коне, как все великие полководцы. Об этом стало известно позднее от его сына Василия Сталина, который в кругу собутыльников разболтал тайну своего самолюбивого отца. А дело (по рассказу Василия) было так. Сталин понимал, что он не молод и на коня не садился с далеких времен гражданской войны, да и тогда редко бывал в седле, больше руководил в салон—вагонах. Вот он и решил потренироваться, чтобы не опозориться перед войсками на Красной площади. По его приказу ночью в манеж (благо он рядом с Кремлем и тогда еще был не выставочным залом, а действующим манежем) привели белого коня, на котором он собирался принимать парад. Сталин хорошо знал историю — конь под победителем должен быть именно белый. И вот ночью, когда в Москве и в Кремле все спали глубоким сном, Сталин в сопровождении только самого доверенного — начальника личной охраны генерала Власика (который был его ординарцем еще под Царицыным) отправился в манеж. В этот вечер на квартире Сталина был Василий, который увязался за отцом (если бы не он, мы бы не узнали многих подробностей, да и вообще об этом эпизоде из жизни вождя — Власик умел держать язык за зубами). В манеже горел полный свет, недалеко от входа стоял белый конь, которого держал под уздцы коновод, Сталин подошел к коню, потрогал седло, не без труда занес ногу в стремя. Власик поспешил было ему на помощь, хотел подсадить, но Сталин тут же остановил его: «Не надо, я сам». Затем он сильно оттолкнулся от земли правой ногой и грузно плюхнулся в седло. Конь от такой неумелой посадки запрядал ушами и стал перебирать ногами. Чтобы не свалиться, Сталин пытался удержать себя в седле, сжимая крепче ноги. А конь, понимая это по своему, горячился и пошел боком—боком, отчего седок сполз набок и стал падать. Коновод, Власик и Василий кинулись на помощь и не дали Сталину рухнуть на землю. Но все же он из седла вывалился и повис у них на руках. Встав на ноги, Иосиф Виссарионович недовольно крутнул плечами, освободился от поддерживающих рук, сердито буркнул: «Отойдите». Он был упрям! Злость закипела в нем, решил показать этой строптивой лошади свою твердость. Вновь вставил ступню в стремя и на этот раз более решительно взлетел в седло. «Дай», — сказал коноводу и взял у него поводья. Сталин зло натянул повод и ударил ногами в бока лошади. Хорошо обученный конь не понимал седока: натянутый повод приказывал стоять на месте, удар в бока посылал вперед. Конь «заплясал», перебирая ногами, и опять пошел боком—боком. Сталин еще раз дал ему, как говорят кавалеристы, шенкеля, и конь устремился вперед тряской рысью. Проехав с полкруга, Сталин попробовал выпрямить спину, обрести гордую осанку, но, видно, при этом неловко надавил каблуками в бока лошади, причинив ей боль, и она нервно вскинула задом, отчего Сталин тут же вывалился из седла. Приближенные кинулись ему на помощь. Они подняли его, принялись отряхивать опилки с его одежды. Сталин держался за плечо, он ушибся довольно сильно. — Нет, это не для меня, — махнув рукой, сказал Иосиф Виссарионович и вернулся на квартиру. О том, что все это не слухи и не сплетни, я привожу абсолютно достоверное подтверждение из рукописи Жукова. Этот эпизод был вычеркнут из его воспоминаний. Вот что написал Жуков:
— А на какой лошади отец тренировался? — спросил я Василия. — На белом арабском коне, на котором он рекомендовал вам принимать парад. Только прошу об этом никому не говорить, — снова повторил Василий. И я до сих пор никому не говорил. Однако прошло уже много лет после Парада Победы, и думаю, что теперь об этом случае можно рассказать». Обратите внимание на то, что Сталин настойчиво рекомендовал Жукову именного того коня, с которого сам свалился. Он знал, что дисциплинированный Жуков не может пренебречь его рекомендацией и, может быть, в тайне надеялся, что с маршалом произойдет такой же, как и с ним, казус и Жуков всенародно опозорится. Но, как видим, такая мелкая, недостойная вождя, надежда не оправдалась, Жуков покорил арабского скакуна, потренировал его и выглядел на Красной площади в день Парада блестяще! После парада был дан прием для его участников в Кремле. Тогда еще не было Дворца съездов, пировали в Георгиевском зале, где на белых мраморных плитах красовались имена многих героических предков, которые мужественно защищали Родину в разные времена. Теперь наши победители как бы объединялись с этой великолепной ратью лучших сынов Отечества. На банкете было произнесено много тостов. Была провозглашена здравица и за маршала Жукова, которую присутствующие встретили особенно восторженными криками одобрения. (И опять, наверное, это резануло Сталина по болезненно—чувствительному самолюбию). Но, надо сказать, и Верховному от души фронтовики воздали славословий по заслугам и даже сверх того. Именно на этом приеме зашел разговор о том, что Сталину следует присвоить звание Генералиссимуса, и тогда же фронтовые соратники вдруг обнаружили, что их Верховный не имеет звания Героя Советского Союза. Подгулявшие победители прямо потребовали исправить эту несправедливость. И скажем вслед за ними, что это было правильно, как бы ни унижали Сталина после его смерти, все же Победа была одержана под его руководством. И поработал он для Победы не меньше тех, кто был увенчан многими орденами и не одной Золотой Звездой!.. Да, ошибки были. Но важен конечный результат. Имя Сталина было в годы войны могучей силой, объединяющей общие усилия. Коррективы, вносимые в его биографию и заслуги в более поздние времена, тогда, в годы войны, не были известны народу и армии. Сталину верили, он был настоящий вождь и Верховный Главнокомандующий. Этого не отрицает и сам Жуков и потомкам не следует забывать. Вот как оценивал Сталина Жуков:
Такую оценку дал Жуков в 1969 году, после XX съезда, где был развенчан культ личности Сталина! За тринадцать лет после этого съезда Сталина не только развенчали там, где он этого заслуживал, но и вылили море грязи и помоев, которые являлись не только мстительным домыслом когда—то им обиженных, но и результатом конъюнктурной подлости новых карьеристов и угодников власти. К сожалению, Жуков попадал под сквозняки «веяний времени» и высказывал иные, довольно резкие, суждения о Сталине. Но было это на волне «развенчания» или в пылу полемики. А приведенная выше оценка Сталина как военачальника была хорошо обдумана в тиши кабинета за рабочим столом, не раз правлена и переписана. И, что очень важно, на мой взгляд, оценка эта в такой формулировке стоит в первой рукописи маршала до того, как над ней «упражнялись» комиссии и правщики. Это подлинное мнение Жукова о Сталине, и с этим придется считаться. Многое Георгий Константинович не знал из тех козней, которые сплетал вокруг него вождь народов. Но, если бы даже узнал, то неблаговидные поступки Сталина едва ли повлияли на высказанную оценку потому, что эти поступки были в сфере человеческих страстей и не снижали военных достоинств Верховного в прошлом. 26 мая 1945 года, через день после пышного приема, было издано два Указа Президиума Верховного Совета СССР — один о присвоении И. В. Сталину звания Генералиссимуса и второй о награждении его Золотой Звездой Героя Советского Союза. Это была первая и единственная его Золотая Звезда, отметим это как его скромность и как упрек последователям, которые вешали себе на грудь золотые звезды как сувениры, не имея на то ни права, ни заслуг. И вот еще парадоксальная черта личности Сталина. Вроде бы и властолюбивый, и культ себе создал, а Золотую Звезду не получил, не вручили ее в торжественной обстановке, так и осталась она в красной коробочке в наградном отделе Верховного Совета. Только художники да фотографы пририсовывали ему эту Звезду на его портретах. И вспомнили об этой высшей награде только в день похорон, когда надо было ее прикрепить к подушечке в числе других знаков отличия, по традиции характеризующих заслуги и итог жизни покойного. |
|
||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|
|
||||
