• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Перед входом в свой дом стоял простой и грубый с виду человек. Он глядел на меня и на людей, приближающихся ко мне. Потом сказал что-то через плечо. Из дому вышли еще двое.

По другую сторону дороги, на берегу, какой-то рыбак чинил сеть. Оуэйн, проходя мимо него к лодке, что-то сказал. Тогда этот человек бросил сеть и взял в руки длинную жердь.

Всадники подъезжали все ближе. Появились еще несколько человек и остановились в ожидании.

Всадники остановили лошадей, глядя на меня, не доехав футов тридцати. Один из них был Роберт Малмейн!

— Итак, мы встречаемся снова!

— Для меня это так печально, — сказал я весело, — ибо мы встречаемся лишь для того, чтобы расстаться.

— На этот раз — нет, я думаю. Вы — мой пленник, Сэкетт.

— И вы это мне говорите, когда у вас за спиной всего три человека? Да и что это за люди! Я так думаю, их брюхо не переваривает сталь, да и ваше тоже!

Моя шпага легко выскользнула из ножен, острие поднялось.

Но тут раздался шорох обутых в сандалии ног на ракушках дороги, сзади, вокруг меня.

— Двигай! — сказал чей-то голос мне в ухо. — Ветер ждать не станет!

— И бросить здесь этих джентльменов? — возразил я.

Теперь вокруг нас собралось уже, должно быть человек пятьдесят — и мужчин, и женщин, да и дети затесались между ними. Они ничего не говорили, просто придвигались все ближе и ближе. У некоторых были пики, у других — жерди или палки. У некоторых вообще ничего не было. Я заметил по крайней мере одного с косой и нескольких с топорами.

— А ну сдай назад! — заорал Малмейн и помахал рукой.

— Мы в Уэльсе, Малмейн. Они не понимают по-английски.

— Ну так скажите им, чтоб разошлись.

— Я по-валлийски не говорю, а кроме того, что они такого делают? Вы — чужаки, им просто любопытно.

— Клянусь небесами, я их сейчас обучу, кто тут чужак!

Он потянулся за шпагой, но на рукояти уже лежала чья-то большая рука. Малмейн уставился в улыбающееся бородатое лицо, выругался, но чужие пальцы на рукояти шпаги не дрогнули.

— Поосторожнее, Малмейн! — предупредил я, улыбаясь. — Это славные люди, вот только малость грубоватые, если их расшевелить.

Теперь люди столпились вокруг всех четверых всадников — так плотно, что лошади шелохнуться не могли. Какой-то парень держался за ногу всадника. Он улыбался, но намек был ясен: одно движение — и всадник растянется на дороге.

— Давай! — закричал Оуэйн. — Ветер попутный! Быстро сюда иди!

Отступив назад, я спрятал шпагу в ножны, потом легко побежал к берегу. Лила была уже там. Я схватился за планширь лодки и мы вскочили внутрь. Оттолкнулись. Парус забрал ветер и туго выпятился.

— Я еще увижу, как ты умираешь на костре! — кричал Малмейн. — Я отправлю за тобой военный корабль!

Имея за кормой мыс Холихед, мы держали курс на Уиклоу-Пойнт, лежащий далеко за Ирландским морем.

— Что они сделают? — спросил я, ткнув пальцем за спину.

— Они? Ничего. Чуть позже разойдутся по своим делам и твой Малмейн сможет делать, что захочет, — только на Англси у него много не получится. Лодку он не найдет ни здесь, ни на много миль вокруг, а мы тем временем уже уйдем далеко вдоль ирландского берега — его никто лучше меня не знает.

Нас нес сильный ветер, попутный, и волны убегали вперед, обгоняя нас. Через некоторое время я спустился вниз, устроился на плетеных матах и парусах и заснул. Когда я проснулся, наше суденышко находилось южнее мыса Уиклоу и обходило со стороны моря Хорсшо-Бэнк — отмель Подковы.

— Ну, ты если уж спишь, так спишь! — заявил Оуэйн. Потом указал вперед по правому борту: — Это довольно удобный берег, если поглядывать внимательно. Вон там скала… Волчий Камень ее зовут, когда ветер дует, она оскаливает зубы. Вдоль берега отмели, кораблю приткнуться негде, так приходится держаться подальше в море. Большинство опасных мест лежит в четырех-шести милях от берега, вот здесь.

Мы стояли рядом, разглядывая море впереди.

— Эти сухопутные! — сказал он. — Такие олухи! Да вот хоть месяц назад, в Дублине-городе, слышал я, как один толковал в таверне — мудрый человек, говорили, — так он рассказывал, как в старину мореходы боялись уходить в открытое море и всегда держались близко к берегу для безопасности. Я над ним посмеялся, а он разозлился.

— Но ты ему объяснил?

— Я-то объяснил, да что толку объяснять олуху? Я ему говорил, что в открытом океане опасностей в десять раз меньше, чем у незнакомого берега, да хоть и у знакомого. А он поглядел на меня с жалостью — жалел, значит, что я такой темный, — это он-то, который в жизни не видел паруса и не держался за румпель! Ладно, гляди! Вон там впереди лежат банки-отмели — Арклоу-бэнк, Глассгорман, Блэкуотер и Доггер, и каждая — смертельная ловушка, если ты про них не знаешь. Одни названия чего стоят: Ковчег-на-Дне, Стекложор, Черная Вода, Собачья банка… А для сухопутного человека море там выглядит таким уж невинным!

— Ладно… Вот тот исландец, о котором ты говорил, — где мы его найдем?

Оуэйн подумал.

— Мог и убраться куда, но я так думаю, он или в Каслхейвене, или в Глендоре. Он не любит людных мест, этот исландец.

Берег лежал перед нами зеленый, море — серое, ветер срывал белые барашки с гребней волн и жалил лицо колючими брызгами. Суденышко наше, накренившись на борт, умело резало волны, словно играя с морем, будто дельфин. Мы повстречали только несколько рыбачьих лодок — довольно близко — и один корабль с прямыми парусами, этот, правда, прошел далеко в море.

Время от времени я становился на руль.

В конце концов мы зашли в Глендорскую бухту, обойдя два мыса — Галли-Хед и Фойлснашарк-Хед — и оставив Адамов остров далеко на левом траверзе. Бухта эта невелика, но проникает далеко в сушу и потому хорошо защищена от всех ветров.

На берегу были видны два замка. Это было — раньше, во всяком случае, — гнездо клана О'Донованов.

Серые стены замка Касл Донован поднимались у нас по левому борту.

Вот там мы и бросили якорь, недалеко от берега, и корабль, который мы искали, оказался здесь; сам исландец стоял у релинга, глядя, как мы заруливаем в гавань.

— Огой, Торвальд! — позвал Оуэйн. — Тут у меня двое, хотят к тебе на корабль!

— Мы плывем на Ньюфаунтлент! — крикнул Торвальд в ответ. Говорил он с акцентом, приглушая согласные звуки. — Ухотим с рассветом!

— Это моя сестра плывет, и с ней англичанин. Мы за тобой гнались с самого Англси!

Спустили ялик, первой в него перебралась Лила, я — за ней. Оуэйн сел на весла, довез нас до корабля исландца, и мы взобрались на борт.

— Женщина на моем корапле? Это я только тля тепя телаю, Оуэйн!

Торвальд был широкий и толстый, с толстой костью, светловолосый. Он окинул меня пронзительными голубыми глазами.

— Ты моряк, та?

— Моряк.

— Кута плывешь?

— Вообще-то в Виргинию, но Ньюфаундленд по пути. Мы тебе благодарны.

— Тепя кто-то ищет?

— Да, может, появится корабль королевы, так что если не хочешь рисковать, мы поищем другой способ, или купим себе рыбацкую лодку и поплывем вдвоем.

Торвальд захохотал.

— Увитишь, это нелегко, совсем нелегко! И холотно тоже. — Он усмехнулся на одну сторону. — Если королевин корапль смошет пойти за нами, кута мы плывем, латно, пускай хватает тепя, на сторовье.

Глендорскую бухту окружали зеленые красивые холмы, а осыпающиеся развалины Замка Донованов выглядели странными и чужими среди густо стоящих над бухтой деревьев. Мы поплыли на берег на ялике, и там, куда привез нас Оуэйн, я закупил провизию.

Я с любопытством оглядел старое здание. Это был наполовину склад, наполовину лавка, и добрая половина товаров в этом заведении, подозреваю, была контрабандой. Мы купили то, что нам было нужно, в том числе кое-какие дополнительные судовые запасы, а потом вернулись к кораблю исландца.

Это было не большое судно, в общем-то, по обводам напоминавшее норвежский «бойорт» с прямым марселем над шпринтовым фоком, латинской бизанью и маленьким шпринтовым парусом под бушпритом. Называлось оно «Снорри», и мне понравился и его вид, и его дух. Руль на нем поворачивался торчащим из палубы рычагом — «кнутовищем», что давало возможность рулевому следить за парусами. Голландцы такое устройство называют «колдершток».

В небольшой каютке на корме повесили занавеску, отделив уголок для Лилы.

Когда мы, оставив позади изумрудно-зеленую гавань Глендора и миновав острова, вышли в открытое море, небо затянулось серым. Я, стоя на палубе между мачтами, смотрел назад, на Ирландию. Доведется ли мне еще когда-нибудь увидеть Британские острова?

С юга дул крепкий ветер, но Торвальд все равно поставил все паруса, какие были, чтобы поскорее добраться до Исландии. Дальние раскаты грома и проблески молнии предупреждали нас, что впереди непогода, но Торвальд вырос на палубе, а на руле у него стоял кряжистый человек лет сорока или больше — вылитый викинг.

Перед самым полуднем я сменил рулевого. Торвальд стоял рядом, не спуская с меня глаз, — не тот он был человек, чтобы доверить свой корабль неизвестно кому. Но я набил себе руку давным-давно, еще плавая по нашим болотам. Довольно скоро он поуспокоился, поверив в мою руку и здравый смысл.

Лила почти все время оставалась внизу. Когда погода держалась умеренная и корабль не сильно качало, она готовила что-нибудь из корабельных припасов — всегда горячую, питательную пищу.

Торвальд поглядывал на нее и качал головой.

— Ты, Лила, нас совсем испортишь. Моряку нелься привыкать к такой роскоши.

Он не терял времени зря и гнал корабль на северо-запад, прокладывая курс подальше от мест, куда могли быть направлены поиски, и направляясь в холодные северные воды.

В полночь я проснулся, вышел на палубу и остановился рядом с Торвальдом.

— Если хочешь спать, можешь оставить «Снорри» на меня.

— Устал, — просто сказал он. — Курс норд-вест-тень-норд.

Он ушел вниз, а я остался наедине с рулевым, лицо которого скрывалось в тени под капюшоном.

С каждым днем ветер становился все холоднее, и когда наконец впереди прорезались бледной тенью горы Исландии, мы собрались на палубе, чтобы вновь посмотреть на землю. Торвальд легко провел корабль в маленькую бухту, где стоял его дом.

Три дня простояли мы в порту, а потом вновь подняли паруса. Теперь ветер был ровным, но холодным. А во время ночной вахты он внезапно стал еще холоднее. С подозрением отнесясь к возможной перемене погоды, я разбудил Торвальда.

Он вышел на палубу, принюхался к запаху ветра, подождал немного и наконец сказал:

— Лед!

Мы изменили курс и пошли к югу. Неожиданно я заметил в воде что-то белое и блестящее. Это была льдина. Вскоре нам попались несколько пятен битого льда, а потом мрачно торчащий из воды большой айсберг.

Мы прошли мимо него в нескольких сотнях ярдов — это была огромная белая башня, указывающая ледяным пальцем на облака.

Время проходило быстро. Однажды, серым пасмурным днем, мы заметили птиц из залива Уитлесс-Бэй и повернули вдоль берега к северу, потому что вышли к земле чуть южнее своего порта назначения.

Мы вошли в гавань Сент-Джона и бросили якорь. Вокруг было много небольших судов, в основном рыбаки — португальцы, баски, исландцы, — но попадались и другие, судя по всему — пираты. Они любили изрезанные бухты и маленькие гавани острова. И людей набирать здесь любили, потому что ньюфаундлендцы славились как народ твердый, крепкий, искусный во всем, что связано с кораблями и морем, а потому им рады были на любом судне, но на пиратском — вдвойне: там ловкость и моряцкое искусство были главнейшим требованием.

— Фсе, тальше мы не пойтем, — объявил Торвальд. — Распротатим то, что привесли, и сагрузимся рыпой, томой повесем.

— Жаль, не смогу тебя уговорить. Я скупал меха вон на тех берегах, — я ткнул пальцем в ту сторону, где за островом должна была лежать большая земля. — Там ждет целое состояние — только приди и возьми.

Торвальд покачал головой, хоть глаза его и застыли на западном горизонте.

— Подумай, друг, — настаивал я. — Ты можешь за одно плавание добыть столько, сколько за обычных четыре.

Он снова покачал головой.

— Я найту вам корапль, — сказал он. — Я тут всех снаю, и меня все снают.

Этот остров, куда мы приплыли, был обрывистый и крутой, и люди здесь были крутые, и корабли отважно ждали встречи с морем. Суда приходили в эту гавань, чтобы высушить пойманную рыбу или пополнить запасы перед новым выходом в темные воды.

Меня сжигало нетерпение. Я уже прошел немалую часть своего пути и мог думать только об Абигейл, о нашем корабле и о моих друзьях. И всегда на заднем плане моих мечтаний висели, словно туман, голубые горы, и ничто другое не манило меня так, как они, — я рвался увидеть их и помериться с ними силами.

Мы сошли на берег — Торвальд, Лила и я, — и бродили среди рыбаков, покупая то, что нам было нужно; в этом порту можно было хорошо пополнить припасы.

Внезапно передо мной возник здоровенный человек. Он был больше меня и ростом, и в ширину. Выглядел он очень сильным и, конечно, именно таким себя и считал.

— Вот эта девчонка, — он ткнул пальцем в Лилу. — Даю за нее пятьдесят английских фунтов!

— Она — свободная женщина, — сказал я.

— Х-ха! — насмешливо выдохнул он. — Какая женщина свободна, когда предложены такие деньги? Я ее хочу! Ладно, тогда сто фунтов!

Он наклонился ко мне, чуть выкатив глаза. Рожа у него была красная от пьянства.

— Нет, — сказал я. — А теперь уйди с дороги.

— Уйди с дороги! — зарычал он. — Это ты мне говоришь?!

Это был очень крупный человек — но пьющий. Опасный человек, и я вовсе не собирался затевать с ним драку. Мне не терпелось отплыть на юг, мне не терпелось найти попутный корабль и меня страшно раздражал этот здоровенный олух, который торчал на дороге, обдавая меня вонью изо рта.

Он потянулся за шпагой, я выбросил вперед руку, чтобы помешать ему, а другой двинул его под ложечку.

Кулак ударил крепко, у здоровяка со свистом вырвался воздух из легких. Ему было здорово больно — но это отнюдь не значило, что он уже побит. Я расставил ноги пошире и обоими сложенными кулаками шарахнул его по челюсти.

Я уже говорил, что силы во мне хватит на двоих… а то и на троих.

Он шлепнулся задницей в грязь. Кровь текла струйками из разбитого носа и рта. Мои удары его оглушили. Я переступил через его ноги и пошел дальше. Торвальд внимательно посмотрел на меня.

— А в тепе есть силенка… Но ты снаешь, кто он такой?

— Нет.

— Вот и я не снаю… сошел он вот с того корапля, — он показал на голландский флейт, стоящий в укрытой гавани, — и он пират.

— Не имеет значения, — отозвался я.

И соврал. Потому что внезапно меня охватила страшная зависть. Этот флейт был небольшой, ладный, аккуратный и красивый кораблик, и каждая его линия говорила о скорости и легкости в управлении.

— Он идет, — негромко предупредила Лила.

Я повернулся и увидел, что здоровяк пришел в себя и встал на ноги. Вокруг него собрались с полдюжины человек, и все глядели в мою сторону. Он показал пальцем, потом сделал шаг ко мне, но пошатнулся и чуть не упал снова.

К нам подошел узколицый человек с приятными темными глазами.

— Этот вот… скандальный, драчливый тип. Каждый раз, как он появляется, мы только и мечтаем, как от него избавиться.

— Это действительно его корабль? — спросил я.

— Действительно.

— И он на самом деле пират?

— Да уж… только-только вернулся, грабил честных рыбаков на Банках, а теперь собирается на Антилы, когда покончит с пьянкой.

— Я — Барнабас Сэкетт из Англии, а это — мой хороший друг Торвальд.

— Его-то я знаю, — сказал узколицый. — Вы путешествуете в хорошей компании.

Люди пирата уже приближались к нам.

— Лила, — сказал я, — когда это кончится, надо будет забрать твои вещи. Скоро у нас будет корабль.

— Корабль?

— Ага…

Они надвигались на меня — люди самого неприятного вида, а двое — явные негодяи.

Они начали было вытаскивать свои шпаги, но я поднял руку.

— Если вы обнажите клинки против меня, это будет бунт. Где это видано, чтобы команда бунтовала против своего капитана?

— Капитана? — они ошарашенно уставились на меня.

— А вы что, предпочитаете плавать с этим здоровенным пьяным болваном? — я сделал небрежный жест в его сторону. — Если он вам по вкусу, так держите его. А мне он и даром не нужен. Но если захотите плавать со мной, так на берегу никаких скандалов не будет.

— А чего это мы должны плавать с тобой? У тебя что, корабль есть?

— Вот этот флейт — теперь мой корабль. Вот что я вам скажу: сейчас мы оставим его здесь, пусть себе пьянствует, а сами поднимемся на борт и приготовимся к выходу в море. Если он такой же шкипер, как и боец, там потребуется много работы.

Один из них, по виду — рыбак, рассмеялся:

— А он смелый, этот парень!

— Если я поднимусь на борт, вы мне будете подчиняться.

Они не знали, что и подумать, только глазами водили — то на меня, то на Лилу, то на Торвальда.

— Пошли! — резко скомандовал я. — Этот уже конченый. Он вас доведет либо до смерти, либо до плена и испанской тюрьмы.

— А ты куда нас поведешь?

— К богатой добыче и к равной дележке, без нечестной огромной доли для шкипера. А после я сойду на берег в Виргинии, а флейт будет ваш.

О, я правильно разгадал своих людей! Я не болтал впустую, ибо это были люди, которые ценили отвагу — и мало что сверх того. Им хотелось добычи, но тут была и игра тоже, а они только что видели, как их шкипера опрокинул в грязь человек на добрую треть меньше ростом — да еще с такой легкостью!

Если был у них страх перед ним, так он исчез вместе с его падением. А он сейчас упал снова, и снова пытался подняться на ноги — не знаю, то ли от выпивки его шатало, то ли это было воздействие моих ударов; не знал я и знать не хотел. Но он все дергал рукоять шпаги.

Чтобы быть предводителем пиратов, нужна не только отвага, но и злобная наглость, решимость переть на всех и вся, и эти люди такое могли понять и оценить.

— Сейчас он тебя убьет, — сказал один из них. — Вон, идет…

Он действительно приближался, с обнаженным клинком, но я выжидал с голыми руками, оценивая его движения. В нем чувствовалась мерзкая злоба и ярость. Он наверняка кинется безоглядно и будет слишком самоуверен, потому что я стою перед ним без оружия.

Мой отец мало что мог оставить мне из мирских благ, зато оставил то, что сам узнал — о мужчинах и оружии, о женщинах и лошадях, о кораблях и городах. Он учил меня хорошо, и я знал, что мне по силам.

— Он и вправду сопирается упить тебя, — предупредил Торвальд. — Не ошипись! Он пыстрый…

Все чуть расступились, зная, что дело это решится между нами двоими, ибо таков мужской обычай. Человек сам дерется в своей драке, не прося пощады и не ожидая помощи.

Здоровяк поднял острие шпаги на уровень моего живота, и клинок держал куда ровней и уверенней, чем я ожидал. Мои удары, видно, вышибли из него часть хмеля, но я знал, что память о выпитом еще осталась у него в мускулах.

Шпага у него был плоская, с одной режущей кромкой, и он держал оружие лезвием книзу. Он будет крепко сжимать рукоятку и все внимание сосредоточит на шпаге. Сейчас он думает, что сделает со мной. Он уже ощущает на губах вкус расплаты за те удары, что я нанес ему…

Внезапно он бросился вперед. Все было безукоризненно — и движение, и выпад. Сколько раз я сам делал такие на тренировках!

Хлестким шлепком ладони я сбил оружие в сторону, с направления на мое тело. Потом быстро шагнул левой ногой вперед, к нему, поставил правую ногу за его ногами и резко ударил правой рукой снизу вверх, открытой ладонью под подбородок.

Голова его дернулась кверху, он подался назад — и споткнулся о мою ногу. Наполовину развернулся и снова шлепнулся в грязь. При падении шпага выпала у него из пальцев. Я отбросил ее ногой подальше от его руки, потом поднял. Он лежал и смотрел на меня, ошеломленный… Явно ждал смерти.

Я сломал клинок о колено и бросил обломки на землю.

— Пошли, Лила, — сказал я, — нам пора на наш корабль.