• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Как ни важны были для латинских государств Ленанта военные и религиозные аспекты существования и контактов с окружающим их мусульманским миром, проблемы мирной жизни и обеспечения повседневной жизнедеятельности занимали не менее значительное место. Сразу после кровавой волны завоевания стало ясно, что убийства и террор — не лучший способ обеспечить стабильность и жизнеспособность новых государств. Сами франки не располагали возможностью заселения этих стран как раз в силу особенностей «боевого» паломничества: ведь абсолютное большинство участников крестовых походов после того, как они выполняли свой долг пилигримов, покидали Святую Землю. А те тысячи, пусть даже десятки тысяч католических воинов, что все же оставались, отнюдь не могли стать заменой миллионам. К тому же самим завоевателям нужны были подданные, нужны были деньги и продовольствие для армии. Поэтому уже вскоре после Первого похода, особенно с 1110 года, когда новая власть достаточно укрепилась, отношение к покоренному населению в значительной мере изменилось.

Важно при этом отметить, что страны Восточного Средиземноморья отличались исключительным национальным и религиозным разнообразием. Около половины населения составляли мусульмане (в Иерусалимском королевстве их процент был еще выше). И Антиохийском княжестве большая часть жителей являлась греками православного вероисповедания.

Графство Эдесское и Восточная Киликия были преимущественно армянскими. Горные районы и долины Ливана населяли и христиане-марониты*, и отколовшиеся от всех и вся друзы**. Все это дополнялось немалым числом евреев-иудаистов, а на горном северо-востоке еще и персами-огнепоклонниками. Если же учесть, что и те же мусульмане делились на исмаилитов, шиитов-двенадцатиричников и суннитов-ортодоксов***, то картина становится чрезвычайно пестрой.

Надо признать, что с задачей наведения порядка на завоеванных территориях новоявленные властители справились весьма неплохо. В основу был положен старый как мир принцип, четко сформулированный еще в древней Македонии: «разделяй и властвуй». Все население четко делилось в зависимости от привилегий или, наоборот, ограничений, уплачиваемых налогов и юридического статуса. При этом власти старались не вторгаться во внутреннюю жизнь этих общин, требуя только выполнения общего законодательства. В местные обычаи и самоуправление франкские сеньоры не вмешивались; более того, в каждой социальной группе действовали собственные правовые нормы. Так, например, мусульмане судили по законам шариата — разумеется, и судьями были тоже мусульмане. Естественно, высшая юрисдикция принадлежала завоевателям, суд которых разбирал преступления, выходившие за рамки отдельной общины (например, тяжбу между мусульманином и православным греком) или особо тяжкие преступления. В остальном же эти разные группы были практически автономны.

* Марониты — восточно-христианская секта, возникшая около V века. В 1181 году они подчинились апостольскому престолу, но сохранили определенную внутреннюю автономию.

** Друзы — еретическое движение в исламе, основанное египетским султаном аль-Хакимом, который около 1017 года объявил себя живым богом. Они отказались от исповедания шахады, тем самым исключив себя из числа мусульман; были враждебны и по отношению к мусульманству.

*** См. главу 3.

Наиболее привилегированной частью подданных были, понятно, сами крестоносцы и их потомки. Почти псе они, за исключением небольшой части слуг феодалов, пользовались личной свободой, включая полную свободу передвижения и поселения. Вообще, эти бывшие крестьяне, волею судьбы ставшие воинами, заняли и Леванте место, которое не находит аналогов в европейской сословной системе того времени. Там господствовала достаточно четкая трехзвенная градация: молящиеся, — т. е. духовенство, воюющие — рыцарство и трудящиеся — крестьянство. Рост городов, конечно, начал усложнять этот порядок — ремесло и торговля значительно отдалились от деревенского труда. Тем не менее, принадлежность купцов и ремесленников к трудящемуся сословию не вызывала сомнений. Но с крестоносцами первой волны и их потомками ситуация была сложнее. С одной стороны, они, бесспорно, были трудящимися, кормившимися собственной работой. Часть из них становилась арендаторами у феодалов, обычно на условиях уплаты десятой части урожая**. Другая часть, и, вплоть до конца XII века, меньшая, расселяется в городах. Но, с другой стороны, завоеватели-католики составляли в Святой Земле незначительное меньшинство, проживая среди враждебного (или, в лучшем случае, нейтрального) населения, превосходящего их количественно в десятки раз. И феодалы были вынуждены постоянно привлекать их в качестве военной силы для нескончаемых войн. То есть, они были и грудящимися, и военными одновременно.

Коллизия для жестко структурированного средневекового общества, действительно, была почти небывалая. Лишь как очень неполную аналогию, да и то более позднюю, можно привести английских йоменов или российских однодворцев. И все же йомены юридически оставались крестьянами, однодворцы же, несмотря на свой фактически крестьянский труд, относились к дворянскому сословию. Для крестоносцев недворянского происхождения четкий юридический статус так и не был определен: они так и остались промежуточной социальной группой. А с конца XII века эта юридическая проблема постепенно начала сходить на нет. Сала-диновы завоевания заставили почти всех католиков переселиться в города, а после смерти Саладина наступил полувековой мирный период, и отпала необходимость в постоянной военной службе. Все же следует отметить, что та грань, которая в Европе полностью отделяла дворянство от крестьян, в Святой Земле была в значительной степени размыта, и за годы крестовых походов многие из этих «католических однодворцев» пополнили ряды рыцарства.

Среди завоеванного населения более высокий статус имели христиане разного толка; причем до разрыва с Византией в начале XIII века наилучшим было положение православных греков. Они пользовались некоторыми льготами в налогообложении, а иногда и привлекались в войско. С армянами-монофизитами* отношения были более сложные, но в целом армяне оставались привилегированной группой. Более того, дворяне-крестоносцы охотно вступали в брак с представительницами армянской знати, а армянские князья женились на дочерях франкских сеньоров и рыцарей. Это было особенно заметно в графстве Эдесском, которое уже в тридцатые годы XIII века превратилось в процветающий франко-армянский анклав за Евфратом.

В менее выгодном положении находилась самая многочисленная часть населения. Мусульмане облагались гораздо более высоким налогом — от 30 до 50%, в зависимости от района и выращиваемой культуры. Им запрещалось также жить в Иерусалиме и некоторых портовых городах. В то же время, положение их не было каким-то особенно тяжелым, и во многом было даже лучше, чем под влас-ило единоверцев-мусульман. Интересно, в ЭТОЙ связи, свидетельство непримиримого врага крестоносцев — ;i рабского путешественника ибн Джу-байра, который около 1184 года писал следующее: «Мы двинулись из Тибнина по пороге, вдоль которой тянулись фермы, где живут мусульмане, пребывающие в великом благополучии под франками — да сохранит нас Аллах от подобного искушения... Мусульмане являются владельцами своих домов и управляют собой как сами разумеют... Сердца многих мусульман исполняются соблазна осесть там (во франкских землях), когда ОНИ видят положение своих собратьев в областях, управляемых мусульманами, ибо состояние тех весьма далеко от процветающего. К несчастью для мусульман, в странах, где правят их единоверцы, они всегда жалуются на несправедливость своих владык, но зато хкалят поведение франков, правосудием которых могут только гордиться».

Словам ибн Джубайра вторит и знаменитый арабский поэт и ученый Усама ибн Мункыз, который также всерьез опасается массового переселения мусульман под владычество крестоносцев. Усама, отнюдь не дружелюбно настроенный по отношению к франкам, хвалит справедливость их правосудия, каковую он испытал на себе — суд в его тяжбе с католиком принял сторону Усимы, а не своего единоверца. Отмечает арабский поэт и то, что христиане (в данном случае тамплиеры) дали ему возможность молиться Аллаху в своей собственной часовне. Вообще, исламские авторы подчеркивают, что в вопросах религиозной обрядности завоеватели были довольно веротерпимы: достаточно сказать, что в цитадели крестоносцев — Акре — было две мечети.

В сходном с мусульманами положении находилось и еврейское население Леванта. Им так же запрещалось жить в Иерусалиме, одинаковым было и налоговое бремя. Однако стоит отметить, что и мусульмане, и евреи не платили церковную десятину, что снижало фискальный гнет, а порой вызывало и недовольство некоторых христианских общин; в частности, на подобную несправедливость сетовали армяне Иерусалима. Да и в целом отношение к евреям в христианских государствах Востока было неплохим. Иудеи могли довольно свободно отправлять свои религиозные обряды, их никто не заставлял носить особую одежду, указывающую на их веру, что в Европе практиковалось постоянно и зачастую вызывало враждебность населения и преследования. В Сирии и Палестине за все двести лет не было ни одного еврейского погрома. Не применялась и практика гетто*, столь любимая в Европе: евреи могли свободно селиться в городах и заниматься любым видом деятельности по своему усмотрению.

Обзор национально-религиозной ситуации на Латинском Востоке будет неполным, если не упомянуть еще одну очень любопытную группу — т. н. туркопо-лов. Из них набирались вспомогательные отряды легковооруженной конницы сельджукского типа. Отсюда ясно, что туркополы являлись потомками сельджуков и сохраняли основные элементы их жизни и культуры. Однако происхождение туркополов до сих пор неясно. Возможно, это были турки, перешедшие из ислама в католичество, хотя такие переходы — редкое явление в тогдашнем обществе. Могли они быть и потомками от смешанных мусульманско-христианских браков — христианами по вере и турками по образу жизни. Наконец, это могли быть и турки-мусульмане, перешедшие II.-| сторону врага и давшие присягу на верность крестоносцам. В пользу первой из версий говорит, пожалуй, гот факт, что Саладин в 1169 году приказал перебить всех пленных туркополов. Смена веры — т. е. по сути предательство ислама, вполне объясняет эту ярость курдского властелина, вообще-то не отличавшегося особой кровожадностью. Да и в более поздние времена имелись прецеденты массового перехода из ислама в христианство — достаточно вспомнить крещеных татар на службе у русских великих князей.

Крестоносцы-завоеватели вполне органично влились в этот конгломерат народов и культур. Уже второе поколение «Христовых воинов» резко отличалось от своих фанатично настроенных отцов, так же как и от вновь прибывающих пилигримов. И несмотря на постоянную внешнюю войну (за исключением упомянутого мирного полувека 1193—1243 годов), которую вели христианские государства, в них самих установился довольно прочный внутренний мир. История Латинского Востока за все два века его существования почти не знает крупных народных волнений (чем, кстати, не могли похвастаться сопредельные мусульманские страны). Установился некий симбиоз — франки гарантировали закон и порядок, покоренные народы, почти не меняя образа жизни, платили установленные, не слишком обременительные, налоги. О сложившемся культурном феномене образно и эмоционально сказал еще в 1120 (!) году знаменитый хронист Фульхерий Шартрский: «Люди с Запада, мы превратились в жителей Востока. Вчерашний итальянец или француз стал галилеянином или палестинцем. Житель Реймса или Шартра теперь обратился в сирийца или антиохийца. Мы позабыли свою родную страну. Здесь же один владеет домом и слугами с такой уверенностью, как будто это его наследственное право с незапамятных времен. Другой берет в жены сирийку, армянку или даже крещеную сарацинку. Третий живет в семье местных., Мы все говорим на нескольких языках этой земли».

Установившийся на Латинском Востоке внутренний мир вскоре привел к оживлению хозяйственной жизни. Крестоносные государства в XII—XIII веках находились в цветущем состоянии, даже несмотря на постоянную войну и непрекращающиеся набеги регулярной сельджукской конницы или бедуинов-разбойников. Больших успехов достигло сельское хозяйство Леванта, значительно раньше и тверже Европы вставшего на путь товарного производства.

Достижениям сельского хозяйства, конечно, способствовало и то, что и побережье Леванта, и многие земли внутри страны вокруг Галилейского моря и по берегам Иордана были чрезвычайно плодородны, и на них можно было выращивать несколько урожаев в ГОД.

Прекрасный климат, хорошо налаженная ирригационная система каналов и сохранившихся еще от римских времен акведуков давали крестьянам возможность выращивать самые разнообразные культуры. Помимо традиционной пшеницы, возделывали и другие зерновые, в том числе просо. Очень большую роль к экономике играли виноградарство, садоводство и выращивание оливок. Значительным был экспорт этих товаров в Европу, где большой популярностью пользо-нались левантийское оливковое масло и многие сорта ими. На столы европейских вельмож поступали и эк-ютические средиземноморские фрукты. Интересно, что ныне известный всем абрикос для Запада был плодом абсолютно неведомым и приобрел популярность только после завоевания Святой Земли. Более того, абрикос стал пользоваться славой «богоугодной» еды и начал активно культивироваться в монастырях, откуда позднее распространился по всей Европе.

Агрикультура Восточного Средиземноморья дала западному миру и еще два чрезвычайно важных продукта — сахар и хлопок. В Леванте эти технические культуры выращивались почти исключительно на экспорт и с ростом товарно-денежных отношений постепенно занимали все большее место в экономике региона. Наконец, отдельную и немаловажную статью экспорта составляли ценные породы дерева, благовония и особенно пряности, торговля которыми приносила баснословные доходы и стала одним из главных факторов хозяйственного расцвета Леванта в XII—XIII веках.

Вообще, торговля в новых христианских государствах занимала исключительно важное место. Уже с середины XII века и особенно в первой половине XIII века коммерция, ориентированная на крупные импортно-экспортные операции, стала движущей силой всей левантийской экономики. Города Восточного Средиземноморья, и прежде всего портовые, превратились в процветающие торговые центры, привлекавшие купцов со всего света. В середине XIII века в Акре, ставшей важнейшей перевалочной базой мировой транзитной торговли, проживало более шестидесяти тысяч человек, она была одним из крупнейших городов мира, превосходя по населению такие большие города-столицы, как Париж, Рим и Лондон. Акра, Тир, Бейрут, Триполи и Лаодикея стали пунктами назначения для торговых путей на восток и с востока, превратились в место встречи Востока и Запада.

Рост левантийской торговли не мог не привлечь особенного внимания таких крупных торговых городов, как Венеция, Генуя и Пиза. Первоначально их интерес был сосредоточен на перевозке паломников, число которых значительно выросло после завоевания Иерусалима, крестоносных воинских контингентов и военного оборудования. Это приносило огромные доходы итальянским городам-республикам и стало одним из главных источников первоначального накопления капитала. По мало-помалу приоритеты начали смещаться, и уже к им чалу XIII века ушлые итальянские купцы взяли под свой контроль ле-иантийскую транзитную торговлю. В приморских городах появились кварталы и целые районы, принадлежащие генуэзским или венецианским купцам. В Тире венецианцы, пообще, владели третью города, при ■-JTOM пользовались правом экстерриториальности и имели огромные налоговые льготы. Генуэзский квартал и Акре занимал центральную площадь с церковью ell. Лаврентия и дворцом, где заседала судебная палата. Квартал имел собственные укрепленные ворота, свои пекарни, лавки и гостиницы для приезжих купцов.

Торговля давала итальянцам колоссальные диви-дсч1ды. Не слишком большой редкостью было получение от торговой сделки пятисот, а то и тысячи процентов прибыли. Но даже с учетом всевозможных налоговых льгот (тем более, что, например, у византийских или армянских купцов таких льгот не было), немалая доля этих доходов оставалась и в Святой Земле, оседая в карманах князей и феодалов; перепадало кое-что и простому населению. Именно небывалый размах торговых операций привел к уникальной для средневековья ситуации, когда в качестве феодов часто фигурировали не земельные владения, а различные финансовые платежи — доли от налоговых или портовых сборов, проценты с торговых сделок и т. д. В условиях нестабильного феодального землевладения — всегда можно было ожидать вторжения мусульман — это было своеобразной страховкой для сеньоров и рыцарей, позволяло им вкладывать средства в укрепление своих замков. И хотя феодальная знать не принимала непосредственного участия в торговых операциях — это противоречило неписаному рыцарскому кодексу чести — само ее богатство и даже, в какой-то мере, политическая власть основывались именно на успехах торговли.

Экономические преимущества княжеско-рыцарской элиты были хорошо подкреплены и юридическими козырями. Во второй половине XII века при короле Амаль-рихе был окончательно сформулирован и записан свод законов — знаменитые иерусалимские ассизы. До нас этот замечательный памятник средневекового права, к сожалению, не дошел: манускрипты с полной записью законов погибли при завоевании Иерусалима Салади-ном. Но до самого падения Акры господствовала устная традиция толкования этих законов; существовали и письменные комментарии, из которых наибольшей известностью пользовалась т. н. «Книга Жана д'Ибели-на». Ее автор сам был представителем княжеской верхушки, графом Яффы, и в его труде особенно подробно разобраны и политические моменты, и юридические процедуры, связанные с понятиями вассалитета и владения феодом, правила поведения рыцарей и пределы юрисдикции в отношении феодальных сеньоров.

Даже исходя из дошедших до нас источников, можно смело утверждать, что иерусалимские ассизы были действительно фундаментальным сводом феодального права. Причем ассизы отстаивали, если так можно выразиться, «феодализм в квадрате», феодализм в его наиболее ярких и чистых формах. В них были очень четко прописаны отношения вассалитета, жестко ограничивались полномочия центральной власти по отношению к владетельным баронам. Фактически крупные землевладельцы в своих вотчинах были почти полновластными государями, державшими и жизнь и имущество подданных в своих руках. Осудить любого феодала мог только суд пэров, т. е. сеньоров, равных ему по званию: Законодательные и политические возможности королей резко ограничивались и были фактически сведены к формальному принятию клятвы верности — оммажа. Впрочем, в XII веке — столетии перманент-пых войн, короли все же обладали еще немалым авторитетом как носители верховной власти. С наступлением же относительно мирной эпохи реальная власть королей начала стремительно уменьшаться; они дей-етвительно стали не более, чем «первыми среди равных». В конце концов и сам титул иерусалимского короля превратился просто в разыгрываемую карту, не дающую победителю в игре за него почти ничего, кроме морального удовлетворения. И если в Европе XIII век стал веком формирования централизованных государств и ограничения произвола князей и сеньоров, то в Палестине эти годы были временем консервации наиболее одиозных феодальных порядков.

Однако эта политическая раздробленность мало сказывалась на хозяйственной жизни государств Леванта, для которых первая половина XIII века была временем наивысшего экономического расцвета. Так, одна только Акра в 1240 году давала в виде налогов и сборов (без учета собственно прибыли торговых операций) около пятидесяти тысяч фунтов серебра в год, что превышало финансовые доходы короля Англии. В Триполи в XIII пеке было четыре тысячи шелкоткацких станков, не уступала ему и Антиохия. На рынках в Тире и Акре можно было приобрести товары со всех концов света — европейские сукна и мануфактуру, аравийские и индийские пряности, благородных скакунов из Средней Азии. До тех пор, пока монголы в середине XIII века не перерезали Великий шелковый путь, в Левант приходили караваны даже из далекого Китая.

Огромные доходы, которые приносила левантийская торговля, особенно торговля пряностями, позволяли вкладывать значительные средства в строительство, в повышение уровня жизни. Знакомство крестоносцев с высокоразвитой исламской культурой ввело в обиход христиан многие ее достижения. Одним из подобных завоеваний стал серьезный успех гигиенических процедур, чего почти не знала тогдашняя Европа. В городах существовали десятки бань, некоторые из них могли вместить до тысячи человек. Среди женщин в моду вошло употребление косметики; возникло даже нечто вроде салонов, красоты, где женщины могли и пообщаться, и уделить внимание своей внешности. В многочисленных госпиталях иоаннитского и тевтонского орденов могли получить весьма разнообразную пищу, а также врачебную помощь не только паломники, но и городская беднота. В домах дворян и крупных купцов обычным делом были бассейны и фонтаны.

И все же, несмотря на некоторое взаимопроникновение христианской и мусульманской культур, его степень не стоит преувеличивать. «Христовы воины» отнюдь не слились с покоренным населением; каждая национальная и религиозная группа жила обособленно, по существу, замыкалась сама на себя. Дворянин мог знать несколько языков страны, в целях облегчения общения, но, например, за все два века господства христиан, ни одна арабская книга не была переведена на общеупотребительную в среде католиков латынь. Впрочем, точно так же и мусульмане принимали привнесенную западную культуру. Латинский Восток представлял собой совершенно замечательный конгломерат культур, каждая из которых сохраняла свою самобытность.