• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Мы похоронили Мэтта Слейтера на земле, которую он любил, мы закопали его глубоко в эту землю. В изголовье могилы мы посадили дерево, чтобы плоды могли падать туда, где он лежит. Многие годы своей жизни он выращивал урожаи и любовался зерном, сверкающим на солнце ярким желтым цветом, и потому мы положили его там, где чувствуется смена времен года, где кровь его будет ощущать почву. Мы оставили его там с надписью, простой и ясной:

ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ МЭТТЬЮ СЛЕЙТЕР, КРЕСТЬЯНИН, ЧЕСТНЫЙ ТРУЖЕНИК, КОТОРЫЙ ЛЮБИЛ ЗЕМЛЮ 1570 — 1602

Джон Куилл пришел в себя, хоть и был тяжело ранен, и вкратце рассказал нам о том, что произошло.

Они появились внезапно, на рассвете, убили одного из катобов, который принес в форт мясо, но ворота удалось закрыть прежде, чем они успели снять с него скальп.

А потом началось отчаянное сражение — двое против тридцати, этим двоим пришлось метаться от стены к стене и стрелять то здесь, то там. Воины катоба были далеко от селения — ушли на охоту, но старики сражались, и женщины тоже сражались, а Джон Куилл и Мэтт Слейтер обороняли форт.

Только после заката они перелезли через стену, и Слейтер пал, сражаясь против четверых, а Джон Куилл отступил в блокгауз, куда они отнесли пищу и порох, готовя себе последнюю позицию. В одиночку он отбивал их всю ночь и следующий день. Они пытались сжечь блокгауз, но бревна были сырые после недавних дождей и не загорелись.

— Шестерых я убил, это я точно знаю, — говорил Джон Куилл, — и, может, еще один кончился, и в конце концов они перестали нападать и один крикнул мне по-английски, чтобы я шел к ним, мол, племя примет меня с радостью. Они говорили, что я великий воин… — Джон Куилл поднял на меня глаза. — Капитан, я просто крестьянин, фермер. Это единственное, чего мне когда в жизни хотелось, как и бедняге Мэтту, который получил собственную землю лишь для того, чтобы потерять ее.

— Он не потерял ее, — сказал я. — Он владел ею, когда умирал, и душа его сохранила память о ней. Этого у него никто не сумеет отнять.

— Он был прекрасный и отважный человек, — мягко сказала Эбби, — как и вы, Джон. Нашей стране нужно такие люди, чтобы строить ее и растить ее. Помоги нам Бог всегда иметь их, людей, которые верят в то, что делают, и готовы сражаться за то, во что верят.

— Да, — поддержал я, — никто и никогда не возводил памятника цинику и не слагал поэмы о человеке без веры.

Вот так мы вернулись в форт из путешествия, и я своими руками продолжил работы на земле Слейтера. Он хорошо провел посев и успел прополоть поля перед своей гибелью, так что мне было легко продолжать то, что он начал.

Все мы врастали в эту землю, добывали себе на ней пропитание, мы учились находить места, где ягоды растут на кусте гуще и орехи осыпаются обильно, и речные омуты, где прячется в тени форель.

Не так уж давно человек оторвался от природы, и ему нужно совсем немного времени, чтобы вернуться к ней и научиться жить ее дарами, — а с нами рядом были катоба, которые могли научить и направить нас. Питер Фитч взял в жены индианку, высокую, хорошо сложенную девушку, имевшую четырех братьев-воинов.

Той весной мы часто уходили к дальним холмам, забредали далеко в горы и добывали себе пропитание, — ведь там всегда находилось свежее мясо, если человек умел держать в руках мушкет, а если умеешь стрелять, то нет нужды ходить с пустым брюхом.

Однажды Кейн О'Хара попросил разрешения отлучиться на некоторое время. Он взял свой мушкет и ушел через горы, и кое-кто говорил, что больше мы его не увидим, хоть я так не думал и твердо объявил свое мнение, — но женщины все равно тревожились.

Много недель прошло, но он все-таки возвратился, и мы видели, как он спускается с горы, по-прежнему высокий и стройный, — а только потом разглядели, что он не один. Кто-то шел рядом с ним, и только когда они подошли совсем близко, мы увидели, что это испанская девушка — из поселения во Флориде, как выяснилось потом.

— Кейн, — спросил я, — она пошла с тобой по доброй воле?

— Конечно, — ответил он, — но вы можете спросить у нее сами, капитан. Я пришел в ее городок и принес мясо, а на ее языке я умею разговаривать с того времени, как был у них в плену, а еще я для них обломал и объездил несколько диких лошадей…

— Лошадей?

— Ну да, у них есть лошади. Я хотел привести сюда несколько, но у меня ничего не было, чтоб заплатить за них, а они народ осмотрительный и просто так не желают выпускать их из рук. До самого конца они меня все подозревали и не верили в то, что я рассказываю. Одна только Маргарита мне поверила и заявила об этом вслух, и когда я собрался уходить, она пошла со мной…

Он посмотрел на Эбби и улыбнулся:

— Все в порядке, миссис Эбби. Мы остановились в индейской деревне, где был священник, ирландский священник из испанских земель, который учит индейцев закону Божию, вот он нас и поженил чин чином, как положено.

— А как же ее родители?

— Мы им отправили весточку через того священника. Он было уперся и не хотел нас венчать без ее отца, твердил, что без него никак нельзя, что он, мол, знает эту семью и все такое прочее, но стоило ткнуть ему разок пистолетом в бок и пообещать, что ежели он нас не поженит, так мы окрутимся на индейский лад, как он пошел на попятный и совершил всю положенную церемонию.

Когда год закончился, мы вновь отправились вниз по реке, на этот раз все вместе, и теперь Кин шел уже сам, а Эбби хватало забот с Брайаном (названным в честь ее отца), которого она несла на руках — когда его соглашалась выпустить из рук Лила.

Кин шел вместе с нами и поднимал рев, когда его брали на руки, а также настаивал, чтоб ему дали нести груз, как всем, так что пришлось сделать для него маленький вьючок.

Когда мы добрались до лодок, оказалось, что одна из них исчезла, так что мы, после небольшой починки, поплыли вниз на двух оставшихся. Теперь нас было больше, но мы уже лучше знали страну и знали, что такое путешествие через леса.

Мы построили плот, чтобы везти груз пушнины, которой у нас на этот раз было много, да и пресноводного жемчуга тоже — в основном мы добыли его торговлей с индейцами, хотя часть наловили сами. За этот год нам не раз приходилось сражаться с индейцами разных племен — чероки, крик, тускарора, — а как-то пленный шауни рассказал нам, что давным-давно была большая группа белых людей, которые жили на реке за горами, но они часто сражались с шауни и чероки, пока чероки не переселились дальше на юг. В конце концов белые люди были перебиты, но некоторых их женщин индейские воины оставили себе, а после несколько выживших пришли к шауни и стали жить среди них.

Это была давняя история, и время от времени мы слышали другие рассказы о белых людях, которые жили в этой стране до нас.

Мы прошли уже почти весь путь до Внешних Банок, когда увидели направляющееся к нам каноэ. Это снова появился Потака. С ним было существо странного вида — длинный тощий человек с бородой, который непрерывно повторял: «Барнабас, Барнабас». И был это Джейго, тот самый, что плавал с нами на флейте.

Индейцы нашли его несколько месяцев назад — он блуждал по лесу — и позаботились о нем, как заботятся они о всех сумасшедших, ибо решили, что он спятил. Он и в самом деле несколько повредился в уме.

— Джейго, — сказал я, — я — Барнабас.

— Ты сказал, спрашивать о тебе, — ответил он просто — и лицо его стало довольным.

Было очевидно, что он пережил какие-то страшные испытания, на теле его остались шрамы от пыток — скорее всего, индейских. Судя по месту, где его нашли, и по тому, что он смог припомнить, скорее всего, он побывал в руках тускароров — но даже в этом полной уверенности не было.

Оказавшись с нами, он получил отдых от всего пережитого и начал приходить в себя, хоть и медленно. Он всегда был трудолюбивым человеком, не изменился он и теперь. Постепенно, по крохам, мы кое-что узнали. Он был на корабле, на который как-то ухитрились напасть индейцы, когда корабль стоял недалеко от берега. Кое-кто из команды, включая и его самого, сумел спастись. Часть индейцев была унесена в море на корабле. Когда группа спасшихся белых на берегу по неизвестной причине разделилась, он долго скитался по лесам, поддерживая свое существование орехами и корешками, пока не был захвачен в плен индейцами. Как ему удалось освободиться от них, осталось для нас загадкой.

Три недели ожидали мы, но не увидели ни одного паруса. Но мы снова насладились временным пребыванием на побережье, а дары моря внесли долгожданное разнообразие в наш стол. Это было приятное, необременительное времяпрепровождение. В лесу хватало дичи, рыба хорошо шла на крючок, а встреченные всего один раз индейцы оказались дружелюбными и склонными к торговле.

Больше всех, думаю, радовался Кин. Он носился вдоль берега — вдоль вытянувшегося на долгие мили почти по прямой линии пляжа, открытого солнцу и небу. Он стал коричневым, как индеец, высоким для своего возраста — да и вообще он был спокойный и серьезный ребенок.

На четырнадцатый день мы заметили в море парус, но он прошел мимо. Через несколько дней появился другой парус. Корабль осторожно подходил к берегу, и в подзорную трубу мы разглядели на борту человека, который изучал нас — тоже через «шпионское стекло». Корабль подошел еще ближе, вымеряя глубину лотом. Потом они бросили якорь и спустили шлюпку.

В нее сели несколько человек и, когда лодка приблизилась к берегу, один из них внезапно вскочил на ноги и замахал руками.

Это был Джон Пайк.

Море у пляжа было совсем мелкое; он спрыгнул за борт и, расплескивая воду, понесся к нам; лицо его светилось радостью.

— Барнабас! И миссис Абигейл! Как здорово видеть вас!

Мы пригласили его к нашему костру, а он отослал лодку обратно за вином и элем.

— Дела у меня идут неплохо, — рассказывал он. — Я теперь совладелец флейта, есть у меня и еще один корабль, который ведет заморскую торговлю.

Говоря, он держал на руках Брайана.

— Барнабас, если хочешь, чтоб мальчики учились в школе в Лондоне, давай я увезу их с собой. Они для меня будут как свои собственные.

Было очевидно, что Пайк преуспевает. Он был человек деловой, оборотистый, однако не без авантюрной жилки. Но ему следовало бы понимать, что я не захочу расстаться со своими сыновьями.

Он подарил Эбби и Лиле несколько тюков разной одежды и тканей, а мне — парусину, инструменты и семена злаков и овощей. Он хорошо распланировал, и все, о чем мы могли подумать, он мог нам дать.

В последний день Джереми Ринг вдруг обратился к нему:

— Капитан Пайк, я был бы рад, если бы вы принесли Библию.

Пайк удивленно уставился на него.

— Я хочу жениться, — спокойно объяснил Джереми. — На Лиле.

Ошарашенный, я повернулся к ней. Она наливалась краской, опустив голову.

— Лила! — воскликнула Эбби. — Это правда? Что ж ты мне ничего не говорила?

Жутко покраснев, Лила пробормотала:

— Так я ж не знала. Он меня не просил…

— Так ты же сама знала, что я к тебе чувствую, — сказал Ринг.

— Ну да… — она покосилась на него, внезапно оробев. — Знала…

— Ну так как же? Пойдешь за меня?

— Да… пойду… Ясное дело, пойду!

Церемония была краткой. Все мы выстроились на берегу, ветер трепал нам волосы и отдувал женщинам подолы платьев, а капитан Пайк читал вслух из Библии.

Когда все было закончено, я спросил у Пайка:

— Ты сможешь передать весточку? Ты ведь знаешь исландцев? Они отвезут новость о свадьбе Лилы на Англси. Скажи им, что она вышла за хорошего друга и хорошего человека.

— Сделаю.

— А Джон Тилли? Что с ним?

— Господи, мы же с ним партнеры! Я думал, я говорил. Джон командует флейтом, когда он выходит в море. Мы торгуем в испанской Вест-Индии. Дело рискованное, но у нас есть кой-какие друзья, которые и сами не прочь слегка подзаработать на торговле, и хоть приходится избегать испанских военных кораблей, свою прибыль мы имеем.

— Работорговля?

— Ну уж нет, этим мы не занимаемся. Это — дело арабов и португальцев, а мы к нему и притронуться не хотим. Они крутят дела с воинственными африканскими племенами, которые продают им своих пленников — тех, которых они раньше превращали в своих рабов или убивали. Но я — человек свободный и желаю видеть всех людей свободными. Джон Тилли придерживается таких же взглядов, так что ссориться из-за этого нам не приходится. Рабы — не такой легкий груз. Я предпочитаю сахар, ром или лес… пушнину, если попадается.

Он уселся на песчаный бугорок.

— Ну а ты — добрался до своих гор? И что там лежит за ними?

— Другие горы, а дальше снова равнина, и прекрасные лесистые долины, и луга. Сам я, правда, их еще не видел, но катоба мне рассказывали.

— Индейцы много воюют между собой?

— Индейский юноша не может стать мужчиной, пока не станет воином. А чтобы стать воином, он должен сражаться, снимать скальпы и «засчитывать удары»[29]. И старых врагов они не забывают.

Наконец он поднялся.

— Нам пора отплывать. Должен сказать, у меня на этом берегу нервы пошаливают. — Он глянул на меня проницательно и вдумчиво. — А вы останетесь здесь? И будете здесь растить своих сыновей?

— По крайней мере — сейчас. А когда они подрастут, мы позаботимся, чтобы направить их мозги в нужную сторону.

Он пожал мне руку и двинулся к шлюпке. Прошел несколько шагов, потом остановился и повернулся ко мне.

— Барнабас! Ты помнишь Джонатана Делва? Он, по-моему, был какое-то время с тобой…

— А что с ним?

— Примерно год назад он вышел к берегу и был подобран каким-то кораблем как потерпевший кораблекрушение — он и еще несколько человек. После он рассказал шкиперу, что знает, где лежит разбитое судно с ценным грузом. Ему удалось повезти капитана на берег, а там уже ждали в засаде еще несколько его людей. Они убили капитана и часть матросов. Двоим удалось спастись.

— И что дальше?

— Он захватил корабль, занялся пиратством и стал опасным человеком. Известно, что он, напившись, часто говорит о тебе. По каким-то причинам не может выбросить тебя из головы.

— Мы будем бдительны.

Пайк шагал к лодке по песку, а я стоял и смотрел ему вслед. Он имеет корабли в море и, несомненно, репутацию удачливого и преуспевающего человека. Променял бы я на такое то, что есть у меня?

Нет, не променял бы.

Мне стало легче на душе, я повернулся и пошел к Эбби.

— А теперь мы отправимся домой, — сказал я.