• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Когда в августе 1914 г. началась война, Лоуренс находился в Оксфорде, работая над частью материалов, собранных им во время экспедиции в Синай. Не будучи потревожен общим расстройством жизни в Англии, вызванным войной, Лоуренс продолжал заниматься, как и большинство молодых людей, выжидая, когда им представится случай принять участие в войне. Однако он вынужден был вскоре прекратить работу над своей книгой. Турция весьма болезненно относилась к разведке в Синае, которая, как она чувствовала, производилась в военных целях. Китчинер (единственный инициатор ее осуществления) настаивал, чтобы палестинский исследовательский фонд опубликовал данные наших археологических изысканий «белыми, как снег», и Лоуренс получил инструкции сделать это немедленно.

Выполнение этой задачи не заняло много времени, после чего Лоуренс принялся за подыскание себе такого места на военной службе, где его специальные знания могли бы найти широкое применение. Говорят, что он пытался поступить добровольцем в армию, но его ходатайство было отклонено из-за несоответствия физических данных: дело в том, что вследствие наплыва добровольцев норма роста была увеличена и превышала рост Лоуренса. В августе 1914 г. Наполеон, вероятно, также был бы забракован британской армией.

То, что произошло в дальнейшем, лучше всего видно из слов самого Лоуренса: «Когда книга была окончена, я написал письмо Ньюкомбу, в котором просил его совета в отношении получения работы на военной службе. Получить ее было трудно. Ньюкомб сказал об этом разведывательному управлению, и я был включен в списки кандидатов. Я обратился к Хоггарту, имевшему большой вес в королевском географическом обществе, с просьбой посодействовать мне». Хоггарт подтвердил, что географический отдел генерального штаба был самым подходящим местом, и, по-видимому, переговорил о Лоуренсе окольным путем. Как бы то ни было, но Лоуренс получил от Хоггарта предложение зайти в военное министерство к полковнику Хэдли.

Кут Хэдли уверял впоследствии, что он не помнит, чтобы кто-либо говорил с ним предварительно о Лоуренсе, и был очень удивлен, когда в один прекрасный день в сентябре курьер военного министерства ввел к нему в кабинет молодого человека, которому на вид было около 18 лет, без шляпы, в сером спортивном костюме. Однако фамилия его рассеяла всякие сомнения, так как Хэдли хорошо знал о его работе в Синае и слышал о нем интересные подробности от Ньюкомба. Хэдли охотно принял Лоуренса к себе на работу. Появился Лоуренс в удачный момент, когда офицеры географического отдела с наступлением военных действий были отправлены на фронт. Единственный оставшийся капитан Наджент в течение недели должен был выехать во Францию. «Наджент поспешно проинструктировал меня о моих обязанностях, и вскоре Хэдли и я остались в отделе одни». Среди других важных работ, оставшихся незаконченными, были карты Синайского полуострова, которые нужно было присоединить к картам Палестины, проверенным и опубликованным палестинским исследовательским фондом вместе с картами Синайского полуострова, подготовленными географическим отделом.

Лоуренс начал работу, будучи штатским, и переход к ношению военной формы был ускорен тем впечатлением, которое его внешний вид произвел на Генри Роулинсона, только что назначенного командующим новыми экспедиционными силами, намеченными для отправки в помощь бельгийской армии. Лоуренс пришел показать Роулинсону вновь отпечатанные карты Бельгии. «Увидев меня, — рассказывает Лоуренс, — он чуть не упал в обморок и воскликнул: „Я хочу разговаривать с офицером!“.» Тогда Хэдли сказал Лоуренсу: «Нам придется зачислить вас в кадры». И это было сделано без формальности медицинского осмотра, что, конечно, являлось излишним после тех практических испытаний на выносливость, которые Лоуренс с таким успехом прошел в Сирии и Синае. Лоуренс отправился в военный магазин и приобрел себе форму младшего лейтенанта, не ожидая проведения своего назначения приказом.

Хэдли вскоре убедился, что его новый помощник являлся более квалифицированным работником, чем он ожидал. Рассказывают, что когда несколько недель спустя спросили Хэдли, как обстоит дело с его новым работником, Хэдли не без юмора ответил: «Теперь он руководит вместо меня всем моим отделом». С пониманием общественного дела, которое не часто встречается в ведомственном аппарате, Хэдли заявил начальнику оперативноразведывательного управления, что у него в отделе имеется «идеальный офицер» для разведывательной работы в Египте. Зная, что он вскоре лишится помощи Лоуренса, Хэдли добивался скорейшего окончания карт Синая. Однако Лоуренс не нуждался в том, чтобы его подгоняли. Если бы его не удерживали, он работал бы всю ночь, так как почти не считался со временем.

После того как Турция вступила в войну, было решено усилить разведывательную службу в Каире. Ньюкомб был отозван из Франции и направлен в Египет в качестве помощника Клейтону. Среди офицеров, которые должны были отправиться вместе с ним, были Ллойд-Джордж, Обри Херберт, Леонард Вулли и Лоуренс, ставшие известными в Египте под названием «пяти мушкетеров». Ньюкомб и Лоуренс выехали из Лондона ранее других, 9 декабря, и поехали по железной дороге до Марселя, где сели на французский пароход, посмеиваясь над остальными, которым пришлось ехать без всяких удобств на военном транспорте.

В Каире главным источником информации о турецкой армии был другой штатский, также пока не зачисленный на военную службу, — Грейвс, работавший перед войной в Константинополе в качестве корреспондента газеты «Таймс». Предвидя неизбежность конфликта, он сделался военным экспертом, наблюдая за реорганизацией турецкой армии, начавшейся после Балканской войны, и изучая методы и людей с такой тщательностью, с какой официальному разведчику английской армии это, конечно, не представилось бы возможным.

Отправившись после вступления Турции в войну в Каир, Грейвс встретил в Клейтоне человека, который был готов воспользоваться его исключительным знанием армии противника. Последнее было тем более ценным, что оно заключалось в знании не только личного состава, но и характера неприятельских командиров, их достоинств и недостатков. Благодаря этому Клейтон оказался в состоянии получать весьма полезные характеристики командного состава турецкой армии, которые иногда представлялись в следующем виде: «Довольно молодой льстивый турок… совершенно ненадежный и неразборчивый в средствах. Говорят, нажил себе состояние на содержателях публичных домов, хотя его друзья и утверждают, что он делал это в целях увеличения денежных средств партии. Посещал дипломатические круги, в особенности французские. Имеет репутацию человека, ведущего широкий образ жизни».

Знание низших слоев Турции, которым обладал Лоуренс, а также тайных обществ арабов делало его весьма подходящим дополнением к Грейвсу. Поэтому способности Лоуренса были использованы не только для подготовки карт, но и для помощи Грейвсу в составлении неприятельскою «боевого расположения» — документа о расположении турецких дивизий и различных частей, выявлявшемся из донесений агентов разведки и опроса пленных. В этой работе Лоуренсу помогли прошлый опыт, приобретенный в силу привычки собирать необычайные сведения, и его исключительная способность выяснять и устанавливать то значение деталей, которое другие обычно упускали. Если бы КонанДойль родился на одно поколение позже, он нашел бы в Лоуренсе готовый тип для своего Шерлока Холмса.

Это чутье Лоуренса привело к дальнейшему расширению круга его обязанностей, а именно — к опросу пленных. Он часто поражал их и ошарашивал своими умозаключениями, выводимыми на основании одежды, поведения и разговора. Друзьям успех Лоуренса в получении от пленных нужных показаний казался чем-то таинственным. Он сам объяснял это так: «Я всегда знал их районы и расспрашивал о проживавших там моих приятелях. После этого они мне говорили все». Поглядев на пленного и услышав первые произнесённые им несколько слов, Лоуренс мог определить местность, откуда он происходит, с точностью до 30 км, а затем восклицал: «А, так ты из Алеппо! Как поживает…?»

В Египте разносторонность Лоуренса делала его человеком на все руки. Совместно с Грейвсом он выпустил ряд новых изданий «Справочника турецкой армии», сам наблюдая за их печатанием. Ему поручали собирание сведений о повстанческом движении в Египте, причем готовность заговорщиков предавать друг друга сообщая нередко некоторый юмор этому мрачному занятию. Его направляли с заданиями в Западную пустыню. Посылали в Грецию для установления контакта с находившимися там секретными агентами. Эта поездка имела в его глазах тем большую ценность, что позволяла ему усладить свой взор очертаниями и красками холмов Греции, подлинного произведения искусства. Для него это было чем-то вроде очистительного ливня между одной помойной ямой и другой.

Весной 1916 г. ему пришлось совершить длительное путешествие по более важному делу — «взятию» Эрзерума русской кавказской армией после исключительно вялой защиты его турками.

Немедленный эффект успеха на Кавказе привел к тому. что заставил британское военное министерство попытаться повторить его в иных условиях. Лоуренс был отправлен с секретным заданием в Месопотамию. Официально он поехал туда от разведывательного отдела в Каире для улучшения подготовки к печати карт для экспедиционного корпуса в Месопотамии и, в частности, для консультирования изготовления карт воздушной съемки — новой области знания, в которой он сделался экспертом в то время, когда для командования в Индии воздушная съемка была еще загадкой. Хотя большая часть его друзей и считала. что ему поручено только это задание, в действительности Лоуренс получил непосредственно от военного министерства секретное предписание сопровождать члена парламента капитана Обри Херберта в его миссии к Халилпаше, командовавшему турецкой армией, осаждавшей в то время отряд Тауншенда в Куте.

Цель посылки миссии заключалась в том, чтобы начать переговоры с Халил-пашей в надежде, что он может согласиться отпустить гарнизон взамен щедрого выкупа. Лоуренс имел в виду также и третью цель, а именно — установить возможность поднять восстание среди арабских племен вдоль турецкой линии железнодорожного сообщения, чтобы осаждающие Кут оказались отрезанными от подвоза продовольствия и подкреплений.

Однако по прибытии в Басру он нашел обстановку неблагоприятной как для выполнения официального задания, так и для достижения своей частной цели. Идея подкупа турок была в последнюю минуту предложена Тауншендом и принята главнокомандующим английскими силами в Месопотамии Лейком. Однако посылка этой миссии была не по нутру многим английским генералам. Хотя они и потерпели неудачу в своих усилиях выручить страдавший от голода отряд Тауншенда, все же поражения в открытом бою не могли заставить их пойти на то, что казалось им достижением цели обманным путем. Вследствие этого они весьма неблагожелательно смотрели на миссию, которая оскорбляла их понятие о воинской чести. Исходя из практических соображений, а именно, что подобная попытка более пагубным образом отразится па их престиже, чем военное поражение, главный руководитель политического отдела Перси Кокс отказался связать себя в какой бы то ни было степени с этими переговорами. Следует добавить, что и сам Лоуренс был противником их, считая что Халилпаша был слишком уверен в получении денег от Турции, а также и в определенном военном успехе, чтобы согласиться пойти на подкуп.

Результат оправдал эти ожидания. Гарнизон Кута находился при последнем издыхании, когда была произведена попытка вступить в переговоры, к тому же турки «заломили» миллион фунтов стерлингов, чтобы отпустить гарнизон на честное слово. Напрасно кабинет в Англии удвоил назначенную им первоначальную цену выкупа и тем самым дал повод всему внешнему миру еще раз назвать себя «нацией лавочников». Цензура помогла скрыть это от нашего собственного народа, но турки позаботились о том, чтобы передать об этом по радио другим странам. Сами переговоры являлись унизительным делом для посланных. Под белым флагом Херберт в сопровождении полковника Бича и Лоуренса перешел нейтральную полосу. Прежде чем доставить их в штаб-квартиру Халила, им завязали глаза. Все чего им удалось от него добиться, — это освобождения небольшого числа больных и раненых в обмен на здоровых пленных турок.

Халил не хотел принимать пленных арабов, заявив, что большинство из них не лучше, чем дезертиры; если бы они вернулись к нему, то он предал бы их военному суду и расстрелял бы. Когда английские офицеры попросили его не наказывать проживавших в Куте арабов, которым невольно пришлось принять участие в военных действиях, Халилу показалось забавным, что они заботятся о такой «падали», однако он заверил их, что не собирается быть мстительным. Для начала он повесил только 9 арабов, что, учитывая его прошлые подвиги, пожалуй, следовало рассматривать как доказательство «милосердия».

План самого Лоуренса также оказался непригодным. Время для спасения Кута проходило, а большинство английских офицеров слишком презрительно относилось к месопотамским арабам, чтобы видеть в них возможных союзников, а тем более ценой поощрения их претензий.

При поездке в Басре для обратного путешествия в Египет Лоуренс узнал, что его единственным спутником является генерал Уэбб-Гилльман, командированный военным министерством с заданием произвести обследование. Вначале Уэбб-Гилльман держался очень замкнуто, однако, после того как Лоуренс предложил генералу соответственно разделять верхнюю палубу для прогулок, чувство юмора у генерала одержало верх над его сдержанностью, и они подружились. Услышав, что Лоуренс составил доклад о положении дел в английских воинских частях в Месопотамии, он потребовал предъявить его ему и, прежде чем начать писать свои выводы, полностью обсудил совместно с Лоуренсом каждую страницу доклада.

В докладе Лоуренс изложил все свои наблюдения, которые, как он полагал, представляли интерес для штаба командования. Он выполнил свое задание с прямотой, вызвавшей резкое негодование своего начальства. Полковник Стерлинг говорил, что Лоуренс критиковал качество типографского шрифта, способы приставания барж к стенке, непригодность кранов, стоявших у складов, недостатки системы маневрирования вагонов и посадки воинских частей для отправки по железной дороге, отсутствие соответствующих складов медикаментов, слепоту санитарного управления, отсутствие у последнего представления о действительных нуждах и, о ужас… критиковал высшее командование и ведение им военных операций вообще…

Мюррей, который знал о поездке Лоуренса в Месопотамию, потребовал показать ему написанный доклад. «В тот вечер в генеральном штабе царило смятение, рассказывает один из офицеров, — так как мы били убеждены, что если Мюррей прочтет доклад, то его постигнет удар и мы лишимся нашего командующего. Поэтому в срочном порядке мы засели за переделку доклада, выкидывая из него самые рискованные места, и работали до тех пор, пока не привели его в такой вид, в каком он мог быть представлен начальству». Однако следует признаться, что в большей части своей критики Лоуренс был абсолютно прав, особенно в отношении вопросов санитарной службы, что было подтверждено в дальнейшем той безобразной путаницей, которая получилась, как только стали прибывать первые партии раненых.

Всесокрушающая критика Лоуренса встретила суровый отпор. Самый факт существования младшего лейтенанта военного времени, занимавшегося критикой действий начальства и осуждавшего генералов, был возмутителен. Преподносившаяся им пилюля не была подслащена хотя бы поверхностным налетом корректности. Лоуренс часто обрезал старших и открыто поправлял их промахи. Он оскорблял их даже своим внешним видом, цветом своего воротничка, своим галстуком и своей привычкой ходить без ремня.

Для тех, кто был воспитан в условиях военной среды и считал, что непогрешимость является привилегией начальства, самоуверенность, с которой Лоуренс обычно высказывал свои суждения по любому знакомому ему вопросу, являлась постоянным источником возмущения. Поскольку же круг знакомых ему вопросов был исключительно широк, он еще более увеличивал пропасть между им самим и его официальными начальниками.

В конце 1915 г. Ньюкомб уехал обратно во Францию, и Лоуренс попал в разбухший штат Мюррея, где его начальником оказался Хольдич — человек, который терпеть не мог «наглости» Лоуренса и превосходства его знаний. Когда они вместе служили в штабе Максвелла, они были в хороших отношениях, но, как это слишком часто бывает в жизни, Хольдич с переменой начальства переменился и сам, уловив, по-видимому, дух своего нового начальства. Но причины его расхождения с Лоуренсом и другими своими подчиненными были не только причинами личного порядка. Оценка Лоуренсом неприятельских сил была сделана с точностью до одной сотни; Хольдич забраковал ее и дал свою собственную, которая, по мнению штаба, давала приближение порядка десяти тысяч. Сам Лоуренс заметил, что Хольдич прекрасно разбирался в оперативных вопросах, но ничего не смыслил в разведке. История военных действий в Палестине с 1915 по 1917 г. полна подтверждений второй части этой оценки.

Чрезмерный энтузиазм Лоуренса по отношению к восстанию арабов являлся еще одним оскорблением в глазах некоторых представителей генерального штаба, чье принципиальное предубеждение против восстания усиливалось их личной неприязнью к Мак-Магону и Клейтону. Лоуренс казался им чем-то вроде предателя генерального штаба. В свою очередь и Лоуренс начал отплачивать им за их

нерасположение к нему усилением своей критики. Он перешел из штаба в «Арабское бюро», где для него нашелся уголок благодаря Клейтону. К тому же восстание арабов должно было открыть перед Лоуренсом лучшие возможности. В октябре, пока его перевод оформлялся частным порядком через Лондон, он взял десятидневный отпуск и использовал его для своей первой поездки в Геджас.

Наилучшей иллюстрацией исторических курьезов могут послужить дипломатические отношения, существовавшие между Англией и Турцией на протяжении всего XIX столетия. Англия, заинтересованная в неприкосновенности Турции, в особенности от посягательств на нее со стороны России, помогала ей оружием. По временам же Турция поносилась и наказывалась за свои промахи морального порядка. Однако в начале XX столетия эти отеческие взаимоотношения были нарушены вторжением нового «поклонника», который предложил Турции опереться на его сильную руку, обещая избавить ее от христианских нравоучений. Турция поддалась на эти обещания. Когда же новый друг (Германия) в начале мировой войны — в августе 1914 г. — вступил в драку со старым опекуном, боязнь России и вера в могущество Германии заставили Турцию в конце октября выступить с оружием в руках против Англии.

Для Германии и Австрии это оказалось большим плюсом. Черное море, через которое Россия могла снабжаться боевыми припасами, оказалось запертым. Это же обстоятельство позволило им прикрыть выход на Балканах и обещало отвлечение части английских и русских сил. С другой стороны, сама Турция была чрезвычайно уязвима, так как, образно выражаясь, ее голова и шея, расположенные на краю Европы, находились в опасности быть отрезанными, а ее распростертое в Азии тело было предрасположено к параличу.

Дарданеллы охраняли подступы к Константинополю, но их укрепления были устарелыми и недостаточными, в то время как два единственных военных завода Турции находились на берегу моря и легко могли быть уничтожены противником. Что касается самой Турецкой империи, то ее слабость заключалась, во-первых, в растянутой и легко подверженной захвату сети железнодорожных сообщений, во-вторых, в мятежном настроении входивших в ее состав национальностей, и в особенности арабов. Железнодорожная сеть Турции образовывала громадную букву «Т», горизонтальная черта которой, простиравшаяся от Константинополя через Алеппо к Багдаду, была еще далеки не доведена до конца, вертикальная же линия, протяжением около 1750 км, тянулось вниз через Сирию к расположенному на восточном берегу Красного моря Геджасу, имея своим конечным пунктом Медину.

Ход борьбы в значительной степени зависел от того, насколько противникам Турции удастся воспользоваться свойственной последней слабостью для уменьшения тех тяжелых последствий, которые были вызваны ее вступлением в войну против них. Результат же в свою очередь в значительной степени определялся влиянием на союзников германской теории прошлого века, известной под названием «доктрины Клаузевица», о том, что все усилия и все силы должны быть по возможности сконцентрированы на главном театре войны против главного врага. Благодаря рабской приверженности этой доктрине, которая с течением времени превратилась в догму, стратеги союзников упустили возможность, предоставлявшуюся им слабостью Турции, дав ей время на преодоление этой слабости и на развитие ее собственных активных действий. Решение избегать отвлечения сил на второстепенные задачи привело союзников с фатальной иронией к более расточительному расходованию сил на третьестепенные задачи оберегания самих себя, в особенности в Египте, против опасности со стороны турок. В первый год войны англичане неоднократно пытались прорваться через Дарданеллы силами, которые всегда запаздывали и к тому же были слишком недостаточны. Когда же в 1915 г. было решено начать отступление, англичане задумали альтернативный план перехвата железнодорожной сети, имевшей вид буквы «Т», возле ее соединения. Однако едва этот проект зародился, как со стороны английского генерального штаба возникли возражения, подкрепленные в дальнейшем наложением Францией политического «вето» на вторжение англичан в Сирию.

В самом начале 1916 г., после эвакуации Галлиполи, английские силы в Египте возросли до численности, превышавшей 250000 человек, большая часть которых была оставлена и Египте из страха за безопасность Суэцкого канала артерии Британской империи в Индию. Они удерживались там бесцельно вследствие нежелания английского генерального штаба производить новые перемещения. Подобная пассивность способствовала проявлению активности со стороны турок как на восточном, так и на западном фронтах встревоженного Египта.

Необходимость предпринять какие-либо меры для отвлечения турок была учтена верховным комиссаром Египта Мак-Магоном. Длившиеся в течение нескольких месяцев переговоры с шерифом Мекки Хуссейном закончились соглашением, которым предусматривалось, что в подходящий момент арабы Геджаса выступят против турок, Англия же обещала гарантировать, правда, с некоторыми оговорками, независимость земель арабов, являвшихся в то время частью Турецкой империи.

Тем временем, однако, другой представитель министерства иностранных дел, Марк Сайкс, независимо от этого совместно с французами намечал раздел Турции, исходя из другого плана. Это соглашение, известное под названием договора Сайкс — Пико. содержало в себе зародыш будущих неприятностей с арабами.

Турки же тем временем сами ухудшали свое положение отправкой военных сил на юг. Сообщение об этом ускорило восстание арабов, которое и началось в июне 1916 г.

Восстание было организовано самим шерифом Хуссейном. Однако результаты этого восстания были менее заметны, чем наличие дезорганизации. Замечание Вингейта об отрядах шерифа было вполне правильной оценкой: «Его армия фактически является просто сбродом, напоминающим толпу дервишей». Всего имелось около 50 000 арабов, вооруженных менее чем 10000 винтовок, из которых только часть была современного образца. Не было ни орудий, ни пулеметов. Хуже того, Хуссейном не было проведено никакой подготовки, для того чтобы содержать свои воинские части сытыми и в боеспособном состоянии. Сыну Хуссейна Фейсалу удалось ускользнуть из Дамаска как раз перед восстанием, но во всяком случае ни ему, ни его братьям, по-видимому, не пришлось посоветоваться с отцом относительно деталей плана восстания. Они попросту получили приказание начать восстание. Будучи осмотрительным и хитрым, шериф наряду с этим был тщеславным и своенравным «самодержцем обеденного стола», ревниво относившимся к своим прерогативам.

Но турки обещали дать, по-видимому, сильный отпор. Турецкий гарнизон Геджаса в основном состоял из одной дивизии, три полка которой были расположены в Мекке, Джидде и Медине Кроме того, батальоны 21-й дивизии занимали Лит и Конфуду, расположенные на побережье к югу от Джидды. Общая численность сил, находившихся в Геджасе, по-видимому, превышала 15 000 человек. На стороне турок было не только преимущество укрепленных позиций, но и традиционная их способность к обороне. Старшие сыновья шерифа Али и Фейсал 5 июня, повинуясь приказаниям, подняли в окрестностях Медины знамя восстания. На их призыв откликнулось около 30 000 человек. На следующий день Али двинулся к северу через горы, для того чтобы перерезать железнодорожный путь около пункта Медайн-Салих, находившегося на расстоянии 225 км от Медины, в то время как Фейсал попытался взять город штурмом. Те из арабов, которым удалось проникнуть в город, вскоре были отогнаны, так как они не смогли справиться в рукопашном бою с турками. На более же далеком расстоянии арабы попали под огонь турецкой артиллерии. Фейсал, который знал относительную безвредность подобного артиллерийского огня, тщетно ездил по равнине, пытаясь успокоить своих соплеменников. Племена аджейл и атейба сошли с коней на землю и лежали без движения, арабы же племени бени-али вовсе опрокинули расчеты, обратившись в бегство. В течение следующего месяца Фейсалу пришлось довольствоваться установлением довольно-таки слабой блокады, но даже и она в дальнейшем была прорвана. По-видимому, было не совсем удачно начинать восстание в том месте, куда пророк Мухаммед первоначально пришел в качестве беглеца и где в конце концов упокоился в гробнице.

В других местах восстание сопровождалось рядом блестящих успехов. Из Мекки основная часть гарнизона была выведена в летние лагери в Тайф, находившийся на расстоянии 120 км к юго-востоку. Оставшийся отряд насчитывал лишь 1000 человек, часть которых была расквартирована в казармах, в пределах города, а другая занимала форты на близ лежащих высотах.

Кроме того, командир турецкого отряда был захвачен врасплох. Начавшаяся 9 июня атака постепенно развивалась, а турецкий командующий вместо решительных действий только позвонил по телефону шерифу: «Бедуины восстали против правительства, найдите выход». Оценив весь юмор положения, шериф Хуссейн ответил со скрытой иронией: «Конечно, найду», и тотчас же отдал приказ об общем наступлении. В течение трех дней турки оказывали упорное сопротивление, но 12 июня арабам удалось поджечь казармы и «выкурить» их обитателей. За этим последовали дальнейшие успехи, и к следующему вечеру все оборонительные линии, за исключением двух небольших фортов, находящихся за пределами города, были захвачены, а охранявшие их воинские части взяты в плен. Оставшиеся форты отражали все атаки, и прошел месяц, прежде чем они сдались. Однако своим сопротивлением они лишь способствовали успеху шерифа, так как допустили большую глупость, произведя артиллерийский обстрел мечети. Их снаряды пролетели на расстоянии лишь нескольких футов от величайшей святыни мусульман — «черного камня» и подожгли Киова, Убийство нескольких фанатиков было дешевой ценой за тот лозунг, который Хуссейн смог теперь объявить, а именно — об освобождении мусульманского мира; этот лозунг был подхвачен Лоуренсом и использован в английских интересах.

Тем временем в полном неведении и происходивших драматических событиях работники «Арабского бюро» перебрались через Красное море для встречи с представителем шерифа. Предполагая обсудить план будущего восстания, они застали его в разгаре. 6 июня при высадке на побережье около Джидды они, к великому удивлению, были встречены не Абдуллой, а младшим сыном шерифа Зеидом, который объяснил им, что его старшие братья заняты более важными делами. Поскольку английские офицеры могли оценить положение, у них создалось впечатление, что шериф будет в состоянии выдержать продолжительную борьбу. Хоггарт, возглавлявший эту делегацию, вернулся обратно в Египет с настоятельной просьбой шерифа прислать, по крайней мере, еще 10000 винтовок, а сверх того некоторое количество горных орудий с мусульманской прислугой. Последнее было вызвано постоянным протестом со стороны арабов против приближения «неверных» к священным городам, хотя бы и для защиты: одно время это значительно затрудняло оказание активной помощи арабам.

Генерал-губернатор Судана Вингейт учел обстановку и сразу же принял решение. Он понял, что при использовании египетских войск для помощи арабам имеется известный риск, но он был человеком, который умел смотреть вперед и принимать решение, а объединение арабов уже давно было его заветным желанием. Он видел, что политико-стратегические последствия перевешивали политико-тактический риск. В результате в Порт-Саиде на три парохода были погружены под командой египетского офицера две горные батареи с офицерами-мусульманами и одна рота с четырьмя пулеметами, затем 3 000 винтовок и большой запас продовольствия и боевых припасов. Отряд вышел из Порт-Саида 27 июня и на следующий день прибыл в Джидду.

Этот порт был только что захвачен англичанами. Первоначально он был атакован шейхом племени харб в тот самый день, когда Хуссейн напал на Мекку. Однако здесь, так же как и в Медине, арабы не смогли выдержать артиллерийского и пулеметного огня. Тем не менее, отрезав город от воды, они сделали положение гарнизона безвыходным. Два дня спустя крейсеры «Фокс» и «Хардиндж» (последний входил в состав английских морских сил Индии) обстреляли турецкие позиции, находившиеся к северу от города. Так же как и в Галлиполи, морская артиллерия ничего не смогла сделать с окопавшимися турками; точно установить местонахождение их было невозможно. Вечером 15 июня на подмогу пришел английский авианосец, и его три гидросамолета произвели воздушную бомбардировку порта. Взвился белый флаг, и гарнизон численностью в 1 400 штыков сдался арабам.

За этим важным успехом вскоре последовали другие, придавшие курьезный оттенок германскому радиокоммюнике от 27 июня, гласившему, что «мы можем категорически опровергнуть какие бы то ни было слухи о восстании в Геджасе». Рабуг, находившийся на расстоянии 175 км к северу от Джидды, держался слабо и легко был захвачен. 27 июля сдался Янбо. Из портов, расположенных на побережье Геджаса, в руках турок оставался только Ведж, находившийся на самом севере. Внутри Геджаса все еще оставалась незахваченной расположенная на холме станция Тайф, Она была окружена отрядом примерно в 5 000 арабов под предводительством Абдуллы, но последний избегал таких безрассудных поступков, как взятие приступом. Имея хорошо укрывшийся гарнизон в 3 000 турок с десятью полевыми орудиями Круппа, Тайф был крепким орехом, и Абдулла терпеливо ожидал прибытия помощи. Подкрепление состояло из четырех пушек египетской горной батареи и захваченной у турок гаубицы. Начав обстрел 16 июля, эта артиллерия, постепенно продвинувшись к Тайфу, быстро подавила огонь полевых орудий турок. С торжеством наблюдая за происходивший, арабы больше восхищались гулом орудий, чем попаданием снарядов, и предпочитали оставаться в роли зрителей, чем подвергать себя риску перехода в наступление. Их вождь Абдулла, излишне полный для своих 35 лет, был слишком хитер, чтобы пойти на дерзкое предприятие, в особенности учитывая, что на его стороне — только время, а все остальное против него. Его осторожность была оправданна, когда, наконец, 22 сентября, после того как губернатор Тайфа был напуган попаданием нескольких снарядов в его дом, гарнизон безоговорочно сдался. Благодаря этому поражению число пленных турок шерифа превысило 5 000 человек. Многие из находившихся среди них арабов и сирийцев добровольно согласились поступить на военную службу к арабам и позднее образовали ядро регулярных частей.

Хотя в Тайфе и был успех, но в северном районе положение еще больше ухудшилось. Железнодорожное движение из Дамаска было быстро восстановлено, и поезда ходили в Медину два раза в неделю, совершая проезд в два дня. Командование в Медине перешло теперь к Фахри-паше, который приобрел себе известность как организатор резни а Адене еще в 1909 г. Обладая большим опытом в подобных методах подавления и устрашения, он и в эту войну остался верен себе. 27 июня Фахри произвел внезапную вылазку, заставившую Фейсала отступить, и окружил предместье, которое последний занимал. После успешного штурма его люди разорили и сожгли предместье, перерезав за малым исключением почти всех жителей — мужчин, женщин и детей.

Примененные турками методы ведения войны произвели тем большее впечатление, что они нарушили кодекс, которого придерживались арабы, считавшие, что нужно щадить не только женщин и детей, но и материальное имущество, если оно не может быть захвачено с собой как добыча. Этот относительный иммунитет от той жажды крови, которая имеется у большинства живущих здесь рас, является свидетельством здравого смысла арабов, но в то же время он не указывает на арабов как на «хороший материал» для крестового похода, который требует фанатического энтузиазма.

Это обстоятельство помогает понять те трудности, которые пришлось встретить людям, лелеявшим мечту вдохновить арабов на высшее и бескорыстное усиление для достижения свободы и власти. Сражения иногда выигрывались обманом, а войны — чаще маневренностью, чем медленными операциями. Но все же с военной точки зрения даже арабы представляют ценность для тех, кто знает, как их использовать. Требовался лишь военный гений, который смог бы понять значение слабости и обратить ограниченные способности арабов в их пользу. По странному стечению обстоятельств этот динамический реализм должен был проявиться у человека, для которого арабы были романтическим идеалом.

В середине лета 1916 г. положение было еще весьма тяжелым. Арабы могли бы отомстить за убийство своих соплеменников, но здравый смысл удержал их от того, чтобы броситься под пулеметный огонь. Они отступили. Али также отступил от железной дороги и соединился с Фейсалом. Теперь силы арабов довольствовались охраной проходов, которые вели через холмы к Мекке.

Но даже и здесь арабы недолго оставались в покое. 3 августа турки вновь перешли в наступление и отогнали Али на 35 км к югу от Медины. Скалистые холмы, столь выгодные для снайперов, явились главной преградой наступлению. В этот момент прибытие новой подвижной колонны, несомненно, позволило бы туркам отогнать арабов до самой Мекки. Вместо этого турецкий командующий предпочел подождать, пока свежие подкрепления не придут в Медину и не позволят ему начать полное покорение Геджаса. Шла подготовка к отправке восьми батальонов, а новый шериф готовится к триумфальному въезду в Мекку с турецким священным ковром. Удовлетворение подобной мести казалось слишком обеспеченным, чтобы стоило его отравлять торопливостью. Таким образом турки упустили величайшую возможность подавления восстания в самом зародыше.

Время дало возможность арабам распространить весть о восстании по пескам пустыни. Оно позволило также арабам устранить допущенные ими недочеты в подготовке восстания и укрепить дисциплину. Но все же они плохо использовали передышку. Организованность не является чем-то естественным для араба, а тем более для бедуина; она также не соответствует их семейному укладу. Если арабы и объединились; то сила, являвшаяся результатом этого объединения, оказывалась столь же изменчивой, как пески. Зачастую случалось, что член семьи поочередно служил несколько дней на фронте, пользуясь семейным ружьем, а затем заменялся братом. Женатые уходили с фронта, чтобы навестить своих жен. Иногда весь клан целиком уходил домой. Подобные дезорганизующие действия усиливались неустойчивостью арабов и враждой между племенами. Связанность наличием общего врага зачастую была недостаточна, чтобы преодолеть взаимное нерасположение. Линии разделения были бесчисленны.

Главное достоинство арабов с военной точки зрения заключалось в стратегической подвижности — в их способности передвигаться на большие расстояния без долгих приготовлений и без той поклажи, которая обычно обременяет воинские части. Но эта способность все же имела больше ограничений, чем это кажется обычно. Едва лишь одна десятая первоначальных сил Фейсала была всадниками на верблюдах. То обстоятельство, что большая часть арабов передвигалась пешком, затрудняло снабжение продовольствием в случае их удаления на большое расстояние от поселений. Таким образом вопрос о пище являлся вторым после семьи вопросом, привязывавшим арабов к району своего племени. Это означало, что если военные действия переносились на новую территорию, то стратегия в значительной степени зависела от успеха вербовки новых сил из местных племен.

Когда ослаб первоначальный энтузиазм, поддержание восстания арабов зависело от возможности шерифа снабжать своих сторонников продовольствием, а также вознаграждать их за ту добычу, которую им не удалось получить от турок. В этом отношении помощь Англии явилась решающим фактором, так как транспорты с продовольствием, прибывшие в Джидду и Рабуг, оказались для восстания базой. Благодаря им — и только им одним — шериф был в состоянии прокормить как своих воинов, так и их семьи. Получая деньги от англичан, он мог платить по 2 фунта стерлингов⁴ за человека в месяц и но 4 фунта за верблюда. Как правильно заметил Лоуренс, «ничто другое не смогло бы удержать на фронте в течение пяти месяцев армию, составленную из разноплеменных арабов».

К сожалению, те, которые находились ближе всего к транспортам, а следова тельно, дальше всего от фронта сумели добиться для себя наилучших условий. Таким образом и здесь, но еще в более разительной форме, проявилась знакомая тенденция современных армий. Поскольку к тому же эти туземные армии не имели дисциплины, которая могла бы их сдерживать, постольку в результате получился прилив к базе и ослабление боевых частей.

Али и Фейсал вскоре обнаружили, что припасы доходят к ним лишь по капле, а деньги не доходят вовсе. Чтобы поддержать воинственный дух своих людей, Фейсал пустился на хитрость. Он наполнил сундук звонкими камешками, запер его на замок и тщательно перевязал. Во время каждого дневного перехода он приказывал его тщательно охранять.

Однако этих уловок не могло хватить надолго. Тогда Али, пользуясь правом старшего брата, отправился в Рабуг, для того чтобы установить причину невыполнения англичанами своих обещаний. Там он узнал, что местный вождь предпочел воспользоваться возможностью быстрой прибыли в ожидании того, что турки начисто разделаются с шерифом, а деньги останутся у него.

Послав за Зеидом, который привел из Джидды подкрепление, Али начал проявлять свои силы. Устыдившийся вождь ушел в горы, Али же взял власть в Рабуге в свои руки и обнаружил большое количество английских припасов. Тогда братья решили провести в Рабуге длительный отдых.

Таким образом Фейсал остался один в холмах у Медины, стараясь удержать свои войска, которые «таяли» и прибегали ко всяческим уловкам, чтобы уйти. Шейхи говорили ему: «Ты обещал нам оружие и продовольствие, но ни то, ни другое не прибыло». Устав ждать, они уходили. А в это время турки не только накапливали силы у Медины, укрепляя свое господство над железной дорогой в северном направлении, но и собирали транспорт и припасы от своего союзника в пустыне — эмира Хайла. Восстания арабов могло бы вскоре совсем сойти на нет, если бы его не поддержали англичане.

Таков был взгляд всех. кто близко соприкасался с этим вопросом, за исключением одного человека.

Внешний контроль за делами арабов был запутанным делом еще до того, как вмешались французы. Политической стороной руководил верховный комиссар Египта Генри Мак-Магон, который оценил значение движения арабов и смело покровительствовал ему. Его правой рукой был Рональд Сторрс — человек чрезвычайно разносторонних способностей. С 1909 г. Сторрс был секретарем по делам Востока в английском агентстве в Каире, где он помогал своему нчальнику знанием люей о ту торону Красного моря, а также умением улаживать затруднения в Англии. Однако сфера влияния верховного комиссара была ограничена, потому что правительство Индии все еще несло ответственность за дела в Аравии к югу от Геджаса. Была ограничена и его возможность предпринимать те или иные действия, поскольку он зависел от главнокомандующего военными силами в Египте Мюррея. который был не только пропитан условностями доктрины о сосредоточении сил, но и обладал болезненной чувствительностью военного человека ко всяким проявлениям политического вмешательства. Мюррей был подчинен генеральному штабу в Лондоне, в то время как Мак-Магон министерству иностранных дел.

Далее фактическое руководство всеми военными передвижениями через Красное море было возложено на третье лицо — генерал-губернатора Судана Реджинальда Вингейта. Он был назначен командующим операциями в Геджасе, а это означало, что он нес ответственность за советы шерифу в отношении военных действий арабов и за использование любых могущих быть присланными английских военных сил. Его сочувствие восстанию арабов соответствовало его страстному желанию воспользоваться создавшейся обстановкой, но он был генералом без армии, так как находившиеся под его командованием воинские части в Судане были незначительны и заняты усмирением восстания в Дарфуре. Осуществлять функции советника шерифа, находясь в Судане, было не менее трудно, чем добиться проведения этих советов в жизнь.

Для облегчения этого Вингейт послал подполковника Вильсона, губернатора Судана, в Джидду в качеств своего представителя. Взяв на себя большую ответственность, он сделал удачный выбор. Некоторое время Вильсону пришлось работать без всякой помощи. Он утешал, советовал и уговаривал различных вождей арабов и в конце концов добился большого влияния на них, а также заслужил полное доверие относившегося ко всему с подозрением шерифа. Это можно было приписать не столько дипломатической хитрости, сколько тому факту, что он обходился с арабами честно и открыто. Они не доверяли ему так, как не доверяли бы и другому более хитрому советнику. В дальнейшем к своему собственному ущербу арабы все же не учли, что он был просто работником, выполнявшим определенное задание, а не лицом, стоявшим во главе.

Другая удача заключалась в том, что морское командование находилось в руках человека, всегда шедшего навстречу совместным действиям, каким был вице-адмирал Росслин Вэмисс, командующий морскими силами в Ост-Индии. В военном отношении он по сути дела оказался чем-то вроде крестного отца восстания, когда последнее находилось в «младенческом возрасте», и оказывал ему всяческую помощь, пока оно не окрепло.

Между этими различными начальниками имелось связующее звено в лице бригадного генерала Гильберта Клейтона, олицетворявшего в себе тронное представительство: агента в Судане, главы военной разведки в Египте и начальника политической разведки. Он имел также связь со штабом командующего морскими силами и наблюдал за деятельностью «Арабского бюро». Казавшийся сонным и даже ленивым, он обладал удивительной способностью быть в курсе всех нужных дел. Умение оставаться в хорошем расположении духа в случае неприятностей часто помогало ему их устранять. Его чувство юмора играло не последнюю роль в обхождении с разнообразными подчиненными, а также и в улаживании конфликтов.

Примечания:

[4]

Фунт стерлингов по довоенному курсу — около 9 р. 50 к. золотом. — ред.