• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Пруд исчез. Там, где была вода, лежала истоптанная копытами грязь, медленно высыхающая под утренним солнцем.

— Все, Дэн, — сказал отец. — Из меня плохой скотовод, сам об этом знаю. Командуй перегоном ты. Тебе не надо напоминать, что он для нас значит.

— Отсюда до переправы Хорсхед — восемьдесят миль или около того, — я говорил для всех, — но ближе к Пекосу нам встретится вода. Мне или кому-нибудь другому придется ехать впереди и выискивать воду, прежде чем ее почует скот, потом гнать стадо в обход этой воды, потому что для животных она ядовита — так много в ней солончаковой пыли. — С этого момента, — продолжил я, — всех отставших коров будем оставлять, новорожденных телят придется убивать. До сегодняшнего дня мы в лучшем случае покрывали по пятнадцать-шестнадцать миль в день. Теперь, без воды, нам надо проходить намного больше. В первую ночь мы остановимся поздно, а тронемся пораньше, затем будем гнать стадо днем и ночью.

— Я могу помочь, — сказала Кончита Маккрей. — Я работала со скотом. Мы не хотим быть в тягость, но Мигель еще слишком слаб.

— Ваша помощь придется кстати, — поблагодарил я. — Спасибо.

Несколько минут все молчали, потом подал голос Тим Фоули:

— Восемьдесят миль без воды? А как насчет прудов Мустанг-Пондс?

— Не знаю, стоит ли на них рассчитывать. Может, там и есть вода, но лучше думать, что ее нет.

Отец пожал плечами.

Этого надо было ожидать. Ведь каждый из нас знал, на что идет. Надо наполнить водой все, что можно, и тратить ее очень бережливо.

Мы тронулись в путь. Первым ехал Зебони с развевающимися на ветру волосами, следом шел пятнистый бык, а за ним — все стадо.

Бен Коул и Майло Додж ехали с одного края, с другого — Фримен Сквайре и Зено Йерли.

Повернув коня, я подъехал к фургону, на козлы которого собирался сесть Тим Фоули. Его жена уже устроилась наверху, устремив взгляд вдаль.

— Все в порядке, Тим?

Он медленно повернулся.

— Нет… и ты это знаешь. Карен уехала, а ты смог бы удержать ее, Дэн?

— Я? — Я не ожидал услышать такое от Тима. — Да она не осталась бы ни из-за меня, ни из-за кого-то другого.

— Мы думали, вы поженитесь, — сказал Тим. — Мы рассчитывали на это. Мне никогда не нравился этот никчемушный Тэп Генри.

— Тэп хороший парень, но мы с Карен никогда не заводили речь о женитьбе. Мы дружили, но ведь молодежи у нас почти не было… только мы двое. К тому же она влюбилась в Тэпа.

— Он искалечит ей жизнь. Если она уже не лежит мертвой где-нибудь на равнине.

— Они вместе. Мы с Зебом нашли их следы. Карен догнала Тэпа, и они вместе едут на Запад.

Не время говорить им о резне. Я рассказал отцу и некоторым из ребят, чтобы они были настороже, но женщин это может испугать.

Фургоны покатились. Стадо шло на запад, и кто-то из ковбоев затянул песню, другой подхватил ее, и я был рад их слышать. Но я знал, что не все стадо дойдет до воды: погибнут коровы, лошади, а может быть, и люди.

Скот мычал, пыль становилась все гуще. С боков животных стекал пот, но мы не сбавляли шага. Каждая миля давалась с трудом, но она же приближала к воде. Быстрое движение увеличивало жажду, солнце немилосердно жгло с самого утра. Облако пыли поднималось все выше.

Только за утро я дважды сменил лошадей, работая в конце стада вместе с Джимом Пуром. Отец с Зебони Ламбертом ехал впереди.

И когда наконец спустилась ночная прохлада, мы все гнали и гнали стадо, разбили лагерь, пройдя шестнадцать миль. Все мы ужасались тому, что ждало нас впереди, а Кончита смотрела на меня с удивлением. Я знал, что она думает.

Мы были не в своем уме, затеяв этот перегон.

Стадо вело себя беспокойно и долго не укладывалось, а мы, наскоро приготовив еду, поужинали.

Груз ответственности лежал теперь на мне. Я украдкой разглядывал людей, стараясь угадать, сколько еще они смогут выдержать.

Я лег поздно, но поднялся первым, свернул одеяла и оседлал мышастого. Когда я подошел к костру, перед ним на корточках сидел Зено Йерли.

Он кивнул на котелок с кофе.

— Свежий. Наливай себе.

Налив кружку, я сел напротив.

— Не люблю зря болтать, — вдруг ни с того, ни с сего сказал Зено, — поэтому молчал, да еще потому, что Тэп твой брат.

Я ждал, что он скажет дальше.

— Эти пастбища, которые нашел Тэп… Как получилось, что они не заняты?

— Свободная земля. Никто не поселился, наверное.

— Ошибаешься. Те земли заселили, когда ты еще не родился.

Я озадаченно молчал. Тэп сказал, что те пастбища свободны — приходи и бери. Однако Зено ничего не говорил зря, а то, на чем он настаивал, всегда оказывалось правдой.

— Тэп нашел те пастбища для нас, — возразил я, — и даже оставил человека охранять их.

— Толана Бэнкса?

— Ты его знаешь?

— Еще бы не знать. Злой и ужасно подлый человек. Я слыхал, как про него говорил Тэп, но ничего не возразил, потому что не умею драться на револьверах и не хотел связываться с ним. Этот Толан Бэнкс — скотокрад и бандит.

Вот так-то. Мы, рискуя жизнью, гнали стадо на Запад через забытую Богом пустыню и думали найти свободные, новые земли, а, оказывается, они уже кому-то принадлежат, и мы, прибыв на место, должны будем ввязываться в настоящую войну за пастбища.

Говорят, беда не приходит одна, и точно… Я пил кофе и размышлял над этим, но что тут придумаешь? Назад не вернешься, а впереди ждет драка. Мы придем на те пастбища обессиленные, с измученным голодом и жаждой скотом.

— Зено, держи рот на замке. Тут надо хорошенько все обдумать. По-моему, Тэп знал, что делал.

Зено поставил на землю кружку с кофе и набил трубку. Он говорил тихо, опасаясь, что нас услышат.

— Не хочу тебя обидеть, но Тэп Генри думает только о себе. То есть в первую очередь о себе. Допустим, ему нужна та земля. Чтобы иметь право на землю, ее надо использовать, на ней нужно пасти скот. И что он делает, зная, что вы дома недовольны и хотели бы перебраться на Запад? По-моему, мы попадем прямо на пастбищную войну, и воевать нам придется на стороне Толана Бэнкса, а это очень плохо.

— Не знаю, — сказал я. — Да и с Толаном Бэнксом мы не встречались.

— Я говорю, плохой он человек. Для него все способы хороши, лишь бы выиграть. Он многих убил. Рассказывают, что он — один из банды Болд Ноба, что орудовала в Миссури. Тут я ничего не могу сказать, судя по выговору, он скорее из Джорджии.

Мы тронулись в путь до рассвета, управляться со скотом становилось все тяжелее. Коровы не пили уже больше суток, у них не было никакого желания идти вперед в засушливые, безводные земли, и некоторые, похоже, решили вернуться обратно, вспомнив Каухаус.

Я снова работал в конце стада. Никто не мог упрекнуть меня, что я отлыниваю от работы, потому что главный в перегоне. В полдень мы нашли обрыв, под которым на полмили протянулась тень, мы согнали туда стадо и остановились, пережидая самые жаркие часы.

Когда я подъехал к фургону Мигеля, он сидел.

— Скоро я сяду на коня и тогда помогу, — сказал он.

Оглядевшись, я заметил, что рядом никого нет.

— Мигель, — сказал я, — мы направляемся на пастбища в Нью-Мексико.

— Да, я это знаю.

— А ты знаешь долину Мимбрес?

— Да. — Лицо Мигеля напряглось.

— Эта земля занята?

Мигель заколебался.

— Да… большая ее часть. Там сейчас неспокойно. Но долина большая, может быть, мы говорим о разных пастбищах.

— А долина Лейк?

— Да… знаю. Там очень неспокойно: нападают апачи, белые тоже… в том числе мой народ, потому что некоторые из них не лучше Фелипе Сото.

— Думаешь, у нас там будут неприятности? Нам сказали, что пастбища свободны. Значит, они заняты?

— Да… и у вас будет много неприятностей. — Мигель помолчал. — Сеньор, я сожалею, что пока не могу ездить верхом. Я знаю, как вам сейчас тяжело.

— Тебе известна эта тропа?

— Нет. Я ехал с севера. Я уходил от погони, а когда меня ранили, старался добраться до воды, до Кончо.

Ближе к вечеру мы снова погнали стадо. Кончита уселась верхом на свою высокую лошадь, и, как ни странно, оказалась вполне пригодной к работе со скотом.

Нам был дорог каждый всадник. Стадо шло неохотно, стараясь свернуть в сторону или назад, но мы работали изо всех сил, направляя его на запад, в залитую звездным светом ночь. Наконец мы остановились, но скот никак не хотел укладываться на ночевку, беспрестанно мыча, и в конце концов я сдался.

— Па, давай гнать дальше. Все равно они не будут отдыхать, так что пускай лучше идут.

Мы снова тронулись, не помня себя от усталости. Сухая кожа обтянула скулы людей, глаза ввалились, но мы шли вперед. С выжженной земли поднималась густая, удушливая белая пыль.

Настало утро, но мы не отдыхали. Поднялось солнце, похожее на малиновый огненный шар, в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения, он давил тяжелым грузом так, что дышать приходилось с усилием. Скот едва шел, казалось, что половине коров легче умереть, чем идти дальше.

К полудню коровы спали с тела настолько, что выпирали ребра, а глаза их обезумели от жажды. Пятнистый бык дико озирался, ища, кого бы подцепить рогом, и у лошадей едва хватало сил, чтобы увертываться.

Мы сварили кофе, и ковбои подъезжали к костру, буквально падая с коней, с воспаленными от усталости глазами. Однако никто не жаловался. На Кончиту страшно было смотреть, но она улыбнулась мне, а когда я предложил ей отдохнуть в фургоне, лишь покачала головой.

Ко мне подошел Фоули.

— Дэн, — сказал он, — мы выдохлись. То есть я говорю про лошадей. Они едва держатся.

— Ладно, перекладывайте вещи и припасы в два фургона.

Мигель встал, опершись о задний борт.

— Я поеду верхом, — сказал он.

Он не стал слушать мои возражения, и, по правде говоря, нам стало легче, когда он пересел на коня, хотя помощи от него ждать не приходилось — удержался бы сам в седле. Весь груз, полегчавший за счет съеденных припасов, распределили на два фургона. Освободившихся лошадей использовали для работы со стадом.

Горькая пыль облаками поднималась из-под копыт, набиваясь в горло. Пылающее солнце висело в белесом, раскаленном небе, вдали танцевали миражи. Скот с каждой милей шел все медленнее. Отстающих подстегивали лассо, загоняя обратно в стадо. То там, то здесь обессиленно падали старые коровы и тут же умирали. Наши крики сливались с ревом животных. Мы продолжали идти вперед.

Это была адская работа, однако Кончита не отдыхала ни минуты. Она работала, как заправский ковбой, не давая себе никаких поблажек. Несколько раз я даже видел, как подгонял отставших коров Мигель.

Быки с дикими от жажды глазами пытались нападать, иногда качаясь от слабости и падая, но мы гнали их вперед, а затем я начал постепенно обгонять стадо в поисках отравленных солончаковых озер, о который предупреждал Тэп Генри.

Тысячу раз я жалел, что его нет с нами, тысячу раз я мечтал об одном-двух лишних ковбоях. Мы не спали три дня. Мы глотали кофе, забирались обратно в седла и ехали, полуослепшие от пота и пыли, снова и снова подгоняя скот, заставляя его идти, потому что единственный шанс на спасение лежал впереди — там, где была вода.

Пятнистый бык шел во главе стада. Он угрюмо двигался вперед, будто чувствуя что нам нужна помощь.

И каждый день безжалостно палило солнце. Скот умирал или стоял, качаясь, на широко расставленных ногах. Сколько голов мы потеряли? Сколько лошадей загнали? Мы потеряли ощущение времени, из последних сил подгоняя сквозь пыль ставших совершенно непослушными животных.

Я выехал далеко вперед и нашел Мустанг-Пондс, но пруды превратились в плоские пятна растрескавшейся грязи. Здесь давно уже не было воды. Источники Флэтрок-Хоулс пересохли, и по эту сторону реки не осталось ничего, так как другие водоемы лежали далеко на северо-западе, и неизвестно, есть ли там вода.

Дважды я находил солончаковые озера, но вода там была так перемешана с белой щелочной пылью, что напоминало густой суп. Напиться такой воды для любого животного означало одно — смерть.

Я продолжил путь и наконец, выехав на вершину пологого холма, увидел вдали темно-зеленые заросли вдоль Пекоса. Конь с надеждой вытянул морду в сторону далекой воды, но я спешился и, смочив платок из фляги, протер ему язык. И мы с мышастым повернули обратно.

До воды оставалось миль шестнадцать-семнадцать. Я остановился на возвышении подле тропы и стал поджидать стадо.

Отец ехал впереди и, несмотря на смертельную усталость, сидел в седле, как всегда, прямо. Футах в двадцати за ним и футах в пятидесяти впереди стада следовал пятнистый бык.

Чуть дальше Джим Пур и Бен Коул с обеих сторон сжимали головных быков в тесную группу, чтобы стадо, следующее позади, не растекалось в стороны.

И над всеми висело облако белой солончаковой пыли. Скот, люди, лошади и фургоны — все было покрыто ею, как снегом.

Позади я различал отставших. Примерно с дюжину коров еще стояли, две лежали в пыли.

Но стадо продолжало идти, и я шагом повел мышастого навстречу.

— Па, вода недалеко. Берем самых выносливых и гоним к Пекосу. Жаль разбивать стадо, но тогда мы спасем хоть часть.

Животные остановились, однако мы тут же отсекли тех, в ком еще остались силы, и погнали их к переправе Хорсхед на Пекосе.

В золотисто-розовой дымке постепенно исчезал день, огромные пурпурные стрелы солнечных лучей пронзали кроваво-красные облака, и серо-коричневые просторы прерии наполнились каким-то особым очарованием. Никогда еще я не видел более красивого заката, широкого неба и безбрежных равнин, чем в тот вечер перед последним перегоном в Хорсхед.

Остановив коня рядом с фургонами, я сказал миссис Фоули:

— Поезжайте вперед и не останавливайтесь до самой реки.

Она мрачно кивнула и тронула фургон, крича на загнанных лошадей. Фрэнк Келси вытер пот с лица и усмехнулся:

— Прямо как в аду, верно? Я никогда еще такого не видел.

— Вперед, — сказал я и подъехал к Мигелю, которому Кончита помогала держаться в седле. — И вы тоже. Не обращайте внимания на скот. Скорее двигайтесь к реке.

Сумерки сгущались, медленно переходя в ночь. Мы погнали стадо к тусклой пурпурной полоске горизонта. Животные двигались, механически переставляя ноги, с высунутыми, сухими, пыльными языками и склонившимися вниз головами. Они шли, словно пьяные от смертельной усталости, умирая от жажды, но они все-таки шли.

Всадники обессиленно осели в седлах, стихли пронзительные крики ковбоев и рев скота, но мы все-таки шли на Запад.

Отстала телка, я подъехал и стегнул ее свернутым лассо. Она даже не пошевелилась, только после того, как мышастый куснул ее, пошла дальше, шатаясь и еле переставляя ноги. Дважды я останавливался, чтобы брызнуть воды в открытые рты упавших коров. Обе встали. Многим прибавит сил свежесть ночи, и они будут двигаться вперед.

А затем подул ветерок, принеся с собой запах реки.

Головы вскинулись, стадо пошло быстрее, затем перешло на рысь и вдруг ринулось в безудержном беге к текущей впереди воде. Животные падали, поднимались и продолжали бег.

Я остался один позади скрывшегося стада, и единственным звуком в ночи был стук копыт по твердой, спекшейся земле.

Когда я подъехал к Пекосу, уже высыпали звезды.

Мышастый остановился, ноги его дрожали. Я тяжело спешился и на мгновение прислонился к коню, затем медленно снял седло и уздечку и отпустил мышастого поваляться в пыли — весь уход, который требуют мустанги.

К костру подошел Зебони.

— Стадо напилось. Мы не подпускаем его к воде.

— Хорошо. До рассвета не давайте ему больше пить.

Сидя у костра, я вытащил из седельного чехла «паттерсон» и начал чистить его. Что бы ни случилось, винтовка должна быть в порядке.

— Нужно поставить четырех человек на охрану стада, — сказал я, — и одного — подальше от лагеря в засаде. Это ведь индейская переправа. Команчи пользовались ею задолго до того, как здесь появились белые.

Миссис Старк принесла мне кружку кофе.

— Выпей, — сказала она, — ты заслужил.

Это был настоящий кофе с порцией доброго ирландского виски, он меня взбодрил. Вскоре я закончил чистить винтовку, подошел к фургонам и вытащил из вещевого мешка свои револьверы. Один я пристегнул к поясу, а второй засунул за ремень, спрятав рукоятку под жилеткой.

Когда вернулся к костру, там сидел отец. Он увидел револьвер в кобуре, но промолчал. На меня оглянулся Том Сэнди.

— Никогда не видел, чтобы ты носил револьвер, — сказал он. — Думаешь, сегодня ночью что-нибудь случится?

— Мы устали, Том, — сказал я, — но сегодня ночью спать не придется. Надо подготовить все оружие.

— Сейчас? — Том с удивлением посмотрел на меня. — Ты сошел с ума. Все и так уже с ног валятся. Да ты не можешь…

— Могу! Займись делом! Все оружие должно быть заряжено немедленно.

И ковбои зарядили свои ружья и револьверы.

В половине первого ночи, завернувшись в одеяла и вытянувшись, стараясь расслабить задеревеневшие мышцы, я уснул.

Первое, что я услышал, когда проснулся, было радостное и очень приятное журчание воды. Небо начинало бледнеть. Судя по ковшу Большой Медведицы, — прошло два часа. Я встал и надел шляпу. Все было спокойно.

Я натянул сапоги, застегнул оружейный пояс и подошел к костру.

То, что я принял за деревья и кусты, растущие вдоль берега, на самом деле оказалось предзакатной тенью от высокого берега реки. Единственной растительностью здесь была тонкая полоска камыша в довольно глубокой канаве. Сама река растеклась на сотню футов, но глубина ее не превышала четырех. На другом берегу раскинулась равнина с тонким слоем песчаной плодородной почвы и редкими чахлыми кустиками.

К костру подъехал Зебони и выпил кружку кофе, не слезая с коня.

Кругом было тихо… Слишком тихо.

Выдохшееся стадо спокойно улеглось на ночевку, и лишь время от времени приходилось отгонять коров от воды.

— Ты собираешься остановиться здесь?

— Нет.

Тим Фоули оглянулся на меня. Тим — хороший человек, но иногда думает, что я слишком молод для своей работы. Ну, а я думаю, что не в возрасте дело, ведь человек с годами не может поумнеть, если не будет всю жизнь учиться.

— Мы перейдем реку и поднимемся на несколько миль вверх по течению. — Я обвел рукой землю, усеянную черепами лошадей. — С индейцами нам встречаться ни к чему.

Зеб начал было разворачивать коня, но вдруг остановился.

— Дэн!

Что-то в его голосе заставило меня повернуться. К нам приближалась группа всадников: человек шесть-семь.

— Ты с оружием, Тим?

— Да.

— Я тоже. — Это сказал Зено Йерли.

Позади меня у костра послышался шорох. Я взглянул в сторону стада. Там четверо… а где пятый, тот, что сторожил в засаде? Видел ли он этих всадников? Или они обнаружили его первыми?

Рядом со мной встала Кончита, наполовину спрятавшись за колесом фургона.

Я не отрывал глаз от едущего впереди человека. Под ним была сильная гнедая лошадь, да и сам он был мощного сложения. Я сразу понял, что это Фелипе Сото.

Он подъехал к лагерю и тщательно оглядел его. Не знаю, много ли он увидел, потому что, кроме нас троих, в лагере все спали. Фоули сидел по другую сторону костра, Зеб верхом, футах в двенадцати, а посередине стоял я. «Паттерсон» лежал на свернутых одеялах в дюжине футов от меня.

— Мне нужен Мигель Сандоваль, — сказал предводитель. — Отдайте его мне, и у вас не будет никаких неприятностей.

Шагнув вперед, я попытался взять инициативу в свои руки.

— Что значит никаких неприятностей? Мистер, если вам нужен кто-то из моей команды, вам придется взять его самому. А что касается неприятностей, то валяйте — мы готовы ко всему, что вы можете предложить.

Сото внимательно посмотрел на меня, и я подумал: его слова пустая похвальба или правда?

— Послушайте, сеньор, по-моему, вы просто не понимаете. — Он показал на своих всадников. — У меня много людей. Это только часть. У вас здесь есть женщины, вам беда ни к чему.

— Вы все твердите про неприятности, — сказал я спокойно, — но мы готовы к ним не хуже вас. У нас был трудный перегон, и все мы немного на взводе, поэтому если хотите драться — дело ваше, но добром для вас это не кончится.

Его люди стали рассредоточиваться, но тут заговорил Зебони.

— Стоять! Вы, ребята, стойте, где стоите, или я буду стрелять, — сказал он ледяным голосом. — Если что-нибудь начнется, нам выгодно, чтобы вы были покучнее.

Сото смотрел только на меня. Не знаю, хотел ли он убить меня — к поединку я был готов. Что бы Сото ни замышлял, он быстро передумал: ему помог Зено Йерли.

— Ты, Дэн, бери на себя этого здоровяка, — как бы между прочим сказал он, — а мне оставь правого.

Сото не отвел взгляд, но я заметил, что его губы крепко сжались. Они не видели Зено, и даже я не знал, где он спрятался. Они видели только нас троих, а сколько же еще пряталось в темноте и держало их на мушке?

Не следовало терять преимущество, поэтому я подыграл своим.

— Зено, ты все испортил. Я надеялся собрать скальпы, а теперь им известно, что нас много.

Сото это совсем не понравилось. Он не знал, сколько нас, и больше того, у него пропало желание узнать.

— Сожалею, сеньор, — с усилием улыбнулся Сото, — что наш визит оказался так короток. Когда мы снова навестим вас, нас будет больше, и мы прихватим своих друзей команчей. Вам будет спокойней, если Мигель Сандоваль покинет лагерь.

— Несколько дней назад, — сказал я, — мы нашли какого-то мексиканца и похоронили его.

Сото улыбнулся.

— Неплохо придумано, однако мы раскопали могилу. Там его нет.

Он развернул коня и шагом повел его прочь, но мы знали, что он вернется и что дело наше плохо.

— Ладно, — сказал я своим, — сейчас быстро позавтракаем и в путь.

Ночью до реки добрело еще несколько бычков и одна корова. Времени пересчитывать животных у нас не оставалось, хотя по самым приблизительным оценкам погибло несколько сот голов.

Мы безостановочно гнали стадо до полудня, когда, остановившись у реки, позволили ему напиться. Несколько наших людей все время ехало далеко позади и в стороне, разведывая обстановку. Земля была очень сухой, и местами ее покрывали обширные пятна солончаков и белой щелочной пыли — там, где когда-то находились озерки и лужи.

Отец отстал и поехал рядом со мной.

— Мы в меньшинстве, Дэн, — сказал он. — Когда они нападут, их будет человек пятьдесят-шестьдесят.

Мы не увидели ни единой живой души. То там, то здесь встречались высохшие, обтянутые кожей скелеты коров, не тронутые волками — эти хищники не осмеливались жить в таких местах. К ночи мы так и не нашли травы, поэтому составили фургоны на низком холме и загородили ими стадо. Там рос целый лес опунций, которые с удовольствием ест скот. К тому же в опунции много влаги — меньше потребуется воды для скота. Мы зажгли факелы, чтобы опалить ими шипы на колючих ветках.

С рассветом задул ветер, в воздух поднялись облака пыли, которая с обжигающей силой била в лицо, солнце превратилось сначала в тусклый красный диск, потом исчезло совсем. Мы погнали стадо по ветру, следуя течению Пекоса, но держась в отдалении от реки, чтобы избежать неожиданных поворотов.

К ночи песчаная буря стихла, и стало очень холодно. Мы остановили фургоны у склона и разожгли костер.

Подъехал и спешился Зебони. Тетушка Фоули и миссис Старк готовили ужин. У нас осталось мало еды, пришлось зарезать самых слабых бычков, и на вечер мы обеспечили себя мясом. Мука и патока почти кончились.

К нам присоединился Зено Йерли. Щеки его покрылись щетиной, глаза смотрели печально.

— Эта буря похожа на ту, что застигла нас на реке Канадиен, когда мы пробирались в Колорадо. В тот день подняло столько земли, что можно было взглянуть наверх и увидеть, как суслики копают там норы!

Усевшись на корточки перед костром, я глядел на пламя и обдумывал наше положение. Отец полагался на меня, но что я мог без Тэпа, без его знаний. Стадо — все наше достояние было в неважном состоянии. В скором времени, когда Фелипе Сото со своими команчерос нагонит нас, предстоит кровопролитная схватка, а мы были в меньшинстве.

В стаде уже не досчитывалось несколько сотен голов, и мы просто не могли себе позволить потерять еще. А если верить Кончите и Мигелю, впереди нас ждали междоусобицы из-за пастбищ.

Еда почти кончилась, охотиться здесь было не на кого. Если здесь и водилась дичь, с наступлением жары она ушла из этих мест. Все, что нам оставалось — это двигаться. Я давно понял, что многие проблемы решаются сами собой, если человек просто идет вперед.

Единственное, в чем нам повезло — мы сохранили лошадей. Многие перегоны через Хорсхед заканчивались тем, что ковбои брели пешком: их лошади либо пали, либо были украдены индейцами.

Я не был склонен недооценивать Фелипе Сото. Он жестокий человек и обязательно вернется. Этим бандитами ни к чему разговоры и слухи о каньоне Пало-Дуро. В Нью-Мексико и без того росла неприязнь к команчерос.

— Будем гнать стадо дальше, — сказал я Зебони. — Скоро мы должны дойти до Делавэра.

Удивительно, как вода и короткий отдых взбодрили стадо. Трава здесь почти не росла, но опунция буквально оживила скот, и теперь он без понуканий шел вперед, будто сознавая, что все худшее позади. Но я немного слышал о земле, по которой нам предстояло пройти, и не слишком радовался.

Мы окружили стадо, фургоны ехали поблизости от него. В хвосте шли Зено Йерли с Фрименом Сквайрсом, иногда они отставали, разведывая обстановку. Путь выбирал отец и тоже временами выезжал далеко вперед, чтобы обнаружить возможную засаду или следы.

От ручья Тойа осталось только песчаное русло, поэтому мы погнали стадо дальше. Прохладу опять сменило палящее солнце. А жар, исходящий от плотно скученной массы животных, был почти невыносим.

Ко мне подъехала Кончита.

— Вы говорили о Мигеле, — сказала она. — Спасибо вам за защиту, иначе его убили бы.

— Ерунда.

— Мы не ожидали этого. Мигель не думал, что ему помогут… потому что он мексиканец.

— Для кого-то это имеет значение, но только не для нас. Когда мы впервые приехали сюда, то есть отец приехал, ему приходилось тяжело, он просто не выжил бы, если бы не помощь соседей — мексиканцев.

— Мы говорили о вас. Мы знаем очень хорошее место. Правда, существует угроза набегов индейцев, но где ее нет?

— Где находится это место?

— Мы вам покажем. Оно лежит на старой тропе наших отцов. И торговцев тоже. Там есть вода, сочная трава, и, по-моему, там можно устроиться без особых затруднений.

— А куда поедете вы?

— Домой. К матери Мигеля и его жене.

— Он не говорил о жене. Я думал, может, вы с Мигелем…

— Нет, сеньор, он женат. Мы вместе выросли и остались друзьями. Он очень хороший брат, сеньор.

— Как мы с Тэпом, — сказал я. — В детстве мы хорошо ладили между собой.

Весь день мы ехали вместе, разговаривая на разные темы. Стадо уверенно шло вперед. К заходу солнца у нас за спиной осталось двенадцать миль.

Возможно, песчаная буря скрыла наши следы. Это могло нам помочь, но ненадолго, потому что в засушливых землях человек привязан к воде, и его следы так же легко найти, как и потерять.

Айра Тилтон подстрелил антилопу, когда мы приближались к нашей последней ночевке на Пекосе. Отсюда мы повернем к ручью Делавэр. Айра привез антилопу в лагерь, и, хотя мяса каждому досталось понемногу, все были довольны.

Нам не хотелось резать своих коров: они понадобятся, когда мы обоснуемся на новом месте. Скот надо будет разводить, часть придется продать, чтобы получить деньги на муку и другое пропитание, необходимое, чтобы продержаться первый год. Ведь мы были небогаты. Все наше имущество — это стадо.

Пламя костра заставило трепетать тени, отбрасываемые фургонами. К костру подошла тетушка Фоули и села рядом с нами. Отблески огня зажгли волосы Кончиты рыжевато-золотистым светом, переливающимся всякий раз, когда она поворачивала голову.

Необычно спокойная в последнее время Роза Сэнди села поближе к Тому. Никто из нас не обвинял ее, потому что все мы хорошо знали, что плоть слаба и грешна.

Отец тоже сидел у костра, тихо переговариваясь с ребятами, его красивое лицо выглядело помолодевшим.

— Мы найдем себе землю, — сказал он, — и устроимся на ней. Мы построим ранчо, которым будем гордиться.

Во всех нас жила надежда, но и страх тоже.

Наконец я поднялся и посмотрел на Кончиту, и она тоже встала. Мы вместе шагнули в темноту. Мигель стоял рядом с фургоном и, когда мы проходили мимо, произнес по-испански: «Vaya con Dios». Идите с Богом.

Меня растолкал Фримен Сквайре, я сел и стал нащупывать шляпу. Было тихо… Звезды скрыли облака, в воздухе чувствовалась сырость. Натянув сапоги, я застегнул оружейный пояс с револьверами.

Не успел я протянуть руку за «паттерсоном», как вдруг вдали на равнине раздался пронзительный вопль, затем целый хор боевых криков команчей и топот коней.

Стадо понесло. Я видел, как Фри Сквайре рванулся наперерез, чтобы завернуть первый ряд бешено мчавшихся животных, но его конь споткнулся, упал, и несущаяся волна обезумевшего скота перехлестнула через него.

А я уже стоял на колене и стрелял.

Индеец на лошади ворвался в лагерь, но я первым же выстрелом снял его с седла и заметил, как выкатился из-под одеял отец и, сидя, выстрелил из ружья.

Через мгновение лагерь озарился вспышками выстрелов, сопровождаемых непрерывным грохотом.

Из-за фургона выскочил Зебони Ламберт, поливая нападающих револьверным свинцом. Какой-то команч попытался смять его лошадью, но Зеб ухватился за индейца, запрыгнул позади него в седло, и они унеслись прочь в темноту.

Человек крупного сложения на серой лошади прыжком прорвался в лагерь — тот самый блондин, который был с Уэббом Холтом в день его смерти. Лошадь задела меня, я покатился, голову засыпало землей, когда в дюйме от меня ударила пуля.

Я снова вскочил и увидел, что отец с окровавленным лицом стреляет с колена так же спокойно, как если бы стрелял на заднем дворе нашего дома. Бен Коул неподвижно лежал на земле. Джим Пур короткими перебежками кинулся к фургонам — вокруг него пули яростно вздымали пыль.

Вдруг я заметил Бада Колдуэлла, который ворвался в центр, развернул коня и готов был напасть на отца. Я выхватил шестизарядник и первой же пулей пробил ему грудь. Он отшатнулся назад, конь его понес, а я развернулся и снова выстрелил с бедра. Бад Колдуэлл упал на землю лицом вниз и медленно перевернулся на спину.

Атака закончилась так же, как началась — неожиданно в тишине.

Крыша одного фургона пылала. Я схватил ведро с водой и выплеснул ее на огонь, затем прыгнул на борт, содрал горящий брезент с рамы и швырнул его на землю. Рядом со мной сухо щелкнула о дерево пуля, и я снова упал на землю.

Стадо пропало. Фримен Сквайре был мертв, Бен Коул тоже.

Все вокруг замерло. Лежа в темноте, я перезарядил револьверы и постарался взглядом отыскать «паттерсон».

Где-то за пределами лагеря послышался тихий стон, затем — тишина. Рукоятка шестизарядника в ладони внушала спокойную уверенность. Позади, в редких береговых зарослях, едва слышно журчала вода.

Но враг еще скрывался в близкой темноте. Я знал это, поэтому не шевелился.

Что случилось с Кончитой? С тетушкой Фоули? Где отец?

Вдалеке прогрохотал гром. Вокруг царила тишина. Вдруг резкий порыв холодного ветра обшарил лагерь, раскидал угли в костре, загремел по земле пустой кружкой.

С величайшей осторожностью я оперся рукой о землю и начал медленно отползать от круга света, отбрасываемого костром.

Опять прокатились раскаты грома, зигзагом сверкнула молния и хлынул дождь — сплошная, подгоняемая ветром завеса воды, моментально затопившая пыльную землю.

В свете следующей молнии я увидел лежащего на спине с широко открытыми глазами отца, затем снова наступила темнота, и слышался лишь гром да плотный шум ливня.