|
||||
|
|
ВИЗАНТИЙСКИЕ ИСТОРИКИ, ПЕРЕВЕДЕННЫЕ С ГРЕЧЕСКОГО ПРИ С. ПЕТЕРБУРГС...ВИЗАНТИЙСКИЕ ИСТОРИКИ, ПЕРЕВЕДЕННЫЕ С ГРЕЧЕСКОГО ПРИ С. ПЕТЕРБУРГСКОЙ ДУХОВНОЙ АКАДЕМИИ Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнинов (1118-1180). ТРУД ИОАННА КИННАМА (перевод под редакцией профессора В. Н. Карпова). САНКТ ПЕТЕРБУРГ. В ТИПОГРАФИИ ГРИГОРИЯ ТРУСОВА. 1859 От Санктпетербургского Комитета Духовной Цензуры печатать позволяется. Сентября 16 дня 1858 года. Цензор Архимандрит Фотий. КРАТКОЕ СВЕДЕНИЕ О КИННАМЕ И ЕГО ИСТОРИИ. ### Писатель предлагаемой здесь Истории, Иоанн Киннам, или, по латинскому произношению, Циннам (Cinnamus) происходил, вероятно, от итальянской фамилии Циннамов или Синнамов. По крайней мере, эта фамилия встречается у некоторых римских писателей и представляется, как туземная. У Марциала, например, приводится некто Киннам брадобрей (Cin. tonsor) и вместе римский всадник (eques romanus), которого имя сделалось предметом одной из Марциаловых эпиграмм (Lib. 7, Frigr. 63). Об итальянском происхождении Киннама свидетельствует и сохранившаяся в Риме старинная надгробная надпись: "reliquae. Cinnami. Ti. Caesaris, Avg. Faustiani". Есть также основание думать, что члены этой фамилии впоследствии жили в Апулии, как явствует из диплома барского архиепископа Иоанна данного ему, по показанию самого диплома, "quadragesimo anno imperii Constantini, simulane cum coregnate Romano porphyrogenito filio ejus, sereissimis Imperatoribus". Еще позднее, именно под 951 годом по Р. Х., упо-{I}минается о Пандоне Клирике, как о сыне Киннама, императорского спатария 1*, который некогда был и судьею в Ювенанте. Из этого видно, что во времена императоров Киннамы занимали в Италии уже значительные должности, и отсюда, как лица должностные и замечательные, могли переселятся в Константинополь и Фракию. Доказательство встречаем у Иоанна Кантакузина (Lib. 3, cap. 26, 89, 95 et 97), который упоминает о нескольких лицах этой фамилии в пределах восточной римской империи и причисляет их к тем, которые назывались тогда рхovtec и процветали при Палеологах. ______________ * 1 Спатарий - имя важного достоинства в константинопольской империи. Лица, имевшие этот сан, почитались телохранителями царя и принадлежали к его свите. Carol. du Fresne Not. ad Alexiadem p. 259. Название спатария произошло от слова "spata", означавшего обоюдоострый меч значительной длины, который спатарии носили при левом бедре на железной или медной цепочке (Diod. Sic. lib. 5). От этого слова, по всей вероятности, произошло название шпаги. Итак, историк Иоанн Киннам происходил от старинной и довольно благородной фамилии. Из его сочинения явствует, что он жил в царствование императора Мануила Комнина, следовательно, во второй половине двенадцатого века, и постоянно проходил поприще военной службы, ибо сам пишет (Lib. 1, c. 1), что еще, не вступив в юношеский возраст, почти безотлучно находился в лагере Мануила и учавствовал во всех войнах, которые этот государь вел на обоих материках тогдашней восточной империи; а в другом месте (Lib. 5, c.18) говорит, что он принадлежал к свите сего царя во время {II} осады Зевгмина. О воинских подвигах Иоанна Киннама свидетельствует и Никита Хониат (Lib. 2, n. 5), говоря, что Киннам воевал против тирана Андроника, когда последний стоял лагерем в вифинском Леопадиуме. Но представляя, что вся жизнь Иоанна Киннама посвящена была военной службе, нельзя не удивляться, каким образом с этою службою мог он совместить должность царского грамматика, которую, действительно, нес, и которая требовала занятий гражданских, даже ученых; потому что царскими грамматиками и царскими писцами, по свидетельству Иеронима Бланка, в прологе ad commentarios rerum Aragonensium, назывались нотариусы, или составители официальных документов. В этом же смысле слово "yрauuatikoc", кажется употреблял и Пахимер (Lib. 1, c. 19; lib. 3, c. 11; lib. 5, c. 26). А с понятием о должности нотариуса в те времена тесно соединяли понятие о человеке ученом; потому что грамматик, как замечает Диомед (Lib. 2 de arte gram.), по-латыни значит ученый (litteratus). Наименование Киннама царским грамматиком делает несомненною и ту историческую истину, что к числу придворных должностей относилась тогда и должность грамматика, хотя в списках чинов тогдашнего константинопольского двора она и не значится. Впрочем для нас не слишком важно и даже мало известно то, что совершил Киннам на поприще военной и гражданской службы. Его имя увековечено не бранными подвигами и не деловыми бумагами, а замечательною книгою, давшею ему почетное место в ряду византийских историков. Получив, как гово-{III}рят, прекрасное воспитание и обогатившись обширными, по тогдашнему времени, познаниями в науках не только светских, но и духовных, Иоанн Киннам сознал в себе довольно силы описать современное ему состояние византийской империи под преемственным управлением двух ее государей - Иоанна и Мануила Комниных. Но решившись писать только о том, чего был самовидцем и ближайшим свидетелем, царствование Иоанна обозрел он кратко, - в одной первой книге своей Истории; потому что в год его смерти еще не родился. Зато тем охотнее и обстоятельнее описал он события, относившиеся ко времени царствования Мануилова, в которых нередко сам участвовал и мог верно следить за их ходом и связью. История Иоанна Киннама имеет и постоянно выдерживает частный свой характер. Особенности ее можно замечать, как в духе и тоне исторических сказаний, так и во внешнем изложении их. Описывая самый грустный период византийской империи, когда она, с моря и суши теснимая турками, ожидала искреннего участия и бескорыстной помощи от христианской Европы, но, вместо союзников, встречала в ее полчищах новых врагов и разорителей, Киннам нередко затрагивает коварную политику римских пап и германских императоров. На эту черту его Истории западные критики смотрят, как на выражение врожденной грекам ненависти к латинскому племени: но когда и от чего она могла сделаться врожденною? Ее мог породить только дух нововведений и самовластья римской Церкви; ее укоренили хищничество и притязательность крестоносцев, и увеко-{IV)вечили тайные и явные домогательства римской пропаганды. Что же касается до внешних особенностей Истории Киннама, то с этой стороны на первом плане является кудрявость его выражения, иногда щегольство иностранными словами и софистическими оборотами речи. Впрочем Киннам в периодах краток и выражениях ясен, исключая те случаи, в которых он допускает небыкновенную сложность речений. Язык его, как и других писателей следующего века, есть почти верный сколок языка Прокопиева. История Иоанна Киннама в первый раз списана была с ватиканской библиотеки Исааком Воссием, и по этому списку, к сожалению, не имеющему последних листов, в 1652 году издана Корнеллием Толлием в Трайето. Это первое издание Киннама вышло с латинским переводом и примечаяниями. Но Толлиев латинский перевод был крайне неисправен и во многих местах неверен, а примечания вовсе не объясняли тех мест Истории, которые особенно требовали объяснения. Поэтому за толлиевым изданием последовало более исправное издание Дюканжа, которое в последних уже десятилетиях нынешнего века снова сверено с ватиканским кодексом и издано Августом Мейнекием. С этого Мейнекиева или боннского издания мы переводим Киннамову Историю на русский язык, и делим ее, как она разделена в ватиканском кодексе, на семь книг. {V} СОДЕРЖАНИЕ Книга 1. Важность и цель Истории; предмет и пределы Истории К. (1). Поход Иоанна в Азию; отнятие у персов взятой ими некогда Лаодикии и возвращение в Византию. Второй поход в Азию. Искусное отнятие у персов Созополя (2) и Иерокорифитиса с некоторыми другими сторожевыми постами, и возвращение в Византию. Поход в Македонию, война со скифами и совершенное поражение их (3). Третий поход Иоанна в Азию против персов, разбитие их и обращение многих в христианскую веру; война его с гуннами или венграми на берегах Дуная, повод к ней, разбитие венгров и возвращение в Византию (4). Отложение сербов и наказание Критопла. Вторичный поход Иоанна к Дунаю с целью возобновить Браничев; замысл гуннов напасть на царя; отступление его от Браничева и арьергардное дело с гуннами; поход Иоанна в Азию для отнятия у персов города Кастамона, и торжественное возвращение его в Византию (5). Смерть царицы Ирины и потеря Кастамона; поход Иоанна против гангрского правителя Магомета и союз его с иконийским султаном; обратное взятие Кастамона {I} и Гангр (6). Война Иоанна против исаврийца Левуния; осада и взятие Аназарба (7). Осада и взятие Антиохии и присоединение войск правителя ее Боэмунда к войскам царя; поход Иоанна в верхнюю Сирию; взятие Пизы и города Сесера (8). Осада Неокесарии; мужество юного Мануила; возвращение Созополя; попытка царя занять острова на озере Пасгусе; возвращение его в Киликию и намерение вверить ее правление сыну Мануилу; предвещания об имеющем быть царствовании Мануила; смерть старших сыновей Иоанна (9). Причина и обстоятельства смерти самого царя; завещание царства Мануилу; воцарение Мануила (10). Книга 2. Первые дни царя Мануила в Киликии: ответ его на требование антиохийских послов и возвращение в Византию через землю персов (1). Дружеское обращение его с братом, и вызов дяди из ссылки; на упразднившийся патриарший престол поставление нового патриарха Михаила (2). Отправление сухопутного и морского войска против правителя Антиохии Раймунда; прибытие Раймунда в Византию и прощение его (3). Вступление Мануила в брак с Ириною и переезд его в Вифинию для построения там крепости; возвращение оттуда, по случаю болезни его сестры, Марии: борьба ее против посягательства своего мужа, кесаря Рожера, на византийский престол (4). Война Мануила с персами за опустошение города Праканы и разбитие их; вступление персов во Фракию; по сему поводу поход царя в Паннонию и переписка его с султаном иконийским; разбитие передового султанова войска и второе письмо к султану; сожжение города Филомелиона и освобож-{II}дение содержащихся там пленных римлян. Новое сражение с персами и новое поражение их. Расположение персидского войска под Икониею (5). Стремление Мануила сразиться с персами, управляемыми самим султаном; отступление и бегство персов; запальчивое и слишком далекое преследование их; замешательство в римском войске; стратигема царя; отражение неприятелей; осада Иконии; снятие осады; письмо к султану и его супруге и возвращение в Византию (6). Возобновление войны между иконийским султаном и римлянами; расположение римского войска; наезднические подвиги царя; малодушие брата его Иоанна; мнение писателя об отваге Мануила; возвращение римлян в лагерь; отражение нападения персов римлянами; сообразительность царя; замысл севастократора Исаака (7). Поражение римской пехоты; упадок мужества в римском войске и расстройство его; наступательное движение римлян и поражение персов; речь Мануила к войску о необходимости порядка и дисциплины; отправление одного перса к султану с угрозами Мануила; заключение мира с султаном (8). Нападение римлян на отряд персов, возвращавшийся домой после набега на пограничные места римской империи; наездничество Мануила при этом случае и получение раны в ногу; способ лечения раны; поселение пленных и возвращение в Византию (9). Низвержение патриарха Космы по поводу лжеучения Нифонта и образ деятельности Мануила в этом случае (10). Поход Мануила против иконийского султана и заключение мирных условий (11). Крестовый поход; посольство Мануила к вождям крестоносцев и ответ их послам; органи-{III}зация крестоносного войска и многочисленность его (12). Прием крестоносцев в пределах византийской империи; вражда между крестоносными войсками и византийскими подданными; сражение византийского войска с крестоносцами (13). Движение крестоносцев к Византии; меры к охранению Византии; сражение крестоносного и византийского войска; гибель крестоносцев на долинах Хировакхийских; высокомерие Конрада; осматривание укреплений Византии; переход крестоносцев в предместье Пикридион (14). Переписка Конрада с Мануилом; сражение крестоносцев с византийцами; письмо Мануила к Конраду и угрозы Конрада (15). Новое письмо Мануила к Конраду; переправа крестоносцев чрез Геллеспонт; проводник их от византийского двора и предложение союза со стороны царя; разбитие крестоносцев персами; упадок духа в крестоносцах (16). Крестоносцы германские (галльские); дружеские отношения Мануила и Людовика VII; пребывание Людовика VII в Византии (17). Возведение на патриарший престол Николая Музала и отречение его от престола; на место Николая возведение Феодота; возвращение алеманов от Филомелиона в Никею и встреча их с германцами; взаимная вражда крестоносцев; письмо Мануила к Конраду (18). Возвращение Конрада к Геллеспонту; пребывание его в Византии; отправление его в Палестину; отплытие из Палестины в Фессалонику и свидание там с Мануилом; возвращение Людовика VII из Палестины и случайности на пути (19). По смерти Конрада, власть его наследует Фридерик и причина этого события (20). Книга 3. Сицилийский граф Рожер домогается {IV} лонгобардского королевства и изгоняет из Италии Лотария (1). Провозглашается лонгобардским королем; просит невесты своему сыну из царского рода Комниных; не получив желаемого, разоряет греческие области и берет Корциру (2). Мануил идет войною на скифов; переправляется чрез Дунай и другие реки; вступает в битву со скифами разбивает их (3). Опаздывает морским походом в Сицилию; отправляет флот и войско для возвращения Корциры, но не достигает своей цели (4). Отправляется сам под Корциру; посылает часть флота против Рожера; употребляет новые усилия для взятия Корциры и показывает свою неустрашимость; разбивает сицилийский флот и принуждает к сдаче Корциру (5). Посылает флот в Анкону, а сам идет походом в Далмацию; неудачная экспедиция флота; опустошение Далмации; взятие многих городов и города Галича и выселение тамошних жителей в Сардику (6). Мануил ведет войну с Далмациею и с поспешившею ей на помощь Венгриею (7). Одерживает победу над сербами и далматами (8). Преследует неприятелей, единоборствует с Вакхином и берет его в плен; возвращение римского флота из Италии; преданность далматов Мануилу (9). Царь идет войною на гуннов; опустошает неприятельскую землю между Дунаем и Савою; выводит оттуда множество народа; поселяет его внутри своей империи; осаждает и берет Зевгмин (10). Возвращается в землю гуннов, чтобы сразиться с самим королем; посылает Бориса для фуражировки; мирится с гуннским королем и возвращается в Византию (11). Отвергает мирные условия Вильгельма {V} и снаряжает флот для войны с Вильгельмом; идет с войском против гуннов; оканчивает войну с гуннами миром (12). Неудачное нападение Константина Ангела на сицилийский флот и плен самого военачальника (13). Отправление Андроника в Киликию и Исаврию для обуздания Тероза; поход и смерть антиохийского князя Раймунда; путешествие кесаря Иоанна в Антиохию (14). Неудачная осада Мопсуестии и поражение Андроника (15). Обращение Мануила с Андроником; замысл Андроника против царя; примерные сражения (16). Причина Андрониковых замыслов; коварные сношения Андроника с восточными и западными соседями римской империи; равнодушие Мануила; дерзость Андроника (17). Посягательство Андроника на жизнь царя; хладнокровие и сообразительность Мануила (18). Мануил спешит вывести войско на Дунай для отражения гуннов; бегство их; битва Василия с гуннами и поражение его; Гейза просит мира у Мануила (19). Книга 4. Мануил ведет переговоры с Фридериком по случаю сватовства Фридерикова за Мариею; замышляет покорить Италию (1). Для достижения этой цели Палеолог вступает в условия с Басавилою; Дука завоевывает Флавиану (2). Палеолог овладевает Вестиею и Баром (3). Берет Тран, Ювенант и, поразив Ричарда, вступает в Антр (4). Дука обозревает Монополь, принимает посольство от папы и дает монополитам месяц сроку для сдачи города (5). Римляне помогают Басавиле; царь присылает в Италию свежее войско; Дука осаждает и берет замок Боск (6). Римляне овладевают Монополем, Равенною и другими городами; болезнь, по-{VI}стрижение и смерть Палеолога (7). Басавила, действовавший отдельно от Римлян, снова соединяется с ними; Дука берет город Полимилий, Молиссу, и Мазавру; римляне приближаются к Таренту и обогащаются добычею (8). Римляне осаждают и после семидневной осады берут Монополь (9). Дука пишет царю и просит войска; овладевает городом Остунием и идет к Брундузию; дни Пасхи; единоборство; Брундузий отворяет ворота римлянам; покорность Алиция (10). Морское и сухопутное сражение римлян с Вильгельмом; Дука находит способ возбудить римлян к мужеству; поражение сицилийцев; осада и взятие внешней стены Брундизия (11). Прибытие Алексея в Италию; вторичное движение Вильгельма на римлян; продолжение осады Брундузия (12). Первая битва с войсками Вильгельма; вторая битва и поражение римлян (13). Негодование царя и новая экспедиция в Италию; успешное действие римских войск и противодействие папы (14). Плен и тюремное заточение римских военачальников; письма царя к римским военачальникам и к Вильгельму; ответ сицилийских сановников царю; прекращение войны (15). Враги на востоке; распря между византийскими проповедниками и истолкователями Слова Божия (16). Царь предпринимает поход в Азию против Тероза и Ренальда; бегство и укрывательство Тероза; очищение киликийских городов (17). Ренальд просит царя о милости и предлагает ему сдать акрополь Антиохии; рассказ о поступке его с кипрским архиереем; приход его к царю в униженном и рабском виде; постановление царя посылать епископа в Антиохию из Византии (18). Просьба Балдуина о свидании с Ману-{VII}илом; рассказ о Феодоре Стипиате (19). Встреча Балдуина и прием его; ходатайство Балдуина об антиохийцах; пришествие Тероза к царю в виде жалкого просителя; торжественное вступление Мануила в Антиохию (20). Нураддин разными уступками отклоняет царя от войны с ним; царь, выехав на охоту, встречается с сарацинским отрядом и обращает его в бегство; рассказ о том, как Балдуин повредил себе руку, и как царь исцелил ее; возвращение царя в Византию и вступление в нее с триумфом (21). Новое нашествие Мануила на персидскую землю и опустошение ее пределов; неустрашимость его и отвага в битвах; он один преследует целое неприятельское войско (22). Принимает персидских послов; опять вторгается в персидские пределы чрез Филадельфию; ночной поход с фонарями; речь царя к Солиману, чрез подосланного им Пупаку; отступление его и борьба с неприятелем в теснинах (23). Персы нападают на Малую Фригию и грабят ее; царь собирает союзные войска на Востоке и на Западе и приготовляет средства для содержания их; султан возвращает взятые им города и чрез послов просит у Мануила прощения; встреча Контостефана с персидским отрядом; условия с султаном; набег и бегство скифов (24). Книга 5. Смерть царицы Ирины; отъезд царя в Сардику; война с Венгриею и повод к ней (1). Мануил устрояет дела Сербии (2). Прибытие в Византию Кличестлана; торжественное его принятие; несостоявшаяся церковная процессия; землетрясение в Византии; праздники по случаю прибытия Кличестлана; договор с Кличестланом; посольство от персидских {VIII} филархов. Посольство Мануила в Триполь за невестою; посольство его с тою же целью в Антиохию; второй брак Мануила (4). Поход Мануила к пределам Венгрии; занятие его делами Сербии; намерение его овладеть землею гуннов и сочетание браком Марии с Белою (5). Усиление Нураддина на Евфрате; битва его с дуксом Киликии Константином и намерение овладеть Антиохиею; дела в Венгрии отвлекают внимание царя от Востока; поход его на берега Савы; письмо его к Стефану (6). Стефан с союзными войсками намерен отразить Мануила; папа не имеет права раздавать престолы королям и императорам (7). Мануил переправляется чрез Дунай; посылает одного римлянина в неприятельский лагерь для переговора с Владиславом; ответ Владислава; царь мирится с Стефаном и напрасно убеждает зятя Стефана отказаться от своих прав на венгерский престол; однакож впоследствии, для спасения Стефана отправляет значительное войско (8). Посылает в Киликию доместика Алексея, для удержания Нураддина; берет меры против преобладаний Фридерика; восстановляет на престоле низверженного папу Александра; речь Халуфы к венетам (9). Король пэонян снова занимает Сирмий; Мануил приготовляется к войне с ним и для этого отправляет посольство к Ярославу (10). Рассказ о бегстве Андроника из темницы (11). Посольство Мануила к другим князьям Тавроскифии и письмо к Ярославу; вступление в союз с царем Фридерика и Эрика; сбор союзных войск (12). Сношения с Мануилом иерусалимского короля Амальрика по поводу сватовства; отправление войска и флота на помощь осажденному Стефаном Зевгмину; гунны, для скорейшего взятия Зевгмина, строят флот на Дунае, но терпят поражение; отравляют Стефана старшего и берут Зевгмин (13). Прибытие Мануила к армии и переправа ее чрез Дунай; осада Зевгмина (14) Совет Мануила с своими военачальниками и план войны; третий приступ к Зевгмину (15). Взятие Зевгмина и разграбление его; подробности при осаде и взятии этой крепости; Мануил принимает послов Стефана и, после нескольких упреков, дает гуннам мир (16). Покорение Далмации; возвращение Мануила в Византию (17). Книга 6. Рассказ о делах возвратившегося из Тавроскифии племянника Мануилова Андроника и о причинах, по которым произнесена ему Церковью анафема (1). Спор о славе Христовой; беседа Мануила с Димитрием; познания, здравомыслие и способности царя; беседа его с Евфимием, епископом Новых Патр; по случаю спора о славе Христовой, Собор в Византии; твердость Мануила и преданность его Церкви (2). Гунны снова намереваются занять Сирмий; совет римских военачальников; бегство их от неприятеля; нападение Мануила на землю гуннов со стороны Эвксинского Понта и Тавроскифии (3). Прибытие Эрика в Сардику и причина его прибытия; гунны снова отнимают Далмацию и берут в плен Халуфу (4). Гимнастика Мануила и повреждения бедра и руки; прием гуннских послов и прибытие в Сардику (5). Измена Алексея Аксуха; рассказ о мужестве Мануила при выездах на охоту; доказательства измены Алексеевой; постриженние Алексея в монахи (6). Отправление Андроника в Сирмию против гуннов; боевой порядок римского войска; битва; поражение гун-{X}нов; трофеи римлян (7). Возобновление византийских стен; устройство водопроводов; уничтожение обычая продавать себя в рабство; постановление не вступать в тяжбу с монастырями за имение; определение праздничных и непраздничных дней; перенесение в Византию священного камня (8). Отправление флота и войска в Египет; участие в этой войне иерусалимского короля; неудачный исход войны (9). Заключение венетов в государственные темницы; рассказ о дарованных этому народу правах торговли в Византии и в римской империи; изгнание венетов при царе Иоанне и уступка Иоанна; дерзость их и арест при Мануиле; бегство их в отечество; нападение их на римские острова и новое бегство; письмо к ним Мануила (10). Расстройство дел в Киликии; прибытие в Византию правителя Саксонии; волнения в Сербии и Венгрии; на венгерский престол вступает Бела; сражение Мануила с сербским архижупаном и разбитие архижупана (11). Вооружения против римлян на Востоке; осада Анконы алеманами и венетами; защита этой крепости итальянскою правительницею; разбитие алеманов и венетов; сношение Мануила с султаном Ликаонии; расстройство неприятельского союза (12). Молчаливое Слово Мануила; его ум и способности (13). Книга 7. Действия Кличестлана; посольство его к Мануилу с предложением передачи занятых им римских городов; обман Кличестлана; отправление войска для занятия Амасии; ослепление Кантакузина (1). Обновление Дорилеи; разбитие Санисана; нерешительность Гавры под Амасиею; посольство Фомы к Кличестлану; сведения о Фоме (2). Движения Мануила на Риндак; дезертирство войск; новые схватки с не-{XI}приятелями; жестокое наказание дезертиров; новое посольство от Кличестлана; приготовление Мануила к войне с Кличестланом; направление войск к Иконии и отправление флота к Египту (3).... краткое обозрение доблестных дел блаженной памяти царя и порфирородного господина, иоанна комнина, и повествование о делах славного сына его и порфирородного господина, мануила комнина ТРУД ЦАРСКОГО ГРАММАТИКА ИОАННА КИННАМА. КНИГА 1. 1. Древние мудрецы не почитали делом маловажным заниматься и Историею; напротив, весьма многие из них даже прославились этим. Один за предмет своей Истории брал дела эллинов; другой раскрывал воспитание Кира в его детстве и рассказывал о подвигах, которые он совершил в мужеском возрасте. Так как настояла опасность, чтобы события, случившиеся задолго, не пришли в забвение; то они начертывали их в книгах, будто на вечных столпах, и сведения о них передавали дальнейшему потомству. Таково дело историка. Но я думаю, что приступающие к подобному труду не недостойно цели, должны быть хорошо зна-{1}комы с каждым событием и свободны от всех забот и хлопот, непрестанно вплетающихся в эту жизнь; а у нас нет, сколько нужно, ни того, ни другого. Из-за этого, однакож, не должно умалчивать о тех делах, которые случились в наше время, а надобно стараться, чтобы представляющийся нам благоприятный случай не прошел без пользы. И он не пройдет, если мы, решительно оставив повествование о всем другом, что входит в общественную человеческую жизнь, опишем дела двух царей, из которых один окончил дни свои прежде, чем родились мы на свет, а другой процветал при нас и умер, оставив царство еще несовершеннолетнему сыну 1*. ______________ * 1 То есть Алексею II Комнину, у которого впоследствии Андроник отнял престол вместе с жизнью. Эти государи - Иоанн и Мануил Комнины. Как жил тот, от которого произошли оба они (один, - восстановив в себе царскую власть отца, а другой - деда) и как управлял он общественными делами римлян, о том довольно, думаю, сказано людьми, описывавшими его подвиги; так что нам нет нужды повторять сказанное. Не нужно, говорить и о том, как он восстал на занимавшего тогда царский престол Никифора 2*, уже глубокого старца и бывшего на западе дней своих; потому что люди, писавшие не по ненависти к нему, подробно опи-{2}сали, как я сказал, все это. Впрочем, дела Иоанна будут пересказаны мною кратко, как бы в общем обзоре; потому что в его время, повторяю, я еще не родился. Что же касается до царствовавшего после него Мануила, то не знаю, может ли кто лучше меня рассказать его историю; потому что мне, даже прежде, чем достиг я юношеского возраста, довелось участвовать во многих его походах на обоих материках. Таково мое намерение; теперь время приступить к самому рассказу и начать нашу Историю. ______________ * 2 Разумеется Никифор Вотаниат, который низвергнут был с престола Алексеем I Комниным, отцом царя Иоанна. 2. По кончинен Алексея, Иоанн принял царство, которое еще прежде было завещано ему отцом 1*, и позанявшись, сколько позволяло время, политическими делами, поспешно отправился в Азию. Близ фригийских рек Лика и Капра есть город по имени Лаодикия 2**. Когда-то в прежнее время он взят был персами; а теперь царь задумал возвратить его римской империи, и для того послал к нему значительное войско. Так как от этого города невдалеке находилась Филадельфия, то царь расположил в ней свой стан и окопал его рвом. Для осады Лаодикии сперва выслал он из Филадельфии с войском одного преданнейшего ему полководца, Иоанна, который производил свой {3} род из Персии, а потом, немного спустя, пошел и сам во главе всего войска, и при первом нападении овладел городом. В то время в этом городе случилось вообще много варваров, и одних важнейших по ихнему особ не менее восьмисот, между которыми находился также отличный знаток воинского искусства, Пихара. Итак, оставив тогда в Лаодикии достаточный гарнизон и исполнив, как следовало, все нужное, царь возвратился в Византию. Чрез несколько времени осадил он также Созополь 3***, и без всякого труда присоединил его к римским владениям. Я скажу, как это произошло. Созополь принадлежал к числу замечательнейших некогда азийских городов. Он построен на высокой и скалистой местности, и с одной своей стороны совершенно неприступен, а с другой - доступ к нему очень тесен, так что по этому пути нельзя ни придвинуть к нему машину, ни употребить в дело какое-нибудь стенобитное орудие; да и самые люди с этой стороны едва могут вступать в него только в небольшом числе. Таково было положение Созополя. У царя Иоанна сперва не было никакой надежды взять его; но потом родилась в нем такая мысль, которая без труда доставила римской державе город, а самого царя покрыла великою между всеми людьми славою. Я расскажу, в чем состояла она. Призвав к себе двух из своей стражи воинов, Пактиа-{4}рия и Декана, царь приказал им с отрядом войска идти прямо к городским воротам и стрелять из луков в стоящих на стене неприятелей, когда же сии последние выйдут из города,- нисколько не стыдясь, обратиться в бегство и бежать до тех пор, пока увлекающееся преследованием неприятели не оставят далеко назади теснину; тогда, вдруг поворотив коней, скакать к воротам города и, упредив неприятеля, занять местность. Итак, они пошли как бы на приступ против города. Варвары, увидев приближение их, вдруг отворили ворота и, выбежав, устремились на них с величайшею быстротою. Римляне показали тыл и были далеко преследуемы. В это время один из упомянутых вождей проворно поворотил назад, а за ним последовало множество и других римлян. Дошедши до ворот, они сошли с коней и стали перед городом. Вслед за этим и тот (бежавший) отряд римлян, заметив, что сделано его товарищами, быстро понесся назад,- и неприятели, очутившись в средине между римлянами, рассеялись, кто куда, по окрестным полям,- и город был взят. ______________ * 1 Алексей I Комнин завещал царство сыну своему, Иоанну, тотчас по его рождении (Ann. L. 6, р. 167, 168). ** 2 Лаодикия была главным городом Фригии. Плиний (L. 5, с. 29) говорит о ней так: "celeberrima urbs Laodicea imposita est Lyco flumini, latera alluentibus Asopo et Capro, appellata primo Diospolis, deinde Rhoas". *** 3 Созополь - город Памфилии. (См. Ник. Хон.). 3. Возвращаясь оттуда, царь взял крепость Иерокорифитис и многие другие наблюдательные посты в смежности с Атталою 4*, а потом {5} прибыл в Византию. Однакож здесь оставался он недолго и должен был отправиться в Македонию; потому что тогда перешло чрез Дунай и вторглось в пределы римской империи огромное войско скифов. Но так как в это время наступала зима, то царь остановился зимовать в городе Берое,- частью для того, чтобы приготовиться к войне, а еще более для того, чтобы расположить к себе некоторых скифских филархов 5**, и, чрез то произведши между ними разделение, без труда победить остальных. К весне успев уже посольствами привлечь многих на свою сторону, он выступил против прочих и решился кончить с ними дело войною. Когда обе армии вступили одна с другою в сражение,борьба до некоторого времени оставалась в колебании, так что сам царь был ранен стрелою в ногу. Но наконец римляне усугубили свое мужество, - и скифы были разбиты наголову, так что одни из них легли на месте, а другие забраны были в плен. Некоторая же немаловажная часть их, возвратившись в стан, не хотела бежать далее, но решилась с женами и детьми снова выдержать опасность боя, воспользовавшись своими телегами, которые они крепко связали одну с другою, и, покрыв их воловьими кожами, поместили {6} в них своих жен и детей. Итак, опять началось сражение упорное и полилась кровь с обеих сторон. Прикрываясь своими телегами, как стенами, скифы наносили римлянам чувствительный вред. Заметив это, царь хотел сойти с коня и пешком в рядах своих воинов вступить в бой. Но когда римляне не одобрили его намерения,- он приказал окружавшим его бердышникам (это были британцы, издавна служившие римским царям) подойти и рубить бердышами скифские телеги. Это дело тотчас же начато, - и царь овладел самым станом скифов. Потом весьма многие и из тех, которые старались спастись бегством, по любви к оставшимся в плену, сами собою сдались царю, поселены на римских землях, вписаны в военное сословие и долго оставались в нем. ______________ * 4 Под именем Атталы здесь разумеется город Памфилии, иначе называемый Саталою. Он лежал на берегу Средиземного моря и был главным городом области. Основание его приписывают Атталу (Strabo). ** 5 Филархом назывался начальник племени, которого каждое племя избирало из среды себя. Скифские племена обыкновенно находились во взаимном союзе и составляли один народ. Nicet. Поход Иоанна в Македонию совершился в 1123 году. 4. Так совершился переход скифских племен в римскую империю. После того царь опять имел дело в Азии. Не ожидаемый тамошними жителями-варварами, особенно по причине зимнего времени, царь одних между ними совершенно поработил, а других еще в большем числе обратил к православному учению, и чрез то увеличил римское войско. Еще не занимавшись полевыми работами, эти варвары, подобно скифам, питались только молоком и мясом и, поставляя свои палатки рассеянно по полям, легко доставались всякому, кто хотел напасть на них. Так прежде жили и персы. Война же между {7} римлянами и гуннами 1*, обитающими в стране за Дунаем, возгорелась по следующей причине. У короля Пэонии, Владислава 2**, было два сына, Аллузий и Стефан. Стефан, как старший, по смерти их отца, сам собою принял власть; а другой убежал и пришел к царю, потому что у гуннов есть обычай, что, когда государь умирает и оставляет детей,- братья живут вместе во взаимном согласии, пока тот, который правит государством не сделается отцом дитяти мужеского пола: а как скоро у него родится сын, другому позволяется жить в стране не иначе, как с выколотыми глазами. Вот по этой-то причине Аллузий и пришел к царю. Царь рад был видеть этого человека и принял его с любовью,- тем более, что женат был на дочери Владислава Ирине, женщине преимущественно пред всеми скромной и исполненной редких добродетелей. Все, что получала она от царя-супруга и из государственной казны, ни детям не берегла в наследство, ни расточала на излишние украшения и рос-{8}кошь, но во все время своей жизни благодетельствовала каждому, кто просил ее о чем-нибудь. Создала она и монастырь в Византии во имя Вседержителя,- такой монастырь, который, по своей красоте и величине, относится к числу особенно замечательных. Такова-то была эта царица. Король гуннов, услышав о брате, отправил к царю послов и просил выслать его из римской земли, но, не убедив царя сделать это, переправился чрез реку Дунай и, осадив лежащий при ней Белград, взял его, раскопал до основания и, вывезши оттуда на кораблях камни, построил из них в Сирмии 3*** город Зевгмин, существовавший с того времени весьма долго, пока, при самодержавии царя Мануила, не был раскопан до основания и в свою очередь не послужил весь на построение стен Белграда. Но об этом я скажу впоследствии, когда по порядку повествования дойду до того времени. Услышав, что Белград разрушен, царь двинулся к Дунаю со всем своим войском и с союзным ополчением частью из лигурийских всадников, которых у нас называют ломбардцами, частью из персов, и остановившись на придунайском берегу, готовился к битве. Стефану случилось тогда страдать расслаблением тела и надлежало, по болезни, оставаться в пределах страны. Впрочем, он не медлил своими распоряжениями, но со всевозможною скоростью выслал войско для удержания царя, и приказал {9} своим военачальникам стать на месте переправы. Гунны поступили согласно с предписанием. Но царь, чтобы не бороться с преграждающими переправу неприятелями, придумал следующее: отделив все союзное войско, велел он ему идти вдоль по реке, по направлению к месту, называемому Темпом, где есть гора, которая, начинаясь в стране гуннов, тянется до самой реки,- и там переправиться; а сам с прочим римским войском стоял против крепости Храма и показывал вид, что намерен совершить переправу в этом месте. Вследствие таких распоряжений, римляне перешли без труда,- и гунны, не выдержав даже первого натиска их, побежали изо всей силы. Преследование их продолжалось до самой реки, где, столпившись на мосту, которым соединялись ее берега, они проломили его, от чего весьма многие из них увлечены были рекою и в ней погибли, а другие попали в руки римлян; в числе последних были Акусий и Келадий, мужи у гуннов именитейшие. Совершив этот подвиг, царь тотчас взял крепость Храм и, оставив для охранения города Браничева достаточный отряд войска, под начальством Куртикия, немедленно возвратился в пределы римской империи и прибыл в Византию. Впрочем, немного спустя, гунны осадили Браничев и заняли его; из бывших же в нем римлян - одних побили, а других взяли в плен. Были между ними и такие, которые старались спастись бегством. Разгневанный этим царь, осудил Куртикия в {10} измене, и приказал дать ему много ударов по спине, хотя он не прежде сошел со стен, как тогда, когда неприятели ворвались уже со всем войском в город и начали жечь его. ______________ * 1 О войне Иоанна с гуннами или венграми см. Nicet. in Ioan. n. 5. ** 2 У пэонского, или, что тоже - венгерского короля Владислава не было сыновей, а была только одна дочь, по имени, Пириска, вышедшая замуж за Иоанна Комнина и названная Ириною. Владислав при смерти завещал престол племяннику своему, сыну Гейзы, Аллузию или Алме, который, был лишен зрения братом своим Каламаном, ушел из Венгрии и проживал у константинопольского царя Иоанна. Когда же Каламан умер, сын Аллузия Стефан занял венгерский престол. Otho Frising. 1. 7 Chr. c. 13 et 21. Thworoczius in Chr. Reg. c. 63. *** 3 Сирмия - область, лежащая между реками Дунаем и Савою. 5. В это время задумали отложиться сербы,- племя далматское, и разрушили крепость Рас. В наказание за то, Критопла, которому вверено было охранение крепости, царь велел одеть в женское платье и, посадив на осла, возить по площади. Потом, прибыв в Браничев в другой раз, он спешил возобновить ее. Но между тем как время проходило в работах, наступила зима, и войско от недостатка припасов начало сильно страдать болезнями. Узнав об этом, король пэонян задумал быстро перейти чрез Дунай и напасть на римлян врасплох. Но в стране гуннов находилась тогда женщина, родом латинянка, отличавшаяся богатством и знатностью происхождения. Она чрез своего посла известила царя об этом замысле. Царь, не имея возможности открыто сразиться с неприятелем, потому что его войско, как сказано прежде, страдало болезнью и нуждалось в припасах, укрепил, сколько мог, город, и отступил от него; а чтобы войско гуннов не принудило его принять сражение, - пошел по некоторым пустынным и гористым местам, может быть, по тем, которые известны у туземцев под именем злой лестницы. В этом месте войско гуннов внезапно напало на задние фаланги римлян, но не сделало им никакого вреда, кроме того только, что взяло оста-{11}вленные, за недостатком вьючного скота, обрывки покровов царской палатки,- и возвратилось; римское же войско продолжало свой путь оттуда без всякой опасности. Несколько спустя после того времени, царь отправился в Азию - с намерением отнять (у варваров) прилежащий к Пафлагонии город, Кастамон. Персы, живя в этом городе, делали из него набеги на ближайшие, подвластные царю места, и всегда наносили зло римлянам. Итак, приготовив большие средства к войне, он поразил персов, принудил их сдать римлянам и город, и самих себя, и после того, возвратившись в Византию, блистательно торжествовал победу. Для этого случая соорудил он из серебра и богато вызолотил военную колесницу, как бы с целью ехать на ней в столицу; однакож, избегая, вероятно, подозрения в гордости, не сел на нее, но поставил на ней икону Богородицы, а сам шел впереди с крестом. Дивно было видеть византийцам это шествие 1*, подобного которому дотоле не видывали, думаю, со вступления на римский престол Ираклиев и Юстинианов. ______________ * 1 Упоминаемое здесь торжественное шествие обстоятельно описывает Никита. Но что подобного торжества не видывали со времен Ираклиев и Юстинианов, это несправедливо: по свидетельству Зонары, такое же шествие совершал Иоанн Цимисхий - после победы над болгарами. Carol. du Fresne not. in h. I. 6. Между тем как происходило это у римлян, управлявший в то время Каппадокиею Танисман окружил своим войском Кастамон и держал его в осаде. Посему царь снова со-{12}брался было на войну, но ему помешало несчастье: умерла супруга его Ирина, а сам он сделался болен и привезен был в Византию. Итак, Танисман сперва томил кастамонцев голодом, а потом сделал приступ к городу и взял его. Это происшествие сильно огорчило царя. Вслед за тем от какой-то причины Танисман умер, а вступивший на его место Магомет поссорился с филархом города Иконии, которого персы ставят выше прочих и называют султаном. Пользуясь этим, царь отправил в Иконию послов, снискал дружбу султана и убедил его вступить в союз с римлянами против Магомета. Посему вскоре пришел от него с войском один из важнейших сановников, в качестве поручителя и вместе союзного полководца, - и царь, с упомянутыми войсками пришедши к Ганграм, расположил под их стенами свой стан и готовился на следующй год сделать приступ. Тогда Магомет, зная, что не в силах противостоять царю, счел нужным подружиться с султаном, которому притом доводился в родстве. В самом деле, оба они, прекратив вражду, сговорились действовать против римлян,- и союзные посланные султаном персы в одну ночь все убежали из римского стана. Узнав об этом коварном поступке, царь впал в великое уныние и хотел было немедленно приступить к снятию стана; но некоторые, случайно находившиеся в лагере, монахи стали отговаривать его от такого намерения и убеждали твердо стоять в своей решимости {13} взять Гангры. Послушавшись их, царь чрез несколько дней напал на укрепления города, но, быв отбит, перешел на Риндак и там со всем войском стал на зимние квартиры. В этом месте римляне оставались весьма долго, и так как зимою неоткуда было доставать съестные припасы, то им приходилось уже томиться и голодом. Поэтому царь, поднявшись оттуда, пришел к Кастамону и, взяв этот город на условиях, перешел потом к Ганграм. Но занимавшие город персы, узнав, что на Риндаке, (по удалении римлян) опять собирается их войско, и надеясь скоро получить помощь, сперва не хотели сдать царю город: когда уже упомянутое войско, еще не успев собраться, снова рассеялось (потому что зимою, как я и прежде говорил, сражаться было невозможно); тогда , побуждаемые необходимостью, сдались ему с условием, чтобы и сами они, и все, взятые в плен римлянами во время войны с Танисманом, были освобождены из рук римлян. Впрочем персы, предлагаемой им свободе сами собою предпочетши рабство, удостоились за то царского благоволения и послужили к немалому усилению римского войска. 7. С этого времени начались войны римлян с исаврийцами. Армянин Левуний 1*, взяв множество других, подчиненных римлянам {14} исаврийских городов, решился осадить и Селевкию. Узнав о том, царь собрал войско и с великою поспешностью пошел против него. Для этой цели и по другой причине, о которой сейчас скажу, он направился в Киликию. Когда правитель Антиохии Боэмунд 2** умер,- начальники той страны чрез посланных говорили царю, что если угодно ему дочь Боэмунда взять замуж за младшего царского сына Мануила,- власть над Антиохиею, тотчас после этого брака, будет принадлежать ему. Но еще не успел он вступить в Киликию, как антиохийцы, изменив свои мысли, вместо друзей и союзников, явились злейшими ему врагами. Видя однакож, что не могут противостоять римскоку войску, они признали нужным присоединить к себе и Левуния. И так, выведши из тюрьмы этого человека, захваченного на войне 3*** и содержавшегося под стражею, и взяв с него клятву, что он будет их другом и союзником против царя, они освободили его. Между тем царь, пришедши в Киликию, занял Мопсуестию, овладел Тарсом и Аданом, и осадил Аназарб 4****. Но тогда, когда это происходило, случилось следующее: у князя Петуи (Падуи), лежащей при {15} Ионийском заливе, было два сына: один из них по смерти отца принял его власть, а другой в одежде нищего пришел в иерусалимский храм. Увидев его и быв поражен его красотой и осанкой, блюститель храма подошел к нему и просил сказать, кто он такой. На этот вопрос он старался было дать такой ответ, чтобы не совсем быть узнанным, но, не сумев удовлетворить вопрошателя, наконец открыто высказал ему о себе всю правду. Тогда блюститель храма поспешно пошел к королю и объявил ему об этом человеке; а король, пригласив к себе Раймунда5***** (ибо это было имя пришельца), советовал ему жениться на дочери Боэмунда, еще не достигшей совершеннолетия. Раймунд сел на коня и отправился в Антиохию, но, случайно встретившись с римскими досмотрщиками, едва не был схвачен ими; ибо один из воинов, остановив его на бегу, нанес ему такой удар по шлему, что если бы не успел он удержаться, ухватившись обеими руками за шею коня, и не подоспели многие из его спутников, то тут же упал бы стремглав. Избежав таким образом опасности, приехал он в Антиохию. Между тем царь на-{16}стойчиво держал в осаде Аназарб; находившиеся же внутри города нашли способ уничтожать его усилия: достаточно накаливая железные прутья, они бросали их в стенобитные машины и, сообщая ими огонь передним деревянным столбам машин, сжигали их. Частое повторение таких неудач наконец ослабило мужество царя, но тогда к опечаленному отцу пришел Исаак и сказал: "Прикажи ты, батюшка, деревянные столбы обложить кирпичами". Как скоро это было сделано, осажденные не могли уже противиться частому действию машин и, отворив ворота, приняли римского военачальника. ______________ * 1 Левуний в летописи Анны (L. 13), назван Львом, у Вильгельма Тирского (L. 14; c. 3) Левом. Здесь не бесполезно иметь в виду генеалогическую таблицу правителей Армении. ** 2 Смерть правителя антиохийского Боэмунда II случилась в 1130 году. *** 3 Незадолго до похода Иоанна в Киликию, правитель Антиохии Боэмунд II вел войну с правителем Армении Левунием, и взял его в плен (Ordericus Uitalis lib. 11). **** 4 Аназарб, по Никите, Феофану и другим, Анаварза, был митрополиею второй Киликии. ***** 5 Раймунд, сделавшийся правителем Антиохии, родился в Тулузе и был вторым сыном графа Аквитании Вильгельма IX (Chron. Mallaecens. А. 1099). По сказанию означенной хроники, он пришел в Иерусалим не как пилигрим, а как родственник иерусалимского короля Фулкона, который вызвал его к себе с целью женить на дочери своей Констанции (Tyrius L. 14, с. 9 et 20). 8. Таким образом Аназарб был покорен римлянами. Между тем Раймунд и Балдуин, управлявший в то время Моравсией, пока еще беды не было перед глазами, собрав достаточное войско, шли в Палестину, чтобы избавить тамошнего короля от опасности, потому что соседние с Палестиной сарацины, одержав над ним победу, осадили его в крепости Монтеферрасе1*, в которой он заперся. Царь же, овладев Аназарбом, пошел к крепости Баке; а когда начали боявшиеся за Антиохию собираться в этот город, римское войско, отложив осаду Баки, стало лагерем на текущей через Антиохию реке. Антиохийцы, полагаясь на проч-{17}ность своих стен и на другие ручательства в безопасности, сперва были неустрашимы. Поэтому когда во время долговременной осады некоторые военные люди - что в большом войске часто случается - прокрадывались в ближайшие к городу сады и рвали плоды, они внезапно выбегали из города и многих убивали; а как скоро это бывало замечаемо и римские воины поспешно прибегали на помощь, они торопливо уходили в ворота, бросая в бегстве многих из своих товарищей. Но после, увидев, что римляне собираются к приступу, обнаружили они величайшую трусость, так что Раймунд часто сам выходил к царю и докучал ему предложением сдачи города, с тем чтобы царь был и назывался господином его, а он только правителем от царского имени. Делая такое предложение, он сперва получал отказы и возвращался без удовлетворения; а потом, через несколько дней, когда по этому делу было совещание2** римлян, допущен был и он к тому, о чем сказано, и латинские войска вместе с так называвшимися у них братствами3*** и областными поселенцами присоеди-{18}нились к царю. Это-то здесь происходило. После сего царь Иоанн, никак не желая столь благоприятные обстоятельства упустить без пользы, двинулся с упомянутыми войсками в Верхнюю Сирию, взял в ней по праву войны крепость Пизу и, овладев великой добычей, препроводил ее в Антиохию со множеством пленных, над которыми власть вверил Фоме, человеку незнатного происхождения, однако же с детства состоявшему, кажется, в числе царских письмоводителей; сам же пошел в древний и весьма важный город Берию. Но Фома, в самом начале пути неожиданно встретив неприятеля, не только бросил всю сопровождаемую им добычу и толпу пленных, но и сам едва избежал опасности. Царь между тем, подошедши к Берии и найдя, что окрестности ее вовсе безводны, миновал ее и, овладев крепостями Хамою и Хавардою, приступил к богатому и многолюдному городу Сесеру. Самый город взял он приступом, но от цитадели был отражен; а когда намеревался сделать второй приступ, пришли к нему послы и предлагали как теперь же представить деньги, так и на будущее время ежегодно выдавать римлянам определенную подать. Таково было намерение этого посольства. Но царь в тот раз отверг его предло-{19}жение, надеясь взять цитадель силой оружия; когда же после многократных приступов увидел безуспешность их, то принял посольство и вступил в условия. Тогда сесерцы принесли ему множество денег и представили крест1**** изящной работы - дар, достойный царей. Камень был лихнит, порядочной величины; но, получив в отделке форму креста, он от чеканки потерял часть естественного своего цвета. Соорудил его, говорят, царственный апостол Константин, но потом каким-то случаем2***** попал он в руки сарацин. Итак, взяв это и приняв письменные обязательства граждан касательно последующих податей, царь двинулся опять по направлению к Киликии. Покорив сильные крепости Баку и Капнискерт, он остановился в той стране и, отделив часть войска, посылал его делать набеги на прочие укрепления. Но подробное описание этих действий выходит, думаю, за пределы нашего плана, ибо я в самом начале предположил говорить только о событиях того времени, а чего не видел лично или о чем знаю недостоверно, то передавать в общих чертах. Сколь ни много было таких дел, однако же при благоприятных об-{20}стоятельствах все они совершены, кажется, в течение двух лет. ______________ * 1 Монтеферрас - крепость в княжестве Триполисском, где находится гора Феррас, от которой крепость получила свое имя (W. Tyrius L. 14, с. 25, 26). ** 2 Об этом договоре с правителем Антиохии рассказывает Wilh. Tyrius. Lib. 14. p. 30 и Ordericus Witalis. L. 13. p. 914, 915. Здесь достойно замечания особенно то, что по заключенным условиям царь поставлял в Антиохии своего наместника, или префекта, который должен был заведовать делами, подлежавшими высшему праву царя, и решать их от имени Иоанна. *** 3 Здесь разумеется монашеский орден странноприимных братьев иерусалимского храма, или братьев Святого гроба. Nic. in Andron. Lib. 1 n. 4; Pachimer. L. 5, с. 8, 11. L. 6, с. 14; Greg. Lib. 5; Cant. Lib. 2, с. 12. Но эти братства к цели религиозной шли в воинских доспехах (Statuta Hierosolimit. part. 2, с. 26). **** 1 По свидетельству Дюканжа, этот крест попал в руки крестоносцев и ныне хранится и чествуется в капелле французского города Бурбона. ***** 2 По словам Никиты, этот крест найден был сарацинами между сокровищами взятого ими в плен римского царя Романа Диогена. 9. Итак, сражения в Азии для царя Иоанна были благоуспешны, кроме только дел с Неокесарией, которые шли не по его желанию. Время было уже около осеннего равноденствия, когда царь, стоя лагерем недалеко от этого города, вздумал осадить его. Но так как, с одной стороны, защищавшие город персы сильно беспокоили его своими вылазками, с другой - случившаяся тогда необыкновенная зима изнуряла его войско, то он, сняв осаду города, напал на соседнюю персидскую страну, собрал там великую добычу и возвратил Римской империи множество жителей, с давнего времени находившихся под игом персов. Во время этих военных действий, разумею - тогда, как продолжалась еще осада Неокесарии, случилось нечто, достойное быть рассказанным и выслушанным. Когда однажды между римлянами и персами произошла сильная схватка и последние по какому-то случаю стали одерживать верх, Мануил, который, как уже не раз сказано, был младшим сыном царя Иоанна, заметив это, взял окружавших его воинов и, без ведома отца, врубившись в середину неприятелей, отразил их и воодушевил уже терявшее дух римское войско. Этим поступком отец справедливо был недоволен и такую отвагу считал опасной; однакож внутренне удивлялся ему и чрезвычайно изумлен был тем, что юноша, еще не достигший восемнадцатилетнего возраста, дерзнул {21} подвергнуться таким опасностям, а потому всенародно признал его спасителем римского войска. Так-то, доблесть не всегда определяется летами. С этой войны почти никому из римлян не пришлось возвратиться на коне. 10. Так кончилось дело с Неокесариею. Потом царь снова задумал отнять у персов Созополь и быстро пошел к сему городу; но, нигде не встретив неприятелей, потому что слух о наступлении римлян заставил их удалиться оттуда, он перевел войско к озеру по имени Пасгуса3*. Это озеро тянется весьма далеко в длину и широту и на середине имеет острова, отделенные один от другого водой, на которых исстари построены крепости. Жителям их вместо рвов служит вода, и когда кому-нибудь из них нужно съездить в Иконию, он может в тот же день возвратиться домой. По этой особенно причине обладание тем озером казалось царю делом очень важным. Но жившие на нем римляне не хотели сдать его, потому что образом мыслей от времени и привычки сблизились с персами. Поэтому царь придумал следующее: собрав сколько можно больше лодок и баркасов, он связал их сверху бревнами и, поставив на них машины, поплыл прямо к упомяну-{22}тым крепостям. Но в это время случилось подняться сильной буре, которая так взволновала озеро, что погибли многие римские воины. Несмотря, однакож, на то, царь, хотя и с великим усилием, взял означенные крепости. Между тем сведал он, что антиохийский правитель Раймунд задумывает восстание, и потому опять двинулся в Киликию с намерением Киликию и Антиохию с Атталой и Кипром отдать в наследство Мануилу. А каким образом пришел он к этой мысли, сейчас скажу. Иоанн задолго еще завещал скипетр Римской империи Алексею, который был старшим его сыном. Когда же родился у него Мануил, последний, тотчас стали ходить толки о признаках, что это дитя будет царствовать. Упомянуть об одном или о двух из них не будет, думаю, неблаговременно. Однажды Мануил заснул, и вот представилась ему во сне какая-то женщина важной наружности, в черном платье, державшая в руках туфли, какие обыкновенно носят цари. Она подавала их Мануилу и приказывала надеть, а свои сбросить, указывая при этом на обыкновенные его голубые. Проснувшись взволнованным и не найдя туфлей, какие видел во сне, он, как свойственно детям, начал плакать и думал, что их унес кто-нибудь из слуг. Таков был этот признак; не менее замечателен и другой. Был один монах; отечество его Галилея, а жизнь отшельническая в горах. Однажды, беседуя с царем Иоанном, он увидел подошедших к {23} себе царских детей и к прочим отнесся, как к частным лицам, а к Мануилу подошел благоговейно и благословил его. Когда же царь спросил, почему он так сделал, монах в ответ сказал, что из всех детей Иоанна один Мануил кажется ему царем. Хотя эти и другие подобные случаи возбуждали в душе царя различные помыслы, однако же, не решаясь нарушить то, чего прежде хотел, он продолжал иметь в виду упомянутую цель. Но из всех дел ни одно не зависит от предначертаний человеческих. Еще не дошел он до Киликии, как лишился двух старших своих сыновей, а один из двух остальных, хотя был тоже некрепкого здоровья, отправился препроводить тела умерших в Византию. Потом в Киликии кончил жизнь сам царь, и Мануил взошел на царский престол. Стоит рассказать и о том, как Иоанн умер. Однажды, выехав на охоту, встретил он огромного кабана, каких много питают земля киликийская и горы Тавра. Видя, что он наступает, царь, как рассказывают, взял в руку копье и ударил его. Но когда наконечник копья вонзился в грудь зверя, он, разъяренный ударом, сделал такой натиск вперед, что рука царя от сильного противодействия ему вместо прямого направления повернулась назад и нажалась на висевший у него за плечами колчан, наполненный стрелами. Через это у самого сгиба кости острием стрел произведена рана, и из раны вытекла кровавая пена. Тогда на рану на-{24}ложили тонкую кожицу, которую многие называют попросту стягивающим пластырем (kdnрv), то есть чтобы он стянул стенки разреза и закрыл рану для предотвращения воспаления и боли. Но впоследствии это-то и было причиной воспаления, потому что яд, с острия стрелы быв принят внутрь и сжат под кожицей, перешел в другие части тела. Впрочем, это произошло после, а тогда царь не чувствовал еще никакой боли, так что для него накрыт был стол и он сел обедать. В продолжение обеда стоявшие тут сыны врачебной науки, увидев пластырь, спросили о причине раны и убеждали царя тотчас снять с руки накладку. Но он сказал, что это средство затянет рану и что ему не представляется ничего, что могло бы произвести опухоль и воспаление. Однакож, едва успел он заснуть после обеда, как вдруг поднялись острые боли и на руке явилась опухоль. Тогда сошлось все общество врачей и начало решать вопрос, что нужно делать. Одни признавали необходимым разрезать опухоль1**; другие находили ее еще не созревшей и советовали подождать, пока она сделается мягче. Но, видно, уже надлежало быть беде - и мнение в пользу операции пересилило. Когда опухоль разрезали, она сде-{25}лалась еще больше, и рука была перевязана. С этой минуты душу царя начала уже потрясать мысль о смерти, особенно потому, что он не успел совершить путешествия в Палестину, которое обещался некогда предпринять, страдая болезнью, и для того сделал золотую, в двадцать талантов лампаду, чтобы принести ее в дар иерусалимскому храму. Наконец, видя себя безнадежным, он приказал позвать к себе одного монаха, родом из Памфилии, мужа святого, и просил непрестанных его молитв перед Богом. Стоя на молитве, сей муж слышал, говорят, пение чьих-то голосов и видел на высоте светильник, при чем божественный юноша успокаивал смятенные души их. Так это было. А царь, почувствовав уже, что ему становится худо, приказал явиться к себе сановникам, вельможам, воеводам, вообще замечательным лицам и говорил им следующее: "Римляне, все сюда собравшиеся, послушайте меня! Многим уже и из предшествовавших царей угодно было передавать своим детям власть как некое отеческое наследие. И сам я знаю, что получил царство от отца-царя, и каждому из вас должно быть это известно. Посему вы, конечно, думаете, что, находясь, как видите, при конце настоящей жизни и оставляя после себя двух сынов, я, по общему человеческому закону, передам власть и престол тому из них, который старше возрастом. Но у меня столько попечения о вас, что, если бы и ни один из них по своим качествам не был спосо-{26}бен взять на себя это бремя, я избрал бы кого-нибудь иного, кто пришелся бы по моим и по вашим мыслям; ибо мне кажется, что и дающему, и принимающему не полезно, когда кормчий, по невежеству, потопит свой корабль и, - что еще хуже, - сам погибнет с вверенным ему кораблем, не воздав даровавшему добра за добро. Вообще, нет ничего хорошего осыпать дарами неопытность и невежество. Таковы мои мысли касательно вас, и вот вам доказательство: как скоро дело идет о вашей пользе - я готов забыть даже право природы. Оба сына мои хороши, и один из них выше другого по летам, но мой ум устраняет преимущество старшинства, а ищет наилучшего и убеждает меня предпочитать доблесть доблести. Из всех подвигов самый трудный - стараться принять превосходное. А так как наилучшему должно быть и воздаваемо наилучшее - лучше же царства ничего другого быть не может,- то я желал бы, мужи-соратники, чтобы к преимуществу старшинства присоединялось еще более совершенство доблести. Но это основание обращает мой взор на последнего моего сына и присуждает ему жребий царствования. И не ослеплением, происходящим от пристрастия, внушено мне такое заключение, потому что оба моих сына равно любезны мне, и с этой стороны ни один не имеет для меня преимущества перед другим. Потому-то приговор о них обоих больше можно вверить мне, чем вам. Но вот что особенно надобно обсудить общим советом: {27} как бы младший мой сын, оказываясь лучше своего брата теперь, не явился хуже его по восшествии на престол; ибо в этом отношении я не доверяю самому себе, боясь в единичном суде увлечься пристрастием, которое особенно способно подкупить приговор, если он не ограничивается другим, равносильным. Итак, хотите ли, я опишу вам его свойства, а вы потом сами произнесите свое мнение. Сколько у него силы, мужества и отваги в воинских подвигах, все вы знаете: свидетельствуюсь делом при Неокесарии, где он восстановил сражение и спас римлян, когда они начинали уже склоняться перед неприятелем. Но выслушайте еще слово мое о том, чего свидетелем не мог быть никто, кроме отца. Когда мне в делах государственного правления случалось встречать многие и важные затруднения и когда другие не знали, что делать,- он являлся великим советником, обнаруживал способность предвидения наступающей невзгоды и показывал ловкость в отклонении бури и обуздании противных ветров. Но мы предпочтительно перед всем другим должны обращать внимание на то, что этому юноше готовит награду сам Бог. И смотрите как. Наследником царства был уже наречен от меня Алексей, и эта воля моя за несколько времени перед сим была объявлена. Но Бог, наперед уже предуказывая мне юнейшего, на котором покоилось Его око, преднареченного мной юношу взял из среды живых. Сказал бы я вам и о некоторых знамениях, предска-{28}зывавших ему настоящую его судьбу, если бы не знал, что многие почитают их сказками, ибо ничто с такой легкостью не подвергается человеческим пересудам, как вещания снов и намеки на будущее. Вот я вам сказал, что сам знаю о моем сыне; теперь остается вам объявить свою мысль". Как скоро царь сказал это, они с удовольствием и со слезами на глазах одобрили его мнение. Тогда Мануил, любивший отца больше, чем кто другой, и уважавший законы природы, потупил глаза и. склонившись головой на грудь родителя, оросил слезами постель его. Потом облекся в порфиру, возложил на себя диадему, и все войско провозгласило его царем. После сего царь Иоанн, прожив еще несколько дней, скончался1***. Всего царствования его над Римской империей было двадцать пять лет и семь месяцев, по восьмое число месяца, называемого по-эллински ксантиком, а по-римски апрелем. ______________ * 3 Озеро Пасгуса упоминается у Страбона (1. 12) и располагается близ Иконии. Страбон находит на нем два острова: Kwрaлic и Tрoyitnc. На Коралисе ныне стоит город Акриотери. Carol. du Fresne not. ad. h. I. ** 1 По словам Вильгельма Тир. (L. 15, c. 22), врачи советовали отрезать руку, прежде чем яд заразит все тело, но царь отверг это, говоря: "Стыдно Римской империи быть управляемой одной рукой". *** 1 Смерть Иоанна последовала под Аназарбом, митрополиею второй Киликии, в том месте, которое называется "Pratum Palliorum". Tyrius. Книга 2 1. Этим оканчивается моя история о царе Иоанне. Царь же Мануил, приняв скипетр, {29} хотя был еще в раннем юношеском возрасте и едва начинал обрастать бородой, однако же не устрашился бремени правления и не сделал ничего, не достойного своей власти. Исаак в то время был в Византии, посему тогда весьма многие боялись, что он не удержится от восстания, ибо был и без того по природе вздорлив и по большей части расположен к раздражению, а теперь даже имел повод к этому. Но Мануил мало о том заботился: он, по кончине отца, провел на месте целых тридцать дней и не прежде оттуда двинулся, как совершив по родителю все должное (кроме всего другого, он приказал там, где отец его испустил дух, соорудить монастырь) и обезопасив общественные дела Киликии. Между тем антиохийцы, начинавшие и прежде еще, при жизни царя Иоанна, ускользать из рук его, теперь прислали послов к царю Мануилу и просили возвратить им землю, которая, по словам их, принадлежит Антиохии, тогда как ею насильно, вовсе не по праву, завладели римляне. Они говорили так; а царь в оправдание себя отвечал им следующее: "Всякий, думаю, знает, мужи-посланники, что антиохийцам не случалось от нас терпеть никакого зла. Если же справедливость требует, чтобы отнятое что-либо у другого было отнято у того, кто отнял, то почему вы с первого раза не возвратили римлянам Антиохии, но отнимали ее у отца моего вооруженной рукой и насильно? Разве не нам принадлежала она, когда в первый раз взяли ее персы? {30} Во всяком случае, чью собственность составляет то, чего вы теперь просите у нас? Собственность ли города Антиохии? Но и сама Антиохия находилась под нашей властью. Если не стыдно было вам нарушить данную клятву, то для чего в презрении ваших прав обвиняете нас, когда мы скорее имели бы право подвергнуть наказанию вас? Но для этого еще будет благоприятное время, а теперь повелеваю вам отречься от ваших притязаний. То, что перешло в мои руки от отца, я должен увеличивать, а не уменьшать". Так отвечал он послам; потом, вместе с приближеннейшими к себе лицами, подставив плечо под гроб умершего, торжественно перенес его на суда, стоявшие на реке Пираме, которая протекает через Мопсуестию и вливается в море. Когда же дромоны были уже на море, он снял лагерь и, не послав предварительно вестника, пошел со своим войском через землю персов. Пораженные этим, персы изумлялись необыкновенной его смелости и не дерзали вредить римлянам, так что по чужой земле шли они, будто по своей; а через это Мануил скоро вступил в пределы Римской империи. Между тем прах царя на триремах был привезен к Византии и вынесен на берег. Здесь римский сенат принял его с великолепной церемонией и перенес в святой монастырь, созданный, как я сказал, царицей Ириной во имя Вседержителя. Находясь еще на возвратном пути, Мануил ничего не слышал о се-{31}вастократоре1* и о том, что люди, которым прежде вверены были государственные дела, узнав о намерении его затеять тиранию, обманом подошли к нему и заключили его под стражу в храме Вседержителя. Однако же он думал, как бы севастократор, питая ненависть к окружавшим царя лицам, особенно же к тем, которые заведовали важнейшими частями правления, не сделал чего неприятного домам их в Византии, и потому, желая отвлечь брата от такого покушения, признал нужным послать указ в Византию, которым отдавал под суд этих самых людей и наказывал их лишением состояния и имущества. Таким образом предположив, говорил он, что эти люди злоумышляли против царя, севастократор тем усерднее сохранит их дома в надежде через то снискать себе их благорасположение. ______________ * 1 То есть об Исааке, брате Мануила, который еще от Иоанна украшен был достоинством севастократора. 2. Но что однажды определено Промыслом, того никак нельзя расстроить и разрушить человеческими соображениями. Царь только думал еще об этом и сообщал мысли свои приближенным, а оба Исаака были уже в оковах: один, как я сказал, находился под караулом в храме, а другой, дядя его по отцу, содержался в понтийской Ираклии. Там жил он не без чести и в первый раз сослан был туда находившимся еще в живых братом и царем Иоанном - за то, что, стремясь к царствованию, {32} не переставал строить ему козни за кознями; а теперь подвергался тому же несчастью по мысли действовавших в Византии правителей, которым известны были его стремления к осуществлению прежнего намерения. Но Промысел, как я сказал, заранее угладил царю путь для легкого восшествия на престол. Царь, несмотря на то что слышал о замыслах севастократоров, по прибытии в Византию тотчас позвал к себе брата, обнял его и принял братски; вызвал также из ссылки и дядю и, забыв о причине, по которой отец наказал его изгнанием, даровал ему прощение; потом, одарив деньгами войско, распустил его по домам и на каждый дом в Византии выдал по две златницы. Сверх того, так как в Константинополе не было тогда пастыря, он возвел на престол Михаила1*, который был настоятелем монастыря, находившегося на острове, прозванном по его положению Оксией2**,- и если не отличался высоким образованием и познаниями в науках, то из современников не было никого, столько сиявшего добродетелями, кому бы уступал он в чистоте нравов и в разумении свя-{33}щенного Писания. Руками этого-то святителя Мануил увенчан был в церкви диадемой и, положив на священной трапезе центенарий3*** золота, вышел из храма, превозносимый всеми за щедрость и великодушие. После того и клиру назначил он от двора два центенария годового жалованья. Но это была монета второго достоинства4****. ______________ * 1 Патриарх Михаил, по прозванию Куркуас, возведен на престол по смерти Льва Стиппиота, в восьмой месяц второго года царствования Мануила Комнина. При нем в 1148 году был в Константинополе Собор против ереси богомилов (Catalog. Patriarchar. С. Р. in jure Graeco-Rom. Balsamon in Nomocan. Phot.). ** 2 Оксийский монастырь, впоследствии названный Авксентьевым, находился на горе того же имени, близ Халкидона (Menaea Basil. Porphyr. 15 kal. Mart.). *** 3 О центенарии золота упоминают: Феофан. Р. 99, 147, 148, 335 etc. Прокопий Lib. 1. de bello Persico и Historia arcana. Никита Man. Lib. 2, n. 7; Lib. 5, n. ult. etc. Исидор под центенарием разумеет сто фунтов. То же свидетельствуют glossae Basil: kevtnvaрiov лvtрai р' kevtov yaр Пwuaioi t р' фaoi. **** 4 Золотая монета в Византии была разных проб: золото высшей пробы называлось первым, а низшей - вторым. О том и другом золоте упоминает писатель сказания об иконе Спасителя, названной 'Аvtiфovetnc: uev yaр kaooiteрoc vрeфn uetaBлnфec ec рyvрiov прwtiotov, t kaлovuevov пevtaoфрayiotov' de uoлvBdoc ec лattov uev, dokiuov de, uwc de ktc uetaпeпointai ec devteрov рyvрiov. 3. Таково было начало его царствования. Вскоре за тем, в намерении отплатить правителю Антиохии Раймунду за вину его перед отцом своим, Иоанном, которому смерть помешала подвергнуть его должному наказанию, он послал против него как сухопутное войско, так и флотилию. Первое было под управлением Андроника и Иоанна, происходивших от Контостефанов, и Просуха, отлично знавшего военное дело; последним командовал Димитрий, по прозвищу Врана. Просух и оба Констостефана, придя к пределам Киликии, вскоре освободили крепости, отнятые у римлян антиохийцами, и, сразившись с Раймундом, обратили его в {34} бегство и побили многих из его войска. А как это было, сейчас скажу. Овладев упомянутыми крепостями и не встретив при этом никакого сопротивления, римляне дошли до самого города Антиохии и обобрали у туземцев все встречное, будто у мизиян5*. Между тем Раймунд, пока смотрел на приближение их к городу, бестрепетно сидел в его стенах; а как скоро заметил, что, собрав добычу, они начали удаляться (ибо против них никто не выходил), задумал напасть на их тыл и для того скрытно следовал за ними. Поэтому римляне, придя на одно место, сочли нужным поставить там лагерь и окопаться. В то же время и Раймунд поставил свое войско лагерем и выслал небольшой отряд для наблюдения за неприятелями. Но этот поход его не укрылся от римлян. Некоторые из них, отойдя недалеко от ограды лагеря для собирания сена, неожиданно встретились с ним и поспешили возвестить о том своим военачальникам. А военачальники, так как тогда была ночь, поставили около лагеря стражу и успокоились; на следующее же утро, поднявшись до восхода солнца, построились и двинулись назад - с намерением напасть на Раймундово войско еще в палатках. Однакож и Раймунд не был беспечен: поутру отдав своим нужные приказания {35} и оставив их на месте, он опять отправился для наблюдений, но нечаянно наткнувшись на римлян, и сам обратился в бегство, и прочему своему войску послал приказание поспешно отступать. Тем не менее однакож римляне, преследуя его по пятам, перебили многих из его войска и гнались за ними до самых ворот Антиохии. При этом Раймунд и сам едва ушел от неприятелей, и только ночью ускользнул в город. Поразив таким образом Раймунда, войско Просуха снова вступило в Киликию. Между тем Димитрий с своею флотилиею опустошил прибрежья и места приморские, забрал в плен толпы туземцев и сжег множество принадлежавших тамошним жителям судов, стоявших у морского берега. В числе пленных у римлян находился даже и сборщик государственных податей. Услышав об этом и воспылав великим гневом, Раймунд хотел было напасть на неприятельскую флотилию, но узнав, что римские корабли уже удалились от берегов, возвратился домой без успеха. Римляне же, задерживаемые ветрами, плавали близ той области в продолжение десяти дней и, имея недостаток в пресной воде, опять неожиданно пристали к берегам, обратили в бегство врагов, опустошили две приморские крепости и, обильно снабдив свои корабли вином и речною водою, при благоприятном ветре отошли к Кипру. Эти события заставили Раймунда отправиться в Византию. Но когда он прибыл туда, царь не прежде принял его, как по возвращении его {36} с гробницы отца, где он должен был признать свою вину и дать клятву, что на будущее время сохранит верность. ______________ * 5 В греческом тексте лeiav Mvov - пословица, прилагаемая к тем, кого немилосердно грабят. См. Diogen. Zenob. и у других собирателей пословиц. 4. В это время царь вступил в брак с Ириною, с которую был обручен еще до восшествия на престол. Ирина происходила из королевского рода и благонравием, душевными доблестями не уступала ни одной из сверстниц. О ней рассказывали следующее: как скоро прибыла она в Византию,- встретили ее и другие особы из высших фамилий, и супруга царя Алексея 1*. Последняя одета была в платье из кисеи, прошитой золотом и пурпуром, но отлив пурпура на кисее делал его темным, похожим на платье пилигримки. Посему Ирина спросила присутствующих: "Кто такая эта пышно одетая монахиня"? Слышавшие такой вопрос почли его худым предзнаменованием, что вскоре и оправдадось. По вступлении в брак, царь отправился в Азию и осматривал пределы Вифинии, чтобы оградить их от вторжения персов; ибо так как в прежние времена пограничные укрепления, останавливавшие набеги варваров, по нерадению, оставались в пренебрежении, и те места сделались персам легкодоступными, то впоследствии щедро отпускаемыми от царя суммами были сооружаемы там многие города. Та-{37}кой-то городок царь задумал построить и теперь в так называемых Мелангиях 2**. Когда шла эта работа, донесено было ему, что старшая из дочерей царя Иоанна, бывшая в замужестве за кесарем Рожером 3***, впала в болезнь и находится в опасности. Посему, оставшись на несколько времени в той стране, чтобы окончить начатое дело, он отправился в Византию. Но та жена, великая духом, обнаруживавшая доблести больше мужеские, между тем уже скончалась. Коснувшись ее моим словом, я припоминаю себе здесь один достойный удивления поступок ее. Говорят, что кесарь Рожер, когда по смерти царя Иоанна город Константина еще не имел нового самодержца, тоже засматривался на царский престол и привлек к себе - как много других мятежников, так и одного итальянца, своего соотечественника с четырьмястами преданных ему товарищей. Этот итальянец 4**** принадлежал к знаменитой и славной {38} фамилии и управлял Капуею, многолюднейшим и весьма богатым итальянским городом. Причиною же проживания его в Византии было следующее: тогдашний властелин Сицилии, Рожер, о котором мы будем обстоятельно говорить после, при обозрении итальянских войн, посягал на обладание Капуею и сильно теснил этого человека войною; так что последний, отчаявшись в сохранении своего города, удалился в Византию. Итак, намерение кесаря было таково. Но супруга его, видя, что многократные убеждения ее недействительны, что он, оставаясь непреклонным, сильно домогается царствования и, что ни случилось бы, не хочет отстать от своей цели, пригласила к себе государственных сановников и, объявив им о намерении Рожера, сказала: "Или мне передайте этого человека, или всячески позаботьтесь сохранить царство моему брату". Выслушав это, сановники под разными предлогами подошедши к кесарю, вывезли его в одно из ближних предместий Византии, будто бы для какой-то нужды, и когда он прибыл на место, оставили его там, а сами возвратились в город. ______________ * 1 Разумеется супруга Алексея, старшего сына Иоаннова, который вскоре после описываемого события умер в Атталии. Киннам называет его царем - потому, что ему уже завещано было царство самим Иоанном (См. выше l. 1, c. 10). ** 2 См. примеч. Ad Annae Chron. p. 441. *** 3 Здесь говорится о Марии Комниной, единоутробной сестре Алексея, которая умерла вскоре по смерти своего отца. **** 4 Основываясь на сказаниях Александра, аббата целесинского (l. 1. 2. 3), Фальканда (p. 647) и Вильгельма Тирского (Lib. 18, с. 7, 8) можно гадать об имени и лице итальянца, о котором говорит здесь Киннам. Капуею в то время управлял Роберт III. Но правитель Сицилии, Рожер, отнял у него Капую и лишил его зрения. У Роберта III остался сын, тоже Роберт, который, вероятно, избегая участи отца, умершего в темничном заточении, оставил Италию и искал покровительства у Иоанна. По крайней мере Бароний под 1166 годом свидетельствует, что этот Роберт действительно удалился в Византию и жил при дворе Мануила. 5. Такова была Мария. Как скоро возвестили царю о ее болезни, он прибыл в Византию, а потом чрез несколько времени, находясь в риндакской долине, 1* где царь Иоанн сно-{39}ва построил крепость, называемую попросту Лопадионом 2**, собрал там войско и намеревался вступить в Персию; потому что персы, нарушив заключенный с римлянами договор, опустошили и взяли исаврийский город Пракану, и причинили римлянам много другого вреда. Итак, прекрасно приготовившись к войне, он поспешно двинулся оттуда и пошел вперед, имея в виду нечаянно напасть на неприготовленного неприятеля, чтобы истребить цвет его населения, да и не совсем не достиг своей цели, хотя в этом сражении сам и не поднимал рук. Быстро перевалившись чрез мизийскую гору Олимп и дошедши до Пифики, он построил там сильную крепость, и потом ночью передвинулся чрез тамошние скалистые, высокие и чрезвычайно лесистые горы. Но здесь выходящие из кустарников испарения так отяготили его голову, что он вдруг упал и, не могши подняться с места, до самой почти полуночи пролежал без чувств; с полуночи же немного оправившись и на следующий день получив облегчение, сам остался в покое и, отделив достаточную часть войска, отправил ее в дело с военачальниками, которые, не в далеком расстоянии встретившись с неприятельскими силами, разбили их в сражении и, собрав множество добычи, возвратились оттуда с трофеями. Таковы были де-{40}ла царя. Между тем персы, приготовившись к войне, вступили с многочисленным войском в землю фракисиан и, не встречая нигде неприятеля (потому что Феодор, по прозванию Контостефан, посланный для этого царем, собрав войско, еще не успел придти туда), проникли для фуражировки до самой, недалеко находившейся от моря, крепости Келвиана 3***, и, забрав множество добычи, уходили назад. Услышав об этом, царь не мог уже удержаться, но со всем войском поспешно двинулся в Иконию, погрозив наперед султану грамотою, которая была следующего содержания. "Мы хотим дать тебе знать, что наш против тебя поход возбужден твоими поступками. Ты взял непринадлежащую тебе Прокану, и сверх того недавно сделал набег на римскую землю. Ты не перестаешь также беспокоить войною римского союзника Ягунпасана и других тамошних племенных правителей. Как человек умный, ты должен был помыслить, что римляне не будут смотреть на это равнодушно и что за это придется тебе принять от Бога многоразличное наказание. Итак, либо удержись от своих несправедливостей, либо тотчас же будь готов противустать римлянам". Так говорилось в грамоте. Прочитав ее, султан отвечал следующим письмом: "Получили мы твою грамоту, великий государь, и приготовились, как ты {41} приказал. Теперь твое дело поспешать прибытием, не занимая нас здесь длинными уведомлениями. Прочее зависит от Бога и нашей заботливости. Местом нашей встречи да будет Филомелион 4****, где в настоящее время пришлось нам расположиться лагерем". Написав царю это гордое письмо, султан сам с большею частью персидского войска остался в Филомелионе, где и прежде стоял лагерем, а некоторую его часть отделил и послал навстречу наступавшим римлянам. Это войско вскоре при городе Акруне, около того места, которое известно под именем холма Калогреи, вступило с царем в битву, но, потерпев совершенное поражение, побежало к султану. В сей битве жертвою римского меча сделались и многие другие, и знаменитый у персов муж Херис. Упавший духом от поражения, султан, без всякого приготовления и не оставаясь на месте даже для укладки всего нужного, сам обратился в бегство и ушел оттуда. Узнав об этом и вознамерившись пристыдить султана за то и другое, то есть, и за прежнюю дерзость, и за последующую непомерную трусость, царь писал ему так: "Надлежало тебе хорошо знать, храбрый муж, что сколь ни постыдна трусость, но она бывает еще более постыдна, когда предваряется дерзостью, не могущею настойчиво вести {42} войну. Так как ты и теперь, по всегдашнему твоему обычаю, забываешь о прежней своей надменности и, ни во что вменив то, что писано тобою к нашему величеству, бежишь, не знать куда; то мы напоминаем тебе это. Если ты не хотел ожидать нашего прибытия в Филомелион, куда сам приглашал нас своим уведомлением; то, конечно, остается заключить, что то мужество и великодушие переродилось у тебя в крайнюю трусость и робость." Таково было содержание грамоты. Пришедши в Филомелион, царь взял его силою и сжег весь, а содержавшихся там под стражею с давнего времени некоторых римлян освободил от уз и даровал несчастным свободу; потому что персы, сперва понадеявшись на свою силу и полагая, что царь пойдет другою дорогою, не позаботились о переведении их в иное место, а когда напал на них страх, тогда они не только не думали о чужих, но не дорожили и своими. Между тем грамота была доставлена султану,и стыд ли на него подействовал, или какая другая пробудилась в нем мысль, только он воротился и, поспешно пришедши в одно местечко, называемое по-персидски Андрахма, стал там лагерем. Услышав об этом, царь тотчас выстроил свое войско и, перешедши город Адрианополь 1***** (ибо это имя перешло и в Ликаонию), {43} сделал привал в местечке, называемом Гаитою. Потом на следующий день,- так как палатки обоих войск стояли уже не в дальнем расстоянии, вооружившись, подошел еще ближе и, сошедшись с персами, вступил в битву. Персы, не выдержав и первого натиска со стороны римлян, начали отступать; римляне же, следуя за их тылом, одних убивали, других брали в плен. Султан не прежде перестал бежать, как в страхе вступив в Иконию и запершись в ее стенах. Поставив же себя таким образом в положение безопасное, он придумал следующий план: оставаться внутри города не доставало у него смелости; потому что, если римляне осадят город, выхода ему уже не будет: притом, не предузнавая исхода войны и, какую судьбу она готовит ему, невыгодным почитал он держаться в тесных пределах. Поэтому одной части своего войска приказал он охранять Иконию, а другую разделил на два отряда, и первый из них поставил в тылу города, с противоположной его стороны, а другой под личным своим начальством расположил с правой его стороны, пользуясь особенно высотою горы, тянущейся между Икониею и крепостью Каваллою. ______________ * 1 Название этой долины произошло от протекавшей по ней реке Риндаку, впадающей в Мраморное море, в Кизике. Hoffm. L. v. Lopadium. ** 2 Лопадион или Лопадиум - город при реке Риндаке в Вифинии, в древности называвшийся Аполлониею и отстоявший на один день пути от горы Олимпа. Hoffm. L. v. Lopadium. *** 3 Это укрепленное место находилось в Лидии, или в Малой Азии. Так определяет его положение Пахимер (Lib. 9, с. 8). **** 4 Филомелион или Филомелиум - город великой Фригии (Str. I. 13), пограничный с северною Галатиею и истоком реки Меандра, в 4 тыс. шагах от Апамеи. Hoffmann. Lex. ***** 1 Об Адрианополе азийском географы не упоминают; но ничто не препятствует полагать, что в Ликаонии действительно было какое-нибудь местечко, основанное Адрианом и получившее его имя, которое однакож скоро было забыто и заменено другим. 6. Так расположено было войско персидское. Царь же, стоя под Каваллою, по какому-то непонятному побуждению, сильно желал идти на султана, только не мог тотчас догадаться, где он находился, и для того на короткое время приостановил свое движение. Потом воин-{44}ская опытность помогла ему узнать (ибо в подобных случаях он был сообразительнее всех), что султанова фаланга стоит на правой стороне города,- и он тотчас, взяв знаменоносца за ремень, направил его в ту сторону. Смотря на этот поступок, римское войско недоумевало и чрезвычайно дивилось, как царь столь непредусмотрительно решается на опасность, направляясь против такой непреоборимой силы. А оно робело от того, что неприятельское войско нигде не показывалось, и потому думало, что находившиеся с султаном воины составляют только передовой отряд его армии, самая же армия вероятно скрывается за гребнем горы. Видя их изумление, он слегка улыбнулся и сказал: "Мужи-римляне! Хитрость варваров не должна возмущать вашего духа. Из того, что при предстоящем нам неприятельском отряде не видно знамен, не заключайте, будто они находятся где-нибудь в другом месте со всем войском. Я думаю, что у персов нет иной части сил и что свои знамена держат они скрытно между кустарниками, чтобы пугать нас представлением своей многочисленности. Итак, не представляйте с боязнью, будто варвары многочисленны, а лучше презирайте их слабость; потому что истина не имеет нужды в прикрасе. Я иду сразиться с наличными неприятелями, а вы должны следовать за мною с прочими войсками, чтобы не обмануться нам уловками врагов". Сказав это, самодержец пошел на врагов и сам, заняв место на левом фланге по-{45}зиции, центр своей армии противопоставил тому неприятельскому войску, которое состояло из большого числа отличнейших неприятельских полков. Тогда персы, потерявшие смелость еще в прежних сражениях, видя блеск римских мечей, начали оставлять строй и отступали без всякого порядка, спеша один пред другим уйти оттуда. Говорят, что в числе этих беглецов находился и султан. Увлекаясь преследованием их, римляне потеряли много времени. Так было в этом месте. Другое же римское войско, шедшее, как сказано, в тылу царя, нечаянно наткнувшись на засады, сперва поколебалось, потом обеспокоиваемое и с тыла теми неприятелями, которые составляли гарнизон Иконии (ибо заметив, что преследование увлекло самодержца далеко от Иконии, они также воодушевились и сделали вылазку), и с фронта врагами, расположенными, как сказано, за городом, начало уже приходить в замешательство. Услышав об этом, царь с наивозможною скоростью послал часть бывших при нем войск, под начальством Пиррогеоргия, человека весьма энергического, который впоследствии почтен был достоинством примикирия 1* двора, и Ху-{46}руна, принадлежавшего к числу царских министров и чиновников от порфиры 2**. Но и их помощь не могла восстановить утомленное уже войско и удержать его от замешательства. Тогда царь, как человек в нужде находчивый и метко угадывавший, что надобно делать, увидел, что в настоящем случае надобно употребить скорее сметливость, чем силу. Посему, призвав к себе тотчас одного из воинов, по прозванию Вембициота, по происхождению адрианопольца, приказал ему снять с головы шлем и, подняв его к верху рукою, бегать везде и вслух всего войска объявлять о взятии в плен султана. Когда это было сделано, римское войско вдруг воодушевилось и, сильно ударив на неприятелей, отразило их. Так-то иногда одно мудрое распоряжение бывает сильнее многочисленных рук и мужество одного человека выходит крепче многих щитов. Но в то время ночь прервала сражение, и царь ночевал на поле битвы. Поутру он пошел оттуда к Иконии и стал там лагерем. Обошедши же этот город, увидел он, что приступ к нему был труден; притом ежедневно увеличивался слух, что западные народы, оставив отеческие обычаи, угрожали своими толпами рим-{47}ским пределам. Посему он должен был отказаться от осады, полагая, что для этого требовалось и должайшее время и большие приготовления, чем какие были сделаны. Итак, опустошив и уничтожив все, попадавшееся под ноги, он отступил оттуда. Говорят, что римляне в то время много издевались над предгородними могилами персов и выкопали множество трупов; но царь и в эти дни сильного раздражения воинов, не переставая быть великодушным, повелел отнюдь не оскорблять праха султановой родительницы и говорил, что кто имеет хоть немного здравого смысла, тот уважит угнетаемое несчастием благородство. Немало участия выразил он также и в письме, которое написал и послал к супруге султана. Письмо было следующего содержания: "Хотим довести до твоего сведения, что раб царского нашего величества, султан, жив и на этот раз избежал от рук войны". Прочитав это, она приготовила и хотела подарить царю около двух тысяч овец, весьма много быков и значительное количество из съестных припасов; но, когда римское войско стало, как сказано, истреблять огнем предместья города, - этот подарок не достиг своей цели. Так шло дело. Начиная же отступать, царь опять писал султану, и содержание его письма было таково: "Много и часто отыскивали мы тебя, но до сих пор не нашли. Ты всегда бежишь и ускользаешь от нас, как тень. Итак, чтобы не сражаться с тенью, мы теперь возвращаемся на-{48}зад; весною однакож придем к тебе с большими средствами. Позаботься же, чтобы тогда не предаваться уже недостойному тебя бегству и не скрываться от нас". ______________ * 1 Примикирий, или, по латинскому произношению, примицерий, есть имя достоинства. Им выражалось то, что лицо, украшенное этим достоинством, занимало первое место на восковой таблице чинов, относившихся к известному роду службы. Следовательно, примикирий есть не иное что, как officii princeps. А так как роды службы всегда были различны; то примикирии являлись во всех рангах, не только гражданских, но и духовных. Hoffm., L. V. Primiceriatus и Primicerium. ** 2 Чиновник от порфиры (прc tc лovрyidoc пnрetac teлwv) - лицо, исправлявшее почетную придворную должность, т. е. заведывавшее облачением царя во время торжественных его выходов. Титул a veste regia впоследствии принимаем был отрешенно и значился в дипломах, как имя достоинства или сана. Carol. du Fresne n. ad h. I. 7. Таково было содержание сих писем. Между тем многочисленные силы персов, обитавших выше Иконии под управлением Танисмана, пришли на помощь к султану и соединились с ним. Возгордившись этим войском, султан не хотел теперь, как прежде, бежать, но построив свою армию, задумал сам напасть на римлян, остановившихся в одном месте, которое на наречии варваров называлось Чивриличимани. Это место было недоступно больше, чем всякое другое, и не легко проходимо не только для военного строя, но и для небольшого числа путешественников. Здесь один отряд римлян трудился уже над проведением ограды стана; а царь, подстрекаемый юношеским жаром, желал незадолго пред тем совершившееся вступление свое в брак, по обычаю 1*, ознаменовать каким-нибудь подвигом в сражении; ибо латинянину, недавно введшему в дом {49} жену, не показать своего мужества почиталось немалым стыдом. Итак, он устроил в двух ущельях отдельные засады: в одной из них находились люди, близкие ему по крови и много иных родственников вместе с мужьями его сестер; а в другой залегли два военных отряда, которыми управлял Николай 2**, по прозванию Ангел, человек с сильною рукою и непоколебимым мужеством. Всем им царь приказал оставаться в покое, пока не увидят его помчавшимся на неприятелей; а сам только с братом Исааком и доместиком восточных школ Иоанном 3***, которые едва упросили его взять их с собою, выехал в поле и, увидев там нескольких римлян, рассеянно собиравших фураж, скрыл свое вооружение, чтобы по нем не быть узнанным от персов, и ожидал, когда они, по всей вероятности, нападут на фуражиров. Но так как персы ни откуда не показывались; то царь, подозвав к себе одного воина, родом тоже перса, по имени Пупаку 4****, впрочем человека храброго и отважного, приказал ему ехать вперед и внимательно высмотреть, не наступают ли они откуда-нибудь. Пупака поехал и вскоре возвратился с изве-{50}стием, что видел персов, но не более восьми человек. После того царь, оставив прочих, как сказано, в засадах, сам с братом и доместиком быстро поскакал вслед за путеводителем Пупакою. Родственники же царя, находя себя пренебреженными, были так раздосадованы этим, что каждый из них и все вместе поклялись страшными клятвами не ходить более с царем в сражения, хотя бы даже стал он приказывать. Между тем царь еще не успел встретиться с виденными Пупакою персами, как их собралось уже человек до восемнадцати. Несмотря на то, он все сгорал нетерпением сразиться с ними. Но так как, по дальности расстояния, ему нельзя было вдруг напасть на них; то, боясь, чтобы они, всегда легкие на бегу, не ушли, он придумал следующее: - приказал Пупаке, бывшему ближе всех к персам, чтобы он, как скоро заметит их наступление, обратился в бегство и скакал изо всей силы, пока не доскачет до царя. Пупака так и сделал. Когда варвары начали преследовать его, он пустился бежать, впрочем не слишком ускорял бег, но всегда как будто подавал персам надежду схватить себя, и таким образом влек их за собою до самого царя. Однакож и чрез это царь не достиг своей цели. Персы, лишь только увидели его, сперва в один миг ускакали, а потом, соединившись с другими пятидесятью, которые шли позади, сделались, при мысли о своей многочисленности смелее, и уже думали, как бы противустать {51} наступающему царю. В эту минуту окружавшие царя очень не одобряли его намерения, говоря, что и без того уже они далеко оставили за собой войско; но он, не теряя нисколько времени, пустился на неприятелей во весь галоп. До некоторой поры рядом с ним скакал и севастократор, но наконец, задерживаемый усталостью коня, не мог уже далее за ним следовать, а потому, поколебавшись духом и отчаявшись в спасении, усердно умолял брата позаботиться о его жене и детях. Но царь сделал ему выговор, и обвиняя его в малодушии, сказал: "Так ты полагаешь, любезнейший брат, что, пока я жив, дозволю врагам наложить на тебя руки? Нет, не думай этого и не произноси столь недостойных меня слов". Когда же тот прибавил: "Подожди только меня - и я последую за тобой против варваров", царь отвечал: "После схватки я, даст Бог, скоро приду к тебе. Теперь же у меня иное на уме: мной овладело сильное желание показать свое мужество". Сказав это брату, он полетел на врагов. Так было здесь с царем. Между тем помещенные, как сказано, в засадах немедленно послали от себя одного из чиновных лиц, по прозванию Котерц, осведомиться, в каком положении его дело; а царь этого посланного тотчас отправил к пославшим с приказанием, чтобы они с наивозможной скоростью сами шли к нему. Потом он сделал перевал через ближайший холм и встретился с целым персидским отрядом, состоявшим из пятисот {52} человек, позади которого невдалеке со всем войском шел султан. Как скоро увидел он этих неприятелей, тотчас бросился на них с копьем наперевес и многих поверг на землю, а прочие будто онемели и стояли как вкопанные. Между тем как это происходило, появились вблизи и силы римлян, которые прежде, как сказано, скрывались в засадах, а теперь шли к царю по упомянутому его требованию. Заметив это, персы отделили один отряд своего войска и велели ему зайти в тыл царю, чтобы не допустить к нему наступающих римлян, ибо думали, что теперь-то попал он в их сети. Так действовали персы; а царь, опершись на воткнутое в землю копье, отдавал приказ Пупаке, который тогда находился при нем, чтобы он строго наблюдал, как бы персам в самом деле не удалось отрезать римлян от ближнего холма и таким образом поставить его в совершенно безвыходное положение. Но Пупака, советуя противное тому, чего хотелось царю, говорил: "Полно слишком отважничать, государь, полно! Не видишь ли, какой беде можем мы подвергнуться? Подумай, наконец, о собственном спасении". Высказав это и еще больше этого, он не мог, однако же, убедить царя и пошел исполнять его приказание. А царь между тем, так как бежать ему было нельзя, не обесчестив себя, вопреки внушениям Пупаки снова наскакал на врагов и, убив одного из них, а на прочих наведя страх, воспользовался этою минутою и {53} поднялся на один пригорок, куда в то же время подоспели к нему несколько римлян и впереди всех Иоанн, которого как братнего сына впоследствии почтил он достоинством протосеваста. Спасенный таким образом, он прекратил свои нападения, тем более что и конь его был весь в пене и совершенно задыхался. Что же касается до доместика Иоанна, то во все время, пока царь схватывался с неприятелями, он оставался назади и, боясь, как бы при наступлении врагов с разных сторон в большем и большем числе не остаться ему без всякой помощи и не попасть в их руки, для личной своей безопасности придумал неблаговидный предлог: говорил то есть, что место, где он стоял, было самое выгодное и что поэтому войска, шедшие на помощь к царю, должны всего лучше собираться здесь. Удержав таким образом при себе немалое число воинов, спешивших, как сказано, из лагеря к царю, он под охранением их и сам прибыл к нему. Тут Иоанн и многие другие римляне стали укорять царя и свои укоризны простирали почти до дерзости. Мне же всякий раз, когда подумаю о том, приходится удивляться, как это случилось, что царь в тот день среди стольких опасностей не был ни ранен, ни убит. Потому ли казался он для этих варваров неприступным, что еще прежде, в частых и геройских подвигах, являл им опыты своего мужества, или просто хранил его Промысл Ему одному доведомыми способами,- утверждать на-{54}верное не решаюсь; скажу только со своей стороны, что подобных поступков не одобряю. Так, не могу я хвалить и отчаянной смелости Александра1*****, когда успехи его рассматриваю независимо от случайностей и порывов юношеского возраста. Юность есть что-то неодолимое, а как скоро к ней присоединяется сила и крепость - она бывает еще неодолимее. Но об этом пусть всякий думает и говорит, как ему угодно. Итак, когда окружающие осыпали царя укоризнами, он сказал: "Теперь не в этом дело; в настоящую минуту надобно подумать о том, как бы нынешний день не был днем гибели для большого числа римлян: ведь их много идет, и все они у нас назади". Сказав это, он счел нужным, чтобы одни из его воинов сели в засаду в ближайшем ущелье с целью помочь идущим назади римлянам, а другие тихим шагом отправились в лагерь. Так это и сделано. Тогда сам царь с небольшим числом находившихся при нем людей поехал вперед, а Николай, о котором я уже упомянул, оставался позади - в засаде с двумя фалангами, вверенными ему еще при начале движения на персов. Но не слишком далеко отъехал царь, как вдруг, проезжая мимо одного ущелья, видит наступающих на него персов и тотчас делает следующее распоряжение: сам {55} с небольшим числом людей становится по одну сторону ущелья, а другим приказывает перейти через ущелье и устремиться прямо на неприятеля. Едва только эти последние сошлись с варварами, как о начинающемся деле узнали и те, которые сидели в засаде, и, узнав о том, поспешно прибежали на помощь. Тут Николай, о котором сейчас было упомянуто, ударил одного перса копьем, но не мог выбить его из седла, потому что удар, по местному положению, случившийся из-под горы, был не так силен. Потом, чтобы недолго озабочиваться отражением неприятелей, царь приказал окружавшим скакать изо всей силы к ущелью, но не переходить через него, и персы, заметив это, тихо отступили. В то же время подоспели к царю и предводимые Котерцем стрелки, которых он, как сказано, посылал на помощь к остававшимся назади римлянам. С этими стрелками царь снова устремился на неприятелей, но они, сверх чаяния, поворотили коней и начали бежать. Тогда, смотря на бегство их, он сказал окружавшим: "Не теряйте бодрости: к нам идут силы всего лагеря"; а так как некоторые не верили словам его, прибавил: "Персы столь нечаянно показали нам тыл вовсе не оттого, будто гонит их страх. До сих пор мы все были слабее их. Они бегут, конечно, потому, что им с высот можно видеть то, чего мы пока не видим". И предсказание царя точнейшим образом оправдалось самым делом, ибо стоявшие в лагере римляне, узнав, {56} что царь находится в крайне затруднительном положении, быстро пошли к нему на помощь. Рассказывают, что в это время царский дядя по отцу Исаак, севастократор, находясь в лагере и узнав об обстоятельствах самодержца, то есть что он находится в крайней опасности, прибежал в царскую палатку и, войдя внутрь устроенной там из занавесы походной церкви, ждал, чем дело кончится, потому что мысленно собирался царствовать. Это желание давно уже, как сказано, овладело им; с ним оно росло, с ним воспитывалось и от него как отцовское наследие перешло к его детям. Но об этом речь будет впереди. ______________ * 1 Обычай после брака совершать какой-нибудь подвиг мужества или отваги в продолжение средних веков господствовал во всей западной Европе, и преимущественно между аристократами Бургундии и Германии. Поэтому-то, вероятно, Киннам и упоминает здесь о латинянине. Поприщем таких подвигов нередко бывала арена, на которой охотники боролись со зверями; а иногда для выказания мужества придумываем был повод к международной войне, и производились набеги на пределы соседнего государства. Car. du Fresne not. ad h. I. ** 2 Может быть, брат Константина Ангела, о котором см. ниже. *** 3 Здесь разумеется, конечно, тот самый Иоанн Аксух, о котором упоминает Никита в записках о Иоанне (n. 11, 12) и Мануиле (L. 1, n. 1 и пр.). **** 4 Пупака был племянник иконийского вельможи Солимана. См. ниже. ***** 1 Здесь указывается на похвалы отваге Александра, высказанные Курцием: "Fatendum est, cum plurimum virtuti debuerit, plus debuisse fortunae, quam solus omnium mortalium in potestate habuit". 8. Царь - возвращаюсь к тому, на чем остановилось мое слово,- с прибытием стоявшего в лагере войска, ободренный его многочисленностью, тотчас поскакал на неприятелей и, лично совершив подвиги мужества, в стройном порядке возвратился в лагерь, а встав поутру, отправился в путь. Между тем персы, где-то недалеко стоявшие также лагерем, видя, что римское войско расположилось на невыгодной местности, напали на него с обеих сторон и нанесли ему сильное поражение, так что у римлян пало множество пехоты, и причина тому была следующая. В римском лагере находился человек с отличными воинскими способностями, по прозванию Критопл, командовавший в то время пехотой. Отделившись от армии, он вздумал схватиться со следовавшими по пятам его персами, но, одолеваемый многочис-{57}ленностью неприятелей, принужден был предаться беззащитному бегству и, лишившись немалого числа своих воинов, едва спасся и сам. Узнав об этом, самодержец вверил свою фалангу брату и многим другим своим приближенным, сам же с небольшим числом воинов спешил поддержать пострадавшую часть войск. Став посреди, он призвал их к мужеству и повел против персов. Но персы, заметив это, устранились от боя с римлянами. Несмотря, однакож, на то, царя сильно заняла забота, каким бы образом восстановить бодрость римского войска, ибо упомянутое событие с пехотою начало мало-помалу ослаблять в нем мужество. В самом деле, ничто так не может потрясти душу, как взгляд на льющуюся вблизи кровь соотечественников. Наконец он вынимает из-за пазухи свиток, в котором поименно значились все полки, и посылает каждому из них предписание, что должно делать в таких бедственных случаях; ибо в это время значительная часть строевых воинов, отказавшись ежедневно ходить в сражения с неприятелями, оставила ряды и, не заботясь о многократных повелениях царя, перешла в армейский обоз; так что, хотя многие в тот же день были за то телесно наказаны, других это нисколько не удержало от подобного поступка. Известно, что кто слишком привязан к жизни, тот всегда забывает о мужестве. Когда, таким образом, составлявшие задний отряд постоянно уходили и соединялись с {58} теми, которые шли впереди, вся тяжесть битвы падала на царя и подавляла его. Несмотря на то, по своей воинской опытности, он успевал отражать неприятелей и оставался невредимым. Потом некоторым казалось, что лучше остановиться там где-то лагерем и не ходить далее, но царю это вовсе не нравилось, потому что теперь, пока в войске нет еще замешательств и мятежей, римлянам выгоднее воевать, чем немного подождав или даже в следующем году, когда они будут, может быть, поставлены в крайнее затруднение. Он говорил, что в настоящее время гораздо полезнее вести войну наступательную, потому что, если удастся им прогнать неприятелей, они изберут любое место для лагеря и остановятся не в какой-нибудь теснине. Сказав это, хотя и видел он, что не все принимают его слова, однако же, оставив смотреть за лагерем Чинкандила и Синопита, также Критопла и многих других военачальников, сам схватил царское знамя и, с окружающими себя во всю прыть понесшись на врагов, изумил их настойчивостью своего нападения и заставил обратиться в бегство. Тут началось блистательное преследование: гонясь за неприятелями по пятам, римляне многих положили на месте, а некоторых взяли в плен, и в том числе Фаркусу, знатного перса, который во время стола подавал султану бокал своими руками. Римляне зовут его Пинкерной. В войске варваров находился некто, по имени Гаврас, произошедший {59} от римлян, но выросший и воспитанный в Персии и потом какими-то судьбами около того времени получивший сатрапию. Римляне в этот день и его умертвили и даже возвратились в лагерь с отрубленной у него головой. Но так как наступила уже глубокая ночь, царь оставил дальнейшее преследование и, с трофеями возвратившись в лагерь, нашел римлян в смятении и среди величайших беспорядков, оттого что все тяжести обоза находились еще на вьючных животных. Поэтому он быстро объехал весь лагерь и каждому полку указал приличное место. При всем том многим воинам пришлось ночевать на конях, ибо, по крайней тесноте места, не было никакой возможности сойти с них. Так провели они ту ночь. А когда взглянуло на землю солнце, царь приехал в середину войска и, по обычаю управляющих армиями полководцев, сказал следующее: "Храбрые воины! Я призываю вас к мужеству,- не потому, чтобы замечал в вас трусость или какое малодушие. Римлянам ли упадать до такой низости и посрамлять славу отцов!.. Нет, я только исполняю правило военачальника и хочу оградить вас безопасностью на время будущее; ибо непредвиденно наступающее бедствие может возмутить и мужественную душу. Итак, знайте, товарищи, что нам сего дня предстоит сражение поважнее прежних - это будет заключительный и последний бой. Поэтому надобно приготовиться хорошо,- как ради прежних подвигов, так и для того, чтобы не унизить {60} доблести, уже доказанной нашими делами, и быть виновниками величайшей пользы для нас самих; ибо как прежняя неудача обыкновенно поправляется последующей удачей, так и последующая неудача уничтожает прежнее успешное дело. Посему, чтобы и с нами не случилось чего-нибудь такого, любезнейшие, нужно каждому сколько возможно более держаться строя, хорошо зная, что, когда правила тактики у нас будут строго и ненарушимо соблюдаемы и каждый станет помогать другому, нам останется только побеждать, слава наша упрочится и непременно перейдет в потомство; а если, напротив, у нас в какой-либо степени произойдет взаимное разделение, то будьте уверены, что враги легко одолеют нас. Разломайте одну сторону стены в осажденном городе - и неприятели без труда вступят в него; то же должно сказать и о лагере. Не без цели, конечно, еще древними выдуманы эти засады и полковые построения, передовые и задние фаланги, правый и левый фланги, равномерность и однообразие воинских отрядов. Ведь лагерь - тот же город, а в городе нужны и ворота, нужны и стены, нужны и рвы и другие приличные городам принадлежности. Так надобно и нам запастись этим, тем более что мы теперь среди земли вражеской и блуждаем далеко от римских пределов". Сказав все это, царь построил свое войско и повел его прямо к озеру, которое в древности называлось Склиром, а теперь известно под именем Пунгусы. По {61} этому пути выйдя на равнину и, вместо прежней теснины, расположив свое войско на просторной местности, он приказывает одному из воинов громким и внятным голосом позвать к себе какого-нибудь перса. Воин исполнил это приказание, и, когда перс явился, царь сказал ему: "Вот что передай султану: великий государь объявляет тебе через меня: вот мы пришли к самой Иконии и обошли всю твою землю, сильно желая наказать тебя, особенно за все твои проступки перед нашим величеством. Но ты всегда уходишь, как беглец, перебегая то туда, то сюда, и не осмеливаешься до сего дня стать против нас лицом к лицу. Теперь мы идем отсюда восвояси, но тебе надобно приготовиться - в той уверенности, что с наступлением весны мы снова нападем на тебя с большими военными средствами". Дав персу это поручение и подарив ему панцирь, какой носят военные сановники, чтобы видно было, что он послан царем, самодержец отпустил его. Выслушав такую речь, султан не замедлил прислать послов с просьбой о мире. Царь взвешивал всю важность этого дела и не пренебрегал им, хотя под разными предлогами и уклонялся от мира, откладывая со дня на день дать послам решительный ответ, пока, думаю, не получил достоверных известий о событиях, которые, как сказано, готовились на Западе. 9. Дошедши потом до одного места, откуда берет свое начало Меандр, и думая, что нахо-{62}одится уже за чертой неприятельских действий, а местность встретив обильную водами и представляющую много приятного для человеческого зрения, царь захотел боевые труды усладить охотой. Занимаясь этим, услышал он вдалеке, около леса, какое-то движение; но по великости расстояния не могши различить этого явления, послал некоторых из своей свиты для разузнания и услышал, что там раскинуто на одном пространстве много палаток и что в роще шум происходит от лошадей, которые всем ртом срывают и жадно глотают траву; а те лошади принадлежат людям, сидящим в палатках. Тут царь тотчас понял, что это были персы, и назвал их племя, прибавив, что глава этого племени некто Раман и что они, по обычаю, нападали на соседних римлян, а теперь, после грабежа, обремененные добычей, возвращаются восвояси. Посему, отделив от своих довольное количество воинов, он немедленно отправил их в погоню, а сам, поднявшись на одно возвышенное место, остановился там с небольшим числом людей для наблюдения. Между тем персы, совсем приготовившись в путь, поехали. Но как скоро увидели они, что римляне начинают их догонять и несутся на них врассыпную, тотчас, поворотившись к ним лицом, останавливались; а когда первые приступали к нападению, последние снова показывали тыл. Это повторилось уже так много раз, что римляне наконец утомились и, оставляя преследование, дума-{63}ли идти назад. Заметив то, царь, стоявший, как я сказал, на возвышенном месте и наблюдавший, тотчас, даже без лат, понесся к ним со всей быстротой. Персы же, видя, что римляне от погони, как сказано, большей частью ослабели и притом были разрознены, а прочих предполагая немного, начали уже окружать их и, конечно, нанесли бы им крайнее поражение, если бы царь неожиданным своим появлением не избавил их от опасности. Но, безостановочно преследуя бежавших персов, он много потратил времени, поэтому, заметив усталость своего коня, остановился и ждал, пока не приведут ему другого, на бегу лучшего, которого, намекая на быстроту его бега, называли Агримом (Дикарем), а римлянам, следовавшим за ним поодиночке и врассыпную, приказал гнаться еще быстрее и не ослабевать в ревности. Но некоторые из них после долговременной погони, видя, что она безуспешна и что место, куда они забежали, пусто и неудобопроходимо, поворотили назад. Между тем царь встретился с племянником своим Андроником, о котором много было говорено выше и который шел теперь на врагов. Встретившись с ним, он насильно взял у него лошадь и, вскочив на нее, приказал, чтобы Андроник оставался на месте в ожидании упомянутого Агрима и чтобы, как скоро приведут его, он взял этого коня и ехал на нем в битву, а сам понесся на неприятелей. Между тем персидское войско разделилось на две половины: одна, передняя {64} часть, состояла из конницы, которая, впрочем, не сидела на седле, а шла за лошадьми толпою, другая двигалась позади и готова была встретить напор римлян. Но так как никто из римлян нигде не показывался, то персы, ободрившись, смешались между собою и вздумали свободно шедшую, как сказано, конницу свою сбить с прочими в одну толпу. В эту минуту вдруг видят они, что скачет на них царь,- один из всех римлян без лат,- и толпою высыпают против него, натягивая луки и ободряя друг друга. Но царь принял осанку героя выше всякого мужества и, понимая, что враги не могут окружить его,- потому что место битвы с обеих сторон закрывалось густою растительностью, которая препятствовала им сделать это,схватился с ними и весьма многих из них поразил мечом, а прочих заставил обратиться в бегство. Один из этих варваров, не смея прямо противустать царю, упал навзничь и словно прирос к земле; но лишь только заметил, что царь проскакал далее, пустил в него стрелу сзади и попал в ногу - там, где ниже лодыжки к пятке возвышается природная выпуклость. Он собирался пустить и другую, но царь, предварив это намерение, схватил его за волосы и потащил живого в лагерь. На пути встретился он с Андроником, который, когда привели ему царского коня, сел на него и поскакал на персов. Так как и он не был вооружен, то царь долго уговаривал его не ехать далее, но, не могши {65} убедить (потому что и этот обладал беспредельной отвагой и дышал битвами, отлично действуя копьем и щитом, хотя то и другое у него тогда было не свое, а взято им у кого-то из знатных лиц), отпустил, а сам продолжал обратный путь и соединился с прочим римским войском. Здесь стали его расспрашивать, что случилось с ним в битве, когда он один пошел на варваров: хотели знать о поражении неприятелей, которых, как сказано, удалось ему положить на месте, но царь, устраняя подозрение в низком самохвальстве, ничего не отвечал; ибо дело, происходившее за глазами, быв выслушиваемо людьми не с добрым расположением, легко перетолковывается ими. Вместо того он тотчас приказал лечить себе рану, чтобы не произошло воспаления и вслед за тем не приключилось чего-нибудь худого. При этом открылось нечто, достойное замечания. Так как здесь не было ничего, чем бы лечить рану царя, то один из воинов вытащил было нож и думал уже отхватить часть собственного своего тела с целью приложить ее, еще теплую, к ране и таким образом предотвратить воспаление. Но царь, изъявив тому человеку свое благорасположение, запретил ему делать это, а приказал отрезать кусок мяса у одной утомленной бегом лошади и в ту же минуту приложить его к ране. Отсюда затем продолжал он длинный путь и в полночь прибыл в лагерь, расположенный при истоке Меандра, где из подгорных камней, будто из бесчисленного {66} множества разверстых жерл, бьет вода чрезвычайно обильными ключами и, затопляя окрестную местность, сперва образует озеро, а потом, на дальнейшем пути, прорезает глубокое русло и становится рекой. Между тем Андроник, поскакав, как выше сказано, вперед, ничего не сделал, кроме того что пригнал в стан множество коней, принадлежавших тем самым неприятелям, которые убиты были царем. Так это происходило. После сего царь направился к Византии и, прибыв в Вифинию, поселил там освобожденных, как выше сказано, в Филомелионе римлян, для которых землю выменял у одного из монастырей, и в том же месте построил крепость, которую назвал Пилэ (Воротами). 10. В это самое время свергнут с престола Косма, тогдашний правитель церковных дел, муж, украшавшийся жизнью и словом. Причина тому следующая. Был один человек, принявший монашество, по имени Нифонт; энциклического образования он не имел и за светские науки вовсе не брался, но с детства постоянно занимался священным Писанием. Этот Нифонт еще в то время, когда престол Церкви принадлежал Михаилу, мужу святому и исполненному добродетелей, был обвинен соборным судом1* за то, что пред многими обнаруживал {67} нездравые понятия о христианской вере, лишен бороды, которая простиралась у него до пят, и заключен в тюрьму. Когда же тот Михаил скончался и вместо него украшением престола сделался Косма, Нифонт вдруг получил свободы больше прежнего: всегда окружаем был народом в собраниях и на площадях и ничего иного не делал, как рассевал свое учение и отвергал еврейского Бога2**, ища в этом личной пользы. И Косма чрезвычайно любил его, делил с ним беседы, произнесенный против него прежний соборный приговор называл несправедливым (хотя еще в то время за склонение на сторону сего человека жестоко укорен был Собором), чуть не обоготворял его добродетели и к тому еще присовокуплял, будто Нифонт уже задолго прежде предвозвестил ему восшествие на патриарший престол. Это многим не нравилось. Посему некоторые из числа тех, которым жаль было Космы, воспользовавшись случаем, пришли к нему и говорили: "Что это значит, святейший Пастырь, что ты вверился волку? Разве не знаешь, что за то нехорошо посматривает на тебя паства? Расторгни гибельную связь с ним. Общение с человеком отверженным и само по себе есть уже достаточное обвинение". Это и подобное этому го-{68}ворили они. Напротив, те, которые ненавидели архиерея, гласно кричали и требовали на него суда Божия и государева. Но этих Косма ставил ни во что, а к Нифонту привязался крепко и не хотел оставить его, если бы даже и случилось что-нибудь. И вот он, забывая себя, по излишней простоте сердца терпит немаловажные бедствия. Однажды по приказанию царя снова посадить Нифонта в темницу явились люди, долженствовавшие взять и отвести его. Патриарх сперва смутился было немного и молчал, но потом, собравшись с духом, пошел пешком к церковному двору в намерении отнять Нифонта у людей, его ведших; а так как они не отдавали, решился сам идти с ним в темницу. Отсюда произошло в церкви волнение, и причиной того был Косма. Эти смуты кончились не прежде, как с прибытием царя в Византию, ибо в то время он еще занят был военными делами. Тогда-то именно Косма лишен был престола3***, а каким образом, сейчас скажу. Призывая к себе каждого из архиереев порознь, царь спрашивал его, как он думает о благочестии Нифонта. Когда, таким образом, каждый искренно показал, что ему пред-{69}ставлялось, вопрос дошел наконец и до Космы. Но Косма, по обычаю, тотчас произнес Нифонту длинное похвальное слово, открыто называл его мужем благочестивым и неподражаемо добродетельным. Тогда дело уже предоставлено было суду и царь не спрашивал более архиереев поодиночке, но предложил вопрос всем вообще, каких они мыслей о Нифонте, и архиереи ясно назвали его нечестивцем. Таково было их мнение! После того царь обратил свое слово к Косме: "А ты, Владыко, как думаешь об этом человеке?" Когда же патриарх, по своей простоте, стал смело настаивать на прежнем мнении, все собрание закричало, что он не достоин более занимать престол. Вот почему свергнут этот человек, богатый всеми добрыми качествами, кроме того только, что он был излишне прост. ______________ * 1 По сказанию Льва Алляция (L. 2 de eccl. Occid. et Orien. perp. cons. c. 12. p. 678), соборные определения патриарха Михаила о Нифонте, обвиненном в ереси богомилов, состоялись в октябре 1144 и феврале 1145 года. См. также Nova Bibliotheca Labbei. p. 190. ** 2 Нифонту приписаны были неправые мысли о вере особенно потому, что он в присутствии всего Собора произнес анафему Богу евреев. Synod. А. 1144. Кто здесь разумеется под именем еврейского Бога, см. состязание Арнобия-младшего с Серапионом L. 1. init. *** 3 Мануил, по возвращении в столицу узнав, что Косма покровительствует мнениям Нифонта, обвиняемого в ереси богомилов, созвал Собор во влахернском дворце, торжественно осудил и низложил патриарха 26 февраля 1147 года. Рукописные постановления этого Собора приводит Алляций. Впрочем, Никита (L. 2, с. 3) говорит о другой причине низложения Космы. Этот патриарх управлял Константинопольской Церковью десять месяцев. 11. Спустя немного после того царь снова предпринял поход против персов и, дойдя до реки Риндак, стал готовиться к осаде Иконии и опустошению всех ее окрестностей. Но не успел он еще двинуть войско с того места, как приходят к нему султанские послы с просьбой о мире. Начальником этого посольства был человек, имевший у персов великую силу, по имени Солиман, испытанный в весьма многих войнах и давно уже испытавший силу руки государевой,- еще тогда, когда, схватившись с римлянами, как я рассказывал, у Калогрейского холма, был разбит наголову. Предложение посольства состояло в следующем: {70} персы отдавали римлянам город Пракану и все, что недавно отняли у них,- в этом состояли условия мира между персами и римлянами. На таких условиях царь отменил войну и возвратился в Византию. 12. С того времени началось движение с Запада. Теперь двинулись и кельты1*, и германцы, и народ галльский, и все другие народы, подвластные древнему Риму, бритты и британцы2**,- просто весь Запад. Предлогом движения этих народов из Европы в Азию было сразиться с персами, какие встретятся на пути, взять в Палестине храм и посетить святые места; на самом же деле у них была мысль разорить до основания римскую землю и попрать все, что попадется под ноги. Войско их было числом превосходнее римского. Узнав, что они находились уже недалеко от границы гуннов, царь отправил к ним послов некоего Димитрия Макримволита и Александра3***, родом ита-{71}льянца, который прежде был графом итальянского города Равенны, а потом, изгнанный из своей области вместе с другими сицилийским тираном, добровольно перешел к царю. Этим мужам приказано было выведать их намерение, и, если они идут не со злым умыслом в отношении к римлянам, пусть подтвердят то клятвой. Придя к предводителям сих варваров, послы говорили им следующее: "Вести войну без объявления оной и притом с народом, не сделавшим никакой обиды, и нечестиво, и непристойно людям, особенно таким, которые отличаются знатностью рода и избытком силы. Положим, они победят; но это не к чести им: не мужеству их будет приписана победа. Если же будут побеждены, то не за добродетель подвергнутся опасности. То и другое не похвально. Вам не иначе можно будет попирать землю римлян, как после данного царю уверения, что вы не будете совершать никаких обид. Если нет у вас намерения дать ложную клятву, то отчего не ведете войны открыто? Напасть на римлян и врасплох вам будет ведь трудно, а когда внесете к ним войну вероломно - еще труднее, потому что тогда должны будете воевать против Бога и римского оружия. Напротив, если дружба ваша искренна и не скрывается в вас никаких коварных умыслов,утвердите дело клятвой, и вам можно будет по земле великого царя идти, как по дружественной; вас встретит приличный прием и всякое радушие". Вот что ска-{72}зали послы. А те, сойдясь вместе в палатке алеманского короля1**** Конрада, как получившего жребий старшинства над западными народами, отвечали, что они идут отнюдь не на зло римлянам и что, если понадобится, утвердят свои слова даже клятвой, и сильно уверяли, что совершенно готовы сделать это. "Намерение наше,- утверждали они,- простирается на Палестину и грабителей Азии персов". Так говорили западные римлянам и свои слова привели в дело все: и короли, и другие знатные особы, то есть князья и графы. А эти власти в войске имели каждая частное свое значение и составляли как бы некоторые отделы2*****, нисходя постепенно от величия царского лица, стоявшего выше всех других; так что князь превосходил графа, король - князя, а царь - короля. И по роду низший всегда подчинялся высшему, помогал ему на войне и в таких случаях повиновался. Посему латиняне царя обыкновенно называют императором, указывая этим на превосходство его перед прочими, а короли у них занимают вто-{73}рое место. Так делятся они по степеням. Исполнив дело, для которого приходили к варварам, послы возвратились в Византию, а короли продолжали свой путь. Впрочем, войска их не смешивались между собой, но впереди шел алеманский король, а далеко позади германский3******. Не знаю, почему они так делали4*******,- потому ли, что каждый хвастливо почитал и одного себя достаточным для выдержания войны, или потому, что при совокупном движении предвидели недостаток в жизненных припасах. Впрочем, войск у них было бесчисленное множество - больше, чем сколько песку в море. Столькими мириадами не хвалился и Ксеркс, когда своими кораблями соединил берега Геллеспонта. Как скоро подошли они к Дунаю, царь отправил все нужное для их переправы и приказал большому числу писцов, став на том и другом берегу реки, записывать груз всех кораблей. Но писцы, досчитавшись до девяноста мириад5******** (9 000 000), далее считать не могли. {74} ______________ * 1 Киннам под кельтами разумеет германцев, а под германцами галлов, как это видно из самого его рассказа. О Сирском походе императора Конрада подробно говорит Фризингенский епископ Оттон, который сам участвовал в нем. См. L. 1. de gestis Freder. с. 39, 43-45 et 58. ** 2 Бриттов и британцев Киннам приводит как два различных племени. Эта ошибка могла произойти от различия наименований одного и того же великобританского народа, встречавшихся Киннаму в исторических памятниках и на монетах того времени. *** 3 Александр, граф Равенны, лишенный графства сицилийским королем Рожером за произведенное им возмущение, сперва ушел в Далмацию, а потом в Константинополь к царю Мануилу. О нем подробнее говорит Никита (in Man. L. 2, с. 6). **** 1 Киннам называет Конрада не царем (Baoiлea), а королем (рnya), конечно, потому, что применяется буквально к тому имени, которым называли его сами латиняне. Киннаму надобно приписывать не умышленное унижение власти императора сравнительно с византийским царем, как объясняют это западные писатели, а незнание дипломатического значения, в каком принимались у латинян слова "imperator" и "rex". ***** 2 Киннам здесь хочет сказать об обычае древних латинян, по которому в военных походах каждый вассал должен был выставить особо отдельный отряд войска и вести его за своим владельцем. ****** 3 То есть шло войско франков под предводительством короля Людовика VII. ******* 4 Willh. Tyrius (L. 16, с. 19) отвечает на это так: ne populis inter se dissidentibus contentiones orirentur, et ut commodius vitae necessaria suis procurarent legionibus, equisque et jumentis ad onera deputatis pabula non deessent. ******** 5 Вильгельм Тирский говорит: ut constanter asserunt, qui in ea expeditione fuerunt, in solo domini imperatoris comitatu ad septuaginta millia fuerunt loriccatorum, exceptis peditibus, parvulis et mulieribus et equitibus levis armaturae: in exercitu vero regis Francorum, virorum fortium loricis utentium numerus ad 70 millia, excepta classe secunda, aestimabantur. А Оттон Фризингенский о Конраде говорит следующее: tantum autem post se multitudinem traxit, ut et flumina ad navigandum, camporumque latitudo ad ambulandum vix sufficere videretur... numerum si noscere quaeras, millia milleni militis agmen erat. Gotefridus Viterbiensis, part. 17. 13. Столь великое было их множество. Как скоро приблизились они к городу Наису, митрополии Дакии, Михаил, по прозванию Врана, которому царь вверил управление той страной, исполняя приказание верховной власти, озаботился уже предупреждением их нужд. Такой же прием сделан был им и в Сардике, где два человека из высшего сословия пришли к ним, приняли их как следовало и снабдили всем нужным. Один из них был севаст, из дома Палеологов, человек весьма умный и во многих делах опытный, который царем Иоанном, не знаю по какому неудовольствию, сперва был сослан, а Мануилом возвращен и от души был предан как ему, так и пользам римлян. Это первый. Другой же, в звании хартулария, служил обоим государям и у Иоанна пользовался такой милостью, что когда старший его сын Алексей скончался, он ему одному завещал, по своей смерти, объявить царем Мануила и передать ему царство. Так эти-то теперь для известной цели пришли в Сардику. Между тем варвары, пока боролись с трудностями пути (ибо, начиная от реки Дуная до Сардики, местность покрыта многими высокими и едва проходимыми горами), шли спокойно и ничего не делали неприятного римлянам; а всту-{75}пив на равнины, которыми сменились неудобопроходимые пути дакийской области, стали наконец обнаруживать дух вражды: товары на рынках, предлагаемые им как продажные, брали насильственно, а кто хотел противиться хищению, того рубили мечом. На все такие события король Конрад вовсе не смотрел и жалобам либо решительно не внимал, либо и внимал, но все приписывал невежеству толпы. Услышав о том, царь с возможной скоростью выслал войско под предводительством Просуха, человека в воинском деле опытнейшего. Этот полководец встретил их в окрестностях Адрианополя и, следуя за ними на некотором расстоянии, удерживал толпу от беспорядков. Но когда увидел он, что дерзость их более и более увеличивается, явно уже поднял на них вооруженные руки. Причина тому была следующая. Некто из знатных алеманов, ослабев телом, остановился в одном адрианопольском монастыре с деньгами и всеми пожитками. Сведав об этом, некоторые римляне из пехотных полков подложили под его жилище огонь и, таким образом погубив того человека, похитили его деньги. Как скоро это дошло до слуха Конрадова племянника Фридриха, человека чрезвычайно самолюбивого, в порывах необузданного и высокомерного,- он поспешно возвратился в Адрианополь, хотя шел впереди Конрада на два дня пути, и, истребив огнем монастырь, в котором прежде того погиб алеман, подал этим повод к войне {76} между ними и римлянами. По этому случаю Просух напал на Фридриха, обратил его в бегство и произвел страшное побоище в рядах варваров. Это был тот самый Фридрих, который после Конрада начальствовал над алеманами, а по какому случаю - об этом будет сказано впоследствии. С того времени алеманы, испытав на деле силу римлян, умерили свое нахальство. 14. Так шло здесь дело. Между тем Андроник, которого называли также Опом, по приказанию царя отправился напомнить алеманам об их клятве и обещании не делать римлянам никаких обид. Он сперва много укорял их в вероломстве, а потом советовал им, если не хотят подвергнуться явной беде, идти к Авидскому1* заливу и там немедленно переправиться. Но сколько ни говорил Андроник, не мог убедить их и, не достигнув цели, возвратился в Византию. А те, собравшись на совет и посудив о настоящих обстоятельствах, положили идти в Византию и тотчас двинулись оттуда в путь. Несмотря на претерпенное поражение, не меньше нахальны были они и теперь, как прежде: без пощады резали скот и убивали многих противившихся тому римлян. Теперь настала война уже нескрытная. Услышав о том, царь понял, что надобно на-{77}конец и самому ему приготовиться. Поэтому город Константина он тотчас оградил войском, одну часть его расположив перед стенами, а другую - внутри, за городскими воротами. Потом в одно место, называемое Лонги, послал с войсками в засаду Василия, по прозванию Чикандил, прославившегося многими на Востоке подвигами и сражениями против варваров, и вместе с ним вышеупомянутого Просуха, который по происхождению был перс, а воспитание и образование получил римское. Он повелел им, как скоро алеманы снова предадутся грабительству, воспользоваться местностью и напасть на них. Придя в назначенное место, Василий и Просух увидели множество алеманов и внимательно начали высматривать, строен ли или нестроен их лагерь. Они заметили, что это народ весьма высокого роста и что все они тщательно покрыты латами, но конница их на бегу нелегка и идут они дорогой весьма беспорядочно, а потому заключили, что римляне, сражаясь умеючи, легко одолеют это войско. О таких замечаниях послали они донести царю и спрашивали его, что делать. Царь, все еще уважая благовидный предлог варваров, то есть их путешествие в Палестину, медлил нападением, ждал, пока не обнаружат они своих намерений более ясным образом. Таких мыслей был государь. А варвары простирались вперед и, достигнув Хировакхийских2** {78} долин, где местность становится покатою и представляет богатый подножный корм для лошадей, остановились лагерем. Здесь, говорят, постигло их бедствие выше всякого описания, из чего справедливо можно заключить, что сам Бог наказывал их за нарушение клятвы и великое бесчеловечие в отношении к людям единоверным, которые не сделали им никакого зла. Вдруг полил необыкновенный дождь, и протекающие по той местности две реки, Мелас и Афирас, как зовут их туземцы, выйдя из всегдашнего своего уровня и залив на величайшее пространство поля, увлекли с земли и потопили в море большую часть алеманского войска вместе с конями, оружием и самыми палатками. Узнав об этом, царь, по чувству сострадания к людям, отправил двух сановников к Конраду утешить его в несчастье и кстати войти в рассуждение о предметах особенной важности. Но Конрад, и теперь еще нисколько не оставляя своей гордости, требовал, чтобы самодержец встретил его на пути в Византию, и тогда положил потолковать с ним о других, тоже важных вещах. Видя, что нахальство Конрада не имеет никаких пределов, царь наконец стал презирать его. А Конрад между тем со всеми силами шел к Византии и остановился уже в загородном цар-{79}ском дворце, что перед стенами столицы. Этот дворец зовут Филопатионом1***,- не знаю, потому ли, что таким названием обозначают любимое местопребывание (ибо оно доставляет некоторое успокоение и свободу от забот людям, удаляющимся туда от городского шума), или потому, что им указывается на многолиственные и тенистые растения (ибо это место везде поражает зрение роскошной зеленью). Отсюда Конрад стал осматривать укрепления города. Видя достаточно поднимающиеся в высоту башни2**** и тянущийся вокруг большой глубины ров, он крайне удивился, особенно когда впереди башен заметил множество женщин и праздную невооруженную толпу народа (ибо все привычные к воинским трудам стояли на страже частью внутри города за стенами, а частью вне крепостной стены и ожидали, не начнут ли битвы алеманы). Заметив это и тотчас поняв, что город при таком избытке военных сил может остаться неодолимым, он {80} отступил оттуда и, быстро перейдя мост, которым, можно сказать, соединяется река-море, занял предместье против Византии, называемое Пикридион. Вид здешнего залива следующий: Эвксинский Понт, если плыть по нему к западу с правой стороны, углубляется в материк и образует для византийцев длинную гавань, в которую, у самой ее вершины, недалеко от Византии, вливается река, выходящая откуда-то выше и протекающая по тамошним равнинам. На этом-то пункте соединения реки с пристанью и был построен мост. ______________ * 1 Авидский залив иначе назывался заливом Святого Георгия Систского, по находившемуся при нем городу Систу. Carol. du Fresn. ad h. I. ** 2 Оттон Фризингенский о Хировакхийской долине говорит так: vallem quandam juxta oppidulum Cherevach dictum, campi viriditate laetum, amniculi cujusdam medio decursu conspicuam attigimus, cujus loci amoenitate capti omnes, illo tentoria figere et ibi pausare constituimus. *** 1 См. Вриенн. стр. 139, 140; прим. 2. **** 2 О прочности и высоте башен и стен Византии Гунтер (in Hist. Cpolit. с. 15) говорит следующее: Est enim civitas triangula, habens in quolibet latere magnum milliare vel amplius, ex ea parte, qua terram attingit, vasto aggere et muro firmistimo tripliciter clausa. Turres habens per circuitum sui excelsas et fortes, adeo sibi invicem propinquas, ut puer septennis de una turri ad alteram pomum valeat jaculari. Потом ниже: Ex ea parte, quoniam agger esse non potuit, propter frequentiam portus, qnem habet tutissimum ac celeberrimum, muri sunt alti admirandae spissitudinis, et turres densae, eductae ad tantam celsitndinem, ut quivis in culmen ipsarum aspectum dirigere perhorrescat. 15. Это так. Находясь в упомянутом предместье, Конрад послал передать царю объяснение почти в тоне глубокого сокрушения. Вот его содержание: "Всякому человеку с умом надобно, государь, смотреть не на дело само по себе, а на цель, с которой оно особенно совершается. Кто предзанят какой-нибудь мыслью, тот часто и доброго не хвалит, и явно худого не порицает. Между тем бывает иногда, что от врагов, сверх чаяния, мы получаем добро, а от друзей испытываем зло. Итак, не обвиняй нас в тех преступных действиях, которые недавно совершены в твоей земле толпами нашего войска, и не досадуй на это, потому что не мы сами были причиной того,- это произведено безумной стремительностью толпы, своевольно покушавшейся на такие преступления. Ведь где блуждает и скитается иноземное и пришлое войско,- либо для обозрения страны, либо для добывания необходимых припасов; там подоб-{81}ные преступления с обеих сторон, думаю, естественны". Так говорили алеманы. А царь, приняв их слова в смысле ироническом, отвечал следующее: "И нашему величеству небезызвестно, что стремительность толпы есть явление, всегда неудобоправимое и необузданное. Потому-то, конечно, мы, не связанные ни обещанием и ничем другим, озаботились, как бы не обидеть вас, как бы, то есть, вам, людям иностранным и пришлым, пройти по нашей земле безвредно, боясь нарушением долга гостеприимства навлечь на себя невыгодное между людьми мнение. А что вы, как мудрецы, умеющие хорошо исследовать природу вещей, представляете такие дела не подлежащими обвинению,- за то мы даже благодарим вас, потому что вперед не будем уже стараться удерживать народного порыва и свалим все на безумие толпы, чему вы научили нас добрым своим примером. В этом случае вам выгоднее будет не ходить вразброд и не скитаться так по чужой земле; ибо если это будет принято и с обеих сторон предоставится народным толпам увлекаться своими порывами, то иностранцы, естественно, потерпят много от туземцев". С этими словами царь отпустил послов Конрада. Между тем, видя, что римское войско по количеству гораздо менее войска варваров, а по знанию военного искусства и твердости в сражениях далеко превосходнее его, придумал следующее. Он приказал Просуху, Чикандилу и многим другим римским военачальникам {82} взять с собой достаточное число войска и, поставив его прямо против алеманов, построить так: нефронтовую и как бы сборную часть армии поместить далее, около четвертого знамени, потом поставить тяжеловооруженных и латников, затем быстролетных наездников и, наконец, впереди - скифов вместе с персидскими и римскими стрелками. Римляне так и сделали, и алеманы, лишь только увидели это, с сильным раздражением и шумом пустились на них. Тут произошло упорное сражение и великое побоище алеманов, потому что римляне искусно встречали нападение своих противников и убивали их. Между тем Конрад, еще не зная об этом событии, надменно сидел в лагере и далеко простирал свои надежды. Поэтому царь, желая посрамить прежнее его высокомерие, отправил к нему письмо следующего содержания: "Каждому из нас долженствовало быть хорошо известно, что как конь, если он не слушается узды, не только не может быть полезен всаднику, но еще часто вместе с собой низвергает его в бездну, так и войско, если оно не повинуется военачальникам, большей частью подвергает опасностям правителей. Поэтому нам не следовало бы позволять своим войскам - тому и другому - увлекаться собственными порывами. Но как ты, - не знаю, по какому побуждению, - первый пренебрег этим правилом, а через то заставил по необходимости следовать новому образу мыслей и наше величество, сколь ни дружески были мы располо-{83}жены к тебе, то теперь сообрази, к чему привело вас это своеволие толпы. Мне доносят, что и небольшое римское войско, схватившись с немалочисленным войском алеманов, привело его в худое состояние, потому что туземец у себя дома большей частью одолевает пришельца и иностранца. А между тем за такое буйство нам даже нельзя будет и наказать свою толпу. Да и как это можно, когда мы однажды позволили им следовать собственной воле? Итак, если тебе угодно,- опять скажу,- надобно обоим нам крепко держать бразды власти и обуздывать порывы своих войск; а неугодно - пусть все остается в нынешнем положении. По крайней мере, мы ясно высказали вам, что делается". 16. Так оканчивалось письмо царя. Но Конрад, еще ничего не слышав о произошедшем с алеманами, казалось, вовсе не обратил на это внимания; напротив, просил царя прислать ему царский дромон и обыкновенные триремы, чтобы употребить их для переправы,- и если они не скоро будут присланы, грозил в будущем году обложить город своими мириадами. Разгневавшись на это, царь отвечал нахалу уже не иронией, но напал на него резкими выражениями и писал следующее: "У кого есть хоть немного соображения, тот обыкновенно судит о вещах не по множеству их, а больше по качеству и по происходящим оттуда выгодам и невыгодам. Посему и подвижников Марса надобно оценивать не многочисленностью их, а муже-{84}ством, трудами и знанием этого дела. Итак, хотя за тобой следует огромное войско, однако же оно не многим превосходнее нашего, рассеянного по пространству Римской империи, потому что не устроено и большей частью неопытно в воинском деле. Стадо овец считай хоть целыми мириадами - едва ли оно устоит при нападении льва. Разве не знаешь, что ты был уже в наших руках, как птичка, и если бы мы захотели, твоя погибель не замедлила бы совершиться. Подумай, что жители сей страны суть те, которых предки с оружием в руках прошли всю землю и овладели вами и прочими под солнцем народами. Рассчитай это и знай, что не придет к тебе царский корабль и не будет доставлено тебе ничто, чего ты просил у нас, но понесут тебя обратно по прежнему пути ноги твоих коней. И вовсе не следует порицать нас, если для желающих наносить нам обиды мы будем тяжелы. Ведь обижать и защищаться - не одно и то же: первое происходит от дурного сердца, а последнее поддерживается, конечно, стремлением к безопасности. Подданные давно уже просят нас, чтобы, сколько ни получено будет пользы от соседних персов, римляне всем этим владели без хлопот1*. Так, чего мы не хотели допустить {85} по просьбе наших подданных, того самого, смотри, как бы не допустили побуждаемые тобой". Выслушав это и узнав о недавнем поражении алеманов, Конрад взошел на какое-то жалкое судно, вытащенное на морской берег, поплыл на нем через Дамалеев пролив и, гонимый варварским малодушием, скоро очутился на другой стороне, ибо варвар при удаче бывает через меру горд и надменен, а при неудаче упадает духом более чем должно и непомерно унижается. Между тем царь, чтобы еще более смирить его, поступил следующим образом: он послал несколько римлян к шедшему назади в значительном количестве алеманскому войску с намерением приманкой денег поколебать в нем благорасположение к Конраду. Услышав это, Конрад уже не обнаруживал такой надменности, как прежде, но отправил к царю послов и просил прислать к нему какого-нибудь римлянина, который бы служил ему проводником и безопасно провел его войско. Посему и послан был к нему человек, исполнявший в то время должность аколуфа1**, которому также поручено было войти с Конрадом в рассуждение о союзе. Сражать-{86}ся римлянам и алеманам во взаимном союзе было бы весьма выгодно - это помогло бы царю, а царь еще более помог бы Конраду, если бы он захотел воевать против персов вообще с царем. Показаны были ему и две дороги, и он мог избрать, которую хочет. Вот что Стефан объявил Конраду; но он, посоветовавшись со своими, отказался от союза, а дорогу избрал на Филомелион. До Мелангий и города Дорилеи не встретилось с алеманами ничего неприятного. Но когда они находились здесь, перс, по имени Мамплан2***, решился с небольшим войском напасть на передовые их отряды с намерением попробовать их силу и изучить образ их битвы. Алеманы при первом появлении персов шли без всякого порядка и пустились на них с жаром и великим шумом. А персы, пока алеманы еще не удалились от своего лагеря, дали тыл и притворно обратились в бегство; когда же и кони алеманов уже утомились, и сами они далеко ускакали от лагеря, те приняли обратное стремление и перебили как коней их, так и их самих. Эта многократно повторенная уловка повергла алеманов в чрезвычайный страх. Тут-то надобно было видеть вчерашних смельчаков и нахалов, наступавших, подобно беспорядочной толпе зве-{87}рей,- как они теперь стали робки и низки и не показывали способности не только действовать, но даже и мыслить. А когда на персов поскакал и Конрад (ибо на войне был он смел), то потерял и тех весьма быстрых на бегу коней, которых подарил ему царь, и сам едва не был взят в плен варварами. ______________ * 1 Это наводит на мысль, что римляне, обитавшие в смежности с владениями персов, просили царя, чтобы он позволил им делать набеги на персидские селения и города и иметь право пользоваться награбленным без вмешательства верховной власти. ** 1 Аколуфом в Греческой империи называем был главный начальник дворцовой стражи, состоявшей из варягов. Об аколуфе в этом его значении много говорит Кодин (de offic. с. 4 et 5). Западные писатели (Tyrius et Odo de Diogilo) всю неудачу похода тевтонов через Малую Азию без оснований приписывают этому проводнику, будто бы умышленно заведшему их в места пустынные, не представлявшие никаких средств для содержания войска. *** 2 Этот Мамплан у Вильгельма Тирского называется Парамом. Причем Вильгельм замечает, что Парам был сатрапом иконийского султана и напал на алеманов с позволения своего государя. Это нападение произведено в ноябре 1146 года. 17. Таковы были обстоятельства алеманов. Король же германцев3* (о котором доносили, что он перешел уже Дунай и идет далее) не мечтал о себе более надлежащего, подобно Конраду, ибо отправленных от царя послов, то есть Михаила-севаста Палеолога и Михаила, по прозванию Врана, принял ласково, изъявил через них благодарность царю и объявлял, что он не причинит римлянам никакого зла. Вразумлен ли он был неудачами Конрадова войска или уже имел такой нрав от природы4**,- сказать не могу, только через это он получил от царя гораздо лучший прием. Находясь уже вблизи Византии, отправил он к ца-{88}рю послов5*** и, еще больше выражая ему свою дружбу, вызывался действовать с ним заодно в важных делах. Если же царю угодно сноситься с ним и беседовать во дворце - он не откажется и от этого. Царь выслушал эти слова не без удовольствия и пригласил его прибыть к себе благонадежно. Итак, король прибыл и при въезде встречен был такими особами, которые как по роду, так и по знатности стояли близ царя и занимали тогда высшие правительственные должности. Эти лица торжественно и с подобающею честью проводили его во дворец и, когда он был уже в приемной зале дворца, где сидел царь на возвышенном месте, принесли и для него низкое кресло1****, которое по-римски люди называют sellium. Сидя на нем, он говорил и слушал что следовало, а потом отпущен был в предместье против городских стен, от многих называемое, как я уже сказал, Филопатионом, и там имел квартиру. Потом, немного спустя, ездил он с царем во дворец2*****, находящийся в северной части города, чтобы видеть там все, достойное удивления, и поклониться покоящейся в та-{89}мошнем храме святыне3****** - разумею те вещи, которые освящены прикосновением к спасительному телу Христову и служат охранением христиан. Совершив все сие в Византии и дав клятву, что во всю жизнь будет другом и союзником царя, и этот король переправился в Азию. ______________ * 3 То есть Людовик VII, король франков, который еще до выступления в поход отправил к царю послом Милона де Капрозиа, чтобы испросить у него позволение перейти через Фракию и на этом пути приготовить съестные припасы. Царь позволил и отвечал Людовику вежливым письмом. Rudulf. de Diceto in Abbrev. Chron. А. 1146. ** 4 Gesta Lud. VII, с. 9. Об этом короле говорится: erat vir naturaliter patiens et benignus. Odo de Diogilo I. 3: rex Fancorum, cui semper mos fuit regiam majestatem humilitate condire. Gervasius Tilleberiensis de otiis imperial. Ms. de Ludovico VII: cui siccessit Ludovicus piissimus, amator cleri ac verus Dei cultor, qui a multis deceptus, nullumque decipiens, in sancta simplicitate transivit ad Dominum. *** 5 Послами Людовика в это время были Алуиз, епископ Атребатский, Варфоломей Канцеллярий, Архибальд Бурбонский и некоторые другие. Carol. du Fresne ad h. I. **** 1 Но Odo говорит: tandem post amplexus et oscula mutua habita, interius processerunt, ubi positis duabus sedibus pariter subsederunt. ***** 2 Здесь разумеется дворец влахернский. Carol. du Fresne ad h. I. ****** 3 В храме влахернском сохранялись t vtaфia tov Хрiotov oпaрyava - погребальные пелены, найденные и положенные в сем храме царицей Пульхерией. Nicephor. Callist. I. 4. c. 2. 18. Так вот что здесь происходило. Между тем на архиерейский престол царь возводит некоего Николая, по прозванию Музал, который прежде был в числе высших духовных лиц и занимал престол Кипрской Церкви, а потом добровольно удалился оттуда. Но едва только вступил он в управление делами (Византийской Церкви), вдруг отверзлись против него уста всех и закричали, что он беззаконно занял престол, потому что, оставив прежнюю свою Церковь, сложил уже с себя и священство. Николай сперва упорствовал и никак не хотел сойти с престола, но узнав, что его дело будет рассматривать царь, и ожидая от него невыгодного определения, не решился подвергнуться вторичному суду, оставил престол и жил частным человеком. На место его возводится Феодот4*, муж испытанный долговременными трудами подвижничества. Алеманы же, как сказано, быв многократно отражены персами и по-{90}теряв много войска, отчаялись в возможности перейти Филомелион, а потому пошли назад и, придя в Никею, соединились там с продолжавшими свой путь германцами и другими королями, которые сопровождаемы были также многочисленными войсками. Из них один управлял чехами5** и на королевский престол был возведен Конрадом, другой - лехами6***, народом скифского происхождения, сопредельным с западными гуннами. Когда эти войска сошлись вместе, германцы обыкновенно прилагаемое к алеманам слово "пovtcn Алeuave"7**** (так буквально произносилось оно) теперь прокричали им издалека и громко. А откуда произошла такая насмешка, тотчас расскажу. У этих народов способ сражаться не один и тот же. Герман-{91}цы с легкостью садятся на коня и при нападении весьма ловко действуют копьем, притом конь их по быстроте превосходнее алеманского. Алеманы же способнее германцев сражаться пешими и гораздо лучше них действуют мечом. Посему, когда последним случалось вести войну с первыми, из опасения к их лошадям они скорее решались нападать на противников пехотой. Но тогда германцы, схватившись с нестройной алеманской конницей, одолевали ее и потом, тем удобнее наскакивая на алеманов, обращали в бегство их пехоту, хотя численностью бывали гораздо ниже ее. В таких-то случаях германцы упомянутым выше словом смеялись над своими неприятелями, выражая ту мысль, что, при всей возможности сражаться на конях, они предпочитают воевать пешими. Тем же словом, как сказано, германцы приветствовали их и тогда и постоянно возбуждали в них великое неудовольствие. По этой причине, да и потому, что алеманам во время похода предстояла опасность занимать второе место после германцев, все сии войска шли вместе только до Филадельфии; а отсюда Конрад, не могши более сносить презрение со стороны германцев, решился идти назад и о своем намерении послал известить царя. Царь, частью из желания разделить между собой королей, частью по состраданию к человеку, отписал ему следующее: "Людям, которые хоть немного могут мыслить, свойственно рассматривать вещи не в наилучшем их состоянии, а в {92} них самих, вне всякой их изменчивости. Посему и тогда, как твои дела шли хорошо, наши отношения к тебе были не выше твоего достоинства, и теперь, когда они несколько неудачны, мы не отказываемся принять тебя опять так, как старались выразить тебе свое уважение прежде, видя в твоем лице сродника и правителя толиких народов и подавая тебе советы в трудных обстоятельствах,- и все это частью по высказанной причине, а частью потому, что мы единоверцы. Напротив, ты, не знаю, как-то считая маловажным все, тебе полезное, сам не замечаешь, что избираешь худшее. Но так как сделанного однажды несделанным почитать нельзя, то прейдем это молчанием и будем всячески стараться о том, что еще не ушло и находится в наших руках. Ведь дела наши по природе таковы, что непрестанно текут и никогда не останавливаются. Кто первый овладел ими, тот приобрел все; а когда они упущены, возвратить их никак невозможно. Итак, пока имеешь какой-нибудь способ поправить свои дела - спеши ухватиться за полезное". ______________ * 4 Феодот был игуменом обители св. Анастасии. Catal. Patriarch. Ср. ** 5 Другие историки разумеют здесь богемцев, которых славяне по первому их королю, Чеху, называли чехами. Aeneas Silvius in Histor. Bohem. c. 3. Но эти чехи не те, о которых говорят Procop. I. 2. de Bello pers. с. 29; I. 4, de Bello Goth. et Theophan. in Copronimo p. 369; потому что те обитали далеко от Богемии и населяли берега Эвксинского Понта. *** 6 Разумеется Болеслав IV, король польский, ибо поляков в то время называли лехами, по родоначальнику их Леху, брату богемского короля Чеха. Herberstein. in Comment. rer. moscovit. **** 7 Выражение пovtcn Алeuave, если пovtcn производить от пovc ("нога"), могло означать то же, что французское a pied Aleman. Но кажется вероятнее, что пovtcn было не иное что, как французское pousse, то есть "беги скорее". О вражде, возникшей между франками и алеманами во время первого крестового похода, говорит, кроме других, Odo de Diogilo I. 2. Ut nostris erant importabiles Alemanni eo in itinere, ita Alemannos Francorum superbiam dedignatos, non semel contra illos arma sumsisse. А что алеманы не умели ездить и сражаться верхом на конях, свидетельствует Никифор Фока у Луитпранда in legat. 19. Таково было содержание письма. Между тем Конрад и прежде уже сознавал свою нерассудительность и, не зная, что делать, не довольно охотно следовал за германцами; посему тогда, как пришло от царя письмо, он предлагаемое себе дело тотчас почел находкой, с удовольствием принял совет царя и быстро пошел назад; придя же к Геллеспонту, переправился через пролив во Фракию. Там {93} сходился он с царем для собеседования и потом вместе с ним отправился в Византию. Здесь предложены были ему многие меры отдохновения: и царские покои, и различные зрелища, и состязательные скачки коней, и блестящие угощения, которыми восстанавливались силы истомленного его тела. Снабжен был он также достаточными суммами денег и на триремах поплыл в Палестину. А флотом управлял и заботился о всем нужном Никифор Дасиот. Прибыв туда в одно время с другими королями и совершив должное поклонение животворящему гробу Христову, он - тогда как прочие, каждый по возможности, отправились в отечество - сел на упомянутые корабли и приплыл в Фессалонику, где в другой раз виделся с царем и делился с ним беседой. При этом царь напомнил ему о давнем его обещании - отдать Италию в приданое царице Ирине, которую, как родственницу, сам он обручил с царем. Конрад и Фридерик утвердили свое слово вторичной клятвой и оставили римскую землю. Здесь был конец подвигов Конрада. А с королем германцев, когда он возвращался из Палестины на кораблях, из которых многие зыбились у тамошних берегов и за известную плату предлагаемы были желающим для переезда, случилось следующее. Сицилийские корабли, выходя для нападения на землю римлян, сперва плавали в той стороне моря1*. Вот {94} встретился с ними римский флот под управлением Хуруна - и дело дошло до рук. Но тогда как оба флота сражались, случилось подплыть к ним и королю. И так как римляне в сражении уже брали верх, то он едва не попал в плен2** по следующей причине. Сойдясь, как было сказано, с кораблями сицилийцев, король оставил свой корабль и перепрыгнул на сицилийскую трирему, и если бы какое-то союзное судно римлян, поняв опасность, не подало скоро знака этой триреме, он, вероятно, попал бы в руки римлянам. А теперь, потеряв весьма многих находившихся с ними воинов, которые сделались добычей победы, сам он, хотя и с трудом, спасся. Впрочем, впоследствии царь, вняв прошению, освободил пленных и возвратил все отнятое. Такой был конец вторжения западных народов в Римскую империю. ______________ * 1 То есть ближе к пределам Палестины, на пути движения судов из Палестины к западу. ** 2 Это сказание Киннама подтверждают многие западные писатели, из которых писатель Magni chronici Belgici и Бонфиний (dec. 21, 6) говорят, что излагаемое здесь событие случилось в 1149 году, когда Мануил осаждал занятую сицилийцами Корциру. 20. По возвращении в отечество Конрад жил недолго и умер1*, не приведя к концу ничего, что обещал царю. Власть его наследовал Фридерик. Но каким образом Фридерику после Конрада выпало владычество над алеманами, я расскажу по порядку. Король алема-{95}нов Генрих2**, посадив в оковы своего отца и победив римского архиерея силой оружия, сам беззаконно завладел престолом. В отмщение за это алеманы, когда он умер, не согласились передать верховную власть его детям (дети же у него были - этот Конрад и отец Фридерика), а пригласили на престол некоего Лотария, глубокого старца, и вверили ему управление алеманами. Но дети Генриха, не могши перенести лишения отеческой власти, задумали произвести возмущение. Узнав об этом, Лотарий - так как он был подлинно старец и дожил до позднейшего возраста, а с другой стороны, всегда отличался чистотой души и ничего не говорил и не делал без простосердечия - составил завещание, по которому верховная власть после его смерти переходила к ним. Вскоре после того он умер, и жребий власти пал на старшего из сыновей Генриха, то есть на отца Фридерикова. Но этот, лишившись одного глаза3***, избрал вместо себя брата своего Конрада, взяв с него наперед клятву, что после своей смерти он передаст престол сыну его Фридерику. Поэтому-то, умирая, Конрад, как сказа-{96}но, возложил венец на Фридерика. Так это происходило, и вместе с тем положено начало сицилийских войн. ______________ * 1 Конрад умер 15 марта 1152 года. Monach. Erfdor. Otho Frising. L. 1 de Gestis Frid. c. 63. L. 2, с. 1. etc. ** 2 Киннам неверно полагает, что Конрад и Фридерик, правитель свевов, отец императора Фридерика, были детьми императора Генриха: они родились от благородного свева Фридерика де Штофен и дочери императора Генриха Агнесы. Carol. du Fresne ad. h. I. *** 3 Это обстоятельство подтверждают Otho Frising. I. 1. de Gest. Frid. с. 12, 14, 21, 39. Chron. Hildesheim. А. 1105, 1118, 1126 et 1135. Chronica Australis А. 1135. Guntherus etc. Книга 3 1. Был некто Рожер4*, по прежнему званию хотя только граф, однако же человек предприимчивый и деятельный, способный пользоваться обстоятельствами и изменять ход дел. Когда правитель Лонгобардии Вильгельм5** отправлялся в Палестину, Рожер, находившийся под его начальством, дал ему денег взаймы и, под залог этого долга получив управление Лонгобардиею, впоследствии заставил римского архиерея признать себя королем; а как именно заставил, об этом будет сказано. Услышав, что Лонгобардия управляется Рожером, сидевший тогда на римском престоле епископ вознегодовал на такую дерзость и говорил, что она издавна принадлежит его Церкви. Это тронуло Лотария6***, и он, не терпя, чтобы достоинство {97} папы было уничижаемо, вторгся в Лонгобардию с большим войском. Отняв у Рожера немалую часть его владений, Лотарий скоро и вовсе выгнал бы его из той страны, если бы Рожер по обыкновению не прибег опять к хитрости и таким образом не выгнал оттуда Лотария без боя. А как он сделал это, объяснит следующее сказание. Был у Лотария зять7****, пользовавшийся при нем великой силой, так что народ алеманский отдавал ему первую честь после государя. Подделавшись к этому человеку и подкупив его деньгами, Рожер убедил его дать адеманскому войску без ведома Лотария знак окончания войны. Знаком же служил не звук трубы или что-нибудь в этом роде, а нечто варварское и непонятное. По обычаю в лагере их раздавалась какая-то песня, после которой войску уже нельзя было оставаться на месте, но каждый воин, как только заслышивал ее, уходил и начинал приготовляться к отступлению. Так-то и теперь, лишь только зять Лотария запел эту песню, все войско тотчас рассеялось и стало уходить оттуда. В гневе на это Лотарий бросился было останавливать народное движение и повесил до пятисот человек, {98} но остановить не мог. Алеманы тем не менее бежали, совершенно презирая и мучения, и казни. От скорби об этом Лотарий впал в горячку и немного спустя умер, а Конрад, как сказано, принял власть. ______________ * 4 Рожер - граф сицилийский, сын сицилийского графа Рожера I и Аделаиды монферратской. Carol. du Fresne ad h. I. ** 5 Вильгельм - сын Рожера, правителя Апулии и Калабрии, внук Роберта Вискарда, получил право на управление теми же областями от папы Пасхалия в 1114 году. Carol. du Fresne ad h. I. *** 6 О вызове Лотария в Италию папой Иннокентием II против сицилийского короля Рожера говорят Otho Frising. L. 7. Chron. c. 18-20. Petrus Diaconus L. 4. Chron. Casin. c. 99, 107 etc. Will. Tyrius L. 13, с. 19. **** 7 Киннам, вероятно, разумеет правителя Саксонии Генриха или Рейнальда, которому Лотарий, по изгнании Рожера из Италии, вверил охранение Апулии. См. Chronicon Weingartense с. 12. Tyrium L. 13, с. 19. Chron. Casin L. 4, с. 127. 2. После сего Рожер опять крепко ухватился за Лонгобардию1*. Не терпя этого, римский архиерей заключил союз с алеманами и весьма решительно выступил против Рожера. Но в то время как он становился лагерем, Рожер, неожиданно явившись перед ним, войско его обратил в бегство, а его самого взял в плен2**. Имея же теперь архиерея в своих руках, он поставил полотняную палатку и, поместив его в ней, сам пал ниц на землю и, подползши к нему на руках и ногах, просил прощения в своем грехе и утверждения в королевском достоинстве. Архиерей принял просителя (да и что было ему делать?) и наименовал его королем. С того-то времени правители Лонгобардии и стали называться королями. Достигнув своей цели, Рожер отправил посольство к здравствовавшему тогда еще {99} царю Иоанну и просил у него своему сыну3*** супруги из царского рода. Но посольство еще не успело исполнить своего поручения, как Иоанн скончался. Через несколько времени после сего, в царствование уже Мануила, он опять послал просить о том же. Для переговоров по этому делу отправлен был в Сицилию к Рожеру Василий, по прозванию Ксир4****. Но этот человек, подкупленный деньгами, утвердил сам собой странные условия, из которых главным было то, чтобы царь и Рожер почитались лицами равного достоинства. От этого впоследствии возгорелась страшная война; ибо, когда Ксир возвратился в Византию и, не понеся еще должного наказания за свою дерзость, умер, царь отверг все, сделанное его посольством, и оставил Рожера; а Рожер, раздражившись этим и считая себя обманутым, снарядил флот и, держа его в готовности, выжидал удобного случая отомстить римлянам. Да варвар и достиг своей цели. Во время вторжения западных народов в римские пределы он опустошил Коринф, Эвбею и беотийские Фивы5*****. Римское войско тогда было занято други-{100}ми делами, и варвары, высадившись в те города, свободно и без сопротивления сполна нагрузили свои корабли добычей, а оттуда переплыли к Корцире и, взяв ее силой, всячески укрепили уже как собственную. Узнав об этом, царь сильно опечалился и стал думать, как бы отомстить Рожеру достойным образом и наказать его за дерзость. Наконец он приготовил флот из пятисот трирем и тысячи перевозных судов для лошадей и тяжестей и сам пошел сухим путем, а страшному своему флоту приказал плыть морем. ______________ * 1 Об этом рассказывают так, что Рожер по смерти Лотария выгнал из Апулии Рейнальда и сам завладел ею. А по свидетельству Gotefr. Viterb.: post pauca dux Apuliae Raino, vel Rainaldus moritur. Rogerius in Apuliam revertitur, et terram duce orbatam nec resistentem occupat. ** 2 О взятии в плен папы Иннокентия и о том, что по сему случаю папа утвердил Рожера в королевском достоинстве, рассказывают abbas Usperg. et Albericus in Chron. 1139 an. Otho Frising. L. 7. Chron. c. 24. Baronius 1139 an., где излагается и данный Рожеру диплом, утверждающий инвеституру сицилийского короля. *** 3 Здесь разумеется старший сын Рожера, называвшийся также Рожером. Alexand. abbas Celes. L. 3, с. 26. Умер в 1149 году. Romuald. Salernit. in Chron. et alii. **** 4 О Ксире, константинопольском префекте, упоминает Анна Комнина (L. 12). Василий Ксир, вероятно, был одним из его потомков. ***** 5 О взятии Коринфа, Эвбеи и прочих греческих городов подробно рассказывают Otho Frising. L. 1. de Gest. Frid. с. 33. Nicetas L. 2, n. 1-5. Robertus de Monte A. 1148 et 1149. 3. Но едва только дошел самодержец до Филиппополя, как распространился слух, что скифские войска, перейдя Дунай, опустошают и грабят все, встречающееся им на пути, и взяли уже один при той реке важный город. Такая-то разнеслась молва. Тогда, изменив направление, царь пошел оттуда к Дунаю и к Дунаю же приказал плыть кораблям из Византии через город Анхиал6*, а до их прихода в тамошних долинах занимался охотой; ибо те совершенно пустые и издревле не населенные долины пропитывали великое множество диких зверей. Во время этих занятий донесено было ему, что скифы, собрав добычу в римских владениях, недавно переправились через Дунай и невдалеке оттуда раскинули свои палат-{101}ки. Услышав это, царь с возможной скоростью поспешил к реке и, найдя там рыбачью лодку (а лодки на Дунае употреблялись обыкновенно сделанные из одного дерева), приказал подать ее себе. Но перевозчик случился человек упрямый, который, выслушав приказание царя, отвечал: "Если бы царь заботился о нас, то Демничик (так называлась взятая, как мы сказали, скифами крепость) не был бы взят, наше имущество не попало бы в руки варваров и не было бы унесено ими". Раздраженный этим, царь, говорят, сказал: "Пусть не буду я тот, кому свыше вручено владычество над римлянами, если скифы не понесут тотчас же должного наказания за свою дерзость". И затем, прочее свое войско поставив лагерем на берегу, сам он так как корабли, сказано, еще не пришли - приказал связать и сладить рыбачьи лодки и на них с пятьюстами человеками переправился через Дунай. Но, подвигаясь далее, встретил он на пути еще две судоходных реки и, так как там не было видно рыбачьих лодок, на которых можно было бы переправиться, приказал сопровождавшим его людям привязать к лошадиным хвостам найденные на Дунае челноки и перетащить их на упомянутые реки. Когда это было сделано, они без труда переправились и, перейдя длинную равнину, достигли горы (tevov рuov), находящейся недалеко от тавроскифских границ. Там нашли они скифский лагерь совершенно пустым (потому что скифы незадолго перед тем снялись {102} оттуда) и пошли далее. Время было уже около полудня, а из врагов никто и нигде не показывался. Тогда царь, отделив союзных с римлянами скифов, под предводительством подручного себе полководца Гифарда, человека опытного в воинском деле, послал их в погоню за неприятелем, чтобы следить его и, где можно, сразиться с ним, а сам медленно двигался позади. Гифард невдалеке настиг врагов, но не осмелился сразиться с ними,- потому что число варваров показалось ему превосходнее численности его отряда,- а послал просить царя, чтобы он скорее шел к нему. Услышав это, царь тотчас вооружился сам, вооружил и все войско и, нагнав скифов, вступил с ними в бой. Скифы сперва остановились с намерением принять сражение и, построившись в фалангу, стали защищать себя и унесенную ими добычу. Посему битва с обеих сторон была стремительная и сильная. Но между римлянами находилось тогда много и других людей доблестных, доблестнее же всех был царь. Выдерживая близкий и сильный натиск врагов, он с копьем в руке нападал на их ряды, разрывал их строй и убивал их не по одному только, но и по два человека. Когда же от этих неудержимых нападений царя неприятельское войско стало приходить в замешательство, римляне, устремившись против него целой массой, одержали блистательную победу. В этом деле многие из варваров пали, а более ста человек было взято в плен, в {103} числе которых и некто Лазарь - человек, отличавшийся особенным мужеством и между скифскими филархами преимущественно заметный. Остальные спаслись благодаря быстроте коней и лесистым горам, которые тянулись там во множестве. Забрав весь скифский фураж, римляне пошли назад. Тогда, получив свободу, ушел от скифов и прибежал в лагерь тот богатый, как сказано, и по происхождению знатный человек - Сот. ______________ * 6 Анхиал - город во Фракии на одной из бухт Черного моря, недалеко от Аполлонии. Турки ныне называют его Кенхис. Leunclav. Ovid. L. 1. Trist. Eleg. 11. v. 35. Анхиал надобно отличать от Анхиала, города киликийского, отечества Афинодора. 4. Одержав эту непредполагаемую победу, самодержец двинулся отсюда и готовился к войне с Сицилией. Он был так неутомим в воинских трудах, как не приходилось, думаю, никогда и никому из людей, занимавшихся гражданской и воинской службой,- ни царям, ни военачальникам. Он шел в Сицилию, а мысль его обнимала всю Италию. Но, видно, судьба отказывается и от истинной славы и военачальство, соединенное со знанием дела, умеет без всякого труда направить совершенно к противоположному. Хотя дела со скифами и отвлекли царя от Сицилии, однако же он в пору пришел в то место, откуда надлежало начать плавание. Но случилось, что флот, оттого ли, что в своем шествии он задерживаем был противными ветрами, или от неискусства вождя в этом деле, опоздал и упустил время. Выйдя из византийской гавани весной, он пришел к царю уже при конце лета, и от этого дело римлян было неудачно. Царь взошел уже на дирему, и вся корабельная прислуга сидела {104} при веслах в готовности к отплытию, как вдруг поднялась жестокая буря, забушевал порывистый ветер, и намерение царя не могло быть приведено в исполнение, ибо там море страшно разверзает свои пучины и плавание бывает весьма опасно, особенно зимой. Поэтому царь пристал к одному месту, недалеко от Веррии, и там остался зимовать, а своего зятя Стефана, которого называли, думаю, уменьшительно Контостефаном1* (ибо он был мал ростом), со всем флотом отправил в Корциру, находившуюся тогда, как сказано, под властью Сицилии, с целью возвратить ее римлянам. Но остановившись перед городом и делая различные попытки напасть на его стены, Стефан положил там свою жизнь прежде, чем дело приняло решительный оборот; а как это случилось, я скажу. Устроив длинную лестницу, которая была гораздо выше внешних стен, он хотел ввести по ней войско в город. Но пущенный из крепости машиной огромный камень сильно ударился о лестницу и разбился на несколько осколков, из которых один попал в вождя и смертельно ранил его. Но он и при смерти, почти уже не чувствуя себя, много заботился о том, как бы при известии об этом в обоих войсках римляне не упали ду-{105}хом, а сицилийцы не сделались смелее, поэтому приказал спокойно положить себя на палубе корабля и продолжать дело; призвав также младшего из детей своих, Андроника, и начальника бердышников, просил их внушить римлянам, чтобы они не теряли бодрости, а напротив, были еще деятельнее, особенно теперь, когда так близка надежда взять город. Это, по моему мнению, было признаком души мужественной, сильной и любящей свое отечество. Однако же, как скоро несчастье случилось и между толпами распространился о том слух, все пошло напротив; ибо римлян, хотя они были уже на верху стен, сицилийцы отразили, и тогда произошло между ними общее смятение и тревога. ______________ * 1 Этого прозвания, данного Стефану, не должно смешивать с фамилией Контостефанов, которая у византийских историков встречается ранее сего времени. Вриенн., с. 155. Стефана, зятя Мануилова, прозвали Контостефаном потому, что он был мал ростом (от kvtoc - "короткий"). 5. В таком положении находились дела римлян. Услышав об этом, царь, естественно, огорчился и, назначив другого начальника флота2* на место Стефана, приказал ему неотступно продолжать осаду города. Но когда и этот не сделал ничего замечательного (ибо внезапно возник раздор между римлянами и сражавшимися в их рядах венетами и помешал успеху римского войска), он принужден был наконец сам отправиться туда и приступить к осаде города. Прекратив раздор между венетами и римлянами и достойно наказав виновных с той и другой стороны, царь сделал {106} сильный приступ к стенам. Это занимало его. А сицилийский тиран Рожер, узнав, что царь находится под Корцирой, послал флот в римскую землю в той мысли, что, перенеся войну сюда, он принудит царя снять осаду города. Но Мануил, оставив при себе некоторую часть бывших с ним кораблей, прочие под начальством Хуруна немедленно отправил для отражения сицилийцев, которые, как сказано, шли в римскую землю, а сам еще настойчивее продолжал осаду. Приставив с кораблей к стенам чрезвычайно большие лестницы, он, хотя с трудом и усилиями, повел по ним войско. При этом случилось, что одна из лестниц от тяжести всходивших по ней сползла в море и увлекла с собой многих в бездну, где несчастные испустили дух, оставив римлянам долговременную память о своей доблести. Сицилийцы, при всем том что римляне были уже внутри городских стен, никак не хотели сдать царю город, но как могли скорее ушли в крепость и, защищаясь оттуда, будто с неба дождем, осыпали римлян камнями, стрелами и всем, что попадалось под руку, ибо крепость тянулась на такую высоту, что ее здания трудно было обнять и напряженным зрением3**. Кипя гневом при таком неблагоприятствовании {107} судьбы, царь стал в прямом положении на диреме, на которой плыл, и приказал гребцам немедленно подвести себя к стенам с целью самому попытаться взойти на стену. Но некоторые из военачальников и близких его родственников, употребив все усилия, удержали его, хотя ему это, думаю, весьма не нравилось, ибо с мужеством он соединял большей частью и неустрашимость, которую, я слышал, иные поставляли ему в вину как причину безрассудной его отваги. Он всегда питал в душе решительность чрезвычайную (daiuoviov), превышавшую человеческое мужество, и, быв еще шестнадцати лет, часто один своими руками брал в плен варваров. Поэтому и жена его, родом алеманянка, некогда сказала в собрании государственного совета, что хотя и сама она происходит из великого и воинственного поколения, однако ни о ком еще не слыхала, кто в один год украсился бы столькими подвигами. В это время к корцирской стене подплыл корабль из римского флота; он был не из легких и не из таких, которые бывают низки и продолговаты, но имел достаточную высоту и ширину, был нагружен лошадьми и всякого рода оружием. Силой ветра принесло его к тому месту городской стены, которое от множества насыпавшихся со скалы камней было неудобопроходимо и на котором он подвергался величайшей опасности, потому что здесь неслись на него и каменные массы, и стрелы, и все, что попадалось; так что бывшие на корабле {108} пришли оттого в отчаяние, оробели и попрятались под палубу. Заметив это, царь одной рукой взял щит,- не из тех обыкновенных щитов, которые прикрывают тело только одного человека, но весьма широкий, какой одному человеку нелегко и поднять,- а другой уложил обыкновенно находившиеся на царской диреме снаряды так, чтобы они не мешали ему отражать направляемые со стен удары, подплыл к кораблю и, привязав к нему веревки, потащил его за собой и спас от опасности. Говорят, что тогда поставленный Рожером начальник1*** корцирской крепости, видя, как много камней бросают из города в царя, сказал: "Нет, ради вашего спасения, товарищи, нет, не пускайте в это тело ни одной стрелы; если нужно будет дать за это ответ, я весь гнев приму на себя". Так шли здесь дела. Между тем сицилийский флот, схватившись с флотом Хуруна, большей частью был разбит, и лишь сорок кораблей, избежав опасности, пришли к Византии2****. Но придя туда, они не сделали там ничего замечательного, а только во время стоя-{109}нок около Дамалиса покушались произвести огонь, да и оттуда принуждены были постыдно бежать, бросив у нас много своих. Впрочем, и избегшие здесь от опасности не избавились от совершенной погибели; ибо, встретившись с кораблями, везшими критскую подать, сделались почти все добычей битвы. Между тем царь, голодом и осадой принудив город к сдаче, отплыл оттуда и начал думать о Сицилии и Италии, как бы и эти земли возвратить под Римскую державу. ______________ * 2 По смерти Контостефана начальником флота назначен был великий доместик Аксух. Carol. du Fresn. ad h. I. ** 3 О корцирской крепости Никита говорит так: "Корцирская крепость вся - на обрывистой и возносящейся к облакам скале, имеет вид винтообразный, с острой вершиной, поднимающейся над бездной моря..." и проч. *** 1 Никифор (I. 2. n. 5) именует его Феодором Капелланом. **** 2 Этот морской поход сицилийцев к Византии не должно смешивать с тем, во время которого, по свидетельству Санута, сицилийцы, завоевав Корциру и опустошив греческие провинции, ad urbem usque regiam Constantinopolim accedentes, sagittas aureas in palatium imperatoris jecisse; ибо это, как свидетельствует Никита (L. 2. n. 8), было уже после смерти Рожера. См. Bonfin. dec. 2. L. 6. p. 263. 6. Донесено было царю, что алеманы, далматы и пэоняне, сведав о приготовлениях его к войне против Сицилии, условились между собой сделать на римлян нападение с запада, а персидский филарх Ягупасан вместе с султаном задумал грабить Азию. Узнав об этом, царь сам пошел против далматов в намерении поскорее отомстить их архижупану3*, который уже открыл военные действия, а флот поручил доместику восточных и западных школ Иоанну, приказав ему направить свой путь к Анконе (ибо Анкона есть приморский город Италии) и оттуда уже, как из средоточного пункта, идти на Италию. Но Иоанн, достигнув реки Боозы, не думал идти далее и сделал такую погрешность либо по неопытности в мор-{110}ском деле, либо по советам венетов, боявшихся, чтобы римляне, овладев Италией, не стали, как и естественно было, выражать презрение к соседней с ней стране их и не перестали нуждаться в их помощи на войне. По той или другой причине, только доместик не исполнил царского приказания и потерял время попусту. От этого, когда вдруг поднялась сильная буря (ибо время было уже около осеннего равноденствия), многие из кораблей по вине начальника потерпели крушение. Можно было бы ввести их в реку и протянуть у обоих ее берегов, а он поставил их открыто у морского берега. Между тем царь, сделав нападение на Далмацию, разрушил крепость Расон4** и опустошил все, что попадалось на пути. При этом, забрав в плен бесчисленное множество народа, он оставил его вместе с войском под начальством старшего из севастов, Константина, называемого Ангелом5***, а сам пошел далее и, заняв область Никаву, находившуюся также под властью архижупана, без всякого труда взял все, какие были в ней, крепости. Дошед-{111}ши до Галича1****, он увидел, что тамошние варвары, полагаясь на свою многочисленность и недоступность места, не хотели сдать ему это убежище. Посему, устроив здесь лагерь, он приказал не теряя времени пускать стрелы и бросать из пращей камни во внешние укрепления и таким образом на третий день взял крепость силой. Найдя здесь множество варваров, из которых одни были военные, а другие занимались скотоводством, он увел их оттуда и, возвратившись в Расон, послал на поселение в Сардику и в другие места римских владений. Потом, извещенный Ангелом, что жупан, воспользовавшись его удалением, начинает нападать на римлян и уже дал одно сражение, царь быстро двинулся оттуда и старался захватить его. Но жупан, услышав о наступлении римлян, бежал на вершины гор и таким образом спасся от близкой опасности. Тогда царь прошел по той стране и, так как никто не препятствовал ему, опустошил всю ее и на пути предал огню принадлежавшие архижупану здания. ______________ * 3 Этот архижупан, правитель Сербии, ниже называемый Вакхином, говорят, был одно и то же лицо с Драгином, о котором упоминает Диоклеат в "Истории Далмации". Carol. du Fresn. ad h. I. Но Шафарик (Древн. сл. Т. II. Кн. I. стр. 418) называет его Чедомилом, сыном сербского князя Уроша. ** 4 Древний Расон, по словам Шафарика (т. II, кн. 1, стр. 431), есть нынешний Ражан на побережье Пишавы и не должен быть смешиваем с Расом, главным городом великого жупанства, который есть нынешний Новый Назар на реке Рашке. *** 5 Константин Ангел был племянником царя Мануила, упоминаемый у Алляция в определении низложения патриарха Космы под 1144 годом. Следовательно, его надобно считать сыном Константина Ангела от Феодоры Комниной, дочери царя Алексея. **** 1 Крепость Галич, которую, по словам Киннама, взял Мануил Комнин около 1153 года, ныне в развалинах, на горе Галиче, или Голече, на север от Чачка, между реками Чемерницей и Дичиной. Шафарик. Там же. стр. 433. 7. Наконец, когда наступила сильная зима, так что у многих животных от сосредоточения естественной теплоты около сердца начали уже страдать оконечности, тогда царь вспом-{112}нил о Византии. В следующее же лето, при конце этого времени года, когда дороги в Сербию бывают для военных особенно хороши и спадает зелень с деревьев, он перевел свое войско к Наису. Здесь, узнав, что к далматам идет вспомогательное войско из Пэонии, он употребил старание перевести свою армию через так называемую Лонгомирскую страну2*, чтобы римляне могли сразиться с шедшими от них вправо пэонянами. Приблизившись к Саве, он перешел оттуда к другой реке, по имени Дрина, которая, имея свой исток где-то выше, отделяет Боснию от Сербии. А Босния не подчинена сербскому архижупану - этот народ живет и управляется особо, сам собой. Что заставило гуннов вступить в войну с римлянами, я сейчас объясню. Был некто, родом далмат; каким именем звали его - не знаю, но брат его назывался Белой, и оба они пользовались у далматов честью. Последний был женат на сестре архижупана и, лишившись зрения (каким образом, сказать не могу), удалился в Пэонию. Прожив здесь долгое время, он был весьма уважаем королем Гейзою3**, потому что находился в числе его воспитателей {113} и наставников с самого его детства. Чтобы отплатить за это Гейзе благодарностью, вознамерился он подчинить ему Далмацию и, всякий раз советуя одно и то же, наконец успел убедить этого человека. Вот почему Гейза, услышав о вторжении римлян в Далмацию, послал войско на помощь далматам, и это было причиной неприязни между римлянами и гуннами. Во время движения римского войска вперед фуражиры встретились с шедшими против римлян гуннами и вступили с ними в битву. Узнав об этом, царь выслал к ним на помощь с войском протосеваста Иоанна. В произошедшей стычке гунны были побеждены римлянами и обратились в бегство по направлению к реке Стримону, у которой бросив довольно своих, продолжали бежать без оглядки; а римляне все следовали за бегущими по пятам и дошли до реки Тары4***, но, видя, что никто против них не выходит, вспомнили о возвращении. Между тем царь стоял лагерем на середине дороги, ведущей в Сеченицу5****, и, не зная, где находится архижупан, сначала был в недоумении, но, услышав от пленных далматов, что он ожидает на помощь себе гуннское войско, которое должно прийти весьма скоро, повел свою армию далее. До реки Тары римляне не встретили ни-{114}где ни одного неприятеля, но, подойдя к этой реке, еще прежде чем солнце зашло за западный горизонт, увидели они бесчисленное множество вооруженных далматов. Увидев их, римляне, объятые страхом и трепетом, пришли сказать об этом царю. Тогда царь, весьма верно сообразив, что виденное войско состоит из ожидаемых далматами пэонян (в чем, сверх того, был удостоверен и наблюдением Хуруна), сказал: "Далматы хотят внезапно напасть на римлян",- потому что сделали привал уже неподалеку оттуда,- и, как в то время наступала ночь, придумал следующее. У римлян есть обычай для означения времени стоянки трубить накануне вечером: звук трубы был знаком для войска, что на том месте оно пробудет и следующий день. Итак, чтобы обмануть неприятелей, которые знали также этот римский обычай, царь приказал тотчас трубить, секретно же объявил военачальникам поодиночке свое распоряжение, чтобы каждый из них, вооружив отборных людей своей фаланги как следует, стоял смирно и ожидал его приказания, а дабы их не заметили, велел им прикрыть свое вооружение плащами, какие носят бедняки. ______________ * 2 По Киннаму, Лонгомирская страна в сербских летописях называется жупой Лугомира, или Лугомирской. Она находилась в восточном углу Шумадии, т. е. Полесья, где река Лугомира, впадающая с левой стороны в Мораву, и теперь еще удержала за собой это древнее название. Шафарик. Т. II. Кн. I. стр. 433. ** 3 Разумеется венгерский король Гейза II, сын Белы, по прозванию Слепой. *** 4 Река Тара, по Шафарику (т. II, кн. 1, стр. 433), выходит из Осоговских гор, течет на север и впадает в Дрину. **** 5 По догадке Шафарика (там же, стр. 434), ныне Сеница на реке Вувце (имен. Серб. Вувац). 8. Приказание было исполнено. Потом, когда уже рассвело, царь вывел их из лагеря, будто для фуражировки, и для того велел даже некоторым идти впереди совершенно без оружия, с одними заступами и щупами, какие обыкновенно употребляют для отыскания хлеба под землей, когда хотят достать для войска продо-{115}вольствие; а как скоро увидят они, что враги идут на них, приказал им бежать до тех пор, пока, соединившись с идущими позади римлянами, не будут в безопасности. Как военачальник, все мгновенно обнимающий своим взглядом, он распорядился, чтобы из этих воинов сперва шли двое, потом, немного позади,- четверо, далее - шесть человек, затем - десять и так все более; а между тем построил еще одну колчаноносную фалангу и велел ей идти на неприятеля с другой стороны и, как скоро далматы начнут бой, бежать, если числом она будет слабее врагов; а когда никто против нее не выйдет, стоять спокойно перед лагерным валом. Так распорядился он с той целью, чтобы, как скоро от его натиска с другим отрядом войска далматы обратятся в бегство, эта фаланга, вооруженная гораздо легче, могла догонять и бить их. Недалеко еще прошла та первая дружина, как досмотрщики быстро прискакали к царю и прерывающимся голосом, бледные от страха, говорили, что на другой стороне реки расположено фалангой огромное войско, состоящее не только из туземцев, но и из многочисленной союзной дружины гуннских всадников и не единоверных с ними халисян1*; потому что {116} гунны исповедуют христианскую веру, а эти и доныне управляются законами Моисеевыми, да и то не совсем правильно понимаемыми. Они сказали также, что в рядах далматов вместе с этими находятся и печенеги. Услышав о том, царь подумал, как бы пошедший вперед небольшой отряд римлян не был окружен и подавлен многочисленным неприятелем, и быстро понесся оттуда, приказав следовать за собой знаменоносцу. Но так как последний, от утомления своей лошади, ехал медленно, то царь, сам схватив знамя, полетел с ним и с одного возвышенного места показал неприятелям как себя, кто он, так и знамя. Между тем и вооруженные луками подошли к реке и стали лицом к лицу с далматами, но ни те, ни другие долго не начинали сражения и стояли спокойно. Наконец далматы, увидев царское знамя, отступили от моста и дали римлянам возможность бросать в себя стрелы. Узнав об этом, царь (он стоял, как сказано, на одном возвышенном месте и наблюдал, что делается) поспешил и сам перейти со своими воинами через реку, потому что, как мне часто приходилось говорить, какой-то необыкновенный дух выше мужества всегда влек его к битвам. А далматы, хотя их преследовало и немногочисленное войско, бежали до тех пор, пока не очутились в местах не-удобопроходимых. Воротившись отсюда назад, они скоро сошлись с неприятелем, и тогда произошла стычка, в которой, однакож,{117} немногие пали с той и другой стороны, ибо далматы, узнав о присутствии царя, тотчас рассеялись, но когда римляне пустились преследовать бегущих, тогда много было убито как из далматов, так и из пэонян. В это время попались в руки римлян и два знаменитейших далматинца - Гурдес и Вульчин. Между тем царь больше всего озабочен был потребностью надеть на себя полное вооружение, тогда как это должно было отнять у него несколько времени, потому что его оруженосцы с оружием шли не вслед за ним. В тот промежуток некоторые из римских полководцев, между коими были Гифард, Михаил, по прозванию Врана, и многие другие, способные и сами действовать, и управлять войском, преследуя неприятеля, попали в неудобопроходимую и гористую чащу леса и таким образом подвергались явной опасности. Заметив, что эти люди далеко ушли от прочих римлян, далматы обратились назад и стали против них лицом к лицу. ______________ * 1 Близ Понта, вероятно, на северных его берегах, находился город Халисия, которого жители назывались халисянами. Hoffman. Lexic. v. Chalisin. Не были ли это предки нынешних караимов?.. 9. В таком были они положении, когда царь, надев уже на себя вооружение, погнался за ними во весь опор, прибежал к ним и, найдя их на одном месте тесно сомкнутыми между собой, стал открыто обвинять, сильно бранить их и укорять в трусости и незнании воинского дела. Когда же они начали ссылаться на положение местности и необыкновенную стужу, он сам пошел вперед и приказал им следовать за собою, а между тем к {118} ним присоединилось и прочее римское войско. Во время этого движения неожиданно выскочила неприятельская засада и сделала нападение на левый фланг римлян; но царь, заметив ее малочисленность, и не подумал воротиться, а продолжал безостановочно гнаться за неприятелем, чтобы схватить или самого архижупана, или тогдашнего военачальника пэонян, человека отличавшегося мужеством. Поэтому вышедшие из засады, не сделав ничего замечательного, опять разбежались. Продолжив еще несколько преследование, царь увидел, что дружина его утомилась; посему, оставив ее и взяв с собою двух своих родственников, из которых один был по имени Иоанн Дука, а другой - Иоанн по прозванию Кантакузин, женатый на дочери Андроника, севастократора, пошел с ними против врагов. Враги, узнав его по вооружению, которое все было в изобилии покрыто золотом, особенно же догадываясь по его росту, бегу и стройности стана (ибо он истинно походил на героев, отличаясь удивительным искусством в верховой езде и ловко владея оружием), нисколько не постыдились дать тыл. Преследуя бегущих, царь, говорят, за один раз повергал на землю копьем до пятнадцати человек, потому что в замешательстве и смятении враги бежали без всякого порядка и толкали друг друга. Убив до сорока человек в открытом бою, прочих обратил он в бегство и, преследуя бегущих, поражал их в тыл мечом и копьем. В это время случилось сле-{119}дующее: один из тех, которых он ранил копьем, поднявшись с земли (так как был ранен несмертельно), бежал, несчастный, пешком; увидев же вблизи себя царя, обнажил меч и бросился на него, чтобы нанести ему удар. Но царь, толкнув его ногой в грудь, поверг на землю и, нанеся ему заметную рану около глаза, поехал далее. Потом, замечая, что лошадь его от тяжести оружия утомилась, не желая, однако же, воротиться назад, приказал он Кантакузину (так как этот один из его свиты следовал за ним) идти вперед и вступить в сражение с варварами, чтобы, пока варвары будут заняты им, ему самому можно было подоспеть к ним. И он достиг своей цели. Быстро приблизившись к неприятелю, Иоанн ударил по хребту архижупана Вакхина в намерении пронзить его копьем, но не мог этого сделать, встретив препятствие в его вооружении. Тут Вакхин, обратившись назад, увидел, что его преследуют только два человека, ибо с царем был и другой Иоанн, о котором я уже упомянул. Имея при себе семь человек из своей дружины, Вакхин решился схватиться с Кантакузином, и дело уже доходило до рук. Между тем варвары один по одному сбегались отовсюду, и Кантакузин был уже в крайности; так что, если бы царь, показавшись вблизи, не избавил его от опасности, он, думаю, непременно сделался бы жертвой вражеской секиры. Впрочем, опасность недалека была и от самого царя. Рассчитывая, что если он {120} сперва вступит в бой с семью человеками, которые окружили Иоанна, другим, собравшимся уже в числе трехсот, нетрудно будет идти на них обоих, он счел за нужное прежде схватиться с большой толпой, потому что, когда отступит эта последняя, отступят, вероятно, и окружающие Иоанна. Итак, пришпорив свою лошадь, он бросился в середину неприятелей, но, направив удар на одного из них, промахнулся, потому что варвару удалось отклонить от своего бока острие копья. Тогда царь вступил с ним в рукопашный бой. Увидев это, Вакхин и бывшие с ним оставили Иоанна и бегом бросились на царя. Тут произошло дело страшное. Царь, оставив копье и обнажив висевший при бедре его меч, постоянно махал им, то нанося, то принимая удары, пока не рассеялись все другие и битва не остановилась на одном Вакхине, который отличался храбростью и чрезвычайно большим ростом. После продолжительной борьбы Вакхин мечом нанес царю удар в челюсть, но не мог пробить прикрепленной к шлему и висевшей на лице сетки. Впрочем, удар был так силен, что кольца, впившись в тело, отпечатлелись на лице. Тогда царь, отсекши у варвара руку мечом, передал его племяннику, а сам опять порывался напасть на врагов; но оба Иоанна и варвар Вакхин удержали его порыв, ибо последний, попав в плен, стал уже обнаруживать вид доброжелательства и указывал на волосы своей головы, давая тем знать, какое множе-{121}ство врагов встретит царя. В этом деле Кантакузин лишился двух пальцев на одной руке. Взяв около сорока человек в плен, царь возвратился в лагерь. Тут вспомнил он о том неприятельском воине, которого поверг на землю и оставил с заметкой около глаза. По этому объявленному им признаку стали искать в лагере отмеченного и нашли; найденный и сам узнал победителя, и был узнан победителем. Немного спустя явились в лагерь и послы архижупана с просьбой простить ему причиненное им зло. А потом по приказанию царя скоро явился и сам архижупан как человек, просящий милости. Царь принял просителя и простил ему его преступление. Тогда прощенный, немного привстав с земли, на которую повергся и лежал простертый у ног царя, клятвами утвердил договор, обещал навсегда оставаться рабом римлян, если они будут воевать на Западе, следовать за ними с двумя тысячами, а когда в Азии - к прежним тремстам человекам прибавлять еще двести. Совершив благополучно это дело, царь возвратился в Константинополь. В то же время пришел в Византию и флот после бесполезного плавания в Италию. Далматы до того были преданы римлянам, что, через много времени лишив власти Уресия1* и без ведома царя передав {122} ее другому его брату, испугались, как бы царь, чего и следовало ожидать, не разгневался на них, а потому пришли к нему с Дезою2** и Уресием, обещаясь непременно повиноваться тому, кого он изберет. Разобрав это дело судом, царь, как награду, вверил власть снова Уресию. Но это было уже после. ______________ * 1 Об Уресие, брате Дезы, история Далмации, сколько известно, не упоминает, если этот Уресий был не одно и то же лицо с Белой, который управлял Сербией перед Дезою. Carol. du Fresne not. ad h. I. ** 2 Дезу сербские хроники называют Тешей, но у Теши был брат Чедомил (Вакхин), а не Уресий. Теша действительно свергнут был с престола царем Мануилом, но на его место этот государь в 1165 году возвел расского жупана Стефана Неманя. Шафарик. Там же. стр. 418. 10. Между тем царь открыл поход в землю гуннов, пользуясь тем предлогом к войне, что гунны, как сказано прежде, помогали далматам. Впрочем, он пошел на них не без объявления им об этом, но предварительно послал письмо, в котором изложил их вину перед собой и угрожал скорым нашествием римлян. Придя к берегам Дуная и не желая упустить удобное время, которое в подобного рода делах весьма важно, царь - так как приготовленных им в Византии кораблей еще не было - вошел в одну из тех небольших лодок, какие находятся у тамошних берегов, состоят из одного дерева, и переправился в ней на другой берег, ведя вплавь за собой коня. Потом таким же образом переправилось и целое римское войско и вступило в землю гуннов, в которой, по мере углубления в нее, беспощадно грабило все, что встречалось. На дру-{123}гой стороне реки находилось укрепление, по имени Зевгмин3*, окруженное крепкими стенами и достаточно обезопашенное в других отношениях. Не могши взять его при первом приступе, царь оставил при нем войско под начальством зятя своего по сестре Феодора Ватация, а сам, проходя селения, все покорял своей власти. Тогда для отражения римлян вышло было войско гуннов, но, видя, что оно приступает к делу невыполнимому, и само присоединилось к царю, а вслед за тем все по произволу было и уводимо, и уносимо. Людей всякого возраста гнали, как пленников, целые племена приведены были в движение и переселяемы в другие жилища. Таким образом остров, образуемый двумя вытекающими из Альпийских гор4** реками - Дунаем и Савой, которые в земле гуннов сперва текут отдельно одна от другой, а потом, сделав большой обход, сливаются вместе,- этот остров5*** остался весь пустым и ненаселенным. Римляне разрушили даже королевский дворец - дело, достойное за-{124}нять место в ряду самых великих удач римского оружия. Совершив это столь успешно, царь отправился под Зевгмин, где, как сказано, оставлен был Ватаций для осады этой крепости. Защитники Зевгмина упорно отстаивали свой город, пока у них была надежда, что король в непродолжительном времени придет к ним на помощь; но когда получили известие, что его нет нигде, а римляне между тем приготовились к штурмованию стен, тогда, страшась наступающей опасности, обратились они к царю с просьбой, чтобы по сдаче крепости позволено было им выйти невредимыми. Царь, однакож, отверг это предложение, и они, повесив на шею веревки и сняв с головы покровы, предстали перед ним в таком униженном виде. Царь запретил римлянам убивать кого бы то ни было, а только позволил им расхитить эту богатую сокровищами крепость. ______________ * 3 Зевгмин - город при слиянии Савы и Дуная, обыкновенно называется Землин (Шафарик. Т. II. Кн. 1. стр. 349). Об укреплении его см. выше с. 9. ** 4 Из этих слов Киннама явствует, что Альпами в его время называли не те только горы, которыми разграничиваются Галлия, Италия и Германия, но все вообще большие возвышенности: Альпы было именем нарицательным. Gloss. Graeco-lat. Alpes, рn ynлa. Поэтому Сидоний говорит об Афоне (Carm. 2): silvorum currebant vela per Alpem. Поэтому также Авзоний (Epist. 23) называет Альпами и Пиринеи. *** 5 Местность или страна, которую Киннам представляет здесь как остров, заключала в себе Савию, Паннонию и Норик. 11. Окончив это, римляне двинулись к Саве, чтобы совершить через нее переправу, и вели за собой пленных гуннов, которые числом далеко превосходили массу римского войска. Но еще не успели они переправиться, как разнеслась молва, что король пэонян, счастливо окончив войну против Галиции1*, страны тавроскифской, и располагая огромными силами, с великим рвением идет на римлян. А царь за {125} то-то особенно и мстил ему, что он напал на Владимира2** (это было имя правителя Галиции), союзника римлян, вопреки его желанию. Услышав об этом, царь повелел прочему войску, военному обозу и самой большой части пленных, которых было огромное количество, переправиться на противоположный берег и там оставаться, а сам взял отборных в лагере воинов и, вопреки неодобрению большей части военачальников, повел их назад с целью как можно скорее сразиться с неприятелем, говоря, что дело волков, а не львов нападать на стада овец, при появлении же пастухов или собак бежать без всякого стыда и довольствоваться тем, что кое-как спасают себя и свою добычу. При сем рассказывают о таком деле, которого я хвалить не могу, поскольку оно рассматривается независимо от его намерения; а так как это дело совершено было, думаю, по некоторой предусмотрительности, чтобы окружавшие царя римляне боролись с большим воодушевлением, то считаю его достойным стратегической мудрости. Приготовившись уже оставить воды Савы и идти навстречу пэонянам, царь приказал начальнику флота перевесть корабли {126} к другому берегу реки и там стоять, чтобы, если кто из римлян, убежав с поля битвы, захотел бы быть перевезенным на противоположный берег, и виду не показывать, что замечают его. "Даже если бы я сам,- говорил царь,- прибыв сюда, вздумал приказывать иное, чем теперь, то ты не должен исполнять таких приказаний; в противном случае, то есть не исполнив того, что теперь повелевается, не избежишь казни". Такое приказание дано царем, думаю, с целью воодушевить воинов, как я уже сказал, к отваге; ибо, когда нет никакой выгоды от трусости, необходимо прибегать под защиту мужества. Тогда как царь уже готов был выступить оттуда, прибыл один убежавший из Пэонии военнопленный римлянин с известием о скором нашествии короля. Услышав об этом, царь уже не в состоянии был сдерживать себя из опасения, как бы не показалось, будто войско гуннов, предупредив его, нападает на бегущих римлян. Поэтому, выстроив свою армию, он двинулся назад. Оказалось, однако же, что самого короля еще не было; извещали только, что недалеко находится первый его сановник Белосис (которого по сану гунны называют баном)3***, и царь поспеш-{127}но пошел на него, а когда уже стемнело, сошел с лошади и уснул на щите, прислонив его к собственному вооружению и приказав всему войску сделать то же самое. На следующий день Белосис, узнав о наступлении царя, под предлогами не слишком благовидными со всем своим войском пошел назад. Выдумывая повод к бегству, он говорил, будто король приказывает ему оставить настоящий путь и идти по направлению к городу Браничеву4**** в той мысли, что оттуда лучше устремиться на римлян. Царь, однако же, все еще не переставая преследовать его, достиг реки, переправился через нее и, прибыв в Браничев, остановился там. Потом, немного спустя, он задумал фуражировку и послал войско в другую часть земли гуннской, туда, где находится гора, называемая у туземцев Темисис. Это войско пошло под предводительством Бориса1*****, который, говорят, происходил из одного по-{128}коления с Гейзою, но по какому-то случаю задолго перед тем перебежал к царю Иоанну, а царь удостоил его значительных почестей и женил на одной своей родственнице. Прибыв в ту страну, Борис обошел и разрушил тамошние местечки, по множеству жителей тесные, но изобиловавшие всевозможными благами; потом, встретившись с тремя гуннскими фалангами и сразившись с ними, обратил их в бегство, ибо они думали, что тут сам царь, и, с богатой добычей возвратившись оттуда, присоединился к римскому лагерю. Узнав, что не царь римский, а Борис нанес Пэонии столько бедствий, король с яростью погнался за ним, но уже не мог вступить с ним в дело, потому что Борис успел переправиться через реку ночью при свете факелов, присланных ему в большом количестве из царского лагеря. Даже и два пехотных отряда, остававшихся еще на противоположном берегу реки, успели от прибывших гуннов скрыться в кустарнике. Совершив это и овладев, сколько можно было, городами придунайскими, царь остановился здесь в намерении переправиться через Дунай и сразиться с королем, который стоял лагерем на другом берегу той же реки. Но последний, узнав о намерении царя и опасаясь неблагоприятного исхода войны, как бы, то есть, потерпев неудачу и здесь, вконец не погубить гуннской земли, послал к царю людей для переговоров о мире. После того царь пришел в Византию, торжественно отпраздновал победу и принес Богу {129} жертву благодарности. Около этого времени августейшая Ирина родила ему первое дитя - прекрасную дочь, которая была названа Марией2****** и провозглашена царевной. ______________ * 1 Галиция во времена Киннама понимаема была как часть Малой России, ueрoc tc uikрc Пwoiac,- замечает Андроник; а по словам Никиты (in Man. I. 4. n. 2), uia tv пaр toic Пc toпaрхiv, oc ka Skvфac пeрBoрiovc фaoiv. ** 2 Война Мануила с венграми была современна борьбе детей Мономаховых с их дядями. Киевский великий князь Изяслав Владимирович, незадолго перед тем выдавший свою дочь замуж за венгерского короля Гейзу, вел войну с Георгием суздальским и Владимиром галицким и, боясь их могущества, просил помощи у иноземного своего зятя. Гейза пришел к нему с войском и, помогши ему разбить князя галицкого, возвратился восвояси. Карамзин. Т. 2, гл. 12. *** 3 Достоинство бана, от которого, очевидно, произошло малороссийское "пан", имело политическое значение у венгров и сербов и должно было соответствовать скифскому филарху или топарху. Этим достоинством украшен был Бела, или, как у Киннама, Белосис, внук короля Гейзы, брат сербского князя Ура, на дочери которого Елене женат был король Бела, по прозванию Слепой. Ioannes Thworoczius. с. 65. **** 4 Некогда знаменитый город Браничев, называвшийся во время римского владычества Viminatium, лежал по обеим сторонам реки Млавы, при самом впадении ее в Дунай, где и теперь еще видны развалины, Браничевац и Костолац (Шафарик. Т. II. Кн. I. стр. 347). ***** 1 Этот Борис был сыном венгерского короля Каламана и жены его, дочери российского князя, которую он обвинял в неверности себе и потому, самого Бориса не признавая законным своим сыном, лишил его наследия. Не могши доказать своих прав на престол, Борис пришел в Византию и женился на родственнице царя Иоанна. Западные историки рассказывают, что, командуя римскими войсками, он неоднократно нападал на Венгрию, но всякий раз был разбиваем, и наконец один слуга Куман заколол его стрелой в 1156 году. Otho Frising. I. 7 Chron. с. 21, 34. ****** 2 См. таблицу рода Комниных. 12. Таковы были дела римлян. Между тем сицилийский тиран Рожер3* умер, и власть получил сын его Вильгельм. Сознавая, что его отец во многих случаях по отношению к Римской империи поступал несправедливо, он счел нужным послать к царю послов, чтобы распутать недоразумения. И так, пришли послы, из которых каждый был облечен саном епископа. А смысл посольства был таков. Вильгельм обещал возвратить все движимое и недвижимое, что удалось Рожеру, как я уже говорил, увлечь на свои корабли из Эвбеи, из элладских Фив и Коринфа, и объявлял царю, что с удовольствием исполнит, чего бы он ни пожелал. Но царь отослал4** послов и, снарядив флот, посадил на него войско под предводительством дяди своего Константина, по прозванию Ангел, и приказал ему, пристав {130} к какому-нибудь месту Лаконии, ожидать там остальной, еще не прибывшей части флота. Константин отправился из Византии и при благоприятном ветре достиг лаконийского мыса, который многие по местоположению называют Монемвасией5***. Между тем царь узнал, что король пэонян Гейза, раздраженный прежними потерями, намеревается нечаянно напасть на города придунайские, и потому старался предупредить это покушение. Для сего он с возможной скоростью возвратился к берегам Дуная и расположился лагерем против лагеря гуннов, находившегося на другой стороне реки. До некоторого времени ни те, ни другие не хотели начинать битвы, особенно потому, что к римлянам еще не пришли корабли. Но когда спустя несколько дней римляне настроили из чего попало множество небольших лодок и спустили их на воду, король пэонян, узнав об этом и боясь, чтобы, как я сказал, вторично не потерпеть неудачи и не подвергнуть опасности свою власть, опять приступил к переговорам. Отправив послов, он просил оставить в плену не более десяти тысяч гуннов, а прочие толпы пленников возвратить; тогда, говорил, во всю жизнь будем находиться в дружбе с римлянами и целый век сохранять союз с ними. По заключении мира на этих условиях римское войско возвратилось оттуда. {131} ______________ * 3 Сицилийский король Рожер умер, по хронике Ромуальда, в 1152 году; но Роберт де Монте относит его смерть к 29 апреля 1153 года, а другие - даже к 1154 году. ** 4 Otho Frising (I. 2 de Gest. Frid. c. 11) говорит, что тотчас по смерти Рожера Мануил сильно подстрекаем был против Вильгельма союзом с Фридериком. Но это мнение подозрительно: для чего присланы были к Мануилу в качестве послов одни епископы? и чего требовал от него Вильгельм взамен того, что он возвращал ему? Смысл посольства у Киннама, по-видимому, высказан не вполне. *** 5 Мыс Монемвасия получил это название по лежавшему на нем городу Монемвасии, иначе Мальвасии. Этот город находился в Пелопоннесе и был резиденцией архиепископа. Hoffm. Lex. 13. Так шли дела на суше. Но по неблагоразумию вождя совсем не так кончились они на море. Узнав, что флот Вильгельма возвращается из Египта, от реки Нил, и что он наполнен добычей и тамошними богатствами, Ангел задумал совершить нечто великое: не дождавшись из Византии остального флота, он поспешно снялся с якоря и устремился навстречу неприятелю, хотя царь многократно запрещал ему это и письменно убеждал его с такой малочисленной силой не выступать против силы гораздо большей, ибо ничто не помешает варварам, говорил он, взять в плен и самого Ангела, так что, по поговорке, не придет с битвы даже и ангел (вестник). Но он вменил эти слова ни во что и вступил в битву1* с появившимся уже сицилийским флотом. Сицилийцы сначала поворотили кормы и отступили в порядке; а потом, когда узнали о беспорядочном наступлении римлян и когда уже сделалась очевидной малочисленность их кораблей, вдруг обратились и понеслись на неприятельский флот; между тем ветер, дувший сперва в кормы римских кораблей, теперь какой-то судьбой стал дуть в их носы. Таким образом некоторые римские корабли, состоявшие под начальством Ангела - брата главного вождя, {132} которых, впрочем, было немного, спаслись бесславным побегом; а Константин, оставленный среди неприятелей, взят был ими в плен и этим заплатил за свое неблагоразумие. Вот что нового произошло в том году. ______________ * 1 Это морское сражение римлян с сицилийцами, в котором взят был в плен Константин Ангел, описывается также Никитой (L. 2, n. 7). Сицилийским флотом управлял Maio Barensis, который в выданном ему дипломе короля Вильгельма (Baronius А. 1156) называется magnus amiratus amiratorum. 14. Между тем царь услышал, что правитель пэонян опять думает возобновить враждебные действия (ибо не мог переносить столь обидных для него прежних потерь) и уже шел по направлению к Дунаю. Изумленный, однако же, тогда приближением царя, он снова стал просить его о мире, и война между ними была прервана, просияла улыбка выгодного мира. Но немного спустя, по поводу, который подал двоюродный брат царя Андроник, она опять возгорелась против римлян. Впрочем, об этом после. Упоминаемого здесь Андроника царь послал тогда в Киликию и Исаврию, дав ему полную свободу в деле войны; ибо Терозий2* - явный любимец счастья, родом армянин, давно когда-то, еще во времена войн в пределах исаврийских, взятый в плен царем Иоанном, убежал из Византии, прибыл в Киликию и, замыслив измену, убеждал тамошние города отложиться от власти римлян. Вот для того-то царь и послал Андроника, а кесаря3** отправил с тем, чтобы он взял в супружество Констанцию, жену князя Раймунда, который кон-{133}чил4*** уже свою жизнь, и я сейчас расскажу, каким образом. Есть одна небольшая крепость5****, находящаяся недалеко от Верреи и служившая антиохийцам для склада взносов. Обитавшие в тех пределах варвары, узнав, что она терпит недостаток в необходимых жизненных припасах, вздумали осадить ее. Раймунд, больше всех готовый к военным действиям, при известии об этом, весьма поспешно пришел к крепости с имевшимся у него войском; неприятели не могли противостоять ему, и он, снабдив крепость всем нужным, пошел оттуда обратно. Наступил уже вечер, но ему хотелось идти далее, потому что еще не представлялось места, где можно было бы безопасно остановиться на ночь. Напротив, окружавшие его, почувствовав усталость от путешествия, желали поставить палатки где-то там и для того указывали место, по большей части окруженное болотами, а с одной стороны запертое холмами и лесистыми возвышенностями. Раймунд продолжал упорствовать и, указывая на кустарник, говорил: "Боюсь, как бы неприятели ночью не напали на нас с этой стороны и не лишили нас возможности отступить,- тогда мы погибнем, как овцы, запертые в загороди, и не будем в состоянии защищаться". Но один из окружавших Раймунда, человек дерзкий, на-{134}чал укорять его словами и говорил, что это - трусость, а не благоразумие. Тогда Раймунд, рассердившись, сказал ему: "Знаю, любезный, что, если бы мы ушли отсюда, ты никогда не перестал бы упрекать нас в этом. Так хорошо же, мы по твоему желанию расположимся здесь; только, смотри, будь готов на деле показать нам ту храбрость, о которой теперь без нужды проповедуешь,- будь готов показать ее, когда неприятельское войско нападет на нас с показанной мной стороны и начнет поражать нас бедствием". Сказав это, Раймунд расположился на том месте, где ему суждено было остаться навсегда. Наступила глубокая ночь, и персы, именно откуда сказано, напали на римлян, изрубили как их самих, так и лошадей, и никто не мог ни защищаться, ни спастись. После сего кесарь Иоанн прибыл, как мы сказали, в Антиохию, но ничего не сделал для цели своего путешествия (ибо, быв уже в преклонных летах, не понравился Констанции), а потому возвратился в Византию, где, впав в болезнь, постригся и облекся в черную одежду. ______________ * 2 Иначе Торос, или Феодор,- князь Армении, наследовавший власть брата своего Ливония. Об этом походе Андроника упоминает и Никита (L. 3, n. 1). ** 3 См. таблицу рода Комниных. *** 4 Об убиении антиохийского князя Раймунда говорит Will. Tyrius L. 17, с. 9; Willhelm. Neubrigensis L. 1, с. 21; Robert. de Monte А. 1146; Trivetus А. 1150. **** 5 Эта крепость у Вильг. Тирск. называется Непа. 15. Между тем Андроник прибыл в Киликию и, так как Тероз имел пребывание в Мопсуестии, со всем войском приступил к осаде этого города. Может быть, он и совершил бы что-нибудь хорошее и весьма легко взял бы в плен изменника, если бы не предался лености и сценическим играм и этим не испортил дела римлян; ибо Терозий, узнав об изнеженности Андроника и о том, что {135} им владеет ни к чему не годная страсть, выбрал одну безлунную ночь, когда притом шел проливной дождь, разрушил во многих местах мопсуестийскую стену, вывел с собой все многочисленное свое войско и, неожиданно напав на римлян, разбил их наголову. Узнав об этом слишком поздно, Андроник (отличавшийся, как я сказал, чрезвычайной беспечностью) сел на коня и, рыща с копьем, совершал рукой дела дивные, ибо, как многократно было говорено, громкими словами никому не уступал в мужестве; однако же все не смог ничего сделать и, едва избежав плена, пришел в Антиохию. В этом сражении лишился жизни и Феодор Контостефан, возведенный в достоинство севаста: когда лошадь его пала от стрел, один из римских наемников, по личной к нему ненависти, снял с него голову. Говорят, что задолго прежде Феодор, на беду себе, выгнал этого злодея из царского дворца. 16. Так шли тогда дела в Киликии. Возвратившись из города Антиохии в Византию, Андроник опять не менее был виден при дворе и, сверх чаяния, пользовался прежней доверенностью. Говорили, будто царь, принимая его наедине, жестоко бранил, укорял в нерадении о воинских делах и обличал за неблаговременные удовольствия, а между тем при всех делал ему блистательные подарки и честил более других, даже наименовал его тогда дуксом Наиса и Браничева и, сверх того, отдал {136} ему Касторию1*. Я не могу решительно сказать, издавна ли Андроник замышлял измену и тайно питал в себе это стремление, но могу указать на то время, с которого начало проявляться в нем неудовольствие. Главной заботой царя Мануила тотчас по вступлении его на престол было особенно то, чтобы сколько можно более улучшить вооружение римлян. Прежде они обыкновенно защищались круглыми щитами, по большей части носили колчаны и решали сражения стрелами, а Мануил научил их употреблять щиты до ног, действовать длинными копьями и приобретать как можно более искусства в верховой езде. В самое даже свободное время от войны он старался приготовлять римлян к войне и для того имел обыкновение нередко выезжать на коне и делать примерные сражения2**, становя отряды войска один против другого. Действуя в этих случаях деревянными копьями, они таким образом приучались с ловкостью владеть оружием. Вследствие сего римский воин скоро превзошел и германского, и италийского копейщика. От таких упражнений не уклонялся и сам царь, но становился в числе первых и действовал копьем, которое по долготе и величине с другими было несравнимо. Кроме того, что сказано, вывешива-{137}лось еще какое-то необыкновенное знамя, которое, как разделенное на восемь частей, было в обычае называть восьминожным. Этому во время своего приезда в Византию дивился, говорят, и сам Раймунд, по словам рассказчиков, настоящий Геркулес1***. Предполагая в тех вещах какую-нибудь хитрость, он подошел к царю и попросил у него то самое копье и тот самый щит, и только взяв их в руки и узнав, что они действительные, с изумлением высказал причину, по которой просил их. ______________ * 1 Кастория - епископский город в Македонии при озере Лихниде. Hoffm. Lex. ** 2 Эти примерные сражения, по свидетельству Никифора Григоры (L. 10), вошли в обычай при Мануиле и заимствованы греками от латинян или франков. См. Никит. L. 3, n. 3. *** 1 О геркулесовской силе и воинских доблестях Раймунда свидетельствует и Вильгельм Тирский (L. 14, с. 21); а Вильгельм Неубрагенский (L. 1, с. 21) говорит: quippe hic fuerat christiani nominis in Oriente fortissimus propugnator, atque insignium gestorum titulis veteris in se Machbaei transfuderat gloriam, etc. 17. Однажды во время такого примерного сражения, производимого царем при Ираклее мизийской, сыну Андроника-севастократора, Иоанну, красивому и стройному юноше, пришлось от удара итальянским копьем лишиться одного глаза. Желая доставить ему утешение в таком несчастье, царь возвел его в сан протовестарха и дал ему достоинство протосеваста. Это, говорят, сильно возмутило душу Андроника, и с того времени он постоянно строил коварные замыслы. Ведя последнюю войну в Киликии, склонил он на свою сторону палестинского короля и персидского султана; получив же власть, как уже сказано, над Наисом и Бра-{138}ничевом, писал королю пэонян, что, если последний согласится содействовать его тирании и поможет в его предприятии, он обещает по достижении желаемой цели уступить ему города Браничев и Наис. А чтобы не разнеслась об этом молва и не послужила к его обвинению, он умел дать делу другой оборот, а именно: объявил царю, что он хочет некоторых пэонских вельмож, начинающих оказывать ему преданность, держать в ослеплении, чтобы таким образом они удобнее попались в его ловушку. Но царю уже известен был обман: до его рук дошло то самое письмо, в котором Андроник предлагал правителю Пэонии вышеупомянутое обещание. Намереваясь приготовить ему обличение, царь допускает его совершить задуманное дело без всякого препятствия, и Андроник, полагая, что не осталось уже и тени подозрения, смело отправляет послов к гуннам и к королю алеманов с приглашением его в известное время на помощь. После таких коварных поступков возвращается он в Византию, как будто условия между римлянами и гуннами уже заключены. Но царь,- не знаю, по жалости ли к этому человеку (ибо чрезвычайно любил его как своего ровесника, вместе с ним пользовавшегося и одной пищей, и одним воспитанием, вместе с ним упражнявшегося и в бегании, и в борьбе, и во многих других подвигах) или по какому иному побуждению,- все еще терпел тогда злодея. Однажды, находясь в Ираклее мизийской, которую, не знаю {139} с какого языка, римляне стали называть теперь Пелагонией, вышел он ночью на охоту, с тем чтобы, как это часто случалось, там иметь и ночлег. Обладая великой силой тела, он ходил на медведей, нападал на кабанов и шел на них большей частью пеший с одним дротиком. Рассказывали, что как надел он тогда в первый раз латы, так почти постоянно и оставался в вооружении, остерегаясь будто бы козни со стороны Исаака-севастократора и великого стратарха, хотя последний до самого конца не сделал ему ничего неприятного, кроме того только, что снимал царские печати2*, которыми обыкновенно утверждаемы были подарки. Впрочем, царь делал это не без повода, но по известной причине, о которой сейчас скажу. Тогда как он проводил время в Мелангиях близ одного места, называемого Метаволи, за обедами обыкновенно произносились похвальные речи. При этом другие единодушно прославляли подвиги царя, а Иоанн гораздо больше превозносил и выставлял на вид дела его отца. Царь с удовольствием принимал, чтo было говорено, и, унижаемый перед отцом, одобрял оратора. Иоанн хотя и видел, что в других это возбуждает ненависть, однако же все еще не прерывал своей речи, поставляя на вид, что он приносит дань верности покойному самодержцу, {140} как поступают, думаю, многие люди; ибо похвалы отшедшим бывают свидетельством признательности к ним людей еще живущих. Но кроме того, он стал резко и непочтительно отзываться о сыне. Тогда произошла тревога, и этот Андроник, бросив на севастократора яростный взгляд, готов был уже снять с него голову мечом, если бы царь не удержал его руки, а Иоанн Дука, тоже племянник царя, не подставил под опускавшийся меч нагайки, которой обыкновенно погоняют лошадей, и ослабленного удара не уклонил на щеку Андроника. Таким образом Иоанн предохранен был от удара; а царь, удерживая, как я сказал, руку Андроника, получил рану, правда, не смертельную, однако же плоть была несколько рассечена и рубец на кисти его руки остался на всю жизнь. После сего усилившаяся до такой степени Андроникова ревность замолчала. Спустя несколько дней Исаака царь удалил от себя, а Иоанна предал суду и подверг его упомянутому наказанию, гораздо слабейшему, чем какое следовало по законам. Но возвратимся к прежнему рассказу. ______________ * 2 Царская грамота на какой-нибудь подарок обыкновенно утверждалась царской печатью, которая привешивалась к грамоте на шнурке. Плутовское искусство снимать с грамоты печать, без сомнения, имело целью делать подлоги. 18. Узнав, что царь проводит время в ночной охоте, Андроник вооружил тех бывших при нем исаврян, которые еще прежде дали ему слово идти с ним против кого бы то ни было, и, сев на самого быстрого из своих коней, поскакал с ними на место охоты. Потом исаврян поставил он подальше, в кустарнике, верхом на конях, а сам подъехал {141} к царской палатке на лошаке, тихо сошел с него и медленно пошел, тряся правой рукой кинжал. А чтобы никто не схватил его, надел на себя вместо обыкновенного платья итальянское. Но как скоро увидел Андроник, что его узнали (ибо охранявшие спящего царя уже обнажили мечи и в числе охранителей был царский племянник Иоанн, который, говорят, прежде других заметил подходящего Андроника),- как скоро увидел он это, тотчас склонился на колени и прикинулся испражняющимся, а потом, понемногу отступая, ушел. Так расстроен был здесь его замысел. Вскоре после сего он опять вышел ночью с большой толпой исаврян и стал подкарауливать царя. Но об этом донес царице Алексей, тогдашний начальник царской конюшни (каковую должность римляне означают именем протостратора)1*, и с известием о замысле тотчас отправлен был к царю некто из людей самых проворных, а потом с тридцатью вооруженными воинами послан и Исах, родом варвар, однако же царю весьма преданный. Но еще не успел Исах дойти до места, как царь уже узнал о деле, и, когда другие объяты были страхом и трепетали (ибо случилось, что большая часть из них ехала на лошаках), он счел нужным, {142} чтобы они уклонились от прямой дороги, которая ведет к лагерю и царской палатке, и пошли по необыкновенной и непротоптанной, которую тогда же указывал, и притом чтобы они двигались не толпой, а поодиночке и в шествии оставляли промежуток. "Через это,- говорил он,- мы будем казаться людьми, идущими с пастбища и возвращающимися в те видимые отсюда шалаши". Таким образом, царь ехал к своей палатке без трепета. Между тем Иоанна, о котором недавно упоминалось, встретил и терзал зубами кабан. Узнав об этом, царь быстро поскакал назад, пришел к нему и, сделав что следовало, оставил его. Он с таким великодушием принял замышляемое против себя дело, что (по возвращении) даже не бросил на Андроника и сурового взгляда. А Андроник, как бы ничего не зная, что делалось, усердно ухаживал за своим конем, о котором я упомянул, и, по-видимому, всегда много говорил и думал об Иоанне. Поэтому, когда царь однажды спросил его, что значит такое ухаживание за этим конем, он отвечал: "Я ухаживаю за ним для того, чтобы, отрубив голову у ненавистнейшего мне из всех людей, уйти на нем", как бы намекая тем на протосеваста. Узнав, что этот человек страдает таким неистовством, царь удалил его от общения с собой и содержал под стражей во дворце. ______________ * 1 Званию или должности протостратора при дворах римском и византийском соответствовала должность конюшего при дворах российских князей и государей. Этого чиновника римляне называли также princeps stratorum, или primus equisonum. Hoffm. Lex. 19. Итак, Андроник был низвержен; а король Пэонии, ничего еще не зная о том, что {143} с ним случилось, составил войска из чехов, саксонцев и других многих народов и приступил к осаде Браничева, думаю, в твердой надежде на то, в чем удалось ему условиться с Андроником. Царь был поражен известием об этом и удивлялся вероломству гуннов, без всякой причины нарушивших только что данную клятву. Видя, что это дело требует быстроты, он немедленно направился к Дунаю и, зная, что бывшее при нем войско не в силах бороться с войском гуннов (ибо силы римлян, тогда как ниоткуда не предвиделось враждебных действий, были разосланы по областям), придумал следующее. Есть одно довольно крепкое от природы место, по имени Смила2*, и царь положил занять его, чтобы оттуда делать набеги на гуннов; а для побуждения браничевцев понемногу отстаивать свой город написал к ним грамоту с извещением, что он не замедлит прийти к ним, и, вручив ее одному из воинов, приказал ему привязать ее к стреле и пустить в город. Воин сделал, что было приказано, но стрела, опустившись далее, чем сколько следовало, попала в руки гуннов. Это тотчас произвело у них тревогу, и они, предав огню машины и все, что было приготовлено для разрушения стен, устремились к переправе через Дунай. Но Дунай был в разливе, ибо в верховьях его шли сильные {144} дожди, и потому они направились к Белграду. Узнав об этом и получив известие, что вместе с тем и правитель далматской страны Борис Босняк, бывший в числе союзников пэонского государя, возвращается в свою землю, царь выбрал самых сильных людей из своего войска и послал их вступить в битву с Борисом. Над этим отрядом начальствовал Василий, о котором я уже упомянул, человек, происходивший не из знатного дома, но состоявший при царе хартулярием1**. Царь же с остальным римским войском медленно шел позади. Но Василий, забыв, кажется, для чего и с кем послал его царь воевать, через ускоренное движение очутился вблизи войска гуннского и, встретив передовые его отряды, обратил их в бегство, а потом бросился в самую средину {145} гуннской фаланги в той мысли, что совершит великое дело, если, напав на устрашенных гуннов, приведет их в смятение. И его мысль с первого взгляда казалась не совсем неосновательной: гунны, подумав сперва, что сам царь распоряжается этим нападением, побежали без всякого порядка, и многие из них, бросаясь толпами на суда, тонули в реке. Но когда узнали они, что царь идет позади и что войском управляет Василий, ободрились и, обратившись назад, противустали римлянам. Римляне хотя были гораздо малочисленное неприятелей, однакож выдерживали их нападение. При этом много было убито с той и другой стороны, пока союзные римлянам гунны под начальством Стефана2***, сына Гейзы, не начали бегства первые, ибо с той минуты преследование стало обратным, и из Стефановых гуннов пали почти все, а из римлян многие, другие же, в числе которых был и военачальник Василий, спаслись бегством. Вести об этом и вдобавок о том еще, что жители Белграда замышляют отложиться от римлян, сильно озаботили царя. Посему царь отправил Иоанна Кантакузина, чтобы он постарался восстановить спокойствие в городе, коле-{146}бавшемся, как я сказал, мыслью об отложении от римлян, а между тем предал погребению убитых и созвал бежавших отовсюду, где они скрывались. Сильно досадуя на случившееся, он горячился и хотел было отправиться в погоню за гуннами, но когда римляне не одобрили этого, сказал: "Стыдно мне, господа, не получив ран, отказываться от подвига за честь римлян". Впрочем, услышав, что гунны далеко, сдержал свой порыв. Между тем и Кантакузин, исполнив то, зачем был послан, возвратился и представил узниками людей, подстрекавших, как сказано, белградян к отложению. Тогда, сняв лагерь, двинулся он оттуда и перезимовал поблизости города Берии3****; с весной же, собрав отовсюду войска, опять пошел на гуннов в намерении вторгнуться в самую середину их страны. Для этой цели он со всем своим войском расположился лагерем на берегах Дуная, при которых стояли и приведенные из Византии корабли, готовые перевести его войско. Между тем король пэонян, видя себя в слишком тесных обстоятельствах, стал думать уже о посольстве и, послав к царю почетных у себя лиц, объявлял, что немедленно возвратит пленных римлян и на будущее время будет служить ему всем, чего бы он ни захотел. Царь сперва как будто и слушать не хотел предлагавших {147} ему мир, но потом допустил к себе просителей и принял вышесказанные условия. Итак, в римский лагерь приведены были все, сделавшиеся пленниками в рассказанную битву; туда же возвращены и оружие, и лошади, и прочая добыча войны. Взамен же лошадей и вьючных животных, которые пали, доставлены живые, гуннской породы. Остановив таким образом войну, послы возвратились домой. С этого времени началась война итальянская, которую, как уже сказано, царь начал блистательно. Но возьмем этот предмет несколько выше. ______________ * 2 Смила - город, ныне Смолинец, селение близ Браничева (Шафарик. Т. II. Кн. 1. стр. 358). ** 1 Хартулярием назывался чиновник, занимавшийся ведением деловых бумаг по какой-нибудь отрасли бюрократии (хaрtnc - "лист папируса"). По ближайшему истолкованию слова, это секретарь, или правитель дел. В новеллах Юстиниана мы встречаем хартуляриев sacri cubiculi (8 и 25), которые вели запись расходов по этому предмету, также хартуляриев numerorum militarium (117. сар. 11), которые вносили в списки имена воинов. Константин Порфирородный (de Adm. Imp. сар. 43) упоминает о хартулярие еeoc dрouov, а Иоанн Дамаскин (Epist. Synod. ad Theophil.) - о хартулярии tc лeyovuevnc еaрtnoewc. Так как хартуляриев было много, то отсюда произошла школа хартуляриев, о которой говорит Lex. l Cod. de Offic. Praef. Praet. Хартуляриями назывались и те лица, которые вели запись государственных податей и сборов их (Histor. Miscel. l. 22), а главный начальник этих лиц носил титул великого хартулярия (Duc. с. 30). Хартулярий заведовал также царскими лошадьми, как это видно из свидетельства Зонара и Льва Исавра (р. 83), и великий хартулярий в этом смысле стоял при дворе степенью ниже протостратора. Codin. de Offic. aulae Ср. с. 5. n. 6. *** 2 Стефан, о котором здесь говорит Киннам, был не сыном, а братом Гейзы, как это явствует ниже (кн. 4) из слов самого Киннама и из свидетельства Радевика (L. 3, с. 12), где сказано, что Стефан, домогаясь царской власти, от брата отправился к императору Фридерику, а Фридериком препровожден был в Грецию. Carol. du Fresne in h. I. **** 3 Город в Македонии, на реке Лидии, по латинскому произношению Береа, по турецкому - Боор. Hoffman. Lex. Книга 4 1. Фридерик, племянник правителя алеманов Конрада, о котором мы довольно говорили в предыдущих книгах, по смерти сего последнего сам получил власть его. Однажды ведя речь о благородстве (а теперь дума у него была особенно о женитьбе и о том, чтобы взять себе жену из самого знатного рода), услышал он, что в Византии подрастает Мария1*, дочь {148} севастократора Исаака, девица и знатного рода, и редкой красоты. Тотчас же пленившись ею, он отправил к царю послов и просил выдать ее за себя замуж, обещая при этом сделать все, что обещали дядя его Конрад и сам он на возвратном пути из Палестины, то есть помочь римлянам подчинить своей власти Италию. Такова была цель посольства Фридерикова. Приняв это предложение, царь отправил и от себя послов к Фридерику, приказав им утвердить предложенное своим согласием. Но они, вступив с Фридериком в разговор, увидели, что от него нельзя добиться ничего путного, и потому возвратились оттуда ни с чем и убеждали царя в необходимости вторичного посольства к Фридерику. Царь и сам был того же мнения и немедленно отправил к нему двух сановников, Михаила Палеолога и Иоанна Дуку, которые оба имели сан севаста. При них был и Александр, некогда правитель итальянского города Равенны, впоследствии изгнанный Рожером и в первый тогда раз перебежавший к царю. Много было дано им от царя денег и поручено, если услышат, что Фридерик проживает между Альпами, явиться к нему всем вместе; а когда он будет далеко оттуда,- Михаилу с деньгами отправиться в Италию2**, прочим же идти к Фридерику и, коль скоро он не покажет заботливости о вы-{149}полнении того, что обещал, употребить собственные усилия для завоевания Италии. Так и было сделано. ______________ * 1 Император Фридерик в это время уже был женат на дочери Диепольда, Адели, но развелся с ней и, задумав вступить во второй брак, отправил послов к Мануилу просить себе в супружество дочь Исаака Севастократора. Мануил соглашался на предложение и свое согласие высказывал через особое от себя посольство, но Мануиловы послы нашли Фридерика женатым уже в другой раз и даже представлялись императрице. Otho с. 20, 31. ** 2 Послы Мануила нашли Фридерика близ Анконы. Otho Frising. L. 2, с. 23. 2. У сицилийского тирана Рожера был двоюродный брат по имени Басавила3*. Он еще при жизни Рожера домогался власти над Италией и, однако, даже по смерти последнего, когда управление (Сицилией) перешло к его сыну Вильгельму, принужден был нести должность только второстепенного военачальника, а Италией управлял другой. Не вынося этой обиды, Басавила задумал отложиться и, послав нарочитых к Фридерику, обещал предать ему всю Италию и самую Сицилию. Но Фридерик в этом трудном деле обнаруживал нерешительность, и послы Басавилы возвратились от него ни с чем. На возвратном пути встретились они с Александром, который тоже, не успев ни в чем, за чем приходил к Фридерику, возвращался оттуда с Дукой. Итак, Александр и послы Басавилы вступили между собой в разговор, и первый, узнав, зачем они были у Фридерика, сказал им: "Недалеко, любезные друзья, тот, кто может ваше посольство увенчать успехом", когда же те захотели знать, {150} кто это такой,- "римский царь",- прибавил Александр и потом все объяснил, присовокупив, что здесь близко и Палеолог, человек принадлежащий к римскому сенату и саном севаст, что у него в руках большие суммы денег и что он прибыл сюда с целью приобрести царю Италию. Выслушав это, послы Басавилы объявили ему о настоящем случае письменно, и он захотел переговорить с римлянами в городе Песхаре1**. Узнав о том, Палеолог без всякого отлагательства поплыл в Песхару на десяти кораблях, а передавшийся царю город Вестию2*** между тем укрепил. Получив же потом известие, что Басавила намерен вести переговоры в Вестии, поплыл назад и, здесь переговорив с ним, дав и приняв ручательства, взялся за дело3****. Дука собрал уже войско и приступил к осаде одной сильной крепости, над которой начальствовал итальянец Прунц. Здесь во время битвы римляне, обратив в бегство врагов, вслед за бегущими ворвались внутрь стен; осажденные же сперва ушли было в акрополь, но когда римляне начали жечь строения и расхи-{151}щать дома, им пришлось выйти оттуда и провозгласить своим владыкой великого царя. Таким образом крепость была взята. Потом римляне подступили к одному городу4*****, соименному с чтимым там святым Флавианом, и весь народ высыпал им навстречу, умоляя их о своих полях и уговаривая римских воинов не делать ничего не приятного, причем жители объявляли себя рабами царя и были готовы на все, чего хотелось римлянам. Платя им за это благорасположением, военачальник шел по их земле, как по дружественной. Когда же он выходил оттуда, брат Басавилы Вильгельм, тоже склонившийся на сторону римлян, встретил его с письмом от брата, в котором последний советовал ему быть смелее, потому что и смежная область уже покорилась римлянам. ______________ * 3 Роберт Басавила был сыном тетки короля Вильгельма. Вильгельм, желая облагодетельствовать всех своих родственников, дал Басавиле Лорительское графство, но он вскоре затеял заговор против короля, стал домогаться сицилийского престола и за то впоследствии сослан был в ссылку, где и находился до самой смерти Вильгельма, а после смерти последнего был возвращен. Tyrius. L. 18, с. 2. Ioannes Beraldi. L. 4, Chron. Casauriensis. ** 1 Песхара - Piscaria - крепкий замок между Атрией и Ортоной, при устье реки того же имени, впадающей в Адриатическое море. Он построен на основаниях древнего Атерна, о котором упоминает Paulus Diac. L. 2. Rerum Longob. с. 20. Carol. du Fresn in h. I. *** 2 Вестия - Vescia - город между Абеллой и Везувием. Leon. Ost. L. 8, с. 18. **** 3 Об итальянской войне Мануила говорят Faleandus, Otho Frising. L. 2, с. 29. Will. Tyrius. L. 18, с. 2, 7 et 8 et alii. Стер прибавляет, что в этой войне погибло греков до 40 тысяч. ***** 4 Флавиана - город на самнитском берегу, недалеко от Турдина. Carol. du Fresn. ad h. I. 3. Между тем Палеолог, как сказано, овладев Вестией по договору, пошел к Трану5*. Транитяне, увидев римское войско, отправили к военачальнику послов и просили его удалиться оттуда, потому что они никак не хотят сдать города, ибо, не взяв наперед Бара, взять Тран было ему невозможно. Посему, собрав тотчас не больше десяти кораблей, он отправился отсюда и подошел к Бару, не столько следуя внушениям воинов (ибо был чело-{152}век проницательный и по опытности в воинских делах не уступал никому), сколько зная, что взять Тран было неудобно, и почитая бесполезным тратить время попусту. Впрочем, и самый Бар казался ему вовсе не доступным, потому что окружавшие его стены были крепки, войско варваров стояло в полном вооружении то между зубцами стен, то в бесчисленном множестве - пешее и конное - с оружием в руках выстроилось за воротами, а сильно вздымавшееся море грозило потопить корабли. Но хотя такое состояние города представляло Палеологу невыгоды со всех сторон, однако же он не вовсе терял надежду. На следующий день, как скоро прекратилась буря, решился он приняться за дело, но так как успеха не было, потому что одни из неприятелей бросали на него со стен тучи камней, бревен и всего, что ни попадалось под руку, а другие, стоявшие на земле, помрачали воздух стрелами; то он вдруг дал делу иной оборот: вышел за черту полета стрел и обратился к осажденным с предложениями, объявляя, что если великому царю они сдадут город без боя, то одни благодеяния получат теперь же, а другие будут иметь надежду получить впоследствии. Услышав это, одни из городских жителей выскакали на конях, а другие приплыли на лодках и стали просить его идти в город, указывая на растворенные ворота. Но боясь, не скрывается ли тут обман, Палеолог захотел предварительно сделать пробу и одному из бывших у него кораблей при-{153}казал идти к берегу и там причалить. Видя его приближение, неприятели, около пятисот человек, тотчас взошли на стены; но так как они не были вооружены, то Александр, насыпав за пазуху золота, проворно сошел с корабля и, показывая на него жителям города, стал кричать: "кто хочет богатства и свободы, пусть идет сюда, и теперь же получит"). На эти слова высыпало из города множество граждан и охотно присоединилось к царю. Взяв с них клятву, военачальник поспешно ввел войско в город. Так-то, для людей нет ничего обольстительнее золотой приманки. Узнав о том, другие граждане, которым не нравилось это дело, бегом пустились в акрополь и, заключившись в стенах его, сражались изо всех сил. Тут открылось явление, достойное величайшего удивления: люди, недавно еще соединенные и природою и образом мыслей, теперь, быв разлучены золотом, как бы стеною, враждебно смотрят друг на друга и разошлись в своих действиях. Таково было здесь положение дел. Но в верхней части того же города была другая крепость, в которой находился храм во имя святого Николая. Задумав взять и ее, военачальник распорядился так. Он приказал нескольким латникам, надев на себя сверх лат черные мантии, рано утром отправиться в храм и, когда будут внутри (крепости), обнажить мечи и приняться за дело. И так, утром пришедши к крепости, начали они стучаться в ворота. Бывшие же внутри, при-{154}няв их за каких-нибудь монахов, отворили ворота и впустили стучавшихся. Вследствие сего римляне овладели и этой крепостью. Но и по взятии ее заключившиеся в акрополе все еще упорствовали и противоборствовали прочим гражданам до седьмого дня. Когда же пришел сюда и Басавила и привел с собой большое войско, тогда сдался римлянам и акрополь. По ненависти к Рожеру, бесчеловечно с ними обращавшемуся, как обыкновенно обращаются тираны, жители оставили акрополь, сравняв его с землей, хотя военачальник сильно противился этому и даже хотел купить его за большие деньги. ______________ * 5 Город под этим именем ныне лежит в развалинах. Carol. du Fresn. ad h. I. 4. Так вот что произошло с Баром. Взяв его, Палеолог поплыл к Трану. Посредством переговоров подчинив себе и этот город, он мирно потом овладел и значительным городом 1* Ювенантом. Но здесь был некто, по имени Ричард2**, человек крайне мстительный. На того, кто хоть немного оскорбил его, он смотрел, как на свою жертву, и обычным способом наказания у него было либо вскрытие внутренностей, либо отсечение рук или ног. Он начальствовал над крепостью Антром и, услышав, что Ювенант поддается римлянам, гро-{155}зил прежде всего воспрепятствовать этому намерению. Когда же римляне, презрев его угрозы, через переговоры приобрели Ювенант и, простираясь вперед, затевали то же с прочими городами,- он, соединившись с другими графами и с самим Вильгельмом, канцелярием (сан, у итальянцев соответствующий эллинскому логофету), пошел на Тран в намерении взять этот город при первом нападении. За ними следовало войско, состоявшее из двух тысяч всадников и великого множества легкой и тяжеловооруженной пехоты. Римляне, оставленные в том городе, были слабы и немногочисленны, а потому боялись и за город, и за весь ход войны. Это заставило их поспешно послать к Дуке письмо с уведомлением о наступающей опасности. Получив письмо, Дука в тот же день собрался и отправился к Трану. Когда находился он у одного местечка, которое называется Бун3***, навстречу ему вышли жители и предложили римскому войску занять город без боя. Но Дука, полагая, что всякое замедление здесь было бы неблаговременно, потому что дало бы Ричарду возможность свободно управлять ходом войны, на этот раз миновал Бун в надежде удержать его за собой после, в более удобное время, и со всеми силами двинулся против Ричарда. Есть в Италии один приморский городок, по имени Барлет4****, и в этом {156} городке пришлось тогда находиться канцелярию. Когда Дука близко подошел к тому месту, неожиданно встретили его триста всадников из канцеляриева войска с фалангой пехоты и сделали на него нападение. Но нисколько не смешавшись от этой нечаянности, он скоро выстроил фалангу и стремительно пошел на них. Недолго стояли они и обратились в бегство. Не могу я рассказать, как здесь удалось каждому римлянину отличиться храбростью; но что касается до Дуки, то он, говорят, преследуя неприятелей, поднял их на острие своего копья человек до тридцати, пока прочие, оставив многих на месте, не скрылись за своими воротами. Тогда преследовавшие их римляне, так как уже смерклось, возвратились в лагерь, не потеряв никого, кроме одного всадника из наемных. Эту ночь они где-то там простояли, а с наступлением дня отправились в путь. Ричард, узнав о том и боясь, как бы римляне не окружили его и не поставили в бедственное состояние, поспешно поднялся оттуда и, придя в Антр, оставался там. Тогда Дука, притянув к себе войско, бывшее с Палеологом, пошел на Ричарда, хотя силы последнего своей численностью были далеко выше римских, потому что у Дуки имелось не более шестисот всадников, кроме пеших, которые также весьма много уступали в числе Ричардовым. У Ричарда было всадников до тысячи восьмисот, а пехоты, можно сказать, без счета. Итак, осведомившись, что римляне наступают, Ричард и сам вы-{157}вел свое войско. Подойдя близко, римляне разделены были на три части и выстроены следующим образом. Скифы и многие пехотные стрелки стояли фалангами впереди; Дука с большею половиною скифов занимал позицию назади, а Басавила с другими графами и с остальной конницей помещался в середине. Ричард, сильно горячась и нисколько не стесняясь требованиями тактики, все несся вперед с бывшими при нем всадниками, пока, влетев в самую уже середину римского войска, не встретил здесь сопротивления и не принужден был сражаться, стоя на месте, потому что передовое стрелковое войско ни на минуту не показало ему сопротивления, а Басавилу силой заставил он обратиться назад и уже стремился на отряд под управлением Дуки. Но здесь произошла ожесточенная битва и со стороны Ричарда пало много воинов. Здесь, как бывает и во всяком рукопашном бою, войско уже не имело никакого сознания; слышен был только сильный стук копий о щиты и треск ломающегося оружия, а стрелы, летая густо, во все стороны разносили поражение, пока наконец Ричард сильным натиском не заставил и этих показать тыл, причем и сам Дука, раненный копьем, едва не попал в плен. Но Промысел всегда ведет и направляет человеческие дела к тому концу, к которому хочет. Хотя римляне и подверглись такому несчастью, однако же под конец они остались победителями. Дука успел убежать в одно место, обнесенное сложенными из {158} камня стенами, которые строятся обыкновенно без извести или другого какого цемента, чтобы опоясывать ими луга, лежащие перед городскими воротами,- и там спасся. Римская пехота, удобно поместившись в этом месте, стала в воинов Ричарда метать камни; а между тем сюда же сбежались и многие из тех, которые предались было бегству. Увидев это, Ричард тотчас понесся на них с тридцатью шестью всадниками. Но один из транитских священников, схватив большой осколок камня, пустил его в Ричарда с правой стороны и, попав ему в голень, повалил его на землю. А пока он лежал, терзаясь от боли, тот послал ему и другой удар, по шее. Когда же Ричард совсем уже ослабел, священник, несмотря на жалобные его мольбы, положил его навзничь, распорол ему ножом живот и, вынув все внутренности, поднес их к его рту, как бы какое кушанье, чтобы этот злодей, отличавшийся бесчеловечием, испытал его и над самим собой. После того Антр и стоявшее около него войско на условиях сдались римлянам, и те, которые не чаяли избежать опасности, пошли в Бар с трофеями. В Баре, найдя в обилии все необходимое, воины успокоились от трудов своих. ______________ * 1 Приморский город в Апулии, в 12 милях от Бара, ныне Giovenazzo. ** 2 Ричард - граф Андрии, или Антра, города салентинского. Его не должно смешивать с графом острова Андры, о котором упоминает Robertus de Monte А. 1155. *** 3 Ныне Буно. **** 4 Ныне Барлетта, близ Трана. О ней см. Ughellu. Tom 7. Ital. Sacr. p. 1195. 5. Спустя немного времени признано было нужным разделить войско на две части и одной, под управлением одного военачальника, остаться на месте, а другой, под предводительством другого, отправиться для нападения на {159} окрестные крепости. Жребий последнего труда выпал Дуке. Был там город под управлением Кастра, человека знатного; Дука обложил его и держал в крепкой осаде. Но после многих приступов к стенам, заметив, что усилия его безуспешны, что он ни одного камня оторвать не мог, хотя часто употреблял в дело стенобитные орудия, поднялся оттуда под вечер и пошел к Монополю1* в намерении напасть на него врасплох. Между тем в то же время и монополиты выслали войско против римлян - частью для наблюдения за происшествиями, а частью и для того, чтобы, если окажется возможность, противостать римлянам. Итак, случайно встретившись с передовыми отрядами римского войска, монополиты вступили было с ними в бой. Но как скоро показались и задние отряды римлян, почти все всадники их бросились бежать и еще на бегу и в больших попыхах кричали остальным гражданам, что римское войско скоро будет здесь и что из пеших весьма многие попали в плен. Встревоженные этим, граждане положили, сколько возможно в настоящих обстоятельствах, защищаться от неприятелей. Итак, они вывели больше двухсот всадников и больше тысячи пеших, за которыми следовало бесчисленное множество пращников, и поставили их перед городом. Между тем наступил уже день, и {160} Дука, встав, большую половину своих воинов удержал при себе, а прочих выслал на фуражировку в окрестности. Таким образом, он подступил к городу, разделив свое войско надвое, впрочем, не вдруг сразился с монополитами, но сперва показывал вид, будто обозревает стены, и ходил вокруг тихим шагом, как бы рассматривая город по частям; потом, не сказав никому ни слова, приказал следовать за собой тридцати воинам и идти в самую середину неприятелей. Изумленные такой нечаянностью, монополиты обратились в бегство; а он не прежде перестал преследовать их, как добежав за уходящими до городских ворот, так что одного из них поразил копьем и поверг на землю в самых воротах и затем, взяв в плен остальных, удалился оттуда. Тоже и другая часть войска, обойдя довольно окрестностей, возвратилась с большой добычей и вместе с Дукой пошла в Бар. Между тем как это происходило, к римским военачальникам пришли послы от римского архиерея1**, которого латиняне обыкновенно зовут папою. Целью сего посольства было просить обоих или одного из военачальников прибыть в Рим для совещания с архиереем о важных делах, потому что архиерей, говорили они, собрав весьма много войск, готов вступить в союз с римлянами. Но римские военачальники письменно отказались от этого и отправили к {161} архиерею бывшего тогда с ними одного из царских писцов, Василаки, дав ему золото, чтобы он нанял там и привел всадников, а сами начали готовиться к нападению на Монополь. Монополиты, не смея выйти против римлян, просили дать им срок, после которого, если ниоткуда не явится к ним помощь, они сдадут город без боя. Это и было сделано: монополитам дан был месяц сроку. ______________ * 1 Город в Апулии, невелик, но чист, красив и хорошо выстроен. Leander Albertus. ** 1 Адриана II. 6. Таковы были дела римских военачальников. Между тем Басавила, теснимый уже сицилийским войском, послал к ним письмо и просил их скорее помочь ему. Когда же они на его просьбу не обратили внимания, он отправил к ним и второе письмо о том же предмете. Но римляне по-прежнему отказали ему, говоря, что пришли сюда от царя не для соратования Басавиле (это не входило и в условия их с Басавилой), а для того, чтобы при его помощи добыть царю Италию. Так ответили они Басавиле, а он тем не менее приступал к этим людям и говорил, что находится в последней крайности. Тогда, посудивши между собой, военачальники из Бара пришли в город Бутуту2*, находившийся на расстоянии дня пути для человека вооруженного, и, так как распространилась молва, будто Басавила затевает предать римлян Ричарду, который тогда еще был жив, сочли нужным связать его вторич-{162}ной клятвой, а когда это было сделано, оставили всякое относительно него подозрение. В это время царь прислал в Италию флот с массагетскими, германскими и вместе римскими всадниками. Массагетами управлял Иоанникий, которого звали Критоплом, германцами - Александр, родом лонгобард, человек весьма преданный римлянам и видам царя. Над всеми же начальствовал Иоанн, по прозванию Ангел. Узнав об этом и о том, что римское войско идет против него с целью осадить Антр и захватить тамошнюю землю, военачальник Вильгельма ушел оттуда со всем своим войском в довольно безопасный город Мальфет3**, а римляне рассудили покорить себе подчиненный тому Ричарду, крепкий и вообще не легкодоступный замок Боск. В этом замке Ричард, по чрезмерному хвастовству, содержал разного рода животных в особых для каждого помещениях, чтобы без труда охотиться, когда захочет. Итак, Дука с несколькими из своих отправился обозреть тот замок и когда был близ него, находившиеся внутри смело вышли из замка и, проникнув в середину его отряда, четырех воинов ранили, хотя оставили на месте и двух своих. Дело доходило уже до рукопашного боя; но римляне, с обычной им храбростью став дружно, отразили неприятелей. В сем деле отличилось много римлян и два мас-{163}сагета, и этим кончилась стычка. Потом Дука, когда пришло и прочее войско, поставил его лагерем и огородил частоколом, а поутру построился и выступил фалангами. Во время приступа римляне находившихся внутри сильно беспокоили стрелами и камнями из камнеметных машин, но стоявшие на стенах мужественно отбивались. При этом случилось нечто удивительное. Двое из оруженосцев Дуки, видя, что замок от камней не подается, покрыли головы щитами, а в другую руку взяли по факелу и пошли к воротам, чтобы зажечь их. Но так как ворота оказались не из горючего материала, то они возвратились оттуда ни с чем и, сверх всякого чаяния, избежали градом сыпавшихся на них со стены стрел. Тогда римляне, видя, что их усилия безуспешны, хотя сражение длилось до заката солнца, возвратились в лагерь. Услышав об этом, военачальники Вильгельма собрались на совет и стали рассуждать, не лучше ли им идти на римлян, и решили, взяв войска, напасть на римский лагерь. Узнали это и римляне и начали готовиться к отпору. Итальянцами управляли девять вождей, а главным военачальником над всеми был канцелярий. Все войско их было исправно вооружено, сидело на горделивых конях и имело в руках длинные копья. От этого римское войско пришло в смущение и страх, как ему при своей малочисленности вступить в бой с войском таким многочисленным и так хорошо вооруженным. Построившись, однакож, римляне ста-{164}ли по засадам, и военачальник долго убеждал их сохранять мужество. До некоторого времени ни то, ни другое войско не начинало боя. Но когда с той и другой стороны раздались звуки труб и подан был знак к сражению, живо все бросились в рукопашный бой. Тут, можно сказать, исчезли для глаза и солнце, и день, потому что мгла покрыла всех и пыль поднималась к небу столбом; тут слышался только треск и раздавался дикий гул. Битва оставалась в равновесии до самого полудня. Но в это время итальянцы, имея на своей стороне преимущество численности, начали сильно теснить воинов Дуки. Тотчас заметив такой поворот сражения, он вогнал свою фалангу в середину неприятелей и, рубя направо и налево, громко приказывал римскому войску следовать за собою. Тогда войска снова схватились одно с другим, и битва свирепела до тех пор, пока римляне своей храбростью не обратили неприятелей в бегство. Во время бегства неприятельских всадников пало до трехсот, а пеших - несчетное множество, остальные же ушли. Совершив это, римляне направились на замок и, скоро овладев им, нашли там в обилии необходимое продовольствие, собрали много и другого добра и пошли в Бар. ______________ * 2 Ныне Bitonto, город епископский, между Рубами и Баром, у Антонина называется Будрунтом или Бутунтом. Hoffm. lex. ** 3 Мальфет, ныне Malfetta и Мельфатта, на морском берегу, в 3 милях от Ювенанта. Carol du Fresn. ad h. I. 7. Вскоре после того сделались они обладателями и города Монтополя1*, взяли также Ра-{165}венну2**, которою прежде управлял Александр, и другие города и замки, а вдобавок приобрели больше пятидесяти местечек. Таким образом, дела царя (в Италии) более и более улучшались, а силы Вильгельма постоянно ослабевали и приходили в упадок. Молва, пробегая по всей Италии, гласила всюду о непобедимой храбрости римлян. И увидели тогда итальянцы, что римляне, которых оружия они уже давно-давно не испытывали, теперь решительно все забирают и уносят. Но только до сих пор и шли благоприятно дела римлян, а с этого времени судьба начала уже завидовать их успехам. На Палеолога напала болезнь, изнурявшая его сильными припадками жара и не прежде переставшая пожирать жизненные соки его тела, как заставив его сперва постричься, а потом, немного спустя, и выйти из числа живых. Правда, он начал было уже выходить в волосяной одежде и, думая, что ему лучше, убедил Дуку идти на другие города, которые еще не покорены были римлянами, но на третий после того день опять почувствовал себя худо, и Дука, узнав об этом, возвратился в Бар. Когда Палеолог умер, он, взяв его тело, предал погребению3*** и совершил все, что предписывается христианскими законами при сем священном обряде. Распорядившись в Баре как следовало, Дука взял на себя все дела. {166} ______________ * 1 Монтополь - Monspelosus - город, омываемый рекой Браданом, ныне Montepeloso. ** 2 Равенна - город Апулии, недалеко от Матеры. *** 3 Otho Frising, упоминая о смерти Палеолога, говорит: mortuus fuit ibi Palaeologus et ad terram suam deportatus. 8. Так вот Палеолог таким образом кончил жизнь, человек проницательный и весьма искусный в ведении военных дел. А Дука, взяв войско, немедленно выступил к Брундузию и при этом убедил присоединиться к себе Басавилу, действовавшего до сих пор отдельно по следующей причине. Выдумывая ли предлоги для прикрытия, как я думаю, корыстолюбия или действительно нуждаясь в деньгах, он бывшего еще в живых Палеолога просил дать ему взаймы 10 000 золотых. Палеолог соглашался дать ему тотчас же 4 000, только в дар от царя, а не в ссуду, в остальных же тысячах решительно отказал. Этим-то раздосадованный, Басавила отделился от римского стана. Но когда Палеолог кончил жизнь и делами стал распоряжаться Дука, Басавила пришел к нему и, получив деньги, сколько просил, опять принял участие в воинских трудах римлян. Ведя с собой и его, Дука со всем войском пошел на Мазавру4*. На пути к ней лежал город, называемый Полимилием, и в нем случилось находиться одному из военачальников Вильгельма, по имени Фламинг. Услышав, что подходит римское войско, Фламинг поднялся оттуда и прибыл в Тарент; а римляне, взяв Полимилий и опустошив окрестные поля, снабдили свой лагерь необходимыми припасами. Отсюда перешли они к городу Мо-{167}лиссе, который расположен на весьма большой плоской возвышенности, укреплен и защищен башнями; с одной стороны его тянутся утесистые и с трудом проходимые ущелья, а с другой он опоясывается судоходными реками. Но войску, плывшему под попутным ветром, ничто не могло противостоять,- и Молисса, хотя отовсюду была обезопашена, однако же римляне без больших трудов овладели ею; и я расскажу, как это произошло. Воодушевляемые прежними удачами, римляне как скоро увидели, что жители города, в надежде на естественную его укрепленность, высыпали за ворота,- бегом пустились на гору с той стороны, с которою удобнее было взять город. Тогда, изумленные их смелостью, граждане начали тесниться в ворота, но еще не успели запереть их, как ворвалось туда и римское войско и город взят был силой. Совершив это, римляне двинулись оттуда. Немного еще прошли они, как встретил их с большим войском Фламинг. Некоторые из римских полков стремительно бросились на неприятелей и отличились удивительными подвигами; однако же, будучи гораздо малочисленнее противников, должны были отступить. Тогда на Фламинга всеми своими силами налег и Дука и, обратив его в бегство, прибыл в Мазавру. Овладев ею при первом приступе, он нашел в акрополе несказанные сокровища, множество оружия и не меньше двухсот лошадей. Видя это, тарентинцы на сходках и народных собраниях стали публич-{168}но бранить Фламинга, поставляя ему в вину то, что его трусость дала пищу смелости римлян. Не в силах будучи выносить это, он опять взял войско и стал выжидать римскую армию. Но лишь только заметил ее, тотчас упал духом и даже не вспомнил о мужестве. Тут несколько римлян, напав на бежавших, некоторых из них убили. Потом, близко уже подойдя к Таренту и поняв, что этого города нельзя взять, римляне отступили от него и положили идти к Монополю; а между тем, чувствуя недостаток в стенобитных орудиях, письменно требовали, чтобы стоявший в Баре флот как можно скорее доставил их. В это время римлянам, так как они проходили по стране богатой и изобиловавшей всеми благами, удалось сильно обогатиться. Говорят, что тогда за статир золота воин отдавал до десяти гуртовых быков или до ста тридцати овец. Кроме сего, тогда нашли некоторых римлян, с давнего времени содержавшихся в тюрьмах, и освободили этих несчастных. ______________ * 4 Мазавра - в 3 милях от Тарента, на месте уклонения к северу Тарентинского залива. Это небольшой, но по положению своему в Апеннинах весьма крепкий замок. Carol. du Fresn. ad h. I. 9. Когда на пятый день римское войско подошло к Монополю, против него не вышел никто, ибо молва, заранее встревожившая жителей, загнала их внутрь стен; однако же на башнях монополиты стояли вооруженные и готовы были защищаться, если бы сделан был приступ к стенам. Посему римляне неподалеку от города на удобном месте наколотили частокол и остановились, а между тем пришел к Монополю вызванный из Бара флот с нуж-{169}ными для осады орудиями; тогда они со всеми силами подступили к стенам города. Но монополиты, сверху бросая в неприятелей стрелы, поражали подступавших римлян и некоторых убивали. Борьба, начавшись утром, окончилась ночью, и, когда уже стемнело, римляне возвратились в лагерь. Монополиты же имели на башнях постоянно сменявшуюся стражу из опасения, чтобы римляне не сделали покушения на город ночью. Кроме того, с обеих сторон зажжено было много огней и раздавались звуки флейт и свирелей. Потом, едва только солнце достигло восточного горизонта и выглянуло из-за него на землю, как римляне, выйдя из своей ограды, снова принялись за дело, а монополиты в свою очередь бегом поднялись на стены и взялись за оружие. Опять развернулась страшная битва: римляне рвались подняться на стену, а монополиты отбивали подступавших. Так дело шло до некоторого времени, но наконец римское войско ворвалось в монополитскую пристань, зажгло стоявшие там суда и произвело величайший пожар. При этом один из римских воинов, по имени Иканат, совершил такое дело, о котором стоит рассказать и послушать. Монополь опоясывается двумя стенами, но внутренняя гораздо выше внешней и вовсе недоступна неприятельским стрелам, другая же, будучи втрое ниже, идет в уровень с основанием первой. На эту-то внешнюю стену взошли двое монополитов и, стреляя в неприятелей сами, подстрекали к тому же и других. Видя {170} это, Иканат бросился с копьем и угодил им в одного из сказанных воинов. Тот вдруг повалился навзничь, а в римском войске поднялись крик и столь сильное рукоплескание, что ничего нельзя было расслышать. В изумлении от этого, стоявшие на башнях воины подумали, что город уже взят и, оставив башни, спустились в середину города. И если бы они не заметили скоро ошибки и не поспешили опять на стены, город тогда же был бы взят римлянами. Так кончился и второй приступ к Монополю. Находя себя в стесненных обстоятельствах, монополиты послали письмо к Фламингу и просили его прийти как можно скорее. Фламинг отвечал, что он явится к ним немного спустя и силой большого войска прогонит римлян. Между тем внутренне он боялся и впадал в беспредельную робость, представляя, с кем ему предстоит сражаться и против кого вести войну. Но вот прошел уже седьмой день, а Фламинг нигде не показывался; тогда монополиты, отчаявшись наконец в подкреплении, послали в римский лагерь послов с целью и город, и себя самих предать великому царю. Но Дука отвечал им, что он не иначе признает их предложение искренним, как если они позволят поставить у них от имени царя гарнизон. Монополиты согласились и на это, и назначен был срок для принятия присяги. Но некоторые из монопольских граждан (ибо были и такие, которым этот образ мыслей не нравился) тайно от других извести-{171}ли о том Фламинга. Встревожившись таким известием, Фламинг из бывшего при нем войска выбрал не меньше ста одетых в латы всадников и немедленно послал их, обещая немного спустя прийти и сам с сильным отрядом. Принимавшие участие в этом деле выжидали посланных всадников ночью и, когда дождь лил как из ведра, впустив их через одну дверь в город, снова задумали приняться за оружие. Как скоро это дошло до сведения Дуки, он заключил, что посольство монополитян было обманом, и тотчас вывел против них войско из-за частокола. Но граждане, находя для себя недостаточным подкрепление из сотни всадников и предвидя, что римское войско станет теперь сражаться с большим рвением, чем прежде, опять послали просить военачальника в город и вину сваливали на нескольких сограждан, которые решились на это без общего согласия. Дука сперва отказывался и, сильно колеблясь недоверчивостью и подозрением, уже положил было решить дело битвой. Когда же граждане стали еще более настаивать и умолять его о снисхождении к их проступку, он наконец уступил их просьбам и ввел войско в город. Но только что римляне заняли город, пронеслась весть, что и Фламинг находится стадиях в двадцати от него. Узнав об этом, Дука отобрал самый цвет бывших при нем всадников и выслал их навстречу Фламингу, а сам остался в городе для распоряжения его делами. Но Фла-{172}минг как скоро заметил издали, что на башнях Монополя развеваются уже знамена царя, прежде чем успел схватиться с римскими всадниками, которые были уже недалеко, пошел назад. Тогда римляне, погнавшись за ним по пятам, многих из его воинов убили и, кроме того, больше ста вооруженных с головы до ног всадников взяли в плен. Недалеко было до плена и Фламингу, только быстрота лошади спасла его. Совершив этот подвиг, римляне возвратились в Монополь. 10. Но Дука, хотя видел, что счастье постоянно улыбается римлянам, однако же не совсем доверял ему, не без основания опасаясь его превратности, как бы т. е. оно, подобно ненадежным спутникам, не оставило их на половине пути. Поэтому он написал и послал царю письмо, содержание которого было следующее: "Хотя наша война в Италии не встречала еще ни одной неудачи, державнейший царь, и хотя не было у нас недостатка ни в войске, ни в чем-либо другом,- ты знаешь, что все до последнего дня нам удавалось и что все почти города, сколько их ни встречалось в Италии и у залива Ионийского, покорены уже и взяты по праву войны к славе великого твоего царства и народа римского,- но брань бoльшая предстоит еще нам впереди: Вильгельм, разбойничающий в Сицилии, естественно огорчаясь потерей своих владений, отовсюду собирает войска и стягивает уже на море весьма многочисленный флот с целью налечь на нас с {173} суши и с моря. Не должно нам пренебрегать приготовлениями островитянина или тянуть кое-как эту войну, чтобы настоящая наша слава не обратилась нам в бесчестие. Конечно, с малыми силами совершить великие дела - больше славы, чем с большими, зато ошибка навлекает сугубый срам, потому что побежденных, кроме того что они поражены, обвиняют еще в незнании военного искусства, как это часто внушало нам твое величество. Итак, чтобы не случилось с нами чего-либо такого, необходимо нам иметь здесь больше и морского, и сухопутного войска". Вот в чем состояло письмо. Между тем, устроив хорошо дела в Монополе, Дука выступил оттуда со всем войском и, главным образом через переговоры овладев чрезвычайно укрепленным городом Остунием1*, пошел на другой город, Брундузий, который в древности назывался Темессой, ибо сменяющиеся века изменяют названия многих вещей в другие, то вовсе непохожие, то несколько отличные. Дойдя до этого города, римляне остались на время в покое, потому что у христиан наступала Пасха. Но жители города, приняв это за трусость, часто выходили и проникали до самых римских окопов, пока охотники из римлян не напали на них. Прогнав этих брундузийцев, они возвратились в лагерь. Прочие же римляне по-прежнему соблюдали святость празд-{174}ничных дней. Около этого времени некто Фома, родом антиохиец, издавна сам собой перешедший на службу к царю, выехал в полном вооружении за окопы в поле и, находясь близко к городу, начал вызывать отличнейшего на единоборство с собой. А там был один человек, очень славившийся храбростью, по имени Энхелис. Узнав, что Фома требует единоборства, он тоже надел латы и выехал в поле, направляясь медленным шагом к Фоме. Страх объял зрителей той и другой стороны при виде этих вооруженных и храбрых борцов, готовившихся схватиться на том поле, как будто на ристалище. Итак, находясь уже недалеко друг от друга, они погнали коней и ударились копьями. Копье Фомы, пройдя через щит и латы его противника, коснулось самой кожи; и Энхелис также направил копье на щит в ту минуту, как он поднят был его противником над головой для ее прикрытия и, пронзив шлем, коснулся самого тела. После того они разъехались, и один удалился в римский лагерь, а другой отправился в город. Наконец праздник у римлян прошел и они, построившись, приступили к городу. Но после многих попыток разбить стены камнеметными машинами они увидели, что это невозможно,- ибо древние, заботясь вообще о своих делах, прилагали особенное старание к созданию городов,- а потому оставили свое намерение и начали метать камни далее стен, чтобы они падали во внутренность города. Только что пущен был первый {175} камень, как одна проворно шедшая по городу женщина получила удар в темя, так что ей раздробило голову и переломало кости во всех членах. Тут поднялся вой, как будто взят был город, и никто из жителей не осмеливался выйти посмотреть на эту несчастную женщину. Когда же римляне бросили и другой камень и начали делать это часто, народ пришел в ужас: каждый воображал, что над его головой камень, только не так, как в мифах рассказывается о Тантале. Поэтому граждане стали совещаться об открытии римлянам входа в город, а войско и вся стража на башнях, узнав о том, бегом пустились в акрополь. Наконец народ отворил ворота и впустил римское войско. Взяв таким образом и этот город, Дука разделил войско на две части и одну оставил при себе в городе для осады акрополя, а другую послал для фуражировки. Так шли здесь дела. В это время одна многолюдная и плодоносная область, называемая Алицием2**, соображая то, что случилось с Брундузием, тоже присоединилась к царю. Тогда же небольшое войско неприятелей (то были кельты), засев в кустарнике для подстережения римской конницы, пасшей своих лошадей, и заметив, что она предалась сну, угнало оттуда лошадей. Услышав об этом от возвратившихся с пастбища, римляне поспешно погнались, отняли всех лошадей {176} и весьма многих из неприятелей забрали в плен. При этом случилось попасться и одному из самых знатных итальянцев, по имени Сихер, но, прежде чем узнали о его звании, он успел откупиться золотом у того, кто его схватил. ______________ * 1 Остуний - город в Апулии, расположенный на небольшом холме между Молою и Конверсаном, ныне Ostussi. Carol. du Fresn. ad h. I. ** 2 Алиций - Halicyae - находился между Лилибеем и Энтеллой. Steph. У Диодора Сицилийского и Плиния (L. 3, с. 8) жители этого города называются Алikvaioi. 11. Спустя немного до римлян дошел слух, что идет на них Вильгельм с большими силами - и сухопутными, и морскими. Поэтому они приготовились сколько могли и спокойно стали ожидать его. Не прошло еще пяти дней после того, как один перебежчик из неприятельского войска известил римлян, что Вильгельм недалеко и хочет охватить их, как сетями. Услышав об этом, римские военачальники распределили войну так: Басавиле и Иоанну Ангелу, имевшим под собою все наемное войско и тех, которые присоединились к царю в Италии, положено было встретить нападение на суше, а Дуке вступить в борьбу с морскими силами. Таким образом они в состоянии будут, говорили, одни помогать другим. Итак, Дука на заре с одетыми в латы всадниками тихо направился к берегу, имея перед глазами подплывавшие с противоположной стороны корабли, а прочие стройно пошли, приготовившись к битве на суше. Сицилийские корабли, находясь уже близ города, не могли войти в гавань все вместе, потому что она, будучи довольно широка внутри, значительно суживалась к входу; посему они разделились по десяти и вступали один за другим последовательно. При этом, говорят, Ду-{177}ка, видя, что римский флот, по своей малочисленности (он состоял всего из четырнадцати кораблей), страшится большого неприятельского флота, придумал следующее. Он вынес и показал своим воинам письмо, будто бы недавно присланное от царя. Это письмо извещало, что около полудня подойдут к ним силы с суши и с моря. Когда же воины от того воодушевились надеждой, он сказал: "Товарищи! Поспешим восхитить победу себе, чтобы нам, несшим до сих пор всю тяжесть трудов, не пришлось поделиться плодами победы с теми, которые явятся к бою позже нас". После этих слов военачальник, видя, что неприятельские корабли уже вошли в самую пристань, приказал начинать дело. С открытием морской битвы сицилийцы, не вынося римских стрел с суши и с моря и получая поражения с той и другой стороны, начали отступать. Преследуя их, римляне многих убили, а четыре корабля, севших на мель, вместе с людьми взяли в плен. Понесшись на веслах быстрее, чем сколько следовало, эти корабли сели у берега и сделались добычей сухопутного войска. В этом деле пало неприятелей больше двух тысяч, а из римлян удалось отличиться и многим другим, но больше всех - одному храброму воину из отряда Дуки, по имени Скараманка. Когда неприятели начали уже бежать, он разогнал своего коня и, одной рукой схватив судно за корму, никак не выпускал его, сколько ни усиливалось оно уйти. Этот храбрец повторил {178} всеми прославляемое дело известного Кинегира. Хотя, получая удары от бывших на судне неприятелей, он и принужден был наконец оставить его, зато, однако же, на некоторое время замедлил его ход и дал возможность другим, уже подплывавшим римлянам, овладеть им. Совершив такой подвиг, римляне возвратились в Брундузий и, имея при себе одну машину, которая обыкновенно называется черепахой, подвезли ее к акрополю. Смотря на это, стоявшие на стенах громко смеялись над замыслом римлян разрушить стену, потому что такое намерение, по их мнению, было решительно невыполнимо: камни были прилажены один к другому так, что стена, казалось, состояла из одного цельного камня. Но римляне, пододвинув машину к стене и подходя под нее ночью, начали рыться под основания крепости и выносить землю на другую сторону, пока не дорылись до последних камней основания и не добрались до лежавшей уже под ними земли. Тогда, раскапывая ее, они образовали под стеной пустое место и, бросая туда бревна, наполняли ими пустоту, так что стена, висевшая уже на воздухе, поддерживалась только бревнами. Видя, наконец, что находящиеся внутри продолжают упорствовать, они подложили под бревна огонь, который скоро истребил это вещество,- и стена повалилась на землю с самого основания, низвергнув вместе с собой и многих стоявших наверху воинов. Несмотря, однакож, на то, варвары убежали за внутреннюю стену и продолжали отбиваться. {179} 12. В таком положении были дела римлян, когда царь, собрав флот, прислал его вместе с сухопутным войском в Италию. Как первым, так и последним управлял Алексей1*, внук царя Алексея по дочери, имевший в то время сан великого дукса. Ему поручено было царем собрать и другие войска и с ними отправиться в Италию. Но он прибыл в Брундузий, ничего не сделав, потому что многие частью боялись пуститься в такое опасное плавание, частью подозревали, как бы не подвергнуться бедствию со стороны неприятелей. С сих пор судьба стала уже явственнее завидовать римлянам. Роберт2**, который до сих пор ратовал в союзе с ними, слыша, что Вильгельм идет с большими силами, и видя, что римляне еще не взяли акрополя брундузийского, отделился от них под тем предлогом, что отправляется для набора войск, необходимых для здешних воинских трудов. Притом и всадники из города Марка3*** стали требовать на будущее время двойной платы за труды и, не получая требуемого, удалялись. Узнав о том, Вильгельм взял войска и тотчас пошел на римлян. Тогда они вошли в совещание, как следует распорядиться войной, и одним казалось лучше идти в Бар и укрепить {180} его окопами, а другим этот совет не нравился: они говорили, что весьма опасно оставить позади себя то, что было уже в их руках. Остановившись на последнем мнении, они, чтобы не тратить попусту времени, снова приступили к стене и большую часть ее разрушили камнеметными машинами, однако же варваров оттуда выгнать не могли; напротив, они с прежней храбростью выступили против римлян и, сделав на них натиск всей массой, немедленно укрылись за стеной. Впрочем, если бы судьба не воспрепятствовала римлянам, они, конечно, овладели бы тогда Брундузием, потому что взошли уже на стену и бились с находившимися внутри, стоя на башнях, но так как большая часть башен, пострадав от частой стрельбы, рухнула на землю и увлекла с собой многих римлян, то они и возвратились, не достигнув цели. После сего сицилийцы, так как Вильгельм еще не приходил, стали совещаться, не следует ли им сдать римлянам крепость на условиях. Но счастье, как будто положив определенный срок для благоприятствования римлянам и видя, что он уже кончился, оставило их среди города и удалилось. Пока продолжалось совещание сицилийцев, пришло к ним известие, что Вильгельм с великим войском уже близко. Услышав об этом, они удержались от задуманного дела и, взойдя на стены, беспрестанно рукоплескали и проводили день по-праздничному, как будто бы римляне были уже прогнаны. {181} ______________ * 1 Алексей Вриенний, или Комнин,- сын цесаревны Анны от Никифора Вриенния. См. генеалогическую таблицу Комниных. [* В русском издании 1859 г. этой таблицы нет.- Ю. Ш.] ** 2 То есть Роберт Басавила. См. выше. *** 3 Город Марк - то же, что Анкона, а жители Анконы были в союзе с римлянами, как это откроется ниже. 13. Так вот что там происходило. Между тем Вильгельм, поднявшись со всем войском, из Мизии спешил к Брундузию, а флот его стал в гавани одного островка, лежавшего в нескольких стадиях против Брундузия, потому что положено было сделать нападение на римлян в одно время с обеих сторон. Дать сицилийцам морское сражение, прежде чем появится перед ними Вильгельм,- для этого у римлян тогда не достало догадки, как будто было уже решено, чтобы они испытали бедствие. Допустив нападение на себя с обеих сторон, римляне расстроили дело царя. Слишком понадеявшись на то, что идет войско из Византии, они, в ожидании скорого его прибытия, откладывали нападение на неприятелей; а когда получили известие, что Вильгельм уже близко, тогда должны были поневоле принять битву с обеих сторон. Итак, избрав двух опытнейших в воинском деле мужей, Иоанникия Критопла и Перама, родом перса, они послали их с иверцами и массагетами завязать перестрелку. Те тотчас же схватились с неприятелями, которые расположились лагерем в сорока пяти стадиях, и, полагаясь на краткий путь отступления, забежали им в тыл, побили много людей в их арьергарде, угнали от них много вьючных лошадей и, отбив знамя, ушли к Брундузию. Но сицилийцы мало заботились об этом, ибо, при великом множестве всего, для них такая потеря не была нисколько чувствительна: они лишь несколько отдалили от {182} римлян свой лагерь, чтобы не сталкивались между собой пастухи с той и другой стороны, и стали приготовляться к бою. Недалеко уже от гавани стоял и флот их. В таком положении были сицилийцы. Что же касается до римлян, то они и прежде были гораздо малочисленнее войска неприятельского, а теперь из их сил убыло еще более. От них отделилось как весьма много других союзников, так в особенности немалая дружина кельтов, которые, служа римлянам за деньги, самым неприметным образом перешли к Вильгельму. Видя это, Вильгельм решился воспользоваться благоприятным временем, пока ни Роберт не явился еще к ним на помощь,- ибо слышно было, что он возвращается с многочисленными силами,ни подошло к ним от царя какое-нибудь сухопутное или морское войско. Несмотря на намеренное или случайное замедление Роберта, римляне тоже выстроились как могли лучше и стали против неприятеля. Страшно было смотреть на эту небольшую горсть римлян, приготовившуюся к битве со всеми силами сицилийцев. До некоторого времени ни те, ни другие не начинали дела. Потом один из наемных всадников выехал из римской фаланги на середину поля и вызывал желающего на единоборство. Этим открылось сражение с обеих сторон. Начавшись с самого утра, оно долго оставалось в равновесии, потому что римляне бились весьма мужественно; но потом сицилийцы, надвинув на них всей массою, обратили {183} их в бегство. Из бежавших многие пали, другие взяты были в плен, остальные же с большой давкой и усилием попали в город; в числе последних был и военачальник Алексей. А Дука, оставленный вне стен, не прежде перестал биться, нанося и принимая удары, как был окружен неприятелями и, после продолжительных подвигов, сделался пленником. Взяв же его в плен, сицилийцы без труда уже, как бы сетью, переловили и находившихся в городе. Вот к какому концу прежнюю славу римлян привела нерассудительность Комнина и Дуки. Так-то из наших современников одни, вовсе не зная стратегии, подвергают государственные дела опасности, а другие хотя и знают ее несколько, но большей частью ошибаются. Стратегия есть также искусство, и тому, кто им занимается, надлежит быть гибким и оборотливым, чтобы благовременно применяться к каждому из его видов. Можно иногда и бежать без всякого стыда, если того требуют обстоятельства; можно и неотступно преследовать, смотря по тому, что нужно. А когда открывается надобность не столько в руке, сколько в уме, совета в опасности должно требовать от всех. Если многие и различные действия направляются к одной цели - к победе, то все равно, кто бы ни способствовал к достижению ее. Вот и римляне, не получив с Алексеем войск, которые царь приказал ему привести, и не имея у себя силы, достаточной для борьбы с сицилийцами, пусть бы пере-{184}вели свое войско на корабли и прежде сразились с их флотом - они, наверно, одолели бы его и свое удаление с суши вознаградили бы морскими трофеями, а потом, по требованию обстоятельств, могли бы снова выйти на сушу и с большими силами продолжить войну в Италии. Но они полагали, что бесчестно удалиться с суши, за то и потерпели решительное поражение и покрыли себя бесславием. 14. Так шли там дела. Услышав об этом, царь пришел в справедливое и тем сильнейшее негодование, что это случилось после стольких предшествовавших успехов. Неудача, следующая за славой, хотя и отклоняет бесчестие, зато обыкновенно тем более опечаливает, что губит все, тогда как немного уже оставалось до успешного окончания дела. Впрочем, сколь ни сильно царь скорбел об этом, скорбь не победила его. Облекши тогда Алексея в сан протостратора, он послал его в Анкону, чтобы отсюда, как из средоточия, Алексей снова начал завоевание Италии. Жители этого города еще прежде дали царю клятву в том, что хотя по своей воле они и не начнут войны с королем алеманским, однако же деньги царские и римлян, которых он пришлет, будут беречь как самих себя. А почему царь пришел к этому намерению, я объясню сейчас. Еще во время корцирской войны заметил он неприязнь и упрямство венетов и с тех пор много думал о том, как бы, овладев Анконою, смирить великую их гордость и через то легче вести войны {185} в Италии. Для этой цели Алексей прибыл в Анкону с большими деньгами; потом из Анконы послал в Италию Константина Отта и итальянского градоправителя Андрея1*, человека отважного в боях и знаменитого мужеством, и, собрав через них значительное союзное войско, покорил римлянам весьма много городов. Между тем римский архиерей2**, заключивший уже с Вильгельмом дружественный союз, узнав, что те два человека ходят по подвластным Риму городам, строжайшим образом запретил им это. Однако же некоторые знатные люди, еще прежде обещавшиеся благоприятствовать римлянам (у царя Мануила всегда был обычай водить дружбу со многими из тамошних жителей), восстановив против него народ, приняли царское знамя с подобающей честью и дозволили Контостефану нанимать воинов, сколько он хочет. Разгневанный этим, архиерей обратился к единственному оружию, какое имел,- подверг народ отлучению, говоря, что между новым и древним Римом, которые так давно расторглись, нет ничего общего, что скорее должно помочь владетелю Сицилии, ибо нечестиво не подать помощи члену одного с ними тела, и притом тяжко пострадавшему в борьбе с врагом, ко-{186}торый гораздо сильнее его. Устрашенный этим отлучением, один из приверженцев царя уже отстал было от своих сообщников и изменнически перешел на сторону архиерея; но люди, благоприятствовавшие римлянам, употребив особенное усилие, не допустили его до этого. А чтобы огласить его неверность, они воспользовались каким-то варварским и почти непристойным средством: подняли его оружие и коня на одно дерево3*** и потом, отняв веревки, сбросили и первое, и последнего на землю; затем, явно уже восстав против архиерея, принудили его вопреки своей воле снять с людей отлучение. С того времени римляне снова начали действовать смелее. Теперь они взяли с боя город, носивший имя святого Германа, и покорили царю около трехсот других городов. Кто желает знать, какое каждый из них имел название, тот может прочитать их имена во дворце1****, который воздвигнут этому царю на месте старого дома государствен-{187}ного совета, что на южной стороне города. Там этих имен написано было, конечно, слишком много, но то произошло от какой-то безмерной лести и рабского чувства тех, которые не обращают внимания на дела и каковых людей всегда бывает много. Я слышал, что некогда и сам царь негодовал на это. Изглажены ли они теперь или нет, утверждать не могу. ______________ * 1 То есть Андрея, князя Руписканины, который, быв лишен своих владений, пришел в Константинополь. См. Tyr. и Chronicon Ceccan. А. 1161. Об Андрее говорят также Falcandus, р. 650 и Otho Frising. L. 2. de Gest. Frid. с. 28, 29. ** 2 О мире папы Адриана с Вильгельмом подробно говорит Бароний in Actis Adriani. *** 3 Этот способ наказания был в употреблении у западных римлян и древних галлов и прилагался особенно к военным людям. Дерево, на которое поднимали виновных, нынешние французы называют estrapade, а итальянцы strapata, от корня "estraper" - "вырвать из корня", как бы, то есть, человек, которого таким образом наказывали, исторгался из земли, терял право на жизнь. Замечательно, что в том случае, о котором говорит Киннам, виновный получает наказание не лично, а в своем коне и оружии,- черта христианского милосердия и людскости. В язычестве подобных наказаний отыскать почти невозможно. Carol du Fresne ad h. I. **** 1 То есть во влахернском дворце, в котором Мануил с особенным искусством изображал воинские свои подвиги. Об этом говорит также Никита (L. 7, n. 3) и Beniaminus Tudel в Itiner. p. 26. 15. Таким образом, и опять немногого недоставало, чтобы вся итальянская земля подчинилась римлянам. Но Алексей Комнин, Дука и другие римские полководцы попались в плен владетелю Сицилии и снова испортили дело. Они уже клятвенно обещали сицилийцам многое, на что царь прежде не соглашался, и таким образом отняли у римлян плоды величайших и прекрасных дел. Да и чего не пообещает кто бы то ни был, когда держат его в цепях и стерегут в подземных тайниках? Сицилийцы домогались этого с той целью, чтобы находившиеся в их руках люди в ожидании примирения царя с Вильгельмом поспешили, как видно, прежде времени отступиться от занятых римлянами городов. Услышав об этом, царь понял ход дел и, посылая в Сицилию письма, находившимся в темнице римлянам писал следующее: "Мне пришлось удивляться, как это вы, мужи, в таких делах всегда обнаруживаете малодушие. И прежде, таким же образом потеряв те славные победы, вы сами себе приготовили настоящую участь, которой подверглись; и теперь, когда другие, с Божьей помощью, стара-{188}ются поправить то, что вами уже испорчено, вы противостоите тому. Неужели вам не приходило на ум, что сицилийцы придумали это, имея в виду остановить дальнейшие наши успехи? Найдется ли кто из итальянцев, который, слыша, что мы отдали Вильгельму уже находившуюся в нашей власти страну, не оставил бы нас в ту же минуту и не перешел бы без всякого замедления на сторону Вильгельма? Без сомнения, не найдется никого, кроме разве человека бесчестного и глупого, каких, впрочем, бывает много. Спрашиваю,- скажите ради Бога,- когда отечеству было бы приятнее увидеть вас: тогда ли, как, покорив нам всю Италию и остров Сицилию, вы, мужи сами по себе славные, были бы славно освобождены оттуда единоплеменниками и, явившись в Византию благородными римскими героями, представили бы сладостное зрелище людям с вами равночестным, или тогда, как мы вызвали бы вас оттуда, по смыслу вашей клятвы, не дав и не взяв ничего?" Это писал он римлянам, а Вильгельму послал письмо такого содержания: "Не думай, благородный муж, что от нас укроется намерение, с которым это сделано вами,- не думай, будто необходимость заставит согласиться с насилием. Нет, вовсе не принесет тебе пользы то, в чем поклялись эти заключенные в узы и темницу люди, потому что римляне дотоле не перестанут воевать с Италией, пока и ее, и весь остров по-прежнему не покорят под нашу власть". Получив это письмо, сановники {189} Вильгельма отвечали так: "Если тебе угодно наказать нас за прежние преступления против твоей державы, державнейший царь, то ты уже отомстил Италии более, чем было должно, потому что покорил себе среди нее не менее трехсот городов,- дело, какого прежние времена Римского царства не представляют; и слава, какой после древнего римского самодержца Юстиниана не имел никто, кроме твоего самодержавия. Сравни же, просим тебя, нашу ошибку (говорю о нападении на твои области Коринф и Эвбею) с победами римлян в Италии,- римлян, которые уже столько времени увозят и уносят к себе здешнее богатство, которые пролили на этой земле втрое и больше, чем втрое, здешней крови, нежели сколько мы - тамошней, и которые не только разграбили столь много городов, но и покорили их. То ли, или это кажется тебе выше? Если же ты не хочешь в этом сравнивать себя с нами, которые много ниже твоей державы, то обратись мыслью к прежним царям и взгляни на древнейшие подвиги римлян - разве тогда никто не нападал на Римское царство? Совсем напротив,нападали многие народы: и персы, и гунны, и, чтобы не возбудить неудовольствия в твоем державстве, тот Роберт, который, приплыв из Италии в Эпидамн, боролся там с твоим дедом в великих битвах. Но твой дед был рад и тому, что едва кое-как изгнал Роберта из римской земли, а ты почти овладел и всей нашей. Итак, если твое предприятие имело целью отомстить нам, то тебе довольно тро-{190}феев, ты уже достаточно наказал нас, и теперь, попирая нашу землю, тебе нисколько не бесчестно, если только не весьма славно, принять мир. Тогда немедленно получишь ты и римлян - тех столь знаменитых мужей, которых случай доставил нам возможность взять в плен. И за них несправедливо тебе гневаться на нас, потому что человек, ведущий войну, не заслуживает порицания, когда противодействует врагам. Вообще выходит, что ты имеешь право вести с нами войну только за наше преступление относительно Эвбеи, за что, однако же, наказание простерто уже тобой, как мы сказали, далее надлежащего. Итак, если ты предположил наказать нас, имея в виду зло, какое сделано нами твоей стране, то в этом мы перед твоим державством оправдались; а когда тебе хочется только быть во всегдашней войне с нашим родом, то пора подумать, не будет ли это намерение выходить за пределы человеческих законов. Ведь людям свойственно соразмерять войны с причинами; выходить же за этот предел свойственно животным, сказал бы кто другой, а нам говорить это не следует. Итак, просим тебя - окончи настоящую войну миром". Перечитав это послание много раз, царь согласился с тем, что в нем говорилось, и, взяв пленников, увезши, какую имел, военную добычу и получив от Вильгельма уверение1* {191} в том, что он будет его союзником в войнах с Западом, прекратил войну. Потом, спустя немного, царь почтил его титулом короля2**, которого он прежде не имел, и сохранял к нему такое благорасположение, что, когда он окончил жизнь и явился к нему его брат3*** с просьбой о помощи для приобретения власти над сицилийцами, он вовсе не принял его. ______________ * 1 То же говорит и современный этим лицам историк Фальканд: per idem tempus cum imperatore Graecorum foedus initum est paxque finnata: Graeci Constantinopolim dimissi, qui post brundusianum bellum in vinculis tenebantur. Впрочем, этот мир был непродолжителен. Nicet. L. 2, n. 8. ** 2 Мануил только признал Вильгельма королем, потому что до этого мирного договора Вильгельм в Византии понимаем был как похититель престола. Carol. du Fresn. ad. h. I. *** 3 Этот брат был не Танкред, как некоторые ошибочно полагают, потому что отцом Танкреда почитается хотя также Рожер, однако же не король Сицилии, а князь Апулии (Ughell. Tom. 9. Italiae Sacrae. p. 66, 100, 103 etc). Под именем брата Вильгельмова надобно здесь разуметь побочного Рожерова сына Симона, который, изгнанный братом своим Вильгельмом из Тарентинского княжества, завещанного ему отцом, спасся вместе с Матфеем Бонеллой на триреме и, вероятно, удалился в Константинополь. Falcandus. 16. Такой конец имели для римлян эти итальянские войны. Но и прежде еще, когда они продолжались в Италии, царь сильно озабочивался возникавшими уже тогда беспокойствами в Азии, а теперь всецело предался этим заботам. Персидский султан овладел подвластными римлянам городами Пунурой и Сивилой; Тероз, о котором было уже упомянуто, отнял у римлян весьма много городов в Киликии; а персидский филарх Ягупасан4*, правитель Каппадокии, {192} делал набеги на два понтийских города - Инеон и Павраю. В таких обстоятельствах царь посылает к султану Алексея Гифарда и упомянутые города возвращает; Ягупасана заставляет прекратить набеги на римские границы и пристать к себе, а в Киликию решается сделать поход сам. В это время в Византии случилось следующее: был один из левитов5**, которых мы называем диаконами, по имени Василий. Он, по возложенной на него обязанности объясняя народу слово Божие на различных службах, позволял себе в этих беседах намеками и прикровенно бесчестить и других, кто хотя немного был с ним не в ладу, и в том числе Михаила6*** и Никифора, по прозванию Василакий, из которых первый в то время был преподавателем риторики и в храме Софии объяснял священные евангельские изречения1****, а последний славился ученостью, пи-{193}сал хорошие сочинения и весьма искусно также обработал многое по части риторики. Эти люди огорчались такими поступками и считали делом важным, что, достигнув столь великой мудрости, были осмеиваемы тем человеком и через то как для многих других, так и для самих себя сделались виновниками невыносимых бедствий. Однажды Василий совершал свое обычное служение в храме апостола Иоанна Богослова2***** в предместье города; пришли туда послушать и они, но послушать слухом лукавым и неприязненным. Объясняя, думаю, какое-нибудь отделение Евангелия, Василий сказал, что один и тот же Сын Божий и бывает жертвою, и вместе с Отцом приемлет жертву. Они тотчас схватили эти слова и, идя дорогой, осмеивали их со всех сторон, говоря, что если принести жертву значит одно, а принять ее - другое, то Василий вводит две ипостаси. К этому мнению присоединились и другие, по учености люди известные, и даже Сотирих3******, по прозванию Пантевгенос, {194} муж в то время превосходивший других и мудростью, и силою слова и уже избранный на антиохийский престол, только еще не получивший рукоположения4*******. Этот Сотирих пристал к их мнению не только языком и устами, но и написал прекрасную речь, имевшую что-то чрезвычайно сходное с Платоновыми разговорами, только в речи этой наговорил много и нелепостей; так что, когда царь разобрал их спор, и сам писатель лишен был престола, и подверг тому же всех своих соучастников. Василий же, напротив, снова получил свое достоинство, которого было лишился, хотя впоследствии, обличенный, как говорили, в неправославии, опять потерял его. ______________ * 4 Ягупасан - зять иконийского султана Масута, правитель Амасии, Анкиры и Каппадокии. Nicet. L. 3, n. 5. ** 5 Об этом богословском споре подробнее говорит Nicet in Man. L. 7, n. 5. L. 4 et 22. Leo Allatius in excerptis Var. et L. 2 de Eccl. Occid. et Orient. с. 12, n. 5. *** 6 То есть Михаила фессалоникского uaiotwрa tv ntoрwv, didaokaлov tv vayyeлiwv ka прwtekdikov tc ueyaлnc kkлnoiac Kwvotavtivoпoлewc. Должность магистра риторов состояла в истолковании Св. Писания. Allatius in excerptis. Codin de offic. c. 1, n. 22. А Никифор Василакий, по Никите, был didaokaлoc tv пiotoлv: Baoiлakioc Niknфoрoc tc tov Пavлov vaпtvoowv п' ekkлnoi пictoлac ka diaлevkaivwv t tc kaллiррnuoovvnc фwt, oai tv пootoлikv noewv t oaфeia пoueлaivovtai, ka t Baфei tov пvevuatoc пiфрiooovoi. **** 1 Преподавание риторики и объяснение Евангелия были две должности, но соединялись в одном лице Михаила. Codin. с. 1, n. 12. В византийской церкви пoллo oav o didaokaлoi, как-то: didaokaлoc tov eayyeлiov, didaokaлoc tov пootoлov, didaokaлoc tov yaлtnрiov; но didaokaлoc kat' еoхv почитался истолкователь Евангелия. Catalogus Goari et Medonii: didaokaлoc рunvevei t yiov vayyeлeiov, e dvvatoc oti, ka t yaлtnрiov, kрatv ka t oхoлeia tc, пiokoпc. Из этого видно, что истолкователь Евангелия не только имел право объяснять и другие книги Священного Писания, но и управлял патриаршими школами. ***** 2 Разумеется, вероятно, храм, построенный при Гебдоме, странноприимном доме Иоанна Богослова, о котором см. Ann. L. 3 Constant, in Basil, с. 63. Scylitz. и Glycas in Bulgaroctono. Впрочем, Guillelmus Biblioth. in Adriano II находит еще храм Иоанна у так называемого Castrum Rotundum. ****** 3 Сотирих Пантевгенос называется пoynфioc tov пatрiaрхov, то есть представитель патриарха Антиохийского; ибо, пока Антиохия находилась во власти латинян, греки имели антиохийских патриархов только по имени. Эти представители антиохийского престола, действительные патриархи, не могли иметь резиденции в Антиохии. Balsam. ad. can. 16 Synod. Antioch. См. Nicet in Isaac. L. 1, n. 4. Baron. A. 1178. ******* 4 Безымянный автор у Алляция называет этого Сотириха пoynфiov tov пatрiaрхeiov 'Аvtioхeiac. Впрочем, пoynфioc назывался не титулярный только епископ известной Церкви, но и всякий, пока он был наречен, хотя быть нареченным значило собственно п tou koiv vaknрvхфeivai, как выражает это Пахимер (L. 4, с. 15), vп tou, т. е. по законному избранию клира и народа, каковое избрание совершалось публично, и акт избрания подписываем был всеми избирателями. Ер. Symmach. Р. 5 et 6. ad Caesarium Arelat. in Cone. Arvern. Can. 2. Aurelian. IV Can. 5. Aurelian. V Can. 11. 17. Такой был конец этого догматического спора. После чего царь выступил против Тероза5*. Когда он занят был, как мы ска-{195}зали, западными делами, этот варвар, улучив время, овладел почти всеми городами Киликии. Он искуснее, чем кто другой, ловил случаи и умел пользоваться обстоятельствами. Это да еще и другое, о чем сейчас скажу, побудило царя отправиться в Азию. По смерти антиохийского князя Раймунда супруга его Констанция тотчас и себя, и антиохийские дела вверила царю. Вслед за тем царь послал в Антиохию кесаря Рожера, о котором я уже упоминал, чтобы он вступил с Констанцией в брак. Но она, переменив мысли, по общему совету антиохийцев соединилась браком с каким-то Ренальдом; ибо антиохийцы опасались, как бы им, если эта женщина выйдет за Рожера, не пришлось платить римлянам дань. Упомянутый Ренальд, тогда как царь не допускал его к себе с прошением, а напротив, устрашал многими угрозами, понял, что ему нужны деньги, и поступил следующим образом. Настроив кораблей, он отплыл к Кипру и, производя там грабежи, как пират, приобрел таким образом великое богатство. Управлявший тогда этой страной племянник царя Иоанн, Михаил Врана и все другие, которым поручено было ее охранение, сначала прогнали его и разбили; но потом, когда Врана с большей чем нужно стремительностью пресле-{196}довал его до Левкусии и когда вместе с ним плыл также Иоанн,- им обоим пришлось попасться Ренальду в плен. Так вот для чего царь отправился в Киликию. Прибыв в Малую Фригию и встретившись там с персами, он победил их в сражении и произвел великую сечу; потом, опустошив соседственную с Фригией персидскую область, направился к Киликии, а между тем показывал вид, будто ведет войну с персами. Через это надеялся он напасть на Тероза, когда последний не будет и подозревать того; а чтобы еще неожиданнее явиться перед ним, поступил следующим образом. Он повелел Алексею Кассиану1**, который тогда управлял Селевкиею, собрать войско из туземцев и иметь его в готовности; потом сам выбрал лучших у себя воинов и поспешил к Селевкии, а прочему римскому войску приказал, оставаясь здесь у Атталы, позаботиться о лошадях; ибо у лошадей явилась тогда болезнь на оконечности ног, обыкновенно поражавшая лошадиную породу, и сильно мучила их. Царь пришел уже на поля Селевкии, а войска, вопреки его приказанию, еще не было (потому что Алексей не позаботился об этом). Тогда, сильно желая схватить Тероза, он обратился к другому способу: Алексея послал вперед, чтобы Тероз, завязав с ним {197} битву, мог быть этим задержан на месте, а сам пошел в тыл его, ведя с собой не более пятисот тяжеловооруженных воинов. Этим способом тиран был бы в самом деле скоро взят2*** и попался бы в руки римлян, если бы, сверх ожидания, не спас его один случай. Некто из нищих, которые в большом числе из латинских стран приходят в Палестину, обегают там горы и леса и не оставляют ни одного места, не проходя его толпами,- некто из таких нищих, встретившись с царем и получив от него в дар статир золота, как мог скорее пошел к Терозу и известил его о немедленном прибытии царя. Услышав это, он, как и следовало ожидать, пришел в ужас и, не открыв полученного известия никому, кроме преданных ему людей, Фомы3**** и Корка, начал бегать из места в место и блуждал повсюду. Вступив на другой день в Киликию, царь не нашел его нигде и сперва овладел без боя сильной крепостью на Ламе; потом взял Кистрам и знаменитый город Аназарб; затем, идя далее, напал на Лонгиниаду и поработил ее со всеми окрестностями; отсюда перешел к Тарсу, который был митрополией этой области, и взял его при первом приступе; послав же часть войска к {198} весьма сильной крепости Тили, покорил и ее римлянам. Как он в один день овладел Тарсом, который не легко может быть взят и многими десятками тысяч войска,- это я объясню. Узнав, что его трудно взять, он не хотел здесь тратить время попусту, но сам направился к другим городам, а осаждать Тарс послал зятя своего по сестре Феодора, прозывавшегося Ватацею. Феодор не успел еще подойти к городу, как бывшие на стенах его воины, подумав, что идет на них царь, в чрезвычайном испуге начали бросаться с башен и, несчастные, убивали сами себя. Вследствие сего город тут же был взят. ______________ * 5 Вильгельм Тирский (L. 13): in partibus Ciliciae circa Tarsum erat qvidam nobilis et potentissimus Armenus, nomine Toros, qui do mini imperatoris gratiam, ejus efficiente inconstantia, frequentius demerebatur et incurrebat offensam, confisus enim de eo, quod ab imperio remotus erat plurimum, et quod in montibus arduis habebat domicilia, per plana Ciliciae praedam agebat et manubias, non veritus terram domini sui modis, quibus poterat, damnificare, etc. ** 1 Этот поход Мануила против правителей Армении и Антиохии подробно описывают Nicetas in Man. L. 3, n. 1, 3. Will. Tyrius L. 18, с. 23, 24. Упоминает о нем и Фока, лично в нем участвовавший и оказавший Мануилу важные услуги. Descript Т. 8. 1. 24. *** 2 Tyrius: Tam subitus autem fuit imperialium exercituum adventus, ut praedictus Toros, qui Tarsi tunc morabatur, vix liberas ferias babuerit, ut ad montes vicinos gratia salutis se conferret. **** 3 Фома, вероятно, был тот самый племянник Тероза по сестре, который после него сделался наследником его власти. 18. Итак, Тарс пал. Видя это, Тероз и князь Ренальд никак не осмеливались отправить к царю послов, ибо знали за собой великие преступления, но послали просить некоторых его родственников, чтобы они склонили царя на милость. Когда же и родственники не достигли своей цели, Ренальд, отчаявшись во всем, обещал сдать царю антиохийский акрополь, если он забудет о злых его действиях. Притом Ренальду было известно, что и антиохийский архиерей4*, которого антиохийцы поставляют себе из единоплеменников и называют его па-{199}триархом, питает к нему неудовольствие и вражду по следующей причине. Ренальд, испытывая, как мы уже сказали, крайнюю бедность, задумал напасть на Кипр и, призвав к себе этого архиерея, требовал от него наедине, чтобы он дал ему денег, ибо знал, что он богат. Когда же архиерей не послушался, Ренальд снял с него одежды и сперва побоями сделал ему на теле много ран, а потом (это было летом), намазав раны медом, выставил его на солнечный жар. Тогда осы, пчелы, мухи и другие жадные до крови насекомые, покрыв все обнаженное его тело, сосали из него кровь. Наконец изнемогший от этого, архиерей вынес все свое богатство и отдал его Ренальду. Укрощенный этим, Ренальд облек его в обыкновенную одежду и возил на коне по городу, а сам шел пешком у его ног и держал в руке висевшее от его седла стремя1**. Но хотя он и сделал это, однакож архиерей тем не менее негодовал на него и искал случая отомстить ему. Он уже не раз посылал к царю и предлагал ему выдать этого человека. Но царь не соглашался на его предложение (потому что хотел победить Ренальда скорее войной, чем коварством), и намерение {200} оставлено. В этих мыслях Ренальд обещал царю то, о чем мы сказали прежде. Когда же царь не принял его просьбы, он поступил следующим образом: снял с головы шлем, обнажил руки до самых локтей и, без обуви, с толпой монахов пройдя через весь город, предстал пред царя с веревкой на шее и с мечом в левой руке. На этот случай воздвигнут был блистательный престол. Ренальд стоял вдали от царской палатки, как бы не смея войти в нее; а сонм монахов немонашествующих, без сандалий и с непокрытыми головами, вошел к царю,- и все они, став на колена и проливая из очей слезы, простирали к нему руки. Царь сперва упорствовал, но наконец, быв упрошен, повелел войти князю. Когда он вошел в описанном нами виде, царь был тронут и простил ему оскорбление. При этом Ренальд клятвами утвердил как многое другое, чего хотелось царю, так и то, чтобы в Антиохию архиерей посылаем был, по древнему обычаю, из Византии. Это казалось чудом для всех послов, которым тогда случилось здесь быть,- этому дивились послы народов азийских, хоразмиян, сузян, екватанцев, мидиян и вавилонян, которые главного своего властителя называют султаном; также послы верриэйского сатрапа Нураддина и послы персидского филарха Ягупасана, авазгов, иберийцев, палестинян и армян, живущих за исаврами. ______________ * 4 О чрезвычайно дурном и неприличном обращении Ренальда с патриархом Антиохийским Эмериком и о причине такого обращения подробно рассказывает Вильгельм Тирский (L. 18, с. 1), который называет Эмерика Petri apostolorum principis successorem и этим показывает, что Эмерик принадлежал к иерархии Церкви Западной. ** 1 В те времена, о которых пишет Киннам, стремя седла имело не нынешнюю форму - это был двойной ремень, который, когда всходил на коня или сходил с него царь, держать должен был стратор - имя должности, производимое от слова staffa - "стремя": qnasi nempe Strator ad staffam или, по Воссию, ad stapiam stet. Carol. du Fresne ad h. I. 19. Вот что здесь совершилось. Между тем {201} царю писал палестинский король Балдуин2* и просил у него свидания, чтобы сообщить ему, как говорил, нечто важное. Но это был только предлог. Задумав властвовать над Антиохиею, которая находилась у него в соседстве, но не зная, как бы овладеть ею,- пока еще не известно было ему, что случилось с Ренальдом, Балдуин советовал царю никак не выпускать этого человека из рук, чтобы, то есть, по низложении его либо поработить антиохийцев себе, так как бы он спас их, либо, когда они откажутся подчиниться тому и другому (Ренальду и царю), тем не менее повелевать ими. Замыслив это, он приехал в Антиохию и, обратившись с речью к антиохийцам, искусно напомнил им, что он для их пользы прибыл сюда из Палестины и что они обязаны ему великою благодарностью. Когда же антиохийцы подтвердили его слова, он опять стал просить царя о свидании с ним. Но царь, поняв намерение этого человека, сперва сделал отказ и ссылался на то, что не может принять его с должным радушием и готовностью,- как будет он вести с ним беседу, занимаясь военными делами! Видя, однако же, что Балдуин еще более настаивает и ежедневно просит об одном и том же, согласился на просьбу и велел ему прийти. Говорят, что антиохийцы, когда он {202} выходил из города, окружили его и просили как можно постараться примирить их с царем. В это время в царском дворце случилось следующее. В числе царских писцов находился некто, по имени Феодор, по прозванию Стипиат3**. Этот Феодор прежде был весьма близок к царю и удостоен доверенности служить при каниклие4***, но, обличенный в коварстве и злых замыслах против царя, несчастный, был ослеплен и лишен языка. Он, будто с треножника, многим провещевал, что жизнь царя уже измерена, и говорил, что римскому совету нужно передать власть не человеку молодому и юноше, но мужу, совершенно состарившемуся и вышедшему из юношеских лет, чтобы тогда, как он будет властвовать на словах, можно было управлять гражданскими де-{203}лами так, как бывает в демократическом правлении. Это-то случилось тогда с Феодором. В то же время и начальник царских трубачей Георгий, по прозванию Пиррогеоргий, которого обыкновенно называют примикирием1**** двора, немаловажными также делами оскорблявший царя, опять удостоился его милости и не потерпел никакой другой неприятности, кроме той, что лишен был начальства над трубачами. ______________ * 2 О свидании иерусалимского короля Балдуина III с Мануилом и о том, как первый примирил с ним Ренальда, рассказывает также Вильгельм Тирский L. 18, с. 24. ** 3 Об этом событии совсем иначе рассказывает Никита (L. 2, n. 4). Он говорит, что Феодор Стипиат по ненависти оклеветан был негодным человеком, логофетом почт, который донес царю, будто бы этот правитель царской канцелярии тайно совещался с сицилийским королем Вильгельмом. Но свидетельство Киннама в главных чертах подтверждается рассказом Радевика. L. 3 de Geslis Frid. с. 47. *** 4 Служить при каниклие - значило быть хранителем сосуда с багряными чернилами, которыми царь обыкновенно подписывал грамоты или дипломы. Посему чиновник, хранивший эти чернила, назывался п kavikлeiov. Сосуд с означенными чернилами был сделан из золота и украшен драгоценными камнями - doхeiov рvфрodavov diaлiфov хрvoovv. Nicet. in Manuel L. 3, n. 4. Отсюда, по мнению Дюканжа, чиновник при каниклии был то же, что логофет; а Родерик говорит, что caniclinum nos cancellarium dicere possumus. Roder. L. 3. de Gest. Frid. c. 47. Hoffman. Lex. v. caniclium et caniclinus. **** 1 Титул примикирия принадлежал не исключительно начальнику царских трубачей. О значении его сказано было выше, см. Кинн. стр. 43. 20. Узнав, что король приближается, царь несколько раз высылал ему навстречу разных чиновных особ и всегда знатнейших после менее знатных, восходя до своих зятьев2* по племянницам, чтобы они вели с ним разговоры и оказывали ему надлежащие почести, пока он не дойдет до самого царя. Столь достойно почтил он и приветствовал этого человека. А он, или возгордившись этим, или нося в душе врожденную надменность, по прибытии в царский дворец в сопровождении царских жезлоносцев и знатнейших римлян сошел с коня там, где обыкновенно делал это царь. Поняв отсюда его самомнение, царь пропустил в церемониале много такого, что клонилось еще к большей его чести3**. Впрочем, при свидании {204} он говорил с ним и предложил ему одно низкое кресло, да и много раз вступал с ним в беседу и приглашал его к своему столу. Так как антиохийцы недовольны были договором Ренальда относительно количества войска, которым обязывались помогать царю,- потому что город не имел прежней силы,- и относительно архиерея, чтобы он присылаем был в Антиохию из Византии, и по сему поводу пришли просить царя, то Балдуин ходатайствовал перед ним и об этом деле и, как скоро заметил, что царь не сильно отказывает, тотчас велел послам пасть к его стопам. Тогда, размыслив, который из двух (предметов прошения) приносит римлянам более чести, царь тут же дозволил антиохийцам вооружать для службы себе меньшую дружину (потому что за требованием свыше силы часто следует неисполнение, а с другой стороны, и малая дружина, выставленная народом, есть достаточное свидетельство служебной его покорности), а архиерея не дозволил принимать ни откуда более, как из Византии. Выслушав это с удовольствием, послы были отпущены в город. Этим кончив здесь дело с Ренальдом, царь потом положил идти на {205} Тероза. Тероз сперва убежал в пустынные места и Таврские горы, а потом, когда Балдуин стал просить царя и о нем, явился в римском лагере жалким просителем. Приняв его, царь причислил к римским подданным и наконец прекратил войну. Когда же хотел он вступить в Антиохию, жители этого города, чего и следовало ожидать, стали опасаться, как бы римские силы, быв впущены в город, не попытались изгнать их оттуда, но не зная, как отвратить царя от его намерения, выдумали и представили ему пустые предлоги. Они состояли в том, будто бы в Антиохии некоторые дерзкие люди согласились, когда царь вступит в город совершенно безоружным (они думали, что это будет не иначе), употребить в отношении к нему какое-то коварство. Но царь, поняв хитрость, сказал, что замышляемое не будет иметь места, и, обратившись к окружавшим его, присовокупил, что это вовсе невозможно как по многому другому, так особенно потому, что король будет ехать довольно далеко от царя, и притом невооруженный, а Ренальд и другие будут иметь дело со сбруей коня и стременными ремнями седла, идя пешком без всякого оружия; притом царя, по обычаю, будет сопровождать большая дружина варваров-бердышников. Так опроверг он эти речи и, намереваясь вступить в город, надел двойную броню, потому что имел для этого довольно силы в неутомимом теле; сверх того возложил на себя широкую персидскую, покрытую {206} драгоценными камнями одежду, которая своей тяжестью не уступала тому, что было под ней, также венец и другие обычные царские украшения. Удивляюсь, как это, по совершении такого торжественного шествия, каково оно обыкновенно бывает при вступлении в Византию, царь, подъехав к храму апостола Петра, легко сошел с коня и опять вскочил на него одним прыжком, как не вскочил бы никто и из людей нагих и безоружных. Тут встретил его архиерей города, облаченный в священную одежду, со всем чином священнослужителей. Они держали в руках кресты и несли перед собой священные книги, так что все чужеземцы и пришельцы изумлялись, особенно видя, что Ренальд и знатные антиохийцы бегут подле царского коня пешком, а Балдуин, венценосный муж, далеко оттуда едет на коне, но без всяких знаков власти. Этим заключился триумф, и царь, пробыв в городе восемь дней, выступил оттуда. Антиохийцы выражали ему такую преданность, что, когда он жил во дворце Ренальда, все тяжущиеся судились1*** не у своих единоплеменников, а у римлян. {207} ______________ * 2 Эти зятья, по свидетельству Вильг. Тирского, были родные братья, то есть Иоанн, протосеваст, и Алексей, протостратор, сын Иоанна Аксуха - великого доместика, муж дочери Алексея Комнина, старшего сына царя Иоанна. См. таблицу Комниных. ** 3 То же самое подтверждает Вильг. Тирский (I. с.): deinde ipsis eum ducentibus usque ad ostium tentorii, ubi dominus imperator cum suis illustribus residebat, cum multa gloria introductus, humanissime ab eo salutatus et ad osculum pacis erectus, secus eum in sede honesta, humiliore tamen, locatus est. Подобным образом, когда приходил к Мануилу и иерусалимский король Амальрик, juxta eum dominus rex throno sedit honesto, humiliore tamen. Wilh. Tyr. L. 20, с. 24. *** 1 Пока Мануил пребывал в Антиохии, право суда, принадлежавшее антиохийскому князю, прекращалось и переходило к Мануилу, как к лицу с высшей властью. Это делалось по силе закона феодальных европейских обществ. Speculum Saxonicum L. 3. Artic. 60: in quamcunque civitatem imperii rex devenerit, ibi telonia vacabunt sibi et monetae. Quamcunque etiam provinciam sev territorium intraverit, judicium illius sibi vacabit, et ei licebit judicare omnes causas, quae eorum judicio non fuerant inceptae aut finitae. Посему, как скоро в какой-нибудь город вступал феодальный правитель, тотчас на главной городской башне поднималось его знамя, а знамя его вассала было спускаемо - в знак того, что reddibilia et jurabilia теперь переходили к первому. Carol. du Fresn. ad h. I. 21. Совершив это, царь приготовлялся идти против Нураддина. Но Нураддин, узнав о походе, освободил сына Сангелы2*, родом итальянца и начальника палестинских рыцарей, которого латиняне называют магистром3** храма (оба они были люди знаменитейшие). Освободил он, кроме того, и много дворян, а простого народа разных сословий - более шести тысяч. Все они взяты были им в плен из войска алеманского и германского, когда сражались в Азии. Сделав это, Нураддин обещался еще помогать царю в его войнах с азиатскими неприятелями и такими условиями отклонил его от принятого намерения. Но спустя немного царь принужден был нарушить договор, хотя и не достиг своей цели, как будет видно из дальнейшего рассказа. Толпа сарацин, вовсе без ведома Нураддина, подстерегши римлян, которые шли на пастбище, нанесла некоторым из них раны. Узнав об этом, царь тоже поставил в одном удобном месте за-{208}саду и вместе с началом дня лично напал на них, тогда как они ничего не предвидели. Обратив их в бегство, он захотел охотиться и для того отправился в верхние места Сирии,- дело, о котором в нынешнее время страшно и слышать. Впереди него шло не более шести человек, которые должны были выслеживать логовища зверей. Не успели они еще далеко отъехать, как перед ними явились двадцать четыре вооруженных неприятельских воина и старались хитростью увлечь нескольких римлян к войску, помещенному позади в засаде. Те звероловы лишь только увидели их, тотчас бросились в протекавшую у ног их реку и, переплыв ее, пришли к царю с известием о том, что случилось с ними. Не смутившись при этом известии, царь сказал: "Пойдем туда, где, по вашим словам, находятся враги". Их взяло великое раздумье, но он, совершенно опустив поводья коня, понесся на врагов. Тут вдруг явилось перед ним скрывавшееся в тех местах многотысячное сарацинское войско. Однако же, нисколько не замедляя бега; он сильным натиском ворвался в середину столь многих вооруженных людей и, обратив их в бегство, тогда только прекратил преследование, когда бегущие враги скрылись в построенных там крепостях и когда тамошнее поле наполнилось мертвыми. Это была причина, по которой возвратившись в лагерь, он решился, как сказано, нарушить договор. Но пришедшие с Запада слухи говорили ему, что тамошние де-{209}ла возобновляются, и отклонили его от задуманного предприятия. В то же время у Балдуина повреждена была рука1*** по следующей причине. Когда царь здесь охотился, участвовал в его занятии и Балдуин. Удивляясь самодержцу во всем другом, он хотел узнать его ловкость и в этом отношении; но потом, по чувству самолюбия, желая и сам в быстроте бега состязаться с царем, который в этом случае был неподражаемо гибок, вдруг нечаянно упал вместе с конем и, как сказано, жестоко повредил себе руку. Царь тотчас перевязал ее и, приложив надлежащее попечение, через несколько дней возвратил ей здоровье. Он и в этом отношении превосходил многих врачей, хотя они всю жизнь занимались наукой. Я видел, как он разрезал жилы и, когда не было врачей, давал больным лекарства. Он внес в науку асклепиадов многое, что оставалось для нее неизвестным во все времена:- изобрел много и мазей, и жидкостей, которые желающий может получать в общественных лечебницах, обыкновенно называемых ксенонами. Но об этом довольно. Наконец царь вспомнил о возвращении в Византию. Чтобы пройти кратчайшим путем, он оставил Памфилию и повел войско через Ликаонию, хотя султан сильно отказывал ему в этом. Когда он находился невдалеке от города Аранды, пе-{210}репугавшиеся персы предались бегству, думая, что римляне тотчас нападут на Иконию. А так как последние не делали ничего неприязненного, то первые, ободрившись, начали выносить во множестве съестные припасы и доставлять их римлянам. Однако же они все-таки не смогли до конца сдержать питаемую ими ненависть. Когда римляне были уже в Коттиэне, персы напали на некоторых из них, вышедших тайно из лагеря, и одних убили, а других взяли в плен. Наконец царь пришел к Византии, вступил в нее с величайшим триумфом и, принеся Богу жертву благодарности за победу, прибыл во дворец. ______________ * 2 Вильг. Тирский: inde missis nunciis ad Noradinum, qui forte Halapiae tunc erat, obtinet per legatos quemdam Bertrandum comitis sancti Aegidii naturalem filium cum quibusdam aliis concaptivis sibi dari, ipse vero postmodum non multo interjecto temporis intervallo, revocantibus eum curis domesticis, ad propria reversus est. Бертран был побочный сын тулузского князя Альфонса. По смерти своего отца, он вместе с сестрой обманом взят был турками в плен, о чем подробно рассказывает Robertus de Monte. ** 3 В то время, по словам Вильг. Тирского (L. 17, с. 21), магистром храма был Bernardus de Tromelay. *** 1 Об этом случае и о том, как Мануил перевязывал и лечил руку Балдуина, рассказывает также Вильг. Тирский (L. 8, с. 15). 22. Но спустя немного он положил наказать персов за новую против него дерзость и собрал войско на Кипсельских равнинах, а между тем послал к начальникам римских областей в Азии приказание напасть на персидскую землю с разных сторон в одно определенное время. Это сделал он с той целью, чтобы персы не имели возможности помогать друг другу, и через такое распоряжение, когда оно было исполнено, нанес им великий вред. Переправившись через Геллеспонтский пролив в Азию, когда солнце было уже около зимнего поворота, он дошел до Дорилеи, лежащей при двух реках, из которых одну туземцы называют Вафисом, а другую Фиврисом, и, обежав всю окрестность, увел оттуда великое множество людей и разного скота. Почуяв свою гибель, персы начали появляться полками и от-{211}рядами. Тогда царь прочее римское войско послал опустошать все, что встретится на пути, а сам с немногими из своих сделал набег на места в той стране более высокие и приказал трубить в царские трубы2*, чтобы вселить в неприятелей страх и дать им знать, что этим войском командует сам царь. В это время он многократно простирал на варваров и собственные руки и, нападая на них неожиданно, казался им чуть не молнией. Тогда, нисколько не стыдясь, перед ним, говорят, отступали тысячи, а если угодно бывало судьбе, то и десятки тысяч людей вооруженных и закованных в железо. Доходя до моего слуха, эти подвиги казались мне менее вероятными, чем дела Фоки и Цимисхия, этих не очень давних самодержцев, и некоторых других, приобретших себе имя мужеством. Как поверить, что один человек побеждает целые тысячи и одно копье одолевает мириады вооружений! Поэтому, когда я бывал в царских чертогах и слышал, что царю приписываются такие дела, тотчас со смущением уклонялся от собеседования, потому что имею от природы нрав, не способный к лести, и не могу без затруднения произнести ни одного слова иначе, как языком истины. Я так и думал, что эти дела прикрашены сановниками и людьми, имеющими при дворе правительственные должности, пока не усмотрел их своими глазами, ко-{212}гда, случайно замешавшись между врагами, сам увидел вблизи, как этот самодержец противостоял целым персидским фалангам. Но об этом когда-нибудь расскажет история, а мы будем теперь продолжать начатое. Царь держался тех возвышенных мест, а римское войско, уже проникшее внутрь страны, неожиданно встретилось с персидскими полками. Тут произошла битва на близком расстоянии, и, когда римляне начали уже утомляться, царь узнал об этом и устремился на неприятелей во всю прыть, не надев ни панциря и ничего другого, а только оградив тело щитом. Тотчас ворвавшись в середину врагов, он совершал удивительные боевые подвиги, поражал мечом всякого встречного. Наконец неприятели показали тыл; а он, взяв копье и нисколько не теряя времени, стал их преследовать. Долго бежали персы, не оглядываясь: им и в голову не приходило, что за столь многолюдным войском гонится один человек, потому что совершенно овладевший ими страх сильно омрачил им глаза. Наконец распознав, что с ними делается, они много укоряли друг друга в трусости и, тотчас обратившись назад, стали против царя лицом к лицу, хотя уже не делали сильного нападения, потому что страх однажды навсегда укротил их порывы. Они опустошили все колчаны, а он, обращая щит в ту и другую сторону, отражал удары и охранял тело от стрел. Между персами был один человек храбрый и сильный. Видя, что никто не {213} вступает в битву с царем, он вскипел гневом, вырвал у одного из своих соплеменников меч и устремился на царя, чтобы поразить его. Но самодержец, схватив его за волосы, повлек за собой вместе с тремя другими, людьми также благородными. После того прочие, видя, что не могут вступить с ним в борьбу, предались бегству, а царь с упомянутыми пленниками возвратился в лагерь и, когда увидел, что уже наступает жесточайшая зима, отправился в Византию. ______________ * 2 О царских трубах см. Codin. de offic. с. 5, n. 15. 23. Но как скоро пришел он в то вифинское местечко, по имени Пилэ, в котором прежде поселил приведенных римлянами филомилийских пленников, тотчас прибыли к нему послы от султана. Говоря с ними и узнав, что они не возвещают ничего здравого, он отослал их с угрозой, что, если персы не будут поступать по его воле, римская конница не в продолжительном времени нападет на их страну и опустошит все гораздо более, чем теперь. Проведя немного времени с царицей, царь (а он жил тогда на другой стороне залива, в месте, которое туземцы называют Рицием) переправился потом на противоположный берег и оттуда, идя далее через приморские города, прибыл в Филадельфию, а из Филадельфии, приготовившись, вторгся в персидскую землю. Посему послы, возвращавшиеся через дорилейские равнины, вовсе не знали о походе царя против их страны и утверждали, что он проводит время в предместьях Византии. От {214} этого, когда со всех сторон начали приходить известия о походе римлян, персы сперва считали это дело совершенно невероятным, но потом, слыша о нем от многих очевидцев, поспешили уже двинуться навстречу римлянам всем войском. Варвар ничем столько не возмущается, как потерей денег или имения. Думая, что персы еще не знают о том, что делается, царь прочее римское войско послал вперед для грабежа, а сам с немногими воинами пошел позади. Но римляне, услышав, что и персы двинулись уже всем войском, оробели, чего и следовало ожидать, между прочим потому, что с ними не было царя. Когда же и царь узнал о выступлении персов и соединился со своим войском, оно ободрилось и пошло живее. Тогда наступал уже конец дня, и римляне, сойдя с лошадей, по обычаю, дали им корму и легли немного отдохнуть, а по наступлении ночи поднялись и продолжали путь с фонарями. Фонари устраиваются следующим образом. Сделав железный куб, прилаживают к нему разделенные промежутками трубки, которые снизу бывают шире, а кверху, мало-помалу суживаясь, всегда оканчиваются остриями. Среди куба ставят другую, тоже железную трубку, но непохожую на прежние: сначала она толста, а потом как-то круто заостряется. Эти трубки обводят вокруг поперечными перевязками и, таким образом дав им фигуру фонарей, надевают их на острия копий. Потом, разрезав полотно вдоль на тесьмы, напитывают их сви-{215}ным жиром и, тщательно скрутив, надевают на каждое железное остроконечие. Когда эти светильники бывают зажжены, от них льется столько света, что для войск в то время наступает какой-то искусственный день. О фонарях довольно. Так как тогда выпал глубокий снег и дороги стали вовсе не видны, то римское войско весьма далеко уклонилось от предположенного пути и, верно, попало бы в места гибельные и опасные, если бы царь, скоро заметив ошибку, не взял фонаря, не походил туда и сюда и, распознав дорогу, не вывел благополучно войска на надлежащий путь. Прибыв в одно место, которое туземцы называют Милоновой Сарапатой, он начал оттуда производить фуражировки. Несмотря на распространившуюся всюду молву, сатрап этой страны (имя ему Солиман)1* и теперь еще не хотел верить тому, что говорили, поэтому, послав своего племянника Пупаку2**, который часто видал царя, приказал ему подойти на самое близкое расстояние к римскому войску и по мере возможности высмотреть царя. Пупака действительно узнал его с первого взгляда, сошел с коня и рабски обратился к нему с речью. Тогда, расспросив, кто он и для чего послан, царь сказал ему: "Скажи Солиману следующее: стараясь узнать, {216} кто опустошает персидские земли, ты поступаешь так же, как если бы кто, видя в пламени свой дом, нисколько не думал о том, как бы потушить огонь, а стал тщательно исследовать, откуда он получил начало и кем подложен. Итак, не старайся порок трусости прикрывать незнанием, будто завесою: притворное незнание, когда оно бывает без ума, никак не может освободить от порицания того, кто пользуется им; ум вождя знает одну доблесть - подвергая себя опасностям по указанию отечества, взвешивать обстоятельства. Кто не схватил этого, тот потерял все. Твой предлог и по другой причине неуместен. Вот ты узнал и говорил с карателем персов: хочешь ли противопоставить ему оружие? он не препятствует". Сказав это, царь отпустил его и, опустошив, уничтожив все, что встретилось ему на пути, возвратился назад,- дело, казавшееся невероятным, пока не исполнилось; потому что царское войско, говорят, состояло не более как из шестидесяти человек, способных к бою, в то время когда римляне чудесно освободились от великой опасности, которой подвергались. Около того времени персы собрались уже десятками тысяч и заняли удобные места, на которых, когда явились туда римляне, произошла жестокая битва. Первые посылали стрелы с высот и истребляли римлян, а последние, по необходимости сбиваясь в одну толпу, вовсе не имели возможности выказывать мужество, ибо свойство местности нисколько не представляло им даже {217} свободного прохода. Бедствие угрожало уже и самому царю, начали уже удаляться от него и некоторые щитоносцы. Однако же он и в этих трудных обстоятельствах не потерял обычной своей отваги; но когда зять его Иоанн, о котором много раз было мной упоминаемо, подошел к нему и хотел ограждать его щитом (при царе в это время не было оруженосцев),- он отослал его от себя, сказав, что один щит не может хорошо закрывать два тела. Пройдя с такой трудностью это место и достигнув большего простора, так что можно было уже испытать ловкость и силу коней и людей, римляне издали воинственный крик, устремили копья на врагов, обратили их в бегство, многих убили и, уходя, захватили с собой всю собранную ими добычу. В то время многие показали свое удальство, но царь превзошел всех, потому что никто прежде него не схватился с врагами и собственной рукой не совершил столько доблестных дел. Окончив этот подвиг, он возвратился в Византию. ______________ * 1 Между вельможами иконийского султана Солиман занимал первое место tv пaр t Sovлtav t ueyica dvvauevwv koрvфaiotatoc. Nicet. L. 3, n. 6. ** 2 По словам Дюканжа, этот Пупака был тот самый, который прежде служил Мануилу. См. стр. 53. 24. Персы тяжко скорбели о случившемся и решились отплатить римлянам. Улучив время, они разграбили восточный город Филиту и, неожиданно напав на Лаодикию в Малой Фригии, разорили ее, многих из взрослых туземцев поразили острием меча и забрали в рабство великое, неисчислимое множество. Узнав об этом, царь пришел в негодование, скорбел и, если бы было можно, тотчас бы перешел в Азию и поставил лагерь у Иконии. Но {218} так как он знал, что для начатия таких дел нужно благоприятное время и большее прежнего приготовление к войне, то отложил это и вознамерился наперед собрать отовсюду силы. С этой целью он послал Иоанна Контостефана в Палестину, чтобы переговорить с королем Балдуином и привести оттуда силы, которые Балдуин, в случае нужды, обещал дать царю на помощь, и, кроме того, собрать наемное войско. Приказано было также антиохийскому князю Ренальду, чтобы и он как можно скорее шел с бывшими у него войсками. Такое же приказание отдано было и тогдашним правителям Армении - Терозу и Тиграну, киликийцу Хрисафию и так называемым Кокковасилиям, которые тоже командовали военными силами и уже давно приняли добровольное подданство царю. Такую-то армию царь собирал на востоке, а с запада привел лигурийских всадников, послал за далматским архижупаном и его войском, нанял скифов и многие племена, обитающие около Тавра. Приготовляясь к войне, он не остановился и на этом, но зная, что у латинян, отправляющихся в Палестину, сборным местом всегда бывает остров Родос, привел наемную конную дружину и оттуда. Для пропитания этого войска и других потребностей он приказал пригнать из фракийской области бесчисленное множество волов с телегами. Таким-то образом делались приготовления. А чтобы вместе ввести султана в войну с его соплеменниками и сродниками, он отправил послов к {219} его брату Санизану, владевшему тогда Ганграми и галатийской Анкирой, и к его свояку Ягупасану, который начальствовал над обеими Кесариями, управлял Амасией и другими знаменитыми сопредельными с Каппадокией городами. Сделав и их подозрительными в глазах султана, царь думал уже в скором времени начать войну. Но султан, услышав об этом и не имея силы вступить в борьбу ни с одним из тех врагов, которых накликал на него царь, уступил обитателям соседних стран вместе со многим другим и города, завоеванные им прежде с великим трудом, а у царя через послов стал просить прощения. Получив его, он обещался возвратить и пленных римлян, в каком бы месте страны они ни находились, потому что брался сам отыскать их. Но между тем как шли эти рассуждения, случилось следующее. Иоанн, ведя из Палестины конницу, встретился с персидским войском, состоявшим из двадцати двух тысяч человек, способных к битве. Пораженный этой нечаянностью, он сперва поспешно взошел со своими на один находившийся вблизи холм и остановился, но потом приказал всей своей дружине идти на неприятелей, и так как римляне сделали на них сильный натиск, то они отступили, и во время бегства много их было побито, еще же больше взято в плен римскими воинами, а иные смяты были конницей. В этом подвиге совершены дела, достойные памяти и мужества, как многи-{220}ми другими римлянами, так и военачальником Иоанном. Совершив их, Иоанн прибыл к царю с трофеями, а султан как скоро услышал о том, стал терзаться жалом раскаяния и за неблаговременную свою дерзость называл себя несчастным, беспокоясь не столько о случившемся, сколько о том, что этим еще сильнее возбудил царя к нашествию на себя, и представляя как бы уже настоящим даже то, чего пока еще не было. Это заставило его поспешить дополнением прежних обещаний другими, большими. Теперь обещал он в случае нужды давать римлянам вспомогательное войско на всякое лето и объявил, что персы никогда не будут нападать на их землю с его согласия; обязывался также, хотя бы и другой кто обеспокоил римские провинции, тотчас вступить с ним в войну и всеми способами препятствовать злым умыслам, с какой бы стороны они ни появились, вообще без всякого замедления точно исполнять все, что царь ни прикажет, и если бы какой-либо подвластный царю город подпал под персидскую власть, стараться возвратить его римлянам. Склоненный этим, царь обязал его страшными клятвами и, прекратив вражду, отправился домой. Но узнав, что скифы перешли Дунай с намерением сделать набег на римлян, он оставил путь, ведущий в Византию, и пошел к проливу, мимо города Авида, направляясь к тому месту, на котором лежит приморский фракийский городок, получивший название, по моему мнению, {221} от афинского вождя Каллиаса, и, переправившись здесь на другую сторону, устремился на скифов. Но еще не успел он дойти до Дуная, как скифы, услышав о походе римлян, скоро собрались и ушли назад. Книга 5 1. Вот что происходило здесь. Так как теперь, по-видимому, никто ни с которой стороны не угрожал Римской империи, то царь для успокоения себя отправился в находящееся близ Византии местечко, по имени Лонги. Между тем как он там проводил время, наступил последний день жизни царицы Ирины женщины, которая, как говорил я и прежде, целомудрием, скромностью и милосердием к нуждающимся далеко превосходила своих современниц. Она была матерью двух дочерей, из которых одна, старшая, была жива и жила у отца, а другая спустя немного умерла на четвертом году жизни. Но дитя еще продолжало бороться с болезнью, как царь, призываемый делами Запада, должен был оставить дело домашнее и отправляться на Запад. В то время распространилась молва, что алеманский король Фридерик поднял весь свой народ и идет со всеми силами на римскую землю. Так, по этой причине и потому еще, что тогда умер {222} гуннский король Гейза, царь отправился в Сардику. Пробыв там довольно долго и видя, что молва об алеманах еще не подтверждается, он сильно старался овладеть гуннским королевством. А с чего вздумалось царю покорить себе гуннское королевство, о том мы скажем. У этого Гейзы1* было два брата Владислав и Стефан. Не знаю, за какую обиду он жестоко ненавидел обоих. Поэтому, после долгого странствования по разным землям, братья Гейзы пришли к царю и признали над собой его власть. Стефан женился на племяннице царя Марии, дочери севастократора Исаака, которая, как сказано, была прекрасна, а другой брат оставался неженатым. Так как по смерти Гейзы законное право2** призывало к власти {223} одного из братьев (ибо у гуннов есть закон, чтобы венец всегда переходил на одного из остающихся братьев), то царь старался возвратить их в отечественную землю, тогда как Гейза, пренебрегши отеческий закон, перенес власть на сына. Итак, гунны, с одной стороны уважая этот закон, а с другой - опасаясь нападения со стороны царя, лишили власти сына Гейзы Стефана и отдали ее одному из Гейзиных братьев, Владиславу, а Стефану, - говорю о старшем, - дали достоинство урума. Это имя у гуннов употребляется для обозначения наследника престола. ______________ * 1 У венгерского короля Гейзы II было два брата, Владислав и Стефан, и два сына - Стефан и Бела. По смерти Гейзы, согласно с его завещанием и желаниями народа, на престол вступил сын его Стефан в 1161 г. Но дядя Стефана Владислав через шесть месяцев лишил его власти и занимал престол до 1172 г. По смерти Владислава сделался преемником его брат Стефан, но, быв побежден и низвержен племянником Стефаном, заключился в крепости Землине (по Киннаму, Зевгмине), где в том же году умер. Вскоре после того (в 1173 г.) умер и племянник Стефан. За Стефаном, братом Гейзы, была в замужестве Мария Комнина; а Владислав отказался от супружества, чтобы через это не преградить себе пути к престолу, которого желал. Эти отношения возбудили в Мануиле мысль о покорении Венгрии. Amold. Lubeck. L. 2, с. 3. Nicet. L. 4, n. 1. Radevicus L. 3, с. 12. Guntherus. L. 6. Stero А. 1160. ** 2 У венгров законом престолонаследия требовалось, чтобы не сын заступал на престоле место отца, а тот, кого из царской фамилии признает достойным и изберет государственный совет или комитет дворянства. Bonfinius А. 1165. 2. Так кончились дела этих родных братьев. После сего царь отправился в македонский город Филиппы для устроения дел Сербии. Управлявший тогда этой страной Примислав3* и прежде уже, как рассказано мной в другом месте, замышлял отложиться от царя и показывал самоуправство, а потому царь и прежде едва не лишил его власти и только по милости оставил в том же достоинстве. Теперь тот самый Примислав, не обращая никакого внимания на уверения и клятвы, начал опять приниматься за нововведения. Дознав отсюда неисправимость этого человека, царь лишил его начальства и передал управление бра-{224}ту его4**, Белусу. Но сжалившись над судьбой Примислава, он хотя и удалил его оттуда, чтобы не представлять ему случая к новым злодействам, однако же подарил ему тучную землю с хорошими пастбищами для скота. Впрочем, Белус, спустя немного после того как был облечен властью, сложил с себя знаки правителя и, оставив отечество, удалился в гуннское королевство, где жил еще долго, пока не умер. Между тем царь положил призвать младшего его брата, который назывался Дезе и управлял сопредельной с Наисом Дендрой5***, страной богатой и многолюдной, и, получив от него уверение в том, что во все время жизни будет ненарушимо сохранять покорность ему и, кроме того, подчинит римлянам всю Дендру, которой, как я сказал, был он правителем, объявил его архижупаном. ______________ * 3 Примислав у пресвитера Диоклеата, писателя истории Далмации, называется Родославом, а у Шафарика - и кажется вернее - Прибиславом, иначе Урошем, если только Шафарик под этим именем разумеет не другое современное лицо. Слав. древн. Т. 2. Кн. 1. стр. 418. ** 4 Этот Белус, по всей вероятности, был бан Бела, о котором Киннам упоминал выше (см. стр. 113). Carol du Fresne ad h. I. *** 5 Кажется, под этим именем надобно разуметь Дарданию, которая, по свидетельству Шафарика (т. II, кн. 1, стр. 427), населена была сербами и управлялась их князьями. 3. Около того же времени пришел по своей воле в Византию и султан Кличестлан6* с целью просить царя о своих пользах,- событие великое, до удивления важное, какого, сколько я знаю, прежде у римлян никогда не случалось; ибо не всего ли выше то, что человек, {225} управляющий такой страной и господствующий над столькими народами, предстал перед римским царем в качестве просителя? Я расскажу любознательным читателям, что тогда происходило. Воздвигнут был блистательный престол и поставлено очень высоко поднятое над полом кресло - зрелище, достойное великого удивления. Кресло было сделано все из золота и со всех сторон унизано в изобилии камнями, карбункулами и сапфирами, а жемчужин нельзя было и сосчитать, потому что ими в достаточном количестве обложены были все камни - каждый поодиночке, так как они находились один от другого в симметрическом расстоянии; и те жемчужины были тщательно округлены и белизной превосходили белизну снега. Таким-то светом облито было это кресло. А верхняя его часть, возвышающаяся над головой, столько превосходила блеском другие, сколько голова превосходнее соседственных с ней членов. На нем сидел царь и соответственной полнотой своего тела занимал его все. На царе была багряная одежда - вещь дивная. Она сверху до самого подола горела карбункулами и блистала жемчужинами, которые были не как-нибудь разбросаны, но расположены чудным узором, и искусство произвело из них на одежде как бы настоящий луг. С шеи на грудь спускался на золотых цепях необыкновенной величины и цвета камень: он горел, как роза, а по виду походил особенно на яблоко. О головном же украшении я считаю лишним и говорить. По обеим {226} сторонам кресла стояли, по обыкновению, рядами сановники, и каждый занимал место соответственно роду и важности правительственного его значения в государстве. Такова была обстановка царя. Вступив в среду, Кличестлан весь обратился в изумление. Царь предложил ему садиться, но он сперва упорно отказывался, и только видя, что царь еще более настаивает, сел на низкое и очень мало поднятое над полом кресло. Сказав и выслушав что следовало, он получил отпуск и удалился в покои, которые были отведены ему во дворце. А царь, гордясь великим своим успехом, приготовлялся совершить торжественное шествие от самого акрополя до славного храма Божьей Премудрости и хотел, чтобы в том шествии участвовал и Кличестлан. Но задуманное не исполнилось - этому воспротивился управлявший тогда церковными делами Лука1**, говоря, что нечестивым не следует идти между божественными хоругвями и священными украшениями престола. Предположенному ходу помешал и другой случай. Когда уже настала глубокая ночь, вдруг страшное сотрясение поколебало землю, и византийцы, видя в этом подтверждение увещаний Луки, заговорили, что намерение царя не угодно Богу. Люди имеют обыкновение глав-{227}ным образом обращать внимание на настоящее, нисколько не занимаясь тем, что должно следовать далее. Конец дела живо объяснил значение случившегося. По прошествии долгого времени Кличестлан, пренебрегши заключенными с царем условиями, заставил римлян со всеми силами идти на персов. Но по какому-то несчастью римское войско, попав в неудобопроходимые места, потеряло многих знатных людей и было бы близко к великому бедствию, если бы царь не показал здесь, что он в воинских делах стоит выше пределов человеческой доблести. Но об этом, как я уже и сказал, будет речь впоследствии. Между тем царь, переехав во дворец, находящийся на южной стороне города, угощал Кличестлана великолепными пиршествами и оказывал ему всякое благорасположение, потом увеселял его конскими ристалищами, жег, по обычаю, влажным огнем2*** ботики и лодки и до пресыщения развлекал этого человека зрелищами ипподрома, чем особенно выказывается величие городов. Довольно времени прожив в Византии и подтвердив вторичными клятвами прежние обещания, Кличестлан отправился домой. А обещания его были таковы: иметь во всю жизнь вражду с теми, которые питают вражду к царю, и наоборот, - {228} дружбу с теми, которые хранят благорасположение к нему; отдать царю большие и важнейшие города, которыми он овладел; ни в каком случае не заключать мирных договоров с кем-либо из врагов без позволения царя; когда будет нужно, помогать римлянам и являться для этого со всеми силами, где бы ни была война - на востоке или на западе; не оставлять без наказания тех своих подданных, которые привыкли жить грабежами и обыкновенно называются туркоманами3****, как скоро они совершат какое-либо преступление против римской земли. Это обещал он и сам, и сопровождавшие его вельможи, которые говорили, что, если Кличестлан начнет пренебрегать заключенными условиями, они всеми силами будут препятствовать его начинанию. Это совершалось в Византии, но молва скоро перешла из Европы в Азию. Посему филархи, рассудив, что союз между царем и султаном не послужит им к добру, отправили к царю послов и просили, чтобы он примирил и их с султаном. Царь выслушал их не без удовольствия, {229} но, предоставляя это дело как бы воле султана, отослал их к нему, имевшему, как сказано, квартиру во дворце. Лишь только явились они к султану для объяснений, тотчас успели прекратить взаимную вражду и убедили Кличестлана быть за них ходатаем перед царем. Уважив его ходатайство, царь и их принял в число своих друзей, и Римская империя на последующее время приобрела прочный мир. ______________ * 6 Об этом султане и его приходе ко двору Мануила говорит также Никита (L. 3, n. 5, 6), где упоминается и о бывшем в то время землетрясении. ** 1 О времени, в которое Лука Хрисоверг вступил на патриарший престол, ничего не известно. Но по каталогу патриархов, он следовал за Константином Хлиаренским; след., начало его патриаршества должно относиться к 1166 году. Balsam. ad Nomocan. Photii tit. 13, с. 1. *** 2 Разумеется так называемый греческий огонь, пvр фaлaooiov и пvр yрv у Феофана р. 295, 352; назывался также крылатым огнем; gnis pennalis, in Gestis Triumphal. Pisanorum A. 1114, потому что летал наподобие птиц. **** 3 Происхождение туркоманов одно и то же с турками. См. Вриенн. стр. 22, 23. Оставив прежнее свое жилище ближе к странам северным, они поставили над собой царя и под его предводительством с оружием в руках распространились почти по всем областям Азии. В то время это племя, прежде дикое, начало получать оседлость, строить города и заниматься земледелием. Впрочем, наклонность к набегам и грабежам оставалась у них еще надолго. Слово "туркоманы" историки почитают сложным из "турка" и "команы", как бы, то есть, этот народ от них получил свое происхождение. Will. Tyr. I. 1, с. 7. Iacobus de Uitriaco I. 1, с. 11. 4. Когда царица Ирина уже скончалась, царь, не имея еще детей мужского пола, стал думать о вступлении во второй брак. В Триполе финикийском была девица, родом хотя латинянка1*, но одна из прекраснейших. Привезти ее оттуда посланы были Иоанн Севаст Контостефан и итальянец Феофилакт, которого прозывали Эксувитом. Посланные, увидев девицу, были восхищены ее красотой и, так как не представлялось ниоткуда никакого препятствия, нисколько не медля посадили ее на трирему. Но только лишь хотели они отплыть, как в девице проявилась жестокая болезнь, и она находилась в опасном состоянии. Посему откладывая со дня на день отплытие, они напрасно теряли время, ибо только лишь немного облегчались ее страдания и она казалась благонадежной для отплытия, страшная болезнь вдруг будто нарочно возвращалась к ней, и тогда, уложенная в постель, она тряслась всем телом и {230} подвергалась жестоким судорогам, а затем следовали жар, синета под глазами и изнеможение. Цвет глаз, прежде сиявший какой-то прелестью, быстро изменялся и становился мрачным. Всякий, видя, как вянет преждевременно этот цветок, проливал слезы. Так страдала девица, находясь дома; а когда она всходила на корабль и немного удалялась от Триполя, тогда поднималась в ней сугубая тревога, и судно снова возвращалось к Триполю, где, после кратковременного облегчения от страданий, она подвергалась еще сильнейшим. Частое повторение этого явления наконец поставило Контостефана в недоумение,- и вот он, колеблясь теми и другими мыслями, пришел в один из тамошних храмов узнать, следует ли царю жениться на этой девице. Священный2** оракул отвечал: "Брак действительно готов, но званые не достойны войти". Услышав это и поняв ответ оракула, подтверждавшийся притом и {231} распространившейся молвой, будто девица вступила уже в незаконный брак, Контостефан считал предпринимаемое дело весьма постыдным и, удерживаясь от выполнения его, скоро собрался и прибыл в Византию. В то время и у антиохийского князя Раймунда были дочери, славившиеся своей красотой. Посмотреть их царь послал некоего Василия, по прозванию Каматира, бывшего тогда аколуфом3***. Он поспешно приехал в Антиохию и нашел, что обе дочери были прекрасны, но Мария казалась более красивой. Взгляд этого посла оказался до того верным, что такой красоты византийцы, по их словам, от века не видывали. Впрочем, это после, а тогда, выспросив у разведывателя все, что он знал о Марии, царь для испрошения девицы в супружество послал в Антиохию чиновных особ: Алексея, внука царю Алексею, имевшего тогда сан великого дукса4****, и Никифора из рода Вриенниев, зятя царю по сестре, бывшего севастом. К ним присоединен был и Андроник Каматир1*****, облеченный в то {232} время властью эпарха2******,человек с достоинством севаста и состоявший в родстве с царем. Увидев Марию, они удивлены были ее красотой, посадили ее на трирему и пышно привезли в Византию. Потом, в двадцать пятый день текущего месяца апеллея, который люди, говорящие по-латински, называют декабрем, царь торжественно введен был в славнейший храм Божьей Премудрости, где тогдашний предстоятель Константинопольской Церкви Лука, предстоятель александрийский Софроний и антиохийский Афанасий, по христианскому обычаю возложив на них руки3*******, сочетали их браком - и царь, наименовав свою жену Августой, возвратился в царские палаты, угостил великолепным обедом вельмож, а для народа по всем улицам города расставил преисполненные кушаньем столы, пригласил также патриархов принять участие в его пиршестве и, одарив каждого обильно золотом, отпустил их; больше же всего одарил Церковь, внеся в нее центенарий4******** золота; а немного спустя развлекал народ и конскими скачками и ничего не {233} упустил, что могло служить к его удовольствию. ______________ * 1 По свидетельству Вильгельма Тирского, это была дочь трипольского графа Раймунда II и сестра Раймунда III. ** 2 Здесь разумеется обычай христиан Западной церкви в случае недоумения касательно какого-нибудь важного дела прибегать к вразумлению себя словами Св. Писания. Это вразумление совершалось обыкновенно в храме и предваряемо было некоторым нарочно для сего составленным молитвословием и возложением на престол Евангелия. Так, в жизнеописании Консорции, канонизованной Латинской Церковью, (с. 9) говорится: si vultis, pergamus ad ecclesiam, agatur missa, ponatur evangelium super altare et, communi oratione praemissa, inspiciamus domini voluntatem ex illo capitulo, quod primum occurrerit. Впоследствии этот обычай неоднократно был запрещаем Западной Церковью, особенно на соборе венецианском. Can. 16. О нем упоминают также Gregor. Turon. L. 4. Hist. с. 16. L. 6, с. 14. Nicet. in Man. L. 7, n. 5 et alib. *** 3 О значении этого достоинства см. выше стр. 86. **** 4 О значении этого достоинства см. Вриенн., примеч. на стр. 32. ***** 1 Это был, по-видимому, тот Андроник Каматир, друнгарий стражи, который в царствование Мануила ученым и прекрасно написанным сочинением защищал догмат о происхождении Святого Духа от Отца. В этом сочинении он собрал и объяснил мысли всех св. отцов и изречения Священного Писания, относящиеся к его предмету. На его книгу написал потом другую Константинопольский патриарх Иоанн Векк под заглавием: 'Аvtiррntik tv п taic пeр tov yiov пvevuatoc yрaфikic рnoeoiv пiotatv 'Аvdрovikov tov Kauatnрov. О том, каким образом этот Андроник был в родстве с царем Мануилом, говорит Никита in Ioanne, n. 3. ****** 2 Эпарх - имя достоинства при константинопольском дворе; оно означало правителя области или преторианского префекта, которого определения записывались в книгу, называвшуюся пaрхikov. Hoffm. Lex. ******* 3 Возложением рук означается здесь царское коронование, а не сочетание брачующихся, потому что брак совершаем был священниками, которые в таком случае возлагали на новобрачных не руки, а брачные венцы. Goar. ad eucholog. graec. p. 397. ******** 4 О центенарие см. выше стр. 34. 5. Вот что делалось в Византии. Между тем Стефан по кончине Владислава получил власть, но казался для подданных тяжелым и крайне неприятным. Посему гунны часто поносили его и готовы были тотчас же лишить престола. Устрашенный этим, Стефан опять стал просить царя, и царь, двинувшись5* уже во время равноденствия, направился к Филиппополю, где сам с большей частью римского войска остановился лагерем, а другую, меньшую часть вверил племяннику Алексею, сыну Контостефана, и послал ее в землю гуннов. Но Стефан между тем пришел к мысли, что он примирился с гуннами, и не видел надобности в римском войске, которое посему и возвратилось домой. Однако же гунны снова восстали на Стефана и порицали его, между прочим, за то, что под его правлением расстроились дела их. Тогда царь опять стал собирать войско; Стефан же, устрашившись опасности, сперва пришел беглецом в один из ближайших к Дунаю городов, которые издавна подвластны были царю, а потом перешел в Сардику и там соединился с царем. Царь, живо сострадая этому человеку в постигшей его судьбе и жалея о нем, дал ему денег и достаточные {234} силы для возвращения отцовской власти. Этими силами командовал упомянутый уже нами Алексей Контостефан, а царь медленно шел позади. Когда прибыл он в город Наис, ему пришла мысль стать здесь лагерем и на досуге заняться делами Сербии; ибо отсюда можно было идти в обе земли - и в Пэонию, и в Сербию; то был исходный пункт туда и сюда. Сербией в то время, по милости царя, управлял Дезе. Но, получив над страной власть, он нарушил договоры и, опять заняв страну, дендрийскую, отверг зависимость от римлян, отправил посольство к алеманам в намерении взять себе оттуда жену и всячески поступал наперекор римлянам. Даже тогда, как царь призывал его принять участие в войне против пэонян, он явился неповоротливым и упрямым, имея в виду отдаленные надежды, и со дня на день откладывал прибытие. Поэтому царь, находясь в Наисе, где одна из двух дорог ведет в Сербию, а другая к Дунаю в землю пэонскую, расположился лагерем там, где они разделяются. Заметив грозившую ему опасность, Дезе с бывшим у него войском отправился в римский лагерь. Царь принял его благосклонно и почтил должным образом. Но, кажется, нет зла хуже необузданного языка. Видя, что прежнее его безрассудство не навлекло на него никакой беды, Дезе замечтался и задумал вредить римлянам больше прежнего, только замысел свой держал в тайне. Так благодеяние, оказываемое людям крайне злым, весьма {235} часто служит поводом к большим несправедливостям. Спустя немного пришли к царю послы от народа пэонского. Случайно встретившись с ними, Дезе на обыкновенный вопрос их - как идут дела его - откровенно отвечал, что идут хорошо, что он достойно пользуется расположенностью к себе их короля, и открыто назвал его своим господином. Узнав о том, царь не хотел более медлить, но позвал Дезе к суду, выставил на лице его обвинителей и соучастников, которые были свидетелями его измены, и, вынудив у него признание, держал его под стражей, хотя не без чести, то есть окопал его палатку валом и в ней стерег его по обычаю, принятому в лагерях (так что это место по сему случаю наконец прозвано было валом Дезе - именем, употреблявшимся на языке простого народа), а потом немного спустя отправил его в Византию и посадил под караул во дворце. Так шли здесь дела. Дав аудиенцию пришедшим от пэонян послам и видя, что они не говорят ничего путного, царь приказал им тотчас удалиться из римского лагеря и возвратиться восвояси. По удалении же их прибыл он в город Белград и там остановился. Этот город выстроен, как сказывают, римским войском по разрушении Зевгмина и в построении его принимали участие многие гунны. Вот игра случая, всегда посмеивающаяся над делами человеческими! Как не смеяться, видя, что истребители труда прежних строителей сами становятся строителями! {236} От таких-то явлений, думаю, главным образом произошло у людей название случая, ибо, не в состоянии будучи постигнуть умом дел Провидения и полагая, что они происходят сами собой, люди исход действий приписывают случаю. Но об этом пусть думают и говорят кому как угодно, а мы возвратимся к прежнему. Прибыв сюда и узнав, что Стефану наконец невозможно удержать власть над землей гуннов (потому что гунны опять восстановили Стефана, сына Гейзы), царь обратился к другому намерению. Он, как сказано, захотел во что бы то ни стало подчинить себе землю гуннов, лежащую между землями западных народов. С этой целью решился он со своей дочерью Марией соединить браком следовавшего за Стефаном сына Гейзы Белу и, для сего послав в гуннское королевство Георгия, который был тогда предводителем царской дружины, происходил от Палеологов и достиг звания севаста, дал ему приказание вести дело о браке, а сам опять отправился в Византию. Вступив в переговоры с Палеологом, гунны представили ему Белу и охотно уступили в наследство страну, которую назначил ему при своей жизни отец. Взяв принца с упомянутыми условиями, Палеолог возвратился в Византию, и царь занялся приготовлениями к браку, причем Бела переименован был в Алексея и провозглашен деспотом1**. {237} ______________ * 5 Этот поход предпринят был в 1173 году. В сем же году Стефан восшел на престол и погиб. Так говорят венгерские писатели. Nicet L. 4, n. 1. ** 1 Титул деспота (Дeoпotnc) сперва принадлежал. одному византийскому царю и означал то же самое, что у латинских или западно-римских Августов титул господина (Dominus). Но, по свидетельству Светония, Август и Тиверий отвергли его, и он сделался почетным названием придворных чинов. По словам Зонары, первый, начавший прилагать его к сановникам двора, был Михаил Калафат, который деспотом наименовал своего внука. Подражая ему, последующие цари стали давать этот титул преимущественно своим родственникам, а за собой удерживали его только на монетах. Pachymer. L. 4, с. ult. и L. 5, с. 1. У Вриенния (стр. 45) и мать Комниных, еще не быв в родстве с династией Дуков, называется уже госпожой или деспотиссой. 6. Таково было начало пребывания Белы в Византии. Успешно устроив дела на Западе, царь обратил наконец свой взор на Азию. Тамошние события и прежде возбуждали его внимание, но он был отвлекаем оттуда делами Запада. Нураддин, владевший в Сирии Веррией и Дамаском, двумя знаменитыми городами, при благосклонно улыбавшемся ему счастье, подчинил своей власти и многие другие города, лежащие на Евфрате, завоевал многие немаловажные страны, сражался со многими тамошними сатрапами и иных держал в плену, в числе которых был и владетель Эдессы Яцелин2*, а других убил на войне, например Раймунда из Петуи, о котором мы довольно упоминали в предыдущих книгах, мужа, по силе и могуществу стоявшего наряду с прославляемыми Ираклами, и Балдуина3**, правителя Марассы. Идя далее, вступил он в сражение с Константином4***, {238} дуксом Киликии, который назывался Каламаном и был юноша красивый и искусный в военном деле. Но здесь, в первый раз побежденный этим юношей, испытал он самые невыносимые бедствия; потом, однакож, каким-то счастьем взял в плен и его самого, и антиохийского князя Ренальда, и правителя финикийского Триполя. Причина была та, что, одержав победу, Константин не остановился на этом, но, увлекшись неразумной смелостью и пустившись без толку в погоню, и сам попал в плен, и уронил дело римлян. Победив в сражении и Тероза, Нураддин питал надежду скоро напасть также на Антиохию. Такими событиями царь еще прежде был огорчен, а потому теперь решился перейти в Азию и, пользуясь удобным временем, понесся было на это дело со всей быстротой. Но западные дела снова помешали ему. Новый король пэонян, самым явным образом нарушив договор, опять напал на наследственное владение Белы; а Стефан, которого гунны лишили уже престола, вторгнувшись через город Анхиал в землю гуннов, задумал возвратить себе власть, но, сам не замечая, приступил к делу более опрометчиво, чем осмотрительно; ибо, узнав, что тот на пути привлек на свою сторону некоторых гуннов, {239} вышел против него со всем войском. Посему в Киликию для охранения этой страны царь отправил достаточное войско, а сам опять поспешил к Дунаю, переправившись через Саву, стал лагерем у Тителия1**** в намерении, с одной стороны, возвратить Беле отцовское наследие, с другой - избавить Стефана от предстоявших ему бедствий, потому что войско его начало уже уменьшаться, находившиеся с ним гунны стали постоянно переходить к королю, и он видел себя в весьма тесных обстоятельствах. Итак, для избавления Стефана от беды царь послал с войском сына Контостефанова Андроника, который спустя немного времени получил сан великого дукса, а сам, со всей армией поднявшись из Тителия, пошел далее. Искатель королевской власти Стефан, не смея сразиться с царем по неравенству сил, сначала с бывшими при нем войсками удалился к крайним пределам гуннской земли, а потом, приведя союзников, решился вступить в борьбу с римлянами. Между тем царь, достигший некоторого места, называемого Петриком2*****, раскинул там палатки. Место это составляет первый пункт для вступления во внутренность Пэонии. Отсюда царь написал Стефану следующее: "Сын мой! Мы пришли не вое-{240}вать с гуннами, а возвратить твоему брату Беле страну, которую приобрели не насилием, но которая отдана ему как тобой, так еще прежде - вашим отцом. Пришли мы также и для избавления от опасности дяди твоего Стефана, сделавшегося уже зятем нашему величеству. Итак, если тебе угодно, чтобы и Бела был нам зять,- на что ты уже и соглашался,- то не лучше ли уступить ему страну и пользоваться нашим гостеприимством? А когда этот брак ты отвергаешь и думаешь другое, то знай - мы весьма далеки от того, чтобы подчиниться твоему насилию". ______________ * 2 О плене и смерти эдесского правителя Яцелина подробно говорит Will. Tyr. L. 17. с. 19. ** 3 От меча Нураддинова погиб не только Балдуин, но спустя два года, то есть в 1148 году, и сын Балдуина Ренальд. W. Tyr. L. 17, с. 19. *** 4 Мануил, по усмирении правителя Армении Тероза и по взятии киликийских городов Тарса, Мамистры, Лонгиниада и других, вверил управление ими Каламану. который по этому случаю и назван был дуксом Киликии. У Вильгельма Тирского (I. 19, с. 9) он титулуется Ciliciae praeses, domini imperatoris consanguineus et imperialium in illа provincia procurator negotiorum. **** 1 Ныне Титель, местечко при слиянии Тиссы и Дуная. Carol du Fresne ad h. I. ***** 2 Может быть, Петровар, или Петро-варадин,- крепкий город савской Славонии при Дунае. Этим именем выражается как бы постреенный из камней лагерь. Carol du Fresn. ad h. I. 7. Так писал царь. Но Стефан, как было сказано, привел союзное войско, составившееся из алеманов и притаврских скифов; к нему присоединились также чехи, которых правитель пришел в землю гуннов со всем своим войском. Этот правитель прежде был сподвижником алеманского короля Конрада, когда последний, как было говорено, отправлялся в Азию, за что Конрад и признал его королем. Впрочем, тогда оба обманулись - один тем, что признал, а другой тем, что принял эту милость; ибо много уже прошло времени, как имя царя3* исчезло в Риме. После Августа, кото-{241}рого, намекая на принятие им власти в юном возрасте, называли Августулом, право царского владычества перешло к двум тиранам - к Одоакру и потом к готфскому вождю Феодорику; но Феодорик, как повествует Прокопий, во всю свою жизнь именовался уже королем, а не царем. Рим от самого Феодорика и еще несколько прежде того времени был жертвой возмущений. Многократно возвращаемый при Юстиниане римлянам римскими полководцами Велисарием и Нарзесом, он опять, тем не менее, начинал служить тиранам - варварам, которые, по примеру Феодорика, первого короля и вместе тирана, любили называться королями. Для кого недоступна высота царского престола, тот может ли нести такие должности, которые, как я уже говорил, отделяются и вытекают из царского могущества? Но им и того недостаточно, что они посягают на не принадлежащую себе высоту царской власти и украшаются императорским величием, которое означает власть неограниченную, - они даже дерзают царство византийское отличать от римского. Не раз уже приходилось мне плакать, когда я представлял себе это. Каким образом, в самом {242} деле, власть Рима сделалась предметом торга для варваров и низких рабов? И с тех пор нет в нем ни архиерея, ни тем более правителя: там восхищающий царское величие, вопреки своему достоинству, идет пешком впереди едущего верхом архиерея и исправляет должность его конюшего; а первый, правителя называя императором, почитает его тожественным царю. Как и откуда получил ты право, почтеннейший, употреблять римских царей вместо конюших? Если же не получил ниоткуда, то и в тебе лживо архиерейство, и в нем унижен царь. Если ты не допускаешь, что царский престол Византии есть вместе престол и Рима, то откуда наследовано самим тобой достоинство папы? Это определил один Константин, первый христианский царь. Как же ты одно,- разумею, престол и величие достоинства,- с удовольствием принимаешь, а другое отвергаешь? Или принимай то и другое, или отступись от того и другого. Но мне, скажешь, дано право возводить на престол царей? Так, поколику возлагать руки, поколику посвящать есть дело духовное; но ты не имеешь права дарить царства и в этом отношении делать распоряжения. Ведь если в вашей власти было передавать царства, то отчего не переместили вы того, которое находилось в Риме? Но как скоро сделал это другой, - распоряжения его невольно принял тогдашний правитель вашей Церкви. Ты спотыкаешься о собственные дела и не замечаешь, как противоречишь своим поступкам; ибо {243} тех самых, которых незадолго перед сим, не внимая их просьбе, в цари ты не принимал (да и хорошо делал, потому что не следовало),- тех самых теперь, причислив к конюхам, не знаю отчего, принимаешь в цари, хотя того, от кого и через кого и при ком достался тебе престол, почитаешь, конечно, не наравне с варваром, тираном, рабом. Но меня неволят, скажешь ты,- заставляют силою. Такой предлог в отношении к тебе неуместен, потому что это в разные времена вносил ты в условия с царем Мануилом. А станешь запираться, - будут проповедовать письменные свидетельства - письма собственного твоего сочинения и почерка. В самом деле, поступок этот есть какое-то шутовство,- образ действования неблагоприличный и низкий, всегда изменяющийся, подобно башмаку, сообразно обстоятельствам. Но мы распространились об этом более, чем сколько допускает задача хроники; обратимся опять к прежнему предмету. ______________ * 3 Киннам право называться царем почитает как бы наследственным на римском престоле, а потому поставляет его в зависимость от римского императора, которого резиденцией должен быть или Рим, или Константинополь. Отсюда алеманский император, по убеждению Киннама, не имел права называться римским царем, следовательно, не вправе был и назначать для Италии королей. Что же касается до царской власти папы, то византийским писателям, хорошо понимавшим значение церковной иерархии, она и на мысль не приходила. Итак, напрасно гневаются на Киннама западные историки как бы за враждебное его чувство в отношении к гражданской и духовной власти древнего Рима: он верно выражает тогдашний взгляд византийских царей и патриархов. Procoр. L. 1. См. dissert. 27 ad Loinvillam. p. 316. Carol. du Fresne ad h. I. 8. Приготовившись таким образом, Стефан выступил против римлян. Между тем для принятия царя, когда он прибыл в землю гуннов, вышли ее жители всенародно. Тут было множество духовных лиц, облаченных в шерстяные одежды и державших в руках священные книги; тут были толпы людей всякого звания и совершалось весьма согласное пение хорошо составленных нашими писателями стихов. Эти стихи следующие: "Соратоваший, Господи, кроткому Давиду" - и далее. Миновав {244} здешние места, царь спешил переправиться через Дунай и, перейдя лежащий там остров, хотел продолжать путь во внутренность страны. Говорят, что, когда римская армия совершала переправу, один из кораблей, наполненный грузом, оружием и множеством людей и находившийся недалеко от берега, склонился на одну сторону, так что начинала уже вливаться в него вода. Остальные римские войска, как те, которые, взойдя на корабли, плыли по реке, так и остававшиеся еще на берегу, не обращали на это внимания, одни по боязни, как бы не подвергнуться опасности, а другие по беззаботности; и корабль тотчас пошел бы ко дну вместе с людьми, если бы царь, бросившись в воду и пройдя большое пространство пешком, несмотря на то что волны неслись с великой силой и образовали здесь почти непроходимый нанос, не поддержал плечом корабля и, отдаляя опасность, не дал времени явиться на помощь другим, которые, быв пристыжены его усердием, поспешили к погибавшим и избавили их от беды. С того времени царь своим человеколюбием приобрел себе великую славу. Итак, перейдя тогда через верхний Дунай, он двинулся к городу по имени Пагацию. Этот город был митрополией сирмийского округа и местопребыванием архиерея того народа, и из него вышло великое множество туземцев в качестве почетной стражи. Там где-то царь остановился и потом, узнав, что Стефан находится уже близко, тотчас поставил войско в бое-{245}вой порядок. Между тем, призвав одного из римлян, понимавшего язык чехов, приказал он ему переодетым войти в лагерь неприятелей и, явившись лично к чешскому королю, сказать ему следующее: "Куда это ты идешь? Какой поход предпринимаешь со своим войском? Разве не знаешь, что ты отваживаешься поднимать руки на великого царя, с которым трудно бороться и по причинам справедливым,- тем труднее, что он боится унизиться перед гуннами, которые, уступив наследие Беле, потом отняли его и обратили свои клятвы в шутку. Если и заключающий условия с частным человеком отнюдь не остается невинным перед законом, когда нарушает их, то останутся ли ненаказанными гунны, нарушив договор со столь великим царем? Никак не останутся. Не за правду ли воюет царь? А успех войны всегда бывает на стороне правды. Рассчитай и то. Ты раб, идешь войной на господина, и раб не такой, на которого возложили иго насильно,- иначе было бы некоторое основание, так как подобное рабство естественно бывает соединено с ненавистью к владетелям,- а раб добровольный или, по вашему объяснению, ленный. Разве изгладилось в твоей памяти, какие условия заключил ты некогда в Византии, отправляясь с Конрадом в Азию? Итак, пока исход дела зависит от твоего выбора, избирай то, что полезно всем чехам и тебе самому, потому что раскаяние не вовремя обыкновенно менее всего приносит пользы {246} раскаивающемуся". Так говорил посланный, а Владислав (это было ему имя) отвечал следующее: "Мы являемся здесь, добрейший, не для войны с великим царем (ибо не забыли заключенных с ним условий), а для защиты Стефана, несправедливо пострадавшего от дяди, который сначала изгнал его из отцовской земли и наследия, а потом, когда его право было восстановлено, опять воюет с ним и опять решается насильно получить власть, потерянную им от худого управления. Для этого я и обращаюсь с просьбой к царю и умоляю его лучше взять сторону сироты. Если же этот юноша Стефан в чем-либо провинился перед его царским величеством (так как меня извещают, что он без всякого права опять занял землю Белы), то эта земля при нашем посредстве тотчас будет возвращена, и он всеми мерами постарается загладить свой проступок". Сказав это, Владислав отпустил того человека. Возвратившись в римский лагерь, он передал сказанное царю, и царь слушал его слова не без удовольствия, хотя и не совсем верил им. Ему приходило на мысль, что все сказанное Владиславом было не искренно и что тут скрывается какая-нибудь хитрость. Посему он снова послал к Владиславу некоторых из своей свиты с приказанием подтвердить обещания клятвой, и Стефан тотчас, нисколько не медля, исполнил требуемое. Да и не в этих только новых обещаниях, но и в прежних, о которых я говорил, согласился он дать вто-{247}ричную клятву. Потом, спустя несколько времени, и Стефан отправил к царю послов, через которых возвращал страну и присоединял просьбу не дозволять дяде Стефану воевать против земли гуннов. Царь принял это и, прекратив войну, пошел к пределам Римской империи; уговаривал также оставить землю гуннов и Стефана, который по опыту узнал теперь нерасположение к себе соотечественников. Не могши, однако, убедить этого человека, он сказал: "Теперь я удаляюсь, ибо, по возвращении страны Беле, у меня не остается никакого повода к войне справедливой. А ты знай, что в непродолжительном времени будешь предан врагам. Если угодно, представлю тебе на вид самое дело. Есть у тебя племянник (с братней стороны) Стефан, столь похожий на тебя лицом, что и внимательно рассматривающий вас с трудом отличит одного от другого. Надень же на него свое оружие и прикажи ему идти с твоим войском против неприятелей, а сам скрытно засядь где-нибудь здесь - и тотчас узнаешь, насколько расположены к тебе гунны". Итак, сев в лодку, он укрылся у берегов Дуная, а между тем племянник его Стефан вместе с находившимися при нем гуннами спешил сразиться с королем Стефаном. Но войска не успели еще и встретиться одно с другим, как находящиеся со Стефаном гунны наложили на него руки и, принимая его за Стефана-старшего, представили королю. Этим и кончилась ошибка гуннов. {248} Узнав о том, царь повторил Стефану свое увещание в следующих словах: "Довольно для тебя доказательств, друг мой, что сколь опасно вмешиваться в ненужные дела, столь же неразумно домогаться несвоевременного. Вот уже дважды узнал ты, сколько зла принесла тебе та и другая попытка. Не делай третьей, любезнейший. А иначе тогда, может быть, и нельзя уже будет тебе поправить свои дела". Так говорил царь, а тот сказал: "Теперь гунны станут гораздо больше оказывать мне уважения, когда они уже обличены в злых против меня умыслах". Так душа, однажды плененная страстями, всякое суждение насильно гнет и применяет к ним. Потеряв надежду убедить его, царь оставил при нем свое войско под командой Никифора Халуфы, чтобы последний находился при Стефане и располагал действиями смотря по обстоятельствам; а сам направился к пределам римским. Между тем временем король гуннский, узнав, что Стефан все еще остается в земле гуннов, собрал сил больше прежнего и спешил окончить дело войной; тогда как, напротив, державшиеся стороны Стефана всякий раз во множестве переходили к королю и тем ослабляли искателя короны. Узнав о том, Халуфа советовал ему оставить землю гуннов и удалиться в Сирмий, потому что в этой подвластной царю стране, говорил он, позволено будет ему предпринимать все что угодно. Когда же Стефан продолжал упорно отказываться, Халуфа придумал {249} следующее. Ссылаясь на предлог, что от царя пришла грамота, он отправился к Дунаю, чтобы там увидеться с принесшими ее людьми, которые, боясь гуннов, остановились где-то около Дуная. Прибыв туда, Халуфа переправился и пришел в Сирмий, куда немного спустя явился в виде беглеца и Стефан, едва не попавшийся в плен неприятелям. Получив об этом известие, царь отправил в Сирмий значительное войско, - частью для удержания за собой страны (потому что весьма опасался, как бы гунны опять не предприняли чего нового), частью для охранения безопасности подданных и для спасения Стефана. Начальствовал над этим отрядом Михаил, по прозванию Гавра, который женат был также на племяннице царя и вместе с Халуфой почтен достоинством севаста. В то время царь, взяв в Сирмии руку мученика Прокопия1* и принесши ее в Наисский храм, присоединил к остальному телу, от которого она давно была отнята по следующему случаю. Гунны часто делали сильные набеги на римскую землю, а незадолго до царствования Алексея Комнина, овладев Сирмием и поработив много придунайских горо-{250}дов, дошли даже до Наиса. Здесь случайно увидели они святой гроб мученика и, полагая, как мне кажется, что унести все тело его есть дело бесчеловечное, при возвращении отняли от него одну руку и, прибыв в Сирмий, положили ее в храме мученика Димитрия2**, созданном в давнее время областным правителем Иллирика. Найдя здесь эту руку, царь взял ее отсюда и, как мы сказали, присоединил к остальному телу. ______________ * 1 Прокопий пострадал при Диоклетиане, местом страданий его и смерти была Кесария палестинская. Когда мощи его перенесены в Наис, неизвестно. В память сего мученика, как говорит жизнеописатель св. Луки-младшего, построен был храм и в Пелопоннесе. Есть также Прокопиевская церковь и в Константинополе - о ней упоминается в александрийской хронике Зеноном Исаврийским. Carol. du Fresne ad h. I. ** 2 Ныне невдалеке от Сирмия находится город св. Димитрия, который прежде, вероятно, составлял сирмийское предместье и в котором тогда был упоминаемый здесь храм мученика. Bonfinius dec. 51, 4. 9. Вот что делал в том году сам царь относительно гуннов. А Алексея, сына доместикова, который, как уже много раз упоминаемо было, нес правительственную должность протонотария, отправил он со значительными силами в Киликию и сделал его полновластным в этой войне главнокомандующим, потому что веррийский сатрап Нураддин, возгордившись прежними победами, возымел надежду вскоре овладеть городом Антиохией, а властвовавший тогда над армянами Тероз коварно захватил много подвластных царю исаврийских городов и это сделал по ненависти к царскому племяннику Андронику Фервину, который тогда командовал войском в Киликии и которого Тероз обвинял как во многом другом, так особенно в убиении его брата Стефана3*. Таковы были дела {251} в той стране. Между тем все более и более возвышалось и возрастало могущество алеманского короля Фридерика. Кроме многого другого, чем старался он обезопасить свою державу, теперь у него родилась особенная забота о собирании денег, чего прежде в нем не замечалось. Вот он овладел знаменитым городом Медиоланом, подчинил себе лигурийцев, или ломбардов, и, идя далее, вступил во внутреннейшие (части) Запада. Не быв прежде в состоянии покорить оружием и ближайшие страны, теперь начал он овладевать и отдаленнейшими, так что готовился к борьбе с самым Римом. Этим возбуждена была заботливость царя Мануила удержать его стремление, чтобы, при таких необычайных успехах, не обратил он своего оружия и на Римскую империю, на которую с давнего времени бросал жадный взор. По этому побуждению царь к тамошним народам и к жителям, населяющим берега Ионийского залива, тайно послал несколько самых незначительных лиц с приказанием напомнить им о жадности Фридерика и побудить их к сопротивлению; а к венетам отправил с деньгами Никифора Халуфу, чтобы он выведал расположение к нему народа и тамошние дела направлял к пользе римлян. Между тем Фриде-{252}рик овладел уже Римом и, кроме того что сделал много других нововведений, низвел также с престола тамошнего архиерея Александра, а на место его поставил Октавиана - с намерением, думаю, присвоить себе достоинство римского самодержца, так как, кроме римского царя1**, никому иному не дозволяется давать Риму архиерея. С течением времени от небрежения византийских царей этот обычай пришел в забвение: никто и никого не поставлял в Рим архиереем; поставление совершалось собором епископов и римской иерархией. Давно уже, смотря с жадностью на власть самодержца, Фридерик думал предвосхитить и это величайшее ее право и, подчинив себе многих епископов, утвердил свои нововведения как бы именем собора. Другим королям хотя и казалось это делом непохвальным, но Фридерику никто не мог противиться, когда он ушел столь далеко,- никто, кроме царя, который частью деньгами, частью другими средствами и в этом также послужил ему препятствием и восстановил на престоле Александра2***. Впрочем, это {253} после. Между тем Халуфа прибыл в Эпидамн и, согласно с данным ему приказанием оставив здесь большую часть денег, сам при попутном ветре прибыл на кораблях к венетам. Вступив в разговор с дуксом (дожем) страны и с другими знатными у этого народа лицами, он произнес следующее: "Никто из вас да не думает, мужи, что я послан сюда царем из опасения, как бы не ослабело в вашем уме благорасположение к Римскому царству, и с целью утвердить ваш, может быть, колеблющийся дух. Ведь и сами вы не захотите поступать неблагородно и недостойно своего рода, и царь не может ошибиться во мнении, какое издавна имеет о вас. Но так как из всех служащих под его державою он осо-{254}бенно полагается на вашу признательность, то и решился дать вам знать, что предмет его попечения прежде всего вы; ибо постыдно, пользуясь подданными во время их благоденствия, не заботиться об их спасении, когда они в худых обстоятельствах. Так вот, чтобы и вам вместе с другими, которые чужды благосклонному вниманию царя, не пришлось терпеть насилие от Фридерика, человека властолюбивого и любящего без всякого труда разрушать то, что утверждено временем и давним обычаем, царь, как видите, послал меня к вам доставить в ваше распоряжение все, чего бы вы ни потребовали от него. Вам известно, без сомнения, что некогда при Медиолане, вступив в сражение с этим Фридериком, вы с помощью царя победили его, за что он и питает к царю ненависть. Полагаясь на слепое счастье, он хочет вопреки праву назваться римским самодержцем, а не знает того, что случайные успехи, не проистекая из прочного основания, по обыкновению, скоро пропадают. Вот то, для чего я пришел к вам. Вы должны теперь осуществить все, в чем недавно через послов заключили с царем условия. Тогда вы говорили: "К нам присоединятся соседние города лигурийцев, если кто-нибудь придет из Византии и поможет нам в этом деле",- это, как видите, и состоялось". Так говорил Никифор, и венеты, выслушав его речь, дали обещание все исполнить в точности. Вслед за тем сторону царя приняли Кремона, Патавия и весьма {255} многие другие из знаменитейших городов Лигурии. Вот что делал царь в Италии, впрочем, еще не открыто, потому что до времени хотел таить свою ненависть к Фридерику. ______________ * 3 Этот Стефан был родоначальником династии армянских царей, потому что сыном сего самого Стефана почитается Ливо, или Лев, первый царь Армении, как это значится в дипломе 1210 года, сохранившемся у иерусалимских рыцарей. Текст этого диплома, между прочим, говорит: Leo filius domini Stephani bonae memoriae Dei et imperii romani gratia rex Armeniae. Carol. du Fresne ad. h. I. ** 1 Вопрос о праве римского царя давать архиерея Древнему Риму был предметом долговременных споров и, кажется, продолжался почти до падения Восточной Римской империи. Из слов Киннама, по крайней мере, видно, как в его время смотрело на этот предмет византийское правительство. Западные писатели сильно восставали против сего права римских царей. Jacob. Pamelius ad Epist. 52, S. Cipriani. Angelus a Nuce ad Leon. Ost. L. 3, с. 21, 50 и другие. *** 2 Каким образом и для какой цели Мануил восстановил Александра, восточные историки не говорят. Надобно полагать, что к этому он возбужден был какими-нибудь обещаниями низложенного папы. Только так естественно может быть объяснена связь событий. Западные писатели излагают дело об Александре, очевидно, с пристрастием. Вот что говорят Acta Alexandri А. 1166. Per idem tempus Emmanuel magnus et excelsus Constantinopolis imperator, sciens molestias et gravamina, quae praedictus Fredericus venerando episcopo Alexandro contra Deum et omnem justitiam minabatur inferre, misit ad urbem Romam Iordanum imperii sui Sebastum filiumque Roberti Capuani principis ad subventionem et servitium ejusdem pontificis. Veniens autem idem Sebastus humiliter se inclinavit eidem pontifici et oblatis ad pedes ejus magnis et pretiosis muneribus, omnia, quae habebat in mandatis diligenter exposuit. Et inter caetera unum continebatur etc. Asseruit enim, quod idem imperator ecclesiam suam unire volebat etc. Nihilominus petebat, ut quia occasio justa et tempus opportunum et acceptabile se obtulerat, romani corona imperii a sede apostolica redderetur, quoniam non ad Frederici alemani, sed ad jus suum assereret pertinere. Ad quod opus faciendum tantas auri argentique opes et fortium virorum potentiam se largiturum firmiter spondebat, quod non solum Romam, sed etiam totam Italiam ad ecclesiae servitium et restituendam sibi ecclesiae coronam absque dubio sufficere poterat. 10. Между тем король пэонян опять занял Сирмий, отняв его у римлян, и овладел уже самым Зевгмином. Извещенный об этом, царь писал ему следующее: "Несправедливо поступаешь, благороднейший, не уважая клятвы, которую ты недавно дал нашему величеству относительно Сирмия и других мест. Знай же (зачем далеко пускаться в исчисление твоих поступков!), что если ты в скорейшем времени не оставишь того, что тебе не принадлежит по праву, то не столько потерпишь, когда римляне будут отнимать у тебя Сирмий, сколько испытаешь, когда они с оружием в руках опять нападут на всю твою землю. Разве забыл, скольких мириад народа лишилось Гуннское королевство некогда по вине твоего отца, оскорбившего Римское государство? Но тогда он скоро раскаялся в своих поступках, и это послужило для него спасением; ты же смотри, как бы и раскаяние твое не осталось бесполезным. Долго изощряемый меч правды обыкновенно этим лишь способом и притупляется; а иначе, думаю, никто не может избежать острия его". Вот что заключалось в письме царя. Но Стефан, не обращая внимания на эти слова, оставался при том же. Посему царь стал всеми способами приготовляться к войне с ним и решился опять возвести на престол Стефана-дядю, {256} хотя прежде не хотел этого. Между тем Мануил, производивший свой род от Комниных, отправился к тавроскифам напомнить их правителю1* о клятвенных условиях, которые он заключил с царем, и укорить его за дружбу к галицкому князю Ярославу, который, нарушив договор с римлянами и в иных статьях, кроме того принял еще и удостоил дружбы Андроника, тогда как этот Андроник (о нем мы много говорили) бежал из дворцовой темницы, где находился в заключении, кажется, около девяти лет. А как удалось ему бежать, я расскажу. ______________ * 1 Киннам не говорит, к которому именно правителю Тавроскифии послан был Алексей. Надобно думать, что он разумеет киевского в. князя Изяслава, бывшего в постоянной вражде с галицким князем Владимиром, которого сын Ярослав принял под свое покровительство бежавшего Андроника. Мануил, конечно, мог не знать, что во время княжения Ярослава в Галиче Изяслав уже был в могиле. 11. Он уже не раз каким-то дивным образом уходил из темницы, но так как ему надлежало, думаю, еще долее нести наказание за преступления, то он, несчастный, опять без всякого труда попадался в руки искавших его. Так, однажды достиг он уже, говорят, реки Сангария, где, понуждаемый холодом, вошел в одну бедную хижину. Но жившие в ней люди тут же узнали его по внешнему виду, ибо он от природы был всегда страшен, имел взгляд дикий и лукавый, так что этими, думаю, чертами обнаруживались все душевные его {257} движения. Земледельцы окружили его и, несмотря на ужасное сопротивление с его стороны и уверения, что он не Андроник, связали его и отвели в Византию, где опять заковали его в цепи и заключили в темницу. В последний же раз он сделал оттиски ключей на воске и послал их жене и сыну, а они при содействии других, принявших в этом участие, приготовили железные ключи и тотчас переслали к нему. Получив их, он, говорят, немедленно, после солнечного заката (каковое время и было назначено для исполнения намерения), подстерег отсутствие стражей и ушел. К стене темницы, в которой он содержался, примыкал двор, а на дворе, в месте менее утоптанном, сама собой росла очень высокая трава. Сюда-то скрылся беглец как заяц и сжал там в комок все свое тело. Когда наступила уже ночь и ночным стражам нужно было, по обыкновению, окружить темницу, пришел и тот, кому вверено было от царя хранение Андроника. Поставив стражу и потрясши запоры, что делалось обыкновенно всякий день перед отходом ко сну, он старался узнать, не предпринято ли тут чего-нибудь худого, но уверившись, что нет ничего подозрительного, удалился и предался сну. Андроник боялся, что Кладон (так называли того человека), найдя дверь отворенной, тотчас же станет отыскивать его, и потому, выйдя, снова запер ее за собой на замок и удалился. Потом в глубокую ночь пришел к концу двора, где влез на замыкавшую его стену, которая {258} хотя была и не очень высока, зато стояла так близко к морю, что волны, вздымавшиеся на нем от южного ветра, часто разбивались о ее поверхность. К вершине этой стены привязал он веревку и, ухватившись за нее, спустился на берег. Здесь судьба опять было на короткое время приняла его с суровым видом, но потом улыбнулась и была к нему благосклонна, точно будто шутила и играла с ним. Один из дворцовых стражей, которые обыкновенно по очереди держат посты на башнях, перекликаются между собой и каким-нибудь условленным речением возбуждают друг друга к бдительности, заметил его и, подойдя, спросил, кто он такой. Андроник назвал себя одним из узников, содержимых за долги папием1*, и сказал: "Если ты позволишь мне уйти, то получишь от меня вот какую благодарность". С этим словом он вынул из-за пазухи и показал ему кошелек. Сторож-то был деревенский житель, постоянно боровшийся с нуждой,ослепленный золотом, взял он деньги и отпустил Андроника. В ту же минуту для принятия его приблизился плывший по морю чел-{259}нок, на который посадили его и привезли домой. Дома сбросил он цепи, которыми были закованы его ноги, и тотчас, взойдя опять на корабль, поплыл на нем за городские стены. Там нашел он приготовленных для себя лошадей, на которых сел и уехал. Спасшись таким образом из тюрьмы, Андроник прибыл к тавроскифам; а мы своим повествованием возвратимся к прежнему предмету, ______________ * 1 Паппий, или папий, было имя должности и означало придворного стража под начальством Куропалаты. Поэтому у Константина Манассы читается: Прc tv ikwv фvлaka tv v toic vaktoрoic Пaпiav лeyouev vtv kat Пwuaiwv yлttav. Отсюда у Кедрина пaпiac tov пaлatiov. Папий не только жил во дворце, но и, живя там, надзирал над содержавшимися в дворцовой темнице должниками, как свидетельствует Скилица in Michael Rhangab. p. 492, 495. 12. По вышесказанной причине Мануил ходил и к Примиславу2*, чтобы взять оттуда вспомогательное римлянам войско; был от него посол также и к Ростиславу3**, который управлял тогда Тавроскифией, чтобы вести с ним переговоры о союзной войне,- и достиг своей цели. Чрезвычайно довольные тем, что царь отправил к ним столь знаменитого посла, они обещались сделать все, что будет угодно царю. Не упущен был из внимания даже и Ярослав4***, только царь вооружил его против Стефана другими средствами, именно следующим письмом: "Мы не будем подражать тебе в недоброжелательстве, которое ты без всякой нужды обнаружил в отношении к нам, вменив ни во что условия и договоры, недавно {260} подтвержденные твоей клятвой. Тебе угрожает крайняя обида, и я представляю ее перед твоими глазами. Знай, что, выдавая свою дочь замуж за короля пэонян, ты соединяешь ее с человеком злонравным и в своих мыслях весьма нетвердым, который никогда не уважал правды, или истины, с человеком, отказавшимся от природы и законов и, кажется, совершенно расположенным все сделать легкомысленно. Итак, Стефан пусть не соединяется с твоей дочерью и не вступает ни в какие другие законные связи с ней, потому что, и законно соединившись, он поставит себя в отношение к ней, как к распутной женщине. Ведь если он так оскорбляет наше величество и не стыдится обращать в шутку недавно данные нам клятвы, то подумай, какого бесчеловечия не сделает с тобой". Выслушав эти слова с какой-то невежественной простотой, Примислав тотчас был пойман ими, стал смотреть на зятя, как на врага, и согласился всячески помогать римлянам в войне с ним. Есть в Тавроскифии город, по имени Киама5****, который превосходит все прочие тамошние города, почитается митрополией того народа, получает архиерея из Византии и пользуется другими важными преимуществами. Так вот, правитель и этой страны обещался воевать против Стефана и условия подтвердил клятвой. Тогда же и король алеманов Фриде-{261}рик, замечая, что царь сильно противодействует ему на Западе, вражду свою с римлянами заключил миром и условился с царем воевать против Стефана. Не отказывался от участия в этой войне и Эрик1*****, который, как уже не раз говорено, был женат на племяннице царя Феодоре. Кроме того, собиралось многочисленное войско из скифов и подвластных римлянам сербов; да и султан, в силу договоров, прислал вспоможение, так что отовсюду шли значительные отряды. Около этого времени добровольно пришел также к римлянам с детьми, женой и со всеми силами один из владетелей Тавроскифии, Владислав2******. Ему подарена была придунайская страна, которую царь прежде отдал пришедшему в Византию Васильку, сыну Георгия, занимавшему первое место между филархами Тавроскифии. Тогда же и венеты, возобновив с царем прежние договоры, обещали прислать римлянам для морских предприятий флот из ста трирем и при этом дали слово быть врагами и королю алеманов Фри-{262}дерику, и всем другим западным народам, если последние решатся на войну с римлянами. ______________ * 2 Кто был этот Примислав, трудно решить. История Древней России, которую Киннам называет Тавроскифией, между русскими князьями не представляет ни одного Примислава. ** 3 Ростислав, о котором здесь упоминает Киннам, мог быть князь смоленский, пока он владел еще великокняжеским престолом Киева. См.: Карамзин. Т. 2, гл. 13. *** 4 То есть князь галицкий, сын Владимирка. **** 5 Здесь, без сомнения, разумеется Киев. О древнем Киеве, его обширности и могуществе говорят Ditmarus. L. 7; Adamus Bremensis. с. 66; Нестор и его продолжатели. ***** 1 Эрик, или Генрих Лев, первый герцог Австрии, сперва женат был на Гертруде, дочери императора Лотария, а потом, по смерти первой жены, вступил в брак с Феодорой Комниной, сестрой кипрского тирана Иоанна. Carol du Fresne ad h. I. ****** 2 Неизвестно, о каком Владиславе говорит здесь Киннам. Соображая время, к которому относятся описываемые им события, под этими переселенцами из России в пределы Византийской империи надобно разуметь Всеславичей: Давида, Ростислава, Святослава и племянников их - Василька и Иоанна, которые изгнаны были из полоцкого княжества сыном Владимира Мономаха Мстиславом I. См.: Карамзин. Т. 2, гл. 8. 13. Вот что совершалось тогда на Западе. Между тем палестинский король Балдуин, женатый на племяннице царя, кончил свою жизнь. Так как он умер бездетным, то управление страной перешло к его брату3*, который, сделавшись правителем, стал через послов просить себе у царя в супружество римлянку и вместе хотел знать его мысли относительно Антиохии, потому что антиохийцы, будучи по природе вероломны, пришли в Палестину к Балдуину и добровольно вверили ему власть над собой и над своим городом. Но король, зная, что этот город подвластен царю, счел нужным, как сказано, сперва спросить его о нем. Царь отвечал ему: "Просьба о браке, так как тебе угодно заискивать наше благорасположение, будет в непродолжительном времени исполнена; что же касается до Антиохии, то она как издревле была данницей римлян, так и ныне подвластна нашей державе,- и ни ты, пока мы живы, ни кто другой не может управлять ею. А антиохийцы скоро получат от нашего величества возмездие за свою неверность римлянам и тогда почувствуют, кого дерзнули они оскорбить". Та-{263}ково было содержание письма. Потеряв надежду относительно Антиохии, король продолжал просить царя о браке и, получив в супружество одну из дочерей протосеваста, подтвердил клятвой все те условия, какие были у царя с его братом Балдуином. Еще не совсем приготовившись к предстоящей борьбе, а между тем опасаясь за город Зевгмин, стесненный до крайности осадой Стефана, царь, прежде чем мог открыть войну во всем ее объеме, послал туда значительный вспомогательный отряд под предводительством Михаила Гавры и Иосифа Вриенния, под которыми служили и другие знаменитые римляне, как-то: Иоанн, названный Ангелом, муж в войне опытный, и Иоанн Иса, родом перс, но получивший воспитание и образование римское. Даже, чтобы еще более помочь городу, приказано было отправить множество кораблей с войском и разными запасами. Эти корабли должны были войти в Дунай и доставить осажденным необходимое, пока в землю гуннов не прибудет со всей армией царь. Между тем гунны, стоя уже долго под стенами города и многократно пытавшись взять его, убедились, что предпринимают дело невозможное, потому что римские корабли, подплывая к приречной стороне города, доставляли осажденным весьма многое и, сверх того, принимая раненных в сражении, заменяли их другими - здоровыми. Посему, доколе не прибыло еще в землю гуннов войско под начальством Гавры и Вриенния, решились они тоже собрать флот, что-{264}бы, спустившись по реке, напасть на римские корабли и потом, потопив их, без труда победить врага. Некоторые между ними не одобряли этой попытки на том основании, что корабли их, по неудобной постройке и несоразмерной широте, не столь быстры на ходу, как римские. Несмотря, однако же, на то, они действительно спустились по реке. Тогда римляне, построившись в боевой порядок, встретили их на середине реки и стали осыпать стрелами, а те, не имея сил противостоять им, поворотили кормы - и корабли их. успевшие причалить к своему берегу, избежали опасности, один же из них, занятый военачальниками, попал в руки римлян и был сожжен искусственным огнем1**. Испытав и тут неудачу, гунны обратились теперь к другой мере: они склонили деньгами некоторых служивших Стефану гуннов и убедили их подмешать этому человеку яду2***, вследствие чего город был взят и весь Сирмий опять перешел во власть гуннов. Но находившиеся в городе римляне и сражавшиеся под начальством Стефана гунны остались неприкосновенными, так как под этим только условием они и сдали город. После сего гунны стали издеваться над Стефановым тру-{265}пом: сперва они даже не совершили над ним поминовения и никаких других обрядов, совершаемых над умершими, но выбросили его за городские ворота и оставили там без погребения; после уже, уступив голосу природы, перенесли тело в храм первомученика Стефана и там предали его земле. ______________ * 3 По смерти иерусалимского короля Балдуина III, умершего бездетным, взошел на престол брат его, граф ионнийский Амальрик, и, с разрешения апостольского престола расторгнув брак с дочерью эдесского графа Иосцелина Агнесой, женился на Марии Комниной, дочери протосеваста Иоанна Комнина. Это было в 1167 г. Will. Tyr. L. 20, с. 1 et 24. ** 1 Под именем искусственного огня Киннам разумеет, без сомнения, так называемый греческий огонь, о котором говорит Leo in Tact. с. 10, n. 6. *** 2 Об отравлении Стефана в Зевгмине говорят также Nicetas et Tworoczius и относят это событие к 1173 году, к 5 числу апреля. 14. Как скоро царь получил об этом известие, тотчас, несмотря на жестокую тогдашнюю болезнь царицы, со свойственным ему удивительным рвением устремился к войне и, прибыв в митрополию Иллирии Сардику, стал там собирать войско. Поднявшись отсюда в исходе июня, пришел он к Дунаю и, намереваясь переправиться через него, распорядился следующим образом. Все, что было лучшего в его армии по вооружению и воинским способностям, поставил он против гуннского города Храма, делая вид, что здесь имеет намерение совершить переправу; когда же увидел, что на противоположной стороне расположилось гуннское войско, вдруг на рассвете отплыл оттуда к Белграду. Таким образом, неприятели, чтобы противостать той и другой части римского войска, должны были разделиться. Впрочем, и римляне приступали к переправе слишком нерешительно. Заметив это, царь сел в лодку и, плывя впереди других,- на что он уже не раз отваживался,- перешел на противоположный берег, а за ним, пристыженная его решимостью, взошла на корабли и римская армия. Видя, что царь переправился, гунны расстроили свой {266} боевой порядок и отступили. В это время случилось, что царь, при вступлении на неприятельскую землю прыгнув далее чем следовало (ибо мелководье не позволяло притянуть корабль к берегу), повредил себе одну ногу и чувствовал себя худо; однако ж и тут не умерил он своей ревности, но целый день провел в трудах, стараясь отвести течение реки, пока поврежденная часть его ноги не стала пухнуть. Между тем защищавшие Зевгмин варвары, выйдя в великом множестве за его стены, готовились противостать римлянам; но как скоро увидели они царя, тотчас в беспорядке и смятении, перегоняя друг друга, побежали к городу и уже не смели показываться. Затем римляне стали приготовляться к приступу и на третий после того день принялись за дело. Сражаясь со стен, варвары наполняли воздух криками и ничего не выражавшими воплями, непрестанно бросали стрелы и в свою очередь сами были поражаемы ими. В этом прошел настоящий и следующий день; но ни римляне, ни гунны не сделали никакого успеха. Многие события во время этой осады возбуждали мое удивление, но отважность царя в сии дни была такова, что если бы я не был личным свидетелем тех событий, то с трудом поверил бы рассказу о них. Римляне построили деревянную башню и задумали идти посредством ее на город, чтобы вступить в рукопашный бой с бывшими на стенах варварами. Царь желал взойти на эту башню прежде других и говорил: "Римляне! {267} Вы представите величайшее из всех доказательство вашего ко мне благорасположения, если не помешаете мне взойти". Но его желание не исполнилось, потому что главные из окружавших его военачальников сильно воспротивились этому. Тогда, обойдя кругом стену, он высмотрел место, откуда удобнее всего было сделать нападение, и приказал опоясывавшие город довольно глубокие и широкие рвы наполнить, за неимением фашинника и хвороста, камнями, чтобы затем подкатить машины. Однако же для взятия города и этого было недостаточно. Гунны хотя и значительно пострадали от римских воинов, но еще громче прежнего пели песни и питали себя надеждой, что скоро придет к ним другое гуннское войско. 15. Когда дело находилось в таком состоянии, пришли римские соглядатаи и донесли о приближении к ним огромного войска, потому что заметили высоко поднявшуюся в воздухе пыль. Притом один из знатнейших гуннов, по имени Васак, перешедший на сторону римлян, утверждал, что король пэонский снаряжается невдалеке, что, кроме других многочисленных войск, он ведет с собой также скифов и тавроскифов и что, кроме того, с ним опять идет со всеми своими силами правитель чехов. Выслушав это, царь советуется со своими вельможами, как поступить в настоящих обстоятельствах. "Римляне! - сказал он.- Свойство настоящих обстоятельств требует не того только, чтобы иметь смелость, {268} но и того, чтобы к смелости не присоединить дел, ей несоответственных. Мне кажется, что имеющий и немного ума должен очень много думать об этом. Итак, если этот народ под благоприятным влиянием какой-то непонятной вышней судьбы восстал со страшной силой на Римское государство, то да не подумаем, будто для нас довольно и того, чтобы только вести войну на его земле. Мы должны всякому времени жертвовать чем следует и настоящим обстоятельствам отдавать то, чего они требуют; ибо я не думаю, чтобы одни и те же действия равно были приличны и счастливым, и несчастным. На этом основании Римскому государству, которое, конечно, не достигло еще древнего благосостояния, а только (с Божьей помощью) приведено нашей защитой в лучшее состояние, никак не поставится в бесчестие отступить перед гуннским королем, который, по рассказам, идет с многочисленным войском как из туземцев, так еще более из дружин, присланных ему союзниками. Посему теперь пусть каждый внимательно рассудит, как сохранить Римскому государству то и другое: и славу, которую оно уже приобрело, и силу, которую должно унести отсюда невредимой". Так говорил царь, и одни из бывших в совете римлян полагали, что следовало бы перенести лагерь на Саву и там окопаться, чтобы оттуда можно было безопаснее противостоять неприятелю, а другим это отнюдь не нравилось, напротив, казалось лучшим - оставить осаду города и со всеми силами идти на {269} приближающегося неприятеля. Но царь не одобрил ни того, ни другого совета: один осудил как голос трусости, а другой - как выражение неблагоразумия. "Если мы оставим осаду города,- говорил он,- то занятые его защитой гунны будут иметь возможность собрать большие, чем теперь, силы и достаточно снабдить их продовольствием". Итак, он приказал, чтобы слабейшие в войске и прислужники вооружились и остались у города под начальством нескольких не очень замечательных военачальников, а все остальные вместе с ним шли сражаться против других гуннов. Когда это мнение одержало верх, римляне готовились на следующий день выступить оттуда, но, не получив никаких верных известий, вооружились утром и сделали уже третий приступ к городу. Опять завязывается сражение: гунны со стен бросают в римское войско камни, стрелы и все что ни попало, а римляне более прежнего подкапывают основания и посредством метательных машин засыпают неприятелей камнями. С той и другой стороны слышны непрерывные ободрения и увещания, раздаются вопли и стоны и несется глухой шум. Заметив, что римляне колеблют основания, гунны решились сделать следующее. Внутри стены лежал камень огромной величины; подложив под него бревна и привязав к нему веревки, они старались втянуть его на деревянную предбашенную галерею, которая устроена была у них по протяжению стен, и хотели оттуда спустить его на римлян. Но лишь толь-{270}ко камень вкачен был в башню, как она, не выдержав его тяжести (потому что он был чрезвычайно велик), вдруг повалилась на землю со многими гуннами, так что ни один из них не избежал бедствия. Тут снова поднялся шум, и битва закипела еще сильнее. При этом рассказывают, как царь, заметив, что один из римлян непременно подвергался удару удачно пущенной стрелы, подбежал и, поставив над ним щит, сохранил его от стрел. 16. Наконец гунны, видя, что дело их находится в весьма затруднительном положении, послали просить царя, чтобы по сдаче ему города им позволено было выйти из него невредимыми. Но царь сказал, что не прежде сделает это, как тогда, когда Григорий и другие между ними жупаны явятся к нему с веревками на шеях, с необутыми ногами и с непокрытыми головами. Между тем как он посылал им ответ, римляне, еще более разгоряченные, взяли город. Когда же был он взят, Григорий и находившиеся с ним военачальники гуннов предстали перед царем с бесчестием и плачем, в упомянутом нами виде и в жалких одеждах. Царь до некоторой поры не удостаивал их и взгляда и уже позднее, по усиленному ходатайству Белы, отменил смертную казнь и отправил их в темницу. Между тем римляне, вступив в город, с великим ожесточением убивали там людей, будто баранов. Размышляя тогда о жизни человеческой, мне пришлось плакать,- каким {271} бедствиям произвольно подверг себя этот бедный род. Воины уносили сокровища, одежды, серебряные вещи; расхищалось всякое добро; каждый забирал даже и оружие неприятелей - оружие этих обнаженных и обезоруженных ратоборцев. Там найдена была и одна несчастная женщина со стрелой, вошедшей в заднюю часть тела. Как это случилось с нею, сейчас объясню. Упомянутая женщина, пока еще не был взят город, стояла на стене и сыпала золу1*. В это время, поднимая без всякого стыда платье, она отворачивалась и, показывая римскому войску заднюю часть тела, беспрерывно приговаривала какие-то пустые слова в намерении этим дьявольским колдовством связать римлян. Но один из воинов, пустив стрелу, попал бедной в то место, где природа образовала проход для извержения нечистот. Найден был также в грязной и мрачной темнице один злосчастный узник из римлян, заключенный по следующей причине. Гунны, взяв его в плен, принуждали, как искусного стрелка, бросать со стены стрелы в римлян. Он хотя не без умысла, однако же часто стрелял, только всякий раз невпопад. Заметив это, гунны многократно секли его и потом держали под караулом в темнице. Таким-то образом Зевгмин взят был и во второй раз. В то время много было и дру-{272}гих, которые совершили дела, достойные имени дел доблестных; не менее отличился и Андроник2** Дука. Так, видя, что римляне по лестнице взбираются на стену, он пришел к племяннику царя Андронику, под начальством которого служил, когда последний, возвратившись из Тавроскифии, получил от царя прощение, и просил его, чтобы и ему также дозволено было попытаться взойти на стену. Получив дозволение, Дука с великим рвением принялся за это. Некоторые из латинян, лезших позади, старались было, по соревнованию, опередить его, но он сильно спорил с ними и никак не хотел уступить своей чести. Тогда как это происходило, лестница нечаянно упала на землю и разлетелась, но Андроник снова возвратился к обычной своей смелости, ибо, видя, что некоторые опять взбираются по другой лестнице, рысью взбежал на нее и сам. Вот что здесь происходило. Между тем король Стефан, уверенный в безопасном состоянии Зевгмина,- ибо, кроме всего другого, он напоен был водой проведенного из Дуная канала, который прежде тянулся по городу под открытым небом, а потом, во время войны царя с этим самым Стефаном, протекал уже под землей,- не хотел верить, чтобы он мог быть так легко взят римлянами. Но когда царь, выступив отсюда, построил другую крепость и по-{273}селил в ней многих взятых из Сирмия гуннов, которые обыкновенно называют себя халисиями, а это, как я говорил, иноверцы, одного вероисповедания с персами,- тогда Стефан, получив уже подробное сведение о том, что случилось с Зевгмином, отправил к царю посольство из мужей знаменитых, в числе которых один имел власть епископа той страны, и соглашался возвратить римлянам как Сирмий, так и всю Далмацию. Послы допущены были пред лицо царя и, высказав ему все, что было им предписано, наконец стали просить его оставить свой гнев. Но он сперва отказывал и говорил им так: "Почтенные послы! Уступка была бы, конечно, весьма важная, если бы кто изволил отдать нам то, что мы уже отняли. Сирмий в наших руках, Зевгмин в нашей власти, Далмацией тоже владеем мы. Мы господа над всем тем, что вы нам теперь столь милостиво отдаете. Разве есть у вас другой Сирмий? Разве где-нибудь есть другой Зевгмин и другая Далмация, для отдачи которых вы пришли к нам? Если есть, покажите, чтобы мы тотчас протянули к ним свои руки и взяли их. Знаем, конечно, что не владеть нам спокойно и тем, что мы получили от вас, ибо действовать противозаконно для вас ничего не значит; однако же своей силой, при Божией помощи, надеемся как-нибудь удержать полученное. Если же все это - в нашей власти, то у вас не остается ничего, чем, по вашим словам, хотите вы одарить нас. Стало быть, какие же {274} условия? На чем помиримся?" Так сначала отвечал им царь, но потом, переменив тон речи, сказал: "Вы должны знать, что мы желаем примириться с вами безвозмездно, как с христианами; произнесите клятву". Так сказал Мануил, и посланные, подтвердив все клятвой, удалились к своим, а царь возвратился в Византию. ______________ * 1 Это был, вероятно, некоторый род колдовства - teфрauavteia или oпodouavteia, о чем см. Delrii I. 4. Disquis. magicar. quaestion. 17 sect. 1; потому что женщина сопровождала это приговорами. ** 2 Тот Андроник Фервин, который некогда управлял Киликией и раздражил Тероза. См. выше стр. 133-136. 17. Между тем Иоанн Дука, покорив Далмацию1*, управление ею, по предписанию царя, передал Никифору Халуфе, потому что царь еще прежде послал его туда с войском, чтобы он либо силою, либо посредством переговоров занял эту страну, по согласию гуннов предназначавшуюся в наследство Беле. Как скоро Дука, миновав Сербию, вступил в Далмацию, вся власть над ней в короткое время перешла большей частью к царю. В то же время покорился римлянам Трагурион2** и Севеник3***; - {275} затем Спалаф4**** и народ какцикийский5*****, со знаменитым городом Диоклеей, который построен римским царем Диоклитианом6******, Кардон7*******, Острумбица8********, Салона9********* и все другие города, лежащие в Далмации,- числом пятьдесят семь. Итак, дела в Далмации шли успешно. Царь возвратился, как мы говорили, в Византию и шел с триумфом от самой крепости до великого храма Софии, где, принеся благодарение Богу и одарив священнослужителей золотом, которое римляне собрали в Сирмии, успокоился во дворце. Но я едва было не забыл сказать, что для этого триумфа колесница, на {276} которой надлежало ехать царю, сделана была из цельного золота. Впрочем, он не сел на нее - частью потому, что боялся показаться высокомерным, а частью и потому, что везшие двухместную колесницу лошади были запряжены в первый раз и, то и дело пугаясь, чуть было не опрокинули ее. Но не прошло еще довольно времени, как он узнал о новых попытках сербов и пэонян и спешил предупредить их нашествие. А те, как скоро услышали о его приближении, тотчас остановили свое движение и продолжали ненарушимо хранить договор. ______________ * 1 Приморская Далмация, которую называют также Белой Кроацией, имела своих правителей, или топархов, и столицей их была Салона - место рождения Диоклитиана Августа. Не говоря о прежних правителях этой страны, считаем нужным заметить, что в описываемый здесь период Далмациею управлял Золомир, или Зюльмир, о котором упоминает папа Григорий VII. Он женат был на дочери венгерского короля Белы I, сестре Гейзы II и Владислава, и, не оставив детей, завещал Далмацию своей жене, а она передала ее в наследство брату Владиславу. На этом венгерские короли основывали свои права на Далмацию и Кроацию. По этой же причине гунны назначали сии области в наследство зятю Мануила Беле, или Алексею. ** 2 Небольшой остров у берегов Далмации, с городом того же имени. Славяне называют его Трогиром. Hoff. Lex. *** 3 Город Далмации при заливе Адриатического моря, с крепким замком. Hoff. Lex. **** 4 Сильная крепость в Далмации на берегу Адриатического моря, недалеко от древней Салоны, или нынешней Тузлы, по-славянски Сплит. Hoff. Lex. ***** 5 Народом какцикийским Киннам называет, по всей вероятности, одну из кроатских триб, которых Люций считает двенадцать. Hist. Dalmat. L. 4, с. 46. ****** 6 Диоклеей называется целая область Далмации (Сербии). Бывший в ней главный город Диоклея, как говорит Константин Порфирородный, основан Диоклетианом; у Птоломея называется он Doclea, а сербы прозвали его Дуклей. Дукля оставалась городом знаменитым до самого вторжения турков; он лежит при впадении Зеты в Мораву. Из развалин его, по сию пору называемых Дуклян-град, образовалось нынешнее местечко Подгорица. Шафарик. Т. II. Кн. 1. стр. 450. ******* 7 Кардон у Киннама есть то же, что Скидар, во время римлян Скодра, а ныне Скадр, город при слиянии Бояны и Дримца, столица сербского короля Вълкана (1089-1105. Шафарик. Т. II. Кн 1. стр. 452). ******** 8 Острумбица ныне - Островица. Carol. du Fresne ad h. I. ********* 9 Древняя столица далматских правителей Салона, ныне Солина, по-турецки Тузла, лежит на реке Яле,- город весьма древний, упоминаемый уже Птоломеем (Sallis). Шафарик Др. Т. II. Кн. 1. стр. 430. Книга 6 1. По возвращении Андроника1*0 из Тавроскифии, как было сказано, царь не только удостоил его дружбы, но и, щедро одарив золотом, послал в Киликию, чтобы он привел в порядок тамошние дела; а для ведения больших расходов предоставил в его пользу сбор податей с Кипра. Впрочем, Андроник на {277} назначенном ему месте пробыл недолго и сперва обручился с родной сестрой Августы, Филиппой, хотя наш закон1**1 не допускал этого; потом, оставив ее без всякой причины и взяв с собой большие суммы царских денег, собранных им в виде податей с Киликии и Кипра, отправился в Палестину. Встретившись там с дочерью севастократора Исаака, которая, как сказано, была замужем за Балдуином, а когда он умер и власть его перешла к брату, жила вдовствующей в городе Аке; он часто бывал у этой вдовы, как родственницы, и вступал с ней в какие-то тайные совещания. Простираясь же далее, воспламенился к ней беззаконной и нечестивой любовью и, заведя с ней связь, взял ее и уехал в землю сарацинов, где впоследствии имел от нее детей. Затем, обойдя многие иноземные страны, проник он в восточную часть земли иберийской, а оттуда спустя немного времени опять пришел с женой к персам, и, из Персии делая частые набеги на римские пределы, этот злодей поработил множество людей и военную добычу передавал персам, за что Церковь и предала его анафеме. ______________ * 10 О возвращении Андроника и о родстве его с Мануилом см. Nicet. L. 4, n. 4, 5. Will. Tyr. L. 20, с. 2; также табл. Комниных. ** 11 Матфей, монах (Quaest matrimonial. L. 8 juris graeco-rom. p. 482), говорит, что у греков вступление в брак с родственницами возбранялось до пятого колена. См. Pachymer. L. 6, с. 6. 2. Около этого времени в Византии произошел спор о славе Христовой по следующему случаю. Был некто Димитрий1*, родом рим-{278}лянин, но происходивший из азийской деревни Лампы. Мало, думаю, знаком он был с энциклическим образованием и светскими науками, зато прилежно занимался божественными догматами и свою о них говорливость всегда простирал до бесконечности. Часто отправляемый в качестве посла на Запад и к народам Италии, он возвращался оттуда с сильным нравственным насморком2**, начинал говорить много нелепого и не переставал исследовать божественную природу,дело, никому другому не дозволенное, кроме учителей и лучших иереев да царей ради их достоинства. Наконец, возвратившись из земли алеманов, он стал уже открыто склонять народ к иномыслию и однажды заговорил о том же, беседуя с царем. Тут царь спросил его3***, в чем состоит это учение,- и он тотчас изложил все его содержание. Дело вот в чем. "Люди дерзают говорить,- начал Димитрий,- что один и тот же - и меньше, и равен рождающему Его Богу".- "Так что же? - сказал царь. - Разве мы не говорим, что один и тот же есть и Бог, и человек?" - "Да",- отвечал он. А царь продолжал: "Так вот, как человека мы признаем Его меньшим, а {279} как Бога - равным. То же самое говорит и Спаситель; в одном месте Он сказал: Отец мой болий мене есть. И если этого нельзя приписать той и другой природе,- что было бы крайне нелепо,- то приведенное изречение необходимо приложить ко второй (человеческой), ибо не прилагать его ни к которой - безумно. Следовательно, люди говорят об этом хорошо, сколько понимает наше величество".- "Нет, они явно заблуждают",сказал опять Димитрий. Этим тогда и заключился разговор. Потом, спустя немного времени, Димитрий изложил свои мнения даже в книге и представил ее царю. Тогда царь сказал ему: "Если можно скрыть эту книгу под землей, то немедленно закопай ее, чтобы не сделаться тебе виновником погибели многих. Ведь мне надобно крепко держаться высказанного мною учения; да, я думаю, и не легко кому-нибудь отклонить меня от него". Но тот сделался еще дерзновеннее и показывал свое сочинение как частно, так и в собраниях, даже вошел в сношение со многими архиереями и некоторыми левитами, которых мы называем диаконами. Найдя же себе много единомышленников, он стал еще открытее восставать и нападать на тех, которые принимали слово "меньше". Через это спор обобщался и чрезвычайно усиливался, так что тогда не было никого, кто не говорил бы и не делал исследований по этому предмету, к какой бы стороне ни принадлежал. Узнав об этом и принимаясь за дело с осторожностью, царь медлил и отказы-{280}вался передать его на общее обсуждение. Видя же, что почти все склоняются на мнение Димитрия, начал он призывать к себе состязателей то по одному, то по два, то более и, рассматривая с ними предмет спора, многих из них, не могших противоречить ему, убедил в противном мнении, потому что хотя и не получил диалектического образования, зато природной проницательностью и глубиною понимания превосходил всех вообще людей, живших в наше время. И никто не отрицал в нем этого,- не только из тех, которые были в близком к нему отношении (ибо таких можно было бы подозревать в лести), но и из людей, ему неизвестных. Если он принимался объяснять что-нибудь, то раскрывал дело с чрезвычайным искусством, ясностью и простотой выражения, из какой бы части философии ни взят был вопрос: из естественных ли наук, или из богословских, или даже из чего другого; потому что слушал и божественное, и светское учение, мог много говорить и о Марсе и Меркурии, хотя почти никогда не отрывался от воинских занятий. Итак, благодаря природным способностям, о которых мы говорили, царь склонил к своему мнению многих, с кем сходился, тогда как прежде не было никого, кто бы не принадлежал к противной ему партии, кроме Луки, управлявшего тогда церковными делами, который, впрочем, еще не отваживался открыто высказывать свои мысли, и еще не более шести диаконов. Все же другие, видя, что после до-{281}машнего разговора с царем многие покидают их сторону, думали, что на этих домашних беседах они привлечены к нему гибкостью его суждения и изворотливостью языка, и стояли в своем убеждении, так что никто из них наедине и тайно не приходил к единомыслию с царем. "Ведь если не теперь,- говорили они,- то после смерти,- там непременно будет он предан анафеме" и делали собрания то в собственных домах, то в домах некоторых знатных лиц. Не зная еще всего этого, царь однажды призвал к себе частно епископа Новых Патр Евфимия1**** и, желая заняться с ним делом о славе Христовой, стал спрашивать его. Но тот сжал губы и стоял молча. Когда же царь спросил о причине молчания, он вдруг заговорил и высказал все дело. Раздраженный этим, царь - чего прежде с ним не бывало (ибо что ни делал он, все делал спокойно и без запальчивости), грозил столкнуть его с высоты, если, извращая здравое мнение о Боге, они будут приписывать это Богу. "Но чтобы вам узнать,- сказал он, изменив голос,- каковы вы и как, рассуждая неправо о Боге, оскорбляете и меня (я удерживаюсь от обиды, боясь правое мнение уронить наказанием за личное мне оскорбление; ибо уравнение добрых дел с худыми может отожествить и самые мысли, из которых происходят те и другие), воору-{282}житесь и постарайтесь сразиться со мной одним, выступающим против всех вас,- сразитесь не силой рук, а действенностью слова. Мне ненавистна победа над побежденным, свидетель - теперешнее дело: самым явным образом оскорбляемый, я, как видишь, удерживаюсь от мщения. Скажу еще: вам не следовало рассеивать это по углам; да кто и принуждал вас? Или кто отнимал у вас свободу? Изгонялось ли когда-нибудь ваше слово от моего престола? Какую пользу извлеку я сам из того, что стану защищать уродливое учение? Итак, чтобы не уронить своей чести в словесных исследованиях, что испытали уже многие из вас (впрочем, я никогда ничего такого не высказывал), мне, без сомнения, остается не предавать моих убеждений о Боге. Впрочем, если бы кто взялся изменить мои мысли, говоря согласно со Священным Писанием, я нисколько не постыдился бы последовать ему. Одно только будем иметь в виду - не оскорблять Бога; за Него я готов тысячекратно терпеть оскорбления. Так говорил царь и потом, спустя несколько дней принеся значительное количество книг, в которых раскрывался спорный вопрос, передал дело на общее исследование. Тогда всякий раз многие оставляли противную сторону, пока во мнении с другими патриархами не сошлись все и не согласились, что царь лучше понимает смысл Священного Писания, а Луку открыто оскорбляли, подвергали насмешкам и кричали, что его следует низвергнуть с престола, по-{283}лагая, что он управляет делами неискусно; ибо признавались, что если побеждены они мнением Луки и возвратились к истинному учению веры, то потому, что приняли мнение царя; иные же при этом возводили на него и другие вины. За такие пристрастные отзывы их о Луке осуждал их, думаю, и царь, когда сказал: "Это дело пусть будет до времени отложено; прежде окончим настоящее, а потом рассмотрим и то и сделаем надлежащее заключение". Отраженные этим, они утвердили определение, которое подписал и сам царь, и наконец, вырезав его на камне, поместили в храме Софии с левой стороны от входа. Так кончилось исследование. Что касается до меня, то относительно подобных предметов я всегда был того мнения, что человек никак не должен подвергать исследованию естество Божие. Скажу еще о том, что нахожу удивительного в самодержце. Однажды, когда он участвовал в исследовании спорного предмета (а исследование его продолжалось около шести лет), явился в собрание один из придворных чинов и донес ему на ухо, что царица выкинула и что выкидыш - мужского пола. Но он, нимало не изменившись в лице, продолжал сидеть и внимательно слушал, что говорилось; по окончании же рассуждений того дня встал и, упав к ногам иереев, говорил: "Святые отцы! Сейчас пришло ко мне известие с женской половины, что выкинут младенец мужского пола - величайшая моя надежда; прошу вашу святость, вознесите {284} молитву к Богу, вознесите, умоляю вас. Если я не право подвизался в этой священной борьбе, то да не созреет и после мое семя того или другого пола, пусть не сбудутся мои надежды; а когда мой образ мыслей благоугоден Богу надежда моя исполнится не в продолжительном времени". Сказав это, он поднялся с земли; а иереи, приклонив колена, со слезами призывали Бога и потом разошлись. Прошло немного времени, и у царя родился сын1***** - образ Харит, цвет природы. Но каков он собой, будет описано в своем месте. Этим и закончилось исследование упомянутого предмета. Лука, так как обвинители не представили ничего достойного внимания, опять остался на престоле. Напротив, предстоятель Корциры Иоанн и один из монахов, по имени Ириник, упорно державшиеся прежнего мнения, преданы анафеме, а иные исключены из церковных каталогов. ______________ * 1 Об этом рассказывают также Nicetas. L. 7, с. 6. Leo Allatius de Eccl. Occident. et Orient. perp. Cons. L. 2, с. 12, n. 4. ** 2 Из слов Киннама видно, что арианство, многовековой борьбой великих учителей Церкви подавленное на Востоке, не уничтожилось совершенно, но проникло на Запад и, распространяясь там в частных мнениях и путями частной жизни, впоследствии возродилось между протестантами. *** 3 Мануил, и по свидетельству Никиты, отличался богословскими познаниями и в суждении о предметах сего рода обнаруживал глубокомыслие и остроумие. Сравн. Carol. du Fresne ad h. I. **** 1 О том, что епископ Новых Патр Евфимий присутствовал на Соборе, созванном в 1166 году против Димитрия Лампского, можно читать у Алляция. ***** 1 Это был сын Алексей. Рождение его Алберик относит к 1166 году; а по Кодину (de Orig. Ср.), он родился 10 сентября 1170 года. 3. Между тем король гуннов опять нарушил договор и послал с большим войском одного из бывших при нем знатных лиц, Дионисия, человека, доказавшего свою опытность во многих войнах, приказав ему снова занять Сирмий. Извещенные об этом, римские вожди составили по сему случаю совет. Совещания происходили, но не принесли пользы римлянам, потому что совещавшиеся имели {285} в виду только обмануть друг друга. Главными из них были два Михаила: один назывался также и Гавром и был дуксом той страны, а другой - Врана, командовал собственно войском. Оба они были весьма воинственны, но Врана превосходил первого. Согласившись наконец напасть на Дионисия ночью, они поднялись и со всем войском двинулись вперед; но прибыв туда, где Дионисий стоял лагерем, и найдя лагерь совершенно оставленным, начали робеть, ибо если что может потрясти душу воина, так это пустынное место и непривычное пребывание на неприятельской земле. Тем не менее, однако же, они продолжали отыскивать след неприятелей и, быть может, сделали бы что-нибудь, если бы раньше напали на гуннов. Но так как тогда уже рассвело, то гунны, приметив римлян, начали вгонять в лагерь лошадей (ибо они были на пастбище), и каждый, сев на свою, по обыкновению, всегда стоявшую у палатки, построились в фалангу; потом, видя, что римляне несутся в большом беспорядке (ибо многие из них действительно рассеялись, устремившись на гуннов, когда они загоняли в лагерь лошадей), напали на них и, обратив в бегство, успели прогнать их до самой римской фаланги, которая шла позади. Испуганные этим, римляне начали отступать и потом побежали изо всех сил, полагая, что нападавших гораздо больше, чем сколько видели их. В подобных обстоятельствах весьма немногие люди способны видеть истину и рассуждать. Но {286} тогда как все поспешно разбегались, на месте оставались еще несколько времени оба вождя со знаменами и с немногими из своей свиты, полагая, что некоторые римляне тоже остановятся. Видя же, что никто ниоткуда к ним не присоединяется, они и сами наконец дали тыл. Врана, по крайней мере, однажды обратился назад и поразил копьем одного из неприятелей, а другой бежал не озираясь. Тогда прояснилась причина, по которой они прежде ссорились в совете. Снова догнав бежавшего Гавру, Врана стал сильно смеяться над ним и, забавляясь на его счет, сказал: "Был ли ты тут, севаст, как я еще однажды стал против неприятелей и пустил в них копье?" и на утвердительный ответ последнего примолвил: "А тебя, клянусь головой2* царя, я видел только бегущим". Так-то, из нынешних римлян никто ничего не делает ради пользы общей; всякий принимает на себя труды, чтобы только самому показаться человеком хорошим и доблестным. Преследуя бегущих, гунны убили не очень многих, немногих также и взяли в плен, потому что и сами были в страхе. Об {287} этом можно заключить из того, что один гуннский пехотный полк добежал до самого Зевгмина, не подвергшись ни разу нападению со стороны римлян,- так осмотрительно шли они. При этом Дионисий, чтобы придать более важности своему подвигу, собрал немногие тела павших и набросал на них как можно более земли, полагая, что по величине кургана будут заключать о числе убитых. Между тем как все это происходило, царь пришел в негодование и хотел опять сам идти в землю гуннов с намерением особенно дать врагам почувствовать силу римлян. С этой целью он послал к Дунаю Алексея, обрученного тогда с его дочерью, и вверил ему многочисленное войско, которым Алексей командовал как протостратор и теперь должен был показать вид гуннам, что хочет напасть на них опять из прежних обыкновенных военных пунктов. С этой также целью он приказал Льву, по прозванью Ватаца, зайти с другой стороны и, ведя другое, тоже значительное войско, вместе с дружиной валахов, которые почитали себя древнейшими выходцами из Италии1**, вторгнуться в зем-{288}лю гуннов из мест, лежащих у так называемого Евксинского Понта, откуда никто никогда, с первых веков, не нападал на них. Итак, Алексей с одним римским войском пришел к Дунаю и, как бы готовясь здесь к переправе, навел на гуннов страх; а Ватаца вторгся в гуннскую землю из указанных мест и, беспощадно опустошая и разрушая все попадавшееся, умертвил множество людей и не меньше взял их в плен; кроме того, пригнал оттуда целые табуны лошадей и других животных и возвратился к царю. Но царь. желая нанести врагам и вторичный удар, опять выслал против них войско и приказал напасть с горных возвышенностей на принадлежащую гуннам Тавроскифию. Этим войском предводительствовали Андроник Лампарда, Никифор Петралифа и некоторые другие. Но над всеми был поставлен Иоанн Дука, о котором я уже много раз упоминал. Они, в непродолжительное время совершив путь на пространстве нескольких десятков миль, по местам непроходимым и странам безлюдным, вторглись в землю гуннов и, нападая на мно-{289}гие весьма многолюдные деревни, захватили большое количество добычи, умертвили много народа, а еще больше взяли в плен. Собираясь же удалиться оттуда, водрузили там медный крест и сделали на нем следующую надпись: ______________ * 2 По свидетельству Ксифилина, римский сенат, когда убит был Сеян, сделал постановление вперед клясться только именем императора - unte toc рkovc п' ллov tivoc, плv tov vtokрatoрoc пoioфai. С того времени вошли в обычай формулы клятвы: per fortunam, per genium, per salutem principis. Впоследствии головой царя клялись и христиане. Synod Chalcedon. Can. 30. T ec tv keфaлv tov Baoiлewc, ic tv ikeiav owtnрiav uooai tiva. Palladius in Hist. Lausiaca, с. 2. de S. Potamiana: d фinoi фwvv, iпovoa, tv keфaлv tov Baoiлewc oov, v o фoB etc. ** 1 Мнение о происхождении валахов из Италии весьма древне. Говорили даже, что они получили свое имя от какого-то Флакка. Вот что пишет папа Пий II: Postremo romanis armis subacti ac deleti sunt, et colonia Romanorum, quae duces coerceret, eo deducta duce quodam Flacco, a quo Flaccia nuncupata. Exin longo temporis tractu corrupto, ut fit, vocabulo, Ualachia dicta, et pro Flacciis Ualachi appellati. Впоследствии, опираясь на это мнение о происхождении валахов, папа Иннокентий III льстиво писал валахскому правителю Иоанникию и убеждал его присоединиться к Латинской Церкви. Epist. L. 2. То же мнение подтверждает и Georgius а Reychersdorff Transylvanus (Chronographia Moldaviae), основываясь на близости валахского языка к латинскому. Исследователь славянских древностей Шафарик (т. 1, кн. 1, стр. 390) весьма основательно доказывает, что валахи были кельтского или галльского происхождения и в незапамятные времена обитали в Северной Италии, а позднее перешли к Дунаю и изгнали отсюда славян. Здесь некогда многочисленные роды паннонского племени Уничтожены грозным Марсом и рукой Авзониев, Когда Римом правил славный божественный Мануил Честь и хвала державных Комнинов. 4. В то самое время, как это происходило, прибыл в Сардику австрийский герцог Эрик (Генрих) с женой своей, племянницей царя, Феодорой2*. Цель приезда была примирить с царем короля алеманов Фридерика и просить его о прекращении войны с гуннами. Фридерик, как я уже говорил в прежних книгах, от противодействия ему царя едва не лишился власти над Римом, когда римский архиерей согласился восстановить древний обычай; испытал также много и других неприятностей, когда царь стал способствовать к восстанию против него тамошних народов. Посему еще несколько прежде, находясь в затруднительных обстоятельствах и желая привлечь на свою сторону царя, он отправил к нему посольство и, прося его дружбы, обещался, как сказано, идти вместе с ним против гуннов. Но как {290} скоро переговоры царя с папой о власти над Римом рушились, оттого что царь домогался, чтобы престол царства Римского опять оставался в Византии, а папа не соглашался на то и требовал1**, чтобы он царствовал в Риме,- ободренный этим, Фридерик опять обнаружил неприязненное расположение и, решившись вторгнуться в римскую землю, с каким-то варварским безумием начал даже делить ее между своими. Но так как от противодействий царя он не мог успеть в своем намерении, то задумал составить посольство из Эрика и Владиграца, стараясь под видом дружбы отклонить царя от враждебных против него намерений, а сам между тем готовился, при благоприятных обстоятельствах, вступить в войну с римлянами. Однако же царь понял дело и, приняв Эрика благосклонно, по его просьбе склонился на перемирие с гуннами, а касательно Фридерика не сделал ничего окончательно. На возвратном пути домой Эрик прибыл в Пэонию и убедил Стефана, прогнав от себя тавроскифянку, взять в супружество девицу2***, дочь {291} его. Спустя немного времени гунны задумали снова отнять Далмацию. Посему в эту страну вступило войско и сам военачальник, имеющий у них сан жупана (жупан у того народа есть имя правителя, занимающего первое место после короля). Но тогдашней войной гунны не могли ничего достигнуть и, захватив одного Халуфу, удалились. Как это случилось с Никифором, сейчас расскажу. Узнав о прибытии в страну гуннского войска, он вышел из Спалафы с немногими воинами своего отряда; но когда совершал путь, следовавшие за ним понемногу уходили и сделали этого человека легкой добычей неприятелей, которые окружили его и, несмотря на мужественную его оборону, взяли в плен. ______________ * 2 См. выше. ** 1 О том, что этот договор действительно был, можно заключать из жалоб Фридерика в Вормациенском конвенте, где, как пишет папист монах Готфрид под 1172 г., Fredericum conquestum de illis, qui partibus favebant Rolandi, quod coronam Romani imperii Graeco imponere vellet. См. Ioann. Palaeonidorum in Uita S. Cyrill. Carmelitae n. 1. *** 2 Об этом факте хронографы говорят не одинаково. Писатель австрийской хроники супругой Стефана почитает дочь австрийского герцога Генриха Агнесу и вступление его в брак с ней относит к 1165 году, следовательно несколько раньше того времени, к которому относит это дело Киннам. А Amoldus Lubecensis супругу Стефана называет не дочерью, а вдовевшей после первого мужа сестрой Генриха. Carol. du Fresne ad h. I. 5. Узнав об этом, царь прибыл в Византию и думал весной выступить против гуннов с бoльшими против прежнего средствами, но не мог прибыть туда в благоприятное для военных действий время, потому что одно обстоятельство помешало ему; а в чем оно состояло, видно будет из следующего рассказа. Когда прошла зима и рассеялись туманы, царь предался одному умному гимнастическому упражнению, издавна бывшему в обычае у царей и царских детей. Оно состоит вот в чем: несколько юношей, разделившись между собой поровну, берут сделанный из кожи шар вели-{292}чиной в яблоко и бросают его на какое-нибудь высокое место, которого высота была бы, разумеется, применена к их силам. К этому шару, как бы к награде, лежащей среди двух спорящих сторон, бегут они изо всех сил, перегоняя друг друга, и каждый держит в правой руке палочку длины посредственной, оканчивающуюся крутым широким крючком, которого середина перехватывается несколькими от времени высохшими струнами, сплетенными между собой наподобие сети. Этими палочками каждая сторона старается прежде другой угнать тот шар к своей цели, которая заранее бывает назначена, потому что чьей цели ускоряемый палочками шар достигнет, на той стороне остается и победа. Эта игра слишком отважна и опасна. Упражняющемуся в ней необходимо постоянно наклоняться и сгибаться, быстро делать круговые повороты на лошади, совершать все рода бега и производить столько различных движений, сколько случится сделать их шару. Так вот в чем состояла игра. Тогда как царь в этой игре делал страшные повороты, случилось, что под ним всем телом упала на землю лошадь. Лежа внизу под лошадью, он долго бился и напрягал силы, чтобы подняться, но, не могши оттолкнуть лошадь, которая, как я сказал, налегла на него всем телом, опасно повредил себе бедро и руку от нажавшегося седла. Впрочем, он столь мужественно переносил это, что, хотя смертельно страдал, однакож, когда многие окружили его, {293} проворно встал, снова вскочил на коня и некоторое время без труда скакал взад и вперед, пока не почувствовал еще сильнейшей боли и не слег в постель. Тут болезнь так одолела его, что от приключившегося с ним обморока он на следующий день не помнил ничего, что вчера говорилось или делалось. Так это было. Впрочем, через два дня ему сделалось легче и он отправился в Апамею; но, вероятно, от какого-нибудь усилия во время пути опухоль снова явилась и стала часто беспокоить его боль. Потом, проведя пасхальные дни в городе Силиврии и почувствовав себя лучше, он отправился в Филиппы. Здесь говорил он с прибывшими из Пэонии послами и, видя, что они не предлагают ничего здравого, а только всячески пытаются достигнуть перемирия и прекращения войны, отослал их ни с чем и отправил с ними к пэонянам одного римлянина, который должен был вытребовать Халуфу, если же они не исполнят этого, тотчас же грозил им, что царь и римская армия опять явятся, а сам, прибыв в Сардику, стал набирать там войско. 6. Во время пребывания царя в Сардике случилось следующее. Алексей1*, исполнявший тогда, как я многократно говорил, должность протостратора, давно уже замышлял измену, а те-{294}перь, явно обличенный в этом, принял пострижение, поступил в число монахов в один из нагорных монастырей, каковых весьма много при реке Стримоне, на горе Папикии, и, прожив там довольно времени, скончался. Скажем же, отчего и по какой причине этот человек дошел до такого состояния. В прежнее время он был послан в Киликию и назначен от царя полновластным распорядителем происходившей там войны. На пути туда он нарочито заезжал в Иконию к султану, вошел с ним в дружбу и много рассуждал относительно тирании; потом, получив от него и взаимно вручив ему грамоты, в которых изложены были заключенные между ними условия, отправился в Киликию. Впоследствии, возвратившись в Византию и желая однажды украсить картинами один из своих загородных домов, он не представил на них ни древних греческих деяний, ни подвигов царя на войне и охоте, как это было в особенном обычае у знатных людей, ибо царю случалось бороться со столькими зверями и нападать на таких из них по природе, с какими, слышали мы, не случалось встречаться никому из живших когда-либо людей. Чтобы не потерять из виду исторической нити, я представлю только один случай. Было это уже около зимнего поворота солнца; снегу выпало на землю столько, что им покрылись почти все ложбины и горные ущелья; от непомерной стужи едва не замерзали тела; звери, не находя места, где укрыться, покидали тру-{295}щобы и толпами бродили по снегу; стаи птиц не в состоянии были пользоваться крыльями (ибо лед сковывал их, будто узами, подобно тому, как схватывает их липкая палочка птицеловов), и они становились пешеходными вместо пернатых и делались готовой добычей зверей и людей. В это время царь выехал охотиться в одну из восточных областей, называемую Даматрис. Когда он занимался этим, вдруг встречается с ним огромной величины зверь, однако же не лев, потому что назвать его так не дозволяла барсовая кожа, а назвать барсом не допускала величина его и сходство со львом. Итак, это была какая-то двойная, свойственная тому и другому порода,- барс во льве и лев в барсе, какое-то странное смешение свойств: благородства со зверством, гнева с жестокостью,- вообще все, сродное обоим, но взятое вместе. Таков был этот зверь. Большая часть царской свиты при виде его разбежалась, потому что для многих невыносимо было даже смотреть на него; и когда зверь находился уже близко, не нашлось никого, кто бы сошелся с ним. Но царь, тогда как разбежались все, извлекши висевший у него меч, бросился поразить зверя и, нанеся ему удар, рассек его с головы до самой груди. Таков-то был царь на охоте. Так Алексей (возвращаюсь к тому, от чего сделал отступление), оставив эти подвиги царя, - ребенок,- изобразил деяния султана: что следовало хранить во мраке, то в своих домах он живописно выставил напо-{296}каз. Узнав о том, царь в частных, многократно бывавших с ним беседах уговаривал его оставить эти затеи. Но он по-прежнему упорно держался своего намерения да и, кроме того, нередко призывал к себе одного латинянина, чародея, весьма сведущего в демонских делах, входил с ним в самые искренние беседы и сообщал ему о тайных своих намерениях, например о том, как бы сделать царя навсегда бездетным; с этой целью брал он у того злодея много лекарств и не переставал, несчастный, заниматься подобными делами. За это царь начал опять порицать его и обличал в сумасшествии. Но он, показывая вид, что раскаялся, продолжал быть тем же, чем был, и спустя некоторое время снова принимал у себя упомянутого волшебника и открывал ему прежние свои замыслы. Сошедшись однажды с Константином Дукой, который тоже был женат на племяннице царя, Алексей сказал ему: "Любезнейший! Если тебе угодно будет прийти к одной с нами мысли, то знай, что никто не одолеет нас". Но это было сказано им еще не очень открыто; другое обнаружилось гораздо яснее. Некогда Кассиан заметил, что Алексей, воюя вместе с Белой в гуннской земле, более надлежащего уклоняется от сражения с гуннами и, придя к нему, старался возбудить в нем решимость сразиться. Но Алексей, отведя Кассиана в сторону, сказал: "Ты спрашиваешь, для чего я часто удерживаюсь от сражений? Это потому что мне {297} очень жаль человеческого рода". Когда же Кассиан что-то возразил против его слов, тот отвечал: "Царь непредусмотрительно приказал мне с решительностью вводить римлян во все, какие представятся, сражения,- конечно, для истребления их. Впрочем, ты молчи об этом - и будешь мне другом". Так говорил Алексей, а Кассиан передал его слова царю. Но это было прежде. А случившееся в последнее время состояло в следующем. К римлянам пришла на помощь дружина скифов и сначала много толковала об условиях, а потом согласилась помогать римлянам. Но протостратор, тайно поговорив со скифами, расположил их приманкой денег притвориться, будто они возвращаются в отечественные жилища, а когда наступит полночь, напасть в большом числе на палатку царя и приняться за дело. Так было предложено и положено. Но один молодой невольник из числа служителей при царской палатке, узнав о заговоре, тотчас пришел к евнуху Фоме, который в то время был самым преданным царю человеком, и открыл ему замысел; а Фома передал все это царю и представил ему потом самого невольника. Однакож царь не хотел еще верить доносу, пока не увидел, что скифы утром начали удаляться без всякой причины. Впрочем, он успел удержать их обещаниями; что же касается до Алексея, то были посланы люди схватить его, и несчастный скоро сделался узником. Потом, через несколько времени, по повелению царя явились к нему {298} сановники: Иоанн Дука и Михаил, бывший тогда логофетом; кроме них тут же были и евнух Фома, и Никифор, один из судей Вилы1**, по прозванию Каспакс. Эти лица представили Алексею три обвинения и приказали ему, если может, защищаться против каждого из них. Но Алексей, выслушав обвинителей, признал себя виновным во всем и просил только, чтобы ему дозволено было сначала остричь волосы и приобщиться божественных Тайн; а потом пусть суд определяет что угодно. Тронутый этим, царь постриг его в монахи. ______________ * 1 Алексей Аксух (см. таблицу Комниных), по свидетельству Никиты (L. 4, n. 6), отличался прекрасными свойствами души и тела, но не мог избежать клеветы ненавистников и сделался их жертвою. ** 1 В каталоге должностей константинопольского двора должность судьи Вилы, kрitc tov Вnлov, значится под пятьдесят четвертым номером. Tom. 1 Juris Graeco-rom. p. 285. Этот суд в одно и то же время состоял из многих членов. Nicet. in Alexio Man. F. n. 17, 18. Andron. L. 2, n. 9. in Isaacio L. 2, n. 6. in Alex. L. 1, n. 2. В надписи к "Истории" Никифора значится, что он и сам был член этого суда. 7. Так закончилась здесь судьба Алексея. Между тем царь, узнав о вступлении гуннского войска в Сирмию, послал туда силы, которыми предводительствовал, кроме других римских военачальников, и царский племянник Андроник, по прозванию Контостефан, поставленный от царя полновластным распорядителем этой войны. Ему, будто на картине, начертан был план, как построиться в бой и где расположить свою армию. Но Андроник, перешедши Саву и находясь недалеко от гуннского лагеря, сделал следующее: он не счел полезным посылать в неприятельский лагерь соглядатаев {299} и лазутчиков, как это обыкновенно водится, а приказал нескольким римлянам выйти за лагерь и постараться, схватив кого-нибудь из неприятелей, привести его живым. Те, согласно приказанию, возвратились, имея в руках неприятеля,и Андроник расспросил пленника, с какими силами пришли гунны и что намерены они делать. Пленник рассказал все по правде: "Командуют,- говорил,- этим войском тридцать семь наших вождей, но над всеми ними вверена власть Дионисию; войско же состоит всего из пятнадцати тысяч латников, конников, стрелков и копейщиков, а смелости у них столько, что, по их убеждению, римляне не выдержат и первого их нападения". Выслушав это, Андроник отпустил его и приказал ему объявить Дионисию, что "царь не в состоянии более сносить то, в чем они провинились перед римлянами, и что недалеко уже тот, кто подвергнет их должному наказанию". Затем, вооружив римское войско, он вывел его за лагерный ров и построил следующим образом. Впереди приказал он идти скифам и большей части персов вместе с немногими конниками, которые сражаются копьями; потом на обоих флангах следовали фаланги римлян под начальством Кокковасилия и Филокала, также Татикия и, как его зовут, Аспиета. В тылу их шли латники, перемешанные со стрелками, и тяжеловооруженная персидская фаланга; за этими с обоих флангов двигались Иосиф Вриенний и Георгий Врана, также брат последнего Димитрий и Константин {300} Аспиет-Севаст. Далее следовал Андроник, бывший тогда хартулярием царя, по прозванию Лампарда, вместе с отборными римлянами, алеманами и персами; а позади всех - военачальник Андроник со многими другими знаменитыми мужами, которые, по обычаю, всегда находились подле царя, когда он шел на войну, и с наемными итальянцами и сербами, которые следовали за ним, вооруженные копьями и длинными щитами. В таком порядке римляне открыли поход. Придя к тому месту, где Дионисий насыпал могильный холм, они сошли с лошадей, горячо плакали и каждый дал друг другу слово умереть за соотечественников и родных. Между тем Дионисий, узнав о приближении римлян, сделался чрезвычайно дерзок и с колкой насмешкой приказал гуннам, принявшись за чаши, пить за здоровье римлян. Те стали пить усердно и потом, взявшись за оружие, построились обыкновенным своим порядком. У них всегда в обычае составлять переднюю фалангу из отборного войска. Давно уже зная это, царь приказал Андронику построиться наоборот. Посему, когда войска находились близко одно от другого, Андроник велел передовым своим отрядам осыпать гуннов стрелами и, как скоро они увидят, что те несутся на них, тотчас бежать, но не прямо к римскому войску, а более в сторону, чтобы таким образом разделенные гунны середину своей фаланги оставили пустою. Но те при первом нападении гуннов обратились в бегство и бежали {301} изо всех сил, пока не очутились на Саве. После сего у римлян уцелели только два отряда на левом фланге под предводительством Кокковасилия и Татикия; прочие были уже сдвинуты,Димитрий Врана, когда бывшие с ним рассеялись и когда оставалось у него только восемьдесят человек, бросившись в ряды неприятелей и геройски подвизаясь, был смертельно поражен в лицо и, взятый в плен, отнесен в лагерь гуннов; а брат его Георгий, устрашившись множества неприятелей, не отважился на сражение. Таким образом, левое крыло римлян склонилось к отступлению; а правое, между тем напав на левое гуннское, блистательно разбило его. Увидев это, Дионисий хотел было напасть на тех, которые окружали военачальника Андроника, но многие из бывших с ним начали робеть и потому призывали к себе конницу. Заметив это, Дионисий стал порицать их за робость и вместе просил остаться при нем, чтобы не обнаружить своего страха перед римлянами. Между тем Андроник Лампарда, видя, что делается, и опасаясь, как бы многочисленный отряд Дионисия, в случае его удаления в другую сторону, не напал на военачальника Андроника, счел нужным заранее вступить в сражение с Дионисием. Когда они сошлись, поднялся ужасный стук, повсюду раздавался треск, копья ломались о щиты и падали на землю. Римляне, несмотря на то что к ним подоспел отряд под начальством другого Враны, Георгия, начинали уже уставать. {302} Военачальник Андроник заметил это и, опасаясь, как бы, в случае поражения отряда Лампардова, вся тяжесть борьбы не пала на него, тоже устремился на неприятелей. Тут произошло самое упорное сражение, так что при первой стычке римлян пало восемьдесят человек, а варваров гораздо более. Но римляне выдерживали борьбу с какой-то невыразимой стойкостью и наконец, благодаря своему мужеству, обратили гуннов в бегство. Вслед за этим произошло такое побоище варваров, что тамошняя равнина почти вся была устлана их трупами, потому что, когда были переломаны копья и сокрушены мечи, несчастных били по голове дубинами. Тогда было отбито и знамя, которое, по значительной его величине, эти варвары возили на тележке1*; тогда со всем вооружением был взят и конь Дионисия, а сам Дионисий - не могу сказать, каким образом,- едва спасся от опасности. Да и те из варваров, которые успели убежать с поля битвы и пришли к реке, были здесь перехвачены римским флотом. Таким образом, военачальников, которых сами они называют жупанами, взято в плен пять, а воинов около восьмисот, и в этом числе было много лиц благородных, даже знаменитых. Много тысяч и пало в этой борьбе. Не было ни одного римлянина, который не совер-{303}шил бы тогда собственноручно великих подвигов; но больше всех совершили их Иоанн Контостефан и Андроник Лампарда. Исполнив с успехом свое дело, римская армия - так как была уже полночь - удалилась в лагерь и взяла с собой пленных, также до двух тысяч лат, а шлемов, щитов и мечей никто не мог бы и пересчитать. Итак, ночь римляне провели здесь; когда же наступил день, они вооружились и отправились в лагерь гуннов, но людей в нем не нашли и потому, разрушив его, возвратились назад. Такой был исход этой войны с гуннами. ______________ * 1 Это знамя, по словам Никиты (I. 5, n. 8), имело значительную величину, развевалось высоко и возимо было на двуколке парой волов. Знамена у всех европейских народов по форме были различны. Laurent Pignor. in not. ad Histor. Augusti Mussati. 8. Между тем царь обратил внимание на стены Константинополя, которые во многих местах от времени повредились, и так как этот город чувствовал недостаток в воде, то старательно очищал водопроводы. Он нашел, что для возобновления весьма древних труб, которые проводили в Византию воду, потребуется много труда и времени, а потому, не в дальнем расстоянии от Византии высмотрев одно место, называемое Петра1*, устроил там подземный бассейн. Находясь в углублении между холмами и занимая довольно большое пространство, он принимает в себя воду многими устьями, так, как бы она вливалась в него из трещин земли тысячью каналами, и потом через обыкновенные подземные трубы проводит ее в {304} город. Этот самодержец изгнал из Римского государства один из нелепейших обычаев2**, перешедший почти уже в закон. А в чем он состоял, сейчас скажем. Неотвратимая для человека необходимость жить внесла в жизнь много нового и, между прочим, заставляла многих продавать свою свободу. Вот одни лишь толпы черни кабалят себя людям высоким, знатным и богатым. Какое зло - человеческое любостяжание! Те, которые купили рабство этих несчастных, принимали их и обращались с ними, как с купленными за деньги. Едва ли не три овола были установленной ценой свободных людей, и таким образом существовал постыдный торг. А кто, угнетаемый тяжестью кабалы, захотел бы освободиться от {305} нее заработкой, того схватывали, как беглеца, и налагали наказание за дерзость. Тогда осуществлялась самым делом басня Эзопа, в которой в пещеру к больному льву входят животные: следов входящих свободных людей множество, а выходящих - ни одного. Так жесток был этот обычай. Желая вырвать его с корнем из римского общества, царь грамотой утвердил свободу тех, которые признаны будут свободными по рождению; ибо хотел управлять не какими-нибудь невольниками, а свободными римлянами. Этот же царь в пятнадцатый3*** год своего царствования постановил, чтобы никто не заводил тяжбы с находящимися около Византии святыми монастырями относительно тех приобретений, которые они где-нибудь имели, и эту дарованную милость утвердил законом, который оттого, что был скреплен золотой печатью, обыкновенно называется хрисовулом. Вследствие сего теперь не увидишь ни одного монаха у дверей судилища, так как не представляется повода вести с ними тяжбу в суде. Вот каково это постановление. Далее,- прежний закон объявлял свободными большее число тех дней, в которые или праздновались христианами Господни таинства, или совершалась память кого-нибудь из великих святых. Отсюда происходило то, что судопроизводство в государстве тянулось на нео-{306}пределенное время и никогда не оканчивалось. Поэтому я видел людей, которые состарились в тяжбах и даже умирали, не кончив их. Это зло новым определением тоже изгнано из Римского государства; ибо царский указ4**** предписывает и не вовсе отменять праздничные дни, и не допускать подобными отсрочками оттягивать судопроизводство, но считать совершенно свободными от судебных дел только те дни, в которые Бог являл людям какие-нибудь благодеяния, прочие же признавать непременно судебными; а в иные поутру судопроизводство повелевалось закрывать, на все же послеполуденное время открывать, и желающим позволялось входить в места судебные. Этот царь с великим торжеством перенес также в Византию священный, с давнего времени лежавший в Ефесе камень и присоединил его к другим священным памятникам города. Что это был за камень и откуда явился он на земле ефесской, откроется из следующего рассказа. Когда уже совершено было Спасителем крестное таинство. Матерь, приняв Господа по обыкновенному порядку, положила его на том камне и, припав к нему, естественно, горько плакала. Эти слезы рыдавшей тогда Матери, упав на камень, и доныне остаются неизгладимыми,- предмет, достойный {307} благоговейного удивления. Взяв этот камень, сказывают, Мария Магдалина плыла на нем прямо в Рим, чтобы, явившись пред лицо кесаря Тиверия, обвинить Пилата и иудеев - нечестивых убийц Иисуса. Но каким-то образом занесенная в ефесскую гавань, она оставила его здесь и, отсюда уже отправившись, прибыла в Рим. С того времени до настоящего камень оставался в Ефесе. Перенесенный сперва на берег дамалейский, он был встречен потом в Византии со светлым торжеством. Это торжество выполнили весь римский сенат и весь священнический и монашеский чин; предшествовали же по обеим сторонам управлявший тогда Церковью Лука и царь. Царь даже поддерживал камень своим плечом, ибо в подобных случаях смирялся более, чем сколько было нужно, и к таким предметам обыкновенно приступал с уничижением. ______________ * 1 Об этой цистерне упоминает Christophorus Bondelmontius in Descript. Constantinopoleos. ** 2 Греки заняли этот обычай обращать в рабство соотечественников, вероятно, у западных народов - особенно там, где система государственного управления определяла достоинство личностей материальным богатством. Известно, что на Западе всегда были рабы разного рода: servi alii natura, alii facto, alii emptione, alii redemptione, alii sua vel alterius datione. Leges Henrici I, regis Angliae c. 76. Киннам здесь говорит о последнем роде их, то есть о людях свободных, которые либо для получения известной суммы денег, либо для избавления себя от бедности и нужды добровольно отдавались в рабство богатому человеку. Софистическая формула такого закабаления в феодальной системе Запада была следующая (Marculf. I. 2. с. 28): "Хотя по римскому праву свободный человек не может через простую сделку закабалить себя кому-нибудь в рабство, однако же может по согласию утяжелить (aggravare) условие, потому что через сделку, при посредстве письменного документа, человек свободный может поставить себя приписным". Впрочем, люди свободные как за известную цену делались рабами, так, по возвращении цены, снова приобретали свободу. Pallad. Histor. Lausiaca, с. 88. *** 3 Пятнадцатый год Мануилова царствования падал на 6666 от сотворения мира, или на 1158 от Рождества Христова. См. Balsam. in Synodic. 7 can. 4 et 12. **** 4 Этот указ Мануила о праздниках вышел в 1164 году. Его можно читать у Вальсамона (Nomocan. tit 7), также у Бенефидия Леунклавия и Барония; а новый перевод с рукописи сделан Ляббеем. Observat. ad Synopsin Basilic. 9. Около этого времени Египет, только что подпавший под власть римлян, отторгнут был от нее следующим образом. Еще не очень давно стал он признавать над собой римское владычество и ежегодно доставлял в Византию большое количество дани. Когда же Азия подверглась жестоким бедствиям и измаилитское племя с каждым днем усиливалось, он был занят и покорился персам. Но царь Мануил, уже возвративший римлянам многие восточные области, сильно желал возвратить и Египет. Посему он отправил туда послов и приказал им напомнить стране о прежнем обычае и о достав-{308}лявшейся нам дани, которая стоила много талантов, в случае же отказа объявить, что в непродолжительном времени будет внесена в нее война. Такова была цель посольства. Когда египтяне стали упорно отказываться от этого, царь снарядил флот из большого числа конно-перевозных и военных кораблей и, посадив на них войско, послал1* его в Египет. Командовал им Андроник Контостефан, о котором я часто упоминал и который, как сказано, давно уже носил звание великого дукса. После скорого плавания прибыв в Египет, Андроник послал в Палестину просить тамошнего короля, чтобы, в силу заключенных условий, он помог римлянам в их предприятии. Между тем как король медлил, Андроник, чтобы не терять напрасно времени, счел нужным ввести войско в страну и затем, при первом нападении, овладел городом Тенесием и частыми набегами опустошал страну. Получив же известие о приближении короля, он перенес войну к Тамиафу2**, городу многолюдному и весьма богатому. Здесь происходили многие и страшные для римлян сражения, а успеха все-таки не было, и вот по {309} какой причине. Между царем и воевавшими с Египтом палестинянами был заключен договор, по которому одну половину завоеванной страны должны были получить римляне, а другую удержат они. Но так как римляне пришли в Египет первые, то король намеренно решился медлить отбытием на войну, чтобы, то есть, по ослаблении римлян самому без труда овладеть страной. Наконец довольно поздно прибыл и он, но и тут еще продолжал откладывать сражение и то же советовал римлянам, хотя последние обращали мало внимания на его слова и ежедневно подвизались. Упомянутые мной действия палестинян происходили ли из желания подвергнуть римлян опасности, чтобы после без труда воспользоваться победой, или из зависти к господству царя над Египтом,- решительно сказать не могу. Говорили, впрочем, что осажденные склонили к этому короля, подкупив3*** его деньгами. Итак, римляне, уверившись, что эта война им не по силам, поворотили кормы и возвратились в Византию; а когда поднялась буря, потеряли весьма много кораблей. Такой был конец экспедиции римлян в Египет. Египтяне же, чтобы предотвратить вторичное нашествие на них римского войска, соглашались через отправленных к {310} царю послов ежегодно доставлять римлянам условленное количество золота; но царь отверг посольство и отослал его ни с чем, имея в мысли снова сделать нападение на всю страну. ______________ * 1 Морской поход Мануилова войска в Египет вместе с иерусалимским королем Амальриком, по показанию Вильг. Тирского, относится к 1169 году (W. Tir. I. 20, с. 4, 14,17). То же и у Никиты (I. 5, n. 4-7). ** 2 Тамиаф обыкновенно называется Дамиетой; подробное описание этого египетского города можно читать у Вильг. Тирского (I. 20, с. 16). В актах ефесского Собора (part. 2, sect. 1) упоминается о тамиафском епископе. *** 3 С этим почти соглашается и Вильг. Тирский. Он говорит: Ibi profecto patuit nostros aut minus experientiae habuisse, aut a soiita defecisse prudentia, aut exercitus moderatores malitiose versatos. 10. В то же время прибыл в Византию и король палестинский с просьбой к царю о своих делах. Получив желаемое, он согласился и на многое другое, и на службу царю. Около того же времени царь заключил в государственные темницы венетов 1*, живших как в Византии, так и в других римских областях, и описал в казну их имущество. О причине этого я сейчас скажу. Страна венетов лежит у крайних пределов Ионийского залива и вокруг омывается морем, мелководье которого тянется на далекое пространство от берега. Посему во время суточного прилива море на том пространстве бывает судоходным, а при отливе опять делается недоступным ни для людей, ни для судов. Это народ безнравственный, хищный больше, чем всякий другой, низкий и нисколько не имеющий понятия о флотской честности. Некогда царю Алексею прислали они вспомогательное войско, когда тот Роберт, из Италии переехав в Диррахий, напал на эту страну, и за {311} то, кроме другого вознаграждения2**, получили в Византии особо для них назначенный переулок, который в народе назывался Эмволон. Живя здесь с того времени, они одни из всех не платили никому из римлян десятины3*** за свою торговлю и, через это скоро без меры разбогатев, сделались заносчивыми, стали обращаться с гражданами, будто с рабами, и обращались так не только с людьми из низшего сословия, но и с теми, которые отличены были званием севаста или даже пользовались у римлян еще большими почестями. Приведенный этим в негодование, царь Иоанн изгнал их из Римского государства, и с того времени старались они мстить римлянам: снарядив флот, вторгались в их землю, взяли Хиос и опустошили знаменитейшие острова Родос и Лесбос; потом, отправившись к палестинянам, вместе с ними осадили и взяли Тир и, производя разбои на море, злодеи, никому из людей {312} не давали пощады. Побуждаемый этим, царь принял их в империю на прежних условиях и через то расположил еще к большей надменности и гордости, потому что высокомерие, видя свои успехи, обыкновенно доходит до безумия. И действительно, венеты многим знатным и по родству близким к царю лицам даже наносили удары и жестоко оскорбляли их иными способами. Так продолжали они поступать в этом отношении и во времена царя Мануила, когда женаты были уже на римлянках и жили в домах своих жен, подобно другим римлянам,следовательно, вне назначенного им от царя местопребывания. Не в состоянии будучи сносить это, царь решился за такие преступления подвергнуть их наказанию. Он отделил венетов, живших в Византии, от тех, которые приходили в Римскую империю для торговли, и назвал их латинским словом "бургезиями"4**** (Burgenses), с тем чтобы они искренне дали ему клятву оставаться в римском подданстве на всю жизнь; ибо такое значение имеет у них это имя. Почти в то же самое время венеты вздумали мстить ломбардам за то, что последние отделились от союза с ними: они {313} восстали на них, разрушили до основания их жилища и причинили им величайший вред. Посему царь призвал их на суд и приказал им снова построить ломбардам дома, а все отнятое у них тотчас возвратить. Но венеты не хотели исполнить ничего этого, а напротив, еще грозили нанести римлянам жесточайший удар, напоминая о том, что сделали они при жизни царя Иоанна. Узнав о том, царь не хотел долее медлить и, задумав захватить их, как бы сетью, в один и тот же день разослал по всей римской земле грамоты, которыми начальникам областей назначалось время для задержания венетов. Вследствие сего венеты и в Византии, и в крайних пределах римской земли были схвачены и заключены в темницы и монастыри в один и тот же день. Но по прошествии некоторого времени, так как для столь великого множества арестантов темницы оказались тесными, венеты (поколику никто не бывает отважнее людей, доведенных до отчаяния) отважились на следующее. Каждый из них представил за себя царю поруку и таким образом успел выйти из темницы. Между ними был один, отличавшийся знатностью рода и богатством и продавший государству за большие деньги огромной величины корабль, какого Византия еще не видывала. Так как надзор за этим кораблем царь вверил ему же, то он посоветовал теперь венетам взойти на его корабль ночью и плыть на нем в отечество. Те ухватились за такое предложение и при наступлении {314} попутного ветра, бросившись на корабль, начали поспешно уходить. Заметив это, римляне пустились преследовать их и, настигнув у Авидосского пролива, думали сжечь корабль мидийским1***** огнем; но те, будучи знакомы с обыкновенными римскими средствами, намочили уксусом полости2****** и, обтянув ими корабль, смело продолжали свой путь. Итак, римляне, не видя успеха (потому что огонь, бросаемый в это огромное здание, или не достигал его, или, ложась на полости, был сбрасываем назад и, падая в воду, погасал), возвратились ни с чем. Достигнув скоро своей земли, венеты построили флот и, предприняв поход против римлян, прежде всего пристали к Еврипу, но отсюда были отражены,- потому что царь здешние города снабдил достаточными гарнизонами,- и, переплыв к острову Хиосу, вытащили здесь на берег корабли и пошли опустошать страну. Однако же и здесь встретились они с войском, которое, по предусмотрительности царя, переправлено было на остров, и, в происшедшем сражении потеряв много своих, поспешно отступили к кораблям. Между тем царь, чтобы захватить их всех, думал послать против них сухопутную и мор-{315}скую армию. Но в это время жил некто, исправлявший должность аколуфа, по имени Аарон, человек чрезвычайно надмевавшийся своим умом. Он всегда противился действиям царя, не раз замечен был в злоупотреблении посольствами и, сверх того, обличен в демонских делах. Но это случилось после, когда и благодетельное правосудие не минуло бездельника. Теперь же он открыл венетам намерение царя и помешал его предприятию. Теперь римский флот плыл по направлению к Малее (а этот мыс отстоит от острова Хиоса на несколько дней пути), чтобы там подстеречь венетов, ибо предполагалось за верное, что они будут вытеснены с Хиоса тамошним пехотным войском римлян, которое, как сказано, засев на острове, счастливо схватывалось с ними. Но поражаемые находившимися на острове римлянами и потеряв при этом большую часть своего войска, венеты с другой стороны услышали о приближении римского флота и, потому отчалив, в позднюю пору дня оставили остров. На следующее утро римский флот пришел к Лесбосу и, узнав о случившемся, пустился преследовать бегущих, но не мог решить дело открытой битвой, потому что неприятели не переставали бежать без оглядки. Со многими их триремами римляне схватывались и, взяв их вместе с людьми, потопили; но остальные ушли восвояси. Избежавшие, впрочем, опасности были столь малолюдны, что не могли взять в плен ни одного корабля, шедшего им прямо в руки из Епидам-{316}на. Вот какую пользу принесла венетам их надменность. Желая посрамить их дерзость, царь написал им следующее: "Ваш народ еще прежде показал великое невежество в житейских делах, потому что, издавна быв скитальцами и нищенствующими и пробравшись в римское общество, вы вздумали относиться к римлянам с великим презрением и вменяли себе в особенную честь предавать их сильнейшим врагам. Но перечислять все это знающим - теперь дело лишнее. Когда же вас обличили и законно изгнали из римской земли, вы по той же надменности решились вступить с римлянами в борьбу,- вы, народ некогда без имени и теперь лишь сделавшийся известным через римлян, но никак не могущий равняться с ними силой! Сами вы знаете, что этим можно только везде возбудить громкий смех. Как? Да против римлян не могут безнаказанно воевать и славнейшие в свете народы". Так писал царь. Венеты же, не имея возможности противопоставить римлянам большой флот, начали с того времени заниматься морскими разбоями, пока не потерпели вторичного поражения. ______________ * 1 Об этом событии говорят Никита (I. 5, n. 9) и Сабеллик (decad. К. 1. 7). Почти так же поступил Мануил и с пизанцами, жившими в Константинополе по торговым своим делам. Но, изгнав их из своей столицы и империи, он потом, в 1172 г., снова позволил им возвратиться. Annalia rerum Pisan. Ughelliana. ** 2 По словам Анны Комниной (I. 6, р. 161, 162), венеты получили от царя Алексея разные привилегии, преимущества и дары за присланную ими помощь против Вискарда. *** 3 Под десятиной разумеются здесь, без сомнения, пошлины, или сбор десятичных процентов, с тех иностранных товаров, которые ввозимы были венецианцами в пределы Римской империи. Слова Киннама, по-видимому, указывают и на то, что этими десятинами пользовались туземные производители тех же самых товаров. О таком именно значении десятин в торговле можно заключать из хартии сицилийского короля Рожера от 1137 года. В ней говорится так: praeterea decatias et alia jura mercatorum, quae Salernitani in Alexandria prius persolvere soliti erant, ad morem et modum Siciliae negotiatorum, reduci faciemus. Carol. du Fresne ad h. I. **** 4 Латинское слово Burgensis прилагалось к тем городским жителям, которым давалось право гражданства. Следовательно, венеты в Византии через это наименование вводимы были во все права византийских граждан и в таком случае становились подданными римского царя. Этот именно смысл слова подтверждается греко-варварским дипломом сицилийского короля Рожера (Italia Sacra Т. I): ueteрoi пnkooi tov ueteрov kрatovc Baрovvioi, Bovрyeoioi ka otрatitai. ***** 1 О индийском огне см. Lambecium in Codini excerptis n. 12. et Willhard. n. 113, Jonvill. p. 71. ****** 2 Древние строители военных кораблей для сохранения их от огня обтягивали их сухими воловьими кожами. Pachymer. I. 5, с. 30: лл ka t плevр tc vnc Boeiaic oaic еnрtvov ka плoic katekoouovvto, c пoхрwvtwc vteеovonc uv прc пvр ka пv t Baллouevov tc vewc. 11. Так это происходило. Между тем начали приходить в расстройство дела Киликии, ибо по смерти Тероза получивший власть над страной брат его Мелия1* ничем не менее стал вредить римлянам, как и Тероз. Вое-{317}начальником в Киликии был избран сперва Михаил Врана, а потом Андроник, по прозванию Фервин, который, как уже сказано, был племянником царя. Но когда и последний не сделал там ничего замечательного, дела исавров стали клониться к упадку. Правда, в Киликии сменилось много военачальников и после Андроника, и в числе их был также Константин, которого звали Каломаном, но успеха не было никакого. Каломан и Армении причинил много вреда, а сам потерпел еще более. Около того времени приходил в Византию с большой свитою правитель саксонцев2**, народа весьма многочисленного и богатого, с целью примирить с царем алеманского короля (так как они сильно подозревали друг друга) и, исполнив то, для чего приходил, возвратился восвояси. В это время, подчиняясь влиянию венетов, задумали отложиться и сербы; а в земле гуннов, по смерти правившего ею Стефана, произошло большое волнение. Побуждаемый этими обстоятельствами, царь едет в Сардику. В бытность его там гунны отправляют к нему послов и просят его прислать к ним в короли Белу, так как по смерти Стефана право на престол принадлежит ему. Бела сперва назначаем был в зятья царю, как я уже и прежде сказал, но {318} когда закон родства возбранил это, он женился на сестре Августы3*** и потому, нареченный кесарем, через таковой титул возвысился над прочими византийскими вельможами. Провозгласив его наконец гуннским королем, царь отпустил его вместе с женой в землю гуннов и взял с него клятву, что он будет до конца жизни соблюдать выгоды царя и римлян. Со стороны царя сопровождали его особы, долженствовавшие возвести его на престол, именно Иоанн, протосеваст, и другие знаменитые лица. Утвердив Белу на престоле, царь направил путь к сербам, чтобы отплатить им за дерзость. И вот чему я всегда удивляюсь: прежде чем собралось все войско, он, с немногими тысячами вступив в страну через крутые и утесистые места, поспешил сразиться с архижупаном4****. Этот, несмотря на {319} то что под его управлением было бесчисленное союзное войско, убежал в самом начале сражения и, когда страх овладел его душой, отправил к царю послов просить прощения в своих проступках; не могши же получить его, просил по крайней мере безопасного к нему доступа. Когда царь согласился на это, он подошел к престолу с непокрытой головой, с руками обнаженными по локоть, босыми ногами, с веревкой на шее, с мечом в руке и предавал себя в полное распоряжение царя. Тронутый этим, царь отпустил ему вину и, окончив с успехом это дело, вышел из Сербии в сопровождении архижупана. В это же время и Аарон, о котором я недавно упомянул, быв пойман в том, о чем сказано, лишен зрения. ______________ * 1 Греческое Meлiac армяне произносят Мелих и Мелиер, а римляне Milo. См. W. Tir. I. 20, с. 27, 28. ** 2 Здесь разумеется саксонский герцог Генрих Лев. Но он приходил в Византию, собственно, не как посол, а как путешественник, отправлявшийся в Палестину через Фракию. Дело же посольства при его лице возложено было главным образом на епископа вормациенского. Arnold. Lubec. 2, с. 3. *** 3 То есть Андроник женился на Агнесе, которая была дочерью антиохийского правителя Ренальда и Констанции. Но Ренальд и Констанция были также родители Августы, называвшейся Марией или Ксенией. Carol du Fresne ad h. I. **** 4 По словам Никиты (I. 5, n. 4), эту войну Мануил вел против сербского архижупана Стефана Неманя, которого, как говорит Шафарик (т. II, кн. 1, стр. 418), сам он в 1165 году из расских жупанов сделал архижупаном Сербии. Можно с вероятностью полагать, что Стефан, не довольствуясь тогдашними пределами своей страны, хотел покорить себе поморскую область Кроации, за которую царь считал нужным вступиться как за наследие своего родственника Белы и потому обуздал властолюбие обязанного себе Стефана. Подтверждение этой догадки можно находить в словах Вильг. Тирского (I. 20, с. 4 под 1167 г.): detinebatur рогro eo temporis articulo imperator in Servia, quae regio montosa et nemoribus obsita, difficiles habens aditus, inter Dalmatiam et Hungariam et Illyricum media jacet, rebellantibus Serviis et confidentibus de inroituum ad se angustiis et de impervia eorum regione... Ob haec ergo intolerabilia vicinis eorum maleficia ingressus erat ad eos in virtute multa et innumera dominus imperator, quibus subactis et praecipuo eorum principe mancipato, redeunti domino imperatori occurrimus. 12. Так шли дела на Западе; но Азия опять страдала. Нураддин, сатрап Верреи, султан, управляющий Ликаонией, Мелия, владетель Армении, также правитель Анкиры и прочей Галатии, согласились между собой вступить в войну с римлянами. Посему-то царь столь поспешно и возвратился с Запада. Но между тем как он, расположившись лагерем близ Филадельфии, имел в виду это, алеманы и венеты шли осаждать Анкону - одни с моря, другие с суши. Алеманами командовал некто из мужей, {320} занимавший у них святительский1* престол. Так как осада продолжалась уже много времени и у анконян наконец недоставало необходимого продовольствия, то город почти готов был сдаться. Но была одна женщина2**, родом хотя итальянка, однако с душой высокой, какой не найдешь и у иного мужчины. Давно уже лишившись мужа, она с того времени проводила жизнь целомудренную. Эта-то женщина, узнав, что Анкона находится в последней крайности, воспламенилась ревностью (ибо хранила дружбу к римлянам) и решилась домашними издержками удовлетворять нуждам города; когда же увидела, что для потребностей войны этого далеко не достаточно, стала занимать у детей и, собрав таким образом много золота, послала его в город и просила жителей не робеть и врагам не сдаваться. Услышав об этом, анконяне действительно ободрились и стали думать о вылазке на неприятеля. А неприятели как скоро узнали о том, тотчас перенесли свой {321} лагерь далее от города. В это время и та покровительствующая городу военачальница присоединилась к анконянам со своим войском, и, когда произошло сражение, алеманы, не выдержав натиска, побежали от женской армии и потеряли много своих. Тогда едва не взят был в плен и полководец, иерей; только одно бегство послужило ему к спасению. Потом она устремилась на венетов, которые, как сказано, осаждали город с моря, и, одолев их в сражении, возвратилась в город с торжественными восклицаниями в честь великого царя. Между тем царь, стоя лагерем, как сказано, близ Филадельфии, думал о том, каким бы образом искуснее отделить друг от друга упомянутых варваров. И вот отправил он послов к султану Ликаонии, через которых укорял его за вероломство и спрашивал о причине столь нечаянно воздвигаемой на римлян войны. Султан в оправдание, кроме многого другого, приводил гнев их калифа3*** и верховного у них жреца, что-де я столько уже времени нахожусь в дружбе с римлянами. После таких слов он отпустил послов ни с чем. Выслушав то, царь отправил к нему вторичное посольство со следующим {322} письмом: "Хотя тебе и понравилось в союзе с другими твоими единоплеменниками делать набег на дальние пределы Римской империи, однако же смело ступай назад. В римском войске ты узнаешь судейского стража, который придет взять тебя не больше как через пятнадцать дней". Получив это письмо, султан содрогнулся в своей душе и, отказавшись от своих затей, заговорил о мире. Таким образом, замысел, еще не осуществившись самым делом, уже разрушился, потому что с переходом султана на сторону царя неприятели теряли большую часть своей силы. Украсившись этим бескровным трофеем, царь возвратился в Константинополь; а король палестинский и князь антиохийский, получив о том известие, сделались смелее и, двинувшись на веррейских варваров, нанесли им много вреда. ______________ * 1 Писатель пизанской хроники Готфрид подтверждает слова Киннама, что войском алеманским командовал епископ Могунции Христиан, канцеллярий Фридерика: imperator Christianum Moguntinum Archiepiscopum in Italiam misit, qui per quinque fere ibi degens annos multa strenue operatus est. Эту осаду он относит к 1174 г. и, кажется, согласно с хронологией Киннама, но неверно то, что Христиан отнял тогда Анкону у греков. ** 2 Не была ли это графиня, упоминаемая в цеккамской хронике под 1162 годом и воевавшая тогда с Вильгельмом? По ненависти к Вильгельму она, вероятно, и позднее старалась вредить сицилийскому тирану, только в пользу не Фридерика, а Мануила. По крайней мере, по цеккамской хронике, архиепископ Христиан приехал в Италию уже в 1165 году и командовал алеманскими войсками до 1183 года. *** 3 Имя калифа, верховного правителя сарацинов, по Вильг. Тирскому (L. 19, с. 19) и Иакову Витриакскому (I. 1, с. 7), означает наследника, или преемника. Первым назвавшим себя калифом был преемник Магомета Абубекер. Впоследствии военная и гражданская власть султанов в Персии так усилились, что слово "калиф" оставалось почти пустым титулом одним призраком суеверного благоговения перед наместником пророка. Carol. du Fresne ad h. I. 13. В это время также царь написал и "молчаливое слово"1* (tv oiлevtiov лoyov),- написал не в той форме, как обыкновенно пишутся сочинения, {323} но говорит в нем асикрит2** (секретарь) от имени царя В этом слове заключена мысль глубокая, льющаяся из души весьма благородной. Оно содержит в себе много назидательных положений и доказательств; вообще говоря, оно не имеет искусственных красот, однако же оригинально и живо выражает своего писателя. Я уже много раз говорил, что по природным способностям Мануила нельзя равнять ни с кем. В разговорах с ним я часто предлагал ему много труднейших аристотелевских вопросов и видел, что он решал их легко и естественно, дело, никому от века не удававшееся. Равным образом многое, что в сочинениях оставалось нераскрытым или не совсем точно объясненным, он объяснял с удивительной простотою. Но описывать здесь все это мне кажется делом, несовместимым с историею.{324} ______________ * 1 Никита слово oiлevtioc лoyoc объясняет выражением katnхntnрioc лoyoc. Такое же понятие соединяют с ним Феофан (р. 342, 358), Лев Грамматик (р. 448), Скилица (р. 399), Зонара (р. 146) и проч. В папской церкви силенциями назывались также секретариаты, или такие отделения во дворце папы, в которых составлялись собрания кардиналов для рассуждения о делах Церкви. Carol. du Fresn. ad h. I. Явно, что в этом смысле оно противополагалось тем рассуждениям, которые имели форму общего собеседования. Так объясняет это Iulianus Antecessor const. 56 199: hace constitutio jubet provocationes in consultationibus non tantum in amplissimis magistratibus, sed etiam omnibus senatoribus indici, ut totus senatus causas appellationum audiat: quamvis silentium tantum sine conventu senatoribus denuntiatum fuerit: silentio enim conventum esse videri. ** 2 Асикрит - a secretis или secretarius. Так в актах Собора (2, 4 и 12): Пavлoc ueyaлoпрeпeotatoc onkрntoc oekрetaрioc Baoiлikoc. Латинские писатели иногда вместо a secretis говорили просто asecreta. Carolus Magn. I. 4. de cultu imag. c. 9: mox ut Leontius Asecreta conspexit etc. Первый из придворных секретарей назывался прwtaonkрntic. Nicet. Paphlagon. in vita S. Ignatii patriarchae. Ср. также прwtiotoc tv Baoiлikv yрauuatewv. Nicephor. Breviar. p. 172; прtoc tv Baoiлikv пoyрaфewv Ignat. Diacon. in vita S. Nicepcori patriarchae Cp. n. 59. Книга 7 1. Таковы были до настоящего времени подвиги царя Мануила на том и другом материке. Теперь мне следует описать, что случилось с ним во время войны его в Азии3*. Кличестлан, о котором много говорили мы прежде, получив от царя, как я сказал, большие деньги, приобрел весьма большую силу и, лишив власти некоторых правителей, стал сам властвовать, даже изгнал Санисана, который был родной его брат и управлял двумя галатийскими городами, Гангрой и Анкирой, и вместо него сам сделался правителем. их. Не имея возможности умертвить брата, он заставил его скитаться и странствовать по всем человеческим обществам. Таким образом, Кличестлан и не возвращал царю ни одного из тех городов, которыми овладевал, и не хотел исполнить ничего другого, что обещал прежде, но питал презрение ко всем и никогда не обуздывал своих страстей. Узнав об этом, царь негодовал на него за прежние поступки и дело с ним счи-{325}тал весьма важным, но, отвлекаемый событиями Запада, не хотел присоединять к ним и дел азийских. Так как с Запада теперь не угрожала ему никакая война, потому что все окончательно было приведено в порядок, то он, собрав достаточное войско, решился переправиться в Азию. Услышав об этом, Кличестлан отправил к царю послов с обещанием сделать все по его желанию и просил немедленно прислать в Азию римские войска для занятия городов, которые царю угодно будет избрать, да и сам вызывался приложить старание к сему делу. Приняв это предложение, царь послал Алексея Петралифу с шеститысячным войском и снабдил его такой суммой денег, какую считал необходимой для ведения войны. С этим Алексей и отправился в Азию. Услышав о приближении римской армии, Кличестлан дал знать тем городам, которые еще не были подвластны ему, с целью возбудить в них страх к царским войскам. Чувствуя себя не в силах противостоять той и другой силе, они поневоле покорились ему. Но, сделавшись их обладателем, Кличестлан не хотел уступить римлянам ни одного города. Царь вознегодовал на это и немедленно хотел вступить в сражение, но так как обстоятельства не благоприятствовали ему (ибо прошло уже самое удобное для воинских предприятий весеннее время; притом теперь он мог заняться другими полезными для римлян делами, особенно - обновлять города; кроме того, к нему присоединялся восточный город {326} Амасия и до открытия войны, по-видимому, очень готов был предаться римлянам), то он предпринимает следующее: Михаила, по прозванию Гавра, человека, как я часто говорил, достигшего до звания севаста и достаточно опытного в воинских делах, посылает в Пафлагонию, частью для приведения туда готового уже войска, частью для собрания его в тех местах и для присоединения к себе отрядов, стоящих около Трапезунта и Инеона, городов понтийских, и с этими войсками назначает ему поход в Амасию. Между тем случилось вот что. У Иоанна Кантакузина, о котором я часто упоминал в прежних моих книгах, был сын Мануил, прекрасной наружности и превосходивший всех телесной силой. Этому Мануилу за дурные поступки, которым он, как говорят, был совершенно предан, царь сначала делал увещания и старался удержать его от подобных поступков; когда же он продолжал упорствовать в своей дерзости, потерял терпение и заключил его в темницу. Но тогда как царь ничего более не хотел,- темничная власть (а власти иногда делают многое, чтобы только приобрести себе царское благоволение) приведенному узнику выколола глаза. Услышав об этом, царь сильно скорбел и клялся, что так поступлено без его ведома, однако же спокойно перенес эту печаль, потому что не знал, как законно наказать людей, поступивших таким образом. ______________ * 3 Киннам приступает к описанию иконийской войны Мануила, в которой он потерпел столь сильное поражение, что с тех пор навсегда потерял обычную веселость духа и не имел более прежней живости в теле. Об этой войне много говорит Никита (26, n. 1). W. Tir. под 1174 годом. 2. Михаила, как мы сказали, царь послал к Амасии. Переплыв пролив Дамалейский, {327} он направился прямо к Мелангиям и здесь, в окрестностях Вифинии и Риндака собрав достаточное войско, отправился на равнины дорилейские, чтобы во время продолжающегося мира римские крепости снабдить необходимыми припасами, в ненавистниках султана возбудить еще больше смелости и возобновить Дорилею. Город Дорилея был одним из самых больших и важнейших городов Азии. Эту местность освежает тихий ветерок; дорилейские поля стелются по равнине на величайшем протяжении, представляются зрению весьма красивыми и отличаются такой тучностью и плодородием, что произращают весьма густую траву и развивают многозернистые колосья. Через эту страну катит свои воды река, представляющая зрению прекрасный вид, а вкусу приятную влагу. В той реке плавает такое множество рыбы, что, в каком изобилии ни ловят ее жители, она никогда не переводится. Там кесарем Мелиссинским построены были некогда блистательные дворцы, многолюдные деревни; там находились самобытные теплицы, портики, купальни; вообще та страна обильно доставляла все, что могло приносить людям удовольствие. Но персы, с тех пор как усилились их набеги на Римскую империю, этот город сравняли с землей и превратили его в совершенно безлюдную пустыню, так что истребили все сказанное и не оставили даже малейшего следа прежнего великолепия. В таком-то состоянии находилась Дорилея. В то время около него в числе {328} двух тысяч жили персы, по их обычаю, кочевьем. Царь изгнал их и, недалеко оттуда обведя город рвом, приступил к постройке стен. Город быстро воздвигался и по внутреннему своему плану много отличался от прежнего; особенно же крепостная его возвышенность была немного более удалена и со всех сторон на равном расстоянии от внешних укреплений окружена стеной. Между тем царь, с небольшим отрядом каждый день либо выходя нечаянно из засады, либо нападая открыто, убивал многих и иногда знатных персов; ибо многие из них не переставали стекаться с возвышенностей и препятствовать построению города. Тогда-то и Санисан, в прежние времена, как я уже упоминал, перебежавший к царю, с путевыми деньгами для войска послан был им в нагорные пределы Иконии. Под его предводительством войско отправилось в Пафлагонию. Но недалеко еще ушел он, как персидские силы, выскочив из засады, перебили многих бывших с ним римлян и получили порядочную добычу. Санисан, едва успевший убежать, в страхе пришел к царю: так постигало этого человека несчастье, что он ни делал! И вот каковы были события при Дорилее. Между тем Михаил Гавра прибыл с войском к Амасии и, приглашаемый градоначальниками немедленно вступить в город, никак не решался на это,- тем более что и посланное с той же целью войско Кличестлана расположено было лагерем недалеко от города. Он сильно {329} подозревал, засевшие внутри не задумали ли предать его. Жители даже выслали ему заложников и свой акрополь сдали уже во власть римлян, но какой-то страх совершенно овладел этим человеком и заставлял его переходить от сомнения к сомнению,- до тех пор, пока городские советники, опасаясь, как бы, по долговременной медленности римского вождя, город не был взят Кличестланом и им не подвергнуться вечной, ненависти будущего своего повелителя, не сдали ему города без ведома своего градоначальника. Тогда и Михаил, сняв лагерь, пошел оттуда к римским пределам, не предуведомив ни одним словом ни римлян, находившихся, как я сказал, в акрополе, ни других, бывших в городе. Так кончилось дело с городом Амасией. Узнав об этом, царь, занимавшийся тогда еще Дорилеей, отправил к Кличестлану евнуха Фому, через которого настоятельно требовал у него Амасии, укорял его в нарушении клятвы и, если он не отстанет от такого оскорбления римлян, грозил скоро подвергнуть его должному наказанию. А кто был этот Фома, сейчас объясню. Он был выходец с острова Лесбоса и потомок незнатного дома. Не имея в отечестве никакого порядочного занятия, пришел он в Византию и здесь, научившись кровопусканию, этим снискивал себе пропитание. Но между всеми человеческими делами нет ни одного, которое в благоприятном случае не могло бы пригодиться. Фома хотя сошел и до самого низкого ремесла, однакож {330} через него стал во дворце выше всех других, в короткое время нажил огромные деньги и впоследствии отправился с ними в Палестину. Но в Палестине ему не понравилось, и он опять возвратился к царю и пользовался его милостью, но скоро обличен был в злоумышлении, заключен в царскую темницу, которая обыкновенно называлась Элефантиной, и там кончил жизнь. Но это случилось после; в описываемое же время прибыл он, как мы сказали, к султану и, не захотев исполнить то, для чего отправился, приехал назад к царю ни с чем. Во время этого путешествия едва не убили его находившиеся в засаде персы. 3. В продолжение едва сорока дней воссоздав город, обведя его рвом, поселив в нем множество римлян и, сверх того, снабдив его достаточной стражей, царь двинулся оттуда и остановился в местах по Риндаку, где, дав войску отдых, пошел далее. Видя же, что за ним следуют весьма немногие (ибо большая часть полков без его ведома разошлась по домам, хотя, как говорили, еще прежде многократно подтверждалось никому не удаляться из лагеря), он послал Михаила, родом варвара (прежде называвшегося, кажется, Исахом и между домашними его слугами занимавшего первое место), с приказанием некоторых воинов за самовольное выбытие из строя наказать телесно; а сам с немногими войсками, перейдя через лампийские равнины, восстановил одну крепость (имя ей Савлеон), построенную при истоке {331} Меандра и от времени пришедшую в упадок. Отсюда царь уже не тем способом, как бывало прежде, начал делать схватки с неприятелями, но развертывался и несся неудержимо, как огонь или поток. Этим занимался царь; а Михаил, о котором я уже упомянул, издавна беснуясь против римлян, воспользовался теперь гневом царя и каждого встречного без предварительного допроса повергал на землю и вонзал железо в глаза несчастному, который и сам не знал, за что он страдает, который даже не принимал участия в войне, но занимался либо земледелием, либо торговлей, либо каким другим ремеслом. Нападал он и на других и изуродовал много человеческих тел, пока не узнал о его действиях царь (тогда, по окончании работ в крепости, он возвратился уже в Византию) и не остановил его неистовства, едва не подвергнув и самого, как говорят, таким же пыткам. Но хотя царь, думая, что он вперед не будет так поступать с римлянами, простил ему эту вину, однако же скоро постиг его суд Божий и отнял у него жизнь, а детей его подверг бедствиям. В то же время царь призвал на суд и Гавру и по произнесении над ним приговора (приговор же состоял в том, чтобы он сам себе назначил наказание), связав его ноги цепями, заключил до некоторого времени в одну из придворных темниц, а потом освободил и возвратил ему прежние почести. Между тем Кличестлан, узнав о намерении царя (ибо произ-{332}шедшее в Дорилее сильно тревожило его душу), отправил в Византию одного из самых сильных при нем лиц, по имени Гавра, и просил царя, чтобы он принял взятые им крепости какие ему угодно и перестал на него гневаться. Но царь не принял этого предложения и отослал посла назад, а сам, из сербов и гуннов составив значительную армию, начал еще с большим старанием приготовляться к войне. А чтобы ни лошади, ни люди не терпели никакого недостатка в съестных припасах, приказал привести из Фракии бесчисленное множество быков и более трех тысяч телег. Когда все это было готово, он весной переправился в Азию и, по обычаю, собрал войско на берегу Риндака. Но союзные гунны и римские подданные сербы, придя не вовремя, оттянули войну на летнее время,- и это-то особенно было причиною тогдашних неудач; ибо в деле войны нужнее всего обращать внимание на время. Итак, царь направил свой поход через Лаодикию и земли, лежащие около Меандра, имея в виду всем войском осадить Иконию. Когда же присоединилась к нему и Неокесария, он послал туда с войском племянника своего, Андроника Ватацу, и приказал ему идти через земли Пафлагонии. Между тем, не выходя еще из Византии, отправил он флот из полутораста кораблей в Египет, чтобы открыть войну с Кличестланом вдруг всеми своими силами. Посему, так как войска на флоте было меньше, чем сколько требовалось для покорения Египта...{333} АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ ЛИЦ И СОБЫТИЙ, УПОМИНАЕМЫХ В ИСТОРИИ ИОАННА КИННАМА. Аарон, коварный и злонамеренный царедворец 316; ослепление его 320. Авазги 201. Августул, римский царь 242. Авидский залив 77, 221, 315. Агнеса, антиохиянка 319. Адан, город в Киликии 15. Адрианополь, в Азии 43. Адриан II папа присылает послов к Иоанну Дуке 161; переходит на сторону Вильгельма 186; подвергает народ отлучению 186. Аколуф 86, 232, 316. Акрополь антиохийский 199, барский 154, константинопольский 227, 276, брундузийский 176, 180, корцирский 107, амасийский 330, дорилейский 329. Акруна - город 42. Аксух, великий доместик 106, сопутствует Мануилу в его подвигах против персов 50, обнаруживает робость и недобросовестную хитрость 54, посылается с флотом в Италию 110. Аксух (Алексей), протостратор, сын в. доместика, встречает Балдуина 204; командует войсками в Киликии 251, и на Дунае 288; задумывает измену и постригается в монахи 294 и сл. Аксух (Иоанн), протосеваст, поспешает на помощь Мануилу 54, сражается с гуннами 114, лишается одного глаза 138, превозносит дела царя Иоанна 140, резко отзывается о Мануиле 141, замечает замысл Андроника 142, подвергается нападению кабана 143, встречает Балдуина 204, сопровождает Белу в Венгрию 319. Акусий, знаменитый венгерец 10. Александр, лонгобард 163. Александр, граф равеннский, изгнанный королем сицилийским и перешедший к Мануилу 71, отправляется Мануилом в Италию 149. Александр папа низлагается Фридериком и восстановляется Мануилом 253. Алексей Комнин, царь 1-3; дает привилегии венетам 312. Алексей Комнин, старший сын царя Иоанна, назначается наследником престола 23; его смерть 24. Алексей Комнин II, сын Мануила и наследник престола 2; его рождение 285. Алексей Протостратор, см. Аксух. Алексей Контостефан, см. Контостефан. Алексей внук царя Алексея. см. Вриенний (Алексей). Алеманы - германцы 76; делают насилия в пределах римской империи 77, 78; гибель их на хировакхийской долине 79; поражение их от византийского войска 83, от персов 87; теряют бодрость 88; возвращаются от Филомелиона и враждуют с галлами 91; способнее сражаться пешком, чем на конях 92; лишают наследства детей Генриха 96; знак у них к прекращению войны 98; приготовление их к нападению на римскую империю 110; помощь их гуннскому королю против римлян 241; предпринятая ими осада Анконы 320. Алиций - итальянская область 176. Аллузий, сын венгерского короля Владислава 8. Алюиз, епископ, посол Людовика VII к Мануилу 89. Альм, см. Аллузий. Альпы 124. Амальрик, иерусалимский король 205; женится на дочери протосеваста Комнина 263; приходит к Мануилу 311; нападает на Нураддина 323. Амасия 220, 327, 329, 330. Аназарб, город в Киликии, осаждается Иоанном и овладевается им 16; осаждается и овладевается Мануилом 198. Ангел (Иоанн) римский военачальник в Италии 163, 177, 264. Ангел (Николай), римский военачальник 50, 55, 56. Ангел (Константин) римский военачальник 111, отправляется с флотом в Италию 130; сражается с флотом Вильгельма и попадается в плен 132, 133. Андрей, князь Руписканины 186. Андроник Оп отправляется послом к алеманам 77. Андроник Фервин, см. Фервин. Андроник Комнин, двоюродный брат Мануила, отважен в сражении 64; отправляется в Киликию и Исаврию 133; испытывает поражение под Мопсуестиею 136; пользуется вниманием Мануила 136; задумывает тиранию 138, 139; заносит меч на Иоанна 141; посягает на жизнь царя 142; содержится под стражею 143; убегает в Тавроскифию 257-269; участвует в осаде Зевгмина 273; отправляется в Киликию 277; сводит постыдную связь с дочерью Исаака, уходит с нею к персам и подвергается анафеме 278. Андроник Комнин, севастократор 119. Анкира 220, 320, 325. Анкона, город в Италии 185; осаждается алеманами и венетами 320; защищается женщиною 321. Антиохия, митрополия Киликии, возмущается против Иоанна и вступает в союз с Левунием 15; присылает к Мануилу послов 30, 31; старается отвратить намерение Мануила вступить в город 206; предается иерусалимскому королю 263. Антр, город в Италии 163. Анхиал - город 101. Апамея - город 294. Аранд - город 210. Армения 201, 320. Архижупан 110, 111, 219, 319. Асикрит, значение этой должности 324. Аспиет (Константин) участвует в сражении против гуннов 300, 301. Аттала, город в Памфилии 5. Афанасий, патриарх антиохийский 233. Афирас река 79. Бака - крепость в Киликии 17, 20. Балдуин, правитель Моравсии, идет с войском в Палестину 17. Балдуин, иерусалимский король, просит свидания с царем 202; ходатайствует об антиохийцах 203, о Терозе 206; повреждает руку на охоте 230; убит Нураддином 238. Бан, значение этого слова и достоинства 127. Барлет, город в Италии 156. Бар, город в Италии, его осада 152, взятие 155. Басавила (Рожер), племянник сицилийского короля Рожера, отлагается от Вильгельма 150; вступает в условия с послами Мануила 151; действует отдельно от римлян и просит помощи у римских военачальников 162; присоединяется к римлянам 167; сражается с Вильгельмом 177; отделяется от римлян 180. Бела, далмат 113. Бела Слепой, венгерский король 113. Бела, сын Гейзы, зять Мануила 237; призывается гуннами на престол 318, 319. Белград, осаждается Стефаном, но восстановляется Мануилом 9; задумывает отложиться от римлян 146. Белосис, гуннский военачальник 127; отступает от римлян 128. Белус, правитель Сербии 225. Берия, город в Сирии 19. Берия, город в Македонии 147. Бернард де Тромблей, магистр ордена храмовых рыцарей 208. Бертран, сын тулузского князя Альфонса 208. Богомилы - еретики 33, 67-69. Бонелла (Матфей) 192. Борис, римский военачальник 128; его происхождение 129; нападение на землю гуннов 129. Борис Босняк, союзник гуннского короля 145. Боск, город в Италии 163. Босния 113, 145. Боэмунд, правитель Антиохии 15. Браничев, город при р. Саве 10, 11, 128, 136, 138, 139, 144. Бритты, или британцы 7, 71. Брундузий, город в Италии 174; его порт 177; крепость его стен 179, 181. Бун, местечко в Италии 156. Бургезии у римлян 313. Бутута, город в Италии 162. Вавилон 201. Вакхин, сербский архижупан, сражается с Кантакузином 120; попадает в плен и просит прощения у Мануила 121, 122. Валахи - их происхождение 288. Варфоломей, канцелярий, посол Людовика VII к Мануилу 89. Васак, знатный гунн 268. Василаки, царский писец, идет послом к папе Адриану II 162. Василакий (Михаил), преподаватель риторики 198. Василакий (Никифор), духовный писатель 193. Василий, диакон и проповедник в византийской церкви 193. Василий, хартулярий 145; терпит поражение 146. Василько, сын Георгия, князя тавроскифского 262. Ватаца (Андроник) 333. Ватаца (Феодор), осаждает Зевгмин 124; берет Тарс 199. Ватаца (Лев), нападает с валахами на Венгрию со стороны Эвксинского Понта 288. Велисарий, завоеватель Италии 242. Вембициот, воин в войске Мануила 47. Венгры, см. Гунны. Венгрия, см. Пэония. Венеты, присылают Мануилу флот против гуннов 262; характер их 311; помощь их царю Алексею Комнину 311; их привилегии в Римской империи 312; дерзкое обращение их с римлянами и изгнание при царе Иоанне 312; принятие их в империю и еще большая надменность 311; заключение их в темницы 304; бегство в отечество 314; построение флота и нападение на римские острова 315, 316; морские разбои их 317; осада Анконы 320; поражение их 322. Венеция 311. Верея 19, 105, 320. Вестия - город в Италии 151. Византия, ее укрепления 80; обновление ее стен и водопроводов 304, 305. Вильгельм, канцелярий 156. Вильгельм, правитель Ломбардии 97. Вильгельм, брат Басавилы 152. Вильгельм, сын сицилийского короля Рожера, вступает вместо него на престол 130; отправляет посольство к Мануилу 130; вооружается против римлян и претерпевает поражение 177; вооружается в другой раз и побеждает римлян 180, 182-184; пишет Мануилу письмо через своих сановников 190. Вифиния 214, 328. Владиграц, посол от Фридерика к Мануилу 291. Владимир, князь галицкий 126. Владислав, король Пэонии 8. Владислав, брат Гейзы II, короля венгерского 283. Владислав, король чехов, помогает гуннам против римлян 241; ответ его Мануилу 247. Владислав, один из владетелей Тавроскифии 262. Влахернский дворец 89, 187. Вотаниат (Никифор) 2. Врана (Димитрий), начальник флота, нападает на прибрежья Антиохии 34, 36; участвует в войне против гуннов 300. Врана (Михаил), правитель Наиса 75; посол к Людовику VII 88; преследует далматов 118; управляет Кипром 196; начальствует над войском в войне с гуннами 286, управляет Киликиею 318. Врана (Георгий), участвует в войне против гуннов 300. Вриенний (Алексей), внук царя Алексея, отправляется в Италию 180; едет в Антиохию за невестой царя 232. Вриенний (Никифор), отправляется в Антиохию за невестой Мануилу 232. Вриенний (Иосиф), идет с войском к Зевгмину 264; участвует в войне против гуннов 300. Вульчин, далмат 118. Гавра (Михаил), римский военачальник 250; идет с войском к Зевгмину 264; управляет Сирмием 286; отправляется для занятия Амасии 327; не решается вступить в Амасию 329; возвращается к римским пределам 330; получает наказание 332. Гавра - персидский сатрап 59, отправляется послом к Мануилу 333. Галатия 320, 325. Галиция 125. Галич - город 112. Гангры - город 13, 15, 325. Гебдома, странноприимный дом Иоанна Богослова 194. Гейза II, венгерский король 113; зять Изяслава, помогает ему в войне с Владимирком галицким 126; преследует Бориса 129; просит мира у Мануила 129; по условию с Андроником вступает в войну против римлян 144; назначает преемником престола сына своего Стефана 224. Генрих, король алеманский, сажает своего отца в оковы 96. Генрих, правитель Саксонии, зять Лотария 98. Генрих, герцог Австрии, см. Эрик. Генрих - Лев, герцог Саксонии 318. Георгий см. Пиррогеоргий. Георгий, князь Тавроскифии 262. Германцы, см. алеманы. Гифард, римский военачальник 103; преследует далматов 118; отправляется послом к султану 193. Греческий огонь 228, 315. Григорий, гуннский военачальник, комендант Зевгмина 277. Гунны, ведут войну с царем Иоанном 8; возбраняют ему переправу через Дунай и испытывают поражение 10; осаждают и берут Браничев 10; нападают на передовое римское войско 11; помогают далматам против римлян 113 слл.; разбивают Василия 146; лишают престола сына Гейзы Стефана и вверяют королевство брату его Владиславу 224; имеют намерение схватить Стефана 248; осаждают Зевгмин 264; снаряжают флот на Дунай 264; отравляют Стефана-старшего и берут Зевгмин 265; издеваются над Стефановым трупом 266; предлагают сдать Зевгмин 271; отнимают Далмацию и берут в плен Халуфу 292; требуют на престол Белу 318; дают Мануилу союзное войско против персов 333. Дакия 75. Далмация 11, 110, 111, 275. Далматы, ведут войну с Мануилом 113-121; преданность их римлянам 122, 123. Дамалис, город при Дарданеллах 86, 110, 308, 327. Дамаск 238. Даматрис 296. Дамиета 309. Дасиот, начальник Мануилова флота 94. Дезе, далматский жупан 123, делается правителем Сербии 225; действует наперекор римлянам 235; содержится под караулом во дворце 236. Декан, воин Иоаннова войска 5. Демничик 102. Дендра, область Далмации 225, 235. Деспот, имя достоинства 237. Димитрий, возбуждает спор о славе Христовой 278; беседует с Мануилом 279; излагает свое лжеучение в книге 280. Димитрий, мученик 251. Диррахий - римская область 311. Диоклея - город в Далмации 276. Дионисий, гуннский военачальник 285; разбивает и преследует римское войско 287; снова командует войском в войне против римлян 300; выражает презрение к римлянам и претерпевает поражение 301. Дорилея 87, 211, 214; возобновляется Мануилом 328, 331. Драгин, сербский архижупан 110, см. Вакхин. Дрина, река 113. Еврип - город 315. Евфрат 238. Евфимий, епископ Новых Патр 282. Египет, подпадает под власть персов 308. Египетская война 309 слл. Епидамн - город, принадлежащий венетам 254, 316. Жупан, значение этого достоинства 303, см. Архижупан. Зевгмин - город, его начало и судьба 9; осаждается 124; сдается римлянам 125; снова присоединяется к гуннскому королевству 265; опять осаждается и опустошается римлянами 271, 272; подробности при взятии его 272. Землетрясение в Византии 227. Знамя гуннское 203. Золомир, или Зюльмир, правитель Далмации 275. Иверцы 182. Иерокорифитис, крепость в Азии 5. Изяслав, великий князь киевский, тесть короля Гейзы II 129, 257. Иканат, римский воин 170. Иконийский султан, делает нападение на землю фракисиян 41, переписывается с Мануилом 41; обращается в бегство 42; запирается в Иконии 44; составляет план войны 44; соединяется с Танисманом и думает напасть на римлян 49; наносит римлянам сильное поражение 57. Икония, 13, 44, 47, 211, 329, 333. Иллирия 266. Инеон, понтийский город 193, 327. Иннокентий II, папа 97; попадается в плен Рожеру 99. Иоанн Комнин, принимает престол и отправляется в Азию 2, 3, овладевает Лаодикиею и Созополем 4; отправляется в Македонию против скифов и разбивает их 6, 7; снова идет в Азию и обращает многих в православие 7; воюет с гуннами 8; идет к Дунаю 9; побеждает гуннов 10; назначает наказание Куртикию 10; идет в Браничев и отступает 11; берет Кастамон и торжественно возвращается в Византию 12; снова идет в Азию, но впадает в болезнь и возвращается 13; вступает в союз с иконийским султаном против Магомета и располагается лагерем при Ганграх 13; делает приступ к Ганграм, идет на Риндак, берет Кастамон 14; идет против Левуния, вступает в Киликию и занимает многие тамошние города 15; осаждает и берет Аназарб 17; идет к Баке и осаждает Антиохию 17; вступает в условия с Раймундом 18; предпринимает поход в Сирию и овладевает многими в ней городами 20; осаждает Неокесарию 21; переводит войско к озеру Пасгусе и овладевает его островами 22, 23; снова идет в Киликию 23; лишается двух старших сыновей 24; получает на охоте рану 24; чувствует приближение смерти и назначает наследником своим Мануила 25-28; его смерть 29; погребение в монастыре во имя Вседержителя 31. Иоанн протосеваст, см. Аксух. Иоанн Дука, участвует в войне против далматов 119; отправляется послом к Фридерику 149; осаждает сильную итальянскую крепость и берет Флавиану 151, 152; поражает войско канцелярия 157; сражается с Ричардом и берет Антр 159; вступает в битву с монополитами 160; обозревает Монополь и принимает послов от папы 161; разбивает итальянцев и берет Боск 165; выступает к Брундузию, присоединяет к себе Басавилу и берет Полимилий 167; разбивает Фламинга и овладевает Масаврою 168, осаждает и берет Монополь 170-173, пишет царю и просит войска 173, берет Остуний и идет к Брундузию 174, осаждает его 176, командует морскими силами в сражении с Вильгельмом 177, возбуждает мужество воинов надеждою на скорую помощь и поражает сицилийцев 178, продолжает осаду Брундузия 179, держит совет с военачальниками 181, попадает в плен 188, завоевывает Далмацию и передает ее Халуфе 271, вторгается в Венгрию со стороны Тавроскифии 289, обвиняет протостратора Алексея 299. Иоанн, кесарь, отправляется в Антиохию 133; неудача его в сватовстве и монашество 135. Иоанн, епископ Корцирский, предается анафеме 285. Иоанн Векк, Константинопольский патриарх 232. Иоанн, военачальник царя Иоанна, родом из Персии 3. Ирина, супруга царя Иоанна 8; ее смерть 13. Ирина, супруга царя Мануила 37; рождает первую дочь 130; ее смерть 222. Ириник, монах, державшийся димитриевой ереси 285. Иса (Иоанн), военачальник 264. Исаак Комнин, брат царя Иоанна, содержится под стражей в Понтийской Ираклии 32; вызывается из ссылки 33; снова замышляет о царствовании 57. Исаак Комнин, сын царя Иоанна, подает ему совет при осаде Аназарба 17; препровождает в Византию тела умерших братьев 24, 30; византийскими сановниками заключается в храме Вседержителя 32; сопровождает царя в его набегах на персов 50; снимает печати с грамот 140. Исаврийская война 14. Исах (Михаил), преданный царю перс 142; бесчеловечно наказывает дезертиров 331, 332. Италийская война 150 слл. Италия, обещанная в приданое царице Ирине 94. Кавалла, город в Азии 44. Какцикийский народ 276. Калиф, значение этого достоинства 322. Каллиополь, город во Фракии 221, 222. Каломан (Константин), дукс Киликии 238, 318. Калогрея 42, 70. Каматир (Андроник) 232. Каматир (Василий), посол за невестой царя 232. Камень священный 307. Каниклий 203. Каннискерт, крепость в Сирии 23. Кантакузин (Иоанн), участвует в далматской войне 119; единоборствует с Вакхином 120; лишается двух пальцев на руке 122; усмиряет белградян 146, 147. Кантакузин (Мануил), ослепляется 327. Канцелярий, командует итальянским войском 164. Капр, река в Памфилии 3. Кардон, город в Далмации 276. Каспакс (Никифор), судья Вилы 279. Кассиан (Алексей), правитель Селевкии 197; доносит Мануилу о замысле Алексея Протостратора 297. Кастамон - город в Памфилии 12, 14. Кастория - город в Италии 137. Кастор, правитель одного итальянского города 160. Келадий, знаменитый венгерец 10. Келвиан, крепость в Лидии 41. Кельты, у Киннама - германцы 71; отделяются от римского войска под Брундузием 183. Кесария 220. Кесарь Мелиссинский 328. см. Вриен. Никиф. Мелис. Кипр 196, 200, 277. Кипселла 211. Киама, Киев 261. Кладон, смотритель над царскими темницами 258. Кличестлан, султан 225, торжественно принимается в Византии 226, стремится к распространению своих владений 325, притворно вызывается сдать царю занятые им города 326; с тою же целью отправляет к Мануилу посла 333. Кокковасилии - благородные киликийцы, добровольно принимают римское подданство 219, участвуют в войне против гуннов 300. Конрад, германский император 73, невнимательность его к беспорядкам крестоносцев 76, надменность его и движение к Византии 79; он осматривает византийские укрепления 80, пишет царю из Пикридиона 81, требует от царя трирем и угрожает осадою Византии 84, переправляется чрез Геллеспонт и просит проводника 86, терпит поражение от персов 88, возвращается в Византию 93, отправляется морем в Палестину, а оттуда в Фессалонику 94, его смерть 95. Константинополь, его башни и стены 80. Константин Каломан, см. Каломан. Константин Дука доносит Мануилу о замысле Алексея 297. Константин Отт, см. Отт. Константин Аспиет, см. Аспиет. Констанция, вдова антиохийского князя Рожера 133, отказывается вступить в брак с кесарем Рожером 196. Контостефан (Андроник) командует пехотным войском в войне против Раймунда 34; участвует в нападении Мануила на передних фуражиров 64, 65, 67; находится при осаде Корциры 108; отправляется на помощь Стефану 240; командует войском в Сирмие 299, 301; распоряжается войною в Египте 309. Контостефан (Алексей) протостратор 142, отправляется в Анкону 185, собирает в Италии большое войско 186, попадает в плен 188, командует войском для поддержания Стефана на венгерском престоле 235. Контостефан (Иоанн) отправляется послом к союзникам 219; встречается с персидским отрядом и разбивает его; едет в Триполь за невестою царю 230. Контостефан (Стефан) отправляется с флотом в Корциру 105. Контостефан (Феодор), военачальник Мануила 41, убит под Мопсуестиею 135. Коринф 100, 190. Корк, подручник Тероза 198. Корцира осаждается войском Мануила 105, 107, 110. См. Акрополь. Косма, патриарх константинопольский 67-69. Котерец, чиновное лицо в войске Мануила 52, 56. Кремона 255. Крест, сооруженный Константином Великим 20, воздвигнутый Иоанном Дукою в Венгрии 290. Критопл, начальник расской крепости 11, получает сильное поражение от персов 57, 59. Крит 110. Ксир, сановник Мануила 100. Куртикий, военачальник Иоанна, комендант Браничева 10, подвергается наказанию от Иоанна 11. Лазарь, знатный скиф 104. Лампа, место рождения Димитрия 279, 331. Лампарда (Андроник), римский военачальник 289; участвует в войне против гуннов 301. Лаодикия 3, 218, 333. Левкусия 197. Левуний, правитель Исаврии, берет множество римских городов и осаждает Селевкию 14, 15. Лесбос 312, 316, 330. Лехи участвуют в крестовом походе 91. Ливо или Лев, первый царь Армении 252. Ливоний, правитель Армении 133. Ликаония 43, 210, 320, 322. Лик - река 3. Лигурийские всадники 9, 219. Логофет - тоже, что канцелярий 156. Ломбардцы, см. лигурийские всадники. Лонги 78. Лонгомирская страна 113. Ломпадион, крепость на Риндаке 40. Лотарий, германский император завещает престол сыновьям Генриха 96, призывается в Италию 97, изгоняется из Италии 98; его смерть 99. Лука Хрисоверг - патриарх константинопольский, не соглашается на присутствие Кличестлана в церковной процессии 227, возлагает руку на новобрачного царя и царицу 233, противустоит ереси Димитрия 281, переносит из Ефеса священный камень 308. Людовик VII, вождь галльских крестоносцев 88, дружелюбно принимает посольство Мануила и пользуется хорошим его приемом 88, отправляет послов к Мануилу 89, торжественно вступает в его дворец и поклоняется византийской святыне 89, возвращается из Палестины и едва не попадает в плен римлянам 95. Магистр храма 208. Магомет, правитель Каппадокии, ссорится с султаном иконийским 13. Мазавра, город в Италии 167. Maio Barensis, адмирал Вильгельма 132. Макримволит (Димитрий) 71. Малея 316. Мальфет, город в Италии 163. Мамплан, сатрап иконийского султана, разбивает крестоносцев 87. Мануил, из рода Комниных, отправляется послом к тавроскифам 257. Мануил Комнин 2, обнаруживает мужество под Неокесариею 21; толки о признаках будущего его царствования 23; он вступает на престол 29, на месте кончины Иоанна устрояет монастырь 30, принимает антиохийских послов 30, 31, переносит тело Иоанна на суда, а сам отправляется в Византию чрез землю персов 31, посылает вперед указ об отдаче под суд некоторых сановников 32; дружески обходится с братом Исааком и вызывает из ссылки дядю Исаака 33; одаряет войско и возводит на патриарший престол Михаила 33; венчается на царство 34; посылает войско против антиохийского князя Раймунда 34; вступает в брак с Ириною 37; обозревает пределы Вифинии 37; возвращается в Византию, по случаю болезни сестры своей Марии 38; строит крепость Лопадион 40; идет против персов и разбивает их 40; выступает против Иконии и переписывается с иконийским султаном 41, 42; разбивает передовой отряд его 42; освобождает из рабства многих римлян в Филомелионе 43; разбивает и преследует иконийского султана до самой Иконии 44; угадывает план неприятельских движений 45; увлекается преследованием султана и восстановляет порядок в своем войске 46, 47; не решается осаждать Иконию 48; пишет письмо к супруге султана и к султану 48; совершает подвиги мужества против войск султана 50-54; нападает на персов в ущелье 55, 56; предузнает приближение своего войска 56; отправляется в путь 57; отражает персов и восстановляет порядок в войске 58, 59; нападает на персов и разбивает их 59; говорит речь о необходимости воинской дисциплины 60, 61; поручает одному персу передать султану грозное свое объявление 62; заключает мир с султаном 62; нападает на отряд персов, возвращавшихся с добычею из римских пределов 63-66; возвращается в Византию 70; отправляет посольство к вождям крестового похода 71; назначает войско для охранения страны от крестоносцев 76; приготовляется к защите Византии 78; выражает сострадание к бедствующим крестоносцам 79; пишет Конраду 84; деньгами возбуждает в крестоносцах нерасположение к Конраду 86; предлагает Конраду союзную войну против персов 87; дружески и торжественно принимает Людовика VII 89; посылает Ксира в Италию для переговоров с Рожером 100; снаряжает флот против Рожера 101; идет на скифов 101; преследует и поражает их 103, 104; встречает затруднение отправиться в Сицилию 104, 105; отправляется к Корцире 106; посылает флот против Рожера 107; показывает неустрашимость при осаде Корциры 108; принуждает Корциру к сдаче 110; идет против далматов, а флот посылает к Анконе 110; опустошает Далмацию 111; берет Галич 112; воюет с гуннами 113 слл.; лично сражается 119-121; снова идет войною против гуннов 123; выселяет из Венгрии множество народа 124; принимает меры против римских дезертиров 127; дает мир Гейзе и возвращается в Византию 129; отсылает послов Вильгельма и отправляет флот в Италию 130; снова идет против гуннов и соглашается на мир с Гейзою 131; показывает готовность опять воевать с гуннами, и мирится с ними 131; посылает Андроника в Киликию и обнаруживает особенное к нему расположение 136; вводит примерные сражения и улучшает вооружение войска 137; показывает слабость в отношении к Андронику 139; выходит на охоту 149; получает рану, удерживая руку Андроника 141; обнаруживает хладнокровие и сообразительность 143; спешит противустать гуннам 144; заключает мир с Гейзою 147, 148; сносится с Фридериком, по случаю его сватовства за Марию 149; задумывает завоевать Италию 150; посылает туда подкрепление 163, вспомогательный флот с Алексеем 180; скорбит о потере брундузийского сражения и снова посылает Алексея в Анкону 185; пишет в Италию к пленным своим военачальникам 188, 189,- Вильгельму 189; заключает мир с Вильгельмом 191; признает его королем 192; решается выступить в Киликию 193, 197; старается захватить Тероза 197; возвращает киликийские города 198; прощает Ренальда и постановляет, чтобы архиерей в Антиохию посылаем был из Византии 201, 205; соглашается на свидание с Балдуином 202; встречает Балдуина 204; прощает Тероза 206; вступает в Антиохию 207; собирается идти на Нураддина, но мирится с ним 208; нападает на сарацинов и обращает их в бегство 209; лечит руку Балдуина 210; возвращается с торжеством в Византию 211; снова нападает на персов с разных сторон 211; лично сражается с многочисленными неприятелями 212, 213; принимает персидских послов и вторгается в персидскую землю чрез Филадельфию 213; передает укоризны Солиману чрез Пупаку 217; борется с неприятелями в теснинах 218; собирает союзные войска против иконийского султана 219; заключает с ним мир 221; устремляется на скифов 222; отправляется в Сардику 223; намеревается овладеть гуннскою землею 223; устрояет дела Сербии 224; принимает Кличестлана 226; назначает церковную процессию, но встречает сопротивление со стороны патриарха 227; дает Кличестлану праздники 229; принимает посольство от персидских филархов 229; намеревается вступить во второй брак и посылает за невестою в Триполь 230, потом в Антиохию 232; вступает в брак 233; старается поддерживать Стефана на престоле 234; устрояет дела Сербии 235; женит сына Гейзы Белу на Марии 237; идет к пределам Венгрии, чтобы возвратить Беле отцовское наследие 240; пишет Стефану 240; переправляется чрез Дунай и спасает одно судно от потопления 245; посылает одного воина в неприятельский лагерь для переговоров с Владиславом 246; требует от него клятвы 247; мирится с Стефаном 248; безуспешно уговаривает зятя Стефана оставить свои домогательства на венгерский престол 248; оставляет при нем Халуфу 249; отправляет в Сирмию значительное войско 250; переносит в Наис руку мученика Прокопия 251; старается остановить успехи Фридерика 252; восстановляет на папском престоле Александра 253; пишет обличительное письмо к Стефану и приготовляется к войне с ним 256; отправляет письмо к Ярославу галицкому 256; посылает войско к осажденному Зевгмину 264; едет в Сардику и переправляется чрез Дунай 266; повреждает себе ногу 267; осаждает Зевгмин 267; советуется с военачальниками 268; делает новый приступ к крепости 270, берет ее 271; принимает послов от Стефана и дает им мир 274, 275; возвращается с торжеством в Византию 276; снова удостаивает дружбы возвратившегося из Тавроскифии Андроника и посылает его в Киликию 277; беседует с Димитрием о славе Христовой 279; призывает к себе еретиков порознь 281; обличает епископа Новых Патр Евфимия 282; назначает Собор и сам присутствует в нем 283; обнаруживает великодушие и преданность Церкви 284, 285; отправляет против гуннов Алексея 288,- Ватацу с валахами 288, 289,- Лампарду и Петралифа 289; переговаривается с папою о власти над Римом 291; занимается гимнастикою и повреждает себе бедро и руку 292; говорит с послами гуннскими и требует освобождения Халуфы 294; постригает Алексея Аксуха в монахи 299; возобновляет стены Византии и устрояет водопроводы 304; отменяет обычай закабаления 305; поставляет законом не заводить тяжбы с монастырями за имение 306; распределяет праздничные и непраздничные дни 306; переносит в Византию священный камень 307; намеревается возвратить Египет 308 и отправляет туда флот 309; отвергает посольство египтян 310; заключает в темницы венетов 311; пишет венетам обличительное письмо 317; отправляется в Сардику 318; наказывает Сербию и разбивает архижупана 319; разрушает составившийся против римлян союз персидских филархов 322, 323; пишет Молчаливое Слово 323; негодует на Кличестлана 325; отправляет войско в Азию 326, 327; скорбит об ослеплении Мануила Кантакузина 327; отправляется к Дорилее и возобновляет ее 329, 331; отправляет к Кличестлану Фому 330; посылает наказать дезертиров 331; восстанавливает крепость Савлеон 331; наказывает Гавру 332; отвергает предложение Кличестлана и приготовляется к войне с ним 333; отправляет Ватацу в Памфилию и флот в Египет 333. Марасса 238. Мария, дочь Раймунда, супруга Мануила 232. Мария, дочь Мануила 130; преднамереваемая невеста Белы 237. Мария, старшая дочь царя Иоанна, в замужестве за Рожером 38, 39. Мария, дочь севастократора Исаака 148. Марк - то же, что Анкона 180. Массагеты в составе римского войска 163, 182. Меандр 62, 66, 67, 131, 133. Медиолан 252, 255. Мелангии 38, 87, 140, 328. Мелас, река во Фракии 79. Мелиа, нападает на Киликию 317; восстает против Мануила 320. Метаволи 140. Мидия 201. Михаил, магистр риторики, см. Василакий (Михаил). Михаил, логофет, обвиняет Алексея 299. Михаил, патриарх Константинопольский 33, 67. Молисса, город в Италии 167. Молчаливое слово 323. Монастырь - в Византии во имя Вседержителя 9; в Киликии на месте кончины Иоанна 30; Оксийский, или Авксентиев 33. Монемвасия, приморский город в Лаконии 131. Монета золотая - первая и вторая 34. Монополь, город в Италии 160. Монтеферрас, крепость в княжестве Трипольском 17. Монтополь, город в Италии 165. Мопсуестия, город в Киликии 15, 31, 135. Моравсия 17. Мощи мученика Прокопия 251. Наис 75, 113, 136, 139, 225, 235, 251. Нарзес, римский полководец 242. Немань (Стефан), архижупан сербский 123; наказывается Мануилом 320. Неокесария, город в Сирии 21, 333. Непа, крепость 134. Никава 111. Никея 91. Никифор, см. Василакий. Никифор, судья Вилы 299. Никифор, см. Вотаниат. Никифор, см. Халуфа. Никифор, см. Каспакс. Никифор, см. Дасиот. Никифор, см. Петралифа. Николай, см. Ангел. Николай Музал, патриарх Константинопольский 90. Нил, река 132. Нифонт, монах, последователь ереси богомилов 67-69. Нураддин, правитель сарацин, выдает царю пленников 208; усиливается на Евфрате 238; вступает в сражение с дуксом Киликии Константином 238; берет в плен Константина и Ренальда, побеждает Тероза и питает надежду овладеть Антиохиею 239, 251; восстает против Мануила 320. Обычай у гуннов, требовавший, чтобы, когда царь рождает наследника престола, брат царский жил в королевстве с выколотыми глазами 8; у латинян - после брака совершать подвиг мужества 49; известным образом наказывать изменников 187; изображать подвиги царя на стенах его дворца 188; решать недоумения случайно открывшимися словами Св. Писания 235; на стенах своих комнат изображать подвиги царя 295; продавать свою свободу 305. Одоакр, римский король 242. Оксия, остров 33. Октавиан, папа 253. Олимп 40. Оп, см. Андроник. Острумбица, город в Далмации 276. Остуний, город в Италии 174. Отт (Константин) 186. Паврая, понтийский город 103. Пагаций, город в Сирмии 245. Пактиарий, воин Иоаннова войска 4. Палеолог (Михаил), севаст 75; посол к Людовику VII 88; посол к Фридерику, алеманскому императору 149; заключает условия с Басавилой 151; берет Бар, Тран, Ювенант 155; впадает в болезнь, постригается и умирает 166. Палеолог (Георгий), ведет дело о браке Белы с Мариею 237. Палестина 94, 201. Памфилия 210. Пантевгенос, см. Сотирих. Папикий, гора 295. Паппий, придворный страж под начальством Куропалаты 269. Пасгуса, озеро 22. Пафлагония 12, 329, 333. Пелагония 140. Перам, командует римским войском в брундузийском сражении 182. Персы, прежде вели жизнь номадическую 7; беспокоят римлян под Неокесариею 21; опустошают исаврийский город Пракану 40; поражаются при Филомелионе 43; возобновляют войну с Мануилом 49, 53; заключают мир с Мануилом 70; снова нападают на римлян 157; опустошают Малую Фригию 218. Песхара, город в Италии 157. Петра, цистерна 304. Петралифа (Никифор), римский военачальник 289. Петралифа (Алексей), отправляется в Азию с войском для принятия от Кличестлана занятых им городов 326. Петрик, город в Славонии 240. Петуя (Падуа) 15. Печенеги 117. Пикридион, византийское предместье 81. Пилэ, крепость 67, 214. Пинкерна, значение этого достоинства 59. Пирама, река в Киликии 31. Пиррогеоргий, военачальник Мануила 46; начальник трубачей 204. Пифика, местечко 40. Пихара, один из персидских военачальников 4. Погребальные пелены И. X. во Влахернском храме 90. Право суда 207; престолонаследия у венгерцев 223; давать Риму архиерея 253. Пракана 41, 71. Праздничные дни 306, 307. Примикирий 46, 204. Примислав, правительственное лицо в Тавроскифии 260. Примислав, правитель Сербии 224; получает от царя хорошую землю 225. Прокопий, мученик 250. Прокопий, историк 242. Просух, военачальник Мануила отправляется против Раймунда 34; идет с войском для наблюдения за крестоносцами 76, 78; сражается с крестоносцами 81. Протонотарий - достоинство 259. Протостратор - достоинство 185. Пунура, город 192. Пунгуса, озеро 61. Пупака, воин в войске Мануила 50, 53; посылается от Солимана в римский лагерь 216. Пovtcn 'Алeuave, насмешка галлов над алеманами 91. Пэония (Паннония, или Венгрия) 8. Равенна, город в Италии 166. Раймунд, сын падуанского князя, сперва приходит в Иерусалим, потом отправляется в Антиохию 16; идет с войском в Палестину 17; просит мира у Иоанна и сдает ему свое войско 18; задумывает измену Иоанну 23; обращается в бегство перед воинами Мануила 34; идет за отступающим римским войском 35; снова бежит от римлян, запирается в Антиохии и приходит в Византию 36, 37; идет против персов и лишается жизни 134, 135, 238; геркулесовская его сила 138. Расон, город в Сербии 111. Рас, один из главных городов Сербии 11, 111. Ренальд, антиохийский князь, опустошает Кипр 196; берет в плен Врану и Иоанна 197; предлагает царю сдать акрополь Антиохии 199; подвергает пыткам епископа Эмерика 200; является перед царем в униженном виде 201; попадает в плен Нураддину 239; лишается жизни Нураддином 238. Рим древний 186, 241, 242. Риндак 14, 39, 70, 328, 331, 333. Риций 214. Ричард, граф Андрии 155. Роберт, см. Басавила. Роберт, сын Роберта III, проживает в Византии 38. Рожер (кесарь), муж Марии Комниной 38. Рожер, король Сицилии 39. Рожер, сын ломбардского короля Рожера 100. Рожер, сицилийский граф, управляет Лонгобардиею 37; выгоняет Лотария из Италии 98; берет в плен папу Иннокентия II и провозглашается королем 99; просит невесты своему сыну из дома Комниных и за отказ опустошает греческие области 100; берет Корциру 101; посылает флот в римскую землю 107; его смерть 130. Ростислав, один из князей Тавроскифии 260. Сава, река 113, 124, 126, 240, 269. Савлеон, крепость в Азии 331. Саксонцы 144, 318. Салона, столица Далмации 276. Сангарий 257. Санисан, правитель Гангр 220; брат Кличестлана 325; терпит поражение от персов 329. Сарацины, осаждают иерусалимского короля в Монтеферрасе 17; нападают на римлян 208. Сардика 75, 112, 223, 234, 266, 290, 294, 318. Сатала, см. Аттала. Севеник, город Далмации 275. Селевкия 15, 197. Селиврия 294. Сербы, задумывают отложиться от римлян 11, 318. Сесер, город в Сирии 19 Сеченица, местечко в Далмации 114. Сивила, город в Италии 192. Симон, брат сицилийского короля Вильгельма 192. Синопит, военачальник 59. Сирмий 9, 249, 274, 276, 299. Сихер, знатный итальянец 177. Сицилийцы, посылают флот в римские области 107; овладевают Корцирою 105; сжигают Дамалис 110; разбивают римский флот 132. Скараманка, римский воин 178. Скифы, делают набег на придунайские земли 6; вселяются в пределах Римской империи 7; грабят прибрежья Дуная 101; преследуются и поражаются 103; составляют наемное войско Мануила 219. Склир, см. Пасгуса. Смила, город 144. Собор против ереси Димитрия 283; против богомилов 69. Созополь 4, 22. Солиман, персидский сатрап 70, 216. Сотирих, представитель Антиохийского патриарха 194. Сот, знатный римлянин 104. Софроний, патриарх Александрийский 233. Спалаф, крепость в Далмации 276. Стефан, см. Контостефан. Стефан, брат Гейзы 146; женится на племяннице Мануила Марии 223; вступает на венгерский престол 234; низверженный, снова домогается престола 248, 249; приходит как беглец в Сирмию 250; отравлен гуннами 265. Стефан, сын Гейзы 223; собирает союзные войска против римлян 241, 244; отправляет к царю послов и заключает с ним мир 248; снова занимает Сирмий 256; отправляет к царю послов и просит мира 274; опять посылает войско в Сирмий 285; женится на дочери Ярослава, князя галицкого 261; женится на дочери Генриха Австрийского 291; его смерть 318. Стефан, племянник Стефана, брата Гейзы 248. Стефан, родоначальник армянских царей 251. Стефан, сын венгерского короля Владислава, восходит на престол 8; требует от Иоанна выдачи брата Аллузия 9; осаждает и разрушает Белград 9; страдает болезнью 9; задумывает напасть на римлян врасплох 11. Стипиат (Феодор), чиновник при каниклие 203. Стратор, имя должности 200. Стримон 114. Судья Виллы 299. Султан, филарх Иконии 13, 41; разбивается и преследуется 44; овладевает многими римскими городами 192; мирится с Мануилом 220. Тавроскифы, призывают войска гуннского короля 125; обещают союзное войско Мануилу 260, 261; дают союзное войско гуннам против римлян 268, 277. Тамиаф, город Дамиэта 309. Танисман, персидский филарх, берет Кастамон 12; вступает в союз с иконийским султаном 13, 49. Тара, река 114. Тарент, богатство этой области 169. Тарс, город в Киликии 15, 199. Татикий, римский военачальник 300. Темесса, см. Брундузий. Темп, местечко на Дунае 10. Тенесий, город в Египте 309. Тероз, армянин 133; запирается в Мопсуестии 135; разбивает Андроника 136; овладевает многими городами Киликии 192, 196; бегает и скрывается от царя 138; является к царю жалким просителем 206; захватывает много исаврийских городов 251. Теша, см. Дезе. Тили, крепость 199. Тир 312. Тителий, город при Дунае 240. Торжественная колесница 12. Трагурион, остров у берегов Далмации 275. Тран, город в Италии 152. Трапезунт 327. Триполь 230, 239. Трубы царские 218. Туркоманы, имели привычку жить хищничеством 229. Уресий, князь далматский 122. Урум, имя достоинства у гуннов 224. Фаркуса, знатный перс 59. Феодор, см. Ватаца. Феодор, см. Стипиат. Феодор Капеллан, комендант Корциры 109. Феодора, сестра кипрского тирана Иоанна Комнина 262. Феодорик, римский король 242. Феодот, патриарх Константинопольский 90. Фервин (Андроник), правитель Киликии 251, 316; отличается при осаде Зевгмина 273. Филадельфия 3, 320, 322. Филиппа, сестра Августы 278. Филиппы 101, 224, 234, 294. Филита 218. Филокал, римский военачальник 300. Филомелион, фригийская крепость 42, 67, 87. Филопатион, загородное место византийских царей 80. см. Вриенн. 139, 140. Флавиана, город в Италии 152. Фламинг, военачальник Вильгельма 167; испытывает поражение от римлян 168, 175. Фома, царский писец 19. Фома, римский воин 175. Фома, подручник Тероза 198. Фома, евнух, преданный Мануилу 298; отправляется к Кличестлану 330. Фонари для ночных походов 215. Фракисияне 41. Фракия 333. Фридерик, племянник Конрада, вступает в сражение с царским войском и обращается в бегство 76, 77; обещается под клятвой сдать Италию Мануилу 94; наследует престол после Конрада 95-97; сватается за дочь севастократора Марию 148; усиливается на Западе 252; овладевает Римом и низводит с престола папу Александра 253; вступает с Мануилом в союз против гуннов 262; присылает к нему Эрика и Владиграца в качестве послов 291. Хаварда, крепость 19. Халисияне 116; поселяются Мануилом в новопостроенной крепости 274. Халуфа (Никифор), оставляется Мануилом при Стефане в качестве военачальника 249; отправляется послом к венетам 252; говорит им речь 254; управляет Далмациею 275; попадает в плен к гуннам 292. Хама, крепость в Сирии 19. Хартулярий, достоинство 75. Херис, знаменитый перс 42. Хировакхийская долина 78. Хиос 312, 315. Хорасмияне 201. Храм, крепость при Дунае 10, 266. Хрисафий, военачальник 219. Хрисовул, царская грамота 306. Христиан, епископ Могунции, командует войском алеманов 321; терпит поражение 322. Хуруна, военачальник Мануила 47; управляет флотом в войне с сицилийцами 95; ведет флот против флота Рожерова 107; разбивает сицилийский флот 109; участвует в войне против далматов 115. Центенарий золота 34, 233. Чедомил - одно лицо с Вакхином 123. Чехи, участвуют в крестовом походе 91; воюют против римлян в союзе с гуннами 241, 246, 268. Чивриличимани 49. Чикандил, военачальник Мануила 59; идет против крестоносцев 78; сражается с крестоносцами 82. Чиновник от порфиры - титул сановника 47. Эвбея 100, 190. Эвксинский Понт 81. Экватана 201. Эксувит (Феофилакт), итальянец 230. Элефантина, царская темница 331. Эмволон, улица в Византии 312. Эмерик, Антиохийский патриарх 199; подвергается пыткам от Ренальда 200. Энхелис, итальянский воин 175. Эпарх, имя должности 233. Эрик, или Генрих Лев, первый герцог Австрии, вступает в союз с Мануилом против гуннов 262; приходит в Сардику в качестве примирителя Мануила с Фридериком 290; отправляется в Пэонию и сватает за венгерского короля свою дочь 291. Ювенант, город в Италии 155. Ягупасан, персидский филарх, задумывает грабить Азию 110; нападает на пределы Римской империи 192; зять иконийского султана 220. Ярослав, князь галицкий 257, 260. Яцелин, владетель Эдессы 238. ### ГЕНЕАЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА ПРАВИТЕЛЕЙ АРМЕНИИ ???????? N ???????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????? Константин, могущественный правитель Армении Тафнуций, или Тафрак, впоследствии правитель (Tyr. Albert) Армении ? ???????????????????????????????????????????? ? N жена Балдуина I, короля иерусалимского ???????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????? Лев или Ливо, князь Торос, или Феодор, Мило, иначе Мельер, Стефан, N мать Фомы, N жена Иосцелина Армении. князь Армении после или Мелих, изгнав убитый правителя Ар- эдесского графа. брата племянника Фому на- греками мении падает на Армению. ? ? ? ??????????????????????????????????????????????????????????????????? ????????????????????????????????????????????????????????????????? Рупин достигает власти над Армениею в 1180 году; жена его Изабелла, Лев, или Левуний, первый царь Армении, Долета, жена Бертранда дочь Гумфреда II, владельца Торонского женится на Изабелле, дочери иерусалим- Жиблета. ? ского короля Алмерика. ? ? ??????????????????????????????????????????????????????????????????? ????????????????????????????????????????????????????????????????? Алеида в замужестве за Рай- Фименна в замужестве за Федором Изабелла, единственная дочь в замужестве за Филиппом, сыном анмундом, старшим сыном анти- Ласкарисом, царем греческим тиохийского правителя Боэмунда IV, по смерти которого родственохийского правителя Боэмун- ? ник Льва, Константин, передал армянское царство сыну Эфону, вы да III. ? дав за него дочь Льва, Изабеллу. ? ? ???????????????????????????? ?????????????????????????????????? Рупин, царь Армении, короно- Константин Ласкарис ванный и отвергнутый Львом. |
|
||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|
|
||||
