• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Куда уходят годы? В какой туннель времени утекают бесценные дни?

Мы молоды, и пламя внутри нас горит ярко. Весь мир лежит перед нами, и никакое деяние не кажется нам слишком великим, никакое препятствие не вызывает благоговейного ужаса.

А потом вдруг нет больше бесконечной череды дней, годы куда-то исчезли, а того, что осталось, так мало, совсем мало…

Кин вырос высоким, отличным охотником и отличным человеком. Брайан рассудителен и задумчив. Он прочел и по многу раз перечитал каждую книгу, что у меня есть, и скоро, я знаю, он уйдет от меня в более широкий мир. Во мне живет сожаление, что он нас покинет, но и радость тоже, ибо ему предстоит прожить свою жизнь в мире большем, хоть, может быть, и не лучшем.

Янс? Что мне сказать о Янсе? Сердце у него чистое, а силы больше, чем у любого из них, я думаю. Янс сильный, грубоватый, вечно он борется, дерется, лазит по скалам, что-то делает и чем-нибудь меняется.

Он хороший сын, преданный своей матери и мне. Братьям он верен. Но он сперва действует, а после думает. Это сплошной комок мускулов и порывов, быстроногий бегун, не знающий промаха стрелок из любого оружия — и из-за всего этого опасный человек.

Он слушает, когда я говорю, и слушается. Но иногда он действует прежде, чем я успеваю ему что-то сказать.

И, наконец, Джублейн… Названный в честь моего старого друга, но все его зовут Джубал.

Вот уж воистину тихий человек — молчаливый, невидимый и неслышный. В лесу — призрак, движется как тень и много времени живет среди индейцев. Исчезает на недели, потом приходит, сидит на корточках под стеной, слушает разговоры — и исчезает снова.

Ко мне он относится с любовью и почтением, к матери — с восхищением и обожанием, и это как раз то, чего мне хочется.

Но никто из нас не знает, как далеко он побывал и что видел, потому что он редко говорит об этом. Иногда до нас доходят какие-то рассказы… Однажды среди нас появился индеец с запада, разыскивавший его. Джубал уходил на много недель, и этот индеец поведал нам на языке жестов, что Джубал побывал далеко за великой рекой, которая делит страну на две части… а мы этого и не знали.

Кин не женат, как и Брайан, и Джубал. Зато у Янса жена, конечно, есть. В прошлом году он уходил далеко на север и набрел там на колонию, которая образовалась несколько лет назад. Несколько дней он все разведывал там, следил, как они работают. То же самое он проделывал в Джеймстауне, когда вырос настолько, чтобы уходить так далеко от дома, — Рэли наконец-то организовал свою колонию, и мои мальчики частенько отправлялись туда и, спрятавшись в лесу, наблюдали за их жизнью.

Янс делал то же самое на севере, в том месте, которое поселенцы назвали «Новая Англия».

Эта группа высадилась в 1620 году — через тринадцать лет после того, как была окончательно установлена в Джеймстауне колония Виргиния. Янс был любопытен, как и все мои мальчики, и рассказов, которые они слышали от своей матери и от меня, как и от других людей из нашей группы, было им мало. Но только Янс забрался на север так далеко.

Обычно он ходил в одиночку либо с одним-двумя катобами. Несколько раз отправлялся в походы с их военными отрядами против ирокезов или чероки… с которыми, по сути дела, катоба были часто в дружеских отношениях.

Янс нашел место, названное Новой Англией. Оно уже начало расширяться от первоначального поселения. Он вошел в деревню, неся с собой мясо. Мои сыновья всегда приносят мясо, приходя куда-нибудь, в том числе в свой дом.

Он завел там друзей, потому что парень он добродушный, покладистый и трудолюбивый, но для тамошних людей он оказался слишком решительным, энергичным — и не слишком богобоязненным, по их меркам. Короче, однажды, когда он погрешил против их обычаев, они его заковали в колодки — правда, для этого потребовалось девять человек, но все же заковали.

Только в ту же ночь некая девушка выкрала у отца ключи, пришла и освободила его. Он сложил аккуратный костер и сжег колодки, но к тому времени, когда костер заметили, Янс уже был среди холмов и, будучи Янсом, забрал с собой и девушку, а она, будучи девушкой того рода, какую он сам бы выбрал, пошла за ним по доброй воле и с охотой.

О, она оказалась славной девчонкой! Веселая, полная искристого духа, всегда напевающая — и не всегда религиозные гимны, ибо она охотно подхватывала наши безыскусные английские песни о погибшей любви, разбойниках с большой дороги и эльфах.

Мы-то у себя в холмах много пели — и цыганские песни, и песни шотландских горцев-хайлендеров, и ирландские…

И все эти годы приходилось сражаться, ибо индейцы постоянно нападали на нас, и не было такого рассвета, который не нес бы с собой риска, и такого дня полевых работ, который не грозил бы опасностью.

Сами катоба твердо держались дружбы с нами, как были всегда вообще друзьями белого человека. И подобно тому, как прежде воины приходили издалека с надеждой убить кого-то из катобов, добыть скальп и похваляться им потом в своих селениях, так теперь они приходили драться с нами, по мере того, как росла наша слава.

Все мы стали воинами. Враги запомнили Джона Куилла, который в одиночку оборонял форт после смерти Слейтера, ибо они прославляют силу любого воина, будь то друг или враг.

Но время имеет подлый обычай похищать у человека силу, как еще до того похищает его быстроту и ловкость. Однажды они напали на Гласко, который работал у себя в кузнице.

Мальчики ушли на охоту. Я с женой и нашей маленькой дочерью были на реке — один лишь Тим Гласко оставался на месте. Обычно отличающийся необычайной осмотрительностью, в этот раз он оказался недостаточно осторожен, и они подобрались очень близко. Он услышал их, торопливо выстрелил и бросился на них со своим молотом и клещами.

Они всадили в него стрелу, но он не упал. Они бросились в рукопашную, и он поверг на землю двоих, справа и слева от себя. Одного он уложил раскаленными докрасна клещами, второго — только что заостренным вертелом для жарки мяса.

И все же они навалились все и убили его.

Мы услышали выстрел издали и помчались туда — Уа-га-су, Пим Берк и я, оставив Кейна О'Хару с женщинами.

Слишком поздно. Гласко лежал на земле, а его скальп они унесли. Он еще не был мертв, а где-то он подхватил кое-какие индейские мысли.

— Догоните их, — хрипло прошептал он, — и принесите мои волосы обратно. Пусть у меня на голове будут мои волосы, когда я пересеку Раздел.

Мы с Джереми, Пимом и Кейном О'Харой отправились в погоню, мы гнались за ними дни и ночи, через реки, которым люди успели дать имена, — через Широкую и Многоводную, Каменистую и Холодную-Воду, и обстреляли их на Длинном Ручье, а после на Ядкине.

И вдруг на Ядкине они развернулись и кинулись в бой; и хоть их было больше числом, зато мы лучше стреляли. И два воина умерли и потеряли волосы, пока мы снова двинулись вперед.

Через леса и саванны, через ежевичные заросли, под ветвями развесистых гикори гнали мы их — и внезапно услышали впереди залп выстрелов, и еще быстрее рванувшись туда, мы увидели, что сенеки попали в ловушку в излучине Лик-Форк — малого рукава реки Дэн. Мы увидели, что один из них лежит в воде, а другой, истекая кровью, пытается выползти на берег, — и устремились вперед.

На дальнем берегу неожиданно возник высокий крепкий воин и издал воинственный клич — а из кустов выскочил Янс. Он бросился вперед, выставив нож, и они встретились на открытом месте в жестокой и отчаянной схватке. Высокий индеец метнул томагавк. Он попал Янсу в плечо, тот начал падать, и сенека кинулся на него. Но Янс, уже лежа на спине, резко выбросил вперед обе ноги и перебросил индейца через себя. А потом Янс, быстрый и гибкий, как атакующая змея, развернулся, обрушился на врага и вонзил нож ему в грудь.

Катоба, которые вышли на военную тропу вместе с нами, взяли в тот день много скальпов и сквитались за своих убитых. А когда скальпы были сняты, мы повернулись и медленно двинулись в обратный путь, домой.

Мои сыновья пошли охотиться на Блу-Ридж — Голубой Хребет, — и заодно разыскивали пещеры, о которых мы слышали: в этих пещерах, как нам говорили, похоронены белые люди, люди из каких-то незапамятных времен, еще до начала счета лет.

Один из эно нашел их там и рассказал о военном отряде сенеков, направляющемся в набег на юг, и они пошли вниз с высоких гор — слишком поздно, чтобы помочь защитить наше поселение, но вовремя, чтобы перехватить сенеков на обратном пути.

Еще издали они услышали перестрелку, потому увидели индейцев, идущих через саванну, и вышли на Лик-Форк, где и устроили засаду…

Но когда мы возвратились, Гласко уже умер — всего несколько часов назад.

— Как я хотел бы, чтобы он знал, — пробормотал я. — Мы принесли назад его волосы.

— Он знал, — сказала Лила. — Я ему сказала. Потому что видела это во сне — как Янс бросился на индейца с ножом в руке, видела кровь на его плече, видела, как он упал, потом вскочил и повернулся, и видела, что его плечо двигается.

Она подошла к Янсу и оголила его плечо. Там была глубокая рана, которую он заткнул мхом, чтобы остановить кровотечение.

— Идем, — сказала она, — надо ее очистить.

И он послушно двинулся следом, как делал еще ребенком.

Эбби стояла в ожидании, лицо ее было неподвижно, глаза округлившиеся и серьезные.

— Барнабас, пойдем к реке. Я хочу поговорить с тобой.

Я понял, что это будет серьезный разговор, потому что уже много лет она называла меня просто Барни.

И вот, когда мы сели рядышком на берегу, она начала:

— У нас есть дочь, Барнабас, и она будет красивой девушкой.

— Неудивительно, она — твоя дочь, — ответил я.

— Здесь — дикая страна. Какое предстоит ей будущее?

Во мне шевельнулось нелегкое чувство, и в первый раз я по-настоящему ощутил страх.

— Не знаю, — отозвался я, — но к тому времени, как она вырастет…

— Тогда будет слишком поздно, Барнабас. Наша дочь не станет охотником или воином, сражающимся против индейцев. Она должна получить образование, она должна узнать другой мир, не этот.

Я нащупал под пальцами траву. Сорвал травинку, молча пожевал. Сердце мое билось медленно.

— У тебя есть сыновья, они вырастут на твой лад. А дочери я хочу представить возможность выбрать другое. Если она останется здесь, за кого она выйдет? За одного из твоих диких жителей дикого края? Тебе хочется, чтобы она выделывала бизоньи шкуры и состарилась прежде времени?

— Что же еще мы можем сделать? — спросил я, хотя сердце мое уже знало ответ.

— Во всех делах, Барнабас, я поступала так, как ты хотел, потому что во всех этих случаях я и сама хотела того же. А в этом случае — я не знаю, и ты должен мне помочь. Я не знаю, Барнабас, но меня переполняют опасения.

— Ты хочешь увезти ее от меня? Скоро Брайан поедет в Англию изучать юриспруденцию. Саким уже обучил его математике и логике, искусству управления государством и философии. Я сам тоже научился многому у Сакима, потому что слушал, когда они занимались. Но я не ученый, я простой человек.

Эбби положила ладонь мне на руку.

— Не такой уж простой, Барнабас, зато такой мудрый, такой сильный — и, в то же время, такой мягкий. Ты забыл, что я знаю тебя очень долгое время. И это было хорошее время, — тихо добавила она, — очень хорошее. И мне не хочется покидать тебя.

Вот оно. Слово сказано.

— Куда ты поедешь?

— Сначала — в Лондон. Может быть, в Париж. Мне потребуется время, Барнабас, я слишком долго была далеко от мира. Мне нужно будет снова научиться вести себя, как подобает английской леди.

— Ты всегда оставалась леди.

— Ты мог бы поехать с нами, Барнабас. Сейчас ты можешь поехать. Королева Елизавета умерла. На троне теперь мужчина. Старые подозрения наверняка уже позабыты.

Она говорила — но мы оба понимали, что никуда я не поеду. Я никогда не покину надолго тенистые склоны гор, которые я наконец-то нашел.

— После всего этого? — широкий жест моей руки охватил горы, поля, реки. — Нет, Эбби, тут наши обязанности расходятся. Твой долг направляет тебя в Англию с нашей дочерью, мой удерживает меня здесь.

Может быть, мальчики больше не нуждаются во мне, но они знают, что я здесь. Я — якорь, я что-то единственное, настоящее и надежное. Я — тот фокус, на котором все сходится, если не больше. Балансирное колесо, ось, вокруг которой они могут вращаться… и я останусь здесь, чтобы им было куда прийти в беде. Я не оставлю их без такой возможности.

Может быть, я им никогда не понадоблюсь, но пока я здесь, они не потеряются и не заблудятся. Если я не смогу быть для них ничем уже больше, я буду их Полярной звездой.

— Сенеки придут снова, Барнабас, и шауни тоже.

— А как же, конечно… Я это знаю. Мне будет не хватать их, если они почему-то не придут, а им будет не хватать меня, если я не буду на месте и не поприветствую их.

Я медленно поднялся.

— Эбби, мы это устроим. Мы еще раз спустимся по реке к морю, найдем корабль и ты сможешь уплыть в Англию. Когда она повидает мир, когда она поймет, на чем он держится, привези ее снова ко мне, чтоб я увидел, чем стала моя дочь. По крайней мере… не позволь ей забыть меня.