• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

И вдруг пришли известия столь зловещего содержания, что нашу колонию охватили новые страшные опасения. 22 марта индейцы поднялись и перебили несколько сот колонистов в земле, называемой Виргиния.

Эта колония находилась на заметном расстоянии от нас, и мы о ней знали совсем немного.

Время от времени до нас доходили вести о тамошних людях от проходящих индейцев, либо рассказывали о своих наблюдениях Кин и Янс, так что мы знали, что они переживают тяжелые времена, с нехваткой пищи и многими болезнями. Место для своего города, названного Джеймстауном, они выбрали не самое лучшее — мы ведь на своем печальном опыте узнали, что на берегу, вблизи болот, свирепствует лихорадка.

После некоторых первоначальных столкновений между поухатанами, о которых мы часто слышали, но знали мало, и этими колонистами трения постепенно прекратились — в основном благодаря твердой позиции, занятой капитаном Джоном Смитом, человеком из Линкольншира, которому довелось сражаться в войнах на континенте.

История, как мы ее услышали от катобов, выглядела следующим образом. Военный предводитель по имени Нематтано, которого колонисты называли «Джек Перо», поскольку он носил головной убор из перьев, уговорил человека по фамилии Морган отправиться с ним в лес — не то для торговли, не то на охоту. Нематтано часто бывал в доме Моргана и с жадностью поглядывал на многие вещи, которые там видел. Позднее, в лесу, он убил Моргана и вернулся в хижину, надев на голову шапку Моргана. Сыновья Моргана заподозрили, что случилось неладное, и попытались заманить индейца к мастеру Торпу.

Разгорелась ссора, в Нематтано выстрелили и ранили его. Сыновья Моргана положили его в лодку, чтобы везти к губернатору. Чувствуя, что смерть близка, Нематтано, которого индейцы считали неуязвимым для пуль, начал умолять их не рассказывать никому, как он был убит, и закопать его тело на кладбище белых людей, чтобы смерть его осталась тайной.

Оппеканкано, который был королем этих индейцев, очень рассердился, когда услышал о смерти Нематтано, но выказал колонистам все знаки любви и мира, так что они не предвидели никакой опасности, и благодаря тому, что в течение некоторого времени никаких военных действий не предпринималось, очень немногие из колонистов были вооружены, у них было мало шпаг и еще меньше огнестрельного оружия, кроме ружей для охоты на птицу.

Однако Оппеканкано известил свой народ о том, что задумал, а сам тем временем посылал разным колонистам подарки — то оленину, то птицу — в качестве показного свидетельства доброй воли, иногда даже завтракал с ними. А потом внезапно 22 марта они поднялись и перерезали триста сорок семь человек — мужчин, женщин и детей, нанеся удар так быстро, что лишь немногие поняли, что происходит; часто их убивали их собственными орудиями труда, а потом разрубали и уродовали тела[30].

Некий Натаниэл Кози, который прибыл с Джоном Смитом, схватил топор, когда на него напали, и расколол голову одному из напавших, после чего они сбежали, а он спасся, хоть и раненый, ибо они не причинили вреда никому, кто начинал отбиваться или был наготове, а убивали лишь тех, кого застали врасплох, — неподготовленными и невооруженными.

К этому времени колонисты уже расселились на сто сорок миль вдоль реки, по обеим берегам, а индейцы, ибо в их натуре было жить за счет того, что давала местность, сами были вынуждены держаться группами по тридцать, сорок или, к примеру, шестьдесят человек. Однако весь замысел был так тщательно продуман, что каждая группа индейцев его знала и знала свою роль, и убитых было бы куда больше, чем триста сорок семь, если бы один индеец, подружившийся с человеком по фамилии Пейс, не известил его о готовящемся нападении. Пейс, гребя до изнеможения, понесся вниз по реке и сообщил губернатору.

Были убиты шесть членов совета: Джордж Торп, Натаниэл Пауэлл, Джон Беркли, Сэмьюэл Макок, Майкл Лапуорт и Джон Рольф, причем этот Рольф был женат на индианке по имени Покахонтас.

Волнения, вызванные этим горестным злосчастьем, безусловно заставят многих индейцев разбежаться из тех краев, и теперь на тропах будет опасно.

Однако дошедшие до нас известия содержали не только рассказ о резне — в них также говорилось, что прибыли несколько кораблей, доставивших новых поселенцев. Это была возможность, которую не следовало упустить.

— Мы скоро отправимся, Эбби. Питер закончил две лодки, а третья тоже наполовину построена. Если мы все возьмемся ему помогать, лодка будет готова к плаванию в считанные дни. Мы поплывем вниз по реке, которая впадает в море у Мыса Страха — Кейп-Фир, так его теперь называют, по-моему, да и саму реку тоже… А потом на север вдоль морского берега к Джеймстауну. Питер хочет продать свои лодки — а там на них найдется спрос. Мы сможем повезти свою пушнину, шкуры и зерно.

При отходе караван наш состоял из трех больших лодок и одного каноэ. Кин, Брайан и Янс разместились в каноэ, мы с Пимом, Джереми и женщинами — в первой большой лодке, Кейн О'Хара и Том Уоткинс — во второй, а Джубал и Уа-га-су — в последней, нагруженной тяжелее всех.

От речного устья мы поплыли на север вдоль берега, стараясь, где возможно, не выходить за Внешние Банки, и в конце концов добрались до Чесапикского залива и реки Потомак.

Мы подошли к причалам Джеймстауна и увидели на реке три корабля, вокруг которых шла большая суета — доставленный груз спускали в лодки, а одно судно стояло параллельно берегу у самого причала — видимо, у него была небольшая осадка.

Какой-то человек более или менее внушительной наружности смотрел, как мы подходим, и наконец окликнул нас:

— Что у вас в лодках?

— Зерно и шкуры, — ответил я, — а также немного пушнины. Ищем покупателя.

— Зерно? Об этом поговорите с губернатором. У нас тут были потери.

— Да, мы слышали об этом и приплыли помочь. Просим недорого — только честную рыночную цену. И, раз уж речь зашла, — добавил я, — мы и лодки тоже продадим.

Я поднялся на причал, за мной — Брайан и Кейн О'Хара. Тот человек оглядел нас всех по очереди.

— Так вы что, хотите поселиться здесь?

— Нет. У нас есть свои хозяйства на юге, и посевы, но мы прослышали о вашем несчастье, а это зерно у нас было отложено.

— Но если вы продадите свои лодки, так как же вы вернетесь домой?

— По суше, — сказал Брайан. Он был славным приятным парнем и говорить умел красиво. — Впрочем, только часть из нас, сэр. Мы с сестрой и матерью поплывем в Англию на корабле.

— Я — капитан Пауэлл, Уильям Пауэлл, — представился наш собеседник. — Мы тут живем на урезанном рационе, и губернатор будет рад увидеть вас.

Он повел меня к губернатору. Сэр Фрэнсис Уайатт оказался необычайно проницательным человеком и достаточно разумным, чтобы не задавать лишних вопросов. Я говорил с ним открыто, не скрывая собственного имени и надеясь, что годы должны были давно стереть его из памяти людей, как, похоже, оно и случилось.

— Мы обязаны вам, капитан, — сказал он мне. — Вы не могли выбрать для своего прибытия более удачное время. Итак, сколько же вы просите за бушель[31]?

— Как я уже сказал капитану Пауэллу, мы прибыли помочь, а не наживаться на вашей беде. Мы возьмем честную рыночную цену — и не больше.

— Похвально — и необычно, — сухо проговорил Уайатт. Обернулся к Пауэллу: — Вы позаботитесь, чтобы их устроили как подобает?

А потом улыбнулся мне:

— Вы не могли бы подождать снаружи? Я хочу поговорить с капитаном Пауэллом.

«Ну вот, — подумал я. — Дальше последует ордер на мой арест».

Мы вышли наружу, но я не сделал и шага от двери. Мне было слышно, как внутри Пауэлл говорит:

— Вы им верите, сэр Фрэнсис?

— Верю ли я им? Я понятия не имею, капитан, говорят они правду или нет. Но у меня колония на краю голода, и я не намерен задавать вообще никаких вопросов. У них есть зерно. Нам нужно зерно. Они продадут его по разумной цене. Я заплачу эту цену. Более того, я отпущу их домой с благодарностями и буду надеяться, что они появятся у нас еще. Такие люди нам пригодятся.

— Такие люди и мне бы пригодились, — угрюмо сказал Пауэлл. — Вы их разглядели, сэр Фрэнсис? Это компания самых сильных, крепких и способных людей, какие мне попадались за много лет. По крайней мере те двое, что постарше, были когда-то военными, или я вообще ничего не понимаю.

Он прошелся по комнате — слышно было.

— Я не имею представления, кто они такие, сэр Фрэнсис. Я думаю, это та группа, о которых мы слышали, из предгорий.

— Вполне может быть…

Сэр Фрэнсис, очевидно, поднялся — я слышал, как отодвинулся стул.

— Пауэлл, об этом не надо отсылать доклад. Им там, в Лондоне, требуется одно — знать, что мы накормили своих людей. А как это было сделано, их не заинтересует. Да, мы купим у них зерно. Мы разместим их за счет колонии, поспособствуем в их делах и постараемся не задерживать отправления. Кто знает, когда нам снова потребуется помощь?

Пауэлл коротко засмеялся, потом сказал:

— Сэр Фрэнсис, если нам снова придется воевать с индейцами, позвольте мне завербовать этих людей. Большего я не стану просить.

Пауэлл вышел. Хижина, в которую он отвел нас затем, была крепкая, хорошо построенная, а неподалеку находилась таверна — ну, то, что у них здесь сходило за таверну.

— Капитан Сэкетт, — сказал Пауэлл, — сейчас в порту находятся три корабля, причем два из них будут брать груз в Вест-Индию. Третий прибыл лишь недавно, но что-то мне не по нраву его вид. Я бы на вашем месте хорошо подумал.

— А что с ним не так?

Пауэлл какое-то время задумчиво разглядывал собственные ногти, потом заговорил:

— Слишком много пушек для купеческого судна, и если видел я когда-либо корабль, где вместо команды — шайка негодяев, так это он самый и есть. И этот капитан Делв…

— Что?! Делв, вы сказали? Джонатан Делв? С такими насмешливыми глазами?

— Вы знаете этого человека?

— Да, знаю, — угрюмо ответил я, — и он мне не нравится. Я слышал, что он был пиратом, и я согласен с вашим суждением о нем.

Лицо Пауэлла сделалось задумчивым.

— Мы тут неважно вооружены, и такой корабль может обернуться для нас серьезной бедой, так что я ничего не хочу больше, чем увидеть, как он покидает порт.

После ухода Пауэлла я объяснил мальчикам, кто такой Делв. И то, что ему удалось выжить тогда и продержаться так долго, было свидетельством его ловкости.

— Кин, — предложил я, — этот человек не знает ни тебя, ни Брайана. Пройдитесь вдоль реки, посмотрите, нельзя ли что выведать, но держитесь от него подальше и не впутывайтесь в неприятности.

— Это плохой человек, — добавила Эбби.

— Что да, то да, и мне бы понравилось куда больше, если бы ты и он не оказались в одном и том же море. Он был пиратом — а может, он и сейчас пират, и более чем вероятно, что пришел он сюда за припасами, а сам тем временем высматривает, какие корабли стоит захватить.

— А его корабль ты видел? — вставил недовольно Джереми. — Тридцать шесть пушек и отличная скорость.

— Скорость у него, может, и отличная, — негромко заметил Янс, — но сейчас он на якоре. Вряд ли они смогут двигаться очень скоро, пока якорь на дне.

— К чему это ты клонишь? — спросил Пим.

Янс медленно улыбнулся, взглянув снизу вверх из-под густых бровей.

— К чему? Ну, если этот корабль вас так беспокоит, давайте захватим его и устраним причину беспокойства.

Я покачал головой:

— Тогда мы сами поступим как пираты. А доподлинно о его делах мне ничего не известно.

— Если б ты меня послал, — сказал Янс, — я бы уж об этом позаботился.

— Вот потому-то, Янс, я и не послал тебя, — сказал я и улыбнулся ему.

И все же частично мои мысли вертелись вокруг Джонатана Делва. Присутствие здесь этого человека и его корабля было лишь неприятной мелочью по сравнению с фактом — а это действительно был факт, — что нам с Эбби предстоит вскоре расстаться.

Разум мой отказывался принимать этот факт. Она была настолько важной частью моей жизни, что я не мог представить себе существования без нее, хотя вполне понимал ее мысли и чувства.

Ноэлле всего десять лет. Женское окружение у нее хорошее. Жена Янса, девочка правда веселая, любящая развлечения и такая же жизнерадостная и неугомонная, как он сам, получила достойное религиозное воспитание. Жена Кейна О'Хары, выросшая в испанской семье, — еще в большей степени.

Индианка, жена Питера Фитча, двигалась с бесконечным изяществом и держалась с таким достоинством, какое сделало бы честь любой придворной леди. Она восприняла европейские обычаи легко и естественно, не утратив ничего из своих собственных, и я — правду говоря, все же имевший в этом крайне малый опыт, — часто думал: сколь редкое явление, что так много женщин могут жить вместе, или по крайней мере совсем рядом без трений между собой.

Джон Куилл был для Ноэллы чуть ли не вторым отцом. Человек, женатый на своей ферме, он думал мало о чем другом, но тем не менее всегда приносил девочке самую крупную землянику, птичьи гнезда или цветы, собранные им в лесу либо на краю своего поля.

Хорошей жизнью мы жили… А школа! В ней учили разные женщины и Саким, глубина познаний которого была неизмерима. Как и мальчики, Ноэлла выросла на историях, известных среди катобов и чероки, на ирландских сказках (слышанных от Кейна О'Хары) и любимых Сакимом сказках Шехерезады. Саким читал им также из «Катха Сарит Сагара», или «Океана сказок», собранных Сомадевой, придворным поэтом кашмирского царя Ананты и его царицы Сурьявати.

Я часто гадал, каким может быть представление о жизни, если учиться, как они, от столь несхожих рассказчиков. Они выучили легенды катоба о начале мира. Кейн О'Хара рассказывал им саги о Кухулине и Конне по прозвищу Сто сражений[32], а также об ирландских королях, живших в Таре[33]. От Джереми они услышали об Ахилле и Одиссее-Улиссе, а заодно — рассказ Ксенофонта *** об отступлении десяти тысяч. От Сакима — сказки об Али-Бабе и Синдбаде, о Рустаме и его волшебном коне Ракше, который убил льва, защищая спящего хозяина.

Абигейл рассказывала им о Боге, Иисусе и Марии, Саким — об Аллахе и Мухаммеде, а Сладкая Женщина — об Уаконде, Небесном Духе. У Барри Магилла они научились ткачеству, у Питера Фитча — любви к хорошему дереву и умению его использовать, у Джона Куилла — любви к земле и волшебному умению заставлять все расти.

Что же осталось на мою долю? Понемногу от всего — а еще показывать то одно, то другое вдоль тропы, и немного рассказывать об английской истории, о норманнах, датчанах и кельтах, о викингах, их нападениях и странствиях.

Но в их познаниях были странные пробелы, которые я осознал неожиданно для себя, когда, выслушав повествование о Рустаме и Ракше, Ноэлла спросила:

— Папа, а что такое лошадь?