• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

В то время, когда Германия готовилась напасть на Советский Союз, целый ряд малых европейских стран был различными путями вовлечен в этот «крестовый поход». Некоторые страны были оккупированы без сопротивления, в случае надобности применялась сила. Их экономика и – в очень значительной степени – военная машина ставилась на службу этому давно задуманному и в начале лета 1941 года осуществленному мероприятию. Присоединение Финляндии к фашистской оси в качестве неофициального члена, а в действительности – в качестве надежного и при расчетах полностью учитываемого союзника, представляет собой особую статью.

Зимняя война между Финляндией и Советским Союзом окончилась подписанием мирного договора 12 марта 1940 года, финско-советский мирный договор содержал предпосылки развития мирных взаимоотношений между этими соседними странами, а также основу для развития взаимовыгодных экономических и культурных связей.

Однако тогдашняя правящая группировка Финляндии и стоявшие за нею политические силы считали мирный договор лишь «перемирием» (этот термин утвердился также в современной финской исторической литературе). Эта группировка выжидала, зная, что гитлеровская Германия рано или поздно нападет на Советский Союз. Она получила соответствующие прямые и косвенные намеки и одобрения. Однако надо было еще ждать, готовиться и оттягивать время.

Президент республики Каллио был болен и стоял в стороне от политической жизни, поэтому его было легко ввести в заблуждение. Правительством руководили «сильные люди»: премьер-министр Ристо Рюти и известный своими пронацистскими настроениями министр иностранных дел Рольф Виттинг. Вяйне Таннер, который временно был вынужден отстраниться, также принадлежал к этой группе. Несмотря на то что гитлеровская Германия не могла еще летом 1940 года сообщить своим возможным союзникам о подготовляемом плане «Барбаросса», финские власти стремились по собственной инициативе к союзу с Германией. Премьер-министр Рюти, например, пригласил к себе 16 августа 1940 года аккредитованного в Хельсинки германского посланника Блюхера и уверял его в том, что симпатии к немцам увеличились во всех слоях населения страны. До этого, 2 августа 1940 года, министр иностранных дел Виттинг во время доверительной беседы предложил Блюхеру, чтобы Германия при решении территориальных вопросов в Прибалтике действовала так же, как на Балканах. Он надеялся, что Гитлер примет его, и готов был направиться в Берлин. В своих мемуарах Блюхер отмечает, что он был вынужден сдерживать этих слишком рьяных политиков. Официальные отношения Германии и Финляндии должны были временно быть сдержанными. Однако Блюхеру уже намекали, что положение может вскоре измениться. Наконец заветные желания этой группировки сбылись. Маршал Маннергейм, остававшийся Верховным главнокомандующим, несмотря на то, что в мирных условиях этот пост должен был принадлежать президенту, получил из Берлина телеграмму, которую он охарактеризовал как луч солнца во тьме. В телеграмме указывалось, что по поручению Геринга в Финляндию направляется для переговоров некий подполковник Велтьенс. Приезд этого до тех пор неизвестного нацистского офицера в Финляндию не был случайностью. Он вместе с Герингом был у Гитлера, когда велись переговоры о планах касательно Финляндии. Теперь его откомандировали в Финляндию с непременным указанием вести переговоры исключительно с Маннергеймом. Если первый контакт будет удачным, можно будет привлечь к переговорам премьер-министра, министра иностранных дел и министра обороны. На посту министра обороны находился ставленник Маннергейма, бывший царский офицер Р. Валдэн. Переговоры и последующие за ними мероприятия ни в коем случае не должны были стать известны финляндскому сейму. Велтьенсу было поручено сообщить финскому политическому и военному руководству следующее: 1) Германия поставит Финляндии в секретном порядке и при определенных условиях оружие; 2) Германия намерена перебросить войска через Финляндию в Норвегию.

Финский подполковник Мартти В. Теря, игравший видную роль в начальной стадии переговоров об объединенном финско-немецком плане, писал в книге с метким названием «На перепутье», что Велтьенс был полномочным представителем великой державы. Посланнику Финляндии в Берлине Т.М. Кивимяки Велтьенс сообщил, что едет в Финляндию в качестве особого уполномоченного германского правительства.

Велтьенс вел переговоры 18—19 августа 1940 года не только с Маннергеймом, но также и с Рюти, Виттингом и Валдэном. Премьер-министр Рюти выразил ему благодарность и подтвердил согласие Маннергейма как главнокомандующего на предложения Велтьенса. Вероятно, это было первым совещанием на высшем уровне, в результате которого Финляндия была подключена к плану «Барбаросса».

Когда к 5 августа 1940 года в Генштабе сухопутных войск Германии был готов первый вариант плана войны против Советского Союза, то в нем Финляндии отводилась лишь пассивная роль – провести мобилизацию и в дальнейшем, не вступая в боевые действия, сковать 15 советских дивизий. Позднее, 15 сентября, с появлением нового варианта плана, им предусматривалось уже, что финская армия должна будет совместно с немецкими войсками в Заполярье образовать отдельную оперативную группу, в задачу которой входило вести наступление частью сил на Мурманск, а основными силами – на Ленинград из района севернее Ладожского озера1. Этот план, получивший условное наименование «Отто», в дальнейшем стал уточняться и должен был быть представлен Гитлеру.

В какой степени могли проникать в Финляндию полные сведения о замыслах фюрера и высшего военного командования? Скорее всего в кругах финского руководства улавливали лишь наметившуюся направленность действий с их стороны и нащупывали возможности, чтобы включиться в военный поход на Восток. Во всяком случае, после визита в Хельсинки Вейссауера, а затем Велтьенса и начавшейся переброски немецких войск в Финляндию на основе соглашения о «транзите», такая перспектива определенно вырисовывалась. Генерал Талвела писал в своих мемуарах: «Вести вторую войну одной (Финляндии. – В.Б.) против Советского Союза было бы безнадежно. Германия являлась нашей единственной слабой надеждой, и мы интенсивно обдумывали способ, чтобы можно было сблизиться с нею»2.

Именно на этапе появления плана «Отто» в весьма узком кругу государственного и военного руководства Финляндии принимается решение направить в Берлин такое лицо, которое бы не представляло Генштаб, но являлось весьма компетентным в оперативных вопросах. Предпочтение было отдано не находившемуся на действительной военной службе генералу Талвела. Он уже справился с одним из важных поручений, касавшихся поставок немецкого вооружения в Финляндию и организации «транзита» немецких войск. К тому же его не нужно было особо вводить в курс дела: Талвела все и так хорошо представлял. «Маршал, Вальден и Рюти решили, – писал он, – что мне было бы все же необходимо прозондировать возможность получения из Германии помощи…» Правда, явно камуфлируя цель поездки, добавил: «если Советский Союз использует вооруженные силы вновь против нас»3.

Перед отправкой Талвела в Германию Маннергейм поставил там перед ним задачу добиться встречи с благосклонно относившимся к Финляндии Герингом4, чтобы в неофициальной беседе изложить ему позицию финского руководства.

Побывав, однако, с 17 по 25 сентября в Берлине, Талвела не смог, как свидетельствуют его дневниковые записи, встретиться с Германом Герингом. Зато было выполнено другое не менее важное поручение, касавшееся установления сотрудничества между германским и финским Генеральными штабами в целях скоординированных совместных военных действий против Советского Союза. Впервые об этой тайной миссии П. Талвела стало известно на Нюрнбергском процессе из показаний, данных 27 декабря 1945 года полковником X. Кичманом, ставшим в октябре 1941 года заместителем военного атташе в Финляндии. Располагая информацией, полученной тогда в аппарате атташе в Хельсинки, Кичман сообщил суду то, что до сих пор не раскрывается финскими документальными источниками: «…В сентябре 1940 года генерал-майор X. Рессинг (Рёссинг. – В.В.), по заданию Гитлера и германского Генерального штаба, организовал поездку генерал-майора Талвела – особоуполномоченного маршала Маннергейма – в Берлин в ставку Гитлера, где им было достигнуто соглашение между германским и финским Генштабами о совместной подготовке нападения на Советский Союз и ведении войны против него». Возможные сомнения в достоверности этого развеиваются тем, что Кичману сказал сам Талвела: «…Вспоминаю, – отметил немецкий военный дипломат, – что, когда в ноябре месяце 1941 года я посетил генерала Талвела в его штаб-квартире в районе города Аунус (финское название Олонца. – В. В.), он в беседе рассказал мне, что поличному поручению маршала Маннергейма он еще в сентябре 1940 года одним из первых установил связь с германским верховным командованием в деле совместной подготовки нападения Германии и Финляндии на Советский Союз»5.

Эти же данные, но без указания конкретных участников переговоров X. Рёссинг лично сообщил весной 1941 года и шведскому военному атташе в Хельсинки Г. Стедингу. Шведский атташе тогда срочно решил доложить в Стокгольм сенсационную информацию: по данным Рёссинга, указывал он, «со стороны Финляндии, начиная с сентября 1940 года, все время выражалась надежда на получение военной помощи в войне против Советского Союза… Финны не рассматривали здесь возможность ограниченной помощи, а надеялись на концентрацию сил для возвращения обратно Восточной Карелии и Карельского перешейка»6. Таким образом, переговоры Талвела в Германии имели весьма важный скрытый смысл.

Некоторые скудные сведения, относящиеся к миссии.

Следует иметь в виду, что в Берлине очень опасались, как бы не произошло утечки данных о привлечении Финляндии к участию в войне с Советским Союзом. По сведениям, исходящим от фельдмаршала Ф. Паулюса, который в сентябре 1940 года принимал участие в составлении оперативного плана войны против СССР, на Финляндию конкретно не возлагались еще боевые задачи. «На северном фланге, – отмечал он, – предусматривалось участие Финляндии в войне, но во время разработки этих оперативных планов этот момент не учитывался»3 Следовательно, и с Талвела не могли вестись еще конкретные разговоры о роли и месте финских вооруженных сил в войне. Это должно было произойти позднее.

Тем не менее немецкий военный атташе в Хельсинки в конце октября 1940 года передал перечень вопросов, которые интересовали немецкое военное командование в Норвегии Они касались дорожных условий и военных приготовлений на Севере Финляндии10. Маннергейм достаточно оперативно предоставил конкретные ответы на все поставленные ему вопросы, что, естественно, свидетельствовало о уже начавшихся первых шагах совместной координации военных приготовлений. Когда же начальник Генерального штаба финской армии Э. Хейнрикс лично после этого встретился с германским военным атташе, то Рёссинг всячески стремился еще и полностью раскрыть смысл слов Гитлера о том, что «Германия, очевидно, рано или поздно скрестит оружие с Россией»11.

В Финляндии стремились ускорить процесс сближения с Германией по военной линии и получить большую ясность в перспективном плане. Финляндский военный атташе в Германии Вальтер Хорн старался приложить максимум усилий, чтобы все-таки представитель финляндского руководства смог в Германии продолжить обсуждение немецко-финляндского сотрудничества. Он прямо по этому поводу подчеркивал, что все должно решаться в Берлине на самом высоком уровне, поскольку в данном вопросе это зависит от мнения «лишь Гитлера и Риббентропа»12.

Однако в рейхе не особенно спешили с форсированием своих переговоров с финнами. К этому времени уже было достаточно ясно, что Финляндии остается выбирать только одно из двух: либо вместе с Германией участвовать в войне против СССР, либо приступить к выдворению немецких войск из своей страны, а это в данном случае было уже нереально13. К тому же продолжающаяся осторожность Берлина по поводу дальнейших переговоров с Финляндией, возможно, была связана с жесткой позицией СССР, внимательно следившего за немецко-финским сотрудничеством.

Тем не менее из Берлина все же негласно подбадривали финляндское руководство. 29 октября Геринг направил Маннергейму специальное послание, в котором говорилось: «Смелая позиция вашего народа принесет свои плоды»14. Действительно, в Финляндии активно продолжали искать пути к тому, чтобы более четко определить перспективы военного сотрудничества с Германией. Спустя полтора месяца после очередной поездки в Берлин Талвела опять был направлен в германскую столицу. Этот визит в Финляндии готовили достаточно долго. Планировалось, что Талвела все же сможет получить аудиенцию у высшего гитлеровского руководства. С этой целью была заготовлена и специальная памятная записка, которую финский эмиссар должен был вручить Герингу в ходе их встречи. Сама же программа предстоящего посещения рейха тщательно продумывалась, и обсуждения по этому поводу велись как среди высшего военного, так и дипломатического руководства Финляндии15.

Столь скрупулезно готовящийся визит оказался для финского эмиссара очень продолжительным. Он проходил с 8 по 22 ноября. Причем само прибытие Талвела в Германию происходило при достаточно тревожных для

Финляндии обстоятельствах. Это можно судить и по телеграмме, которую накануне приезда Талвела в Берлин направил министр иностранных дел Финляндии посланнику Кивимяки. В ней лаконично сообщалось: «Талвела прибудет в пятницу вечером. Обстановка развивается плохо»16.

Какие же обстоятельства озадачивали организаторов задуманной поездки? Дело заключалось в том, что нахождение Талвела в Берлине совпало со временем пребывания там Молотова на переговорах с Гитлером. Ситуация складывалась довольно оригинально: фюрер в имперской канцелярии в беседе с Молотовым пытался всячески скрыть все то, что прикрывалось «транзитом», а где-то вблизи в тот же самый момент действовал непосредственно причастный к данному делу человек, вновь прибывший из Хельсинки для достижения дальнейших договоренностей в интересах подключения Финляндии к военным планам Германии.

Эмиссар маршала опять не смог встретиться с Герингом. Также ему не удалось, как предполагалось, провести беседы с другими высокопоставленными представителями высшего военного руководства Германии фельдмаршалами Кейтелем и Браухичем. Однако Талвела сумел все же вступить в контакт с одним из ближайших советников Гитлера по морским делам адмиралом Отто Шниевиндом и сообщить ему, что имеет задачу по поручению Маннергеима проинформировать руководящих военных деятелей Германии относительно военного положения Финляндии. «Я заметил, – писал Талвела об этом разговоре, – что после того, как мы получили от Германии оружие и немецкие войска прошли маршем по Северной Финляндии, мы обрели смелость, почувствовав, что судьба Финляндии неотделима от Германии. Поэтому требовалось также, чтобы военные проблемы Финляндии интересовали Германию, особенно в том отношении, где интересы являются взаимосвязанными»17.

Уже перед самым отъездом из Берлина, ночью 22 ноября, Талвела встретился с Велтьенсом, который, может быть, сказал наиболее важное относительно перспектив будущих германо-финляндских контактов. Велтьенс заявил, что «ответ Германии в данной связи по-прежнему обдумывается с точки зрения формулировок»18. Иными словами, в Берлине все еще не спешили дать точные разъяснения финскому руководству и демонстрировали, что еще изучают этот вопрос.

Возвратившись 23 ноября в Хельсинки, Талвела в тот же день обстоятельно доложил о результатах своей поездки президенту, главнокомандующему, министрам обороны и иностранных дел, а также начальнику Генштаба. Судя по тому, какой круг лиц заслушивал его, можно предположить, сколь значима была его информация в военно-политическом отношении.

Действительно, для Хельсинки многое еще оставалось невыясненным. Неконкретность достигнутых результатов во время ноябрьской поездки Талвела требовала новых разъяснений. Они могли быть достигнуты уже в конце ноября, поскольку в столицу Финляндии вслед за П. Талвела сразу же вновь прибывает Ё. Велтьенс. Как отмечает по этому поводу М. Теря, он был направлен ввиду того, что «правительство Германии… считало все же необходимым в какой-то степени показать теплоту»19.

Визит Велтьенса продолжался в течение четырех дней, с 23 по 26 ноября. В ходе него он встречался с Вальденом, Виттингом, Маннергеймом и другими представителями финского руководства. Причем круг вопросов, который в ходе этого визита обсуждался, был достаточно широкий: от расширения поставок Финляндии вооружения до политической информации, которую германский представитель пытался донести до высокопоставленных лиц, т. к. «финнов не следовало слишком опечаливать»20.

Более того, Велтьенс постарался сообщить об итогах визита Молотова в Берлин и показать, что Гитлер «активно защищал» на переговорах Финляндию от попыток Молотова добиться согласия фюрера «на захват Финляндии». К тому же Маннергейму он передал особое послание Геринга, а от себя советовал в отношениях к СССР быть решительными, но не «дерзить»21. Иными словами, Велтьенс стремился продолжить тот процесс переговоров, который вел Талвела в Берлине и в то же время опять напомнить финнам о «советской военной угрозе». В этой связи профессор М. Ёкипии восклицает: «Трудно осудить руководителей нашей страны в их связях с Германией… если представить, что они в полной мере были информированы о планах ликвидации их страны, высказанных на столь высоком государственном уровне»22.

Таким образом рейх стремился активно использовать визит Молотова в Берлин с тем, чтобы дипломатическим путем еще больше привязать финское руководство к немецкой политике, направленной на подготовку войны против СССР. И эти действия находили понимание и полную поддержку у правительственных кругов Финляндии. Теперь Маннергейм опять начал выяснять вопрос о возможности нового визита Талвела в Берлин, причем речь уже велась о непосредственной встрече с начальником Генштаба сухопутных войск Германии Гальдером23.

В это время в Берлине приступали к завершающей стадии выработки плана нападения на СССР, и, конечно, один из главных участников этого процесса как раз и был начальник Генштаба сухопутных войск. Естественно, что б это время он был невероятно занят. Однако новое посещение представителя финского военного командования стало теперь уже необходимо для руководства вермахта. 5 декабря 1940 года на совещании германских генералов у Гитлера фюрер совершенно определенно заявил, что в операции против СССР «будет участвовать Финляндия». Как зафиксировал тогда в этой связи Гальдер; «финны… выступят вместе с нами, так как их будущее связано с победой Германии»24. В результате именно в декабре 1940 года настал уже тот день, когда в Германии могли наконец заслушать Талвела.

События стали разворачиваться невероятно стремительно. Не прошло и десяти дней после окончания визита Велтьенса в Хельсинки, как Талвела вновь прибывает в столицу Германии. Эта поездка, подобно предыдущей, носила крайне законспирированный характер. Как по этому поводу отмечается в финской исторической литературе, «читая воспоминания Талвела. поражаешься, сколь смехотворными зачастую выглядят уверения в том, что он в декабре 1940 года случайно оказался в Берлине»25. Но именно только в данный момент ему наконец удается встретиться с высокопоставленными представителями вермахта и прежде всего с генерал-полковником Ф. Гальдером.

Оценивая произошедшие встречи, профессор Охто Маннинен отметил, что «у генералов были достаточно широкие полномочия обсуждать важнейшие вопросы»26. В свою очередь финский военный историк Хельге Сеппяля, пользовавшийся неопубликованной рукописью воспоминаний Талвела о 1940—1941 годах, обратил внимание на следующее: «Из мемуаров видно, что Талвела встречался с рядом лиц в ресторанах. Удивительно, что многие встречи остались за пределами воспоминаний, равно как и темы разговоров»27. Почему? Мы видели уже, какой круг вопросов обсуждался с его участием в закрытых кабинетах ресторанов Хельсинки. Очевидно, способ обсуждения важных, острых вопросов и здесь оказался своеобразно традиционным.

В финском военном архиве удалось обнаружить в данной связи лишь лаконичные телеграммы финляндского военного атташе из Берлина. 9 и 17 декабря в них был один и тот же текст: «Ставка. Маршалу. Хельсинки. Генерал Талвела действует»23. Но не более того. Вместе с тем посланец маршала не счел возможным приоткрыть в своих мемуарах суть происходившего на встречах и переговорах с представителями германского командования. Они, кстати, проходили уже совместно с прибывшим тогда в Берлин бывшим командующим финскими войсками на Карельском перешейке в «зимнюю войну» генералом Хуго Эстерманом. «Переговоры Талвела и Эстермана, – заметил X. Сеппяля, – наверняка могли бы заинтересовать нас, как и оставшиеся неизвестными беседы в ресторане, но, увы!»29.

При всем этом, надо полагать, самыми важными являлись встречи Талвела с Гальдером. В памятной записке, которую составил финский генерал по случаю произошедших переговоров, имеется весьма лаконичная запись: «Обсудили дело, о котором ген. – полк. Г. (генерал-полковник Гальдер. – В.Б.) не захотел делать письменных заметок и о котором разрешил сообщить только финскому Генштабу»30. Дело в том, что тогда в руководстве вермахта впервые были подвергнуты рассмотрению уже чисто оперативные вопросы, связанные с проблемой боеготовности финской армии и планами проведения Финляндией мобилизации, а также временем, необходимым для скрытой подготовки к наступлению ее войск в юго-восточном направлении31. Причем, как справедливо заметил немецкий историк М. Менгер, все эти проблемы как раз «могли иметь значение только при неожиданном нападении» на СССР32.

В ходе той встречи Гальдера особо интересовали также районы финского Заполярья, где должны были размещаться немецкие войска. В этой связи Талвела писал в своих мемуарах: «Взяв карту Финляндии, Гальдер отметил, что мы правильно делаем, заботясь об этом направлении… Он поинтересовался, как мы сами оцениваем нынешнюю границу, проходящую по Карельскому перешейку»33. Таким образом германское руководство уже обстоятельно изучало вопросы, связанные с осуществлением нападения на СССР с территории Финляндии. И, судя по всему, позиция финского политического и военного руководства, изложенная Талвела в германском Генштабе, была учтена при окончательном определении места Финляндии в ходе разработки оперативного плана похода на Восток.

Через день после этой беседы, 18 декабря, Гитлер подписал уже известную директиву № 21, содержавшую общий замысел и исходные указания об агрессии против СССР. Ей было дано условное наименование плана «Барбаросса». «На флангах нашей операции, – говорилось в этом плане, – мы можем рассчитывать на активное участие Румынии и Финляндии в войне против Советской России… Основным силам финской армии будет поставлена задача в соответствии с успехами немецкого северного фланга сковать как можно больше русских сил путем нападения западнее или по обе стороны Ладожского озера, а также овладеть Ханко»34.

С завершением визита Талвела для финляндского руководства не было уже особых сомнений относительно перспектив будущей германской политики. Как отметил в данном случае О. Маннинен, предположение о возможности войны Германии против «России, не могло получить иного истолкования у Талвела, поскольку немцы хотели иметь сведения для своих военных планов»35.

Следовательно, можно предполагать, что после поездки Талвела в Германию в ноябре в финской ставке и в Генштабе только еще пытались согласовывать намечавшиеся составителями плана «Барбаросса» перспективы участия Финляндии в войне, а уже в декабре, перед подписанием Гитлером директивы № 21, согласие финского руководства с определенными уточнениями было доложено в Берлин. Иными словами, по мнению профессора Мауно Ёкипии, между Финляндией и Германией была все-таки достигнута принципиальная договоренность. Свою позицию М. Ёкипии подтвердил в обстоятельном исследовании «Рождение войны-продолжения». В качестве источника в подтверждение сделанного вывода им приводилась телеграмма фельдмаршала В. Кейтеля от 15 июня 1941 года, адресованная находившемуся в Финляндии начальнику штаба немецкой армии «Норвегия» полковнику Эриху Бушенхагену, в которой подтвердил его полномочия и разъяснил, что Финляндия должна осуществлять свои действия «в соответствии с тем, что подлежало выполнению»36.

В ходе своей последней поездки в Германию Талвела, более того, получил возможность дважды встретиться с Герингом. Это произошло 18 и 19 декабря. Наиболее примечательной при этом была первая предоставленная ему аудиенция. Тогда во время часовой беседы Талвела зачитал заранее подготовленный текст, одобренный до этого Маннергеймом. В нем значительное место отводилось необходимости военного сотрудничества Финляндии с Германией и ряду конкретных оперативных вопросов. «…У Германии в конфликте с Россией, – сказал он, – едва ли есть более естественный союзник, чем Финляндия… Стратегическое положение Финляндии является также таким, что с севера можно в ходе крупной войны нанести серьезный удар по жизненным коммуникациям Северной России. В этой связи следует помнить, что уже в последней войне с Россией Финляндия сковала 45 русских дивизий…»37

В ответ на это Геринг заверил в твердой позиции рейха осуществлять военное взаимодействие с Финляндией. После того, как «Финляндия оказалась в сфере интересов Германии», заявил он, «Вы можете, генерал, сказать маршалу, что Финляндии больше нечего бояться». В заключение Геринг с особой силой подчеркнул, что Финляндии «надо идти вместе с Германией последовательно и неколебимо», и когда «она одержит победу, то также победит и Финляндия»38.

На следующий день Геринг посчитал необходимым вновь встретиться с Талвела. Во время беседы рейхсминистр упомянул, что сам Гитлер получил сведения об этих неофициальных переговорах39. Тем самым имелось в виду уведомить финляндское руководство, что их «вопросом» уже занимались в рейхе на самом верху.

Позднее, возвратившись в Финляндию, Талвела сделал в своем дневнике довольно красноречивую запись: «Надеюсь, что в наступающем году мы вместе с Германией разобьем рюсся (презрительная кличка русских. – В.Б.), и тогда осуществится моя давняя мечта о Карелии»40. Действительно, в 1920-е годы он неоднократно высказывался о вожделенной мечте присоединить к Финляндии Советскую Карелию. Следовательно, замыслы были далеко не только об одном реванше.

Рассматривая события и факты, связанные с выполнявшейся миссией в Германии доверенным лицом Маннергейма, уместно поставить вопрос: имелись ли у Финляндии первоначальные сведения относительно плана «Барбаросса»? Утвердительный ответ на это дать трудно. Известно, что Гитлер проявил большую предосторожность, чтобы директива № 21 сохранялась в глубокой тайне. Из девяти изготовленных ее экземпляров три было вручено главнокомандующим видами вооруженных сил, а шесть закрыли в сейфе Верховного главнокомандования41.

Вместе с тем вряд ли для финляндского руководства оставалось секретом, что в возможном плане германского нападения на СССР уже должна была фигурировать Финляндия. Как по этому поводу отметил О. Маннинен, тогда «фактически в Финляндии были получены достоверные данные о том, что в ОКВ составлялся план нападения на Советский Союз»42. Посланник в Берлине Кивимяки этого вовсе не скрывал при своих встречах с немецкими дипломатами. Так, 31 декабря 1940 года он прямо сказал статс-секретарю Э. Вайзеккеру, что «на его родине люди теперь успокоились, так как они знают, что в следующем конфликте с Россией они не будут одни»43.

Наивно бы было сомневаться в том, что финское руководство, согласовав через Талвела вопрос об участии Финляндии в агрессии против СССР, не представляло себе, как могли развиваться последующие события. О ближайшей будущности хода развития Второй мировой войны, безусловно, имел даже сведения и финляндский посланник в Берлине Тойво Кивимяки. В январе 1941 года он сообщил в Хельсинки: «Что касается перспектив войны с Россией, то, по-видимому, имеется уже замысел операции, которая, весьма возможно, будет осуществляться в этом году…»44 Очевидно, определенная ориентация в отношении срока начала войны против Советского Союза давалась финской стороне. Не случайно Талвела называет 1941 год в качестве времени вероятного «разгрома рюсся».

Докладывал же он финскому руководству о результатах своей поездки в Берлин 20 декабря. Прежде всего его отчет заслушал Маннергейм. Маршал был доволен своим эмиссаром. Теперь начатое им дело должен был вести дальше непосредственно начальник Генерального штаба. 7 января в письме к Герингу Маннергейм «благодарил рейхсмаршала» за то, что тот пошел «навстречу надеждам, выраженным Финляндией«45.

О том, что Талвела удалось достигнуть на основе данных ему указаний конкретного результата в переговорах с высшим немецким руководством, свидетельствует тот факт; что на следующий день после его доклада начинаются в духе замыслов германского командования серьезные изменения в финском военном планировании. В оперативном отделе Генштаба уже 21 декабря составили первые наброски относительно возможного нападения Финляндии на Советский Союз46. Вопрос стоял о решительном наступлении с финской стороны северного побережья Ладожского озера и расчленении там советских войск. Что же касалось овладения Карельским перешейком, то это «должно было произойти до того, как продолжится продвижение в глубь Ладожской Карелии»47.

Столь серьезное изменение в планах финского военного командования могло произойти только при учете того обстоятельства, что война против СССР будет проходить при условии уже готовящегося нападения Германии на Советский Союз. Иными словами, период, когда выяснялись перспективы германо-финляндского сотрудничества, закончился. Начиналась новая стадия развития отношений между двумя странами, которая выражалась в осуществлении конкретного военного планирования общих наступательных боевых действий, направленных против СССР.

На ранней стадии подготовки Германией по плану «Барбаросса» войны против СССР, в Москве, естественно, еще не располагали какими-то четкими и достоверными данными о той роли, какую может играть Финляндия с точки зрения перспектив возможного участия в советско-германской войне. Тем не менее существовали достаточно основательные признаки того, что финская армия весьма активно начинает к ней готовиться.

В специальном сообщении разведывательного управления Генштаба Красной Армии о проводившихся на рубеже 1940—1941 годов «мобилизационных мероприятиях в сопредельных с СССР капиталистических странах» указывалось, что в Финляндии уже был отмечен определенный рост численности армии. В частности, по агентурным данным и сведениям разведывательного отдела штаба Ленинградского военного округа, в Финляндии в декабре был проведен «частичный призыв резервистов», а в конце декабря и начале января отмечался «скрытый частичный призыв рядового и унтер-офицерского состава». По оценкам советской разведки, финская армия насчитывала уже около 222 000 человек48.

Эта цифра не полностью соответствовала реальной действительности. Тогда общая численность финских вооруженных сил достигала 109 000 человек49. Но даже и такое число в три раза превышало количество финских войск в мирное время50. Что же касается скрытого призыва солдат для прохождения воинской службы, то эта информация не далека была от действительности. В то время часто практиковался призыв на так называемые чрезвычайные сборы определенных категорий резервистов. Кроме того, в финской армии тогда приступили к развертыванию дополнительных подразделений, и на этой основе в течение зимы 1940—1941 годов началось увеличение численного состава дивизий, а также происходила их переподготовка и обучение новым военным специальностям. Более того, в январе 1941 года был увеличен и срок срочной службы для призывников, что, естественно, вело к увеличению войск51.

Советская разведка своевременно стала получать сведения о начавшемся увеличении войск финской армии. Но что, собственно, могло знать советское руководство о более важном: об активизировавшемся процессе сближения между Германией и Финляндией в военном плане, а также вообще об их совместных замыслах в отношении СССР? Имелись ли такие сведения, которые бы являлись неоспоримым доказательством того, что уже следовало брать курс на переход советских войск к повышенной боевой готовности для своевременного отражения возможного нападения противника?

Информация о тайных военных приготовлениях, проводившихся в тесном взаимодействии Германии с Финляндией, поступала в Москву. Значительные усилия по выявлению таких данных предпринимали военные атташе. Это не ускользало от внимания финских дипломатов в Берлине. Кивимяки докладывал 21 января 1941 года: «…Русские чувствуют, что политика Германии в отношении Финляндии изменилась, и это проявляется во многих обстоятельствах, из которых упомянем только, что русские военные атташе выясняют у других стран, в первую очередь, у военного атташе Швеции, о намерениях Германии по отношению к России и о том, почему Финляндия… оказалась теперь в сфере интересов Германии»52. Действительно, подобного рода сведения интересовали советское руководство, и оно обобщало их по мере поступления.

Заслуживает особого внимания, в частности, донесение, направленное Молотову из полпредства СССР в Берлине 7 декабря 1940 года. В нем содержалась информация, поступившая 5 декабря из анонимного источника. «Гитлер намеревается будущей весной напасть на СССР…» —говорилось в этом сообщении. И далее: «Тайное соглашение с Финляндией. Финляндия наступает на СССР с севера. В Финляндии уже находятся небольшие отряды немецких войск». Добавляя к этому факт разрешение Швецией транспортировки германских частей через свою территорию, делается заключение, что таким образом Берлин «предусматривает быстрейшую переброску войск в Финляндию в момент наступления»53. Забегая вперед, скажем, что летом 1941 года 163-я немецкая пехотная дивизия действительно была переброшена через Швецию для ведения наступления в Карелии.

В целом, такого рода сведения вызывали большую озабоченность у советского руководства. Не случайно, только что назначенный на пост полпреда в Берлин В. Деканозов уже при первой встрече с Риббентропом 12 декабря сразу же поставил перед ним вопрос о финско-шведских контактах и об «отношении к этому германского правительства»54. Тем самым давалось почувствовать руководителю внешнеполитического ведомства Германии, что в СССР с пристальным вниманием следят за ситуацией, которая развивается в Северной Европе.

Деканозов на этой встрече также сделал намек на готовящееся шведско-финляндское «соглашение о подчинении политики Финляндии Стокгольму», которое «состоит в том, чтобы высвободить Финляндию из-под влияния Германии»55. Этим заявлением, естественно, полпред стремился выяснить реакцию Риббентропа на это с тем, чтобы уточнить степень влияния на скандинавские проблемы Германии. Однако немецкий дипломат уклонился от обсуждения данного вопроса, заявив, что «ему ничего подобного не известно»56. Заметим, и при встрече Деканозова с Гитлером предпринимался соответствующий зондаж и у него57.

По проблеме финско-шведского сотрудничества состоялся на том этапе обстоятельный разговор и у Молотова с Паасикиви. Нарком иностранных дел при этом пытался выяснить у финского дипломата, «не участвует ли Германия в этих переговорах»58. Таким образом Советский Союз предпринял разностороннюю дипломатическую разведку тех планов, которые могли быть у Германии в отношении стран Северной Европы.

Объективно вопрос о новом финско-шведском сближении действительно стал в это время объектом внимания в международном плане. Разговоры о якобы сохраняющейся возможности сотрудничества двух стран продолжали вызывать тогда весьма большой интерес за рубежом. Это ясно можно заметить по материалам, хранящимся среди архивных документов президента Рюти. Там, в частности, имеется информация о том, что на рубеже 1940—1941 годов в европейских дипломатических кругах циркулировали слухи, что «вновь Финляндия сближается со Швецией»59.

На самом деле ничего подобного не происходило. К тому же в Швеции мало верили в реальность возможного нового нападения СССР на Финляндию, о чем сообщалось даже немецким представителям60. Но Германия тогда выражала лишь свое весьма критическое отношение к проблеме финско-шведского союзного объединения. Так, 19 декабря в Хельсинки были переданы слова фюрера, в которых указывалось на то, что «если Финляндия заключит персональную унию со Швецией, то с этого момента Германия полностью прекратит проявление к Финляндии интереса»61.

Отрицательное отношение в Берлине к такому союзу при наличии плана «Барбаросса» было естественно, поскольку это лишь усложняло для Германии дипломатическую ситуацию в Северной Европе. Таким образом, идею союзного объединения между Финляндией и Швецией тогда было просто нереально осуществить.

Кроме того, в кругах советских дипломатов, работавших в Финляндии, продолжался процесс интенсивного сбора информации о главном – относительно германо-финляндского сотрудничества. В декабре 1940 года началась подготовка обобщающего документа «о политическом и оперативном положении в Финляндии на конец 1940 года и о немцах в Финляндии»62. Эта работа закончилась в начале 1941 года и. по мнению его разработчиков, «результат оказался успешным» с точки зрения определения направленности внешней политики Финляндии. Накопленные сведения показывали, что в кругах финского руководства «готовят с немцами враждебную акцию против Советского Союза»63. Этот документ был направлен в два адреса – в наркомат иностранных и внутренних дел, и о нем, судя по воспоминаниям Е.Т. Синицына, также докладывали и Сталину64. Сам же Синицын был специально вызван в Москву в декабре для информирования о складывающейся ситуации в Финляндии Молотова, Берия, а также начальника разведки НКВД П. Фитина. В итоге сделанного подробного сообщения им было высказано наиболее существенное: «В связи с передвижением немецких войск наши источники высказывают опасения о возможном вступлении Финляндии в войну против Советского Союза в случае, если Германия нападет на СССР»65.

В том же месяце разведка Северного флота продолжала сообщать командованию о том, что так называемый транзит является лишь прикрытием сосредоточения частей германской армии в Лапландии. «Немецкие войска в Финляндии, – говорилось в переданной информации, – ведут себя как хозяева, разжигая страсти финской военщины на реванш с СССР. Сосредоточиваются в постоянные, долговременные гарнизоны в пунктах: Рованиеми, Соданкюля, Ивало, Петсамо и Кемиярви, из которых основным центром сосредоточения является Рованиеми»66.

В другом донесении этого же разведывательного органа в январе 1941 года называется уже количество сосредоточенных между Виртаниеми и Рованиеми немецких войск – 18 тысяч. Информируя командование о контактах между офицерским составом финской и германской армий, советская разведка сообщала: «Со стороны финских офицеров имеются отдельные высказывания о том, что финляндское правительство отомстит советскому правительству за понесенные убытки зимой 1939—1940 гг. и что весной Карелия будет финской. Советский Союз потерпит поражение, так как Финляндия в настоящее время имеет крупную помощь со стороны Германии»67. То же самое отмечалось и 24 января в отчетном докладе об охране государственной границы Мурманского округа. В обобщенном виде здесь фиксировалось, что «в связи с вводом германских войск в Финляндию реваншистские элементы последней… „воспряли духом“, резко усилили антисоветскую агитацию внутри своей страны…»68.

Как не трудно заметить, советскими разведывательными органами правильно фиксировалось и докладывалось о направленности развития событий и в донесениях назывались близкие к реальности сроки возможного вступления Финляндии в войну против СССР на стороне Германии – весна или лето 1941 года.

Естественно, в Москве стремились активно препятствовать дальнейшему скольжению Финляндии к фашистскому блоку. В новых условиях советское руководство уже видело мало смысла в усилении жесткого давления на нее. «Именно в тот момент у Советского Союза, – отмечал Паасикиви, – не чувствовалось агрессивных намерений против нас. «Правда» и «Известия» не публиковали длительное время материалов о нас. Это являлось отрадным и обнадеживающим признаком. К тому же и войска не сосредотачивались у нашей границы, так во всяком случае заверял наш военный атташе»69.

В данном случае новый нюанс политической линии СССР в отношении Финляндии выражался в другом. В Москве в это время предприняли попытку по мере возможности изменить ее прежний курс с учетом приближавшихся в Финляндии президентских выборов. Обстановка тогда была такой, что президент К. Каллио серьезно болел после произошедшего у него инсульта, и в связи с этим 27 ноября 1940 года подал прошение в Государственный совет о своей отставке. В результате в стране должны были состояться внеочередные президентские выборы, которые были назначены на 19 декабря70.

За две недели до их проведения, 6 декабря, Паасикиви был приглашен к Молотову. В ходе произошедшей беседы, нарком заявил: «Мы не хотим вмешиваться в ваши дела, и мы не делаем никакого намека по поводу кандидатуры нового президента Финляндии, но внимательно следим за подготовкой этих выборов. Желает ли Финляндия мира с Советским Союзом, будет понятно по тому, кого изберут президентом». Далее Молотов твердо заявил, что СССР категорически возражает против таких кандидатур, как Таннер, Маннергейм или Свинхувуд. При этом все возражения финляндского посланника о том, что «президентские выборы являются полностью нашим внутренним делом»71, никаким образом не повлияли на высказанное Молотовым отношение к ним. Таким образом, советское руководство ясно выразило здесь свою позицию.

Более того, как отмечено в мемуарах Паасикиви, на одной из последующих бесед в неофициальном порядке в момент, когда уже финский посланник покидал кабинет, Молотов ему в заключение неожиданно сказал: «Мы рады здесь Вас видеть, но с удовольствием приветствовали бы Вас также и в качестве финляндского президента»72.

Таким образом в Москве определили свою позицию и сочли, что наиболее приемлемым для СССР финляндским президентом мог быть тогдашний посланник в Советском Союзе, который был известен как умеренный, весьма осторожный и одновременно достаточно авторитетный финский политик. Паасикиви записал в своих мемуарах слова Молотова, которые он ему сказал еще летом 1940 года: «Вы единственный, кто хочет хороших отношений между Советским Союзом и Финляндией», но, как видно, «не сможете достигнуть цели…».

Видимо, пожелание, чтобы Паасикиви стал президентом Финляндии в 1940 году, свидетельствовало о том, что в Москве еще продолжали надеяться на возможность скоординировать внешнеполитическую линию Финляндии. Так, собственно, заявление Молотова расценил и сам Паасикиви. Он по этому поводу заметил: «Отношение Москвы ко мне, как кандидату в президенты, можно было рассматривать признаком того, что у них тогда не было плохих намерений и что они относились к Финляндии с деловых позиций»73.

Тем не менее в Хельсинки сочли, что наиболее удобным в качестве президента Финляндии был Р. Рюти. Дело в том, что его кандидатуру считали весьма подходящей тогда в Германии. Еще 14 сентября 1940 года В. Блюхер в своем донесении в Берлин отмечал, что премьер-министр Финляндии является одним из наиболее вероятных кандидатов на пост президента страны. Ну, а затем уже, в декабре, в Берлине эту кандидатуру активно поддержали, поскольку Р. Рюти стал тогда проявлять «большое понимание германских интересов»74. Таким образом, накануне выборов в немецком МИДе четко определили свою позицию относительно кандидатуры на пост президента Финляндии и явно давали понять, что Р. Рюти наиболее приемлемый в данном случае для рейха человек.

Избрание президентом Р. Рюти усилило прогерманскую позицию Финляндии. Когда же в январе 1941 года формировалось новое правительство, то на пост премьер-министра в качестве компромиссного политического деятеля предлагалась кандидатура Паасикиви75. Однако Рюти настоял на том, чтобы этот пост занял представитель финансовых кругов Ю. Рангель, имевший тесные личные связи с новым президентом и неплохие контакты с германским руководством.

В результате позиции лиц, придерживавшихся прогерманского направления, в руководящих кругах Финляндии явно возросли. Еще большее усиление прогерманского курса в правительстве заметно сближало его с военными кругами, где велось уже активное сотрудничество с Генштабом вермахта. Так, министр иностранных дел Р. Виттинг получил письменное донесение П. Талвела о его переговорах в Берлине. Другими ведущими государственными деятелями, которые уже ознакомились с результатами поездки Талвела в Германию, были новый президент Рюти и премьер-министр Рангель. Это означало, что немецко-финские военные переговоры вышли на качественно новый уровень – государственного согласования отрабатывавшихся оперативных планов с германским командованием.

В таких условиях у СССР осталась лишь одна возможность стремиться продолжать контролировать ситуацию, складывающуюся на севере Финляндии. В самом конце 1940-го и начале 1941 года на дипломатическом уровне прошла целая серия советско-финляндских консультаций и встреч относительно особых экономических интересов Советского Союза в Северной Финляндии и стал вопрос об «организации смешанного советско-финляндского общества по эксплуатации никелевых месторождений в Петсамо»76.

Естественно, что эти переговоры продолжали сохранять не только экономическую направленность. Они явно затрагивали интересы и германо-финляндского сотрудничества, активно развивавшегося в Лапландии. Немецкий посланник в Москве так прямо и заявил Молотову 10 февраля 1941 года, что Берлин еще раз просит «принять во внимание германские интересы в Петсамо»77.

Иными словами, советское руководство, очевидно, здесь пыталось усложнить сотрудничество Финляндии с рейхом.

Кроме того, в Москве изъявили желание создать в губернском центре Лапландии, городе Рованиеми, свое вице-консульство78. Очевидно, что организация этого дипломатического представительства СССР на севере Финляндии должна была также осложнить скрытое германо-финляндское военное сотрудничество в Заполярье.

Ситуация в советско-финляндских отношениях начала быстро обостряться, и в результате между двумя странами возник в январе 1941 года достаточно острый политический кризис. Финляндское руководство уже просто не могло принимать советские предложения, и переговоры о «петсамской» проблеме начали замораживаться79. В свою очередь 18 января 1941 года из Хельсинки выехал в Советский Союз полпред И.С. Зотов, чем явно давалось понять, что в Москве действительно не нравился ход развития отношений с Финляндией.

В это же время перед Паасикиви был поставлен вопрос о ходе выполнения Финляндией Московского мирного договора и, в частности, относительно строительства железной дороги, которая должна была соединить территорию Советского Союза с Ботническим заливом, проходя по Северной Финляндии80. Эта железная дорога имела военно-стратегическое значение, поскольку в случае возникновения там боевых действий могла позволить быстро перебросить советские войска на запад и к тому же отрезать северную часть Финляндии от основной территории страны. Это было предельно очевидно, и Паасикиви в своих мемуарах утверждал, что в Финляндии вообще существовало «всеобщее мнение», что указанная дорога исключительно «имела цель подготовки нового наступления против Финляндии»81.

Тем самым Москва стала явно демонстрировать свой возросший интерес к финской Лапландии, давая руководству Финляндии почувствовать, что Советский Союз не собирается безразлично взирать на расширяющиеся германо-финские контакты на этой территории. Обострение же в целом отношений между СССР и Финляндией привело к тому, что вечером 23 января 1941 года Маннергейм поставил даже вопрос о проведении в стране мобилизации82.

Вот как описывает эти события в своем дневнике Рюти: «23 января 1941 года очень поздно вечером главнокомандующий попросил встречи со мной и премьер-министром по важному делу. Мы прибыли к нему домой, где уже находились генералы Вальден и Хейнрикс»83. Таким образом, Маннергейм собрал все высшее военное и политическое руководство страны. Что же касается вопроса, который начал обсуждаться на квартире маршала, то он касался исключительно «советской военной угрозы» для Финляндии, выраженной будто бы в концентрации войск Ленинградского военного округа на финской границе84. В свою очередь Маннергейм призвал к ответным действиям и сразу, «уже сейчас, провести мобилизацию численностью до двух дивизий». Однако это предложение не получило поддержки. Президент не выразил уверенности, «что наблюдавшиеся перемещения означали подготовку к нападению». Факт же осуществления военных мероприятий в финский армии, по словам Рюти, мог лишь вызвать обеспокоенность в стране и «раздражение у русских»85. Тем не менее само требование о проведении мобилизации было весьма показательным. Иными словами, решительные действия советского руководства сразу же имели весьма жесткую ответную реакцию с финской стороны.

В результате в очередной раз советскому правительству становилось предельно ясно, что меры дипломатического характера реально не могли изменить ситуацию в политике Хельсинки. Финское руководство целенаправленно устремилось к активной подготовке страны к новой войне против СССР. В Москве же лишь оставалось только продолжать фиксировать происходящие изменения, не имея возможности каким-то образом эффективно помешать развивающемуся процессу.

Что же касалось Финляндии, то избрание президентом страны Рюти еще более упростило дальнейший путь в развитии германо-финляндского военного сотрудничества, поскольку именно он стоял у истоков этого процесса. Имея соответствующие конституционные права, президент теперь мог без лишних формальностей передать все полномочия в руки военных для подготовки вступления Финляндии в войну на стороне Германии. Колебаний у него уже реально не проявлялось. 28 января Рюти довольно открыто говорил о дальнейшем развитии событий: «Есть основание верить, что отношения между Советским Союзом и Германией вовсе не являются хорошими и что агрессия Германии на восток и юг для разгрома России возможна в начале лета»86.

В наступившем 1941 году события уже стали развиваться довольно стремительно. Началась целая серия встреч представителей высшего немецкого и финского военного руководства, в ходе которых конкретно рассматривались вопросы совместных действий в процессе планировавшейся агрессии против Советского Союза.

По распоряжению Маннергейма в Германию выезжает начальник Генштаба генерал-лейтенант Эрик Хейнрикс, командовавший до этого на заключительном этапе «зимней войны» армией Карельского перешейка. Поводом для этого визита был доклад германскому военному руководству о боевом опыте финской армии в «зимней войне»37. Однако на самом деле речь шла о более значимых вещах.

В сложных ледовых условиях на Балтике Э. Хейнрикс тайно на корабле прибыл 30 января в Германию и сразу же приступил к переговорам с начальником Генштаба сухопутных войск генерал-полковником Ф. Гальдером. Переговоры, безусловно, должны были многое определить как для финского, так и для немецкого руководства. Однако, как отметил финский историк А. Корхонен, «этот первый контакт между начальниками Генеральных штабов Германии и Финляндии дал довольно скудные результаты»88.

Соответствует ли действительности такое утверждение и что конкретно происходило 30 января на этих переговорах? Об этом весьма сжато можно судить из записей служебного дневника Гальдера. Он тогда лаконично зафиксировал следующее:

«13.00 – завтрак с генералом Хейнриксом (начальник финского Генштаба).

16.00 – совещание с генералом Хейнриксом. Для доведения войск на границе до штатов военного времени (после объявления мобилизации) потребуется девять дней. Скрытая мобилизация. Однако нельзя сделать совершенно незаметной. Направление главного удара – по обе стороны Ладожского озера. Пять дивизий – южнее и три дивизии – севернее Ладожского озера»89.

Если бы для историков оставалось известно только это, то можно было уже вполне определенно заключить: велись переговоры о порядке приведения финской армии в готовность для наступления и согласовывался вопрос о нанесении ею главного удара на Карельском перешейке и в Карелии. При этом Хейнрикс, как вытекает из записи Гальдера, уже сообщил германскому командованию новые разработки оперативного штаба финской армии о ведении боевых действий против СССР. Это было не мало, поскольку германское командование получало четкое представление о возможностях Вооруженных сил Финляндии и соответствующем использовании группировок финских войск на намечавшемся оперативном направлении. В результате, как замечает немецкий историк М. Менгер, «германская сторона из первых рук получила важные сведения, которые были затем использованы в дальнейшем при фашистском военном планировании»90.

Но детальные исследования, проведенные финскими и немецкими историками, позволили расширить сведения об этих переговорах. Прежде всего можно отметить, что в ходе них Ф. Гальдер также посвятил Э. Хейнрикса и в замыслы германского командования о наступлении немецких войск на Ленинград из Восточной Пруссии. Было также четко определено, что части германской армии, используя финскую территорию, будут вести наступление в Заполярье на мурманском и Кандалакшском направлениях91.

Иными словами, Э. Хейнрикс конкретно получил представление о плане нападения Германии на Советский Союз в той его части, которая касалась непосредственно Финляндии, что являлось уже серьезным сдвигом в развитии финско-германского военного сотрудничества.

Как по этому поводу заметил историк О. Маннинен, «именно агрессивная направленность, проявившаяся в постановке вопросов, дала финнам возможность заключить, что за планами в действительности находится наступательное намерение»92.

Этот результат встречи Хейнрикса и Гальдера был показательным и для германского командования. Адъютант Гитлера майор Г. Энгель так по данному поводу записал в своих мемуарах: «Начальник Генштаба Финляндии генерал Хейнрикс находился в ОКБ, и его ввели в суть наброска плана «Барбаросса». Все были удивлены тому, как заинтересованно он отнесся ко всем планам… Фюрер дал ОКВ свободу действий в переговорах с Финляндией, поскольку времени оставалось чуть больше трех месяцев»93. Следовательно, финской стороне теперь было ясно дано понять, что немецкое военное планирование против СССР достигло кульминационного момента и в Хельсинки уже не могло быть никаких сомнений в том, что финские вооруженные силы приглашены участвовать в этой операции.

Тем не менее, как и предполагалось, пребывание Хейнрикса в Германии было использовано, кроме того, для его выступления перед офицерами и генералами штабов армейских групп, а также отдельных армий с изложением опыта сражений финских войск в 1939—1940 годах. Как отмечал Паулюс, доклад начальника Генштаба финской армии представлял значительный интерес, поскольку раскрывал особенности ведения боевых действий против СССР и «давал представление о расстановке сил финских войск», как вероятного «партнера Германии»94.

Оценивая окончившиеся у Ф. Гальдера переговоры, присутствовавший на них финский военный атташе полковник В. Хорн сделал в своем дневнике лаконичную, но весьма выразительную запись: «30.1.41 года Знаменательный день в истории Финляндии…»95 Действительно, те финские политические и военные круги, которые не скрывали стремления подключить страну к походу Гитлера на Восток и ждали того момента, когда это найдет реальное воплощение в оперативных планах, могли быть удовлетворены. Как заметил по этому поводу профессор Маннинен, теперь «у финского военного руководства укрепилась мысль, что в следующей войне будет возможность иметь свое оперативное направление»96.

Таким образом, тайный визит Хейнрикса в Берлин закончился к обоюдному удовлетворению обеих сторон и его венцом стал торжественный ужин в финляндском представительстве в честь участников состоявшихся переговоров, который «прошел под знаком дружбы и традиционного германо-финляндского братства по оружию»97.

Финляндско-германское военное сотрудничество теперь бесповоротно вступило в фазу практического планирования боевых операций против СССР. На следующий день после встречи Гальдера и Хейнрикса была уже отдана директива главного командования сухопутных войск Германии, в которой четко отмечалось: группа армий «Север», наступая «совместно с финской армией и переброшенными для этого из Норвегии немецкими войсками, окончательно лишает противника последних оборонительных возможностей в северной части России»98. В Берлине, очевидно, все было совершенно понятно относительно целей финских войск в готовящейся войне.

Совместное с Германией военное планирование стало уже приобретать весьма конкретные очертания. Как по этому поводу отмечает М. Менгер, «период с февраля по апрель 1941 года являлся масштабным этапом в развитии военного сотрудничества, направленного на подготовку нападения на Советский Союз, выражался в серьезной интенсификации контактов»99. Показательным было и то, что в Финляндии уже 5 февраля начальник топографического отдела Генштаба направил во все штабы и части финской армии запрос относительно наличия у них трофейных советских карт100. Это явно свидетельствовало о том, что в Генштабе конкретно приступили к практическим мероприятиям по подготовке к ведению боевых действий на территории СССР.

Более того, в конце февраля из финского Генерального штаба германскому руководству также была передана подробная информация, содержавшая характеристику территорий на севере Финляндии, примыкающих к советской границе, а затем представлен обстоятельный обзор важных военно-топографических сведений этого района101.

Так немецким командованием развернулось детальное изучение финляндского плацдарма для использования его в готовившемся наступлении на мурманском и Кандалакшском направлениях. Штабными офицерами армии «Норвегия» сосредоточивалось внимание на военных особенностях Северной Финляндии, усилилось посещение ее с подобными целями высокопоставленного германского командования. С 12 по 20 февраля 1941 года, в частности, в Финляндии находился инкогнито по распоряжению Геринга главный квартирмейстер ВВС Германии генерал-лейтенант Ганс-Георг Зейдель. Для конспирации немецкий генерал официально представлялся под чужим именем и был одет в обычную штатскую одежду102. Проводя переговоры с Маннергеймом, Хейнриксом и Талвела, он совершил недельную поездку разведывательного характера на север, где осматривал прежде всего районы для размещения немецкой авиации103. Когда английские спецслужбы все же узнали об этой поездке и в Лондоне поинтересовались у финляндского посланника Георга Грипенберга, что это означает, то указанный визит был представлен как поездка в Лапландию с целью «охоты на медведя»104. Но в Интеллиджент сервис не было столь наивных людей, чтобы поверить в такое объяснение.

В Швеции в этот период особенно внимательно следили за тем, что происходит в Финляндии. В Стокгольме от своего посланника в Берлине в феврале 1941 года были получены первые неофициальные сведения о приближающейся советско-германской войне. Тогда же немцы дали понять шведскому военному руководству, что и Финляндия примкнет к Германии в этой войне105. 25 февраля в шведский МИД была направлена информация из Генштаба, в которой указывалось, что немцы направляют значительно больше войск в Норвегию, чем выводят оттуда106. Это был весьма настораживающий факт, касавшийся обстановки в Заполярье.

Тогда же, в середине февраля, возглавлявший советскую разведку НКВД в Финляндии Е.Т. Синицын, пользуясь дипломатическим прикрытием, пытался выяснить складывающуюся на севере Финляндии ситуацию. Он совершил явно неожиданное для финнов посещение Лапландии, где смог вести наблюдения за германскими военнослужащими и интенсивным военным строительством, которое развернулось на севере Финляндии. Им были получены дополнительные сведения о визитах туда немецких и финских генералов107.

Между тем несколькими днями позднее посещения страны Зейделем, в Финляндию прибыл начальник штаба армии «Норвегия» полковник Эрих Бушенхаген и начальник армейской разведки майор Гейндрих Мюллер. Встречали их подчеркнуто радушно. Генерал Хейнрикс, прибыв в отель, где разместились оба представителя вермахта, вручил Бушенхагену сразу две государственные награды – командорский крест и орден Белой розы, Этому, отмечал позднее Бушенхаген, «я был очень удивлен, так как получил награду до начала своей деятельности в Финляндии»108,

Находясь в Хельсинки, Бушенхаген и Мюллер имели цель обсудить совместные операции немецких и финских войск в Заполярье, и эта задача была решена при «полном единодушии». Затем ими совершилась продолжительная поездка по Северной Финляндии и вдоль советской границы в сопровождении представителей командования финской армии. Их интересовали районы намечавшегося сосредоточения немецких войск для наступления в Заполярье. Детальное изучение финляндского плацдарма было необходимо для подготовки трех операций: «Голубой песец» (ставилась цель перерезать Мурманскую железную дорогу): «Северный олень» (предусматривала наступление на Мурманск) и «Чернобурая лиса» (планировалось нанесение удара по району Полярное и на Кандалакшском направлении)109. «В результате этой поездки, – по словам Бушенхагена, – был разработан главным командованием войск, находящихся в Норвегии, оперативный план, который предусматривал совместные операции с финской территории. Этот оперативный план был представлен в ОКВ и был утвержден»110.

Указанные сведения стали известны лишь в период Нюрнбергского процесса и долгое время являлись единственным источником, раскрывавшим планы германского командования в Заполярье. Находясь впоследствии в плену в Советском Союзе, Бушенхаген (к тому времени уже генерал, командовавший армейской группой в Румынии) обстоятельно изложил их в письменном заявлении 26 декабря 1945 года и дал затем пояснение некоторых данных на допросе 12 февраля 1946 года. Хотя делалось это по памяти и могли быть допущены отдельные ошибки в деталях111, все же в целом сама суть изложенного была правильной.

Также на север Финляндии хлынули высокопоставленные представители немецких войск, размещавшихся в Норвегии. Финские пограничные службы уже с января 1941 года не требовали никаких документов для перемещения здесь через границу немецких военнослужащих'12. Германские генералы и старшие офицеры в штатской одежде могли совершать длительные разведывательные поездки по финской Лапландии, уточняя районы будущих мест наступления немецких войск на мурманском и Кандалакшском направлениях113.

Уже после войны стало также известно, насколько тесно осуществлялось сотрудничество между разведками Германии и Финляндии. У шефа абвера адмирала Вильгельма Канариса и начальника иностранного отдела финского Генштаба полковника Ларса Меландера установились особенно тесные личные контакты. По словам военного атташе в Берлине В. Хорна, полковник Л. Меландер «уже многие годы находился в доверительных связях с адмиралом Канарисом» и отношения между ними были на «ты», что в то время в Германии проявлялось крайне редко114.

В качестве законспирированного отделения абвера действовала на финской территории так называемая «Военная организация Финляндии»115 или «Бюро Целлариуса». Через эту службу поступала в Германию исключительно важная разведывательная информация об СССР. А «весной 1941 года Финляндия знала о дислокации советских войск, – пишет известный финский журналист Юкка Рислакки, – лучше, чем какая-либо другая страна»116.

В Германии северный фланг будущего фронта вторжения на территорию СССР был отнюдь не второстепенным, и немецкое командование уделяло ему достаточно большое внимание. Так, при дальнейшем обсуждении плана «Барбаросса» при участи Гитлера тогда четко было зафиксировано: «Фюрер в общем и целом с представленной разработкой плана операции согласен. При дальнейшей разработке не упускать из виду главную цель: овладеть Прибалтикой и Ленинградом»117. Естественно, что эти требования Гитлера германское руководство не могло не учитывать. По имевшимся у Т. Кивимяки сведениям, «позиция Германии окончательно прояснилась» и, с точки зрения Финляндии, произошел «исключительно выгодный политический поворот»118. К тому же в Берлине видели, что в Финляндии о готовности участвовать в войне уже никто в руководстве не сомневался. 30 марта Ф. Гальдер, записал в своем дневнике: «Никаких иллюзий по отношению к союзникам! Финны будут храбро сражаться…»'19

Такая уверенность подтверждалась тем, что финское командование четко ориентировало войска на решительное проведение наступательных действий. Так, 1 апреля для уточнения задач военно-морских сил указывалось: «В ходе военных действий предполагается продвижение сухопутных сил вперед»120. Это говорило о том, что в армии особых колебаний уже не было.

В Финляндии тогда проявлялась готовность пойти и на создание из добровольцев части СС, когда из Берлина дали понять о том, что финскому руководству более решительно «следовало делами подтвердить свое желание в отношении Германии следовать немецким курсом» и в отношении лояльности к нацизму «пропагандистские выступления отдельных лиц здесь недостаточны». В качестве награды за преданность Третьему рейху обещалось, что «Германия в войне против России будет заботиться о том, чтобы Финляндия не только вернула свои прежние границы, но и установила границы там, где она сама захочет». Этот аргумент, как считает финский исследователь М. Ёкипии, «был действительно сильный»121.

В Финляндии закипела весьма энергичная работа по организации формирования части СС. Этим занялась специальная группа вербовщиков. В конечном итоге весной 1940 года было отобрано более тысячи человек для службы в эсэсовских войсках122. Они затем были направлены в Германию, где из них сформировали батальон, целиком влившийся в немецкие войска СС.

Между тем финляндское руководство стремилось втянуть и Швецию в «восточный поход» против Советского Союза, чего также, собственно, и хотел добиться рейх. Немецкие дипломаты тогда всячески побуждали шведов продолжать, как и прежде, оказывать помощь Финляндии, поскольку «очень хорошо, что Швеция помогает Финляндии, т. к. настоящая война может превратиться в войну Карла XII»123. С другой стороны, в Германии руководствовались директивным указанием, датированным 31 января 1941 года, которое предупреждало, что «не следует ожидать участия Швеции в войне на нашей (немецкой. – В.Б.) стороне», хотя не исключалось, что Стокгольм «допустит использование своих дорог для передвижения немецких войск в Северную Финляндию и для снабжения последних»124.

Тем не менее в это время шведская военная разведка неоднократно начала фиксировать неофициальные высказывания, делавшиеся в финских военных кругах, что «если Швеция добровольно не присоединится к финско-германскому наступлению в ходе войны, то ее вынудят к этому»125. При том выражались надежды и на помощь со стороны шведских «добровольческих частей», и на необходимость совместной обороны Аландских островов, которые «также интересуют Швецию»126.

О возможности же новой войны на севере Европы и в балтийском регионе открыто стали говорить шведам и немецкие представители. Так, уже в апреле 1941 года у Г. Стединга прошла целая серия «доверительных встреч» с германским военным атташе в Хельсинки X. Рёссингом, в ходе которых тот открыто заявил по поводу обоснованного ожидания, что «Германия намерена скоро разбить Советский Союз», причем «Финляндия будет активно участвовать и получит вознаграждение за это». X. Рёссинг также назвал даже и возможную дату войны – «в начале или середине июня»127, что показывало его большую осведомленность и одновременно откровенность со шведским представителем.

Естественно, что вся эта информация давалась не случайно и рейх, очевидно, стремился оказать воздействие на Швецию. Более того, X. Рёссинг даже приоткрыл завесу над причинами посещения Северной Финляндии немецкими высокопоставленными офицерами, коснувшись тайны осуществлявшегося тогда германо-финляндского оперативного планирования, предусматривавшего нападение на Советский Союз128.

Столь важные сведения были срочно направлены в Стокгольм. Г. Стединг приложил к ним при этом карту-схему с обозначениями направлений наступления немецких войск с территории Финляндии129. Единственное, что в данном случае дипломатическое и военное руководство Швеции волновало при получении таких сенсационных и весьма секретных данных – насколько они были достоверны. Как отметил по этому поводу шведский историк Л. Бьеркман, «в Стокгольме в то время прямо-таки не могли прийти к заключению, являются ли правдой переданные Рёссингом сведения»130. К тому же все это сочеталось и с потоком совершенно иных данных, которые исходили из весьма осведомленных кругов Третьего рейха. Упоминая об этих слухах, распространявшихся весной 1941 года, А. Корхонен отметил, что они тогда «являлись одной небольшой частью той „огромной в военной истории операции по дезинформации“, которая в тот момент велась разнообразными формами в различных частях Европы»131.

Безусловно, что и свободно переданная по германским военно-дипломатическим каналам такая важная и секретная информация несколько настораживала. Но если учесть, что она затем подтвердилась на практике, то становится ясным, как финские, так и германские представители пытались «мягко» обрабатывать шведское руководство под углом зрения планировавшейся войны. В новой ситуации любое финско-шведское военно-политическое объединение уже вело бы Швецию к участию в войне против СССР. Ясно, что в Стокгольме это не могли не чувствовать. Спустя некоторое время, в 1943 году, шведский министр обороны П.Э. Шёльд как-то заметил, что в тот период «Швеция могла бы быть втянута в войну на стороне Гитлера»132.

Тогда руководство шведской армии приступило к разработке вариантов действий в случае начала военных операций Германии против СССР и возможного включения в эту войну Финляндии. Причем командующий шведской армии генерал О.Г. Тёрнель считал, что в этом случае Финляндии надо будет предоставлять военную помощь133. Уже 8 марта 1941 года командующий шведским флотом отдал первые распоряжения на случай войны на востоке134.

Тем не менее подготовка Финляндии к новой войне против СССР становилась все более очевидной. Это замечали и не только шведы. Весьма подробную информацию о том посылали своим правительствам и английское, и американское представительства в Хельсинки135. Дипломатической миссии США в Финляндии было тогда дано задание особо обращать внимание на присутствие германских войск на финской территории и продолжать делиться своей информацией с англичанами136.

Вместе с тем поток немецких войск в Финляндию стал нарастать. Это тщательно фиксировали и советские представители, работавшие тогда в Финляндии. Дело в том, что в крупнейшем порту на Ботническом побережье Турку тогда могли находиться советские наблюдатели137, которые давали конкретные сведения об увеличении количества германских войск, прибывающих туда. Один из ответственных за «немецкий транзит» представитель Финляндии в Турку жаловался, что «русский вице-консул никак не желал покидать порт без вмешательства полиции» в момент, когда там оказывались немцы138.

Вообще, финскому руководству все труднее становилось скрывать масштаб переброски на север страны германских солдат. В Москву из разных стран поступала тревожная информация о том, что «немцы перебрасывают в Финляндию войска»139. Как сообщал в конце апреля советский военный атташе в Германии, «потоки военных транспортов из Германии в Финляндию идут непрерывно, а в последнее время получаются сведения о транспортировке войсковых частей»140. Тем не менее в то время наиболее обращающим на себя внимание был «туркуский транзитный коридор». По мнению профессора М. Ёкипии, в этот период, «когда на улицах небольшого Турку появилось порядка трех тысяч немецких солдат, получивших возможность в ожидании посадки в железнодорожные составы побывать в городе, это не могло не приковывать к себе очевидного интереса»141.

По оценке английского военного атташе, в Финляндию в целом за март – начало мая 1940 года было переброшено четыре с половиной тысячи немецких войск, оснащенных тяжелым вооружением. Считалось, что большинство из них прибыло в Финляндию именно через Турку142. Всего же, по финским источникам, к началу мая на территорию страны из Германии было направлено около 13 тысяч немецких солдат143.

Представители зарубежных стран обращали пристальное внимание не только на чисто военные вопросы. Их не в меньшей степени интересовала общеполитическая информация, связанная с финско-германским сотрудничеством в плоскости подготовки к совместному ведению войны. 23 марта военный атташе США в Хельсинки передал в Вашингтон, что финский генерал-майор А.Ф. Айро проговорился на одном из ужинов английскому военному атташе, что уже теперь ожидается новая война с Советским Союзом. «Но, – как заметил генерал, – на этот раз результат будет иным, поскольку мы получим помощь от Германии»144. А тремя днями раньше, 20 марта, посол Великобритании в Москве Р.С. Криппс решил обменяться мнениями по поводу финско-германского военного сотрудничества со своим шведским коллегой. Кроме того, английский дипломат посчитал необходимым открыто поговорить об имеющихся у него в этой области сведениях с советскими представителями145.

Это затем и произошло. Р.С. Криппс имел продолжительную беседу с заместителем министра иностранных дел А.Я. Вышинским о том, что «создалась новая ситуация в Скандинавии, и СССР не может не интересоваться ею»146. Конкретизируя сказанное, английский дипломат сосредоточил прежде всего внимание на том, что в Финляндии «ведется оживленная антисоветская пропаганда, инспирируемая со стороны Германии». Затем он указывал на посещение Финляндии немецкими военными делегациями, отметив, в частности, визиты генерала Зайделя и полковника Бушенхагена147. Эта информация свидетельствовала, что германская военная активность в Финляндии стала настолько явной, что британские дипломаты решили заострить на происходившем внимание советского руководства.

Естественно, подобные сведения не были совершенно неожиданны для Москвы. Подготовка Финляндии к войне становилась все более заметной. К тому же советская разведка перехватывала определенную информацию, которая поступала в английскую миссию в Хельсинки по этому вопросу. А через агентурную сеть в Москве советским разведчикам удалось получить сведения о состоявшихся тогда доверительных встречах, которые происходили с финскими представителями у английских и у шведских дипломатов. В ходе их беседы велись переговоры относительно намерения Финляндии «принять участие в войне против Советского Союза»148.

Ни Великобритания, ни США не скрывали свою озабоченность происходившим в Финляндии. 28 апреля руководитель американской миссии в Хельсинки выражал английскому коллеге особое беспокойство тем, что финско-немецкое взаимодействие имеет не только военный характер, но и то, что «финляндское правительство связывает себя также политическим сотрудничеством с Германией»149.

Было бы наивно думать, что тогда в Советском Союзе не могли не располагать информацией о готовящейся войне. В частности, в это время советская контрразведка четко фиксировала обостренное внимание у финляндских спецслужб к территории СССР. Как отмечалось в документах наркомата обороны в апреле 1941 года, финская разведка проявляла «особую активность» и указывалось, что ее деятельность в целом концентрировалась на получении информации о «дислокации воинских частей, строительстве военных сооружений и укрепрайонов», а также всего того, что было связано с «расположением штабов воинских частей, военных складов, баз» на территории, отошедшей к Советскому Союзу в марте 1940 года. Поэтому делался вывод о необходимости обратить особое внимание на то, чтобы воспрепятствовать финским разведывательным органам в получении «данных по интересующим их вопросам»150.

Естественно, и советская разведка сама пыталась обеспечивать стоявшие перед нею задачи по сбору информации о готовящейся Финляндией войне и об ее сотрудничестве с рейхом. Здесь, наряду с достаточно развитой сетью советских агентов, работающих в различных странах и добывающих весьма важную информацию о подготовке Германией нападения на СССР, советские разведчики подбирали ключи к шифротелеграммам дипломатической переписки ряда государств, а также наладили прослушивание зданий иностранных дипломатических представительств в Москве, в том числе и финского151.

Более того, советская военная разведка имела агентурный доступ к определенным документам разведывательной службы Англии, материалы которой представляли государственные секреты большой важности. В результате в Москву нередко попадали аналитические документы британской разведки, в том числе и отдельные материалы относительно германо-финляндского сотрудничества.

Так, в частности, на стол Сталину, Молотову и Берия легли сводки английской разведки за конец апреля 1941 года, перехваченные советской агентурой, где в разделе «Германия и Финляндия» сообщалось о существовании в финском Генштабе уже к концу марта мнения, что «немцы немедленно начнут наступление на район Мурманска, используя для этой цели свои дивизии из Северной Норвегии», и, более того, «немецкие морские и воздушные силы окажут помощь финской армии, находящейся в Южной Финляндии»152.

Согласно справке наркомата госбезопасности, обобщавшей тогда новые агентурные сведения о подготовке Финляндии совместно с Германией к нападению на Советский Союз, имелись сведения, что Финляндия должна была вступить в войну, но «ввиду ее слабости первый удар последует не со стороны Финляндии, как одно время предполагалось, а из Восточной Пруссии»153. Из последующих событий хорошо известно, что так именно и произошло.

Весьма достоверным оказалось агентурное сообщение, переданное из Берлина в наркомат госбезопасности 30 апреля. «По сведениям, полученным в штабе авиации, – говорилось в нем, – в последние дни возросла активность в сотрудничестве между германским и финским Генеральными штабами, выражающаяся в совместной разработке оперативных планов войны против СССР.

Предполагается, что финско-немецкие части перережут Карелию с тем, чтобы сохранить за собой никелевые рудники Петсамо, которым придается большое значение»154.

К тому же достаточно объемная информация поступала в Москву и из самой Финляндии. Весной 1941 года в советском представительстве в Хельсинки продолжали внимательно анализировать политическую обстановку в стране. «Враждебность против нас нарастала, – вспоминал об этом периоде Е.Т. Синицын. – По радио, в газетах, в театрах больше всего времени отводилось победам фашистской Германии на фронтах Европы. Правящая элита каждую победу немцев принимала как свою»155. Тогда полпредство подготовило в Москву объемный информационный материал, из которого следовало, что финское правительство продолжает активно вести переговоры с Германией «о совместной войне против Советского Союза, если ее начнут немцы»156.

Общий оперативный план подготовки СССР к отражению возможной агрессии со стороны Германии был утвержден в октябре 1940 года. Он сохранялся без принципиальных изменений до февраля 1941 года. Однако вскоре, с приходом к руководству Генеральным штабом Г.К. Жукова, начался процесс существенных доработок первоначального варианта плана «стратегического развертывания». К 11 марта 1941 года к нему были уже готовы уточнения для утверждения в высших инстанциях. В отношении Финляндии в них, по существу, повторялись прежние основные положения осеннего варианта, но последний, наиболее важный его раздел, посвященный именно конкретным задачам советских войск в случае начала войны, не раскрывался. Тем не менее новым в этом разделе было то, что на западных границах СССР выделялось два направления. Одно из них относилось непосредственно к боевым действиям на западных рубежах страны, а другое – к стратегическому развертыванию на «Финском фронте»157.

Не раскрывая в плане определения конкретных задач по этим направлениям, однако, указывалось количество войск, предполагаемое для ведения боевых действий. Причем, по мнению советского командования, на «Финском фронте» следовало развернуть значительное количество войск – 135 стрелковых дивизий158. Это число чуть ли не втрое превышало то, которое было определено для проведения боевых операций против Финляндии осенью 1940 года159, что показывает, насколько серьезно оценивались те сведения, которые были получены о начале сосредоточения немецких войск на финской территории.

С другой стороны, безусловно, такая численность дивизий, планируемых развернуть в приграничной с Финляндией зоне, указывала на то, что в Москве в случае начала войны отнюдь не предполагали осуществлять здесь сугубо оборонительные боевые операции. Более того, эти силы, очевидно, рассчитывалось использовать к тому же вовсе не против только лишь финской армии, которая, по советским оценкам, могла «выставить против Советского Союза до 18 пехотных дивизий»160. Иными словами, советское военное руководство действительно полагало, что один из первых ударов будет нанесен Германией именно «через Финляндию»161, и готовилось решительно его отразить. Таким образом, в СССР безальтернативно Финляндию отнесли к одному из главных участников немецкой коалиции в войне против Советского Союза.

О том, насколько серьезно в данном случае подошло советское командование к северо-западным рубежам СССР, свидетельствует разработанный план проведения сборов высшего командного состава, полевых поездок и учений Ленинградского округа на 1941 год. Чуть меньше половины всех готовящихся мероприятий по этому плану приходилось на отрезок времени до конца июня. При этом наибольшее внимание, естественно, было уделено финскому направлению162.

Однако перспектива активных наступательных действий на северном и северо-западном направлениях не получила своего окончательного развития. К 15 мая с учетом указаний Сталина был составлен окончательный вариант плана «стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками». В него Генеральным штабом были внесены все необходимые поправки с учетом реальных возможностей советских вооруженных сил.

Этот документ оказался последним вариантом плана советского командования перед началом войны, и он скорее напоминал те разработки, которые были составлены в отношении Финляндии еще летом 1940 года. Составители плана исходили из того, в частности, что Финляндия выставит против СССР до 20 пехотных дивизий. Однако в задачи войск, прикрывавших север и северо-запад страны, входило лишь осуществление «обороны Ленинграда, порта Мурманска, Кировской железной дороги и совместно с Балтийским военно-морским флотом обеспечить за нами полное господство в водах Финского залива». Для этого выделялась в общей сложности 21 дивизия. Тем самым было очевидно, что теперь опять не предполагалось проведение наступательных операций против войск, находившихся в Финляндии, а лишь отражение их возможного наступления. Здесь имелось коренное отличие от характера боевых действий советских войск на южном направлении, где конкретно ставилась задача быть готовыми «к нанесению удара против Румынии при благоприятной обстановке»163.

В результате, в окончательной разработке плана «стратегического развертывания» произошли серьезные изменения в сравнении с недавними, предшествовавшими ему, вариантами. Советское командование оставило идею ведения активных наступательных действий на финской территории.

В большей степени это было связано с реальными возможностями Вооруженных сил СССР в то время. Учитывалась, конечно, серьезная опасность возможного наступления из Финляндии финских и немецких войск на жизненно важные районы северо-запада и севера Советского Союза, однако не шли на то, чтобы реализовывать известное положение – «бить противника на его собственной территории». Главное, самое опасное для страны направление, совершенно обоснованно, считалось западное, где у границы с СССР явно концентрировались основные силы германской армии164.

Таким образом, объективно, к началу лета 1941 года реальная военная опасность на северо-западе существовала скорее для Советского Союза, нежели чем для Финляндии в случае начала здесь большой коалиционной войны. Именно Германия вместе с финскими вооруженными силами на этом направлении четко выступала как активная сторона в подготовке наступательной войны. Причем уже ни у советского, ни у финского руководства в данном случае не было никаких иллюзий.

В течение зимы – весны 1941 года заканчивался процесс детальной разработки конкретных немецко-финских наступательных операций. Тезис о «немецкой военной помощи в случае советского нападения на Финляндию», по выражению профессора М. Менгера, реально «стал фиктивным»165. Тогда координация наступательных действий двух армий была в стадии перехода от первых общих договоренностей между начальниками Генеральных штабов к непосредственному взаимодействию командования немецких войск в Норвегии и финских частей в этом регионе. Иными словами, планирование уже вступило в фазу разработки и подготовки конкретных боевых операций.

Что же касалось военного руководства Советского Союза, то оно, учитывая процессы, происходившие в Финляндии, готовилось лишь к отражению агрессии с ее территории. В политическом же плане прилагались усилия, направленные на то, чтобы сохранять с ней добрососедские отношения.

Тем не менее реалистическая оценка обстановки свидетельствовала, что на данном этапе война уже становится неотвратимой и произойдет в самое ближайшее время.

В конце апреля Гитлер окончательно определил дату нападения на СССР – 22 июня 1941 года. Тогда до этого дня оставалось менее двух месяцев. Естественно, что руководству Третьего рейха следовало уже спешно приняться за оставшееся время решать с Финляндией все проблемы, связанные с участием ее в войне. 30 апреля Гитлером было отдано распоряжение незамедлительно довести до конца «официальные переговоры об участии в войне против Советского Союза» финской армии166.

На следующий день, 1 мая, для начальника штаба вермахта генерала Йодля была составлена специальная памятная записка, в которой четко определялись задачи финских и немецких войск в момент начала войны и механизм взаимодействия германского и финского военного командования. Как считает профессор М. Ёкипии, этот документ должен был теперь стать общей основой для продолжения военных переговоров с Финляндией167. Одновременно в тот же день на совещании в главном штабе военного командования был рассмотрен график непосредственной реализации подготовительных работ по плану «Барбаросса». В порядке его осуществления отмечалось: «Совещание с Финляндией: Результаты утверждены фюрером согласно документу от 28.04.1941 года»168 Таким образом тогда, видимо, были подведены определенные итоги предшествующего военного планирования, которыми Гитлер был, очевидно, доволен.

Следующим шагом стало распоряжение В. Кейтеля пригласить из Финляндии в Берлин «уполномоченных» для продолжения германо-финских военных переговоров169. С целью же придания этому процессу более широкого характера и привлечения к нему представителей уже дипломатического ведомства 12 мая Йодль передал в министерство иностранных дел рейха информацию, что «настало время для детальных переговоров о военном сотрудничестве с Финляндией»170. Приглашение финляндской делегации для достижения окончательных договоренностей по военной линии решили поручить именно представителям МИДа. Так, постепенно приходила в движение громадная германская государственная машина, расчищая дорогу для последнего раунда финско-немецких переговоров.

20 мая из Германии в Хельсинки негласно прибыл посол для особых поручений Карл Шнурре. Целью этого визита являлась встреча немецкого дипломата с президентом Рюти. В ходе ее он должен был изложить суть своей секретной миссии. О его переговорах знали далеко не все даже из числа высокопоставленных чиновников финского МИДа. Исследователи же обращают внимание и на то, что по непонятным причинам об этой поездке нет донесений в финских архивных фондах, так же как о ней не упоминает в своих воспоминаниях и немецкий посланник В. Блюхер171. Все это, очевидно, было не случайно и требует внимательного рассмотрения.

По сохраняющейся еще версии суть проходивших переговоров заключалась лишь в том, что Шнурре при встрече с Рюти вел речь относительно опасности «возможного нападения СССР на Финляндию» и предложил «направить в Германию одного или несколько офицеров Генштаба для переговоров и координации военных действий на случай, если Финляндия окажется объектом нападения». Само предложение направить делегацию для ведения переговоров не вызывает никаких сомнений. Это, как известно, было одним из необходимых последующих шагов в продолжении финско-германского военного сотрудничества. Но кажется невероятным, чтобы за месяц до начала агрессии против СССР для Шнурре являлось центральным передать Рюти «предостережение Гитлера» об опасности нападения на Финляндию Советского Союза. Более того, удивительным стал и последующий ответ президента. Рюти сказал на столь устрашающие заявления Шнурре, что «Финляндия может и своими силами отразить нападение», но «будет очень рада, если в такой ситуации можно рассчитывать на помощь извне»172.

Поскольку основным источником по выяснению существа состоявшихся переговоров являются записи самого Рюти, которые содержатся в его дневнике, то, вероятно, произошло явное смещение акцентов в процессе изложения характера указанной встречи. Сам факт постоянного подчеркивания Германией о якобы усиливавшейся «советской военной опасности» был далеко не нов, но явно, что главным предметом переговоров было другое. Факт о сохраняющейся «опасности» с востока использовался в данном случае германскими спецслужбами для дезинформации в целях прикрытия готовившейся агрессии против СССР. Финское руководство также часто прибегало к этому утверждению, даже когда, как заметил СО. Фрич, «было уже совершенно ясно, что война против России у порога»173. Поэтому это как раз и заняло особое место в документах президента.

Что же касается ответов Рюти, которые он излагал на страницах своих дневниковых записей, то скорее всего финский президент пытался что-то и оставить, не раскрывая. Объективно, реальный ответ на запросы немецкого эмиссара был уже выработан обычным узким кругом лиц в день начала этих переговоров, и он являлся абсолютно положительным. Финляндия направляла в Германию свою военную делегацию.

Это, в принципе, мало для кого могло быть неожиданным. Что же касается утверждений относительно отражения готовящейся против Финляндии «советской агрессии», то они совершенно не укладывались тогда в собственные разработки германского и финского Генеральных штабов, где, как уже отмечалось, полным ходом шел процесс подготовки армий к наступлению на советскую территорию. К тому же Рюти именно в это время начал активный обмен мнениями с германским руководством относительно уже будущих финских восточных границ. В конце мая он дал задание Т. Кивимяки «представить немецкому внешнеполитическому руководству пожелание… о том, чтобы Финляндии были возвращены старые границы, а также стратегические и этнографические границы Восточной Карелии»174. При этом самой «смелой» из различных вариантов, которые тогда были представлены в Берлин, являлась идея установления новой границы от Белого моря к Онежскому озеру и далее по Свири через Ладогу к Ленинграду175. Из этого уже можно было видеть, как Финляндия собиралась «обороняться» от «советской военной угрозы».

В целом теперь уже отчетливо вырисовывалось то, как будут в ближайшее время развиваться события. В финляндском представительстве в Москве тогда высказывались довольно определенно, что в случае нападения Германии на Советский Союз Финляндия «не будет на русской стороне». Временный поверенный П. Хюннинен не стал скрывать от шведского посланника В. Ассарссона, какую именно позицию займет Финляндия. «У нас может быть, – говорил он, – только один выбор: быть всецело в немецком жизненном пространстве». Из прослушанного 12 мая 1941 года советской разведкой разговора, происходившего в финском представительстве в Москве, вообще становилось очевидно, что в дипломатических кругах Финляндии знали о возможном начале войны уже довольно много. В частности, высказывалось предположение, что «конфликт этот возможен в июне месяце», и считалось, что, по крайней мере, «в течение следующих двух месяцев отношения с Советским Союзом окончательно выяснятся». Твердо также заявлялось, что «война между Советским Союзом и Германией неизбежна», а вмешательство Финляндии «надо оттягивать». Имелась в виду такая ситуация: когда немецкая армия будет приближаться к Ленинграду, финны начнут «наступать с восточной стороны Ладожского озера»176. Все это свидетельствовало о том, что полученная информация о приближающемся нападении Германии на Советский Союз довольно быстро распространялась в финской дипломатической среде. Возвратившийся 14 мая из Хельсинки в Москву посланник Паасикиви охарактеризовал обстановку в Финляндии одной общей фразой: «В Хельсинки храбрятся как черти»177.

Тем временем 24 мая начальник Генштаба финской армии генерал Эрик Хейнрикс и начальник оперативного отдела полковник Кустаа Тапола в сопровождении еще трех представителей вооруженных сил прибыли в Германию для окончательного согласования планов совместных операций с немецкой армией. Переговоры были крайне деловые и весьма сжатые по времени. Они проходили в Зальцбурге и Цоссене. С немецкой стороны германскую делегацию возглавляли фельдмаршал Вильгельм Кейтель, генералы Альфред Йодль и Франц Галь-дер. Длились они всего четыре дня.

Кейтель в своих заметках, сделанных во время тюремного заключения и судебного процесса в Нюрнберге осенью 1946 года, отмечал: «С начальником Генерального штаба финской армии генерал-лейтенантом Хейнриксом я в мае 1941 года, имея намеченный Гитлером маршрут, заключил в Зальцбурге основополагающее соглашение (которое затем было учтено Йодлем в оперативном отношении) с целью допуска на территорию Финляндии армии «Норвегия» под командованием генерал-полковника фон дер Фалькенхорста. Ни я, ни Йодль даже и не предполагали, что наша миссия являлась всего лишь подтверждением предварительных переговоров ОКХ…»178 Что имелось в виду под «основополагающим соглашением»? Из материалов генерала Хейнрикса, представленных (в рукописи) Маннергейму по поводу состоявшегося визита, не следует, что он вообще вел обстоятельные переговоры с Кейтелем179. Там все сводилось лишь к рассмотрению чисто оперативных вопросов.

Тогда с немецкой стороны было определено, что целью всей операции ставился быстрый захват севера Советского Союза и установление господства на Балтийском море. Для этого немецкие войска должны были начать наступление из Восточной Пруссии через Прибалтику на Ленинград, а финской армии следовало нанести скоординированный с ними сильный удар вдоль восточного или западного побережья Ладожского озера и в зависимости от обстановки продвигаться вперед для соединения с германской группой армий «Север». Имелось в виду, что наступление финских войск на ленинградском направлении начнется не сразу, а примерно через 14 дней после начала Германией войны180. При этом Хейнрикс записал: «Йодль считает, что финский народ, который недавно мужественно выстоял в тяжелой войне, может быть этим изнурен». С учетом сказанного имелось в виду, что на юго-восточном направлении – на Карельском перешейке и в Приладожье – финнам необходимо вначале лишь сковать силы русских, которые будут действовать против немецких войск. Дословно говорилось так, что финские войска «не должны вести наступление по обе стороны Ладожского озера, пока рюсся в соку»181. Предполагалось также, что и сроки проведения всеобщей мобилизации в Финляндии не следует проводить, опережая ход развития международных событий.

Характер и дух последних встреч на высшем уровне между германским и финским военным руководством в канун войны свидетельствовал о том, что речь велась уже исключительно об окончательных согласованиях последних приготовлений перед началом войны. Германия, по крайней мере, в этот период особо не волновалась уже как поведет себя Финляндия182. Подтверждением тому было отданное 28 мая Гитлером указание, согласно которому финляндскому руководству можно было передавать сведения о планирующихся немецких операциях против СССР, но, естественно, «лишь о тех, которые им необходимо знать для взаимодействия» с немецкими вооруженными силами183.

Да и в Хельсинки процесс германо-финского сотрудничества не вызывал больших споров. 30 мая состоялось у Рюти совещание «узкого круга», на котором было принято решение через посланника в Берлине Кивимяки сообщить о том, какие территориальные интересы преследует Финляндия в войне против СССР и в чем она с точки зрения экономики ожидает поддержки от Берлина. Как отмечает в своих мемуарах Кивимяки, по его мнению, здесь, прежде всего, «вопрос заключался в сближении с интересами Германии», финский посланник сразу же с получением такого задания отправился в немецкий МИД. «С внесенными соображениями надо было спешить…, – писал он. – Я сразу же, захватив с собой документы и карты, направился к Вайцзеккеру»184.

Процесс развития военно-политического сотрудничества между Германией и Финляндией перед началом войны на этом, естественно, не закончился. Вскоре, 3– 6 июня, состоялся новый раунд военных переговоров, проходивших уже в Финляндии. Во главе немецкой делегации был полковник Э. Бушенхаген, а также начальник восточного отдела разведки Генштаба сухопутных войск полковник Э. Кинцель. С финской стороны в переговорах участвовали представители высшего оперативного командования, которых возглавлял начальник Генерального штаба Хейнрикс.

В ходе этой встречи был решен вопрос об установлении по реке Оулунйоки разграничительной линии между немецкими и финскими войсками. Ill корпус финской армии, находившийся в Лапландии к северу от этого рубежа, переходил в подчинение командующего армии «Норвегия» генерал-полковника Н. Фалькенхорста. Тогда же была достигнута договоренность о передаче Финляндией целого ряда своих аэродромов немецким военно-воздушным силам185. Кроме того, на переговорах обсуждались и конкретные «текущие» дела. В частности, устанавливалось, когда на финскую территорию будут дополнительно переброшены значительные контингенты немецких войск, а также время размещения в финляндских шхерах германских боевых кораблей186.

Результат этих переговоров лаконично был определен в телеграмме, которую отправили 3 июня 1940 года из Хельсинки немецкому военному командованию: «Финляндия к каждому пункту сотрудничества готова»187. Так важнейшие межгосударственные вопросы, касавшиеся территориального суверенитета и подчинения части финской армии непосредственно иностранному государству, решились снова без ведома парламента на уровне офицеров, которым поручалось достигнуть соответствующий договоренности.

Более того, профессор Ёкипии считает, что эти переговоры оказались как бы центральными. «В сущности, – пишет он, – решение Финляндии об участии в плане «Барбаросса» на стороне Германии приобрело окончательный характер в ходе переговоров, состоявшихся в Хельсинки с 3 по 6 июня», что было «роковым для страны». По его словам, финны и немцы после этих переговоров «превратились в компаньонов по коалиции»188.

Реально теперь ход событий в связи с военными приготовлениями давал основание руководству финскими вооруженными силами с полной уверенностью считать, что наступил завершающий этап подготовки к совместным с Германией действиям. По сложившейся традиции в ресторане «Савойя» в Хельсинки Маннергейм 5 июня в узком кругу приглашенных на доверительную беседу – с Вальденом, Хейнриксом и Талвела – сообщил весьма значительное известие: «Германия на днях совершит нападение на Советский Союз». При этом маршал добавил: «Немцы не просят нас ни о чем другом, кроме как нанести сильнейший удар в направлении Ленинграда»189. Тогда же было решено в группировке войск, которая будет осуществлять этот удар, на острие прорыва поручить командовать соединением Талвела. Стремительно поднявшись со стула, тот патетически заявил присутствовавшим: «Это есть величайший момент в моей жизни»190.

3 июня первые представители командования немецкого 36-го армейского корпуса прибыли на круизном судне «Адлер» в финский порт Раума. В составе этой группы было уже большое количество высокопоставленных офицеров, которые отправились по железной дороге через всю Финляндию на север в район Рованиеми. В целях конспирации немецких военнослужащих переодели в финскую военную форму191.

Массовая же переброска немецких войск началась 7 июня. В этот день генерал Йодль отдал приказ об их транспортировке в порты Финляндии192. Туда было направлено громадное количество судов, на борту которых находились военнослужащие двух немецких дивизий. Всего в июне 1941 года на более чем 70 транспортных кораблях перевезли свыше 21 тысячи германских солдат. Они выгружались в портах Оулу, Пиетарсаари, Вааса, Каскинен и Турку193. Затем эшелонами по железной дороге эти войска перемещались в район Рованиеми. Ограниченные возможности этой дороги, естественно, не могли не привести к тому, что начавшиеся перевозки полностью парализовали всякую другую функциональную деятельность железнодорожных магистралей на этом направлении. В целом для проведения указанных перевозок потребовалось, по крайней мере, 260 поездов194. Вместе с тем в финскую Лапландию из Норвегии стали маршем прибывать и первые механизированные части дивизии СС «Норд». Вообще же в те дни благодаря переброске войск из Северной Норвегии группировка немецкой армии в районе Рованиеми увеличилась более чем на 40 тысяч солдат195.

Разумеется, что такое значительное перемещение войск уже не могли не фиксировать за рубежом. Первыми информацию о начавшейся переброске получили шведы. Они еще до ее проведения сумели расшифровать немецкую радиограмму, в которой сообщалось о планируемой операции196. Поэтому шведская разведка заблаговременно приступила к отслеживанию процесса происходивших перевозок. Одновременно за развитием событий на Севере Европы с пристальным вниманием наблюдали и англичане. «У английской разведывательной службы не было ни малейшего затруднения следить за сосредоточением немцев», – отметил финский исследователь Ю. Невакиви. Ознакомившись с соответствующими фондами архивов Великобритании, он пришел к заключению, что «в Лондон поступали детальные сведения обо всех прибывающих в Финляндию войсках, с момента первого удара колокола 07.06. в 12 часов, когда дивизия СС „Норд“ начала перемещать первые подразделения в сторону Финляндии»197. По данным английской разведки, только тогда через границу с Норвегией прошло порядка 12 тысяч немецких солдат198.

Более того, информацией о происходящих событиях стали интенсивно обмениваться дипломаты ряда стран. Так, уже 11 июня произошла встреча английского представителя с посланником Швеции в Хельсинки. Сведения, которые они сообщили друг другу по поводу переброски немецких войск, оказались аналогичными. Об этом из шведских источников узнал также и американский посланник в финской столице А. Шоенфельд199.

Однако прежде всего важно, что точно знало о всем происходившем в то время в Финляндии советское руководство. Из информации, которая была представлена в начале мая 1941 года Сталину и некоторым другим руководителям СССР на основе данных из разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии, становится ясно, что именно такое развитие событий и предполагалось в перспективе советским командованием. В указанной информации говорилось, что «вероятно дальнейшее усиление немецких войск на территории Норвегии, северо-норвежская группировка которых в перспективе может быть использована против СССР через Финляндию и морем»200.

Советская разведка располагала также информацией о настораживавших фактах взаимодействия Генштабов германской и финской армий. В донесении, поступившем 11 июня в наркомат НКВД, сообщалось: «В руководящих кругах германского министерства авиации и в штабе авиации утверждают, что вопрос о нападении Германии на Советский Союз окончательно решен… Переговоры о совместных действиях между германским, финским и румынским Генштабами ведутся в ускоренном порядке. В ежедневных разведывательных полетах над советской территорией принимают участие также и финские летчики»201.

Действительно, авиационная разведка с финской стороны территории СССР наиболее активизировалась в конце мая – начале июня. Нарушения воздушного пространства Советского Союза осуществлялись главным образом в районах Карельского перешейка и Заполярья202. В это время был решен уже вопрос о предоставлении в распоряжение немецкой авиации аэродромов в районах Хельсинки, Кеми и Южной Финляндии. При передаче районов авиабазирования германских ВВС с финской стороны выражалась просьба, чтобы «немцы уничтожали те советские аэродромы, которые могли угрожать территории Финляндии»203.

По поводу переброски в Финляндию немецких войск Сталину неоднократно и достаточно подробно направлялась обстоятельная разведывательная информация о происходивших тогда на севере Европы процессах. В ней верно указывалось, что с 5 по 15 июня в порты Финляндии «выгрузилось не менее двух моторизованных дивизий». Также сообщалось, что «немцы перебрасывают из Северной Норвегии в Финляндию дивизию, которая прибывает в Рованиеми»204. Таким образом сведения поступали в Москву весьма четкие. К тому же по дипломатической линии советское руководство получало определенную информацию и из Великобритании. По личному распоряжению министра иностранных дел А. Идена, советскому послу в Лондоне сообщили: «11 июня… в Финляндию переброшены 2 германских дивизии и что третья идет морем из Осло. В Або и других финских гаванях по Ботническому заливу в июне отмечается большое количество немецких судов с войсками и снаряжением»205.

9 июня 1941 года Рюти выступил в правительстве. Его выступление носило в целом характер дозированной передачи части информации, которая и так была очевидна. Он сказал о начале новой переброски в Финляндию немецких войск и о необходимости проведения частичной мобилизации в финскую армию. Эту информацию он подкрепил своего рода уведомлением, что, возможно, уже приближается война между Германией и Советским Союзом. Сенсацией в данном случае являлось лишь названное время, когда это произойдет: «будет, вероятно, до Иванова дня»206.

До советского руководства произошедшее в финских правительственных кругах дошло достаточно быстро. Оно стало известно через министра финансов М. Пеккала, который заметил, что Финляндия приготовилась к нападению вместе с Германией на СССР, а «вопрос будет ли война между Германией и СССР или нет, разрешится

24 июня». Это на следующий день было сказано им советским представителям, работавшим в Хельсинки207. Вообще же в течение 5, 9, 11 и 13 июня на имя Сталина и Молотова поступала информация, в которой подробно, чуть ли не стенографически, сообщалось об обсуждениях финским правительством вопросов, касавшихся возможности вступления страны в войну против СССР на стороне Германии208.

В советском представительстве в Хельсинки пытались каким-то образом продолжать оказывать влияние на финское руководство. Так Е.Т. Синицын срочно прибыл в министерство иностранных дел и категорически поставил вопрос: «В чем заключалась причина мобилизации финнов?» Последовавший ответ, однако, не давал убедительных объяснений. Советскому представителю лишь сообщили, что «Финляндия призывает на службу некоторую часть своих солдат, поскольку на территории страны много иностранных войск». Показательно, что ответ финского руководства сразу же стал достоянием германского посланника В. Блюхера209.

Между тем, согласно воспоминаниям Е.Т. Синицына, он 11 июня получил сведения, заключавшиеся в том, что в этот день «утром в Хельсинки подписано соглашение между Германией и Финляндией об участии Финляндии в войне гитлеровской Германии против Советского Союза»210. Эта информация поступила по каналу агентурных связей. Нет никаких данных о том, были ли в этот день вообще переговоры между финским и германским руководством. Однако новость, которая сообщалась Синицыну, оказалась подкрепленной другим сенсационным сообщением: война «начнется 22 июня, т. е. через 12 дней…», а «финны вступят в нее на четыре дня позже»211. Как отмечает советский дипломат, он уже через час после этого сообщения направил полученную информацию в Москву на имя Берии, а затем, как это он выяснил позже, 17 июня это сообщение легло уже на стол Сталина212.

Трудно сказать, какими достоверными источниками пользовался Синицын, получая эти данные. В своих мемуарах он их не раскрыл, а лишь указал, что человек, который передал эту информацию, имел агентурную кличку «Монах» и был «видным политическим и общественным деятелем» Финляндии213. Однако тогда не все, даже высшие финские военные руководители, знали о точной дате начала войны. В день, когда Синицын передавал полученные данные в Москву, 11 июня, начальник Генерального штаба Хейнрикс только еще сообщил германскому командованию, что финские войска «в соответствии с планом будут готовы к наступлению 28 июня, но… хотели бы знать за пять дней до нападения его точную дату»214. Тем не менее то, что процесс неуклонно приближался к началу войны, в этом отношении никаких сомнений уже не было. По крайней мере тогда из советского представительства в Хельсинки шла непрерывная информация, указывавшая на «факты скрытой подготовки Финляндии к войне»215.

К тому же III финский армейский корпус, дислоцировавшийся в Северной Финляндии, уже перешел в оперативное подчинение немецкой армии «Норвегия», а ее командующий Н. Фалькенхорст и все руководство со штабом уже 10 июня прибыли в Рованиеми. «Как бы то ни было, – отмечает финский историк X. Сеппяля, – в Генштабе Финляндии 10 июня знали, что Сийласвуо (командир III армейского корпуса. – В.Б.) получил задачу наступать, т. е. Финляндия присоединилась к агрессии за 12 дней до нападения Германии на СССР»216.

Тем временем, 12 июня из немецких портов в финские территориальные воды под торговыми флагами рейха взял курс отряд боевых кораблей, в который входили лучшие торпедные катера Германии217. Эти суда должны были вместе с финскими кораблями с началом войны постараться перекрыть выход советского Балтийского флота из Кронштадта. Присутствие до 40 немецких кораблей в гаванях на юге Финляндии, несмотря на их маскировку, сразу же было замечено.

Тогда же министр иностранных дел Р. Виттинг обратился к посланнику Великобритании в Хельсинки с требованием отозвать всех английских наблюдателей из Северной Финляндии, обвинив их в шпионаже218. Обеспокоенный английский дипломат вскоре все же получил соответствующие разъяснения от Рюти и маршала Маннергейма. По их словам, там происходило «сосредоточение немецких войск, которые были нацелены для боевых действий против Мурманского района»219. Англичане, естественно, являлись уже лишними тому свидетелями и должны были удалиться из Лапландии.

Завершающим событием этого отрезка времени было заявление, которое доверительно сделал начальник Генерального штаба Хейнрикс 13 июня шведскому военному атташе. Не раскрывая всего, он сообщил, что уже следующая неделя будет «богатой на события»220.

Действительно, теперь, когда оставались считаные дни до начала агрессии, руководству Финляндии требовалось принять ряд весьма ответственных решений. Как по этому поводу тогда заявил депутатам парламента министр иностранных дел Р. Виттинг, «если между Германией и Россией вспыхнет война, то не будет времени задумываться над ходом событий»221. Теперь, уведомил он, за остающийся крайне небольшой срок следовало приложить максимум усилий к тому, чтобы к началу войны подойти оптимально подготовленными и полностью скоординировать планы с немецким военным руководством.

13 июня в Финляндию в штатской одежде прибывает представитель германского верховного командования генерал Вальдемар Эрфурт. В его функции как раз и входила координация действий между немецкими и финскими войсками. Через день он уже проводит важное совещание с Хейнриксом. На нем рассматривался вопрос о начале всеобщей мобилизации в Финляндии. Несмотря на то что к этому времени в стране уже прошла повторная частичная мобилизация, в результате которой было призвано в войска еще 30 тысяч человек, требовалось довести до предусмотренной расчетами численность финской армии перед началом наступления. Более того, выполняя пожелание финского военного руководства, Эрфурт 16 июня направил в Германию секретную телеграмму: «Хейнрикс по поручению Маннергейма просит, чтобы по внутриполитическим соображениям главная операция финнов могла начаться, если это возможно, только через два-три дня после начала» немецкого наступления на севере. Ответ был лаконичным: «Начало главной операции финнов зависит от развития событий на германском фронте»222.

Таким образом финское командование продолжало пытаться скрыть свое участие в наступлении по германскому плану. Тем не менее 17 июня приказ о всеобщей мобилизации был уже подписан. «При этом, – как отметил профессор М. Ёкипии, – отмобилизованную финскую армию совершенно не собирались держать на месте и использовать только для обороны границ. Ей предстояло в соответствии с планом «Барбаросса», принять участие в наступательных действиях. Жребий был брошен»223. К тому же одновременно закончились и последние согласования оперативных планов наступательных операций. С 15 по 19 июня в Генштабе финской армии были внесены окончательные уточнения в наступательные операции в северном Приладожье и на Карельском перешейке224. Так финские войска вплотную подошли уже к последнему рубежу, на котором должно было быть отдано распоряжение о начале войны. Развернулась эвакуация населения из приграничных с СССР районов.

18 июня немецкие войска стали выдвигаться на севере непосредственно к самой границе с Советским Союзом и занимать позиции для наступления225. За день до этого финскому военному командованию уже четко сообщили, что начало войны – 22 июня. Теперь в Генеральном штабе финской армии состоялось совещание начальников оперативных отделений штабов корпусов, где их проинформировали о намечаемом развитии событий. 19 июня Талвела записал в своем дневнике: «Предварительный приказ о наступлении получен»226.

В соответствии с планом «Барбаросса» финская армия выдвигалась главным образом на Карельский перешеек и севернее Ладожского озера для действий на ленинградском направлении. Нанесение основного удара возлагалось на образованную до этого Карельскую армию, командующим которой стал генерал Хейнрикс. На острие ее должен был действовать, наступая к реке Свирь навстречу немецким войскам группы армий «Север», VI корпус под командованием генерала Талвела – бывшего эмиссара маршала на переговорах в Германии в 1940 году.

За день до нападения Германии на Советский Союз, 21 июня, Вооруженные силы Финляндии были приведены в состояние полной боевой готовности. Тогда же утром генерал Эрфурт уже официально сообщил высшему военному руководству Финляндии, что война начнется 22 июня. Наступил «исторический момент», – прокомментировал данное известие Хейнрикс и добавил при этом: «Если только все будет хорошо идти»227.

Так, в Финляндии уже были готовы к переходу отмобилизованной армии в наступление. Теперь оставалось лишь заблаговременно составленный для этого приказ Маннергейма, находившийся тогда в типографии Генштаба, начать тиражировать и затем официально объявить в войсках228.

К тому же тогда финляндские подводные лодки и германские минные заградители, располагавшиеся в шхерах, направились в территориальные воды Советского Союза для постановки мин. Они получили на это санкцию лично президента Финляндии229. Одновременно началась заброска агентуры и отдельных диверсионных групп в приграничные районы СССР. В частности, две партии диверсантов проникли на Карельском перешейке в район Кексгольма (Приозерска) и начали действовать также на участке Уусикиркко—Кивеннапа (Поляны—Первомайское)230.

В эти последние дни перед войной советская радиоразведка перехватила ряд шифровок зарубежных посланников в Хельсинки. В одной телеграмме, адресованной 18 июня японскому послу в Москве, а в другой, отправленной 19 июня итальянским посланником в Рим, говорилось о последних военных приготовлениях, происходящих в это время в Финляндии. Так, в частности, отмечалось: «Всеобщая мобилизация, объявленная неофициально, сейчас завершена. Страна находится на военном положении. Продолжается прибытие германских вооруженных сил, включая авиационные части. Считается, что Германия немедленно примет решение в отношении СССР»231. Более того, советской разведке стало известно из сообщения японского посланника своему руководству о том, что в его дипломатическом представительстве в финской столице начали сжигать секретную документацию232. Все это говорило только об одном – неотвратимо приближается война с СССР.

Основываясь на воспоминаниях командующего войсками Ленинградского военного округа генерал-лейтенанта М.М. Попова и начальника штаба округа генерал-майора Д.Н. Никишева, можно заключить, что они, располагая поступавшей разведывательной информацией, имели довольно ясное представление о приближавшейся военной опасности с территории Финляндии. Как пишет Д.Н. Никишев, им уже заблаговременно было сообщено, что «срок перехода в наступление именно 22 июня 1941 года»233. Не случайно после этого стали срочно приниматься необходимые меры. По словам Никишева, командующий войсками округа дал указание «уточнить все наши планы с таким расчетом, чтобы быть готовыми к отражению возможной агрессии»234.

19 июня почти весь состав военного совета округа выехал специальным поездом в Заполярье для изучения на месте складывавшейся обстановки, поскольку именно там, у границы с СССР, сосредотачивавшиеся немецкие войска могли представлять наибольшую опасность. Впоследствии М.М. Попов писал об этом: «В ходе полевой поездки практически на местности изучались возможные варианты вторжения противника на нашу территорию и отрабатывались мероприятия по нашему противодействию. Пребывание на границе лишний раз убедило меня в том, насколько откровенно немцы и финны подводят свои войска к нашим рубежам и готовят плацдарм для наступления»235.

Таким образом, у командующего войсками округа почти не было сомнений, что война уже на пороге. «…Мы и лично наблюдали, – вспоминал он, – поднимаясь на некоторые вышки пограничников, отчетливо видимые группы немецких офицеров, группы солдат, продвигавшихся в различных направлениях, машины, носившиеся по дорогам, и много дымов – очевидно, от полевых кухонь, так как в жаркий июньский день вряд ли кто-нибудь разводил костры»236.

Не просто М.М. Попову было принять решение о скрытом выдвижении к границе войск 14-й армии. Ему был хорошо известен строжайший запрет, поступивший из Москвы, в котором указывалось о недопустимости подобного рода действий. Но надо было брать ответственность на себя. По указанию командующего к государственному рубежу направляются части 122-й дивизии. Одновременно началась переброска на Кандалакшское направление из района Пскова 1-й танковой дивизии.

В неменьшей степени имела большое значение решительность руководства Военно-Морского Флота. По приказу наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова 21 июня в 23:40 Балтийский и Северный флоты были приведены в боевую готовность № 1.

Рано утром 22 июня 1941 года Германия обрушила всю свою военную мощь на СССР. Началась широкомасштабная агрессия в соответствии с планом «Барбаросса». В этот момент, в половине пятого утра, финляндский посланник Т. Кивимяки срочно был вызван к И. Риббентропу. Он буквально летел на встречу с немецким министром иностранных дел, «перепрыгивая через ступеньки и не скрывая радости на своем лице»237. Аудиенция длилась всего около восьми минут. В ходе нее Риббентроп торжественно сообщил, что началась война, и добавил, что в ней «Финляндия получит вознаграждение»238. Какое оно будет, в будущем в рейхе особо не скрывали. Немецкое руководство было упоенно верой в быстрый успех и «для великой Финляндии желало счастья». В Берлине даже шутливо предлагали финнам тогда перенести столицу в Петербург239.

Вероятно, в тот момент это казалось возможным. Уже спустя день после германского нападения из Берлина в Хельсинки докладывали о катастрофической ситуации, складывавшейся для Советского Союза: «Боевые действия развиваются неожиданно хорошо. 2632 самолета уничтожено к минувшему утру, из них 700 сбито или сожжено на аэродромах… Танковые войска в Минске, взяты Вильно и Ковно»240. Все говорило о том, что расчеты, изложенные в плане «Барбаросса», успешно реализуются.

Однако финская армия пока еще не начала тогда боевых действий. Строго следуя выработанному замыслу, отмобилизованные и сконцентрированные в восточных районах страны войска Финляндии не пересекли границы с СССР. Также не приступила к военным действиям и германская армия на мурманском направлении. Это являлось вполне естественным, поскольку планировалось, что финские войска могли перейти в решительное наступление только после выхода немецкой группы армий «Север» на дальние подступы к Ленинграду. Тогда единым ударом как с юга, так и с севера предполагалось поставить советские войска в критическое положение.

Между тем первоначальные «пассивные действия» протекали в сочетании с тем, что финский флот уже в ночь перед началом войны приступил к минированию советских территориальных вод. Более того, немецкая авиация стала также использовать аэродромы Финляндии для нанесения ударов по жизненно важным районам северо-запада СССР. Это само по себе свидетельствовало о том, что Финляндия включилась в германскую агрессию. Вместе с тем и Гитлер 22 июня подтвердил, что в едином строю с немецкими войсками на Севере находятся «финские братья по оружию»241.

Официально же финское руководство не делало заявления о начале военных действий против СССР и, более того, всячески уходило от ответов на вопросы, которые задавались ему о позиции Финляндии в начавшейся войне242. Это положение, естественно, долго продолжаться не могло. К тому же удары авиации, наносимые по советской территории с использованием аэродромов Финляндии, могли вызвать ответные действия с советской стороны. Такое развитие событий облегчило бы, несомненно, финскому правительству решение об официальном объявлении войны СССР, поскольку в этом случае Москву можно было обвинить в «новой агрессии» против Финляндии.

Так, собственно, и случилось. 25 июня советская авиация по решению советского военного командования, которое вынуждено было действовать, осуществляя «активную оборону против Финляндии»243, нанесла ответные удары по местам дислокации самолетов противника на финской территории. Именно оттуда в течение нескольких дней совершались налеты немецких бомбардировщиков на тыловые районы северо-запада СССР, и это требовалось пресечь.

Произошедшее послужило, однако, предлогом для официального объявления Финляндией войны Советскому Союзу, к которой ее руководство тщательно готовилось и вступило в нее в соответствии с заранее разработанным совместно с Германией планом. К тому же в этот день, 25 июня, немецкий посланник В. Блюхер в разговоре с Р. Виттингом как раз и побуждал безотлагательно сделать такой шаг, поскольку случившееся являлось, по его словам, «де-факто сложившемуся сострянию войны»244. На следующий же день президент Рюти в выступлении по радио официально объявил, что Финляндия находится в состоянии войны с СССР.

Примечания

1 JokipiiM. Jatkosodan synty. HelS., 1987. S. 132; История второй мировой войны 1939—1945. Т. 3. М., 1974, С. 234.

2 Talvela P. Sotilaan elama. Muisteimat. OS. 1. Jyvaskyla, 1976. S. 223.

3 Ibid. S. 238.

4 Ibid.

5 Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками.Т. II. М., 1958. С. 660,

6 Цит. по: Bjorkman L. Suomen tie sotaan 1940—1941. HelS., 1975. S. 132.

7 Sota-arkisto (далее: SA). S Ark 2139/35. Военный атташе в Берлине, № 63.

8 Ibid. № 69.

9 Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками. Т. II. С. 601.

10 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 142—143; Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. Berlin, 1988. S. 90; Manninen O. Political expedients for security during the «Interim peace» and at the start of the Continuation war (1940—1941) // Revue Internationale d'Histoire Militair, 1985, № 62. P. 108.

11 Maninen O. Suur-Suomen aariviivat. Kysymys tulevaisuudesta ja turvallisuudesta Suomen Saksan – politiikassa 1941. HelS., 1980.

S.31.

12 Ulkoasiainministerion arkisto (далее: UM), 5C5. Донесение из Берлина 25 сентября 1940 г. 53Lehmus K. Tuuntematon Mannerheim. HelS, 1967. S. 29.

14 Цит. по: Невакиви Ю. Финляндия и план «Барбаросса» // Война и политика 1939—1941. М., 1999. С. 448.

15 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 143.

16 UM, Menneet Sahkeet Berliiniin. Телеграмма из МИДа Финляндии

в Берлин, 5.11.1940 (В документе, по всей видимости, ошибочно указана его дата – 5 октября).

17 Talvela P. Sotilaan elama. Muistelmat. OS. 1. S. 247.

18 UM, Menneet sahkeet Berliiniin. Телеграмма из МИДа Финляндии в Берлин, 22.11.1940.

19 Tera M.V.Tienhaarassa. HelS., 1962. S. 81.

20 Korhonen A, Barbarossa-suunnitelma ja Suomi. Porvoo – HelS., 1961. S. 156.

21 Ibid. S. 157; Tera M.V. Tienhaarassa. S. 84; Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 144.

22 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 147.

23 Ibid.

24 Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 2. М., 1969. С. 278,281.

25 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 147.

26 Manninen O. Saksa tyrmaa Ruotsin-Suomen unioni. Sotilaalliset yhteydenotot Saksaan loppuvudesta 1940 // Historiallinen Aikakauskirja, 1975, № 3. S. 225.

27 Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. Porvoo-HelS. – Juva, 1984. S. 60.

28 Sota-arkisto (далее: SA), 2139/35. Телеграммы финского военного атташе из Берлина 9, 17.12.1940.

29 Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 60.

30 Цит. по: ManninenО. Saksa tyrmaa Ruotsin-Suomen unioni. Sotilaalliset yhteydenotot Saksaan loppuvudesta 1940. S. 233.

31 Ibid.; Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 60; Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 2. С. 306.

32 Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 91.

33 Talvela P. Sotilaan elama. Muistelmat. OS. 1. S. 252.

34 Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками. Т. 2. С. 560,563.

35 ManninenО. Saksa tyrmaa Ruotsin-Suomen unioni. Sotilaalliset yhteydenotot Saksaan loppuvudesta 1940. S. 234.

36 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 346—349; Suomen ja Saksan aseveljeudesta oli kiihtea sopimus // Kansan Uutiset, 1977. 11.5.

37 Talvela P. Sotilaan elama. Muistelmat. OS. 1. S. 258; Manninen O. Saksa tyrmaa Ruotsin-Suomen unioni. Sotilaalliset yhteydenotot Saksaan loppuvudesta 1940. S. 227.

38 Talvela P. Sotilaan elama. Muistelmat. OS. 1. S. 262, 265; Manninen O. Saksa tyrmaa Ruotsin-Suomen unioni. Sotilaalliset yhteydenotot Saksaan loppuvudesta 1940. S. 229, 230.

39 Manninen O. Saksa tyrmaa Ruotsin-Suomen unioni. Sotilaalliset yhteydenotot Saksaan loppuvudesta 1940. S. 230.

40 Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 64.

41 История второй мировой войны 1939—1945. Т. 3. С. 235.

42 ManninenО. Saksa tyrmaa Ruotsin-Suomen unioni. Sotilaalliset yhteydenotot Saksaan loppuvudesta 1940. S. 235.

43 1939—1941. Советско-нацистские отношения. Париж – Нью-Йорк, 1983. С. 256—257.

44 UM, 5C5. Донесение из Берлина 21 января 1941 г.

45 ReimaaM. Puun ja kuoren valissa. Rytin toinen hallitus (27.3 – 20.12.1940). Ulkopoliittisten vaihtoehtejen edessa. Keuruu. 1979. S. 244.

46 Maninen O. Suur-Suomen aariviivat. S. 33.

47 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 427.

48 1941 год. Кн. 1.М., 1998. С. 655.

49 ManninenО. Political expedients for security during the «Interim peace» and at the start of the Continuation war (1940—1941). P. 100.

50 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 69.

51 Ibid. S. 69,72.

52 UM, 5C5. Донесение из Берлина 21 января 1941 г.

53 1941 год. Кн. 1. С. 440; Известия ЦК КПСС, 1990, №3. С. 221.

54 Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 2 (часть 1). М., 1998. С. 185.

55 Там же.

56 Там же.

57 Там же. С. 214. 58 Там же. С. 210.

59 Kansaliisarkusto (далее: KA). Risto Rytin kokoelma. Донесение из представительства в Берлине № 4, 3.1.1941 (Новые слухи о намерениях Финляндии).

60 Bjorkman L. Suomen tie sotaan 1940—1941. S. 23.

61 Manninen O. Saksa tyrmaa Ruotsin-Suomen unioni. Sotilaalliset yhteydenotot Saksaan loppuvudesta 1940. S. 230.

62 Синицын Е. Резидент свидетельствует. М., 1996. С. 98.

63 Там же. С. 105.

64 Там же.

65 Там же. С. 101.

66 РГАВМФ. Ф. р-2045. Оп. 1. Д. 28. Л. 64.

67 Там же. Д. 69. Л. 9—11, 17.

68 Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 1, кн. 2. М., 1995. С 8.

69 PaasikiviJ.K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939—1941. OS. II. Porvoo, 1958. S. 186.

70 См.: Hirvikallio P. Tasavallan presidents vaalit Suomessa 1919—1950. Porvoo-HelS., 1958. S. 85.

71 Paasikivi J.K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939—1941. OS. U.S. 127.

72 Ibid. S. 129.

73 Paasikivi J.K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939—1941. OS. U.S. 129.

74 Hirvikallio P. Tasavallan presidentin vaalit Suomessa 1919—1950. S. 94.

75 Барышников Н.И., Барышников В.Н., Федоров В. Г. Финляндия во Второй мировой войне. Л., 1989. С. 143.

76 Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 2 (часть 1). С. 262, 334—335, 353—354, 392—394.

77 Там же. С. 389.

78 Там же. С. 262.

79 Paasikivi J.К. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939—1941. OS. U.S. 152.

80 Там же. С. 208—209, 354; Paasikivi J.К. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939—1941. OS. II. S. 173—174.

81 Paasikivi J. K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939—1941. OS. M.S. 172.

82 KA. Risto Rytin kokoelma. Oikeuskanslerin virasto. Дневник Р. Рюти (1940—1941); Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 162.

83 KA. Risto Rytin kokoelma. Oikeuskanslerin virasto. Дневник Р. Рюти (1940—1941).

84 Ibid.

85 Ibid.

86 Цит. по: Jagerskiold S. Suomen marsalka. Gustaf Mannerheim 1941—1944. HelS. – Keuruu, 1981. S. 27.

87 Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. Berlin, 1988. S. 92; Korhonen A. Barbarossa – suunnitelma ja Suomi. Porvoo-HelS., 1961. S. 217.

88 Korhonen A. Barbarossa – suunnitelma ja Suomi. S. 220.

89 Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 2. M., 1969. С. 343.

90 MengerМ. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 93.

91 Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. Porvoo-HelS. – Juva, 1984. S. 68; Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 92—94.

92 Manninen O. Suur-Suomen aariviivat. Kysymys tulevaisuudesta ja turvallisuudesta Suomen Saksan – politiikassa 1941. HelS., 1980. S.40.

93 Цит. no; Jokipii M. Jatkosodan synty. HelS., 1987. S. 160.

94 Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками. Т. П. М., 1958. С. 594, 605.

95 JokipiiМ. Jatkosodan synty. S. 160.

96 Manninen O. Suur-Suomen aariviivat. S. 44.

97 Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками. Т. П. С. 626.

98 1941 год. Кн. 1.М., 1998. С 576.

99 Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 93.

100 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 185.

101 Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 95.

102 Korhonen A. Barbarossa – suunnitelma ja Suomi. S. 225.

103 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 178—179; Rislakki J. Erittain salainen. HelS., 1976. S. 99.

104 Nevakivi J. Ystavista vihollisiksi. Suomi Engiannin politiikassa 1940—1941. HelS., 1976. S. 99.

105 Bjorkman L. Suomen tie sotaan 1940—1941. HelS.,1975. S. 37,47.

106 Ibid. S. 63.

107 Синицын Е. Резидент свидетельствует. М., 1996. С. 109.

108 Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками. Т. П. С. 622.

109 Там же. Т. 1. м., 1955. С. 358.

110 Там же. Т. П. С. 623.

111 KrosbyH.P. Suomen valinta 1941. HelS., 1967. S. 117—118; Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 179—180.

112 Menger M. Deutschland unci Finland im zweiten Weltkrieg. S. 95.

113 См.: Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 213—215.

114 Ibid. S. 183.

115 Магер Ю. Генералы абвера дают показания // Новая и новейшая история, 1981, №6. С. 141.

116 Rislakki J. Erittain salainen. S. 170.

117 1941 год. Кн. 1.С. 592.

118 Soikkanen H. Sota-ajan valtioneuvosto // Valtioneuvoston historia. 1917—1966. HelS., 1977. S. 123.

119 ГальдерФ. Военный дневник. Т. 2. С. 429.

120 Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 95.

121 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 191.

122 Барышников Н.И., Барышников В.Н., Федоров В.Г. Финляндия во Второй мировой войне. Л., 1989. С. 148.

123 1941 год. Кн. 2. М., 1998. С. 107.

124 Цит. по: КанА. С. Внешняя политика скандинавских стран в годы Второй мировой войны. М., 1967. С. 177.

125 Bjorkman L. Suomen tie sotaan 1940—1941. С. 97.

126 Ibid. S. 98, 99. 127 Ibid.S. 133.

128 Ibid. S. 129.

129 Ibid.

130 Ibid. S. 140.

131 Korhonen A. Barbarossa – suunnitelmaja Suomi. S. 240.

132 Цит. по: ВайнуХ.М. О попытках политического сближения Финляндии со скандинавскими странами в 1940 году // Скандинавский сборник, XXV, Таллинн, 1980. С. 157.

133 Bjorkman L. Suomen tie sotaan 1940—1941. С. 108.

134 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 486.

135 См.: Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 239.

136 Schwartz A.J. America and the Russo-Finnish War. Washington. 1960. P. 52.

137 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 250.

138 Ibid.

139 1941 год. Кн. 2. С. 24—25, 78.

140 Там же. С. 116.

141 JokipiiM. Jatkosodan synty. S. 251.

142 См.: Ibid.S. 250—251.

143 Ibid. S. 252.

144 Цит. по: Nevakivi J. Ystavista vihollisiksi. S. 100.

145 Assarsson V. Staiinin varjossa. Porvoo, 1963. S. 67—68.

146 Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 2 (часть 2). М., 1998. С. 492.

147 Там же. С. 491.

148 1941 год Кн. 2. С. 120—121; 132.

149 NevakiviJ. Ystavista vihollisiksi. S. 105.

150 Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 1, кн. 2. М., 1995. С. 105, 106.

151 Секреты Гитлера на столе у Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР. Март—июнь 1941 г. Документы из Центрального архива ФСБ России. М., 1995. С. 78, 83—86.

152 Очерки истории российской внешней разведки. Т. 3. М., 1997. С. 479.

153 Известия ЦК КПСС, 1990, № 4. С. 209; Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 1, кн. 2. С. 71; 1941 год. Кн. 2. С 14, 26.

154 Известия ЦК КПСС, 1990, № 4. С. 202; Секреты Гитлера на столе у Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР. Март—июнь 1941 г. Документы из Центрального архива ФСБ России. С. 78, 83—86; 1941 год. Кн. 2. С. 130.

155 Синицын Е. Резидент свидетельствует. С. 116.

156 Там же.

157 1941 год. Кн. 1.С.745.

158 Там же.

159 Там же. С. 255.

160 Там же. С. 742.

161 1941 год. Кн. 2. С. 26.

162 Там же. С. 38—39.

163 Там же. С. 215—220; Горьков Ю.А. Кремль. Ставка. Генштаб. Тверь, 1995. С. 304—306.

164 1941 год. Кн. 2. С. 215—216.

165 Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 89.

166 Ibid. S. 98.

167 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 291. 168 1941 год. Кн. 2. С. 146.

169 Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 98.

170 Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 78.

171 См.: Korhonen A. Barbarossa – suunnitelma ja Suomi. S. 253.

172 Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 79; Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 297; Korhonen A. Barbarossa – suunnitelma ja Suomi. S. 253—254.

173 Frietsch CO. Suomen kohtalonvuodet. HelS., 1945. S. 306.

174 Kansallisarkisto (далее: КА). Risto Rytin kokoelma. Oikeuden-kansleri virasto.

175 Manninen O, Suur-Suomen aariviivat. S. 63—69; Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 296.

176 Секреты Гитлера на столе у Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР. Март—июнь 1941 г. Документы из Центрального архива ФСБ России. С. 84-85.

177 Ассарссон В. Московский дипломатический корпус, 1941 год// Международная жизнь, 1991, №6. С. 134—135.

178 Кейтель В. Взгляд в прошлое накануне смертного приговора // Новая и новейшая история, 1991, № 2. С. 199.

179 Sota-arkisto (далее: SA). PK 1172/15. Kenraali Heinrichsin kokoelma. Воспоминания о поездке в Германию, 1941.

180 Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 2. С. 545.

181 SA. PK 1172/15. Kenraali Heinrichsin kokoelma. Воспоминания о поездке в Германию, 1941.

182 См.: Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. 102—103.

183 Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 84; Korhonen A. Barbarossa – suunnitelma ja Suomi. S. 275.

184 Kivimaki T.M. Suomalaisen poliitikon muistelmat. Porvoo-HelS., 1965. S. 207.

185 SeppalaH. Suomi hyokkaajana 1941. S. 85—86; Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками. Т. П. С. 629.

186 Jokipii M. Jatkosodan synty. С. 325.

187 Цит. по: Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg.

S. 100. 188Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 326—327.

189 Talvela P. Sotilaan elama. Muistelmat. OS. 1. Jyvaskyia, 1976. S.269.

190 Ibid.

191 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 372—373.

192 Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 93.

193 Ibid. S. 93; Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 104.

194 Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 104.

195 SeppalaH. Suomi hyokkaajana 1941. S. 93; Носков A.M. Скандинавский плацдарм во второй мировой войне. М., 1977. С. 145.

196 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 478.

197 Nevakivi J. Ystavista vihollisiksi. S. 112.

198 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 496.

199 Ibid. S495; Nevakivi J. Ystavistavihollisiksi. S. 113.

200 1941 год. Кн. 2. С 173.

201 Известия ЦК КПСС, 1990, № 4. С. 26; Очерки истории российской внешней разведки. С. 486; С 10 по 19 июня самолеты с территории Финляндии нарушали границу с СССР практически ежедневно (см.: Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 1, кн. 2. С. 269).

202 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 171—472.

203 Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 99.

204 1941 год. Кн. 2. С. 366; Секреты Гитлера на столе у Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР. Март—июнь 1941 г. Документы из Центрального архива ФСБ России. С. 154.

205 1941год кн. 2. С. 374; Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 2 (часть 2). С. 739.

206 Цит. по: JokipiiM. Jatkosodan synty. S. 331.

207 Секреты Гитлера на столе у Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР. Март—июнь 1941 г. Документы из Центрального архива ФСБ России. С. 151—152.

208 Правда, 1989, 8 мая; Секреты Гитлера на столе у Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР. Март—июнь 1941 г. Документы из Центрального архива ФСБ России. С. 140, 151—153.

209 Blucher W. Suomen kohtalonaikoja. Muistelmia vuosilta 1935—1944. Porvoo-HelS., 1951. S. 232.

210 Синицын Е. Резидент свидетельствует. С. 117.

211 Там же. С. 117—118.

212 Там же. С. 132.

213 Там же. С. 71.

214 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 428.

215 Синицын Е. Резидент свидетельствует. С. 118.

216 Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 95—96.

217 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 459; Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 108.

218 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 498.

219 Nevakivi J. Ystavistavihollisiksi. S. 118.

220 Bjorkman L. Suomen tie sotaan 1940—1941. S. 254.

221 Войонмаа В. Дипломатическая почта. С. 30.

222 Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 97.

223 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 353.

224 См.:lbid. S. 427.

225 Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 108.

226 Цит. по: Jokipii M. Jatkosodan synty S. 430.

227 Цит по: Menger M. Deutschland und Finland im zweiten Weltkrieg. S. 108.

228 Tiedonantaja, 1979, 16.2.

229 Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 573—574; Seppala H. Suomi hyokkaajana 1941. S. 205—206.

230 Historiallinen Aikakauskirja, 1985, № 4. S. 280.

231 Известия ЦК КПСС, 1990, № 4. С. 216—217; Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 1,кн. 2. С. 254,266.

232 Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 1, кн. 2. С. 268.

233 Архив штаба Ленинградского военного округа. Ф. 47127. Оп. 1. Л. 272.

234 Там же.

235 Оборона Ленинграда. Воспоминания и дневники участников. Л., 1968. С. 36.

236 Там же. С. 36-37.

237 Jokipii M. Jatkosodan synty. HelS., 1987. S. 519.

238 Kivimaki T.M. Suomalaisen poliitikon muistelmat. Porvoo-HelS., 1965. S. 212, 300.

239 Ibid. S. 300.

240 UM., 12 L, Телеграмма из Берлине в МИД Финляндии, 24.5.1941.

241 Salaiset keskustelut. Lahti, 1967. S. 77; Барышников ИМ., Барышников В.Н., Федоров В. Г. Финляндия во Второй мировой войне. Л., 1989. С. 153.

242 UM… 110 А 1. Sahko Moskovasta 24.6.1941.

243 1941 год. Кн. 2. М., 1998. С. 216.

244 Blucher W. Suomen kohtalonaikoja. Muistelmia vuosilta 1935—1944. Porvoo-HelS., 1951. S. 236.