• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Теперь может последовать вопрос: как человек становится вампиром, или как он в него превращается? Тогда здесь уместно будет систематизировать причины, которые, согласно общераспространенным поверьям, вызывают у людей предрасположенность к этому демоническому состоянию. Следует заранее оговорить тот факт, что коль скоро предания о вампирах в столь значительной степени являются славянскими и греческими, то многие из тех причин, которые в Восточной Европе принято считать определяющими, где-либо в другом месте не воспринимаются с той же серьезностью.

Вампир — это тот, кто вел жизнь гораздо более безнравственную и разнузданно-злобную, чем обычно; это человек, одержимый грубыми, отвратительными и эгоистичными страстями, наслаждающийся жестокостью и кровью. Как весьма проницательно заметил Артур Мэчен, „Колдовство и святость — вот две единственные реальности. Каждая представляет собой экстаз, уход от обычной жизни“. Духовный мир нельзя свести лишь к высшему добру, „но в нем обязательно представлены и носители высшего зла. У обычного человека не больше шансов стать величайшим грешником, чем величайшим святым. В большинстве своем мы всего лишь равнодушные, посредственные, смешанные создания, и, следовательно, наши пороки и наши добродетели одинаково посредственны и не важны… Святой стремится вернуть себе свой дар, некогда им утраченный. Грешник пытается обрести нечто такое, что никогда ему не принадлежало. Короче говоря, он повторяет грехопадение человека… Не только явных лжецов оставляют „за бортом“ эти слова.[136] Они относятся прежде всего к „чародеям“, которые пользуются земной, материальной жизнью, пользуются недостатками, присущими земной жизни, как инструментами для достижения своих крайне порочных целей. И вот что я вам скажу: наши высшие чувства так притупились, мы так погрязли в материализме, что, столкнись мы с подлинным злом, мы, вероятно, вряд ли сумели бы его распознать“.[137] Гюисманс в своем романе „La Bas“ („Там, внизу“) — говорит: „Так как очень трудно быть святым, остается стать сатанистом. Это одна из двух крайностей. Можно гордиться тем, что тебя ценят за преступления так же, как святого ценят за добродетели“.

Как-то было сказано, что святой — это тот человек, который всегда выбирает лучший из двух путей, открывающихся перед ним на каждом шагу. Точно так же тот, кто по-настоящему порочен, всегда выбирает худший из двух путей. Даже если такой человек и совершает поступок, который окружающие считают правильным, он совершает его из недобрых побуждений. Чтобы отождествиться с любым из этих двух направлений, требуется колоссальная концентрация и железная воля. Такие люди, выбравшие худший путь, и становятся вампирами.

Согласно поверьям, вампир — это человек, при жизни посвятивший себя черной магии. Вряд ли можно предположить, что подобные люди будут мирно покоиться в земле; легче поверить в то, что их злая воля привела в действие силы, способные сеять ужас и разрушения даже тогда, когда их проводники лежат в могилах. Порой высказывалось мнение (хотя в это мало кто верит), что вампир — это отпрыск ведьмы и дьявола.

В материалах судебных разбирательств, в признаниях ведьм содержится множество подробностей, касающихся совокупления дьявола с ведьмой. Эти примеры, приведенные Анри Богэ в его объемном и авторитетном труде „Discours des Sorciers“ („Трактат о чародеях“, третье издание, Лион, 1590), возможно убедят многих. Главу XII автор посвящает половым сношениям дьявола с ведьмой: „Совокупление Дьявола с чародейкой и чародеем…

1. Дьявол совокупляется со всеми чародейками; и вот почему он это делает.

2. Он также превращается в женщину для совокупления с чародеями; и вот почему он это делает.

3. Прочие причины, по которым Дьявол совокупляется с чародеями и чародейками“.

Не одна ведьма призналась, что сатана имел с ней сексуальную связь, и в главе XIII Богэ приходит к заключению: „Совокупление Сатаны с чародеями реально, а не воображаемо“… „Кое-кто, видимо, станет смеяться… но признания чародеев, которые побывали у меня в руках, вынуждают меня верить, что за этим и вправду что-то стоит. Ибо все колдуньи признавались, что совокуплялись с Дьяволом и что семя, которое он в них вливал, было очень холодным… Жакема Паже добавила, что много раз сжимала в руках член Демона, который имел с ней сношения, и что член его был холодным, как лед, а в длину — словно крупный палец, хотя в толщине уступал мужскому пенису; Тьевенн Паже и Антуан Торнье также добавили, что член их Демона в длину и толщину был как один их палец“. Выдающийся схоласт и демонолог Лодовико Мария Синистрари в своем произведении „О демонизме“ сообщает нам, что „у богословов и философов не вызывает сомнения тот факт, что в результате половых сношений между представителями рода человеческого и дьяволом порой появляются на свет люди и что именно таким образом должен родиться антихрист: так считают некоторые доктора — например, Беллармин, Суарес и Томас Мальвенда. Они также отмечают, что дети, подобным способом рожденные инкубами, вырастают высокими и выносливыми, отличаются безрассудной отвагой, неописуемым высокомерием и откровенной порочностью“.

Колдовской ритуал

Св. Августин в своем труде „О Граде Божием“ (XV, 23) говорит: „Молва идет кругом, и многие знают по собственному опыту или слышали от других, кому можно верить, чья честность не вызывает сомнении, что сильваны и фавны, которых обычно называют инкубами, обуреваемые желанием, часто похищали женщин и совокуплялись с ними и что определенные демоны, которых галлы называют „дузии“, действительно занимаются подобным грязным развратом и склоняют к нему других; это подтверждают такие люди и так убедительно, что было бы верхом наглости это отрицать“. Шарль Рене Бийюар, знаменитый доминиканец (1685–1757) в своем „Трактате об ангелах“ утверждает: „Один и тот же злой дух может выступать по отношению к мужчине как суккуб, а по отношению к женщине — как инкуб“. Как заявляет в своем исследовании „Практика признаний“ крупный авторитет св. Альфонсо Лигуори: „Иные отрицают тот факт, что существуют злые духи — инкубы и суккубы, однако знаменитые ученые авторы, обладающие определенным весом, напротив, в большинстве своем уверены в их существовании“. Синистрари, как мы уже говорили, считает, что дети, рожденные дьяволом и ведьмой, отличаются „откровенной порочностью“. И, как мы только что могли убедиться, бытует поверье, будто люди, ведущие жизнь более распутную, чем обычно, становятся вампирами.

За исключением Англии, где ведьм неизменно отправляли на виселицу, повсеместной карой за колдовство была смерть на костре, а кремация, сожжение мертвого тела, считается одним из нескольких способов, и возможно, самым эффективным, искоренить вампиризм, положить ему конец. Тот факт, что в Англии ведьм вешали, нередко вызывал удивленные комментарии, и англичане, путешествовавшие по Франции и Италии, бывали склонны рекомендовать введение у себя на родине такого же вида смертной казни по отношению к колдуньям, как и во всех остальных странах. Возникало ощущение, что если тело ведьмы полностью не уничтожить, то может оказаться, что скверну так и не вырвали с корнем. В 1649 году леди Питтадро заключили в тюрьму по обвинению в колдовстве; когда обвиняемая умерла еще до суда, ее тело похоронили обычным способом. Однако последовала волна возмущения, и высокопоставленных чиновников сразу же стали допекать жалобами, поскольку шотландская Генеральная Ассамблея[138] вынесла заключение о том, что труп надо было сжечь, и среди ее документов можно встретить следующий протокол: „По делу о погребении леди Питтадро, которая по сильному подозрению в колдовстве была заточена в тюрьму этого города и там в ходе следствия умерла. Комиссия Генеральной Ассамблеи, рассмотрев доклад созванного с этой целью комитета, рекомендует пресвитерии Дамферлинга выразить свое неодобрение в связи с фактом погребения леди Питтадро — относительно места и способа оного — и приложить должные усилия с целью заставить тех, кто организовывал похороны этой женщины, признать свои действия неправильными. Комиссия настаивает на том, чтобы некоторые из тех, кто принимал личное участие в похоронах, явились в пресвитерию и признали свою ошибку в этом деле“.[139] Кроме того, отдельные лица, проживавшие во Франции и, вероятно, участвовавшие в знаменитом судебном разбирательстве в Лувье, в 1652 году выражали удивление по поводу того, что в Англии за аналогичные преступления полагается виселица, а не сожжение на костре. В Лувье за установленные факты участия в ужасном сатанинском культе, за служение черных месс, за похоть и богохульство 21 августа 1647 года отъявленный сатанист Тома Булле был сожжен заживо на рыночной площади Руана. Что весьма примечательно, эксгумировали труп человека по имени Матюрэн Пикар, умершего за пять лет до этих событий и похороненного у решетки, огораживающей место хора в часовне францисканских монахинь, в которой стал появляться жуткий вампир. Мертвое тело нашли неразложившимся, сохранившимся в прекрасной форме. На всякий случай его сожгли дотла в пламени того же костра, что истребил злополучного Булле. Видимо, труп Пикара уничтожили, дабы положить конец налетам вампира на этот монастырь. В 1652 году в Мэйдстоуне „Энн Эшби по прозвищу Коблер, Энн Мартин, Мэри Браун, Энн Уилсон и Милдред Райт из Крэнбрука, а также Мэри Рид из Ленхэма были осуждены и по закону этой страны приговорены к публичному повешению. Нашлись, однако, некоторые люди, желавшие, чтобы колдуний не повесили, а сожгли, причем дотла, и утверждавшие, что так принято повсюду: тело ведьмы надобно сжечь, дабы кровь ее вместе с тем же самым злом не унаследовало потомство“.[140]

Зафиксирован даже один случай, когда ведьма сама считала, что ее следует отправить на костер. В графстве Нортгемптоншир некий богатый крестьянин нажил себе врага в лице женщины по имени Энн Фостер. Вскоре у него подохло тридцать овец. „Их ноги были раздроблены, и весь скелет под шкурой был разбит на мелкие кусочки“. Спустя немного времени загорелось несколько его амбаров. Стали подозревать, что все это вызвала своим колдовством Энн Фостер. В 1674 году по обвинению в колдовстве она предстала перед судом и „после вынесения ей смертного приговора страстно желала, чтобы ее сожгли на костре, однако суд не внял ее просьбе, а решил, что обвиняемую следует публично повесить“.[141]

Оба этих случая, по всеобщему убеждению, можно отнести к категории вампиризма; прочие же разряды подобных происшествий почти целиком свойственны Чехословакии, Югославии, Греции и вообще Восточной Европе.

Согласно поверьям, вампиром становится и тот, кого похоронили с нарушениями погребальных обрядов. Следует отметить, что в этой идее прослеживается отчетливая связь с тщательной заботой древних греков и римлян классического периода о том, чтобы умерших предавали земле с соблюдением всех обрядов и торжественного церемониала. Можно приводить один пример за другим, но достаточно просто обратиться к тому отрывку из „Илиады“, в котором описано, как душа Патрокла обращается к Ахиллу с настоятельным требованием провести последнюю церемонию на его могиле.

Спишь, Ахиллес! неужели меня ты забвению предал?
Не был ко мне равнодушен к живому ты, к мертвому ль будешь?
О! погреби ты меня, да войду я в обитель Аида!
Души, тени умерших, меня от ворот его гонят
И к теням приобщиться к себе за реку не пускают;
Тщетно скитаюся я пред широковоротным Аидом.
Дай мне, печальному руку: вовеки уже пред живущих
Я не приду из Аида, тобою огню приобщенный!
Больше с тобой, как бывало, вдали от друзей мирмидонских
Сидя, не будем советы советовать: рок ненавистный,
Мне предназначенный с жизнью, меня поглотил невозвратно.
Рок — и тебе самому, Ахиллес, бессмертным подобный,
Здесь, под высокой стеною троян благородных, погибнуть!
Слово еще я реку, завещанью внимай и исполни.
Кости мои, Ахиллес, да не будут розно с твоими;
Вместе пусть лягут, как вместе от юности мы возрастали
В ваших чертогах. Младого меня из Опуса Менетий
В дом ваш привел, по причине печального смертоубийства,
В день злополучный, когда, малосмысленый, я ненарочно
Амфидамасова сына убил, за лодыги поссорясь.
В дом свой приняв благосклонно меня, твой отец благородный
Нежно с тобой воспитал и твоим товарищем назвал.
Пусть же и кости наши гробница одна сокрывает,
Урна златая, Фетиды матери дар драгоценный!“

Быстро к нему простираясь, воскликнул Пелид благородный:
„Ты ли, друг мой любезнейший, мертвый меня посещаешь?
Ты ль полагаешь заветы мне крепкие? Я совершу их,
Радостно все совершу и исполню, как ты завещаешь.
Но приближься ко мне, хоть на миг обоймемся с любовью
И взаимно с тобой насладимся рыданием горьким!“

Рек, — и жадные руки любимца обнять распростер он;
Тщетно: душа Менетида, как облако дыма, сквозь землю
С воем ушла.[142]

Жестокая Клитемнестра, убив своего мужа, нанизывает один грех на другой и не только пренебрегает всеми нормами приличия и оскорбляет человеческое достоинство, но каким-то непостижимым образом оскорбляет величие небес тем, что в высшем проявлении разнузданной дерзости она „осмелилась предать земле тело супруга без всякой траурной церемонии, без оплакивания или погребальной песни“, ибо соответствующая демонстрация горя на публике считалась у греков важнейшим, религиозно освященным атрибутом любых похорон. Электра с горечью восклицает:[143]

О мать моя, злая мать,
Ты смела вынос обратить в бесчестье!
Без граждан, без друзей,
Без плача, без молитв,
Безбожница, в прах зарыть владыку!

Как показал Софокл в своей великой драме, которую многие не без оснований считают высочайшим образцом греческой трагедии, героизм Антигоны в деле осуществления угодного богам милосердия возносит эту девушку к вершинам силы духа. Ради того, чтобы бросить несколько пригоршней земли на тело брата, лежащее непогребенным на поле брани под Фивами, Антигона с радостью готова пожертвовать своей собственной жизнью. Героиня преступает искусственный закон, сотворенный ненавистным тираном-временщиком, и лицом к лицу противостоит правителю Фив. Движимая суровым чувством долга, она спокойно, без бравады и показной дерзости, предпочитает мелочным и преходящим законам вечный суд сил более древних и величественных, чем трон самого Зевса. Словно от ничего не стоящего пустяка, словно от сущей мелочи, она отказывается от брачного обещания, данного своему жениху Гемону, и безмятежно, торжественно направляется к тому месту, где ей суждена трагическая гибель. Это неуважение к человеческому законотворчеству, это ледяное презрение к человеческим страстям, к самой любви придает характеру героини некую монументальность, и само очарование ее благородства проникнуто какой-то величественной холодностью: напоминание о том, что и в крайней отрешенности Антигоне, этому чистейшему образу древнегреческой девушки, далеко до испанской духовидицы, святой Тересы, которая вещает о тщете человеческих страстей и о необходимости неуклонно следовать вечному закону, и страницы ее рукописей леденят сердце и в то же время ярко светятся, обжигая, как огонь. Итак, в благородной решимости Антигоны нет места чувствам. Есть лишь пара штрихов, которые могут показаться уступкой человеческим слабостям, но по сути только подчеркивают и делают еще более жутким отсутствие романтических переживаний. В эписодии четвертом (коммос) героиня скорбит о том, что ее брачный союз так и не осуществился, между тем как ранее для своего нареченного у нее нашлось не более шести слов, заочно произнесенных в его адрес:

О милый Гемон, как унижен ты![144]

Размышляя о непоколебимости и суровой чистоте намерений Антигоны, мы можем в какой-то мере осознать, как страшен вдохновлявший ее идеал, и почувствовать, на что были готовы древние греки ради соблюдения всех необходимых ритуалов, какой ценой готовы были они выполнить свой последний долг перед умершими.

Павсаний сообщает, что Лисандр навеки запятнал свою честь не только тем, что предал смерти кое-кого из военнопленных, но и тем, „что даже не бросил по несколько горстей земли на их мертвые тела“.[145] Надо отметить, что древним грекам, если уж ничего другого сделать было нельзя, хватало даже, такого чисто символического погребения. Естественно, это был предельный минимум, но и его было достаточно, и аттический закон предписывал эту небольшую церемонию всем, кому случалось наткнуться на непогребенный труп.

Нам подобное действо может показаться если не пустячным и бесполезным, то, во всяком случае, совершенно неадекватным. Но для греков — а кто знает, насколько в этом деле они были мудрее нас? — такой ритуал имел мистическое значение, ибо представлял собой, по удачному выражению Элйана, „исполнение некоего мистического закона благочестия, установленного самой природой“.[146] Бытовало даже поверье, будто животные, набредая на трупы себе подобных, стараются лапами наскрести немного земли и набросать ее на мертвое тело. Для современного человека погребение в земле или, как вариант, кремация, являются необходимым и пристойным способом избавления от покойников. Однако в сознании древних греков подобные ритуалы значили нечто гораздо большее; это включало в себя и стремление обеспечить благоденствие чего-то нематериального, но существующего постоянно, т. е. души или духа. Пока сохраняется тело, душа может каким-то образом быть с ним болезненно связана. Это убеждение, как мы уже отмечали, разделял Тертуллиан и многие другие древние авторы. Но разложение тела означает, что душа больше не принадлежит нашему миру, где у нее уже нет постоянного места, а в состоянии беспрепятственно перебраться в свои собственные чертоги, которые готовы к ее приему и к которым она готова сама. В древности Люди из чувства долга, в порядке религиозных обязательств помогали в этом умершим и, как мы убедились на примере Антигоны — самом знаменитом примере такого рода, — ради выполнения подобных обязательств были готовы на все, на любые жертвы. Это уже в более позднее время, особенно под влиянием славянских поверий, люди стали выполнять свой долг перед умершими, движимые не только любовью, но и страхом, ибо большинство теперь считало, что те покойники, чьи тела не подверглись разложению, могут вернуться — в Виде оживших трупов, вампиров, стремящихся утолить жажду мести живым людям, чудовищ, одержимых страстью пить горячую, дымящуюся кровь. Поэтому и погребальные обязанности люди стали выполнять не просто ради умерших, но еще и для того, чтобы обезопасить себя.

С этими представлениями очень тесно связано поверье, будто вампирами становятся те люди, которые умерли, будучи преданы церковному проклятию — анафеме, т. е. скончались отлученными от церкви. Отлучение — это главное и самое серьезное наказание, которое может наложить церковь; естественно, такое суровое наказание предполагает и наличие серьезного преступления. Грубо говоря, анафему можно определить как лишение виновного в преступлении всякой возможности получать обычные духовные блага, которыми пользуются все члены христианского общества. Конечно, есть и другие исправительные меры, влекущие за собой утрату определенных прав — в их числе такие виды наказаний, как временное отрешение от должности для церковников, интердикт для церковников, мирян и целых общин, лишение определенных прав ex delicto (согласно проступку) и прочие. Отлученный от церкви, не перестает быть христианином, ибо факт его крещения отмене не подлежит, но такого человека считают как бы изгнанником, и даже, можно сказать, как бы несуществующим для церковных властей — во всяком случае, временно. Подобному изгнанию приходит конец — а этого горячо желает сама церковь — как только правонарушитель приносит соответствующие извинения, но до тех пор его статус сравним с положением чужака, изгоя или иностранца.

Поскольку отлучение от церкви означает утрату духовных привилегий, которыми пользуется определенное общество, отсюда следует, что отлучить можно только тех, кто по какому-либо праву принадлежит к данному обществу. Более того, строго говоря, можно заявить об отлучении только крещеных и живых людей; этот пункт мы подробно рассмотрим позднее. К тому же для того, чтобы попасть под юрисдикцию forum externum (внешнего суда) — так как только эта инстанция и может наказывать отлучением от церкви — проступок, навлекающий подобное наказание, должен быть публичным и внешним. Ибо существует очень четкое различие между тем, что относится к сфере forum externum, т. е. публичного церковного суда, и forum internum (внутреннего суда), или суда совести. Новто же время папа Лев X в своей булле "Exsurge Domine" от 16 мая 1520 года должным образом осудил двадцать третье заявление Лютера, согласно которому "отлучение от церкви — это сугубо внешнее наказание, не лишающее человека права на духовные молитвы церкви". Папа Пий VI в булле "Auctorem Fidei" от 28 августа 1794 года также осудил сорок шестое заявление пистойского псевдособора, в котором утверждалось, что отлучение от церкви имеет чисто внешнее воздействие, ибо по природе своей исключает человека из сферы внешнего общения с церковью, будто бы, как упрекал папа авторов этого документа, отлучение не является по существу наказанием духовным, связанным с небесами и затрагивающим людские души.

Поэтому вышеуказанное заявление было осуждено как "falsa et perniciosa" ("ложное и вредное"), что уже высказывалось в отношении двадцать третьего заявления Лютера, и, мягко выражаясь, оно навлекло на себя специальную пометку «erronea» ("ошибочное"), ибо противоречит определенному (certa) теологическому заключению, или истине, явно и неизбежно вытекающей из двух посылок, первая из которых — это один из догматов веры, а вторая определяется естественными условиями. Разумеется, церковь не может (да и не желает и не старается) чинить препятствия внутренним, личным отношениям души с ее Создателем. Тем не менее, церковные ритуалы представляют собой постоянный, установившийся канал, через который нисходит божественная благодать. Отсюда следует, что исключение из системы подобных ритуалов неизбежно влечет за собой лишение этой благодати, к предписанным и эффективным источникам которой отлученный от церкви больше не имеет доступа. Следует упомянуть, что с нравственной и юридической точки зрения грех, влекущий за собой отлучение от церкви, должен быть сопряжен с различными условиями, и тремя самыми важными из них являются следующие: во-первых, полное понимание человеком греховности поступка; во-вторых, достаточная, если не абсолютная, нравственная свобода; в-третьих, знание закона и даже, конкретного наказания, положенного за этот проступок, ибо ясно, что если таковое знание отсутствует, то проступок не может быть истолкован как пренебрежение церковным законом, что трактуется как неповиновение, суть которого в том, что человек умышленно совершает проступок, полностью сознавая не только то, что данное действие запрещено, но и то, что оно запрещено под страхом определенного наказания, которое точно известно и четко очерчено. Поэтому столь часто могут возникать и действительно возникают различные causae excusantes (смягчающие обстоятельства), множество соображений и послаблений, которые необходимо принимать во внимание, но вообще говоря, отсутствие полного осознания, отсутствие свободы, вызванное страхом — тот, кто несвободен физически или в нравственном отношении скован страхом, не обладает свободой воли и не несет ответственности — или полное неведение, даже неестественное, могут препятствовать признанию той степени греховности, которая необходима для того, чтобы человек заслужил высшее религиозное наказание.

Неестественное неведение — это отсутствие знания у тех, кто вполне и без особых затруднений способен себя просветить, однако не склонен этого делать, и коль скоро любое наказание должно толковаться очень строго, то если подобный закон четко и определенно требует знания со стороны виновного, то виновного оправдывают даже в связи с неестественным неведением. К тому же отлучение может быть «тайным» — в том случае, когда о проступке не знает никто или почти никто, т. е. когда дело не получило скандальной огласки. Следует отметить, однако, что это уже относится к компетенции forum internum, и хотя тот, кто навлек на себя тайное отлучение, должен как можно скорее получить отпущение грехов, он не обязан воздерживаться от внешних действий в связи с отправлением правосудия. Более того, он имеет право судить себя сам или обращаться за этим к своему духовнику в точном соответствии с истиной и своим пониманием оной. Следовательно, того, кто достаточно уверен в своей невиновности, на суде совести не могут вынудить считать себя отлученным от церкви, хотя и должны его в этом разумно и справедливо убеждать.

Теперь можно вкратце поинтересоваться: кто может отлучить человека от церкви? Общий принцип заключается в том, что право на отлучение имеет любой, кто обладает определенными полномочиями в сфере forum externum, но право это распространяется лишь на его собственных подчиненных. В техническом отношении, следовательно, отлучение, будь то a jure или ab homine, может исходить: лично от верховного понтифика — папы римского — или от общецерковного собора, причем в обоих случаях это право охватывает всю церковь; от епископа, которому подчинена его епархия (от прелатов не может исходить отлучения по отношению к территориям ниже уровня епархии); а также от прелатов, руководящих монашескими орденами, чье право действительно в отношении их подчиненных, т. е. членов того или иного религиозного ордена. Далее, правом на отлучение наделены те, кто в рамках forum externum уполномочен на это по должности, даже если подобные полномочия ему делегированы. Такой властью обладают, например, легаты — папские послы, викарии-наместники и викарии-уполномоченные. Однако данное наказание не может накладывать приходский священник; он не имеет права даже декларировать факт наложения этого наказания, т. е. официально заявить о нем наподобие судьи. Неотъемлемое право отменять наказание принадлежит тому, кто может отлучить от церкви и сам наложил данное наказание, а также любому человеку, которому лицо, обладающее подобными полномочиями, передало их с этой целью, ибо по закону такое право может быть делегировано другому лицу. Формально отлучения от церкви подразделяются на четыре класса: специальные, право на которые особо оговорено за верховным понтификом; простые, закрепленные за верховным понтификом; закрепленные за епископом (исполняющим роль судьи); наконец, nemini reservatae, т. е. ни за кем не закрепленные. Соответственно, строго говоря, аннулировать; отлучения первых двух классов может только святейший папа, хотя, естественно, полномочия его распространяются на все четыре класса; отменять отлучения третьего класса имеют право епископы (и священники, исполняющие обязанности судьи), тогда как отлучения четвертого класса, nemini reservatae, может снимать любой священник, обладающий достаточными полномочиями, которые ему никто не должен специально делегировать. К тому же на практике существуют определенные послабления, так как епископы обладают обширными полномочиями и всякого рода разрешениями, которые, кроме того, нередко можно передавать другим, в результате чего в сфере foro interno аббаты наделены правом отменять наказания во всех случаях, кроме тех, которые явно и определенно, применительно к конкретным лицам, находятся в ведении верховного понтифика. Кроме того, бывают обстоятельства, формально определяемые как «экстренные», когда предоставляемые полномочия действительны во всех случаях без исключения, даже если по закону такие случаи обычно находятся в компетенции верховных властей, включая самого папу римского, и даже тогда, когда речь идет об отмене наказания для лиц, замешанных в заговоре (Святейшая канцелярия, 7 июня 1899 г.). В конце концов, в каноническом праве есть положение о том, что, когда человек умирает или существует явная опасность его смерти, прекращают действовать все ограничения и оговорки и все необходимые полномочия берет на себя церковь как таковая. "Когда человек при смерти", — говорится в заявлении Трентского собора; "в случае реальной угрозы для жизни человека", — говорится в "Rituale Romanum"; любой священник имеет право отпустить умирающему все грехи и отменить все наложенные на него наказания, даже не обладая при этом обычными полномочиями исповедника и даже будучи сам на тот момент отлучен от церкви. Он вправе сделать это даже при наличии поблизости другого священника, наделенного должными каноническими полномочиями и соответствующей компетенцией (Святейшая канцелярия, 29 июля 1891 г.).

Один современный историк сказал: "В настоящее время едва ли можно осознать ужасный смысл отлучения от церкви. Люди праздно интересуются, почему отлученные от церкви воспринимают свое положение так серьезно, почему они не принимаются искать развлечений, не стараются получать удовлетворение через другие каналы, почему они продолжают упорно лежать, распростершись ниц во прахе там, где их разразил гром. И конечно же, в наши дни формальный приговор редко бывает обнародован, да и то лишь по отношению к людям выдающимся — таким, как немецкий доктор Деллингер или король Виктор-Иммануил II Савойский, которым само их положение давало возможность смягчить временное раздражение в связи с этим ударом".[147]

Теперь было бы уместно дать краткий исторический обзор реальной практики отлучения от церкви. У евреев исключение из синагоги представляло собой действительное отлучение; именно об этом факте упоминается в первой книге Ездры, X, 7 и 8: "И объявили в Иудее и в Иерусалиме всем бывшим в плену, чтоб они собрались в Иерусалим; а кто не придет чрез три дня, на все имение того, по определению начальствующих и старейшин, будет положено заклятие, и сам он будет отлучен от общества переселенцев". Именно это исключение ужасало родителей того человека, что родился слепым; они не давали определенного ответа на вопрос фарисеев по поводу исцеления их сына, "потому что боялись Иудеев; ибо Иудеи сговорились уже, чтобы, кто признает Его за Христа, того отлучать от синагоги".[148] Опять же нам рассказывают, что "…и из начальников многие уверовали в Него; но ради фарисеев не исповедовали, чтобы не быть отлученными от синагоги"[149]… Вот что говорится у апостолов: "Изгонят вас из синагог; даже наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу".[150] Это наказание, применяемое иудеями, предвещало грядущие кары, ибо сказано: "…возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь. Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе".[151] Согласно постулатам православной церкви, подобная власть была передана преемникам апостолов, т. е. епископам, так что и у них теперь появились полномочия связывать и разрешать. Но в дальнейшем под этим стали подразумевать нечто большее. Считалось, что отлучение от церкви приостанавливает разложение тела после смерти. И на самом деле неподверженность тела порче в результате отлучения было взято на вооружение православной церковью в качестве определенного догмата. Сама формулировка решительно допускала подобное истолкование.

Необходимо было иметь под рукой такие формулы отмены наказания, которые можно было бы прочесть над трупом, который найден в таком неразложившемся состоянии, ибо считалось, что это может быть результатом почти любого проклятия, хотя анафему епископов рассматривали в качестве самой серьезной и ужасной его формы. Тем не менее, подобное состояние трупа могло проистекать из проклятия, изреченного родителями или даже из ругательства, произнесенного человеком в адрес самого себя, а также из анафемы, наложенной священником, поскольку у православных полномочиями на отлучение от церкви обладали не только епископы, но и священники, хотя последним и не полагалось применять это наказание без санкции епископов.[152] Одна из подобных формул отмены проклятия звучит так: "Воистину, о Господи Боже наш, да восторжествуют великая милость Твоя и Твое удивительное сострадание, и если на раба Твоего, здесь покоящегося, наложено проклятие его собственным отцом или матерью, или же он сам себя проклял, или же побудил одного из святых служителей Твоих наложить на него духовные оковы, которые до сих пор с него не сняты, или же навлек на себя самую ужасную анафему и был отлучен от церкви епископом, и по причине своего небрежения и лености не заслужил прощения, то смилуйся над ним и освободи его от наказания рукой грешного и недостойного раба Твоего; разрушь тело его — да обратится оно в то, из чего было сотворено — а душу его посели у святых в райских кущах".[153] Так в процессе заупокойной службы возносится молитва о том, чтобы тело умершего было обращено в прах, из которого и возникло; в ходе траурного богослужения к Богу обращаются с мольбой: "Отмени отлучение его от церкви, будь то анафема священника или архиепископа".

Как ясно видно из вышесказанного, естественно, что у православных самой тяжелой и самой эффективной формой отлучения от церкви считалась анафема епископа, и поэтому формула отлучения якобы обрекала труп грешника на нетленное существование после смерти, и от этого нельзя было освободиться, пока над телом покойного не прочитают формулу отмены наказания и отлучение не будет таким образом формально отменено.

Однако стали возникать значительные сложности. Обнаружилось, что отлучением от церкви порой не удается добиться ожидаемого результата, и тело в этом случае точно так же обращается в прах обычным способом. С этим фактом, соответственно, приходилось считаться и как-то его объяснять, и Аеоне Аллаччи в своем трактате "De quorundam Graecorum opinationibus"[154] цитирует номоканон отлученных от церкви, где делаются попытки объяснить, как получается, что иногда отлучение от церкви не приносит результатов: "Относительно тех, кто имел несчастье навлечь на себя епископское отлучение от церкви и чьи тела после смерти были найдены "неразложившимися".

Некоторые люди были должным образом по закону отлучены от церкви своими епископами как злодеи, преступившие божественный закон, и без покаяния и исправления, т. е. без отмены наказания, так и скончались в состоянии отлучения и были похоронены; вскоре после этого их тела были найдены «разложившимися», причем суставы и кости были отделены друг от друга.

Столь необычное обстоятельство вынесли на рассмотрение совета опытных богословов, которые после продолжительных дискуссий решили, что любой отлученный от церкви человек, чей труп не остается нетленным, больше не имеет надежды на спасение, ибо он больше не пребывает в том состоянии, когда ему предстоит подвергнуться физическому разложению после того, как его освободит от наказания тот самый епископ, который отлучил его от церкви, но что этот человек уже обречен на адские муки. Хотя это не является абсолютно обязательным, но по возможности аннулировать отлучение должен тот же человек, что его и наложил: это необходимая мера предосторожности для того, чтобы отлученному от церкви было не слишком легко избавиться от наказания.[155] Конечно, вышестоящая инстанция может отменить анафему, наложенную одним из подчиненных, епископ может аннулировать отлучение от церкви, провозглашенное простым священником, однако при определенных обстоятельствах подобное регулирование непременно должно оказаться чрезвычайно затруднительным. Есть широко известный пример, который приводит Христофор Ангел.[156] Он рассказывает, что один епископ был отлучен от церкви советом равных ему по рангу, и что тело его после смерти оставалось "целым и твердым, как железо, на протяжении еще лет ста". Затем второй совет епископов в том же месте провозгласил отмену отлучения, и как только были произнесены эти слова, труп согрешившего сразу же "рассыпался в прах".

Далее в nomocanon de excommunicatis говорится, что "люди, умирающие отлученными от церкви, т. е. те, чьи трупы находят «неразложившимися», нуждаются в освобождении от наказания, дабы их тела тоже могли освободиться от оков отлучения от церкви. Ибо точно так же, как на земле сковано тело, скована и душа, и ее терзает сатана. И всякий раз, когда тело освобождается от наказания в виде отлучения и разрушается, в тот момент по воле Бога и душа вырывается на свободу из рабства, в котором она пребывает у дьявола, и обретает жизнь вечную, свет невечерний и радость невыразимую".

Леоне Аллаччи[157] считал абсолютно бесспорной эту православную догму о физическом воздействии отлучения от церкви. Он приводит несколько примеров, демонстрирующих правильность этого убеждения, — примеров, по его словам, широко известных и подтвержденных свидетельствами. Афанасий, митрополит Имбросский, упоминает, что по просьбе жителей Фасоса он торжественно прочитал над несколькими мертвыми телами формулу отмены отлучения от церкви, и еще до того, как он закончил произносить священный текст, все трупы рассыпались в прах. Очень похожий случай произошел с одним обратившимся в христианство турком, которого впоследствии отлучили от церкви в Неаполе и которого через несколько лет после его смерти освободили от наказания два патриарха, после чего его тело сразу же разложилось, и он наконец обрел покой.

Еще более примечательный пример — случай со священником, который приговорил одного человека к отлучению от церкви и который впоследствии обратился в ислам. Последнее никак не повлияло на жертву его приговора, хотя и скончавшуюся в христианской вере, но остававшуюся связанной его проклятием. О данном обстоятельстве, которое вызывало сильнейшую тревогу, доложили митрополиту Рафаилу, и по его настоятельной просьбе обращенный мусульманин, хотя и далеко не сразу, после долгих колебаний все же согласился прочитать над телом усопшего христианина формулу отмены наказания. Когда бывший священник произносил последние слова текста, труп рассыпался в прах. Вслед за тем магометанин вернулся к своей прежней вере и был за это казнен — по закону магометан.

Я не знаю, является ли это предание тем же самым, что приводит мистер Эббот в "Македонском фольклоре", но прихожу к выводу, что оба данных примера нельзя назвать идентичными, хотя они во многом пересекаются. Я подробно процитирую самый впечатляющий, рассказ мистера Эббота. "Насколько велик страх перед гневом церковника, можно понять из следующего примера, который рассказан автору в качестве "правдивой истории" человеком, не испытывавшим ни малейших сомнений в ее достоверности, "Много лет назад жил на свете архиепископ Салоникский, который в минуту ярости проклял одного человека из своей епархии: "Да откажется земля тебя принять!" Прошли годы, и архиепископ принял ислам. Благодаря своей учености и общим способностям, он дослужился у магометан до должности главного муллы. Тем временем человек, навлекший на себя гнев прелата, умер и был похоронен, как обычно. И случилось так, что по прошествии трех лет его могилу вскрыли и обнаружили, что труп внутри нее совершенно не тронуло разложение, словно тело опустили в землю лишь накануне. Ни молитвы, ни пожертвования не приносили желаемого результата: труп не разлагался. Его снова закопали, но через три года нашли его в точно таком же состоянии. Тогда его вдова вспомнила, что покойного супруга некогда проклял архиепископ-вероотступник. Она тотчас же пошла к экс-прелату и стала умолять его взять назад свое проклятие. Этот высокий сановник пообещал употребить все свое влияние, видимо, ни на йоту не уменьшившееся из-за его отступничества: раз уж стал епископом, то навсегда им останешься. Добившись разрешения у паши, он направился к разрытой могиле, опустился перед ней на колени, воздел руки и молился в течение нескольких минут. Едва он успел подняться на ноги, как, к изумлению тех, кто потом об этом рассказывал, плоть покойника стала рассыпаться, обнажая кости, и вскоре остался голый скелет — чистый, словно на нем никогда не было плоти".

Теперь будет вполне уместно привести здесь отрывок из раздела "О силе отлучения от церкви и о том, для каких мелочей им пользуются" из произведения Рико "Нынешнее состояние греческой и армянской церквей" (1679).

"Третья заповедь церкви — повиновение ее духовным пастырям и наставникам, см. "Первое послание к коринфянам святого апостола Павла" (1 Кор. IV, 1): "Итак, каждый должен разуметь нас как служителей Христовых и домостроителей тайн Божиих" — вот текст, который они часто повторяют в своих церквях, и поэтому они отвечают за возвышенность своего служения и за подобающие почет и уважение, которые проявляет паства по отношению к их клиру; так что даже если они желают с выгодой использовать преимущества роскошных облачений и украшений, дабы окружить себя еще большим уважением в глазах простонародья, то на паству все равно воздействуют особые божественные умения служителей церкви, и она подчиняется пастырям не только в вопросах духовных, но и в делах мирских прибегает к суду своего епископа или митрополита, ибо сказано у св. Павла (1 Кор. VI, 6): "Как смеет кто из вас, имея дело с другим, судиться у нечестивых, а не у святых?" Но что особенно вынуждает людей соблюдать долг повиновения, так это ощущение Силы Отлучения от Церкви — то, на что Церковь опирается, то, чего все больше всего страшатся, и даже совесть, наиболее закосневшая в распутстве и глухая ко всем другим делам, содрогается, услышав приговор об отлучении, ибо кому он вынесен, тот не только изгоняется за пределы Церкви, но и любые разговоры о нем уже считаются дурным тоном, и такая личность лишается обычных преимуществ — милосердия и помощи, к которым нас обязывает христианский и просто человеческий долг.

К применению такой кары, как отлучение от церкви, греческая православная церковь прибегает с такой готовностью и с такой частотой, что может показаться, будто столь регулярно практикуемое, обыденное наказание людьми воспринимается как наименее достойное. Однако на деле оглашение данного приговора вызывает сильнейший ужас и о воздействии отлучения не только на живых людей, но и на тела умерших рассказывают так достоверно и убедительно, что для народа это по-прежнему служит подтверждением действенности той власти, которой обладает церковь в данной сфере. По форме отлучение от церкви может либо иметь конкретного адресата, т. е. указывать виновную сторону с оглашением имени и положения преступившего закон, либо быть направленным против любого неустановленного виновника того или иного преступления либо проступка. Так, например, если совершена кража и виновник ее неизвестен, то отлучение провозглашается в отношении неустановленного преступника, кем бы он ни был, и его нельзя освободить от наказания до тех пор, пока не будет провозглашено официальной отмены отлучения; о виновности неизвестного объявляют публично всей пастве, после чего следует оглашение приговора об отлучении в следующей форме.

"Если виновные не вернут потерпевшему то, что ему принадлежит, дабы он мирно им обладал, и позволят ему оставаться обиженным и оскорбленным, да будут они тогда ограждены от общения с Господом Богом Создателем, и прокляты, и да не будет им прощения, и не станут разлагаться тела их после смерти на этом свете и на том, что грядет. Пусть рассыпаются дерево, камни, железо, но только не тела виновных; пусть унаследуют преступники проказу Гехази и смятение Иуды; пусть разверзнется земля у них под ногами и поглотит их, как Дафана и Авирама, пусть сражаясь и трепеща идут они по земле, подобно Каину; пусть гнев Господа падет на их головы и лица; пусть не достается преступникам ничего из того, к чему они стремятся, и пусть до конца дней своих выпрашивают они хлеб свой насущный. Да будут прокляты их работа, их труды, их служба, их имущество: пусть все исчезает, как пыль, пусть никогда и ни в чем не видят они успеха; да будут они прокляты и отлучены святыми и праведными патриархами Авраамом, Исааком и Иаковом и всеми 318 святыми отцами, со- звавшими Никейский собор, а также всеми прочими святыми Соборами. Да не будут преступники отныне с церковью Христовой, и пусть никто не предоставляет им церковного имущества, и не благословляет их, и не приносит жертвы ради них, и не дает им освященного хлеба, и не ест, не пьет, не работает с этими людьми, а после их смерти пусть никто не хоронит их под страхом навлечь на себя такое же отлучение от церкви, и пусть эти преступники остаются в таком состоянии до тех пор, пока не свершат всего, что здесь записано".

По сообщениям греческих священников, воздействие этого жуткого приговора в некоторых случаях было настолько явным, что ни у кого теперь не возникает сомнений в последствиях всех этих изложенных здесь проклятий и особенно в том, что труп отлученного от церкви человека не может разложиться, вернувшись к своей первооснове, пока приговор об отлучении не будет отменен. У нас, пытающихся уберечь тела своих умерших от разложения с помощью особого искусства, с применением ароматических веществ и пахучих смол, — у нас сочли бы, что никакое проклятие и отлучение не в силах сохранять неразложившимися трупы в могилах. А среди самих греков лишь чудом, особой милостью и благосклонностью Господа к телам тех усопших, которых канонизировали как святых, объясняется тот факт, что тела эти остаются нетленными в сырых, пропитанных испарениями склепах, что трупы угодников сохраняются высохшими, словно мумии, в Египте и в знойных аравийских песках.

Но греки уверены, что трупами отлученных от церкви овладевает в могилах некий злой дух, который поддерживает их и предохраняет от гниения — точно так же, как душа поддерживает живое тело, наполняя его жизнью. Такие трупы, как считают греки, по ночам выходят на прогулки, кормятся, переваривают пищу и снова питаются; подобных мертвецов нередко находили в могилах прекрасно сохранившимися и румяными, и когда им вскрывали ланцетом вены, из них обильно текла свежая кровь — словно у молодых бодрых сангвиников. Вера во все это столь распространена среди греков; и они так любят порассуждать на эту тему, что едва ли найдется хоть одна деревушка, где вам не встретятся очевидцы, готовые изложить несколько случаев такого рода, или те люди, кому подобные истории поведали родители или няни, причем историй этих так же много, как у нас — сказок про ведьм и колдунов, и едва успев закончить одну историю, вам тут же начинают рассказывать другую, про похожее чудо. Но давайте пропустим эти пестрые традиционные рассказы простонародья: всех их вместе заменит одна история, которую, многократно заверяя в ее подлинности, изложил мне в городе Смирна степенный Кандиот Калоир по прозвищу Софронио, священник, личность уважаемая и известная своей ученостью.

Он рассказал, что знал человека, который, совершив кое-какие преступления в Морее, бежал на остров Мило, где, хотя и спасся от длинной руки закона, все же не сумел избегнуть отлучения от церкви, убежать от которого ему удалось не дальше, чем от собственной совести, от чувства вины, никогда его не покидавшего, ибо когда настал роковой час кончины, а приговор церкви так и не был отменен, тело покойного без особых хлопот и торжественной церемонии похоронили в несколько отдаленном, редко посещаемом месте. Тем временем близких покойного весьма тревожило и тяготило печальное положение их покойного друга, тогда как крестьян и прочих жителей острова каждую ночь пугали и приводили в замешательство странные, необычные видения. Селяне сразу же заключили, что эти явления связаны с могилой отлученного от церкви, каковую они, согласно обычаю, немедленно вскрыли, обнаружив там прекрасно сохранившийся, румяный труп, жилы которого были явно полны свежей крови. В гробу было полно винограда, яблок, орехов и прочих плодов, характерных для этого времени года. Стали совещаться и решили прибегнуть к обычному в таких случаях средству: разрезать труп на несколько частей и сварить его в вине — испытанный способ изгнать злого духа и дать телу возможность спокойно разложиться.

Однако друзья покойного, страстно желавшие, чтобы и тело его мирно лежало в могиле, и душа его смогла хоть как-то успокоиться, добились у духовенства отсрочки исполнения данного приговора, надеясь, что за круглую сумму (а были они людьми весьма состоятельными) можно приобрести возможность отмены отлучения, каковое произвел бы сам патриарх. Таким образом труп был на некоторое время спасен от расчленения, а в Константинополь направили письма с тем, чтобы, если патриарх лично снизойдет до отмены отлучения, то в документе о прощении виновного, который он подпишет, указать день, час и минуту отмены наказания. Затем труп перенесли в церковь (деревенские жители не пожелали, чтобы он оставался в поле) и стали ежедневно служить мессы и молиться о том, чтобы виновный получил прощение и чтобы труп его подвергся разложению. Однажды после многочисленных просьб, молитв и подношений (как неоднократно торжественно заверял меня Софронио, который в тот момент сам проводил богослужение) из гроба отлученного, к ужасу и изумлению присутствующих, вдруг донесся грохот. Гроб открыли и обнаружили, что тело покойного вернулось к своей первооснове — рассыпалось в прах, словно уже лет семь как было похоронено. Час и минуту этого происшествия тут же запомнили и записали, а позже сравнили с точным временем подписания в Константинополе патриаршего помилования: оно удивительно совпало с тем моментом, когда труп покойного так стремительно разложился.

Эту историю я бы не счел достойной изложения, но я слышал ее из уст человека серьезного и ответственного, который заявляет, что сам наблюдал все своими глазами. Несмотря на то, что для меня она не является достаточно убедительной, чтобы в нее поверить, пусть она послужит свидетельством того уважения, которое греки испытывают по отношению к действенности и силе отлучения от церкви. Я как-то из любопытства присутствовал при вскрытии могилы одного недавно умершего человека, который, по рассказам его односельчан, пугал их, призраком бродя по ночам. Однако мне не посчастливилось ни наблюдать его труп в нетленном виде, ни заметить того провианта, которым дух подпитывает тело. Я видел лишь зрелище, обычное для недельного пребывания тела в могиле. Правда, турки, как и христиане, рассказывают о подобного рода делах весьма уверенно.

При том уважении, которое питают к отлучению от церкви, и столь высокой действенности оного, можно подумать, что священники должны стараться всячески поддерживать подобное уважение как основу и опору их авторитета и что поэтому не следовало бы так легко прибегать к такой суровой каре по любому ничтожному поводу, дабы подобное панибратство с законом не вызвало у людей презрения к этому наказанию; что вопрос спасения души человеческой — это не игрушка, и не стоило бы столь легкомысленно обращаться с этой проблемой в любом мелком обыденном деле. Но такова уж прискорбная бедность греческого православия, что этой церкви приходится торговать не только отлучениями, но даже святыми причастиями и выставлять на продажу самые почитаемые и сокровенные религиозные обряды для того, чтобы у духовенства были хоть какие-то средства к существованию.

Снятие отлучения от церкви после смерти стало обычным явлением, но вот посмертное отлучение может показаться несколько странным проявлением суровости: например, можно прочесть, что Феодосии, епископ Александрийский, отлучил Оригена аж через два столетия после его кончины.

На том же авторитете отлучения держится и сила повторного принятия человека в лоно церкви, которое, согласно греческим православным канонам, не должно быть легким: его нельзя добиться по первой же равнодушной, невыстраданной просьбе кающегося грешника; надо в первую очередь доказать серьезность и искренность раскаяния, подкрепив его постоянными и многократными примерами праведной жизни, а также терпеливым и покорным соблюдением епитимьи, накладываемой и предписываемой церковью. Так, например, тех, кто отрекся от истинной, веры в возрасте до 14 лет, приняв ислам, но впоследствии раскаялся, пожелав возвратиться к христианской вере, добиваясь этого с рыданиями, подтвердив свои намерения сорокадневным постом, живя все это время на хлебе и воде и сопровождая пост непрестанными круглосуточными молитвами, — тех после всего этого снова торжественно принимают в лоно церкви в присутствии огромного количества прихожан, и священник чертит на лбу у кающихся крест елеем или мирром — обряд, совершаемый над теми, кто возвращается на путь истинный, покинув стезю тьмы и смертного греха.

Но для тех, кто отпал от истинной веры в более зрелые годы (так поступает немало греков с целью удовлетворить свою страсть к женщинам или избежать правосудия), возвращение в лоно христианства становится гораздо более трудным. На многих из них накладывают епитимью сроком на шесть-семь лет, дабы кающиеся смиряли себя необыкновенными постами и постоянными молитвами и в течение всего этого срока находились в состоянии Catechumeni[158] — не имеющих права на евхаристию и отпущение грехов; последнее разрешается лишь в случае, когда кающийся находится при смерти. Здесь церковь столь последовательна и непреклонна, что сам патриарх не имеет права освободить от епитимьи такого рода, даже если ее наложил простой священник. Для возвращения раскаявшихся в лоно церкви в греческой литургии есть установленный обряд или служба.

Теперь у нас мало случаев, когда в христианскую веру возвращаются из мусульманской, ибо на такое повторное обращение осмеливаются лишь те, кто готов ради этого пойти на смерть, поэтому подобная практика и в значительной мере сама епитимья ветшают и выходят из употребления. И все же попадались даже в мое время — и в греческой, и в армянской церквях — люди, которые показывали более героические примеры покаяния, чем любой из тех, кто подвергал себя испытаниям по предписанным правилам и канонам. Ибо после того, как эти люди отпали от веры и несколько лет носили на голове мусульманские знаки отличия, они почувствовали угрызения совести; отступники так усилили их благодаря сохранившимся в душе проблескам благодати, что ничем нельзя было унять их теперешние душевные терзания, кроме как возвращением в лоно истинной веры. Поведав о своих мучениях и желаниях некоему епископу или еще какому-то высокопоставленному церковному иерарху, они выразили готовность со всей отвагой и рвением отдать жизнь за веру. Раскаявшимся предложили в качестве скорейшего искупления своего греха признать Христа на том самом месте, где они его отвергли. Те так и поступили, сняв свои тюрбаны и смело являясь на публичные собрания и во время публичных молитв в церкви. А когда мусульмане усомнились в том, что эти люди взбунтовались и отказываются от их веры, отступники подтвердили свое вторичное обращение в христианство и заявили о своей решимости умереть во имя своей прежней веры, в которую они были крещены, и в знак подтверждения этого, когда их вызывали на суд в городе или в провинции, они не только вслух заявляли о признании христианского учения, но и топтали ногами мусульманские тюрбаны и кушаки и трижды отвергли требование сохранить верность исламу, согласно мусульманским законам. Будучи за это приговорены к смертной казни, раскаявшиеся приняли смерть с той же бодростью и мужеством, какие были присущи первым христианским мученикам, ежедневно приносившим себя в жертву ради христианских истин.

Обдумав это, я с некоторым изумлением заметил, что некоторые бедные англичане, которые искренне и подло отвергли веру в Христа, обратившись в язычество или в ислам и став, как мы их именуем, ренегатами (отступниками), впоследствии (устав от обычаев магометан, которые были им чужды) нашли способ бежать и вернуться в Англию и снова входить в церкви и посещать собрания верующих так смело, будто они — самые непреклонные из паствы; я удивляюсь не столько уверенности невежественных и неграмотных людей, сколько халатности наших служителей, которые ничего не сообщают об этом епископам. Но, видно, они ничему не выучились или уже столь прочно позабыли древнее учение нашей церкви или всех прочих христианских церквей, если позволяют людям после столь мерзкого отступничества, отпадения от веры дерзко вторгаться в святилище Божие с теми же грешными руками и нечестивыми устами, которыми они отрекались от Спасителя и от нашей страны. Да только что нам остается сказать? Увы! Многие откалываются от церкви, которая из-за всех этих религиозных расколов во многом лишилась своей силы, дисциплины и нашего уважения. Люди же, которые проникаются легкомыслием и равнодушием к религии, мало помышляют о подобных методах покаяния, ибо в то время как люди осуждают власть церкви и накладываемые ею наказания и отрицают силу основных принципов, они, видимо, лишают себя обычных способов спасения, если только Бог не даст им спастись способами более возвышенными — через изгнание и необычное просветление, что в старину достигалось строгим соблюдением законов и церковных канонов.

У нас в Англии среди простонародья распространено странное заблуждение, будто бы греческая православная церковь ежегодно отлучает от церкви католиков, что не имеет ничего общего с действительностью. Рассудив здраво, мы поймем, что одна церковь не может отлучить другую в целом или какого-либо отдельного ее члена, ибо у нее нет над ними юридической власти. То, что греческая церковь и не притязает на подобное господство и превосходство над римской церковью, равно как и сама не желает подчиняться ей, будет четко объяснено в третьей части данной книги. И я заверяю, что так оно и есть, ибо специально исследовал положение дел и опираюсь на свидетельства выдающихся греческих священников, сведущих в канонах и уставах своей церкви. Хотя мы не можем отрицать, что в древности один патриарх мог отказываться от общения с другим, над которым не имел власти, если считал его взгляды еретическими; так поступил св. Кирилл по отношению к Нестору на Эфесском соборе.

Уже говорилось о том, что отлучению от церкви можно подвергать лишь живых людей, но в этом деле взгляды и религиозная практика православной и католической церквей расходятся. Как мы ранее отмечали, Феодосии Александрийский, скончавшийся в 567 году, отлучил Оригена, умершего в 253 или 254 году.[159] Более того, даже факт отстранения Феодосия от должности за ересь папой римским св. Агапитом I[160] во время посещения последним Константинополя в 536 году, согласно взглядам греческой православной церкви, не лишил отлучение Оригена законной силы. Что же касается живых, то люди, не прошедшие через обряд крещения, не являются членами христианского сообщества, и поэтому очевидно, что их нельзя лишить тех прав, которыми они никогда не обладали. В то же время крещеные, которые в связи с кончиной перестают принадлежать к действующей церкви, не могут посмертно быть отлучены. Это не значит, что формально после кончины одного из членов христианской общины можно заявить, что его отлучили еще при жизни. Точно так же в строгом смысле с него могут посмертно снять отлучение, и в "Rituale Romanum", своде правил католической церкви, закреплено право уже умершего отлученного на освобождение от наказания.

Если так случится, что некто отлученный от церкви ушел из жизни, но были заметны явные признаки его раскаяния, то не надо его лишать церковного погребения на освященной земле, но надо поддерживать его душу молитвами, насколько это возможно, и пусть он будет освобожден от наказания следующим способом.

Если тело его еще не погребено, то его надлежит слегка побить розгами либо бечевкой, после чего провести должным образом обряд снятия наказания, а затем похоронить покойного в освященной земле.

Но если он уже похоронен в неосвященной земле, если обряд невозможно свершить должным образом, то тело надобно выкопать и, после того, как его слегка побьют должным образом и проведут обряд отмены наказания, похоронить в освященной земле. Если тело нельзя подобающим образом выкопать из могилы, то слегка побить саму могилу, а затем произнести над ней формулу отмены отлучения.

Если же тело уже похоронено в освященной земле, то его не надобно выкапывать, но слегка побить саму могилу.

Пусть затем священник прочитает антифон "Тело это, что было унижено, да возрадуется вместе с Господом", а потом — псалом "Miserere".

А после того, как закончат читать псалом, пусть священник скажет: "Властью, данной мне свыше, освобождаю тебя от оков отлучения, которое ты на себя навлек (или утверждают, что навлек) за такой-то и такой-то проступок и возвращаю тебя в сообщество верующих, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

Затем следует прочесть псалом "De profundis", а по окончании его — следующее:

V. Покой вечный даруй ему, о Господи,

R. И пусть воссияет над ним свет негасимый.

Kyrie eleison. Christe eleison, Kyrie eleison. Отче наш.

V. И не введи нас во искушение.

R. Но отврати нас от зла.

V. От врат ада.

R. О Господи, освободи его душу.

V. Пусть он покоится с миром.

R. Аминь.

V. О Господи, услышь мою молитву.

R. И пусть донесется до Тебя мольба моя.

V. Да пребудет Господь с тобою.

R. И духом твоим.

Помолимся.

МОЛИТВА

Даруй же, молим Тебя, о Господи, душе раба твоего, который пребывал в оковах отлучения, обитель покоя и отдохновения, и яркость света Твоего вечного. Через Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.

Теперь нам необходимо исследовать кое-какие, зафиксированные и вне всяких сомнений правдивые, необыкновенные случаи, когда люди, умершие отлученными от церкви, вставали из могил и покидали освященные участки земли, где были похоронены. В первую очередь, нас интересует знаменитая история, которая приводится у св. Григория Великого[161] — история про двух покойных монахинь, известная под названием "Sucre Morte" ("Мертвые сестры"). Двух дам из очень знатной семьи приняли в религиозную сестринскую общину св. Схоластики. Хотя обе дамы во всем вели себя образцово и соблюдали обеты, им не удавалось удержаться от сплетен, пустопорожней болтовни и злословия. Именно тогда св. Бенедикт издал самые строгие и недвусмысленные законы, направленные на соблюдение молчания.[162] Во всех монастырях, мужских и женских, в каждом религиозном ордене выделялись особые места, называемые "места специального пользования", и особое время — в первую очередь, ночные часы, — называемое "Великое молчание". В этих местах и в это время разговоры были запрещены. Монахам и монахиням предоставлялись специальные места и часы для «отдохновений», когда беседы не только разрешались, но и поощрялись, хотя и регулировались правилами умеренности и скромности. Пустая, праздная болтовня была под запретом повсеместно и в любое время. Соответственно, когда святому Бенедикту доложили, что две монахини усердно предаются нескромной болтовне и пререканиям, то аббат был так опечален и раздосадован, что послал сестрам записку, гласившую, что если они не научатся придерживать язык и подавать общине пример более достойного поведения, то он будет вынужден отлучить их от церкви. Сначала сестры встревожились, раскаялись и пообещали исправить свое праздное поведение, однако предательская привычка оказалась гораздо сильнее их благих намерений. Обе монахини продолжали обижать ближних колкостями и сплетнями. И вдруг в самый разгар своих неразумных и недостойных деяний сестры скоропостижно скончались. Монастырь был большим и старинным; их похоронили в церкви у высокого алтаря. Однажды, когда исполняли торжественную Высокую Мессу, перед тем как началась литургия Преданного Вере и перед тем как отпустить оглашенных дьякон воскликнул: "Пусть те, кому запрещено присутствовать, кто отлучен, удалятся отсюда и покинут нас!" И вот на глазах у всех присутствующих обе покойные монахини встали из гробниц и, потупив взоры, проскользнули к выходу из церкви. И так происходило всегда во время святых таинств до тех пор, пока старая няня сестер не стала ходатайствовать за них перед св. Бенедиктом, который сжалился над ними и отпустил им все грехи, дабы они покоились с миром.[163]

Св. Августин рассказывает,[164] что имена мучеников на диптихах возглашали, но не для того, чтобы возносить молитвы за них, тогда как имена монахинь, недавно ушедших из жизни, произносили, чтобы молиться за их души. (Perhibet praeclarissimum testimonium Ecclesiastica auctoritas, in qua fidelibus notum est, quo loco Martyres, et quo defunctae Sanctimoniales ad Altaris Sacramenta recitantur.) Предполагалось, что это было в тот момент, когда обе монахини могли уйти из церкви, но св. Григорий ясно говорит, что это произошло в тот момент, когда дьякон громко выкликал ритуальную фразу, предлагая всем, кто не был полноправным членом общины, покинуть святое место.

Св. Григорий рассказывает также о молодом монахе, который ушел из монастыря без разрешения и не получив никакого благословения и увольнительной от настоятеля. К несчастью, он умер до того, как мог получить прощение, и был должным образом похоронен в освященной земле. На следующее утро тело монаха нашли исторгнутым из его могилы, оно лежало рядом с нею, свернувшись калачиком. Родственники монаха в ужасе поспешили к св. Бенедикту, который дал им освященную гостию и велел им со всем подобающим почтением положить ее на грудь молодого монаха. Так они и поступили, и с тех пор могила больше никогда не исторгала труп.[165]

Этот обычай класть в могилу вместе с трупом кусочек причастия многим может показаться весьма необыкновенным, однако в прошлые века его никоим образом не воспринимали таковым. В "Житии св. Василия", которое часто приписывалось Амфилохию Иконийскому,[166] но впоследствии было признано поддельным и вообще относящимся к IX веку, говорится, что Василий хранил порцию святого причастия, даже одну треть его, чтобы эту частицу похоронили вместе с ним. Некоторые Соборы, не обладавшие, правда, высочайшим авторитетом, уже осудили подобную практику, а иные запретили ее как противоречащую целям Святого Причастия, учрежденного Иисусом Христом.[167]

Тем не менее, в разных местах сохранялся обычай класть кусочки причастия в могилы тех, кого особо почитали за святость; так, например, в гробнице святого Отмара (Аудомара), умершего 16 ноября 759 года на острове Верд на Рейне, чей прах десять лет спустя перенесли в монастырь св. Галла и торжественно похоронили в 867 году в новой церкви св. Отмара и св. Галла,[168] было обнаружено несколько кусочков причастия, помещенных в то место, где покоилась голова Отмара.[169]

В жизнеописании св. Катберта, епископа Линдисфарнского, покровителя Дэрэма, переизданном Болландистами,[170] говорится, что при одном из переносов его тела в гробу также нашли несколько кусочков святого причастия. Амаларий Мецский, ссылаясь на свидетельство Бэды Достопочтенного, в своем огромном трактате "De ecclesiasticis officiis"[171] рассказывает, что эти частицы евхаристии положили на грудь святого перед тем, как его похоронить ("oblata super Sanctum pectus posita"). На самом деле у Бэды этот случай не упоминается, но этот пример встречается в "Житии св. Катберта", написанном между 698 и 705 годами одним линдисфарнским монахом.

Амаларий считает, что этот обычай, несомненно, возник в лоне римской католической церкви и оттуда был занесен в Англию. Николя-Юг Менар, знаменитый Маврист,[172] в своих комментариях к "Книга таинств Папы св. Григория I", напечатанной им в Париже, в 1646 году,[173] на основе рукописного служебника св. Элигия, утверждает, что вовсе не этот обычай был осужден на различных общецерковных соборах, а закравшееся в ритуал неправильное совершение обряда" и суть искажения в том, что умерших стали по-настоящему причащать, действительно вкладывая священное причастие им в рот. Но как бы то ни было, мы знаем, что Гумберт, кардинал Сильва Кандида, легат папы римского св. Льва IX, в середине XI века, отвечая на различные возражения и сложные вопросы, поднимаемые Михаилом Церуларием, патриархом константинопольским, автором второго и окончательного раскола, на который пошла византийская церковь,[174] упрекал греков за обычай хоронитъ с покойниками любые кусочки причастия, которые остаются после причащения прихожан во время святой мессы.

Говорят, что и в наши дни в Греции повсюду умершим кладут на губы крошку освященного хлеба, остающегося от евхаристии. В знак уважения вместо этого часто стали использовать осколок керамической посуды с вырезанным на нем крестом, по четырем углам которого делается надпись I.X.NI.KA. (И.Х.НИ.КА. — "Иисус Христос побеждает"). Теодор Бэрт ("Киклады") сообщает нам, что конкретно на острове Наксос объектом, используемым с этой целью, является восковой крест с вырезанными на нем буквами I.X.N.; более того, он носит название «навлон» ("плата за перевозку"). Это показывает, что нынешний обычай связан с обычаем древних: класть в рот покойнику "монету для лодочника" — плату для Харона. В наши дни Харон, чье имя приобрело форму «Харос», близко знаком любому греческому крестьянину, но его нынешний образ весьма далек от того, как изображают его в классической литературе: это не просто Portitor Stygis — Лодочник Стикса; это сама Смерть, повелевающая призраками и тенями. Во всяком случае, до недавнего времени во многих районах Греции был распространен обычай класть покойному в рот (реже — на грудь) мелкую монетку, а в районе Смирны это так и называли: "деньги за проезд".[175] И все же довольно странно, что сохранились и сам обычай, и название, тогда как истинная причина того, почему кладут монету, забылась, и вот уже целое столетие или больше (за исключением разве что самых глухих мест)[176] это никак не связывалось с Хароном. Вероятно, истинное значение монеты затерялось в туманной древности, и даже в классический период первоначальный смысл уже был утрачен, поэтому монету в один обол стали объяснять как плату Харону, тогда как это всего лишь более поздняя и неверная интерпретация обычая, смысл которого гораздо глубже, и обычай этот возник еще до того, как в мифологии появился образ перевозчика в подземное царство мертвых.

Люди считали, что душа покидает тело через рот, что рот является не только выходом из тела, но и входом в него, и что именно этим путем войдет в тело душа, случись ей вернуться; кроме того, именно этой дорогой может попытаться проникнуть в тело злой дух или демон. В последнем случае наиболее подходящим способом предотвратить такое вторжение представляется монета или амулет. В христианское время наилучшим средством защиты стали считать святое причастие или какой-нибудь осколок с вырезанными на нем именами святых. Кроме того, нередко покойникам клали в рот осколок керамической посуды с нацарапанным на нем магическим пентаклем. Чрезвычайно значим тот факт, что такой знак часто бывает начертан на дверях домов, чтобы защитить жильцов от вампиров — вриколаков. Во всяком случае, в Греции обычай опускать в могилу вместе с покойным святую евхаристию или вставлять умершему между губами крошку святого причастия возник как своеобразная магическая операция с целью нейтрализовать возможность вампиризма.

Следует отметить, что освященная гостия, если поместить ее в могилу, где похоронен вампир, несомненно не позволит кровососу выходить из могилы, но по вполне понятной причине к такому способу прибегать весьма нежелательно, ибо он отдает опрометчивостью и осквернением Тела Божьего.

В истории сохранилось немало других примеров того, как умершим, отлученным от церкви, не удавалось мирно покоиться в освященной земле. В 1030 году святой Годард, епископ Хильдесхайма, что в Нижней Саксонии, был вынужден за преступления и мерзостные кощунства отлучить от церкви нескольких человек. Однако столь могущественны были их покровители, что своих отлученных сторонников, когда те умерли, они решили похоронить прямо в кафедральном соборе, в самом святилище. За это епископ подверг отлучению и их самих. Тем не менее виновные силой стали прокладывать себе дорогу в различные церкви. На очередном главном празднестве непокорные аристократы, окруженные многочисленными вооруженными спутниками, появились в самом кафедральном соборе. Весь храм был битком набит верующими, люди стояли даже в проходах между рядами скамеек. В глубине, под сводчатой крышей, горел высокий алтарь, уставленный бесчисленными свечами, сияние которых отражалось в зеркале из полированного золота и в хрустальной сердцевине ковчега для святых мощей. Епископ в окружении своих каноников руководил мессой. Прочитав проповедь, св. Годард отвернулся от алтаря и громко приказал всем, кто подвергнут любому церковному наказанию или анафеме, покинуть это священное место. Живые отлученные презрительно усмехнулись, пожав плечами, и остались стоять на месте. Однако в проходах показались темные призрачные фигуры, в каком-то жутком молчании скользившие в сторону выхода. Толпа расступалась перед ними в безмолвном ужасе. Мертвецы проследовали к дверям и покинули святое здание. Когда закончилась служба, епископ простил покойников, сняв с них отлучение, и призрачная процессия вернулась, чтобы занять место в своих гробницах. Живые преступники настолько перепугались, что стали просить о прощении, и после положенной в этом случае епитимьи им также даровали освобождение от отлучения.

По настоянию аббата Одольрика Конкского на Лиможском соборе, состоявшемся в 1031 году, было провозглашено "Божье перемирие", т. е. временное прекращение военных действий между противниками, и святые отцы пригрозили полным отлучением от церкви тем феодальным властителям, которые откажутся дать клятву о соблюдении перемирия.

Тогда встал вопрос о последствиях отлучения от церкви, и сошлись на том, что столь суровое наказание не следует так уж легко отменять и что если уж приговор вынесен, то нужно отнестись к его выполнению с крайним уважением. Чтобы это проиллюстрировать, епископ Кагорский рассказал о недавно случившемся происшествии, о котором уже знала вся его епархия, и которое могли подтвердить независимые свидетели. За нескончаемые грабежи и безжалостные убийства, за отвратительные примеры порочной и распутной жизни, за богохульство и безбожие одного аристократа, чей замок стоял совсем близко от города, пришлось отлучить от церкви. Вскоре после этого он был убит во время одного из своих ночных набегов. Друзья покойного нисколько не сомневались, что епископ отменит отлучение и весьма настаивали на том, чтобы он это сделал, дабы умершего можно было с подобающими почестями, после торжественной заупокойной службы с последующим отпеванием похоронить в фамильном склепе, который является одним из самых замечательных памятников в церкви св. Петра. Однако вся территория епархии уже так долго подвергалась опустошительным набегам, что епископ решил непременно преподать урок аристократам-грабителям и отказался не только отменить отлучение, но и разрешить обычную погребальную церемонию. Тем не менее, вопреки его указаниям, в город походным строем вошла вооруженная группа солдат и похоронила тело своего отлученного предводителя в гробнице, тщательно закрыв ее и замазав известкой. Однако наутро труп нашли на рыночной площади обнаженным, в синяках и кровоподтеках, словно его вышвырнули из церкви, взломав гробницу, хотя не было никаких следов того, что ее вскрывали или вообще прикасались к ней. Солдаты, похоронившие своего предводителя, открыв гробницу, обнаружили там лишь саван, в который изначально был закутан труп. Они вторично похоронили мертвое тело, опечатав церковь и заперев ее на засовы, так что никто не мог в нее войти. Но на следующее утро труп оказался вышвырнут еще более дерзко, чем прежде. И все-таки его погребли в третий раз — с тем же успехом. Так повторялось в целом не меньше пяти раз, и наконец солдаты взяли эту жалкую гниющую падаль и, как могли, свалили ее в наспех вырытую глубокую яму где-то в укромном месте вдали от освященной земли. Это жуткое происшествие наполнило сердца окружающих таким трепетом, что соседние бароны все как один смиренно направились к епископу и заключили договор, самым торжественным образом поклявшись уважать все церковные привилегии и во всех отношениях изменить свою жизнь.

Весьма примечательный эпизод рассказывается в православных Минеях,[177] т. е. в собрании из двенадцати книг — по одной на каждый месяц — которое содержит тексты церковных служб для отправления неизменных ритуалов и некоторым образом соответствует Propiuum Sanctorum в католическом требнике. Правда, эта легенда представляет определенные сложности, которые будут рассмотрены позднее, но ее, безусловно, следует здесь воспроизвести, чтобы проиллюстрировать крайнее и, разумеется, преувеличенное отношение греков к отлучению от церкви. Некий отшельник, инок из пустыни возле Александрии, за отказ в чем-то повиноваться архимандриту был отлучен им от церкви, в результате чего покинул монастырь, оставил пустыню и подался в город. Но едва монах успел туда явиться, как его схватили по распоряжению губернатора, раздели и попытались склонить к жертвоприношению идолам в языческом храме. Монах отказался, за что его долго и безрезультатно истязали и в конце концов казнили: обезглавили, а тело выбросили за городские стены на съедение диким зверям. Однако христиане, подобрав ночью труп инока, забальзамировали его, щедро умастив благовониями, завернули в саван и с почестями похоронили в церкви на почетном месте, ибо считали его, и не без оснований, мучеником. Но в следующее воскресенье, когда дьякон произносил ритуальную формулу, призывая оглашенных и всех, кому не положено присутствовать, покинуть церковь, к печальному удивлению всех присутствовавших, гробница вдруг раскрылась, и труд мученика покинул ее, а после его видели тоскливо сидящим на задворках церкви в кустах. По окончании мессы тело инока, вернулось в гробницу.

Вся община была охвачена трепетом и смущением. Одна необыкновенно благочестивая монахиня-василианка молилась и постилась в течение трех дней, после чего ей явился ангел и поведал, что с монаха до сих пор не снято отлучение за неповиновение своему настоятелю и что он будет оставаться отлученным, пока настоятель лично не освободит его от наказания. После этого группа уважаемых людей направилась в тот монастырь и попросила архимандрита произнести формулу освобождения от наказания. Святой старец поспешил вместе с ними в церковь; там они открыли гробницу и совершили полный ритуал снятия наказания.

В этой истории есть кое-какие детали, которые выглядят весьма подозрительно. Во-первых, в тот период, когда пристанищем монахов была пустыня, полоса гонений на них, во всяком случае, когда речь идет об Александрии, была уже в прошлом. В городе существовала полная веротерпимость, и, разумеется, если бы и возникали какие-либо преследования, то подавлялось бы не христианство, а языческие ритуалы и закрывались бы языческие храмы. Христианство в том веке почиталось в масштабах всего Египта, и Александрия была одним из оплотов этой религии. Во-вторых, монахи-пустынники не являлись членами какой-либо определенной религиозной общины с настоятелем во главе — они были скорее одиночками-отшельниками, не принадлежавшими к религиозным кланам, и ни один отшельник не властен был отлучить от церкви своего собрата. В-третьих, не приводится никаких подробностей относительно того, по каким причинам этот монах мог навлечь на себя высшее отлучение, а именно оно, будучи самым серьезным из всех наказаний, и является той разновидностью отлучения, которая исключает из участия в святых таинствах. Правда, возможно, что если бы какой-нибудь инок нарушил обеты, ушел из монастыря, отказался от монашеской одежды и, презрев заповеди церкви, подался бы в многолюдный город и стал бы там жить как мирянин, жизнью далеко не суровой, то таким поведением этот человек, вероятно, вызвал бы большой скандал и действительно мог бы навлечь на себя высшее отлучение. Однако в случае с этим иноком ничего подобного не произошло, у нас нет сведений об отягчающих обстоятельствах; к тому же следует помнить, что в тот период, к которому повествование относит описанные события, отшельники-пустынники не были, как современные монахи, связаны обетами постоянства[178] и повиновения настоятелям, а настоятели не имели права приговаривать к высшему отлучению.

Следует, видимо, пояснить, что до недавнего времени отлучение от церкви было двух видов: высшее и низшее. Сабетти приводит следующее сжатое объяснение:[179] "Excom-municatio est censura, per quam quis privatur communione Ec-clesiae; seu censura, qua Christianus bonis spiritualibus Ecclesiae communibus, quorum distributio ad ipsam pertinet, vel omninio vel ex parte privatur. Separat igitur excommunicatum a societate seu communione visibilii fidelium et bonis quae earn, ut talis est, cocsrquuntur.

Distinguitur excommunicatio in maiorem, quae privat omnibus bonis Ecclesiae communibus, est minorem, quae bonis aliquibus tantum privat. Maior in iure nonnunquam anathema vocatur; atque tune praesertim, quando propter haeresim vel haeresis suspicionem infligitur, aut pecularibus quibusdam adhibitis caerimoniis solemnius denuntiatur. Insuper excommuni-cati excommunicatione maiori, alii dicuntur tolerati, quos fideles non tenentur vitare; alii non tolerati seu vitandi, quos vitare debent".

Вкратце это следует сформулировать следующим образом: низшее отлучение — это запрет на принятие таинств, что в терминах богословия можно назвать пассивным пользованием таинствами. Высшее отлучение — это то, чему мы уже дали определение; в наши дни оно практически остается в силе, тогда как формальная анафема по сути не отличается от отлучения, но она подчеркивается специальными церемониями и публичным провозглашением этого ужасного приговора.

В жизнеописании святого Августина, апостола Англии, которое издано Болландистами,[180] Джон Бромптон приводит следующую историю. Св. Августин долгое время пытался убедить одного очень богатого аристократа платить десятину, но тот из упрямства постоянно отказывался, что причиняло большой вред и побуждало других людей проявлять недовольство и дерзко следовать дурному примеру. Во время одного из больших празднеств, когда торжественно служили Высокую Мессу, св. Августин был вынужден объявить, что те люди, которые отлучены от церкви, обязаны покинуть это священное здание. К ужасу и изумлению присутствующих, открылась одна древняя гробница и оттуда вышел высохший, но не разложившийся труп человека, погребенного полтораста лет назад. Когда месса закончилась, св. Августин во главе торжественной процессии подошел к гробнице, к которой, после того, как исполнили "ite missa est", вернулся покойник. Тут епископ властно потребовал у него объяснить, почему он вышел из гробницы. Мертвец отвечал, что он отлучен от церкви. Святой спросил, где похоронен тот священник, который его отлучал. Оказалось, что гробница его стоит в соборе, находящемся неподалеку. Отправившись туда со своей свитой, архиепископ воззвал к покойному священнику, потребовав поведать, за что он отлучил того самого человека. Между колоннами нефа появилась парящая призрачная фигура, и глухой голос, доносившийся словно издалека, стал вещать: "Я отлучил его за прегрешения, и особенно за то, что он лишал церковь того, что ей причитается, не платя положенную десятину". "С него довольно, брат, — ответил святой, — теперь же по нашей настоятельной просьбе, по нашему требованию прости его и освободи от наказания". Призрак на память произнес формулу снятия наказания и растворился в воздухе. Когда процессия вернулась к гробнице прощенного покойника, тот произнес тихим шепотом: "Благодарю тебя, о отец мой, ибо теперь, наконец, я могу обрести покой".

Некоторые авторитеты высказали весьма серьезные сомнения относительно этой истории. Они отмечают, что, во-первых, даже во времена самого св. Августина в Англии не вынуждали выплачивать десятину, и уж наверняка ее не требовали под страхом отлучения от церкви. Воистину так, но нет вообще никаких оснований считать, что эта легенда не может быть достоверной в своих подробностях, хотя датировка ее действительно могла быть значительно смещена в прошлое. Весьма вероятно, что события эти происходили в гораздо более поздние века и что кентерберийский летописец, искренне заблуждаясь — легенда дошла до него в устной передаче — или по простительной оплошности, отнес ее ко времени св. Августина, чью величественную и славную фигуру всегда окружало столько почтенных легенд, столько древних преданий.

Мельхиор, настоятель Цистерцианского религиозного братства Цветтль, в своей работе "De statu Mortuorum" рассказывает об одном студенте из города Сен-Пон, к несчастью, навлекшем на себя отлучение от церкви, а затем погибшем. Вскоре после этого дух его явился к одному из друзей и стал просить его, чтобы тот сходил к епископу Родесскому и выпросил для него прощение и снятие отлучения. Друг без колебаний согласился выполнить просьбу призрака и решил сразу же пуститься в путь, хотя зима была в самом разгаре, выпало много снега и стоял лютый мороз. Через некоторое время молодой человек дошел до развилки дороги и не знал, в какую сторону двигаться дальше. Он долго стоял в нерешительности и наконец пошел было по дороге, ведущей влево, как вдруг ему показалось, что его легонько тянут за плащ. Сперва юноша не обратил на это особого внимания, решив, что это просто ветер. Однако еще через мгновение его снова схватили за плащ, и у путника не осталось сомнений, что его тянут в противоположную сторону. Он повернулся, и оказалось, что его пытаются осторожно вывести на другую дорогу. В конце концов он дошел до города и добился аудиенции у епископа, который, выслушав его рассказ, сразу же снял с покойного отлучение от церкви и отпустил ему все грехи. Молодому человеку сказали, что если бы он пошел по левой дороге, то неминуемо заблудился бы, забрел далеко в сугробы и погиб бы от холода. Ночью к нему снова явился призрак друга — довольный, радостно улыбающийся; он поблагодарил юношу за все его старания и заверил, что за наградой дело не станет.

Дон Огюстэн Кальмэ вспоминает о подробном письме, датированном 5 апреля 1745 года, которое он получил от корреспондента, прочитавшего рукопись этого ученого автора "Трактат о явлениях ангелов, демонов и духов".[181] Корреспондент рассказывает в своем письме следующее: "У одного человека, проживавшего в Летрэ — деревне, расположенной в нескольких лье от города Ремирмон[182] (департамент Вогезы), в начале прошедшего февраля умерла жена, однако он вторично женился за неделю до начала великого поста. В день свадьбы, в одиннадцать часов вечера, новобрачную посетил призрак ее покойной предшественницы. Результатом их беседы стало то, что молодая жена заявила: ради покойницы ей предстоит семь раз совершить паломничество.[183] С этого дня призрак появлялся каждый раз в одно и то же время, причем его видел и слышал приходский священник и кроме него еще несколько человек. 15 марта, в тот самый момент, когда женщина вышла из дома, собираясь направиться в церковь св. Николя, куда ей нужно было совершить паломничество, путь ей внезапно преградил призрак и велел поспешить, добавив, что ей ни в коем случае нельзя задерживаться и впадать в панику, что бы ни приключилось с ней в дороге, и не обращать внимания на возможную слабость или болезнь.

Таким образом женщина пустилась в путь вместе с мужем, деверем и золовкой; она была уверена, что всю дорогу до самой церкви св. Николя ее сопровождала и покойница. Когда этим добрым людям оставалось около двух лье до цели их похода, им пришлось остановиться в придорожной гостинице, известной как «Пристанище» ("Les Baraques"). Здесь молодой женщине стало так плохо, что мужчины были вынуждены на руках нести ее прямо до церкви, но как только паломница оказалась у дверей храма, так сразу смогла без всяких сложностей двигаться сама, и болезнь ее как рукой сняло. Этот удивительный случай рассказали мне, а также отцу ризничему все четыре паломника. По их словам, вот что напоследок сказала новобрачной покойная супруга ее мужа: "После того, как совершится половина необходимых паломничеств, вы меня больше не увидите". Простота и откровенность, с которой эти добрые люди поведали мне свою историю, не позволяет усомниться в том, что они излагали действительные факты". Этот рассказ Кальмэ комментирует следующим образом: "Здесь не говорится о том, что умершую молодую женщину отлучили от церкви, но очевидно, что она была связана торжественным обещанием или клятвой, вынуждавшей ее совершить эти паломничества, которые ей пришлось переложить на плечи своей преемницы. Следует отметить, что призрак так и не вошел в церковь, посвященную св. Николя, но по какой-то причине оставался снаружи".

Весьма необычный случай рассказывает Виперт, архидиакон знаменитой епархии Туль, описавший жизнь папы римского св. Льва IX — понтифика, который больше двадцати лет был епископом Туля[184] и скончался в марте 1054 года. Этот историк[185] сообщает нам, что за несколько лет до смерти св. Льва IX жители Нарни — городка, столь живописно расположившегося на высокой скале в том месте, где река Нера пробивается через узкое ущелье, чтобы впасть в Тибр, — с тревогой и удивлением заметили однажды загадочную группу людей, которая явно двигалась по направлению к городу. Магистраты, опасаясь какого-нибудь сюрприза, отдали приказ немедленно закрыть ворота, тогда как горожане тут же поспешили к городским стенам. Однако процессия, одетая в белое и время от времени то исчезавшая в утреннем тумане, то вновь появлявшаяся, совсем не походила на неприятельский отряд. Эти люди шли своей дорогой, не сворачивая ни влево, ни вправо. Говорят, так они и дефилировали мерной поступью до самого вечера. Всем было интересно узнать, кто эти люди; наконец один из самых известных горожан, человек большой решимости и отваги, осмелился обратиться к ним. К своему изумлению, он узнал среди них одного человека, который прежде много лет назад, еще до Асколи, был его хозяином, и о смерти которого ему недавно стало известно. Обратившись к нему по имени, горожанин спросил: "Кто ты, и откуда эта толпа?" "Я твой старый друг, — последовал ответ, — а эта толпа — призраки. Мы до сих пор не искупили грехи, совершенные при жизни, и нас еще не считают достойными Царства Небесного; поэтому мы выступили в поход как смиренные грешники, скромные паломники, чей удел — в скорбных стараниях и трудах посетить те святые места на земле, что нам предписаны. А сейчас мы идем от усыпальницы святого Мартина и следуем в святилище Фарфской Божьей Матери".[186]

Добрый бюргер настолько ужаснулся этому, что упал, будто его хватил удар, и проболел целый год. Именно он рассказал об этом необыкновенном событии папе римскому св. Льву IX/ Что касается всей этой компании, то ошибки здесь быть не могло: их видел не один человек и не группа — их наблюдал целый город. Хотя естественно, что появление у стен города столь крупной процессии могло вызвать немалую тревогу, ибо такое количество народа легко заподозрить во враждебных намерениях, но в принципе прибытие огромной толпы паломников было событием хоть и весьма необычным, но уж никак не уникальным. Целые армии пилигримов шли через всю Европу от одной святыни к другой; религиозное рвение, толкавшее людей на паломничество в Иерусалим, постоянно усиливалось; прошло не так много лет, и оно достигло высшей точки, вылившись в Крестовые походы. Уже к концу десятого столетия по берегам Дуная — излюбленной дороги в Святую Землю — на всем его протяжении было построено немало гостиниц, и странноприимных домов, где пилигримы могли отдохнуть и пополнить запасы продовольствия. В 1026 году Ришар, епископ Сен-Ванский, возглавил поход семисот паломников в Палестину; все расходы взял на себя Ришар И, герцог Нормандский. В 1065 году под предводительством Понтера, епископа Бамбергского, в паломничество отправилось свыше двенадцати тысяч немцев. Они пересекли всю Европу, а продвигаясь по Палестине, были вынуждены искать убежища в разрушенной крепости, где им пришлось отражать натиск разбойничьих орд бедуинов.[187] А сам Понтер действительно умер в том же году в городе Оденберг (Шопрон) в Венгрии, занимаясь подготовкой Крестового похода. В 1073 году папа св. Григорий VII серьезно подумывал над тем, чтобы лично возглавить пятьдесят тысяч вооруженных паломников, которые должны были отправиться на Восток, изгнать мусульман из Палестины, освободить Гроб Господень и восстановить единство христиан. Так что само по себе появление той огромной компании паломников у стен Нарни при всей своей удивительности было событием весьма вероятным и вполне понятным.

В своем "Противоядии от атеизма" (III, 12) доктор Генри Мор приводит некоторые примечательные примеры одновременного появления сразу множества призраков. Он говорит: "В наших английских летописях также рассказывается о призраках, вооруженных людях, пеших и конных, которых много вечеров подряд видело одновременно немало людей: на полях северной Англии и Ирландии эти призраки вели нескончаемые сражения, и в местах их битв трава была вытоптана". Последнее согласуется с тем, что сообщает Николея Лангбернхард в "Рассказе о танцорах с раздвоенными копытами": в кругу, вытоптанном этими дьявольскими плясунами, еще долго оставались отпечатки их копыт.

Но эти призрачные стычки, происходящие на земле, напоминают мне о последней части этого довода и заставляют обратить взор в Небеса. Обходя молчанием все прочие чудеса, расскажу лишь о самых известных, которые совершенно невозможно объяснить никакими иными причинами, кроме как действиями Духов. Эти чудеса — появление в небе призрачных воинов, сходящихся в схватке друг с другом. Есть так много примеров подобных чудес в хрониках, что было бы излишним приводить любой из них. Общеизвестно чудо, произошедшее перед великой резней, учиненной Антиохом в Иерусалиме, в результате которой было истреблено не менее восьмидесяти тысяч человек: об этом говорится в Библии, в пятой главе второй книги Маккавейской. Историк пишет: "Случилось, что над всем городом почти в продолжение сорока дней являлись в воздухе носившиеся всадники в золотых одеждах и наподобие воинов вооруженные копьями, и стройные отряды конницы, и нападения и отступления с обеих сторон, обращение щитов, множество копьев и взмахи мечей, бросание стрел и блеск золотых доспехов и всякого рода вооружения". А Иосиф Флавий также пишет, что подобные чудеса происходили перед разрушением города императором Титом, во что нельзя было бы поверить, если бы не свидетельства очевидцев.

Похожие явления наблюдались в Древнем Риме в эпоху гражданских войн между Марией и Суллой. Меланхтон утверждает, что несметное число такого рода чудес видели по всей Германии с 1524 по 1548 год. Снеллиус в числе тех мест, где подобные сражения видели в воздухе не выше уровня крыш домов, особо выделяет Аморсфорт; упоминает он и Амстердам, где в воздухе разыгрался призрачный морской бой, длившийся один или два часа подряд, и его наблюдали тысячи людей".

Никто не утверждает, что та толпа паломников, что дефилировала под стенами Нарни, действительно состояла из оживших трупов — напротив, нам дают понять, что это были просто призраки. Но что касается тех людей, которые умирают, будучи отлученными от церкви, то, надо полагать, они скованы наложенным на них отлучением и в случае воскрешения из гроба действительно выходит мертвое тело во плоти. В жизнеописании Либентия I, архиепископа Гамбургского и Бременского, который скончался 4 января 1013 года, а своей епархией руководил в период правления короля Свена Тодескега,[188] говорится, что этот архиепископ отлучил от церкви некоторое количество пиратов; один из них был затем убит и похоронен где-то на побережье Норвегии. Там по какой-то случайности, спустя почти пятьдесят лет его тело эксгумировали и нашли, его прекрасно сохранившимся, без всяких признаков разложения. Возникла жуткая паника, которая стала распространяться по всей округе; наконец нашли одного епископа, который понял, в чем дело, и произнес необходимую формулу освобождения от наказания, после чего труп рассыпался в прах. В одном из вариантов повествования утверждается, что тем самым прелатом был Алюред Винчестерский, но это вызывает большие сомнения. Рассказывают, что тела тех, кого насмерть поразила молния, часто не подвергаются процессу разложения; подобного мнения придерживается и автор ряда медицинских исследований Захиас. Амбруаз Парэ объясняет это тем, что трупы пораженных молнией оказываются как бы набальзамированными серой, которая и предохраняет их от гниения, действуя в данном случае подобно соли.

Мальва в своем труде "Турецкая Греция"[189] рассказывает, что во времена одного патриарха Константинополя, которого он именует Максим или Иммануил и относит его правление к концу XV века, турецкий султан пожелал узнать правду об убеждении, которого повсеместно и столь упорно придерживаются все греки, а именно — будто тело того, кто умер, будучи отлученным от церкви, сохраняется нетленным. Патриарх велел вскрыть могилу женщины, которая слыла любовницей одного из константинопольских архиепископов, и тело ее действительно оказалось неразложившимся. Тогда турецкие чиновники положили труп в гроб, опутали его цепями, прочно закупорили и опечатали личной султанской печатью. Патриарх вознес соответствующие молитвы, а затем торжественно произнес над гробом женщины формулу освобождения от наказания. Через три дня гроб вскрыли и обнаружили в нем лишь горстку праха.

На этот счет резонно высказался Кальмэ: "Не вижу здесь никакого чуда, ибо всем известно, что порой в гробнице или саркофаге находят совершенно не затронутые тлением тела, которые тут же рассыпаются в прах, если их выставить на свежий воздух". Этот ученый аббат весьма уместно добавляет: "Не понимаю, как в действительности мог архиепископ Константинопольский посмертно освободить от наказания человека, вероятно, нераскаявшегося и умершего отлученным".[190] В связи с этим сразу же приходят на ум знаменитые склепы церкви св. Мичена в Дублине, по каким-то причинам обладающие ужасным свойством: трупы там не разлагаются веками. Вот что говорит мистер X. Ф. Берри в своем предисловии (с. VI) к "Реестрам церкви св. Мичена" (Дублин, 1907): "Как известно, свойство склепов под церковью св. Мичена препятствовать разложению трупов просто потрясает. Гниение мертвых тел там странным образом задерживается. Последний автор, затрагивавший данную тему (Д. А. Чарт, "История Дублина"), в краткой заметке, посвященной этой церкви, рассказывает, что был, помимо всего прочего, поражен трогательным зрелищем — трупом ребенка, с пухлых запястьев которого все еще свисают вылинявшие траурные ленты". На его гробике стоит дата: 1679 год. Однако на руках и ногах ребенка до сих пор отчетливо видны ногти. Предполагают, что своими Противогнилостными свойствами эти склепы в значительной степени обязаны царящей в них исключительной сухости и тому, что в воздухе там почти нет пыли".

Все признают, что факторам, способствующим гниению человеческих трупов, могут сильно препятствовать многочисленные сложности: состав атмосферы, местоположение и различные случайные сопутствующие обстоятельства, в связи с чем эти законы до сих пор не до конца поняты; отсюда бесчисленные практические сложности — можно даже сказать, невозможность их систематического исследования. Доктора А. К. Тэйлор и Ф. Дж. Смит в своей книге "Судебная медицина",[191] которая повсеместно признана исключительно авторитетной, образцовой работой, рассуждают об этих явлениях очень просто и ясно, открыто признавая тот факт, что данный вопрос окутан атмосферой сомнений и неуверенности. "Воздействие окружающей среды, возможности, присущие микроорганизмам, жизнеспособность последних — все это в любой момент затрагивает столь огромное количество изменчивых и изменяющихся факторов, что на рациональной основе, опираясь на достоверные данные <…> становится совершенно невозможно объяснить наблюдаемые нами необыкновенные изменения в условиях гниения". Чуть позже те же самые авторитеты заявляют, что "порой бывает так, что один труп через шесть-восемь месяцев после погребения оказывается разложившимся в большей степени, чем другой, который похоронили полтора-два года назад".[192] Выдающийся американский специалист в области медицины, доктор X. П. Лумис сообщает: "Я видел трупы, на которых через два месяца после захоронения следы разложения заметны меньше, чем на тех мертвых телах, которые опустили в могилу лишь неделю назад".[193]

Греки, как мы уже могли убедиться на обстоятельных примерах, считали, что, если труп находят без признаков разложения, это говорит о том, что человек умер, когда над ним тяготело отлучение от церкви или какое-либо проклятие, или же он пребывал в каком-то несчастном состоянии, находился в длительном заключении либо проходил через какие-то тягостные испытания. Теперь надо рассмотреть другую сторону этого вопроса, диаметрально противоположную данным представлениям, а именно: те случаи, когда неподверженность трупа разложению свидетельствует о необыкновенной святости человека, когда эксгумируют останки какого-либо великого святого и они чудесным образом оказываются нетленными, и этим мощам поклоняются верующие. Вероятно, и по сей день не все могут осознать, каким торжественным и важным, каким долгим и скрупулезным является этот процесс исследования заслуг, предшествующий постановлениям церковного совета относительно формы религиозных почестей, которые следует воздавать усопшему, отличавшемуся при жизни выдающейся праведностью, — будь то рекомендуемое, необязательное поклонение, известное как беатификация, или же то совершенно обязательное поклонение, которое мы знаем как канонизацию, т. е. причисление к лику святых. Можно сказать, что к реальному анализу заслуг кандидата на причисление к лику святых приступают после определенного количества всеобъемлющих исследований, которые, при всей их строгости, являются предварительными и обычными; тогда начинается апостольский процесс, изучающий добродетели усопшего и чудеса, творимые им при жизни. Святой Фома определяет чудо как действие, не вписывающееся в рамки "порядка, установленного для всей сотворенной природы". Он поясняет это на следующем примере. Если человек подбрасывает в воздух камень, это действие никоим образом не является чудом, ибо хотя и выходит за рамки силы, естественным образом заключенной в камне, но осуществляется за счет естественной силы человека, и поэтому не выходит за рамки силы, заключенной в природе в целом. Помимо подлинных чудес, можно показывать — и кое-кто действительно это делает — различные чудесные феномены, многие из которых вызываются естественными силами, пока недостаточно изученными или совершенно неизвестными, или же галлюцинациями, а то и просто мошенничеством.

Поэтому сами по себе чудеса не служат проявлением святости, и Бенедикт XIV рассуждает об этом в своей масштабной работе "О канонизации рабов Божьих и канонизации блаженных", "Об изысканнейших чудесах, и о различии между чудесами истинными и ложными".[194] Тот же великий авторитет утверждает, что первое и решающее доказательство святости — это героические добродетели; "видения, пророчества и чудеса — это дела второстепенной значимости, и они абсолютно не принимаются во внимание, если не ожидается подтверждения героических добродетелей". В дальнейшем на этом решительно настаивает Скакх,[195] а Кастеллин[196] осторожно замечает: "Не всех праведников следует причислять к лику святых, но лишь тех, кто озаряет мир своими героическими добродетелями". Однако чудеса не стоит недооценивать; к сожалению, нередко обнаруживается тенденция впадать в это серьезное заблуждение. В работе Бенедикта XIV есть очень важная и авторитетная глава "Об обязательности чудес в случаях беатификации и канонизации", которую можно изучать с большой пользой и как руководство к действию. Здесь нет возможности подробно рассказывать о различных видах дел о канонизации, когда требуется наличие различного количества сотворенных чудес; достаточно сказать, что если добродетели или факт мученичества кандидата подтверждены свидетельствами очевидцев, то необходимо наличие двух чудес для беатификации и двух — для канонизации. Однако если доказательства добродетелей или мученичества основаны не на показаниях очевидцев, то для беатификации необходимо наличие четырех, а для канонизации — двух чудес.

Следует отметить, что все чудеса, которые требуются для канонизации, должны быть сотворены после беатификации и подтверждены показаниями очевидцев. В разряд чудес, факт сотворения которых должен быть установлен до того, как будет оглашен декрет о беатификации, иногда заносится сверхъестественное сохранение тела нетленным после смерти, и хотя подобное чудо исследуется самым тщательным образом, оно, тем не менее, считается высочайшим и исключительным признаком. Обычно при эксгумации тела человека, которого выдвинули кандидатом на причисление к лику святых, как правило, надеются на то, что тело окажется нетленным, однако это никоим образом не гарантировано. Так, в письме от 4 марта 1904 года, написанном из Рима, монсеньор Бенсон пишет: "Г-н… и я вчера отправились на эксгумацию тела Элизабеты Санны,[197] преставившейся тридцать пять лет назад в расцвете своей популярности в качестве святой. Надеялись увидеть нетленные мощи, однако ожидания не оправдались… Было весьма интересно лицезреть подлинные останки святой подвижницы, францисканское одеяние, в котором она была погребена как продолжательница дела святого Франциска, и думать, что, возможно, настанет день, и каждый из фрагментов ее останков будут почитать как священную реликвию[198]".

Надо всегда иметь в виду, что нетленность святых мощей — это изумительное чудо, и его ни в коей мере нельзя сравнивать с неподверженностью порче тел обычных покойников, которое иногда имеет место при условиях, еще недостаточно нами изученных. Уместно привести несколько примеров этого сверхъестественного явления. В достаточной степени связаны с ним и вполне заслуживают краткого рассмотрения те случаи, когда тела, одеяния и, вероятно, даже кельи великих святых и мистиков испускают сияние. Хотя определенно это явление не могло послужить основой закрепления в живописи традиции изображать нимбы или ореолы, но оно существенно повлияло на каноны живописи. Было бы большой ошибкой повторять вслед за Герардом Гитманном,[199] что все подобные символы навеяны естественными феноменами, научно изложенными в учебниках физики. Несмотря на то, что нимб стали использовать очень рано, и он встречается в памятниках древнегреческого и древнеримского искусства, античные образцы оказали весьма небольшое влияние — если вообще оказали — на раннехристианскую и средневековую живопись. Ибо, как справедливо замечает Дурандус, при изображении нимба, или ореола для обозначения святости и высокого достоинства ссылались именно на авторитет Библии, на конкретные пассажи из Священного Писания.[200] "Sic omnes sancti pinguntur coronati, quasi dicerunt. Filiae Hierusalem, venite et videte martyres cum coronis quibus coron-avit eas Dominus. Et in Libro Sapientiae: lusti accipient regnum decoris et diadema speciei de manu Domini. Corona autem huis-usmodi depingitur in forma scuti rotundi, quia sancti Dei protec-tione divina fruuntur unde cantant gratulabundi: Domine ut scuto bonae voluntatis tuae coronasti nos". (Ибо так всех святых изображают, в венце, как если бы они должны были сказать: "О daughters of Jerusalem, come ye and see the Martyrs with the crowns with wich their Lord crowned them. — О дщери Иерусалимские, придите и узрите мучеников в венцах, которыми увенчал их Господь".[201]) И в книге премудрости Соломона: праведники получат царство славы и венец красоты от руки Господа.[202] Теперь же такого рода венец изображают в виде круглого щита, ибо пользуются небесной защитой Бога, отчего и поют в совершеннейшем счастье: "О Господи, Ты увенчал нас щитом Твоего благоволения". Можно вспомнить, что папа Григорий Великий (около 600 года) позволил художникам изобразить его с квадратным нимбом вокруг головы, а Иоанн Дьякон сообщает, что это был знак живого человека, а не венец. Другие примеры подобных украшений перешли к нам по традиции из последующих веков; из этих примеров видно, что даже детей порой изображали с квадратным нимбом.

Здесь было бы неуместно пытаться проследить историю развития в живописи нимба, ореола и других таких символов, однако нельзя не признать, что во многом они были навеяны тем животворным сиянием, которое излучали тела мистиков и блаженных. Адельхаузенский доминиканский женский монастырь, основанный супругой Эгона II Урахского, графа Фрейбургского (1218–1236), играл важную роль в истории немецкого мистицизма и стал полем действия самых удивительных феноменов. Кристина Мехтильд Тушелин, монахиня этого монастыря, которая, говорят, лишь один раз за всю свою затворническую жизнь[203] в его стенах нарушила молчание, очень часто излучала такое сияние, что никто не мог на Нее глядеть, и сестрам порой приходилось просить ее покинуть место для хора, чтобы сияние это не отвлекало их от молитвенных песнопений.

Другой знаменитый доминиканец, св. Винсент Феррер, нередко бывал окружен облаком света, и неоднократно окружающим казалось, что брат Винсент действительно горит или что пламенем охвачена вся его келья, и монахи в панике бросались тушить пожар. К тому же временами его одежда и вправду слегка обгорала, хотя никакого огня в помещении не было.

Нечего и говорить, что иллюзию пожара, который якобы охватывает комнату или здание, наблюдали при весьма различных обстоятельствах, и вызывали эту иллюзию самые разные причины. Когда скандально известный доктор Джон Ди был ректором Манчестерского колледжа (эту должность он получил в 1595 году и ушел в отставку по состоянию здоровья в 1602 или в 1603 году), у окружающих постоянно вызывал подозрения необыкновенный (и, по слухам, нечестивый) характер его исследований, которыми мистер Ди, хотя ему перевалило за семьдесят лет, занимался ночи напролет, до самого рассвета. Как-то в полночь весь колледж был разбужен ярким пламенем: в жилище ректора бушевал сильнейший пожар, и языки огня охватили помещение со всех сторон. В считанные минуты собралась толпа; люди с ведрами воды бежали к месту пожара. И тут вдруг пламя само собой погасло, и почти сразу же из дома вышел доктор Ди. Он поблагодарил собравшихся за заботу и заверил их, что ему удалось собственными силами справиться с пожаром. Говорят, что на следующий день на здании не было видно никаких следов пожара. Это обстоятельство и тот факт, что Джон Ди столь таинственным образом погасил огонь, усугубили и без того мрачную репутацию, которой пользовался доктор среди горожан.

Нимбы или ореолы никоим образом не являются лишь художественными символами. Яркое сияние часто замечали вокруг головы св. Розы из Лимы, то же самое можно сказать о Томасе Ломбарде и брате-мирянине Барнабио из Пистойи. Аналогичные факты есть в биографии св. Равелло — епископа Феррарского, а также св. Афры, чье мученичество относится к периоду не позднее конца четвертого века. В "Оливетанских хрониках" говорится, что аскета-реформатора Бернардо Птолемеи часто окружало Яркое сияние. Такого рода феноменами отмечены жизнь Джованни-Баттисты Лануццы и монахини-клариссинки Антонии Флорентийской, скончавшейся в 1472 году. Нимб в форме звезды видели на челе Диего де Ланда, то же самое рассказывают о чудесной блаженной Чечилии Бальди из Болоньи. Всем должны быть близки описания св. Доминика, которые обычно приводила Чечилия Чезарини. Она любила рассказывать, что всегда, когда его не переполняла скорбь от сопереживания горю окружающих, святой был весел и счастлив, и на висках его переливался яркий свет, озарявший его улыбку. Лицо доминиканки св. Марии буквально горело ярким пламенем в момент, когда она принимала святое причастие. То же самое происходило с Идой Лувэнской, отмеченной стигматами цистерцианской монахиней из женского монастыря Вальроз, которая скончалась в 1300 году.

Можно привести немало более свежих примеров этого сверхъестественного сияния. Когда св. Альфонсо Лигуори проповедовал в соборе города Фоджа, во время праздника в честь Богоматери, лицо проповедника стало светиться, излучая просто ослепительное сияние. Той же — способностью обладал преподобный Антонио Кларет, скончавшийся 24 октября 1870 года. Когда он служил мессы в королевской часовне в Мадриде, его нередко окружал яркий золотистый ореол. Многие своими собственными глазами видели это чудо; королева Изабелла II клятвенно подтвердила этот факт и потребовала его письменно засвидетельствовать. Аналогичное явление наблюдали все прихожане, к которым преподобный Кларет обращался с проповедью с кафедры собора в городе Виши.[204]

Неудивительно, что наибольшей интенсивности подобное излучение достигает в момент смерти человека, когда обрываются последние узы, привязывавшие его к земле. Святой Хуан де ла Крус в свои последние мгновения был окружен таким ярким сиянием, что оно слепило всех присутствующих, и им приходилось отворачиваться. Когда уходила из жизни набожная вдова Джентиле Равеннская, казалось, вся ее комната озарена дивным светом. Аналогичный феномен наблюдался, когда умирал Диего Ортис; такое же явление зафиксировано в случае с Марией Виллани Неапольской (1584–1670) — доминиканской монахиней, написавшей столь глубокие труды по мистицизму, что мало кто мог бы сравниться с ней в этой области.

Можно привести великое множество других примеров, но мы ограничимся лишь несколькими случаями, когда лучезарность продолжалась и после того, как душа покинула тело. Так обстояло дело со смертью св. Альфриды, дочери Оффы — короля Мерсии. Тела св. Ювенция и св. Максима излучали свет такой силы, что всем присутствующим приходилось отводить взгляд. Говорят, нечто похожее происходило после смерти св. Уилфреда, прах которого лежит в церкви св. Петра в Рипоне, а также после кончины св. Кунигунды, которую похоронили в кафедральном соборе Бамберга.

О скончавшемся в 1229 году настоятеле премонстратского монастыря Ильфельд в Ганновере, блаженном Вальтере, нобертинская хроника сообщает, что, когда тело святого несли на похоронных носилках к гробнице, оно было окружено таким ярким сиянием, что монахи, шествовавшие в траурной процессии, провожая своего отца-настоятеля в последний путь, вынуждены были закрывать глаза. ("В. Walterus… Moriens cum ad sepulchram deferretur, tanta lux divinitus immissa defunct! corpus irradiavit, ut religiosi adsistentes earn vix ferre possent".) Об этом у одного древнего поэта есть следующие строки:

Corporis hos radios pia gens stupet, immemor ante
Illius aetherea cor rutilasse face.
Et quid-ni stupeat, solem dum mergitur undis,
Clarius extinctam spargere posse facem?
Ecce suae carnis WALTERUS lege solutus,
Ad tumultum moestis fratribus abripitur.
Non patitur virtus, indignaturque sepulcro
Claudiver, in cincres, non abitura leves:
Verurn oritur, radio circumfulgente Feretrum,
Ut soler Eois Lucifer ortus aquis.
О vir Sancte, tuis si lux hie tanta fuisti,
In coelo qualis quantaque Stella micas![205]

Неудивительно, что тела людей, отличавшихся при жизни столь великой праведностью и аскетизмом, подвержены такому необыкновенному феномену, как испускание света, и после смерти должны остаться нетленными. Связь между этими двумя фактами очевидна, и следует отметить, что зафиксированные случаи нетленности тела в агиографии относятся к разряду самых привычных обстоятельств. Из великого множества примеров придется ограничиться лишь несколькими. Стоит упомянуть случай со св. Эдуардом Исповедником, скончавшимся 5 января 1066 года. Когда его тело осматривали в 1102 году, оно сохранилось неразложившимся, руки и ноги легко сгибались в суставах, а саван был свежим и чистым. Через два года после канонизации (в 1161 году) тело святого, по-прежнему нетленное, переместили в великолепнейшую гробницу.

Когда останки св. Хью, епископа Линкольнского, умершего в 1200 году и похороненного в Линкольнском соборе, спустя восемь лет после первого погребения собрались перезахоронить в более роскошной усыпальнице, то тело святого оказалось совершенно нетронутым порчей. Пожалуй, один из самых замечательных примеров того, как останки святых людей сверхъестественным образом сохраняются, не подвергаясь разложению, — это мощи клариссинки св. Катарины Болонской, скончавшейся 9 марта 1463 года. Они выставлены для поклонения в небольшом, но крайне изящном святилище при женском монастыре Корпус Домини в Болонье. Замечательнее всего здесь то, что тело покойной не хранится под хрустальным или стеклянным колпаком, а просто усажено на богато украшенный стул посреди комнаты. Оно восседает на нем в роскошных парчовых одеяниях, усыпанных драгоценностями, с венцом на голове. Тело совершенно высохшее, но абсолютно не затронуто гниением. В кармелитском монастыре на Пьяцца Савонарола (Площадь Савонаролы) хранится тело св. Марии Маддалены де Пацци, преставившейся 25 мая 1607 года. Его эксгумировали в 1608 году в связи с крайней сыростью в месте захоронения и обнаружили, что оно прекрасно сохранилось и легко сгибается в суставах. Нетленность его официально засвидетельствовали в 1639 году, и еще раз — в 1663 году. Тело по-прежнему пребывает в целости и сохранности, покоясь в специальной изысканной раке из хрусталя и золота. В той же церкви хранятся нетленные мощи Марии Бартоломеа Баньези, доминиканки-подвижницы, смерть которой наступила во вторник после Духова дня 1557 года. Тело другого великого флорентинца, св. Антонине, восемь дней пролежавшее непогребенным, не подверглось гниению и сохранило гибкость в суставах. Этот епископ скончался 2 мая 1459 года. Когда в 1589 году проверяли его гроб, то увидели, что тело по-прежнему совершенно не разложилось.

Высоко в горах Умбрии, в Монтефалько, хранятся мощи августинки св. Клары — гордости древнего ордена августинцев, столь богатого почитаемыми именами, и одной из самых удивительных блаженных всех времен. Св. Клара родилась около 1275 года. Став настоятельницей женского монастыря в Монтефалько, она, казалось, больше времени проводила на небесах, чем на грешной земле. Наделенная даром прорицать и творить чудеса, она бывала погружена в экстазы и чудесные видения, которые длились целыми днями, а то и неделями. Св. Клара скончалась 17 августа 1308 года в три часа утра, и когда из тела усопшей извлекли сердце, то оно раскрылось и внутри него, прямо на плоти был запечатлен образ распятого Христа, а также изображения плети, тернового венца, столба, копья, трех гвоздей, губки и тростинки. Этим мощам поклоняются в Монтефалько и по сей день. И до сих пор тело св. Клары покоится там, сохраняясь совершенно нетленным. Отчетливо видны ее руки и лицо — крайне бледное, но прекрасное; на теле нет ни малейших следов разложения. Тело не бальзамировали, однако Лоренцо Тарди утверждает, что из всех святых мощей, почитаемых в Италии, именно тело св. Клары по-прежнему остается самым прекрасным и на нем за все минувшие годы так и не появилось ни пятнышка тлена.

Более того, когда вскрывали сердце этой святой, из него так и хлынула кровь, и ее аккуратно собрали в стеклянный сосуд. Хотя кровь, как обычно, свернулась, она навсегда сохранила ярко-алый цвет, будто только что пролилась. Через короткие промежутки времени свернувшаяся кровь снова переходит в жидкое состояние, из матовой становится светящейся и прозрачной и свободно растекается. Известны случаи, когда кровь св. Клары вскипала и пенилась. Есть многочисленные свидетельства о том, что подобное явление имело место в 1495, 1500, 1508, 1570, 1600 и 1618 годах.[206]

Имеются данные о том, что часто свежая кровь сочилась из руки св. Николы, мощи которого хранятся в Толентино, но из всех феноменов, связанных с кровью, самым чудесным, конечно же, является феномен св. Януария, покровителя Неаполя. В данном случае кровь святого, которую держат в двух фиалах, помещенных в серебряный ковчег, восемнадцать раз в году выставляет перед паствой священник, проводящий службу в соборе. На алтаре выставляют серебряный бюст, в котором хранится голова святого. Через определенные промежутки времени, иногда менее чем через две минуты, иногда (что гораздо реже) почти через час свернувшаяся кровяная масса становится темно-красной и жидкой; в некоторых случаях кровь кипит и пенится в колбе.[207] Наука, исчерпав все способы в попытках дать этому феномену хоть какое-то объяснение, признает факт чуда. Такое же превращение засохшей крови в жидкость имеет место и в случаях с мощами других людей выдающейся святости — например, с кровью св. Иоанна Крестителя, св. Стефана-первомученика, св. Патриции и особенно св. Панталеоне, чья кровь, хранящаяся в женском монастыре Возложения Венца в Мадриде, в Неаполе и в Равелло, становится жидкой в день праздника в честь этого святого, после чего вновь возвращается в состояние сгустившейся, засохшей субстанции. А в Балле делла Лукарина также хранящаяся там кровь св. Панталеоне, видимо, пребывает в жидком состоянии круглый год. Как и следовало ожидать, скептики — как за пределами церкви, так, увы, и в самих церковных кругах — все время пытались найти этому хоть какое-то научное объяснение, но их усилия не увенчались успехом. Один рационалистически настроенный автор "весьма склонен считать, что кровь упомянутых святых, хранящаяся в виде отдельных реликвий, может всегда становиться жидкой, если ее достаточно долго продержать на свету и на свежем воздухе". Ложность этой идеи легко доказуема. Этот чудак осмелился заявить: "Предположим, что вдруг случайно открыли какое-то вещество или смесь, которые отвердевают, если их запереть в темном месте, но, будучи выставлены на дневной свет и в тепло, более или менее быстро переходят в жидкое состояние. Тогда будет легко понять, почему развелось столько реликвий такого рода — явление, несомненно имевшее место в конце шестнадцатого века". Весьма поучительно ознакомиться с данными цитатами, чтобы представить себе, какие бредовые гипотезы строят люди, к каким уловкам они прибегают, чтобы только отделаться от очевидных фактов.

20 мая 1444 года в итальянском городке Аквила, что в области Абруцци, скончался знаменитый миссионер и реформатор св. Бернардино Сиенский. Был канун праздника вознесения, и на хорах монахи уже пели антифон к магнификату Pater, manifestavi nomen tuum hominibus… ad Те venio, alleluja. Усопшего держали в церкви в течение двадцати шести дней после смерти, и весьма примечательно, что на двадцать пятый день в теле покойного открылось обильное кровотечение. Жители Сиены, родного города Бернардино, просили вернуть им это великое сокровище, однако городские власти Аквилы отказались удовлетворить их просьбу, и после пышной погребальной церемонии тело усопшего стало покоиться в монастырской церкви. Шесть лет спустя, 24 мая 1450 года, его канонизировал папа Николай V. 17 мая 1472 года тело св. Бернардино, по-прежнему без единого пятнышка тления, было перенесено в новую церковь францисканцев, специально воздвигнутую для того, чтобы принять его святые мощи, которые здесь поместили в роскошный ковчег, подаренный королем Франции Людовиком XI. Когда в 1703 году эта церковь была полностью разрушена землетрясением, на ее месте построили новую церковь, где мощам св. Бернардино поклоняются и по сей день. В XVII веке тело святого еще оставалось нетленным.

Что касается посмертного кровотечения, то подобный феномен наблюдался ранее и продолжается до сих пор в случае с мощами св. Никколо Толентинского, скончавшегося 10 сентября 1306 года и похороненного в базилике своего родного города. Спустя двести лет после его смерти несколько человек, которые заранее спрятались в храме, ночью попытались отрезать от тела руку и унести с собой как реликвию. Как только они приступили к операции и сделали на руке глубокий надрез, из раны тотчас же потекла кровь — свободно, словно из тела живого человека.

Первый патриарх Венеции св. Лоренцо Джустиниани ушел из жизни 1 января 1455 года, и поклониться его останкам приходило такое количество народа, что тело его более двух месяцев продержали в открытом гробу в церкви Сан Пьетро ди Кастелло (ранее именовавшейся церковью святых Серджо и Бакко). Хотя тело Лоренцо Джулиани не бальзамировали, лицо святого по-прежнему выглядело свежим и румяным, как и при жизни. Когда эксгумировали тело францисканца св. Иоанна Капистрана, умершего 23 октября 1456 года, оказалось, что оно совершенно не подверглось гниению. Тело св. Риты Кашийской до сих пор остается нетленным в монастырской усыпальнице. Тело св. Дидако, брата-мирянина в общине миноритов, который скончался в городе Алькала 12 ноября 1463 года, эксгумировали на пятый день после смерти и держали на поверхности в течение полугода; все это время оно не разлагалось и сохраняло гибкость в суставах; в 1562 году на нем еще не было ни пятнышка тлена. Не далее как в 1867 году обнаружили, что совершенно не разложилось тело основательницы ордена урсулинок св. Анджелы Меричи, скончавшейся в Брешии 27 января 1540 года.

Здесь будет уместно упомянуть, что русская православная церковь включила в свои святцы большое количество епископов, монахов и святых отшельников, чьи тела оказывались неразложившимися спустя значительное время после похорон. Хотя нетленность тела усопшего не рассматривали в то время в качестве непременного условия для канонизации, это явление, во всяком случае, считали доказательством исключительной святости человека. В Киеве есть (или было) знаменитое святилище с мощами семидесяти трех почтенных монахов. Люди, посещавшие это святилище, утверждают, что эти мощи не разлагаются, хотя потемнели и высохли, как мумии. На них богатые одеяния, и для всеобщего поклонения эти тела выставлены в открытых гробах. Хассерт рассказывает о полностью сохранившемся, хотя и сильно высохшем теле св. Василия Острожского.[208] Шварц видел в Черногории, в городе Цетинье, тело патриарха св. Петра I — владыки, скончавшегося в 1830 году.[209] Шварц называет его "Этот тощий труп, твердый, как камень".[210] Следует отметить, что все эти тела всегда описываются, как высохшие, тощие и уменьшившиеся в размерах, но никоим образом не сохранившие свежесть и естественный, живой цвет лица, что нередко отличает святых католической церкви.

Вероятно, мало какое из контрастных сравнений окажется более впечатляющим, чем с телом св. Катарины Генуэзской. Когда несколько лет назад я заглянул в часовню основанного ею приюта, чтобы самому почтить мощи св. Катарины, было такое впечатление, что святая просто прилегла отдохнуть в гробнице, что она вот-вот откроет глаза и нежно улыбнется почитателям, которые коленопреклоненно обращаются к ней со смиренной мольбой.

Необыкновенный феномен, связанный с телом св. Тересы де Хесус, скончавшейся в Испании в Альба де Тормес 4 октября 1582 года, столь широко известен и его так часто и подробно описывали, что нужно лишь вскользь упомянуть о нем. Монахини, опасаясь, что столь драгоценное сокровище у них отберут, поспешили похоронить усопшую сразу же после смерти. На крышку гроба навалили груду кирпичей, камней и известкового раствора. Много дней после этого монахини слышали странный стук, доносившийся словно из самой могилы. Оттуда же долетал таинственный аромат, который отличался не только по силе, но и по качеству, напоминая то лилии, то розы, то фиалки, то жасмин. Сестры бранили себя за то, что не устроили для своей матери-настоятельницы более достойных похорон. В конце концов тело св. Тересы решили тайно эксгумировать. Это произошло 4 июля 1583 года. Выяснилось, что крышка гроба сломалась под тяжестью наваленных на нее камней, что доски обветшали и прогнили. Одеяния святой перепачкались, пропахли землей и сыростью, однако тело осталось целым и невредимым, как и в тот день, когда его предали земле. Монахини сняли с покойной разваливающуюся одежду, обмыли тело, предварительно соскоблив землю ножами и отметив, что соскобленная земля источает те же ароматы, что переполняют могилу. Более того, и земля, и саван были пропитаны каким-то благоухающим маслом, которое проступало сквозь поры тела. Йипс, описавший это в 1614 году, когда святую беатифицировали, обращает особое внимание на истечение этих благовоний. Позже, когда тело святой снова обследовали, обнаружилось, что саван из белого полотка, которым обернули покойницу, пахнет тем же самым душистым веществом. Благодаря этому феномену св. Тересу отнесли к разряду тех святых, которых официально именуют мироблитами — источающими благовония и из тел которых после смерти истекает бальзам и ароматические вещества. Самым знаменитым среди них, вероятно, является св. Никколо Мирский, чье тело покоится в городе Бари. Можно привести еще и такие имена, как св. Виллиброрд, апостол Голландии; св. Виталиан, св. Люттард, св. Вальбруга, св. Роза из Витербо, блаженная Матия де Надзареи — клариссинка из Мателики; св. Ядвига Польская; св. Евстохий; доминиканская монахиня св. Аньезе из Монтепульчано; св. Мария Маддалена де Пацци и блаженная кармелитка Маргарита ван Фалькениссен — основательница женского монастыря Ойрсхот в Брабанте.

Подобная неподверженность тела разложению и послужила непосредственной причиной первых шагов, предпринятых с целью беатификации и канонизации Тересы де Хесус. До того, как ее тело успели перезахоронить, архиепископ отец Херонимо де ла Мадре де Дьос, более известный как Грасиан, отрезал кисть ее левой руки и увез в запертой шкатулке в город Авила, и тогда из раны на руке покойной хлынула кровь. Спустя два года общее собрание кармелитов и кармелиток постановило, что тело Тересы де Хесус следует перевезти в женский монастырь Авилы, который, находясь в ее родном городе и будучи ее первым духовным пристанищем, в наибольшей степени вправе претендовать на обладание ее мощами. Однако из жалости к монахиням Альбы отцы-кармелиты решили, что перевозку останков надо осуществить тайно. Согласно этому решению, 24 ноября 1585 года в девять часов вечера, когда сестры готовились на хорах к заутрене, должностные лица, наделенные соответствующими полномочиями, во исполнение данных им предписаний эксгумировали тело. Дабы облегчить скорбь обитательниц монастыря, было решено ампутировать левую руку покойной, с тем чтобы монахини смогли оставить у себя хотя бы часть тела настоятельницы. Фрай[211] Грегорьо де Насьянсено, которому поручили эту операцию, достал острый нож и отделил от тела Тересы де Хесус левую руку.

Впоследствии фрай де Насьянсено признавался фраю Рибере, что это была самая тяжкая жертва, на которую его подвигнул Господь. Присутствующие отмечали, что кость была такой прочной, а плоть такой мягкой и цвет тела — таким естественным, словно святая была жива. Драгоценные останки доставили в город Авила, в женский монастырь Сан-Хосе и письменно зафиксировали факт нетленности тела: казалось, из гроба извлекают не мертвую, а спящую. Рибера оставил подробное описание останков, которые он тщательно обследовал, и отчет его столь интересен, что будет уместно процитировать его полностью. Вот это описание:

"К величайшей радости своей, я лицезрел эти святые мощи 25 марта 1585 года, и, тщательно их обследовав, я по собственной воле составил об этом отчет, который здесь и привожу. Я могу подробнейшим образом описать тело покойной. Оно прямое, не скрюченное, хотя и слегка сутулое, как обычно бывает со старыми людьми, поэтому хорошо заметно, что у этой женщины была прекрасная фигура. Если приподнять покойницу и отвести назад ее руку, чтобы на нее можно было опираться, туловище будет оставаться в вертикальном положении, и тогда мать Тересу можно одевать и раздевать, как живую. Все ее тело сохраняет естественный цвет, хотя кое-где оно немного бледнее. Лицо же выглядит темнее, так как его скрывала вуаль, и оно успело впитать в себя изрядное количество пыли; ему пришлось хуже, чем прочим частям тела, однако оно полностью уцелело, так что даже кончик носа не получил никаких повреждений. На голове такие же густые волосы, как и в момент похорон. Глаза высохли, влага из них испарилась, но, в остальном, все сохранилось, как было. Уцелели даже волоски, растущие из родинок на лице. Челюсти слегка сжаты, так что рот не открывается. Плечи выглядят особенно полными. То место, где от тела покойницы отрезали руку, остается влажным; если провести по нему ладонью, на ней остается влага, которая пахнет так же, как и все тело. Исключительно красива форма кисти уцелевшей руки. Кисть приподнята словно в благословляющем жесте, хотя на ней и нет пальцев. Они скверно поступили, отняв их, ибо рука, которая творила столь великие дела и которую Бог сохранил целой, в таком виде должна и оставаться. Ступни ног — очень красивой формы. Короче говоря, плоть прекрасно сохранилась на всем теле. От тела исходит такое же благоухание, что и от руки, только еще большей силы. Столь великим утешением было для меня лицезреть это скрытое сокровище, что я не мог наглядеться, и, думаю, это был самый прекрасный день в моей жизни. Лишь одно меня тревожит: как бы однажды это сокровище не отняли — по требованию каких-либо важных персон или по назойливым просьбам тех или иных монастырей, ибо этого нельзя допускать ни в коем случае, но следует оставить все так, как распорядился Господь Бог — как свидетельство Его величия и самой непорочной чистоты, самой удивительной святости матери Тересы де Хесус. На мой взгляд, и тот, кто алчет заполучить это сокровище, и тот, кто его готов подарить другим, поступают отнюдь не так, как подобает ее верным детям".

Несколько более подробно остановившись на этом знаменитом случае, мы можем вскользь упомянуть еще четыре-пять примеров, предварительно отметив, что они выбраны наугад из огромного числа подобных случаев, и не потому, что представляют собой неповторимые, из ряда вон выходящие феномены, к которым не так-то просто подобрать параллели из других свидетельств — вовсе нет. С другой стороны, они столь же незабываемы, как и в случае со св. Тересой. Например, св. Паскаль Байлон, скончавшийся в городе Вилья-Реаль 15 мая 1592 года. Хотя его тело покрывал слой извести, спустя девять месяцев оно оказалось совершенно неразложившимся и неповрежденным, и в 1611 году опытные врачи заявили, что тело сохраняется каким-то сверхъестественным образом. Когда через восемь месяцев после похорон эксгумировали тело св. Филиппе Нери, ушедшего из жизни 25 мая 1595 года, выяснилось, что оно абсолютно не подверглось гниению. Тело осматривали в 1599, 1602 и 1639 годах, и оно по-прежнему оставалось нетленным. Любопытные феномены, связанные с кровотечением, наблюдались в случаях с двумя святыми, преставившимися в 1608 году: Франческо Караччоло, умершим 4 июня в Аньоне (область Абруцци), и Андреа Авеллино, 10 ноября скончавшимся от апоплексического удара в Неаполе. Тело св. Франческо сохранило гибкость в суставах, а когда на нем сделали надрез, то из ранки полилась кровь. Тело св. Андреа обнаружили полностью сохранившимся больше чем через год после погребения. Некоторое количество крови, вытекшей из его тела, собрали в стеклянный сосуд, и она не свернулась: постоянные наблюдения показали, что кровь эта по-прежнему остается в жидком состоянии. Св. Камилло де Леллис умер в Риме 14 июля 1614 года; тело его осталось мягким и гибким. Высоко в умбрийских горах, в городе Читта ди Кастелло, расположился женский монастырь. Там покоится совершенно не тронутое разложением тело капуцинки св. Вероники Джулиани, которая скончалась 9 июля 1727 года. Кажется, что монахиня не мертва, а просто спит.

Этот список можно и далее продолжать без всякого труда и кропотливых изысканий, однако он, вне всяких сомнений, и так уже достаточно полон. Я счел нужным более подробно остановиться на теме нетленности тел святых, и хотя, разумеется, этот феномен сам по себе не следует рассматривать в качестве доказательства святости, подобную сохранность тела человека, который прожил жизнь, исполненную героических добродетелей, и выдающаяся святость которого официально признана религиозными авторитетами, можно воспринимать как чудо, т. е. как сверхъестественное явление. Однако уже неоднократно обращалось внимание на тот факт, что существуют пародии на такого рода феномены и что неподверженность тела разложению может быть не только признаком святости, но и неотъемлемой чертой явления, которое святости прямо противоположно, — демонизма вампиров. Уже высказывалась мысль о том, что вампиризм может возникать тогда, когда трупы совершенно невинных людей оживляются демонами, однако это представляется весьма сомнительным. Скорее всего, подобным образом темные силы способны захватывать и бесконечно долго сохранять тела только тех людей, которые при жизни отличались необыкновенными зверствами. Кроме того, очень часто вампир — это труп, оживленный собственной душой человека, душой, которая стремится продлить существование тела после смерти, охотясь на окружающих и питаясь их жизненной энергией, т. е. поглощая их кровь, ибо кровь — это источник жизни.

Доктор Т. Клэй Шоу в своем исследовании ("Очевидные мотивы убийства")[212] представил весьма ценное, заставляющее задуматься описание естественного очарования крови, которое может быть и отталкивающим, и привлекательным. Поскольку, как проницательно заметил доктор Хэвлок Эллис, "едва ли найдется какой-либо естественный объект, оказывающий столь же глубокое возбуждающее воздействие, как кровь",[213] легко понять, насколько тесно связана кровь с сексуальными проявлениями и каким отчетливо эротичным и возбуждающим почти неизбежно оказывается зрелище крови и даже просто мысль о ней. Кажется, это Плюмредер в 1830 году впервые серьезно обратил внимание на связь между сексуальными эмоциями и кровью. Сладострастные ощущения, вызываемые кровью, и служат причиной возникновения жажды крови — жажды, которую доктор Шоу называет гемотимией. Зафиксировано огромное число случаев, когда нормальным людям во время половых сношений доставляют удовольствие мысли о крови, хотя, вероятно, если бы действительно потекла кровь, то эти люди испытали бы отвращение. И все же "обычно, если зачарованность кровью вообще присутствует как элемент сексуального возбуждения, то такая зачарованность остается более или менее скрытой — либо из-за того, что она слаба, либо из-за того, что неимоверно сильны блоки, мешающие ее проявлению".

Кровь — это сущность жизни. Не обязательно высасывать кровь на самом деле, в прямом смысле слова. Есть вампиры, способные осознанно или бессознательно поддерживать свою жизнь, подпитывать свой организм, отнимая жизненные силы у других людей. Таких вампиров можно назвать духовными или энергетическими вампирами, либо, как их еще окрестили, "энергетическими губками". Подобная разновидность вампиров отнюдь не редкость. Чувствительные люди, побывав в их компании, нередко жалуются на усталость и подавленное настроение. Лоренс Олифант в своей работе "Научная религия" заявляет: "Многие люди устроены так, что, сами того не подозревая, обладают необыкновенной способностью вытягивать жизненную энергию из ближних — тех, кто органически не способен ее удерживать". Как утверждает Бридере, молодых животных не следует держать вместе со старыми особями. Врачи запрещают укладывать младенцев спать рядом со стариками. Вспомним, что, когда царь Давид состарился и стал немощен, ему помогали восстанавливать силы, велев молодой девушке дарить царю интимнейшие ласки, хотя на половой акт он уже был неспособен. "Когда царь Давид состарился, вошел в преклонные лета, то покрывали его одеждами, но не мог он согреться. И сказали ему слуги его: пусть поищут для господина нашего царя молодую девицу, чтоб она предстояла царю, и ходила за ним, и лежала с ним, — и будет тепло господину нашему царю. И искали красивой девицы во всех пределах Израильских, и нашли Ависагу Суна-митянку, и привели ее к царю. Девица была очень красива, и ходила она за царем и прислуживала ему; но царь не познал ее". Третья книга царств, I, 1–4. Жизненная энергия молодой и красивой девушки помогала восстанавливать силы престарелого монарха, который таким образом подпитывался свежестью и юностью девушки, хотя и не мог совокупляться.

В статье, посвященной вампирам (Borderland, том Щ, № 3, июль 1896 г., с. 353–354), доктор Франц Хартманн упоминает "энергетических губок", или духовных вампиров. Он заявляет: "Они бессознательно выступают вампирами по отношению к любому чувствительному человеку, с которым вступают в контакт, инстинктивно выискивают таких людей, приглашают их к себе в дом и стараются продержать их там как можно дольше. Я знал одну старую даму — энергетическую вампиршу, которая таким образом подрывала здоровье молодых, крепких служанок, которых она нанимала к себе на службу и заставляла спать в ее комнате. Все они при поступлении на работу отличались прекрасным здоровьем, но вскоре начинали чахнуть и увядать, и им приходилось увольняться с этой работы".

Можно сказать, что вампиризм в той или иной степени наложил свой отпечаток почти на всю живую природу. Точно так же, как паразиты есть среди людей, встречаются и растения-паразиты. Тут нам следует вспомнить о животных, получивших свое название благодаря повадкам, которые аналогичны поведению славянских вампиров, — о летучих мышах-вампирах. В рассказах путешественников об этих летучих мышах имелось немало преувеличений; многие наблюдения первых исследователей были, видимо, попросту неверны в деталях. В Британской энциклопедии[214] говорится, что существует лишь два известных вида кровососущих летучих мышей: Desmodus rufus и Diphylla ecaudata. Они обитают в тропических и отчасти в субтропических областях Нового Света, и ареал данных видов ограничен Южной и Центральной Америкой. То, что эти кровососы нападают на спящих людей и скот, отмечается даже у самых ранних авторов. Так, Петр Мученик (Ангьера), который писал свои работы вскоре после покорения Южной Америки, рассказывал, что на перешейке Дарьен есть летучие мыши, которые сосут кровь у спящих жертв — людей и крупного рогатого скота, причем высасывают ее столько, что это нередко приводит их жертвы к смерти. В XVIII веке Кондамин отмечал, что в Эквадоре, в районе Борха, да и в других районах эти летучие мыши полностью уничтожили скот, завезенный туда миссионерами. Сэр Роберт Шомберг рассказывает, что в Викки, на реке Берлис, из-за постоянных налетов этих кровососов не удалось сохранить ни одной курицы, ни одного петуха: летучие мыши высасывали кровь из их гребней, которые становились белыми от потери крови.

О существовании летучих вампиров европейцам было известно давно, однако долгое время не удавалось определить, к каким видам принадлежат эти твари. В прошлом исследователи ошибочно считали подлинными вампирами некоторые виды летучих мышей, на самом деле питающихся фруктами, — в первую очередь Vampyrus spectrum, крупную летучую мышь отталкивающей, устрашающей наружности. Один из кровососущих видов удалось, в конце концов, установить Чарльзу Дарвину, хотя, по его словам, в Англии к этому факту в целом отнеслись с большим подозрением. Дарвин пишет: "Мы тогда как раз стали располагаться лагерем близ города Кокимбо в Чили, когда мой слуга, заметив, что одна из лошадей проявляет норов, пошел посмотреть, в чем дело. Решив, что сможет что-то обнаружить, он внезапно опустил руку на холку животного и схватил вампира" ("Кругосветное путешествие натуралиста").

Летучих мышей издавна подозревали в вампиризме

Путешественники рассказывают, что раны, наносимые этими летучими мышами, того же типа, что и порезы при бритье острой бритвой. Таким образом снимается часть кожи, обнажается большое количество вскрытых капиллярных сосудов и обеспечивается постоянное кровотечение. Из раны кровь по крайне тонкому пищеводу поступает в похожий на кишку желудок летучей мыши, откуда, видимо, постепенно распределяется по всему организму в процессе медленного пищеварения, пока насытившееся животное спит или пребывает в состоянии оцепенения, вися под сводом своей пещеры либо в дупле дерева.

Это в точности поведение нашего вампира, который острыми белыми клыками вгрызается в шею своей добычи и жадно высасывает кровь из раны, пока, насытившись и раздувшись, как огромная человекоподобная пиявка, не отвалится и не удалится на отдых в свою могилу, где погрузится в томную летаргию до поры, пока ему снова не понадобится удовлетворить жажду, припав к горлу очередной молодой и свежей жертвы.

Примечания:

1

"Идите от Меня, проклятые, в огнь вечный, уготованный диаволу и am лам его". (Матф., XXVI, 41).

2

См. Sinistrari, "De Daemonialitate";,XXIV (Синистрари, "О демонизме английский перевод осуществлен пишущим эти строки: «Demoniality», Fortu Press, 1927, pp. 11–12) — то место, где говорится о совокуплении ведьм с демоном, присваивающим человеческое тело.

13

Преподобный Генри Кэллэуэй, "Религиозная система народа зулу", Наталь, Спрингвейл и т. д. Часть II, 1868–1870, часть II, с. 144–146.

14

Нильское племя динка, обитающее в долине Белого Нила, считает эту великую сущность, Денгдита, своим предком и, соответственно, приносит ему жертвы в воздвигнутых в его честь святилищах.

15

"Баганда", Лондон, 1911, с. 271.

16

А. Кропф, "Религиозные воззрения кафров". Заседания берлинского общества антропологии, этнографии и первобытной истории, 1888, с. 46.

17

P. X. Haccay, "Фетишизм в Западной Африке", Лондон, 1904.

18

Отец Ги, "Непи, или колдуны". Католические миссии, XXXVI, 1904, с. 370. А также М. И. Эрдвег, "Жители острова Тумлео, Берлинхафен, Германская Новая Гвинея". Сообщения антропологического общества в Вене, XXXII1902, с. 287.

19

Профессор И. И. М. де Гроот, "Религиозная система Китая", Лейден, 1882.

20

И. Вельхаузен, "Остатки арабского язычества", Берлин, 1887.

21

Сервий ссылается на «Энеиду» (V, 77–79):

136

Апокалипсис ("Откровение святого Иоанна Богослова", XXI, 8): "Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая". И еще (XXII, 15): "А вне — псы и чародеи, и любодеи, и убийцы, и идолослужители, и всякий любящий и делающий неправду".

137

«Обитель душ», London, pp. 113–118.

138

Верховный орган пресвитерианской церкви.

139

«Шотландское Историческое общество», XXV, p. 348.

140

X. Ф. Гент, «Чудовищная и трагическая история привлечения к суду… шести ведьм в Мэйдстоуне…», 1652, с. 7.

141

«Полное и правдивое изложение судебного разбирательства по делу Энн Фостер, ее осуждения и казни», 1674, р. 8.

142

Илиада Гомера, «Rendered into English Blank Verse. By Edward Earl of Derby». John Murray, 1864. Vol. II, Book XXIII, LL. 82— 119 (Русский перевод Н. Гнедича.).

143

«Хоэфоры», 429–433.

144

Можно сравнить это место в трагедии Софокла с соответствующим пассажем в «Антигоне» Альфьери: Ax, Гемон, я чувствую все это: И всю ту страсть, с которой я тебя любила, И всю ту боль, что теперь тебе оставляю.

145

Павсаний, IX, 32. 6.

146

Элиан.

147

Барон Корво, «Хроники дома Борджиа», с. 283.

148

Евангелие от Иоанна, IX, 22.

149

Евангелие от Иоанна, XI, 42.

150

Евангелие от Иоанна, XVI, 2, и Евангелие от Луки, VI, 22.

151

Евангелие от Матфея, XVIII, 16–18.

152

Theodere Balsamon, I, 27 and 569; apud Migne.

153

Jacques Goar.

154

C, XIII.

155

Balsamon, 1,64–65 and 437.

156

Cambridge, 1619.

157

Op. cit.,XV.

158

"Оглашенных", т. е. готовящихся к принятию христианства.

159

При Юстиниане Феодор Аскид и Домициан Цезарейский отказались осудить Оригена. Вопрос о том, подвергались ли анафеме Ориген и оригенизм, до сих пор остается открытым. Мнения авторитетов по этому поводу расходятся, и современные исследователи колеблются; не решаясь вынести окончательное решение. Большинство склоняется к тому, что Ориген не был осужден, по крайней мере, не похоже на то, чтобы папы римские Вигилий, Пелагий I, Пелагий II и св. Григорий Великий признавали факт подобного осуждения.

160

Правил в 535–536 годах.

161

«Диалоги», книга II, с, XXIII.

162

Священный Устав, особенно пункты VI–VII.

163

Этот сюжет запечатлел Лучо Массари, ученик Лодовико Караччи, на фреске в женском бенедиктинском монастыре Сан-Микеле-ин-Боско в Болонье. К сожалению, фреска не сохранилась, однако кое-какое впечатление о ней можно получить по дошедшим до нас гравюрам с нее.

164

«De Sancta Virginitate», XIV.

165

«Диалоги», книга II, с, XXIV.

166

Родился в 339 или 340 году, умер между 394 и 403 годами.

167

Константинопольский собор состоялся при Юстиниане II; обычно его называют Трулльским собором. Греческая православная церковь считает этот Собор вселенским, но его не признает западная католическая церковь. Св. Бэда («De sexta mundi aetate») даже называет его нечестивым синодом, а Павел Дьякон (Hist. Lang., VI, p. 11) — сумасбродным собранием. То же касается и Третьего Карфагенского собора.

168

Культ св. Отмара стал распространяться почти сразу же после его смерти.

169

Изо, монах из монастыря св. Галла, написал труд «De Miraculis S. Othmari, libri duo», который приводится в издании «Migni Patres Latini», 779–796, а также в «Monumenta Germaniae Historiae Scriptorum», II, 47–54.

170

Издание «Historia Translationis Sancti Cuthberti», отпечатанное у Болландистов и у Стивенсона (Английское Историческое общество, 1838), было вытеснено более полным текстом, вышедшим в «Rolls Series» и в «Surtees Society», LI, 47–54.

171

IV, xli.

172

1585–1644.

173

Эти комментарии появляются также в издании работ св. Григория 1705 года. Муратори («De rebus liturgicis», VI) высоко оценивает комментарии дона Менара.

174

Умер в 1058 году. См. Will, «Aeta et Scripta quae de controversiis ecclesiae graecae et latinae saeculo XI commpositta extant», Leipzig, 1861; а также Adrian Fortescue, «The Orthodox Eastern Church» (Адриан Фортескью, «Восточная Православная Церковь»), London, 1907.

175

Шмидт («Das Volksleben der Neugriechen») полагает, что в местном диалекте это слово может выступать и в другой форме.

176

Протодикос пишет (1860), что в некоторых районах Малой Азии этот обычай был связан с Хароном; в том же году Скорделис заявляет, что до самого недавнего времени во Фракии в районе Стенимахос в рот покойнику клали монету для Харона. Подобный обычай был распространен даже в Англии и в некоторых районах страны наблюдался в значительно более позднее время, чем можно было предположить. Один из моих друзей показывал мне серебряную монету эпохи королевы Анны, которую положили в рот его умершей прабабушке и вытащили лишь перед тем, как заколачивать гроб.

177

Menaion (от греч. «месяц») — название каждой отдельной книги богослужений, которые принято называть Menaia — «минеи». Первое издание осуществили Андреа и Джакобо Спинелли в Венеции в 1528–1596 годах; переиздание происходило на протяжении 1596–1607 годов. Последние издания на греческом языке вышли в свет в Венеции в 1873 году (православный ритуал) и в 1888 году — в Риме (униатский ритуал).

178

Обет оседлости, «stabilitas loci», который обязывает монаха жить в конкретном монастыре, в котором он дал этот обет. На принесении подобного обета настаивал св. Бенедикт, который весьма существенно изменил существовавшую практику и положил конец засилью «сарабаитов» и «гировагов» (Saraabaites et Gyrovagi) — тех, кто не способен удержаться на одном месте; на таких людей святейший патриарх яростно обрушивается в первой главе Устава.

179

«Compendium Theologiae Moralis». Sabetti — Barrett. Editio Viccisima Quinta. Pustet, 1916, p. 984.

180

Sub die 26 Mai.

181

Первое издание, 1746.

182

Ремирмон — монастырь, разделенный на женскую и мужскую секции, которые жили по уставу, разработанному св. Бенедиктом, основали в 620 году св. Романик и Амат. Монастырь стал приоратом, где действовали официальные каноны св. Бенедикта, который в 1623 году даровал его бенедиктинцам конгрегации св. Ванна. Обе секции монастыря были запрещены и закрыты в период Великой Французской революции. См. «Gallia Christiana» («Галлия христианская»), Paris, 1785, XIII, 1416, а также Guinot, «Etude historique sur 1'abbaye de Remiremont» (Гино, «Исторический этюд об аббатстве Ремирмон»), Epinal, 1886.

183

Местом паломничества был собор Нотр-Дам-дю-Трезор, одно из самых знаменитых святилищ епархии Сент-Дье (св. Деодат).

184

Он получил посвящение в 1027 году и взошел на папский престол 12 февраля 1049 года.

185

Аббатство Фарфа расположено примерно в двадцати шести милях от Рима. Говорят, что во времена императора Юлиана, или же Грациана Цезаря, живший в Сирии св. Лаврентий основал там церковь, посвятив ее богородице. Археологические изыскания 1888 года показали, что первый монастырь (впоследствии опустошенный вандалами около 457 года), был построен на месте языческого храма. Главным основателем Фарфы был Фома Маврикумский. Ранее он три года провел в Иерусалиме в качестве простого паломника; однажды во время молитвы перед Гробом Господним ему явилась Богородица и велела ему вернуться в Италию и заняться восстановлением Фарфы. Помогать ему в этом благом деянии было поручено Фароальду, герцогу Сполето. С 1842 года кардинал Сабинский — епископ пригородного района — носит также титул аббата Фарфского.

186

Останкам св. Мартина поклонялись в базилике города Тур. Это святилище было известно как место паломничества до 1562 года, когда его атаковали и разрушили орды протестантов, осквернив раку и святые мощи — предмет их особой ненависти. Церковь была восстановлена, однако вновь подверглась разрушению в эпоху Великой Французской революции. За последние годы на этом месте была возведена новая базилика — к сожалению, гораздо более скромных размеров; там ежегодно 11 ноября со всей пышностью и при большом стечении народа проводится торжественная церемония поклонения мощам св. Мартина.

187

Ламберт Херсфельдский, apud Monumenta Germnicae Historicae Scriptorum, V, 168.

188

960—1014.

189

Lib. I, PP. 26–27.

190

Calmet, op. cit., vol. II, c. XXX, p. 125.

191

Vol. I, p. 282, ed. 1920.

192

Op. cit., p. 295.

193

Виттхаус и Беккер, «Судебная медицина», Vol. I, p. 446.

194

Romas, MDCCXC, vol. VII, pp. 51–68.

195

«De notis et signis Sanctitatis», c. IV, 2.

196

«De certitudinis gloriae Sanctorum», in app. ad c. IV.

197

Беатификации этой великой служительницы Господа с уверенностью ожидают в ближайшем будущем.

198

К. К. Мартиндэйл С. Дж., «Жизнь монсиньора Хью Бенсона»), London, 1916, vol. II, p. 180.

199

Профессор эстетики в колледже св. Игнатия (Фалькенбург, Голландия).

200

«Rationale divinorum Officiorum», I, iii, 19 seq.

201

Wisdom, V, 17.

202

Migne, «Patres Latini», LXXV, 231.

203

Однажды ночью, когда заканчивали служить заутреню, все монахини были поражены, увидев яркий дневной свет. Мехтильда невольно воскликнула: «Что же вы, дорогие сестры — ведь уже день на дворе!» («Дух ордена доминиканцев» — by Mother Frances Raphael, O. S. D., Second Edition, London, 1910, p. 144.)

204

Преподобный Юджин Сугрэйнз, «Жизнь достопочтенного Антонио М. Кларета»), Texas, 1921.

205

«Epigrammata de Viris Sanctimonia Illustribus ex Ordine Premonstratensis», Augustini Wickmans, Taminiae, 1895, p. 30, and pp. 16–17.

206

«Vita di Santa Chiara di Montefalco…» scritta dal Rmo P. Maestro Lorenzo Tardy. Roma, 1881.

207

«Memorie Istoriche della Vita, Miracoli e Culto di S. Gianuario Martire…» raccolte da D. Camillo Tutini, Napoli, 1710.

208

Reise Luich Montenegro, Вена, 1893, с. 27.

209

Montenegro («Черногория»), Leipzig, 1883, pp. 81–82.

210

The Lancet, 19th June, 1909.

211

брат (исп.).

212

Studies in the Psychology of Sex» («Исследования по психологии пола»), Vol. III. «Analysis of the Sexual Impulse» («Анализ сексуального импульса»), pp. 120–121. Second Edition. Philadelphia, 1926.

213

Doctor Havelock Ellis (Доктор Хэвлок Эллис), op. cit., p. 21.

214

Именно оттуда я взял данный пассаж о летучей мыши-вампире.