• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Сегодня все как-то попривыкли, что Волга - «великая русская река», «матушка Волга». «Волга, Волга, мать родная, Волга, русская река…» - как поется в знаменитой песне о Стеньке Разине.

Кажется, будто так было всегда. Однако так стало лишь при Иване Грозном - а до того Руси принадлежал лишь небольшой кусочек «великой русской реки»… Таковой, без всяких кавычек, она стала лишь после завоевания Казанского и Астраханского ханств.

Завоевание Казани, должен вам сказать, было делом почти что домашним, а вовсе не каким-то актом неспровоцированной агрессии «безумного тирана». Более того, многих это, возможно, и удивит, но само возникновение Казанского ханства - как раз результат русской промашки. Точнее говоря, во всем виноват Василий Темный, невеликого ума человек и вообще, скажем прямо, изрядная сволочь (что меланхолично признавали еще историки девятнадцатого века).

Дело обстояло следующим образом. Изрядно ослабшей и потерявшей былое величие Золотой Ордой в 1432 г. правил хан Улу-Махмет (Чингизид, как полагается). К нему вдруг нагрянули родные братья: хан Астраханский Седи-Ахмет и юный Кичи-Махмет, как выражались в старину, молодой человек без места. Братья объявили собиравшемуся было организовать банкет Улу-Махмету, что они прибыли не чаи распивать, а провести свободные демократические выборы с целью смещения его с золотоордынского трона - братец Кичи ведь без места…

Улу-Махмет, конечно, заявил, что в гробу он видел такую демократию и такие выборы. Тогда братья свистнули свой многочисленный электорат. Электорат горячил борзых коней, поигрывал сабельками и выкрикивал всевозможные демократические лозунги типа «Голосуй сердцем за Кичи!», «Улу-Махметка - пройденный этап!»

Собственный электорат Улу-Махмета был гораздо малочисленнее и не имел никаких шансов на победу. Братья разводили руками:

– Демократия, братка. Большинство голосов, знаешь ли…

Обматерив как следует и демократию, и вероломных братьев, Улу-Махмет собрал сохранивших ему верность джигитов, их семьи и добро, и вся эта орава откочевала на берега тихого Дона, где казаков пока что не имелось. Там они обитали, как в сказке, семь лет. Тем временем в Орде сидел Кичи (за которым по его молодости присматривал, забрав реальную власть, Седи). По прошествии семи лет обоим демократам пришло в голову, что они, пожалуй, сваляли дурака, отпустив Улу-Махмета целым и невредимым. Собственно говоря, это было решительно против тогдашних правил хорошего тона: что в Европе, что в Азии серьезных претендентов на престол не принято было оставлять в живых. Вот и решили исправить ошибочку…

Прекрасно понимая, что на сей раз ему придет кирдык, Улу-Махмет поднял свой табор и побежал дальше - уже на Русь, занял, не спрашивая жителей, городок Белев и послал юнцов к Василию, в ту пору еще зрячему. Гонец передал, что бывший хан пришел просить милости и покровительства русских князей, просит выделить ему улус, готов стать русским вассалом и прилежно служить.

Впервые на Русь проситься в вассалы пришел знатный татарин, хотя и согнанный с престола, но чистокровный Чингизид. Увы, Василий оказался слишком дурковатым, чтобы использовать этот случай на всю катушку с пользой для русских - чтобы, аки Илья Муромец, «бить татар татаровьями». К тому же он проявил элементарную человеческую неблагодарность - ведь именно Улу-Махмет восемь лет назад, еще будучи ханом, поддержал Василия в борьбе с другими претендентами на московское княжение.

Но, как говорится, чего стоит услуга, которая уже оказана? Василий рассуждал примитивно: если у татар мало войска, на них нужно напасть и ограбить дочиста…

Он послал многочисленную рать под командой своих двоюродных братьев, Дмитрия Шемяки и Дмитрия Красного. Как с прискорбием констатируют те же дореволюционные историки, «необузданные толпы» москвичей еще до подхода к Белеву вдоволь потренировались на русских же землях: где ни проходили, грабили дочиста, а что не могли ограбить, то жгли…

Улу-Махмет послал к русским парламентеров, которые вновь и вновь повторяли, что хан просится в вассалы, готов даже дать детей в заложники, а если вновь займет ордынский престол, то никогда больше не будет требовать с Руси дани. Но москвичей будто переклинило: они кинулись в бой…

Их было много, но хороших военачальников не нашлось. А бывший хан воевать умел… Русских он разбил быстро, а потом, разозлившись, перешел в контрнаступление. Как следует накостыляв противнику, он задумался, как жить дальше. Неподалеку как раз и стоял древний город Казань - правда, представлявший собой полуразрушенное поселение, где жило совсем немного народу (результат разгрома русской ратью в 1399 г.). Там тогда правил какой-то князек, но не особенно и сильный. Улу-Махмет призадумался…

Правда, в Казань он двинулся не сразу - должно быть, понимал, что, кроме военной силы, государству нужна еще и экономика. Двинулся на Русь, взял и ограбил несколько городов, а потом захватил в плен и самого Василия. Как человек хозяйственный, Улу-Махмет не стал пленника убивать, хоть и был на него зол, а в полном соответствии с европейской рыцарской традицией запросил с Руси выкуп - двести тысяч рублей. По тем временам такие деньги… Даже не знаю, с чем и сравнить. Грандиозная была сумма. Бояре Василия эти деньжищи, однако, из Руси выжали и выкупили князя.

Теперь у бывшего хана были не только войска, но и казна. Он направился в Казань, без труда ее взял, прикончил князька Либея и объявил местным, что он не грабить сюда пришел, а основать государство. Местным идея понравилась - а впрочем, их особо и не спрашивали…

Нужно упомянуть, что эти события дошли до нас в двух версиях. По первой, Казань захватил и основал новое ханство сам Улу-Махмет. По другой, еще по дороге старший сын Улу-Махмета Махмутек убил отца, взял Казань и основал ханство. Точно уже не установить, какая из версий правильная. Как бы там ни было, новое государство оказалось вполне жизнеспособным. Окрестные татары, черемисы и булгары, прослышав, что установилась твердая власть под началом доподлинного Чингизида, со всех сторон устремились в Казань, город быстро застроился, расширился, похорошел. В новоучрежденное Казанское ханство народец двинулся даже из Крыма, Бухары и Сибири. Государство поднялось очень быстро. Дело еще и в экономике: Казанское ханство оказалось на пересечении важных торговых путей. По Волге с древних времен возили меха и кожи, а вдобавок экспортировали хлеб и лошадей из ногайских степей. Казанское ханство вело торговлю с Персией, Индией, Малой Азией, Египтом, Сирией. Мало-помалу Золотая Орда захирела вовсе, и Казанское ханство, хотя и числилось вассалом Крыма, процветало.

Не прошло и тридцати лет, как правивший тогда на Москве Иван III поступил гораздо умнее Василия Темного. На Русь «прибежал» татарский царевич Касим (Койсем), родной брат Махмутека. Точные причины неизвестны, но, скорее всего, предусмотрительный Махмутек хотел отправить братца вслед за их папашей - в целях стабильности…

Великий князь пожаловал Касиму городок Городец-на-Оке, который по такому случаю переименовали в Касимов, и возникло вассальное Касимовское ханство, естественно, насквозь мусульманское. Иван III нисколечко не прогадал - последующие двести лет (Касимовское ханство в середине XVII в. аннулировали Романовы) касимовские царевичи служили России верой и правдой. В Смутное время, кстати, именно касимовские татары прикончили Лжедмитрия II.

Выгода была двойная: во-первых, Касимовское ханство стало своеобразной пограничной заставой на пути казанских набегов, во-вторых, туда, к единоверцам, стекались казанские и крымские татары, а также жители Ногайской орды, по каким-то своим причинам решившие эмигрировать - что, естественно, только усиливало Россию. Среди «эмигрантов» было немало людей, по своему происхождению имевших серьезные права на казанский и крымский престолы, чем русские великие князья в нужный момент умело пользовались, поддерживая их военной силой во время очередной заварушки в Крыму или Казани...

Московско-крымско-казанско-астраханские отношения на протяжении более чем столетия после «возобновления» Казани не особенно и сложны. Их с полным на то правом можно, как я уже говорил, охарактеризовать как дела домашние. О них можно написать толстенную книгу, и она будет весьма интересной (авантюры, интриги, перевороты, заговоры, сражения), но это я отложу на потом, а пока изложу события кратко.

Соседи то дрались, то мирились. Казанцы и крымцы то и дело совершали набеги на Русь - но и Русь при первой возможности поступала так же. Русские войска то сражались с крымскими ордами, то, наоборот, спешили в Крым, чтобы поддержать выгодного для себя претендента на трон, - а иногда русские и крымцы вместе воевали против литовцев. Одним словом, нормальный феодализм. Примерно так вели себя по отношению друг к другу и чисто русские княжества в период раздробленности.

Но давайте сосредоточимся на Казани. Там очень быстро среди мурз, высшей знати, сформировались две партии - антирусская и прорусская. Суть разногласий опять-таки лежала не в религии, а в самой вульгарной экономике, которая всегда и стоит во главе угла. «Антимосковская партия» состояла из тех татарских князей, что сделали большой гешефт на продаже в Бухару рабов, - естественно, им-то было как раз выгодно почаще совершать на Русь набеги.

«Московская партия», соответственно, состояла из тех князей, кто торговал с Москвой - этим, наоборот, было крайне выгодно, чтобы меж Москвой и Казанью были мир, спокойствие и тишина, поскольку от войн они только проигрывали.

Как легко догадаться, обе партии пытались поставить во главе ханства своего человека. Иногда казанским ханом при активной поддержке Москвы становился кто-нибудь из «кадрового резерва» касимовских царевичей - и отношения становились, в общем, едва ли не дружескими. Иногда верх при поддержке крымцев одерживала «партия войны».

В начале шестнадцатого века Василий III продавил свою кандидатуру на казанский престол: хана Шиг-Али, или Шигалея. Однако крымский хан Магмет-Гирей нанес ответный удар: его сторонники устроили в Казани переворот, выгнали Шигалея на Русь. Гирей лелеял планы прямо-таки наполеоновские: он хотел не просто посадить в Казани своего человека, а объединить в одно государство Крым, Казань и Астрахань - возродить Золотую Орду. На казанский трон он усадил своего брата Саипа, а сам занял Астрахань. Однако получил удар с самой неожиданной стороны: ногайцы из одноименной орды, которым, надо полагать, стало ясно, что скоро придет и их очередь, на Астрахань напали и Магмета убили. Карусель, короче...

Василий III принялся надвигаться на Казань планомерно и обстоятельно. В устье реки Суры, уже на казанской территории, он основал город Васильсурск, откуда гораздо было удобнее присматривать за Казанью, чем из отдаленного Нижнего Новгорода, крайнего русского города на Волге. Казанцы, понятное дело, попытались Васильсурск взять, но не получилось.

Затем Василий двинулся в поход на Казань. Сидевший там ханом Саип, плохо веря, что ему удастся отбиться, бежал в родной Крым, оставив ханом своего тринадцатилетнего племянника. Подняла голову «русская партия», возглавлявшаяся самим сеитом - главой казанского мусульманского духовенства. Собирались схватить хана-малолетку и выдать его Москве - но были разбиты, а самого сеита казнили. Малолетний хан остался на престоле-а выросши, повел двойную игру: отправил в Москву посольство с выражением верности и любви, а сам тем временем принялся резать в Казани «русскую партию».

Снова пришло русское войско, разбило казанско-ногайские отряды и едва не взяло саму Казань, но дело сорвалось по русской дури: воевода пешего войска князь Вельский и воевода конницы князь Глинский не нашли удачнее времени, чтобы местничать: начали спорить, кто из них знатнее и потому имеет право первым вступить в город. Спор затянулся, а там полил сильный дождь, погасивший фитили пищалей и пушек, и русские войска отступили...

Еще лет тридцать в Казани боролись за власть две партии, казанцы то мирились с Москвой, то ходили на нее набегом, то дрались с ногайцами, крымцы интриговали...

А потом на Казань двинулся молодой царь Иван Васильевич...

В марте 1549 г. умер Сафа-Гирей, тот самый племянник Саипа. Вы не поверите, но умер он, вот чудо, естественной смертью... Что при царивших в Казани порядках было, бесспорно, большим его личным достижением.

Новым царем Казанским (русские именно так и звали казанских ханов) стал двухлетний младенец Утемиш-Гирей. Ситуация изменилась с точностью до наоборот: прежде очень долго казанцы успешно противостояли Руси из-за малолетства Ивана Васильевича, а теперь у них самих был царь-младенец...

Первый и второй походы на Казань закончились тем, что русским войскам пришлось отступить. Правда, при этом в русское подданство, чуя изменившуюся обстановку, перешли чуваши и черемисы. А совсем неподалеку от Казани, в устье реки Свияги, на высоком холме русские заложили крепость Свияжск. Что интересно, ее рубили не на месте - далеко отсюда, в глубоком русском тылу, под Угличем, как раз и изготовили всю крепость целиком. А потом разобрали, предварительно пронумеровав или каким-то другим образом пометив бревна, сплавили их по Волге к устью Свияги и собрали за четыре недели. Что произвело на казанцев большое впечатление...

Кто все это придумал, в точности неизвестно. Но, как бы там ни было, постройка Свияжска опередила западноевропейскую военную мысль лет на семьдесят: только в первой половине XVII в. знаменитый французский маршал Вобан выдвинул идею создания вместо прежнего «лагеря осаждающих» «базы осады» - какой задолго до того и стал Свияжск...

Летом 1552 г. начался третий поход на Казань под предводительством самого Грозного. К тому времени встревоженный турецкий султан послал крымскому хану янычар и пушки и велел наступать на Москву.

Крымский хан послушно пошел в поход - но напоролся на двигавшуюся к Казани русскую армию, был быстро разбит и скоренько убрался на свой полуостров. Русским теперь ничто не мешало...

Твердой власти в Казани в то время не было. Там только что закончилось очередное «смутное время». Казанским царем до недавнего времени был Шигалей, которого на всякий случай охранял русский отряд из пятисот стрельцов. Антирусская партия затеяла очередной заговор, собираясь убить как Шигалея, так и русского посла князя Палецкого. В Крым отправили гонцов, но Шигалей этих гонцов перехватил, прочитал письма заговорщиков и решил, не мешкая, нанести ответный удар. Пригласил «верхушку» заговорщиков к себе на пир и в разгар веселья велел своей страже резать всех поголовно. Семьдесят человек было убито, какому-то количеству удалось сбежать. Они не стали воевать с Шигалеем, а отправили гонца уже на Русь, обещая перейти в полное подданство Ивану, если он уберег от них тирана Шигалея. Шигалей, узнав об этом, почувствовал себя в Казани как-то неуютно. Как говорится, куда пи кинь - всюду клин. Либо его низложит Иван Васильевич, либо в конце концов зарежут обиженные казанцы. Он бросил престол и уехал в Свияжск, здраво рассудив, что при таком раскладе русские его не тронут, а казанцы уже не достанут...

Вот тут к Казани и стало приближаться русское войско. Казанцы выслали навстречу отряд, но его разбили черемисы. В Казань тем временем приехал родственник ногайского хана, астраханский царевич Едигер, объявил себя царем казанским, велел запереть ворота и отправил Грозному письмо, где ругал последними словами все и всех: и христианскую веру, и Ивана Васильевича, и Шигалея. А в заключение вызвал русских на бой.

Иван вызов принял... Казань обложило русское войско, в составе которого был и Шигалей со своими отрядами.

Казань была крепостью серьезной, ее окружали двойные дубовые стены, пространство меж которыми засыпали камнем и глиной, - тогдашние пушки с такими укреплениями справиться не могли. Ширина стен - восемь с половиной метров, высота - восемь. Под стенами был вырыт еще и ров. За воротами, чтобы уберечь их от ядер, установили набитые землей срубы («тарасы»). Гарнизон состоял из тридцати трех тысяч воинов, а в лесу под Казанью затаился тридцатитысячный конный отряд под командованием некоего Япанчи.

План татар заключался в том, чтобы одновременно ударить по русским с двух сторон - пехотой из Казани и конницей Япанчи. Русские этот план сорвали: отряд под командованием Горбатого-Шуйского (3000 конных и 15000 пеших) притворным отступлением выманил Япанчу из леса, окружил и уничтожил почти полностью.

Началась осада Казани, продолжавшаяся более двух месяцев. Все это время велись, говоря современным языком, саперные работы: вырыли две линии укреплений с артиллерийскими позициями, поставили башни с артиллерией и принялись обстреливать город. Некий мурза Намай, из шигалеевцев, сообщил Грозному, что осажденные берут воду из родника возле речки Казанки, куда добираются по прорытому из крепости подземному ходу. Русские десять дней вели туда подкоп, наконец, когда стали уже слышать голоса ходивших в тайнике татар, закатили одиннадцать бочек пороха и подпалили фитиль... Грохнуло на совесть, и осажденные остались без воды.

Потом заложили еще три подкопа. Вторым подорвали кусок городской стены у Арских ворот и Арскую башню, лишив осажденных выгодной позиции. Третий подкоп рыли 39 дней, он был длиной 200 метров и вел к городской стене. Четвертый подвели под Ногайские ворота.

Руководили этим оставшиеся неизвестными по именам немецкие (и вроде бы английские) инженеры, но сохранились сведения, что в работах активно участвовали (и не простыми исполнителями) и русские: дьяк Иван Выродков, Атексей Адашев и князь Василий Серебряный.

Осажденные вовсю использовали нетрадиционные методы боя: по воспоминаниям одного из русских участников осады, ежедневно на восходе на стены выходили «казанские волхвы», кричали заклинания и рукавами халатов нагоняли на русский лагерь ливень. Русский очевидец, кстати, уверял, что казанское колдовство своей цели достигало и на лагерь обрушивался проливной дождь. Русские ответили аналогично: привезли из Москвы царский животворящий крест, которым Грозного благословляли на царство, освятили воду и стали кропить ею вокруг лагеря. Это превозмогло казанское колдовское искусство, и ливни прекратились. Насколько эта «экстрасенсорная дуэль» согласуется с исторической правдой, лично я судить не берусь - но ее участники с той и другой стороны все это применяли всерьез и верили в успешность своих действий...

2 октября взорвали бочки с порохом в обоих подкопах, и русско-татарское войско бросилось на штурм. Лучше всего это зрелище, думается мне, опишет очевидец и участник событий князь Курбский: «Пока мы были далеко от стен, никто не стрелял из ручниц или стрел, а когда мы подошли близко, тогда впервые на нас был пущен огненный бой со стен и башен; тогда стрелы летели густо, наподобие частого дождя: тогда летело бесчисленное множество камней, так что и воздуха не видно было; когда же с великим трудом и бедою подошли мы ближе к стенам, тогда начали нас поливать кипящим варом и бросать целыми бревнами».

Понемногу русские стали одолевать и ворвались в город. К некоторому прискорбию для нашей воинской славы вынужден уточнить, что, оказавшись в Казани, они самым вульгарным образом кинулись грабить ближайшие дома, и это приняло такой размах, что наступление как-то само собой захлебнулось. Татары, видя такое дело, ударили в контратаку. Начался беспорядок, паника, русские стали отступать, а называя вещи своими именами - драпать. Спас положение сам Грозный: он стал со знаменем у ворот и останавливал бегущих (надо полагать, произнося при этом вовсе не божественные и не возвышенные слова), а его отборный отряд бросился в город.

Казанцы, надо отдать им должное, дрались геройски - не побоимся этого слова. Однако русские понемногу одолевали. Глава казанского духовенства, с саблей в руке защищавший подступы к мечетям, был убит. Около часа в царском дворце отбивался самозваный царь Едигер. Как сообщают очевидцы, когда русские все же выломали ворота и ворвались во дворец, Едигер использовал весьма оригинальный метод обороны: выставил вперед изрядное количество лучших казанских красавиц, одетых в усыпанные драгоценностями наряды. Рассчитывал, что штурмующие клюнут на драгоценности, да и красоток не обойдут вниманием, отвлекшись от военных действий.

Однако на сей раз русские сохранили дисциплину и на приманку не клюнули. Битва продолжалась. В конце концов часть казанцев вступила в переговоры и выдала Едигера, а часть пыталась прорваться из города, но была перехвачена русскими и перебита.

Казань была взята. Разъяренные победители в плен брали только женщин и детей, а мужчин резали поголовно - что по меркам того времени было, увы, обычным делом...

Грозный отдал всю казанскую добычу своему войску, а себе взял только пленного Едигера, знамена казанских царей и городские пушки. Забегая вперед, скажу, что на Руси Едигера никто не обижал: он крестился (вроде бы добровольно, хотя кто его знает...) и получил имя Симеон. Ему предоставили подворье в Кремле и даже бояр «для почету», женился он на русской боярышне, жил в довольстве и умер в 1565 г.

В ознаменование победы над Казанью в Москве был построен Покровский собор, который и сегодня может видеть каждый: это и есть храм Василия Блаженного.

Взятие Казани не означало окончательного покорения Казанского царства: еще пять лет продолжались мятежи и восстания, пытались даже восстановить прежнюю власть, пригласив ногайского князя Али-Акрама - но его в конце концов по каким-то своим причинам зарезали сами мятежники, и к 1557 г. со всяким сопротивлением было покончено.

Теперь Русь располагала обшей границей с Астраханским ханством. В июне 1554 г. на юг двинулись русские войска под командованием князя Шемякина-Пронского. Произошло единственное сражение с астраханцами, после чего русские без боя заняли Астрахань, чей гарнизон предусмотрительно разбежался. Хан Ямгурчи бежал в Крым в такой спешке, что, как Абдулла в «Белом солнце пустыни», бросил весь свой гарем.

Поначалу Грозный всего лишь принял от посаженного им на опустевший астраханский трон некоего Дервиш-Али вассальную присягу. Новый хан обязался ежегодно выплачивать дань - не только деньги, но и три тысячи осетров. Русских рабов держать в Астрахани отныне запрещалось, а имеющихся следовало немедленно освободить. Русские рыбаки получили право без всяких разрешений и платы ловить рыбу по Волге вплоть до Каспийского моря, в случае смерти Дербиш-Али астраханцы обязались не «искати» себе хана самим, а принимать предложенную Москвой кандидатуру. Русская армия покинула Астрахань, оставив небольшой отряд служилых казаков под командой Петра Тургенева.

Однако тишины и благолепия не получилось. Уже в следующем году приободрившийся Дербиш-Али «вышиб» из Астрахани русский гарнизон и принялся тайно переписываться с крымцами. А там и вовсе начал нападать на русские отряды.

Решено было его укоротить - то ли на голову, то ли в переносном смысле. К Астрахани двинулось немаленькое русское войско. Нашкодивший Дербиш-Али, не ожидая для себя ничего хорошего, бежал в Крым, и русские заняли Астрахань без боя. Чуть попозже нагрянул Дербиш-Али с крымской конницей, но в окрестностях Астрахани был разбит и более претензий на трон уже не предъявлял. Летом 1566 г. Астрахань вошла в состав России.

Вот теперь Волга на всем протяжении стала русской рекой. Теперь русские получили возможность через Каспийское море выйти на персидские рынки и контролировали сухопутные маршруты из Крыма в Среднюю Азию.

Видя такое дело, вассальную зависимость от России признала степная Ногайская орда, а вслед за ней и башкиры. Еще до окончательного присоединения Астрахани в Москву прибыло посольство от хана Сибирского Едигера (не путать с казанским Едигером). Он признал себя вассалом России и соглашался платить дань (по соболю и белке с человека) при условии, что Россия будет защищать его ханство от среднеазиатских нападений. Правда, ничего толкового из этого тогда не вышло: Едигер платил дань нерегулярно и не в тех размерах, какие обещал, а Россия, в свою очередь, не могла тогда посылать войска против едигеровых врагов. Кончилось все тем, что из Бухары пришел известный хан Кучум, зарезал Едигера и стал «Сибирским царем» - но не прошло и двадцати лет, как за него взялся Ермак. Впрочем, эта история достаточно хорошо известна, и нет смысла ее здесь пересказывать.

Одним словом, русские получили Волгу в полное и безраздельное владение. Получили контроль над торговыми путями, а кроме того, стали осваивать обширные пахотные земли на только что присоединенных территориях.

Особо следует подчеркнуть, что Иван Грозный, вопреки кликушеству Сильвестра, не предпринимал ровным счетом никаких шагов, чтобы насильственно загонять завоеванные мусульманские народы в православие. На веру татарскую он во всяком случае не покушался, чего не было - того не было.

Тут непременно следует подробно рассмотреть сложный и, я бы даже так выразился, замысловатый вопрос об агрессорах и жертвах.

Была ли Россия в истории с завоеванием Казани агрессором? И да, и нет.

Была ли взятая штурмом Казань невинной жертвой? И да, и нет.

Всё гораздо сложнее. По моему глубокому убеждению, понятие «агрессия» делится на две категории: «чистую» и «относительную». Агрессия первой категории весьма даже виноватит то или иное государство, второй - не особенно...

Примером «чистой» агрессии являются две войны, которые Франция вела против России в 1812 и в 1854 гг. Оба раза французские войска перлись невесть куда от своих рубежей, через всю Европу. То, что к 12-му году Россия с Францией уже несколько раз воевала, французов не извиняет - эти сражения как-никак происходили не на французской территории, так что речь, безусловно, не шла о необходимости защитить французские рубежи от иностранного супостата...

Точно так же Франция выступает «чистым» агрессором в отношении Германии - это французы в XVII в., напав на слабые германские государства, оттяпали исконно германский Эльзас. И в XVIII в. французы были агрессорами, когда вторглись в Пруссию - которая им, кстати, наваляла по первое число.

И наоборот. Невозможно отыскать «чистого» агрессора в долгих франко-испанских войнах, потому что цепочка взаимных обид и претензий уходит, безмерно удлиняясь, в столь глубокую древность, что просто невозможно доискаться, кто в незапамятные времена первым обидел соседа.

Англия является «чистым» агрессором по отношению к Ирландии - ирландцы в Англии с завоевательными целями никогда не высаживались, а вот англичане однажды захватили Ирландию и на сотни лет установили там жесточайший оккупационный режим, некоторые подробности которого ничем не отличаются от эсэсовских зверств, - скажем, милый обычай восемнадцатого века платить денежки тому, кто принесет голову ирландского учителя, который конспиративно обучал ирландских детей ирландскому языку.

Но едва речь зайдет о многовековых сварах Англии и Шотландии, как любая агрессия с той или иной стороны выглядит «относительной». Снова невозможно за давностью лет доискаться, кто первым начал красть соседских овец, насиловать соседских девок и грабить соседские деревни... Вполне возможно, что к этим светлым идеям сопредельные стороны пришли одновременно и начали претворять их в жизнь практически синхронно...

Одним словом, начинает вырисовываться нечто похожее на теорему: когда речь идет о соседях, «чистой» агрессии мы ни за что не найдем. Любая агрессия будет «относительной» - одни всегда имеют возможность заявить, что всего лишь мстили за старые обиды, другие выищут обиды еще более древние, первые подсуетятся в архивах... И так - до бесконечности.

Я не говорю, что никто не виноват. Я всего лишь считаю, что в подобных случаях следует меньше бросаться терминами «агрессор» и «жертва». Оба хороши. Просто одному в конце концов повезло больше, вот и все...

С этой точки зрения, кстати, неплохо бы поумерить пыл и русским с поляками, взахлеб обвиняющим соседей в агрессивности, а себя выставляющим ангелочками. Здесь та же ситуация: оба хороши. С одной стороны, польско-литовские войска и в самом деле однажды здорово похулиганили в Москве. С другой - следует непременно помнить, что «чертовы ляхи» Москву не штурмом взяли, сломив героическое сопротивление защитников, а въехали туда без единого выстрела, поскольку часть родовитейших русских бояр просто-напросто решила избрать в цари польского королевича Владислава и должным образом ему присягнула. Полезно также вспомнить, что, когда войска Минина и Пожарского держали Москву в осаде, там среди «ляхов» пребывал и будущий государь юный Михаил Романов, и его папенька патриарх Филарет - и отнюдь не в качестве заложников или пленников, патриарх тогда именно на поляков ставил, это он позже стал радетелем русской национальной идеи...

Точно так же полякам не мешало бы помнить, что, во-первых, Польшу разделили не одни зловредные москали, а совместно с пруссаками и австрийцами. Во-вторых, что гораздо принципиальнее, на стороне каждого из трех «делителей» выступала нехилая кучка польской аристократии, по каким-то своим причина выбравшая именно такую линию поведения...

Одним словом, и русским, и татарам следовало бы на будущее воздерживаться от особенно резких телодвижений и особенно жутких терминов. Русско-татарские отношения, многовековые и запутанные, гораздо сложнее примитивной схемы «агрессор - жертва», и это касается обеих сторон. На всякую татарскую кривду, учиненную славянам, обязательно сыщется нешуточная обида, нанесенная татарам русскими, и наоборот, и наоборот...

Собственно говоря, рассуждая с долей здорового цинизма (а куда ж без него, когда речь идет об истории и политике?), мы наблюдаем, в сущности, крайне простую ситуацию. После распада Золотой Орды на ее территории возник ряд самостоятельных государств, бывших ордынских улусов - Московский, Крымский, Казанский, Астраханский, Ногайский. Все они, то враждуя, то заключая временные альянсы, чуть ли не двести лет боролись за полную гегемонию - и у каждого улуса был свой шанс подгрести под себя остальные. Карта легла так, что верх одержал Московский улус. Только и всего...

Кстати, нельзя игнорировать тот очевидный исторический факт, что после 1557 г. не отмечено мало-мальски масштабных мятежей татар, имевших сепаратистские цели. Даже в жуткие времена Великой Смуты, когда на территории Руси куролесили сразу несколько властей (то есть не было никакой власти), казанские и прочие татары в массе своей, что любопытно, сражались обычно на стороне «центрального правительства», даже не заикаясь о воссоздании Казанского или Астраханского царства. Чистокровные славяне, между прочим, сплошь и рядом то полякам служили, то грабили русские же земли, то поддерживали и вовсе уж уродских самозванцев - а вот татары исправно служили России... Это позволяет думать, что с некоторых пор они себя без России не мыслили - ведь в Смуту пуститься в «самостоятельное плаванье» было бы легче легкого...

На этом мы и закончим рассказ о взятии Казани.

К концу пятидесятых годов шестнадцатого века на юге сложилось нечто вроде военно-стратегического равновесия. Крымское ханство было достаточно сильным, чтобы устраивать на Русь набеги (в 1571 г. Девлет-Гирей даже Москву взял и старательно выжег), но вот отобрать у русских Казань с Астраханью у Крыма уже была кишка тонка. А Московия, в свою очередь, завоевать Крым никак не могла - чтобы не столкнуться нос к носу с могучей Османской империей со всеми вытекающими отсюда для России печальными последствиями. Паритет, одним словом. На юге, можно сказать, устаканилось.

И тогда Иван Грозный решил прорваться к Балтийскому побережью. Для этого следовало завоевать территорию под названием Ливония.

Я не зря употребил именно такое определение. Потому что не существовало такой страны Ливонии, была именно территория, где происходила такая оперетка, что сам черт ногу сломит и без бутылки не разберется...

Судите сами. Главной силой в Ливонии был духовно-рыцарский Ливонский орден, именовавшийся еще орденом меченосцев - вовсе уж пережиток седой средневековой старины. Когда-то это была грозная сила, огнем и мечом покорившая Прибалтику, но с тех пор много воды утекло. Ливонские рыцари уже не горели особенным желанием класть животы свои за торжество святой христианской веры - и вместо былых крестовых походов порой совершали грабительские рейды в окрестные страны, в том числе и на русскую землю. В военном отношении орден из себя уже ничего собственно, не представлял, господа рыцари жили со всеми удобствами и главным образом развлекались пирами и прочими увеселениями. Но как бы там ни было с упадком и ленью, орден сохранил все свои земли, крепости и замки и являлся главной силой в Ливонии.

Кроме ордена, в Ливонии имелось еще пять чисто духовных владык: архиепископ Рижский, епископы Дерпгский, Ревельский, Эзельский и Курляндский. Все они владели кое-какими городами, замками и землями, признавали над собой власть только папы римского - а поскольку папа жил в значительном отдалении, на другом краю Европы, то контроля за пятеркой духовных лиц не было никакого, чем они и пользовались вовсю...

Кроме Ордена и пятерки духовных, существовало еще довольно многочисленное рыцарское сословие - человек примерно сто пятьдесят. Каждый владел замком и землями, каждый теоретически был вассалом либо ордена, либо кого-то из духовных владык - ну а на практике был относительно независим по причине общей неразберихи и отсутствия сильной власти.

Часть крупных городов, в том числе Рига, Ревель и Дерпт, где были резиденции помянутых духовных лиц, в то же время пользовались значительной автономией и самоуправлением - что частенько любили демонстрировать и епископам, и ордену по делу и без дела.

Единственным учреждением, кое-как объединяющим этот зоопарк, были вот уже сто пятьдесят лет так называемые Вольмерские ландтаги, некое подобие парламента, собиравшее в городе Вольмере уполномоченных от ордена, духовных владык, рыцарей и городов. Теоретически решения этих собраний были обязательными для всей Ливонии и для всех сословий, ну а в реальности, если кто-то начинал выступать, управы на него нельзя было найти никакой.

Были и еще кое-какие дополнительные обстоятельства, добавлявшие горючего материала. Во-первых, все вышеперечисленные сословия - рыцари, духовенство, горожане - состояли исключительно из немцев с небольшим процентом славян. А предки нынешних эстонцев, латышей и частью литовцев были поголовно крепостными и бесправными - готовыми при любой заварушке всадить немчуре вилы в бок. Что внутренней стабильности Ливонии не прибавляло. Во-вторых, часть ливонских городов примкнула к протестантам, и там начали громить католические церкви (а заодно, не делая особых различий, разнесли по камушкам и несколько православных церквей). Ко всем прежним сложностям добавилась еще грызня меж протестантами и католиками (которых поддерживали и разозленные сносом своих храмов православные). Ну, а эстонцы, латыши и литовцы, крестившись исключительно для вида, втайне исполняли древние языческие обряды...

Как видим, Ливония была, как бы это поделикатнее выразиться, весьма экзотической территорией... К моменту взятия Грозным Астрахани там, упомянем уж кстати, случилась очередная заварушка: орден воевал с архиепископом из-за какой-то ерунды, дерптский епископ принял сторону ордена, выступив, таким образом, против своего собрата по церкви. Орденские кнехты совместно с солдатами архиепископа принялись воевать против епископа. Люди последнего взяли архиепископа в плен и посадили под замок. Тут кто-то, так и оставшийся неизвестным, ухлопал польского посла. Польский король пришел с войском и принялся колошматить всех подряд... Черт ногу сломит, одним словом. Кое-как утихомирились.

Грозный начал собирать войска...

Никак нельзя сказать, что русские имели права на всю Ливонию - но никто не мог отрицать, что когда-то часть ее была русскими владениями. Город Дерпт был в свое время основан Ярославом Мудрым и первоначально именовался Юрьевом, пока его не захватили в XIII в. пришлые тевтонские рыцари. Да и кроме Юрьева, были еще земли, на которые Московия могла претендовать всерьез.

Кроме того, Ливония на протяжении многих лет вела себя откровенно враждебно по отношению к России, пытаясь установить своеобразную блокаду, отрезавшую Москву и от Балтийского моря, и от Европы вообще, поскольку сама слабела с каждым годом и прекрасно понимала, к чему приведет усиление русских...

Тем более что ливонцы себя проявили отнюдь не добрыми соседями. О некоторых их милых добрососедских привычках писал историк того времени из Речи Посполи-той Михалон Литвин: «У ливонцев московитов убивают, хотя московиты и не заняли у них никаких областей, будучи соединены с ними союзом мира и дружбы. Сверх того, убивший московита, кроме добычи с убитого, получает от правительства известную сумму денег».

Поведение необычное даже для того жестокого века. Даже наши исконные неприятели, поляки, так себя никогда не вели. Да и никто себя так не вел. Явление для Европы уникальное: в мирное время полагается награда тому, кто просто так убил жителя сопредельного государства...

Еще в 1501 г. ливонцы вторгались на Русь, захватили было Псков, но русский воевода Данила Щеня чувствительно им приложил, так что немцы запросили «вечного мира». Отыгрались они в 1547 г., во время знаменитого «дела Шлитте».

Саксонец Шлитте, будучи в Москве, получил от молодого царя Ивана Васильевича задание - нанять в Европе и привезти на Русь мастеров, художников и прочих специалистов. Шлитте поручение выполнил и двинулся в Россию во главе «группы специалистов» из ста пятидесяти человек. Там были архитекторы, оружейники, литейщики, живописцы, скульпторы, каменщики, мельники, рудознатцы, слесаря и кузнецы, каретных дел мастера, типограф и органист, медики, аптекари и даже парочка католических богословов, которые тоже молодому царю зачем-то понадобились. Как видим, Иван Васильевич всерьез намеревался перенимать иностранный опыт как можно шире - задолго до Петра I, который якобы первым до такого додумался.

Ливонцы забеспокоились - им было совсем ни к чему, чтобы Московия перенимала передовые европейские технологии. В Любеке Шлитте под предлогом неуплаты какого-то старого долга задержали аж на два года, так что часть его специалистов к тому времени разбрелась кто куда. С оставшимися он попытался все же добраться до России - но, уже в Ливонии, его вновь перехватили и упрятали в тюрьму. Вдобавок ливонцы выхлопотали у германского императора указ, по которому имели право не пускать в Россию никаких «иностранных специалистов», даже если они туда ехали по собственному желанию и паспорта у них были в полном порядке. Из тюрьмы Шлитте кое-как освободился, но его люди, видя такое дело, разбежались окончательно, только считанные из них все же достигли России. Больше всех не повезло некоему «пушечному мастеру Гансу». Ливонцы его поймали на дороге в Россию и посадили в тюрьму. Ганс, должно быть, парень добросовестный и упрямый, из тюрьмы бежал - и вновь попытался добраться до Московии. Его поймали уже возле самой русской границы - и отрубили голову...

Одним словом, Ливонию никак нельзя было считать дружественным соседом. К тому же возник спор из-за неуплаченной ими дани. Полсотни лет назад, проиграв войну, ливонцы согласились платить Москве ежегодную дань с Дерптской волости, которая когда-то была русской Юрьевской, однако так и не заплатили ни гроша. За пятьдесят лет набежала приличная сумма, но ливонские послы, простодушно кругля глаза, стали упрашивать простить им старый должок: ну нету у них денег! На что русские дипломаты резонно отвечали: а обязательство-то? Сами подписали и печать приложили!

Ливонцы упросили подождать три года. Русские согласились. Через четыре года ливонцы заявились опять-таки без гроша - да вдобавок стали просить не только простить старые долги, но и вообще отменить «Юрьевскую дань» как совершенно непосильную для бедного, нищего народа - кстати сказать, Ливония жила весьма даже зажиточно и славилась на всю Европу своими многонедельными праздниками, кутежами и гулянками. Не русские, а сами же ливонские летописцы прилежно описывали всю эту разгульную жизнь и уточняли: вино в Ливонии еще пили из скромных кубков, куда влезала всего-то бутылка-другая, а вот пиво хлебали из таких чаш, в которых «впору было детей крестить». Так что немцы откровенно прибеднялись, о чем им и заявили - а вдобавок припомнили многочисленные обиды, чинимые русским купцам, и разрушенные в полудюжине городов православные церкви. Послы разводили руками и твердили, что денег у них нету, а за протестантов они не ответчики.

Переговоры, таким образом, кончились ничем. Послы уехали. На прощанье им на званом обеде подали пустые блюда - мол, с пустыми руками приехали, из пустых тарелок и хлебайте...

В Москве взвешивали, прикидывали и рассуждали. По всему выходило, что особых сложностей из-за Ливонии с сопредельными государствами не предвидится. С Данией отношения были, в общем, традиционно нормальными. Литву надеялись заинтересовать военным договором против крымских татар (которые и Литве доставляли немало бед). Швеция только что фактически проиграла войну с Россией 1554-1557 гг.

В январе 1558 г. в Ливонию широким фронтом вторглась московская армия, состоявшая не только из русских, но и из отрядов касимовских и казанских татар и союзных России «черкесов» (как тогда скопом именовали некоторые кавказские народы). Командовал ею наш старый знакомый Шигалей, к тому времени ставший касимовским царем, а заместителями у него были дядя царя Михаил Глинский и брат царицы Данила Захарьин.

Сорокатысячная армия прошла Ливонию на сто пятьдесят верст в длину, рассыпавшись на сотню верст в ширину, взяла большую добычу и вернулась в Псков. Оттуда Шигалей послал ливонским властям грамоту, где писал (или за него написали), что государь Московский «присылал свою рать покарать ливонцев за их неисправление» и готов простить, если они как следует ударят челом.

Бить челом ливонцы кинулись с превеликой охотой и в величайшей спешке. Вопреки заверениям о своей непролазной нищете, быстренько собрали шестьдесят тысяч талеров и отправили в Москву посольство - каяться, пускать слезу и уверять о недопущении впредь любых безобразий.

Однако, не успело посольство добраться до Москвы, как ситуация резко изменилась - по вине самих немцев...

На левом, высоком берегу реки Наровы располагался город Нарва - ливонский, широко укрепленный, с пушками на стенах. На правом, значительно ниже, стояла поставленная еще Иваном III крепость Ивангород. Было время великого поста, и жители Ивангорода отправились в церковь. В Нарве обитали главным образом лютеране, которые в эту пору пили пиво и веселились. Потехи ради они стали со своего высокого берега палить по ивангородцам и нескольких убили. Русские, соблюдая перемирие, отмечать не стали, но послали гонца к царю. Царь, не раздумывая, отдал приказ: бей по еретикам! (Православные, как и католики, к протестантам относились крайне неодобрительно, и лютеранскому проповеднику, если ему жизнь дорога, в те времена на Руси появляться не следовало.)

Воеводы Ивангорода обрадованно жахнули по Нарве изо всех пушек и пищалей. Немцы мгновенно протрезвели, прислали парламентеров, которые за все покаялись и объявили, что переходят в русское подданство.

Грозный отправил к новым подданным в качестве гарнизона отряд стрельцов. Но в Нарву тем временем подошло подкрепление в тысячу человек, и городские власти начали вилять: дескать, и стреляли спьяну, и о подданстве сказали спьяну, понарошку, а официальное руководство ничего такого не задумывало...

Тут в Нарве неизвестно отчего возник огромный пожар (должно быть, пьяные немцы баловали со свечками где-нибудь на сеновале). В городе началось смятение. Русские, усмотрев в этом отличный шанс, бросились на штурм. Гарнизон, для порядка постреляв, быстренько сдался в обмен на свободный выход из города. Разгорячившиеся русские с ходу взяли еще парочку городов и замков за Нарвой - к чему останавливаться, если карта прет? Вот так, достаточно неожиданно, в руках у Грозного оказалась Нарва, город-порт на Балтике, и царь стал в темпе устанавливать торговые отношения непосредственно с Европой, минуя ливонцев и посредников в лице Ганзейского союза. Планы у Грозного, как всегда, отличались дерзостью и размахом: прекрасно понимая, что без военного флота нормальной морской торговли не обеспечить, он стал вооружать пушками захваченные в Нарве немецкие суда и нанял целую группу опытных испанских, английских и немецких капитанов. Это был первый русский военный флот на Балтике!

В Нарве Грозный вовсе не думал зверствовать, грабить и тиранить новых подданных. Он искусно воспользовался тем, что Нарва давным-давно враждовала с близлежащим Ревелем: Нарву ревельские купцы отодвинули от торговли с Москвой. Русские собрались осаждать ганзейский Ревель и Дерпт, а Нарве царь тут же объявил немалые привилегии: город освободили от постоя войск, разрешили свободу вероисповедания и беспошлинную торговлю по всей России, а в ближайшие ливонские деревни отправили зерно для посева, быков и лошадей. В Нарве все это приняли, нетрудно догадаться, с большим энтузиазмом.

Война началась всерьез - если действия Шигалея были не более чем обычным карательным набегом, а взятие Нарвы, в общем, случайностью, то теперь в Ливонию двинулись регулярные войска с артиллерией, методично занимая замки и города, которые сдавались очень быстро. Вскоре русские заняли Дерпт захватив там более пятисот пушек. Крепостные «чухонцы», видя такой поворот событий, возликовали и начали пырять немцев вилами в спину при малейшей возможности, где только удавалось. Многие рыцари, не собираясь щеголять воинской доблестью, при первых известиях о появлении в округе московитов бежали из своих замков, прихватив столовое серебро и чад с домочадцами. Русские войска, которыми руководили как московские князья, так и татарские царевичи, шли вперед...

Тут зашевелились сопредельные державы, все без исключения. Непосредственно прилегающие к театру военных действий в один голос закричали о вопиющей несправедливости, которую учинили «московские варвары». Несправедливость заключалась в том, что Русь посмела завоевывать Прибалтику для себя, а это, по мнению окрестных королей, было неправильно. По их просвещенному европейскому мнению, Прибалтика как раз исторически тяготела именно к их державам. Датчане стали громко вспоминать, что это они, собственно, и основали Ревель-Таллинн (и были, надо сказать, совершенно правы, потому что «Таллинн» и означает «датский город»). Шведы напирали на то, что в незапамятные времена, когда и Москвы-то не существовало, в Прибалтике уже высаживались доблестные шведские ярлы Эйнар Драные Портки и Эйрик Белая Горячка (и тоже, в принципе, не особенно врали - мало ли викингов, проплывая мимо, останавливались на бережку пожевать сушеных мухоморов и наловить чухонских девок). Поляки и литвины тоже поминали седую древность, но, разумеется, с упором на подвиги собственных витязей (которые, правда, не могли подтвердить документально).

Да и другие державы пришли, выражаясь языком психиатров, в состояние крайнего возбуждения. Срочно собрался княжеский съезд Священной Римской империи, и начался несусветный гвалт. Больше всего старался Альберт Мекленбургский, чьи владения непосредственно примыкали к Ливонии. Он более других боялся, что русские и его ненароком завоюют, а потому, как водится, напирал на угрозу, которую «московский тиран» несет просвещенной цивилизованной Европе. Более всего его волновало уже упоминавшееся решение Грозного завести на Балтике свой военный флот. Ему вторил Август Саксонский: «Русские быстро заводят флот, набирают отовсюду шкиперов, когда московиты усовершенствуются в морском деле, с ними уже не будет возможности справиться...»

Решено было обратиться к нидерландским и английским властям, чтобы они перестали доставлять оружие и прочие товары «врагам всего христианского мира» (что ничуть не подействовало ни на голландцев, ни на англичан, которых события в Прибалтике напрямую не касались, зато торговать с Грозным было крайне выгодно). Провалилась и попытка привлечь к борьбе с Грозным Испанию - у той хватало своих забот, к тому же испанцы были добрыми католиками, а орали о московском варварстве и просили помощи большей частью протестанты...

И совсем скоро Ливония начала рассыпаться, как неумело сложенная поленница. Первым не без некоторого изящества ухитрился соскочить с тонущего корабля епископ Эзельский. Этот хитрован, недолго думая, попросту продал датскому королю свое епископство - остров Эзель и земли на материке. На что не имел никакого юридического права без согласия Ватикана и ордена - но в тогдашней Ливонии и не такие фокусы сходили с рук. Ссыпав денежки в мешок, епископ от греха подальше рванул в родную Вестфалию, где быстренько перешел в протестантство, женился и зажил помещиком. Датский король передал эти земли своему младшему брату Магнусу (о трагикомической судьбе этого клоуна я еще расскажу позже).

Ревельский епископ, узнав, какой великолепный гешефт только что провернул коллега, резонно решил: а я чем хуже? И быстренько продал свое епископство тому же Магнусу. Но вот тут датчане крупно просчитались, и честно уплаченные денежки пропали: город Ревель и прилегающая провинция отчего-то питали гораздо больше расположения к шведам, которым незамедлительно и отдались в подданство. Датчане, как любой на их месте, ужасно негодовали (денежки-то заплачены честно! и немаленькие!), но шведы в темпе высадили в Ревеле своих солдатиков и заявили, что знать ничего не знают ни о каких финансовых сделках - а воевать с ними у Дании кишка была тонка.

Видя вокруг такой бардак, магистр Ливонского ордена Кетлер понял, что и ему необходимо срочно устраивать жизнь на новый лад, иначе непременно сожрут с потрохами и косточек не выплюнут. Голову он ломал недолго - у него был перед глазами великолепный пример магистра Тевтонского ордена, который лет тридцать назад ухитрился прихватизировать орден в точности так, как это в недавние времена в России проделывали с заводами и нефтяными скважинами. Воспользовавшись тем, что в Германии кипела Реформация и протестанты увлеченно дрались с католиками, магистр вдруг объявил, что в соответствии с изменившимися историческими условиями (отсутствие вокруг язычников и т. д.) орден он распускает, а вместо него создает вполне светское государство, герцогство с самим собой во главе. Германский император, осерчав, официально низложил новоявленного герцога, а папа римский вообще отлучил от церкви - но ни у того, ни у другого не было никакой возможности подкрепить свои грозные указы какими бы то ни было практическими мерами. И герцог, принеся вассальную присягу польскому королю, зажил припеваючи. Впоследствии именно из этого герцогства и возникло Прусское королевство.

Так что Кетлеру не пришлось особенно и напрягать фантазию. Бывшие орденские земли он объявил светским Курляндским герцогством, а герцогом, разумеется, назначил себя, утверждая, что никто лучше него не знает обстановку, и вообще... И тоже принес вассальную присягу польскому королю, за широкой спиной которого мог не бояться ни императора, ни папы...

Единственной независимой территорией в этом хаосе остался город Рига. Рижские немцы поначалу собирались оставаться суверенным государством, но очень скоро поняли, что в нынешней обстановке самостоятельно не выживешь, непременно кто-нибудь сожрет, не московиты, так шведы, не датчане, так поляки, да и Курляндия облизывается... В конце концов и они перешли под покровительство польского короля, выговорив себе некоторое самоуправление.

Одним словом, с прежней Ливонией было покончено.

Правда, намеченных целей Иван Грозный в Прибалтике не достиг. Еще двадцать лет, до самой его смерти, Россия воевала со шведами и поляками, по сути, продолжая Ливонскую кампанию, - и в конце концов лишилась многих приобретений. На этом основании иные критики Грозного до сих пор привычно талдычат о «бесполезной» Ливонской войне, а некоторые даже уверяют, что весь поход затевался якобы оттого, что Грозный «хотел пограбить Прибалтику» (судят, вероятно, в меру собственной испорченности). Ну, и хорошим тоном считается среди ужасающейся «зверствами Грозного» либеральной публики талдычить о «неслыханных зверствах», которые русские совершили в Прибалтике.

Со всем этим следует разобраться подробно. Начнем с того, что зверств действительно хватало - во время первого этапа войны, похода Шигалея. Вот это действительно был не более чем глубокий рейд, а называя вещи своими именами, набег, имевший целью разорить и выжечь все, что только удастся.

Но в том-то и дело, что это не было «уникальными московскими зверствами». Вся Европа тогда воевала именно таким манером: благородные европейские полководцы, двинувшись на соседей, преспокойно выжигали и опустошали целые провинции - даже не из садизма или корыстолюбия, а просто потому, что так в те времена бьшо принято. Документальных свидетельств на сей счет сохранилось столько, что их и цитировать не стоит.

(Кстати, те, кто в нашем отечестве возмущаются «зверствами Грозного в Прибалтике», старательно умалчивают о том, что Петр 1 на первом этапе войны со Швецией вел себя точно так же: русские летучие отряды вторгались на территорию Швеции исключительно для того, чтобы превратить те или иные районы в выжженную землю. Это проводилось и на государственном уровне - будущий фельдмаршал Шереметев, и даже в результате «частной инициативы: некий поп собрал ватагу добровольцев и немало покуролесил в Швеции, о чем одобрительно упоминал тогдашний официоз, первая русская газета «Ведомости», старательно перечисляя, сколько всего удалой батюшка сжег-порушил и сколько пленных привел на продажу. Но, как уже говорилось, Петр числится «прогрессивным» деятелем, а Грозный той же специфической публикой почитается за «безумного тирана»...)

На самом деле продвижение Грозного к Балтийскому морю, конечно же, было не блажью и не грабительским рейдом, а вызывалось насущнейшими государственными потребностями. России, как показали события последующих веков ее истории, жизненно необходимы были порты на балтийском побережье.

Другое дело, что Грозный, будем откровенны, серьезно просчитался. Во-первых, он не предвидел, что столкнется со столь яростным и последовательным сопротивлением со стороны почти всех прилегающих (и не особенно прилегающих) держав, за исключением разве что Дании, которой хватало и того, что она уже прикупила (отметим кстати, что датчане - единственные, кто честно покупал земли и расплачивался до копеечки, все остальные игроки попросту захватывали вооруженной силой все, до чего могли дотянуться).

Ну, что поделать. Просчитался Грозный - со всяким может случиться... Не впервые в мировой истории, и в русской тоже. Тому же Петру отчего-то восторженные почитатели не ставят в вину провал Прутского похода - а ведь редкостное по своему идиотизму и бездарнейше проигранное в военном смысле было предприятие, основанное опять-таки на оказавшихся глубоко ошибочными расчетах... Точно так же Россия Николая I ввязалась в Крымскую войну на основании ошибочных прогнозов: резидентура русской разведки в Париже вместо верной информации потоком гнала дичайшую лажу, которую выдавала за истину, - и в результате Петербург основывался на выдумках, не имевших ничего общего с реальностью...

Необходимо отметить, что, в противовес иным мнениям, в этом сплочении Запада против России не было и тени пресловутой русофобии. Просто-напросто тогдашние «великие державы» были крайне возмущены появлением нового игрока, осмелившегося подражать большим. Двести лет спустя европейские «старшие пацаны» точно так же дружно обрушились на прусского короля Фридриха Великого, когда он посмел, вот нахал, вести себя подобно «великим державам»: что-то завоевывать, на что-то в Европе влиять. В адрес «выскочки», нагло покусившегося на привилегии «старших», тоже было говорено немало пылких словес касаемо «тевтонских варваров», угрожающих «европейской цивилизации». Одним словом, «серьезные игроки» вели себя согласно русской пословице: «Что игумену дозволено, то братии - зась!» (т. е. запрещено). Отличие только в том, что Фридрих «защитников европейской цивилизации» чувствительно отвозил по мордам, а Грозному это не удалось... В мировой истории масса примеров, когда высшее руководство той или иной страны совершало промахи, просчеты, неправильно оценивало перспективы - вот только за рубежом как-то не принято с упоением лить помои и вешать всех собак на крупные фигуры прошлого...

Во-вторых, значительная доля вины за провалы в Ливонии лежит именно на Алексее Адашеве, который к тому времени давно уже забрал в свои руки иностранные дела. В любой военной кампании долю вины обычно несет не только верховный главнокомандующий и генералы, но и глава внешнеполитического ведомства - потому что дипломаты обязаны воевать на своем фронте, поддерживая усилия руководства страны и военной верхушки.

Вот этого-то как раз от Адашева и не дождались. Свой участок работ он завалил безнадежно. Он, как мы помним, был яростным сторонником войны именно с Крымом, а ливонской кампании противился, как мог. В самый разгар Ливонской войны, когда на счету была каждая пушка и каждая сабля, он как раз и продавил каким-то образом лихую экспедицию своего брата в Крым, которая выглядела очень эффектно, но стратегического значения не имела, наоборот, едва не столкнула Москву лоб в лоб с военным гигантом - Османской империей. В условиях, когда Россия вела войну в Ливонии да вдобавок ожидала вторжения то ли шведов, то ли поляков, то ли и тех, и других вместе, только двинувшейся на север турецкой армии не хватало для полного счастья...

В Ливонии Адашев устраивал весьма странные «временные перемирия», которые были выгодны исключительно ливонцам. В конце концов, как уже говорилось, Грозный снял его со всех «гражданских» дел и вместе с братом отправил командовать войсками в Ливонию - но оба братца и там подвели. В январе 1560 г. русские войска начали широкомасштабное наступление, взяли Мариенбург, одну из сильнейший крепостей Прибалтики, к лету заняли после упорного штурма и замок Феллин, бывшую главную резиденцию орденских магистров, захватили почти всю орденскую артиллерию. По всей Эстлян-дии крепостные восстали против немцев, возник реальный шанс одним сильным ударом завершить войну...

Все рухнуло из-за того, что братья Адашевы, как деликатно выражается один известный историк, «не использовали благоприятной обстановки». За этими обтекаемыми формулировками скрывается то, что их войска так и простояли в непонятном бездействии, да вдобавок не выполнили прямого приказа Грозного идти на штурм Ревеля. Объяснение есть одно-единственное и довольно шаткое: якобы Адашевы опасались контрудара литовских войск, уж так опасались, так опасались, что предпочли не трогаться с места и нарушить приказы своего Верховного...

В следующей главе я расскажу о кое-каких обстоятельствах, сопутствовавших топтанью Адашевых на месте, и мы убедимся, что история эта начинает выглядеть вовсе уж неприглядно...

В общем, когда Алексей Адашев и в роли военачальника провалил все, что только мог, Грозный... нет, «тиран» его не велел ни казнить, ни бросить в темницу. Всего лишь отправил комендантом в замок Феллин, а потом перевел в Дерпт-Юрьев под начальство тамошнего воеводы. Там-то Адашев и умер под арестом при обстоятельствах, которые тогда некоторые считали самоубийством. А поп Сильвестр, как уже говорилось, ушел в дальний монастырь. Избранная рада прекратила свое существование - но до сих пор гуляет легенда, что именно ее члены - гении, мудрецы и великолепные управленцы - как раз и придумали-провели все грандиозные реформы Грозного... Что истине не соответствует нисколечко. Хотя бы потому, что без Грозного они сами по себе мало что стоили и уж безусловно не могли проводить какие бы то ни было реформы, а значит, Грозный был как минимум крепким организатором, ставившим задачи и привлекавшим исполнителей...

Вот так и вышло, что Ливонская война повлекла за собой другую, почти двадцатилетнюю, с поляками и шведами (главным образом с поляками). Протесты германского императора по поводу появления русских в Ливонии сам Грозный, без посредства каких-то «мудрых советников», отразил, надо сказать, весьма изящно, не без здорового цинизма. Он велел передать императору, что начал войну против ливонцев из-за того, что они... впали в ересь и отказались от католицизма: «переступили Божью заповедь» и «впали в Лютерово учение».

Император озадаченно заткнулся. Он прекрасно понимал, что над ним тонко издеваются, но никак не мог вслух осуждать эти слова Грозного: поскольку сам боролся в Германии с лютеранством... Ну нечем было крыть! Ливонцы в самом деле значительной частью отпали от католичества, настолько, что епископы торговали своими епархиями, а магистр ордена приватизировал этот самый орден...

Решив тоже провести тонкую интригу, император стал усиленно склонять Грозного к совместному выступлению против Османской империи - но Грозный прекрасно знал, что увязшая в своих внутренних распрях Священная Римская империя быть полноценным союзником в столь серьезном деле попросту неспособна и русские в случае чего останутся со Стамбулом один на один. А потому предложение вежливо отклонил.

В 1569 г. Польша и Великое княжество Литовское, испуганные русскими успехами в Прибалтике, слились в одно государство - Речь Посполитую. Произошло это после того, как русские войска взяли Полоцк - в те времена мощную пограничную крепость, стоявшую на путях из Литвы в Ливонию и прикрывавшую столицу Литвы Вильно.

Взятие считавшейся неприступной крепости заняло лишь две недели - но об этой блестящей победе русского оружия как-то и вспоминать не принято на фоне привычных проклятий в адрес «безумного тирана». Между прочим, «безумный тиран» особым указом предписал новым русским властям Полоцка, чтобы они при возникновении такой необходимости судили жителей не по законам Московского царства, а по прежним полоцким. Но и об этом мало кто помнит...

Необходимо еще уточнить, что чуть ли не двадцатилетняя война Речи Посполитой против Москвы вовсе не была железной неизбежностью. Здесь дело не в каких-то просчетах Грозного, а исключительно в том, что на польский престол был избран умный, деятельный, способный военачальник Стефан Баторий, он же Штепан Боатори, трансильванский князь. Это и решило все. Окажись на троне слабая и бесцветная личность, война приняла бы совершенно иной оборот - все-таки личность в истории играет огромную роль. Кстати, знающим язык рекомендую упомянутую в библиографии «Альтернативную историю» - польские (весьма титулованные) историки в отличие от наших вовсе не считают ересью рассуждать о «развилках» истории с точки зрения «что было бы, если бы...» Поэтому открывается простор для исследования интереснейших тем: что было бы, если бы именно Ивана Грозного все же избрали в 1572 г. польским королем? Что было бы, если бы королем стал не Стефан Баторий? К сожалению, в рамках данной книги этих тем мы трогать не будем: она посвящена исключительно тому, что было...

А поскольку я всегда старался упоминать не только о трагедиях, предательстве, измене и крови, то, чтобы немного позабавить читателя и отвлечься самому от интриг и крови, расскажу о фигуре, безусловно, комической - о так называемом ливонском короле Магнусе. Уж эта история - действительно юмористическая и служит хорошей иллюстрацией к рассказу о том хаосе, что стоял в Ливонии...

Мы недавно видели, как эзельский епископ (фамилию которого одни источники приводят как Менигхаузен, а другие как... Мюнхгаузен) продал свое епископство за приличную сумму датскому королю - а тот сделал герцогом этих земель своего младшего брата Магнуса. Вскоре Магнус прикупил и Ревель с окрестностями, но оттуда его быстренько выставили шведы, ничего не желавшие слышать о честной купле-продаже. И остался молодому Магнусу один Эзель...

Эзель - это довольно маленький островок. Там и сегодня, говорят, скучновато, а уж в шестнадцатом веке и вовсе была тоска кромешная. Молодой человек очень быстро понял, что в данных обстоятельствах его пышный герцогский титул звучит достаточно-таки издевательски. Но куда было податься? В Копенгагене сидел королем его старший брат, человек еще не старый и со своими детьми-наследниками. С этой стороны Магнусу ничего не светило. В Ревель ему настоятельно не рекомендовали соваться шведы, намекая на разные нехорошие случайности, - а шведы были ребята серьезные и крови не боялись. Тоска, хоть волком вой...

Тут-то к Магнусу, подняв воротники, с черного хода проскользнули два шустрых ливонских немца, господа Таубе и Крузе, и с ходу поинтересовались:

– Майн герр, вам тут не скучно?

Магнус, вероятнее всего, так тоскливо вздохнул, что вороны за окном шарахнулись.

Тогда немцы, приободрившись, вкрадчиво спросили:

– А вот, скажем, королем стать не хотите? Ливонским? Можем устроить...

Эти два мелких литовских дворянчика, надобно вам знать, нисколечко не шутили - поскольку были личными агентами Ивана Грозного и дело предлагали серьезное! Грозный, прекрасно понимая, что сам всю Ливонию завоевать ни за что не сможет, решил подыскать подходящую подставную фигуру, которую можно произвести в «короли», отправить завоевывать остальное - и, разумеется, держать своим вассалом. Сначала он хотел использовать для этой цели взятого в плен ливонского магистра Фирстенберга, но тот расхворался и помер - должно быть, от огорчения. Тут и подвернулись Таубе с Крузе, тоже пленные, безусловно, ловкачи и пройдохи, если ухитрились как-то обратить на себя внимание Грозного и завербоваться к нему в тайные агенты для особых поручений.

Сначала-то Грозный отправил их к магистру Кетлеру - но тот в короли не пошел. Он только что приватизировал Ливонский орден, превратив в герцогство Курляндское, ему и так было неплохо. Тогда немцы и использовали запасной вариант - Магнуса. Магнус, помиравший со скуки на своем унылом островке, за предложение уцепился с величайшим энтузиазмом. Тут же поспешил в Москву. Там Грозный обручил его со своей племянницей Ефимией (дочерью Владимира Старицкого), торжественно даровал титул ливонского короля (на что вообще-то не имел никакого права, но это было мелочью на фоне общеливонского бардака) и заставил присягнуть на верность. Дал денег, двадцать пять тысяч войска и отправил в Ливонию. Там Магнус объявил во всеуслышание, что он теперь не кто-нибудь, а ливонский король (стоять-бояться!) и стал зазывать к себе в войско.

К нему набежало немалое число немецких авантюристов, прекрасно понимавших, что король, вообще-то говоря, сомнительный, - но какая разница, если из этого может получиться что-нибудь путное? Магнус двинулся к отвергнувшему его Ревелю и, злопамятно хихикая, его осадил. Осада продолжалась более тридцати недель - но, как говорится, стены замка были крепки, бароны отважны. Ревельцы, получавшие из Швеции морем припасы и подкрепления, успешно отбивались, крича Магнусу со стен всякие обидные слова. Магнусу пришлось отступить. Боясь царского гнева, он стал искать козлов отпущения - и быстренько таковых обрел в лице Таубе и Крузе: они, мол, обещали, что Ревель сам откроет ворота, а оно вон как обернулось!

Таубе и Крузе прикинули ситуацию и, не питая особенных надежд на милосердие Грозного, сбежали к польскому королю, наобещав и ему с три короба, как недавно Грозному: клялись, что подготовили в Дерпте разговор и город Дерпт в два часа перейдет под польскую корону. Однако и эта авантюра провалилась. Какова была дальнейшая судьба этих прохвостов, мне пока что не известно (но о них мы еще поговорим позже).

Магнус отступал от Ревеля, печально рассуждая, как же жить дальше. Шведы его терпеть не могли, в Польшу тоже нельзя было продаться - он еще несколько лет назад просил руки дочери польского короля, а заодно требовал в приданое и всю Ливонию, но поляки его подняли на смех...

В конце концов он, как ни страшно было, подался в Москву пред грозны очи царя Ивана Васильевича и горестно развел руками: молод и неопытен, мол, обмишурился... прошу не лишать высокого доверия, клянусь оправдать... Все эти мерзавцы, Таубе с Крузе...

Грозный великодушно махнул рукой: мол, с каждым по молодости бывает... Большая игра в Ливонии была еще не кончена, и «короля» не стоило пока что сбрасывать со счетов. К тому же Грозный тогда был с головой погружен в польские королевские выборы.

Подробное исследование этой истории - не тема данной книг. Упомяну лишь, что ситуация была достаточно интересная: кандидатуру Ивана на опустевший краковский трон (столицей Речи был еще Краков) поддерживала главным образом мелкая шляхта, наслышанная, как круто Грозный прижал русских магнатов - и рассчитывавшая, что он точно так же укоротит польских всемогущих вельмож. Означенные вельможи тоже в принципе были не против Грозного - при условии, если он будет охранять и крепить их магнатские вольности (как будто мало было хлопот Ивану со своими боярами).

В общем, дело расстроилось, и поляки вместо Ивана избрали Генриха Валуа (который очень скоро, едва присмотревшись к новым подданным, ужаснулся и тайком сбежал назад в Париж). А Иван, улучив свободную минуту, занялся Магнусом. Выдал за него княжну Марью Старицкую, младшую сестру Ефимии (которая к тому времени умерла), и торжественно отпраздновал свадьбу, причем сам управлял хором певчих. И вновь отправил в Ливонию. На сей раз Магнус с отрядом татарской конницы и немецкими наемниками решил не связываться с суровыми шведами, а поискать добычу полегче. Он отправился в Ригу, занятую поляками. Однако и поляки от Магнуса отбились.

Как ни удивительно, но кое-какое королевство Магнус себе все-таки выкроил! Захватил кучу городков помельче, несколько замков... Как ни крути, а получалось что-то похожее на державу: города все-таки были настоящие и замки тоже. И тут, как писали классики, Остапа понесло. Магнус возомнил себя настоящим самодержцем и даже стал письменно требовать от Грозного, чтобы русские не беспокоили его «верноподданных». И завел какие-то шашни с поляками.

Как легко догадаться, Грозный взъярился. Отправился в «столицу» Магнуса Кокенгаузен и без лишних разговоров казнил там пятьдесят человек «приближенных и свиты» «короля ливонского». И велел передать «королю», чтобы немедленно явился к нему для отеческих наставлений.

Магнус, похоже, возгордился настолько, что потерял всякие представления о реальности. К Грозному явились его послы и, пыжась, заявили что-то вроде:

– Наш могущественный владыка, пресветлый и славный король Ливонский Магнус Первый, просил передать...

Грозный крикнул стражу и велел «послов» как следует высечь, что и было старательно исполнено. Потом вновь послал к Магнусу гонца: чтоб как лист перед травой!

Магнус быстренько перед Грозным предстал, трясясь, как устрица на вилочке. Грозный опять-таки зверствовать не стал, а всего лишь выругал Магнуса словесно: я, мол, тебя из грязи в князи произвел, кормил-поил, а ты, смертный прыщ... И ради профилактики велел посадить «короля» на пару дней под замок, в лачугу, на солому. Потом выпустил, простил и даже вернул несколько ливонских городков.

Но тут нагрянули суровые шведы и начали методично отбирать у Магнуса город за городом, при этом именуя его не королем, а совсем другими словами. Магнус окончательно лишился поддержки Грозного - кому нужен столь бесполезный субъект? - и, не видя для себя более никаких шансов, сбежал к полякам. Там он прожил еще десять лет в крайней бедности - но, по сохранившимся сведениям, любил через слово именовать себя королем и требовать от окружающих почтения. Окружающие посмеивались и шапок перед ним не ломали. Когда он умер, его вдова с дочкой вернулась в Россию и постриглась в монахини. Так и кончилась опереточная история первого и единственного «ливонского короля», о котором датские историки упоминают лишь вскользь. А вот прохвостам Таубе и Крузе повезло гораздо больше - из-за легковерия и неразборчивости иных российских историков они через несколько сотен лет после смерти сделали блестящую, насквозь виртуальную карьеру, чему сами наверняка очень удивились бы...

Но не станем забегать вперед. Поговорим о серьезных вещах. Об интригах, заговорах, изменах и предательствах со стороны русских бояр. Всего этого в шестнадцатом веке было предостаточно.

Либералы-гуманисты, разумеется, громогласно уверяют, что все обвинения в изменах и заговорах, выдвигавшиеся против тех или иных видных фигур Московского царства, - «ложные обвинения». Мотивировки достаточно хлипкие: в который раз голословно утверждается, что Грозный был «безумцем», «тираном» и «садистом», а потому находил особенное удовольствие в том, чтобы возводить на честнейших людей самые грязные и фантастические обвинения. Действует этакая антилогика: человек объявляется невиновным исключительно на основании того, что его в измене обвинил Грозный.Ну, а как же дело обстояло в действительности? Попробуем это рассмотреть достаточно подробно и беспристрастно, привлекая только те случаи, когда в измене и предательстве того или иного лица не сомневаются и историки (чьи книги, к сожалению, выходят крохотными тиражами)...