|
||||
|
|
Поиски новой стратегииМного написано о полководце Жукове, о его таланте и победах в годы Великой Отечественной войны. И совершенно не разработана тема о деятельности маршала в области поисков новой стратегии, и тактики в связи с появлением атомного оружия. А сделано в этой области Жуковым немало. И как всегда, ему, как первопроходцу, было нелегко и непросто. Появление новых видов вооружения и техники всегда вызывало изменения в формах ведения боя и даже войны в целом. Изобретение пороха, нарезного оружия, пулемета, танка, самолета, подводной лодки — все это заставляло военачальников искать эффективные способы их применения. Появление атомного оружия опрокидывало старые каноны ведения войны. Как зарождалась новая стратегия? Придется начинать выяснение этого издалека. Но издалека не значит длинно, постараюсь очень коротко, пунктирно изложить мое понимание этого явления. Весной 1946 года бывший премьер—министр Великобритании совершал неофициальную поездку по США. Выступая в Вестминстерском колледже в Фултоне (штат Миссуру) он подчеркнул, что говорит от себя лично, не представляя никакие официальные инстанции. Однако выступление Черчилля не было очередной лекцией или вечером воспоминаний. Это было программное выступление, намечающее политику всего капиталистического мира на многие годы вперед. И не случайно президент США Гарри Трумен потратил немало времени, совершив поездку более чем в тысячу миль, чтобы присутствовать на этом выступлении Черчилля. Если опустить дипломатические и маскировочные завитушки из речи Черчилля, суть ее сводится к предложению создать «братскую ассоциацию народов, говорящих на английском языке» — то есть самый настоящий военный союз англо—саксонской расы. Против кого был нацелен англо—американский военный союз? Черчилль указывает адрес абсолютно точно, заявляя, что железный занавес разделил европейский континент. «За этой линией хранятся все сокровища древних государств Центральной и Восточной Европы — Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София — все эти знаменитые города и население их в районах находятся в советской сфере» …Далее Черчилль рисует очень опасную перспективу: «Никто не знает, что Советская Россия и ее международная коммунистическая организация намеревается сделать в ближайшем будущем или каковы границы, если таковые существуют, их экспансионистских тенденций и стремлений…» Черчилль рекомендует поспешить с созданием англо—американского военного союза потому, что «…в значительном большинстве стран, отстоящих далеко от русской границы и разбросанных по всему миру, созданы коммунистические пятые колонны, которые действуют в полном единении и абсолютном повиновении указаниям, получаемым от коммунистического центра». Справедливости ради отметим, Черчилль в этом отношении был прозорлив, недавно опубликованные документы о финансировании КПСС деятельности компартий многих стран мира, подтверждают это. Президент США Трумен и правительство Англии фактически взяли на вооружение концепцию, изложенную Черчиллем в Фултоне. Истощение в войне и отсутствие реальных экономических факторов у СССР для новых сражений и наличие атомной бомбы у США — было тем стимулом, который вдохновлял американо—английский военный союз на быстрое (пока не поздно!) использование благоприятных факторов для «бесстрашного провозглашения принципов свободы и прав человека на территориях стран Восточной Европы и СССР». Руководители нашего государства, опираясь на теорию марксизма—ленинизма, считали: распространение коммунизма на всей планете произойдет не силой оружия, а предрешено историей, капиталистическая система обречена на вымирание, как более архаичная и устаревшая. Так объявлялось в официальной публичной пропаганде КПСС, но подпольно партия этот исторический процесс постоянно форсировала как теоретическими, так и финансовыми вливаниями компартиям в других странах своим «пятым колоннам», как их называл Черчилль. Таким образом, обе системы — капиталистическая и социалистическая ставили задачу овладения миром. Социалистическая без применения оружия — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Капиталистический лагерь во главе с США, не имея объединяющей собственной идеологии, решил уничтожить силой оружия социалистический лагерь, пока не поздно. Обе стороны, стараясь перекричать одна другую, просто вопили о своем миролюбии и тратили немалые силы и средства в «борьбе за мир!» Речь Черчилля вызвала огромный всплеск самых различных суждений и оценок в прессе. Жуков читал полный текст речи Черчилля, разведуправление генерала Трусова позаботилось об этом. Какие мысли возникли у маршала при таком резком обострении отношений с бывшими союзниками? Я не располагаю записями маршала на этот счет, но позиция его абсолютна ясна — укреплять армию и обороноспособность страны, чтобы не повторился 1941 год. Выступление Черчилля было настолько принципиальным, что Сталин немедленно отреагировал на его речь. Как известно, Сталин редко давал интервью, а тут откликнулся через неделю. Один из корреспондентов «Правды» 13 марта 1946 года обратился к Сталину (нет сомнения, по его личному указанию) с просьбой «разъяснить ряд вопросов, связанных с речью Черчилля». (Обратите внимание, фамилия корреспондента не называется. И не с вопросами он обращается — кто смеет задавать вопросы вождю народов! — «просит разъяснить». Много писали о недальновидности и ошибках Сталина в международных проблемах, но в этом интервью он, на мой взгляд, хорошо понял и разобрался во всех видимых и невидимых намерениях Черчилля. Не буду приводить цитаты для подтверждения этого, возьму лишь слова Сталина, необходимые для нашей темы. Он понял и прямо сказал: «Черчилль стоит теперь на позиции поджигателя войны… По сути дела г. Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют нациям, не говорящим на английском языке, нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно — и тогда все будет в порядке, в противном случае неизбежна война». Разумеется, ни Сталин, ни руководимая им коммунистическая система «добровольно капитулировать» не собирались и… началась война. Та самая третья мировая, о которой сегодня говорят по—разному — одни, что она свершилась, другие — она идет, третьи — скоро вспыхнет. Я сторонник считать, что третья мировая война началась, когда ее объявил англоамериканский союз. В ней родилась новая стратегия, которая и стала главным ее содержанием. Финал этой войны в нашей стране мы сегодня наблюдаем и переживаем. Черчилль напрасно торопил Трумена: уже в сентябре 1945, через месяц после подписания президентом широковещательных документов Потсдамской конференции о дружбе и совместных с СССР мерах на демилитаризацию Германии и упрочению мира, сам руководил подготовкой новой атомной бойни. В США уже был разработан меморандум ОРК (№ 329 от 4.9.1945 г.), которым было определено; «Отобрать приблизительно 20 наиболее важных целей, пригодных для стратегической атомной бомбардировки в СССР и на контролируемой им территории». О том, что речь идет именно о третьей мировой войне, тоже четко и определенно сказано в меморандуме СНБ (Совета Национальной Безопасности) 7 марта 1948 года «разгром сил мирового коммунизма, руководимого Советами, имеет жизненно важное значение для безопасности Соединенных Штатов». «Этой цели невозможно достичь посредством оборонительной политики. Соответственно, Соединенные Штаты должны взять на себя руководящую роль в организации всемирного контрнаступления…» Для осуществления такой глобальной программы разрабатывались последовательно (по мере увеличения количества атомных бомб) несколько планов уничтожения СССР: «Бройлер–1947», «Бушвекер–1948», «Кронкшафт», «Хафмун», «Когвилл–1948», «Героин», «Офтекс–1949». И в 1950 г. широко известный теперь «Дропшот». Став министром обороны, Жуков, учитывая горький опыт 1941 года, много внимания уделял данным разведки, интересовался взглядами и планами военного руководства США. Все, о чем пойдет разговор, ниже было своевременно известно Жукову. Он располагал (и мы с читателями тоже теперь имеем такую возможность) таким очень важным документом, как план войны США против СССР — «Дропшот». Как в свое время гитлеровский план «Барбаросса» предусматривал несколько этапов войны, так и «Дропшот» имел четыре этапа. Первый этап: внезапный удар 300 атомных бомб по крупным городам Советского Союза: Москва, Горький, Куйбышев, Свердловск, Новосибирск, Омск, Саратов, Казань, Ленинград, Баку, Ташкент, Челябинск, Нижний Тагил, Магнитогорск, Пермь, Тбилиси, Новокузнецк, Грозный, Иркутск, Ярославль и другие — всего 70 крупнейших городов. Дополнительно к этому стратегические бомбардировщики должны сбросить 29 тысяч тонн бомб еще на 100 городов. От такого удара должно было уничтожено 85 процентов советской промышленности. Второй этап: вторжение на территорию СССР и его союзников 250 дивизий, обеспеченных действием 7.400 самолетов, продолжающих бомбардировки и более 750 боевых кораблей, высаживающих десанты. Третий этап: захват территории СССР и его союзников вооруженными силами США и стран НАТО. В третьем этапе подчеркивалось: «В данной компании упор делается на физическое истребление противника». Четвертый этап: оккупация территории СССР, расчленение его на четыре зоны, с дислокацией американских войск в ключевых городах бывшего СССР, а также его союзников в Европе. Исходя из нашей «чернобыльской практики» (где только выброс, а не взрыв причинил столько бед), можно с уверенностью сказать — 300 атомных бомб стерли бы с лица земли не только Советский Союз, но достали бы и США и погубили бы все человечество. Однако в те годы об этом в США не думали — эйфория монопольного владения атомного превосходства ослепляла и опьяняла. Казалось, это страшное оружие будет причинять ущерб только противнику. Как и в «Барбароссе» на этом замыслы не ограничивались, у немцев намечалось дальнейшее продвижение в Иран, Индию, у американцев в Монголию, Китай, Юго—Восточную Азию. Боевым действиям должно предшествовать и сопутствовать широкие психологические операции на подрыв идеологических и моральных устоев Советского Союза с использованием «пятой колонны», которая имела свое конкретное лицо. Цитирую: «Эффектное сопротивление или восстание (внутри СССР — В. К.) можно ожидать только тогда, когда западные союзники смогут представить материальную помощь и руководство, и заверить диссидентов, что освобождение близко…» Проведенные испытания атомных бомб (а позднее водородных и особенно создание межконтинентальной ракеты в СССР) показали, что безнаказанно осуществить свой план американцам не удастся. О том, что они это поняли и как в связи с этим менялась их стратегия, свидетельствует «Доклад начальника штаба армии США (генерала М. Тейлора) за период с 1 июля 1955 года по 20 июня 1957 года». Этот период совпадает с временем пребывания Жукова в должности министра обороны. С первых слов Тейлор заявил:
Но это не значит, что отныне можно жить спокойно. Наоборот, генерал Тейлор разрабатывает концепцию воздействия на противника «с позиции силы». Он заявляет: «Безопасность страны может быть достигнута путем создания сил устрашения, предусмотренных национальной военной программой, которая предусматривает …поддержание военной мощи, способной устрашить любого противника в воздухе, на земле и на море. Эта мощь должна быть настолько гибкой и многосторонней, чтобы ее можно было успешно применить в любом военном конфликте». При такой доктрине оказывались пойманными два зайца: создавались мощные вооруженные силы, которые не позволяли агрессору напасть, но создавали реальную возможность осуществить план «Дропшот» в удобный момент в «любом военном конфликте». И второе: сохранялись и большие заказы фирмам, производящим оружие, для чего увеличивался военный бюджет. Далее Тейлор излагает, какие необходимо провести меры по переформированию, перевооружению армии, авиации и флота США для выполнения боевых задач в условиях атомной войны. Кстати, генерал отметил, что 20 американских дивизий, находящихся в Европе, в июле 1955 года уже «получили средства атомного нападения» (так и сказал — не средства поддержки или устрашения, а именно «нападения» — К.). От себя добавлю: в этом докладе генерала Тейлора уже заложена главная изюминка новой стратегии уничтожения Советского Союза и социалистического лагеря. Обратите внимание на то, что Тейлор дважды подчеркнул необходимость создания «сил устрашения». На несколько месяцев раньше генерала Тейлора, 10.10.1956 г. в Англии выступил на теоретической конференции военно—научного общества «Королевский институт вооруженных сил» фельдмаршал Монтгомери. (Жуков имел текст и этого выступления). Старый, опытный английский полководец начал свой доклад так же, как Тейлор: «Война, особенно в ядерный век, должна быть предотвращена, если только это в силах человечества… Каким образом мы можем предотвратить военный конфликт?.. Лучше всего, это может быть достигнуто методом устрашения». Не знаю, советовались ли Монтгомери и Тейлор, но оба они применили именно это слово (и смысл в него вложенный) — устрашение. Устрашение само по себе не пассивно, оно приобретает форму «холодной войны» — «как мероприятия не доводящие до вооруженного столкновения и использующиеся в войне умов между Востоком и Западом». И дальше очень любопытную мысль высказал Монтгомери. Не в военном разгроме, а в ударе под идеологический корень социалистической системы советует он искать решение исторической проблемы противоборства двух систем.
Вот уже какие опасения: победим на Востоке, а у нас в тылу восторжествуют коммунистические идеи и окажемся мы в проигрыше. Фельдмаршал явно имел ввиду финал второй мировой войны. Располагая опытом 60–80 годов, можно высказать определенное мнение по поводу особенности новой стратегии. Ход событий показывает, как это ни прискорбно, наши стратеги, и Жуков в их числе, не уловили, не поняли новые замыслы противника. И если в годы Отечественной войны (и до нее) промахи стратегов выправили своими неисчислимыми страданиями и потерями народы нашей страны, то просчет, допущенный нашими государственными и военными руководителями в 60–80 годах, обернулся крупнейшим поражением. В чем же просчет наших стратегов? В том, что они не разгадали переход Америки к стратегии «устрашения» и продолжали раскручивать гонку вооружений сверх всяких допустимых пределов, готовя страну и армию к «горячей войне», чем подорвали экономику государства, довели жизненный уровень своих соотечественников до такого состояния, что они сказали: «Дальше так жить нельзя!» Нет, не один Горбачев с его непродуманной перестройкой, разрушил нашу страну, ее разбили и развалили американские стратеги и их «пятая колонна», притом нашими же руками. Мы сами создали условия для компрометации социалистического строя. Чем очень быстро и умело воспользовались в «холодной войне» наши противники. Они нашли иные, новые политические способы и осуществили поставленные цели. Американская стратегия оказалась более современной и совершенной, она, несмотря на историческое предопределение марксизма—ленинизма «повернула колесо истории вспять»: Советский Союз как государство ликвидирован, на его территории реставрирован капитализм, со всеми вытекающими отсюда последствиями, уничтожен социалистический лагерь на земном шаре. Но этого Жуков не видел. А мы вернемся в те дни, где маршал руководил созданием вооруженных сил в соответствии с требованиями нового времени, как ему виделось. 9 сентября 1954 года Жуков по решению Президиума ЦК КПСС провел секретные учения с войсками и с реальным взрывом атомной бомбы в Тоцком учебном центре под Оренбургом. Учение это достигло исследовательских целей. Но принесло и огромные беды населению не только Тоцкого района, но и многих, близко расположенных городов, — Оренбурга, Сорочинска, Самары, Бузулука, Барское и других не таких крупных, не говоря уж о десятках деревень. Сегодня после Чернобыльской трагедии (где был не взрыв бомбы, а всего лишь выброс из реактора) все знают о страшных смертоносных последствиях. А тогда почти ничего об этом не знали. Вот что говорит один из участников учения: — Все это для нас, молодых, было безумно интересным. Был ли какой—то внутренний протест у нас, мальчишек, против того, что готовилось? Нет. Бесстрашные были по молодости. А еще нам говорили: «Впервые в мире!» Это звучало! Семьи военнослужащих накануне взрыва эвакуировали в Сорочинск. А после взрыва они сразу вернулись в свои поврежденные финские домики наводить порядок, сметали радиоактивную пыль обычными вениками и тряпками, жены стирали одежду мужьям, вернувшимся с учений. А спустя некоторое время началось: выпадали волосы и зубы, болели кости, покидали силы. Тридцатилетние, недавно могучие мужчины, превращались в дряхлые развалины. Наверное, уже все участники этих учений вымерли. В городах, которые названы выше, открыты были новые кладбища, а теперь они заполнены. Итоги этих учений, как и трагические последствия хранились под грифом секретности и неразглашения. И так по сей день… Это, наверное, самый черный день в жизни и службе маршала Жукова, как руководителя учения. Он никогда нигде не говорил и не писал об этих учениях, связанный все тем же грифом «секретно». Но если его в какой—то степени оправдывает исполнительность и незнание возможных последствий, то вина в полном объеме ложится на тех, кто располагал информацией о последствиях атомных ударов в Хиросиме и Нагасаки. Как бы ни было тяжело, но я считаю себя обязанным сказать эту горькую правду о службе Жукова. Я тоже понес большую утрату, потерял очень близкого мне человека. После того тоцкого взрыва, через несколько лет скончался герой моей повести «Полководец» генерал Иван Ефимович Петров, который был заместителем Жукова на тех учениях, и как добросовестный служака до и после взрыва все обследовал сам… Обычно, консервативное мышление приводит к попыткам применить новое оружие в старых формах. В пятидесятых, шестидесятых годах, когда я еще служил в армии и занимал должности начальника штаба механизированной дивизии в Кушке, заместителя командира стрелковой дивизии в Мары, в штаты дивизии были включены ракетные дивизионы. И мы учились сами и учили подчиненных применять ракеты в наступлении и в обороне в интересах выполнения задачи дивизией. На двухстороннем, двухстепенном командно—штабном учении «Днепр» в августе 1956 года министр обороны, Генеральный штаб и командиры самых разных ступеней отрабатывали выполнение боевых задач с применением атомного оружия. На разборе этого учения Жуков сделал анализ начального периода минувшей войны и подчеркнул огромное значение начального периода в современных условиях. Маршал сказал:
Обратите внимание на последние слова. Что значит «внезапность» в начальный период? Если боевые действия начал противник — нанес удар первым — то никакой внезапности в нашем ответном ударе не может быть. Представьте, как это осуществить практически после удара 300 атомных бомб по плану «Дропшот»? Не кажется и вам, что Жуков все же имеет в виду нанесение упреждающего удара в случае поступления сведений о неотвратимости удара противника? Логика подсказывает, что при массовом применении атомных бомб противником, ответный удар может вообще не состояться, или представлять собой нечто похожее на акт возмездия перед тем, как лечь в могилу. Это отлично понимали мои сослуживцы тех лет, но говорить о превентивном ударе нельзя было, так же, как при Сталине в 1940–41 годах было запрещено предполагать о возможном нападении гитлеровцев и начале войны в ближайшее время. Я тогда служил в армии и отлично помню, и не без основания утверждаю, что ситуации очень похожи. И еще я помню, как много шума наделала статья главного маршала бронетанковых войск Ротмистрова Павла Алексеевича в журнале «Военная мысль», который, нарушив табу, сказал, что все же исход войны и победа будут зависеть от того, кто первым нанесет атомный удар и это дает право миролюбивой стороне (т. е. нам) нанести упреждающий удар. Что тогда началось! В печати и на многих совещаниях и партийных собраниях на маршала Ротмистрова посыпались всевозможные обвинения, начиная от некомпетентности, кончая злым умыслом. От объявления «врагом народа» и ареста Ротмистрова спасло только то, что все это происходило после XX съезда, в дни, когда осуждались репрессии прошлых лет. Ротмистрова заставили публично каяться и признавать свою ошибку. Мне повезло, будучи заместителем командира дивизии в городе Мары, я встречался с маршалом Ротмистровым и беседовал с ним. Произошло это так. В Туркестанском военном округе министр обороны Малиновский проводил крупные командно—штабные учения. По ходу учений одна из групп его участников прибыла в наш гарнизон и отрабатывала здесь в течении нескольких суток какой—то этап учений. Однажды утром меня вызвал командующий нашим округом генерал армии Федюнинский. Он тоже участвовал в учениях. Я прибыл туда, где располагались генералы и маршалы, и доложил командующему о своем прибытии. Федюнинский позвал через открытые двери (было очень жарко): — Павел Алексеевич, идите сюда! Вышел Ротмистров в майке и пижамных штанах. — Вот полковник Карпов, с которым я обещал вас познакомить. Он у нас не только офицер, но и писатель (последнее было сказано с добродушной иронией). Он здесь все изучает и знает не только как театр военных действий, но и историю и культуру. В общем, он вам покажет пустыню и ее прелести. — И обращаясь ко мне: — Вы поняли вашу задачу? Маршал никогда не бывал в пустыне, он хочет посмотреть, как здесь применяются танки. — Сейчас я оденусь, — сказал Ротмистров и ушел в свою комнату. Я спросил Федюнинского: — Товарищ командующий, как показать маршалу пустыню? Действительно, можно вывести гостя в барханы, где куриные яйца в течение десяти минут свариваются вкрутую. Можно привезти на вододром, где танкисты учатся водить танки под водой (ох, как нелегко мне было построить этот вододром в безводной пустыне, его даже звали тогда озером Карпова). Так вот можно около воды под навесом, в тени, с чашкой зеленого чая, наблюдать за танками в барханах. Федюнинский понял, что я имею в виду, усмехнулся и сказал: — Долго старика не мучай, но пусть пару раз машину потолкает. Ротмистров вышел в зеленой форменной рубашке без галстука и в брюках с лампасами. Он сел в мой газик и мы помчались за город. Сразу за крайними домами начинались барханы — голые без растительности, волнистые будто остановившаяся, безжизненная вода. На небе ни облачка, кажется, что по всему небосводу растеклось расплавленное солнце. Горячий воздух залетая в машину не освежает, а обжигает. Конечно же, я не повез Ротмистрова в барханы, чтобы он там толкал вязнущую в песке машину. Сразу направились на танкодром. Там шли обычные занятия. Я не знал, что предстоит такая поездка с маршалом, ничего не готовил. Занималась танковая рота, выполняла упражнения по вождению с преодолением препятствий: танковый ров, воронки, крутой подъем и спуск, сломанный мост (надо провести машину по бревнам, обозначающим колею) и другие препятствия. Мы остановились у командного пункта, откуда командир батальона руководил по радио экипажами. Очередной танк мчался, по трассе, подняв огромное облако пыли (на упражнение отводится определенное время, надо поторапливаться). Точнее, танк не было видно, гудел его мотор где—то внутри пылевого облака, которое оседая и нарождаясь, по мере движения танка, неслось по препятствиям. Ротмистров с нескрываемым удивлением смотрел за этой картиной. Когда танк, закончив упражнение, остановился, а командир подбежал с докладом к комбату, тот кивком головы показал на маршала, чтобы, как положено, докладывал старшему по званию. Капитан (это был командир роты, к сожалению, не помню его фамилию) онемел от неожиданности — маршал в нашей глуши! Потом все же собрался и доложил, как положено. Он стоял худой, высушенный беспощадным солнцем, форменная рубашка на нем была как кожаная от пропитавшего ее и застывшего в ней пота. Панама и лицо офицера, как единое целое, были покрыты толстым слоем пыли. Мелькали только белки глаз, да зубы при докладе. Ротмистров был восхищен тем, что произошло на его глазах, он воскликнул: — Кто вел машину? — Я сам, товарищ маршал. — Как же вы ведете машину по препятствиям в таком облаке пыли? Вы же ничего не видите! — А мы привычные, товарищ маршал! — блеснув зубами, ответил офицер. — Нет, это поразительно! — воскликнул маршал. — В средней полосе или где—нибудь в Германии на отлично оборудованных танкодромах умудряются выполнять эти упражнения на «удочку». А вы здесь на отлично! При такой ограниченной видимости блестящее время показываете. Надо здесь провести сборы — привезти сюда тех из курортных условий, пусть посмотрят настоящих мастеров вождения. Ротмистров на некоторое время умолк, соображая, как же отметить лихого танкиста и сказал: — Прежде всего, объявляю вам благодарность. Товарищ майор (к комбату), запишите в личное дело капитана благодарность от меня и укажите полностью мое звание. И еще — хотите учиться в академии? — Мечтаю! — ответил капитан. — Считайте, что вы зачислены слушателем, вызов получите к началу учебного года. Товарищ майор, напишите мне фамилию, имя, отчество и адрес капитана. — Так надо же экзамены сдавать, — вдруг спохватился капитан. — Вы их уже сдали. Я все сам видел. Нам нужно давать образование именно таким мастерам, как вы. Я начальник академии, я вас зачислю своим приказом! Маршалу показали свое искусство еще несколько экипажей. Он раздал все что у него было — снял с руки часы и вручил их сержанту, механику—водителю. Другому офицеру за неимением иных подарков отдал свою фуражку. У меня сохранилась фотография, когда маршал вытирает пот с подклада фуражки перед тем, как вручить ее старшему лейтенанту. — Снимешь генеральский шнурок и носи на здоровье! — сказал он растроганно. — Если бы не учения, остался бы с вами на весь день. Мы возвращались оба довольные: Ротмистров тем, что видел, а я тем, что так все удачно получилось. Вот тут я и решился задать Ротмистрову нескромный вопрос: — Извините, товарищ маршал, если вам будет мой вопрос неприятен. — Спрашивайте, не стесняйтесь! — Когда я служил в Москве, много было шума по поводу вашей статьи в «Военной мысли». Чем все же завершилась та дискуссия? Ротмистров усмехнулся: — Измесили меня тогда писаки и начальство. Зачем дал противнику пишу для размышления. Я считал, кто первым ударит тот и победит. Теперь понимаю, что был не прав и не критики меня в этом разубедили. Теперь я понимаю — победителя вообще не будет. Просто кто первым ударит — умрет вторым, через некоторое время, даже без ответного удара. Да и ответить успеет — ракета через океан летит 30 минут. После того, как первый запустит ракеты, они будут обнаружены через 5 минут и на ответный пуск есть еще 20–25 минут! Этого достаточно, чтобы взаимно уничтожить друг друга! А зачем? Какой смысл в войне без победы?.. Понимая, что я не профессиональный «стратег», чтобы делать такие, ко многому обязывающие оценки, и что мои академические знания обветшали, я освежил их, перечитав специальную литературу. С особенным интересом и удовольствием проработал книгу А. А. Свечина «Стратегия». Для тех, кто не знаком со Свечиным, напомню: Александр Андреевич был военный теоретик и историк, окончил Академию Генерального штаба в 1903 году. В первой мировой войне командовал полком, дивизией, был начальником штаба армии, затем Северного фронта. В 1918 году такой опытный генерал царской армии добровольно перешел на сторону Советской власти. Был начальником Всероссийского главного штаба. Позднее посвятил себя научной работе: был профессором академии Генштаба. Тысячи советских высших военачальников его ученики. Он написал много научных трудов, укажу из них такие фундаментальные, как «История военного искусства» и «Стратегия». Широта и глубина его кругозора поразительные. Читать его книги наслаждение. Но они не переиздавались с двадцатых годов. Советская власть отплатила замечательному военному ученому за его преданность — расстрелом в 1938 году. Какие потрясающие, поистине шекспировские страсти, довелось видеть в наш смутный век! Я так подробно напоминаю о Свечине, желая заинтересовать читателей личностью этого замечательного и достойнейшего нашего соотечественника, ни за что расстрелянного и совершенно забытого. (Был бы я помоложе, написал бы о нем такую же книгу, как о генерале Петрове!). Для того, чтобы вы поняли, что я вспомнил Свечина не просто так, приведу лишь одну цитату из его «Стратегии», касающуюся проблемы, о которой мы говорим. Вот, к примеру, что он писал о возможности достижения целей на измор, т. е. непосильной для нас гонкой вооружений: «…во времени и в пространстве экономическая борьба может не совпадать с вооруженной борьбой. Экономическое оружие приобретает особенное значение, если война складывается на измор. К нему всегда особенно охотно обращаются капиталистически сильные англо—саксонские государства». (Надо же, в 20–х годах дать точный адрес и характер грозящей нем опасности!). И даже такие детали прозревал Свечин: «Уже одно ожидание войны, подготовка к ней деформирует экономику… слишком энергичное насилование естественных форм экономического развития сказывается весьма отрицательно, тормозя общие экономические успехи страны». Если приложить это к современности, то получается: безмерная милитаризация экономики, на которую вынудили нас противники, привела к деформации всей экономики нашей страны и тем последствиям, которые обрекали на проведение перестройки. Далеко видел мудрый, старый стратег! И еще так же внимательно перечитал я книгу «История учит бдительности», которую издал в 1985 году, будучи начальником Генерального штаба маршал Огарков А. В. Он подарил мне эту книгу в санатории им. Фабрициуса, где мы не раз вместе отдыхали и о многом переговорили в те дни. Николай Васильевич один из крупнейших современных стратегов. Его книга, пожалуй, самое крупное издание за послевоенные годы, обобщающее и развивающее теорию доктрины и стратегии в современных условиях. После такой подготовки я написал эту главу (опять же, заботясь о том, чтобы не ввести в заблуждение читателей своими не очень может быть компетентными суждениями), решил посоветоваться с маршалом Огарковым. Все эти годы мы поддерживали самые добрые приятельские отношения. Позвонив ему, договорился о встрече и приехал на квартиру в назначенный час 16.7.93 г. Николай Васильевич был не совсем здоров, и Раиса Георгиевна просила меня не утомлять его долго. И потом, когда мы шумно и горячо спорили, она заглядывала, приоткрывая дверь, и делала мне знаки, чтобы мы умерили пыл. Но Николай Васильевич успокаивал жену, а мы продолжали очень острую нашу дискуссию, которая длилась более двух часов. Я предвидел, что маршалу будет неприятно услышать мое мнение о том, что наши военачальники (а значит и он) не уловили смысл перехода США к стратегии «устрашения». И я не ошибся. Н6 изложу все по порядку. Сначала я прочитал всю главу. И уже в ходе чтения Огарков не раз порывался возражать. Он даже вставал и начинал спорить. Но я просил его дослушать до конца и только после этого высказать свое мнение. Он неохотно соглашался и опускался в кресло. Я не могу воспроизвести нашу беседу полностью, т. к. на магнитофон не записывал. Изложу только самые ключевые позиции. Огарков категорически возражал против того, что Советский Союз стремился к распространению коммунизма на весь земной шар. Это не то же, что стремление США к мировому господству капиталистической системы. — Не зачисляйте нас даже в тихие агрессоры. Не мы, а история, объективный ход развития человечества обусловили победу социализма на всей планете в будущем. Я напомнил: — Но лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» за все годы существования коммунистической партии, да и сегодня, там, где компартии сохранились, этот призыв не снят, он действует. Огарков согласился: — Действует и приведет в конце концов к победе социалистической системы. То что произошло с нашей странной в 80–90 годы, явление временное, случайное. Произошло не в результате победы в третьей мировой войне, а как следствие крупного предательства в ходе этой войны. Война продолжается. В победном для нас завершении я не сомневаюсь. Разумеется, произойдет это не так быстро, но произойдет. — Какими же силами мы одержим победу? Государство развалили на микро—республики. Нет армии, способной отстоять отечество. — Есть народ. В нем вся сила. Современные войны ведут уже не только армии, а народы. Народ и необходимую армию создаст, вспомните Минина и Пожарского. — Значит, вы тоже считаете, что третья мировая война идет? — Да, считаю. — Но тогда, пусть даже, как вы говорите, временное, но все же крупное поражение на современном этапе мы потерпели? Это же очевидно. — Да, согласен, но еще раз подчеркиваю: война продолжается. — Если мы на этом этапе потерпели крупное поражение, значит были допущены с нашей стороны какие—то ошибки? На мой взгляд, главная из них в том, что наше руководство не отреагировало на новую стратегию устрашения. Она была с одной стороны открытая: нас все время пугали. И план «Дропшот», наверное, с этой же целью выпустили из сферы строгой секретности. Нас заставляли дойти до полного изнеможения в области экономики, в результате непосильной гонки вооружений. А вот вторую часть плана, или может быть другого специального плана идеологически—психологической войны они умело скрыли, а мы не разгадали. Николай Васильевич и с этим не согласился: — Они готовились к атомной, как говорится «горячей войне», наращивали свой потенциал, пользуясь приоритетным владением атомным оружием. Они готовились мощными ударами, в короткий срок уничтожить нас. Но тоже крупно просчитались — упустили время. С точки зрения военной — действовали нерешительно, не смогли использовать своего преимущества. А мы добились оттяжки войны. Вот вы пытаетесь провести аналогию с 1941 годом, говорите о схожести ситуаций. Может быть, это и так. Но выход из такой же ситуации мы нашли иной. Если Сталину не удалось оттянуть войну, как он хотел, года на два, чтобы подготовить страну и армию, то нам это удалось. Мы, благодаря правильной, реалистической политике, используя настроения народов, которые еще не забыли страданий и ужасов минувшей войны, развернули, да и с помощью компартий других стран, — активнейшую борьбу за мир. Стратегическая инициатива в этой борьбе была на нашей стороне. Агрессивные круги США не решались на нападение. Вы сами приводили цитату из выступления Монтгомери — они в таких условиях боялись, что, одержав победу на Востоке, проиграют на Западе, в своих странах. Потому что может в них произойти тоже, что в ходе второй мировой произошло в Чехословакии, Венгрии, Румынии и в других странах, выпавших из капиталистической системы. Пользуясь оттяжкой, мы добились паритета в ядерном вооружении. Вот после этого где—то в начале семидесятых годов они поняли о невозможности ведения атомной войны. Следовательно, мы одержали крупнейшую стратегическую победу — спасли свою страну и весь мир от ядерной катастрофы. — Но цитаты из документов, которые я приводил, о стратегии устрашения, относятся к концу 50–х, началу 60–х годов. — От слов до осуществления на деле всегда большая дистанция, тем более в такой грандиозной затее. До того, как твердо установился паритет в атомных вооружениях, они не отказывались от намерения нанести удар первыми. Соглашаясь в этом плане с маршалом, я все же приводил и другие аргументы: — Но после установления паритета они начали осуществлять свою новую стратегию — с одной стороны, устрашение, с другой — политическая война. Теперь из формулы Клаузевица, да и Ленина «Война есть продолжение политики иными (вооруженными) средствами», вроде бы, выпадает «вооруженная борьба». Огарков улыбнулся: — По Клаузевицу, может быть, выпадает, а Ленин не говорил, что война ведется только силой оружия, он видел дальше Клаузевица и говорил, что война бывает экономическая и идеологическая. Что мы и наблюдаем. Я тут же подхватил: — Вот—вот — наблюдаем. Вы в своей книге пишете (я открыл нужную страницу и процитировал) — «В последние годы высокопоставленные деятели США и стран НАТО развернули против СССР особенно широкую подрывную компанию в идеологической области. Страшась честного идейного соревнования с социализмом, реакционные силы империализма перешли, по сути дела, к прямой психологической войне против СССР и его союзников, не гнушаясь никакими способами и приемами, пытаются возбудить ненависть к социализму, к коммунизму. Этим преступным целям служат на Западе печатные издания, кинофильмы, передачи радио и телевидения». Я бы добавил к вашим словам — не только на Западе, но и внутри нашей страны многие газеты, журналы, кино, радио и особенно телевидение постепенно переходили, а потом полностью проводили линию наших противников. Вот вы все понимали, все видели, а что противопоставили этой стратегии политической войны? Огарков некоторое время помолчал, подумал и, вздохнув, сказал: — Вот в этом плане нас постигли неудачи. И не потому, что мы не понимали сути происходящего идеологического наступления. Правильно говорят о времени правления Брежнева — застой. Главный застой был в мышлении. Министр обороны Устинов по сути дела был не военный человек — производственник. Он умело гнал промышленность на создание всех видов вооружений. И добился больших результатов. А теперь вот выясняется — способствовал этим перекосу, милитаризации экономики, чем, не желая того, как бы помогал нашим противникам, стремившимся вовлечь нас в беспредельную гонку вооружений. Андропов, возглавив государство, по характеру своей предыдущей должности председателя КГБ, был прекрасно осведомлен и понимал ситуацию, сложившуюся в результате идеологических операций США. Но и враги наши поняли, какую опасность представляет для них такой широко осведомленный, решительный и энергичный человек, каким был Андропов. Соглашаясь с Николаем Васильевичем, я сказал: — Как—то странно получилось — был здоровым человеком, ну, немного прибаливал. А как только стал генсеком, прожил всего несколько месяцев. Просто не верится, что так быстро его болезнь скрутила. Что—то в этой трагедии нечисто, у вас таких подозрений не появлялось? — Вполне возможно. Андропов уже начал решительные противодействия. Вы, наверное, помните на закрытом заседании Верховного Совета СССР приводились документы, оставшиеся после смерти Андропова, в которых он прямо говорит о проникновении во все сферы руководства страны агентов влияния. Ну, а после него уже пошло сначала прикрытое, а потом открытое предательство главы государства и партии господина Горбачева. Так что соглашаюсь с вами, Владимир Васильевич, что идеологическая война идет. Но не согласен с тем, что мы потерпели полное поражение. Как в ходе Великой Отечественной случались опаснейшие стратегические катастрофы — когда гитлеровцы к нефти Кавказа вышли, вы правильно об этом в своем «Полководце» написали. И когда до Сталинграда они дошли, тоже сложилась катастрофическая обстановка. Но выстояли и победили. Так и в нынешней ситуации успех наших противников временный. Страна существует. Народ существует. А люди начинают понимать, кто их обманывает, кто предал. Кто и зачем пришел на нашу землю. Разумеется, процесс прозрения не быстрый, не простой — но он, как говорится, пошел и приведет к определенным историческим последствиям. Народы не только нашей страны убеждаются на своем повседневном житье—бытье — социалистическая система уже давала им и принесет в будущем более упорядоченную, обеспеченную во всех отношениях жизнь. Они уже вкусили и сыты капиталистическими законами джунглей. И Монтгомери, мудрый старик, он прав — еще неизвестно, чем закончится победа на Востоке. На Западе, в том числе и в США, идут очень глубокие процессы. Вспомните, какой огромной силищей обладала Германия — весь мир перед ней дрожал. А чем кончилось? Социализм пришел не только во многие страны Европы, но и в саму Германию. И если бы не предатели в нашем руководстве, наша система совершенствовалась бы и укреплялась. Посмотрите на Китай — нашли способ обновления и очищения социалистической системы. И какие успехи. И это только начало. Я уверен, социалистическая система как самая прогрессивная и самая подходящая для существования человека, в конечном счете, как ей и предопределено ходом истории, восторжествует на всей планете. Вот так завершился наш разговор. Представляю читателям судить, кто из нас и в чем прав, и в чем не прав, а для себя сложить свое собственное мнение. На прощание Николай Васильевич открыл свою ранее подаренную мне книгу, из которой я вычитывал цитаты, в ней была надпись «Дорогому Владимиру Васильевичу с глубоким уважением и наилучшими пожеланиями. 3.7.85 г. Н. Огарков». Маршал улыбнулся, сказал: — Оставим веху и о сегодняшней беседе., — и написал:
— Надеюсь, эта беседа и надпись не последняя? — Всегда готов помочь в вашей работе над книгой о Жукове. Только не нравится мне, что некоторые моменты из его биографии, которые можно было бы опустить, вы выносите на страницы вашей книги. Они снижают образ великого полководца и дают повод нашим супостатам использовать это в пропаганде против нас. Не хотелось бы этого. И так море лжи и грязи на нас вылили. — Я не пишу икону и не могу нарисовать маршала Жукова ангелом с крылышками. Он был живой человек, с присущими ему недостатками и ошибками. Он великий полководец и личность крупная, неординарная. А, если и допускал в чем—то промашки, так и сам их признавал, и мне не резон его подмалевывать. Он в моей книге такой, каким был в жизни. Что же касается неблаговидных поступков Сталина, Хрущева и некоторых маршалов по отношению к Жукову (Огарков советовал об этом не писать), так это они совершали подлые поступки, а не я их придумал. У меня все строго документально. Я же пишу не публицистическую вещь, которая решает в ближайшем времени, так сказать, тактические задачи. У меня и в литературе стратегический прицел, надеюсь, книгу будут читать, когда отшумят нынешние страсти и грозы. Маршал лукаво посмотрел на меня: — Не знаю, какой вы окажетесь стратег в литературе, не берусь судить, не моя область. Я тоже пошутил: — Но я же не маршал, а только полковник, но на своем уровне пытаюсь рассуждать о военной стратегии. Теперь вот, с вашей помощью, помогу читателям разобраться более правильно. И вновь мы возвращаемся в жизнь и деятельность Жукова после такого пространного, но очень, на мой взгляд, полезного и необходимого экскурса в стратегию. В декабре 1956 года министр обороны Жуков проводил в Москве совещание командующих военных округов. Были, конечно, и до, и после этого другие совещания и учения, привожу выдержки из заключительного слова маршала потому, что располагаю этим документом. Обсуждался вопрос об изменениях в строительстве вооруженных сил. Вот конспективное изложение слов Жукова.
Дальше Жуков говорил об улучшении организации боевой подготовки. О необходимости сокращать главное управление боевой подготовки и отправлять грамотных офицеров в войска. (Я воспользовался тогда этим указанием Жукова и уехал работать в свое родное Ташкентское высшее офицерское училище на должность заместителя начальника по строевой. До этого меня не отпускали. В центральный аппарат попасть трудно, но и уйти нелегко. В 1954 году я закончил вечернее отделение Литературного института им. Горького и мне хотелось уехать из Москвы в войска, поближе к обычным солдатам и офицерам, о которых можно писать, а в ГРУ и вообще в Генштабе все так засекречено, что ни о чем нельзя писать. Материал накапливается и лежит мертвым грузом. И вообще для писателя неинтересна штабная жизнь, да и понаблюдал я ее достаточно. Хотелось в войска. И вот представился удобный случай, сам Жуков рекомендовал сокращать центральный аппарат и отправлять офицеров с опытом войны в округа). Итак, из приведенных выше указаний Жукова на совещании работников центрального аппарата и командующих войсками округа видно, что маршал ищет новые формы организации войск, но еще находится во власти опыта минувшей войны. Он ведь рассуждает не о локальной войне, в которой не применяется атомное оружие. Он говорит о большой, современной, тотальной схватке. И вот в такой войне организация дивизионных артгрупп, наращивание количества тяжелых танков и прочее выглядит, прямо скажем, архаично. Как показало дальнейшее развитие военной теории и практики, действия сухопутных армий и дивизий, после массового применения атомных бомб в тактических и оперативных формах периода прошлой войны мало вероятны. Чтобы читатель, при знакомстве с событиями, которые произошли в жизни Жукова на Октябрьском пленуме мог самостоятельно и более объективно оценить те события, приведу еще цитату из указаний маршала на том же совещании. Обратите внимание, как серьезно относился Жуков к партийно—политической работе.
Вот теперь мы, естественно, подошли к событиям, которые связаны с Октябрьским пленумом ЦК 1957 года. |
|
||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|
|
||||
