Большие турниры. Раздача наград

В предыдущей главе было сказано обо всех приготовлениях к предстоящему турниру. В настоящей мы расскажем обо всем, происходившем обыкновенно на больших или на королевских турнирах. Мы последуем за верным путеводителем Маршанжи.

С утра назначенного для турнира дня оруженосцы входили в покои рыцаря, чтоб вооружить его. Рыцарь, надев гобиссон и полукафтанье, шел в уборную (la salle des atours). Там, на мраморных столах и богатых седалищах бережно раскладывались мантии, горностаевый мех, пояса, перья, медные шишаки, отрядные знаки, бурелеты, наметы и другие рыцарские украшения.

Между тем раздавался рожок, церковные колокола башен, колоколен и ратуш оглашали воздух громким звоном. Герольды со всех сторон кричали «Надевайте шлемы, надевайте шлемы (lacez les heaumes)!» т. е. «рыцари вооружайтесь!» Народ в праздничном наряде толпами валил по усыпанным цветами и украшенным венками и цветными материями улицам.

С самого рассвета тысячи зрителей взбирались на возвышенности, господствовавшие над ристалищами; соседние холмы покрывались шатрами и палатками с развевающимися флюгерами ярких цветов, плюмажами и гирляндами роз. Обширное пространство, назначенное для ристания, обставлялось высокими скамейками, полукруглыми амфитеатрами, изящными пирамидами, поддерживающими галереи, балюстрады, палатками, или ложами из легких брусьев, перила которых украшались богатыми драпировками и гербами.

Над каждой ложей четыре копья придерживали красное с золотой бахромой сукно; там же сплетенные из зелени зонтики предохраняли от солнечных лучей дам и девиц, собиравшихся смотреть на эти игры.

На некотором расстоянии от ристалища развешаны были большие ковры с гербами, девизами и надписями; на них читали: «Честь сынам храбрых! Награда и слава тому, кто одержит верх!» Сеньоры, не вступавшие в бой, показывались на носилках, в длинных горностаевых, с откинутыми отворотами, мантиях.

Между тем рыцари стекались со всех сторон; одни великолепием костюма и многочисленностью возбуждали восторженные клики, другие — в черном или вороненом вооружении — являлись без конвоя и становились в стороне: они были неподвижны и мрачны; только нетерпеливые кони, изредка скребя землю и потряхивая гривами, покачивали султаны этих наездников.

Их щиты покрыты чехлами; гербы предстанут взорам только тогда, когда мечами и копьями пробиты будут чехлы, тогда только зрители узнают, что за храбрый витязь перед ними.

Многие дружины бойцов, одетых по древнему, предстанут под именами богатырей Кира, Александра, Цезаря, под именами рыцарей Феникса, Саламандры, Храма Славы, Палаты Благоденствия. Значительному числу нравилось изображать героев Артюса и Карла Великого; они употребляли цвета и девизы Лансло, Тристанов, Роландов, Ожье, Рено, Оливье, наконец, имена всех легендарных героев, которым воображение придавало какую-то действительность. Храбрые рыцари, достойные сзоих предшественников по доблести, охотно являлись под их именами.

Слыша эти присвоенные имена, толпа, пораженная благородством и воинственным видом рыцарей, постепенно поддавалась обаянию и кончала тем, что в своем восторге принимала турнирующих рыцарей за действительных героев, о похождениях которых узнала из современных романов.

Число рыцарей ежеминутно умножалось, ристалища казались усеянными копьями, между которыми развевались знамена и хоругви, как мак и васильки колышутся среди волнующейся нивы.

Но более всего поражало взоры зрителей, особенно с галерей, разнообразие нашлемников. Одни носили драконов, химер, выбрасывающих из пасти пламя, головы кабанов, львиц, львов, буйволов, сфинксов, орлов, лебедей, кентавров, амура, мечущего стрелы, дикаря с палицей, башни, бойницы и десятки других изображений из драгоценнейших металлов и самых ярких цветов. Перья, султаны, золотые снопы, розы и короны украшали значительную часть нашлемников.

В этом множестве рыцарей есть знаменитые рыцари, о похождениях которых поэты и романисты расскажут когда-нибудь. В этой массе найдутся родившиеся с таинственными знаками; о них совещались волшебники и астрологи, им при рождении предсказали блестящую будущность.

Там увидишь молодых господ, спасенных слугами в то время, когда горел замок их предков, или укрытых от ненависти мачехи и вскормленных в глухих лесах ланью или волчицей. Туда являлись унылые и изнемогающие от любви рыцари; иной из них, на пути к Источнику Равнодушия, по указанию вещуна, останавливался на турнире в надежде на смерть или на славу в замен счастья.

Там встречались кончившие опасные предприятия и вышедшие победителями изо всех западней страшных замков. Там показывались рыцари, великодушие которых отвергло корону, предложенную народом, освобожденным ими от постыдного налога и страшного деспотизма похитителей власти.

Там бывали братья по оружию, которые пили из одной чаши свою смешанную кровь и клялись защищать и любить друг друга вечно.

Сотоварищи всевозможных удач и опасностей, они помогают друг другу и силой, и имуществом, только не честью, и так любят друг друга, что неразлучны и вместе пытают счастье.[42] У них одинаковое оружие, а сердца их, воодушевляемые святой дружбой, не просят у Неба иного чувства.

Вот идут и искатели приключений, бедняки без роду и племени, ищущие в звании низших рыцарей случая отличиться мужеством; у них щиты белые, одна лишь победа доставит им герб; девиз их: «Честь выше всего!»

Там увидишь м поклонников любви и красоты, с цепями и лентами и не снимавшимися значками. У многих из них один глаз закрыт повязкой, потому что они дали обет не открывать этого глаза, пока не исполнят богатырского дела.[43]

Но звук труб и звон колоколов усиливаются: король с своим двором приближается. Герольды попарно открывают шествие, неся жезл или ветвь мира. На челе их повязка или дубовый венок; на них обшитое золотым галуном полукафтанье, на груди эмалированная бляха с гербом родины. Они неприкосновенны и безбоязненно могут проходить чрез поле битвы, подойти к вождю врагов, передать им от имени народа слово ненависти и мести, объявить войну, мир, перемирие, возвестить и устроить турниры, посвящение, пожалование, и обуздать чрезмерный пыл. Они — распорядители представления и всего этикета, хранители дворянских грамот и гербов, живописцы гербовых знаков, сочинители монументов и памятников, а иногда и простодушные слагатели стихотворных рассказов о рыцарской удали.

За герольдами выступает герольдмейстер в сопровождении маршалов, оруженосцев и пажей. Ничто не может сравниться с его нарядом: он в бархатном полукафтанье с вышитыми на левой стороне цветами и жемчугом; сверху красная мантия, подбитая беличьим мехом и отороченная широким шитьем с рубинами и блестками.[44]

За герольдмейстером следуют дворяне в черных вышитых жемчугом или блестящим гагатом платьях. За ними шесть белых коней везут колесницу, представляющую Фаэтона и Солнце; ее окружают Аврора и Времена Года. Сто других дворян идут впереди еще большей колесницы, покрытой скалами и деревьями; ее везут волы, а впереди идет трубадур, представляющий Орфея с лирой.

За этим великолепным кортежем и многими другими, порождавшими, по выражению одного древнего историка, что-то таинственное,[45] скачут один за другим тридцать знаменных рыцарей. За каждым из них по пятидесяти стрелков, а впереди высокое знамя, знак его власти. Все они обладают большими поместьями и значительным числом вассалов. Благодаря происхождению и обширности владений они могут поднять свое знамя в королевском стане. Часто на обратном пути эти знатные и храбрые сеньоры, с шарфом на руке, придерживали левой рукой победное знамя, присоединив к нему знамена и значки врага.

Следом за знаменными рыцарями едут судьи в длинных платьях и с белыми жезлами в руках. Пешие пажи ведут под уздцы их бегунов.

Среди этих рядов виднеются королевские барабанщики, флейтисты и трубачи в платьях из алой и белой камки.

За судьями — оруженосцы принцев в белых тафтяных или шелковых полукафтаньях, вышитых серебром с голубыми шелковыми рукавами, обшитыми золотым галуном, и в шапочках, осененных белыми и голубыми перьями.

Потом следуют пажи — у них едва пушок на бороде, — они в вышитых золотом ливреях сеньора.

Наконец показался король, окруженный принцами крови, герцогами, высшими сановниками, коннетаблем, мундшенком, мундкохом, почетным рыцарем, сокольничими, егермейстерами, — все в одеяниях из золотой парчи и алого бархата, с символами своего звания.

Гривы и головы придворных коней покрыты пушистыми страусовыми перьями; кольцо из серебряных колокольчиков вокруг их шеи.

Король в белой тунике, усеянной золотыми цветами; его белый ратный конь украшен бархатными небесно-голубого цвета чепраком, волочащимся по земле и усеянном также золотыми цветами.[46]

Подле монарха верховой оруженосец с вызолоченным копьем, расписанным золотыми звездочками; на копье штандарт, также украшенный золотыми звездочками. Позади короля следует поезд королевы, замыкаемый военными приставами, стрелками и дворянами; каждый едет по утвержденному церемониалу. Когда король и королева сядут по местам, на среднем балконе, герольдмейстер выходит вперед и кричит громко:

«Теперь слушайте, теперь слушайте, теперь слушайте! Господа судьи просят и предупреждают вас, господа турнирующие, чтобы никто не нападал с тыла и не разил ниже пояса, как вы уже обещали, и чтобы никто не разил другого по ненависти, когда он не заслужил наказания за проступки. Кроме того, извещаю, что никто не должен вступать в бой после того, как трубы протрубят отступление, хотя бы ворота и оставались открытыми».[47]

После такого объявления судьи поднимают свои белые жезлы с криком: «Рубите канаты и пустите рыцарей в бой». Вооруженные топорами простые воины тотчас разрубают канаты, протянутые перед каждым рядом коней для того, чтоб умерить их рьяность. Трубит труба, преграда снята, и с противоположных концов мчатся, при трубных звуках, знаменуясь крестом, два кадриля рыцарей.[48] Они сталкиваются в середине ристалища, и восемь копий разлетаются вдребезги. Противники, на мгновение неподвижные, озирают друг друга в скважины забрал, потом удаляются и возвращаются с новым оружием, которое опять ломается о щиты и латы соперников. Двенадцать раз ристалище открыто для их подвигов и двенадцать раз ломаются, как хрупкий хрусталь, их крепкие деревянные копья.

При каждом возвращении они, проезжая мимо амфитеатров, приветствуют дам жестами и возгласами. Наставники для возбуждения своих воспитанников кричат: «Теперь им, теперь им!» (or a eux, or a euх). Друзья, родственники и тысячи зрителей принимают сторону того или другого рыцаря и, несмотря на запрещение, воспламеняют, повторяя его девиз, его поенный клич, его обеты, его подвиги, его происхождение, словом все, что электризует душу. Тогда от всего виденного и слышанного мужество рыцарей усиливается, подобно потоку, который, захватив в своем течении сотни источников, пенясь и бушуя, устремляется к поставленной против него плотине.

Сын рыцаря, достигая рыцарства сам собой, верит в свою непобедимость и чувствует, что его не испытанная еще сила удваивается. Прижимая щит к груди, потрясая мечом, он возобновляет бой с еще большим пылом; то припадая на гриву своего коня, то пригибаясь назад, он уклоняется или наносит ужасные удары, глаз едва успевает следить за быстротой движений, а меч его беспрерывно блещет и сечет.

Арена усеяна обломками: султаны, шарфы, кольца падают под острием железа; скоро лишенные своих отличий паладины остаются только в кое-каких запыленных доспехах.

Между тем большинство рыцарей, выказав в продолжении целых часов свою силу и ловкость, принуждено оставить бой, и из всех сражающихся остаются на арене только двое. Они продолжают борьбу тем более славную, что на челе победителя запечатлеются торжество предшественников и славой своей он обовьет славу своих соперников.

Такой блистательный успех провозглашается трубами и доходящими до облаков кликами.

Побежденный в затруднении, становится в тупик и падает в прах; в уничижении, в смущении он умоляет соперника лишить его жизни; но великодушный. победитель подводит к паладину его коня, который рвался из арены, и говорит ласково: «Благородный рыцарь, храни меня Бог от убийства такого славного рыцаря; я поступлю, как поступил в свое время Карл Великий. Хотя победа и не за вами, но— вы выиграли сегодня богатырское дело; говорю это, любезный рыцарь, не из лести, а по чистой совести, и если я победил, то благодаря доброте моего оружия и боевого коня. А потому, прошу вас, из любви ко мне, примите этот браслет и носите его год и один день. Да не лишит вас нынешний случай веселости: завтра, быть может, и вы победите».

Вот как деликатность и великодушие рыцарей обязывали любить и прощать им их славу, и побеждаемые всегда не только утешалась в случайных невзгодах, но и становились искренними друзьями и товарищами своих соперников.

На другой и на следующий за ним день то же стечение зрителей, то же великолепие, та же горячность со стороны соискателей; изменялся, только род битвы. В первый день происходило обыкновенно ломание копья, но другие два дня посвящены были упражнениям более важным, под названием военных подвигов, распри, свалки, увеселительных боев. Упражнения эти бывали живым и совершенным подобием всех опасностей войны; это были воображаемая атака бастиона, взятие приступом вала, защита дефилея, моста через реку.

Наконец наступала минута наградить победителя. Герольды и маршалы собирали голоса присутствующих и преимущественно дам, потом давали беспристрастный отчет председательствующему на празднике принцу. Тогда судьи громко провозглашали победителя, а герольды, в свою очередь, превозносили его. От этого обычая произошло слово renommee.[49]

Тотчас за вызовом славных имен колокола, кимвалы, флейты, трубы, песни трубадуров, менестрелей разом оглашали воздух радостными звуками и аккордами; все торопятся, бегут посмотреть на героев, идущих прямо к стопам королевы, чтобы она сама их увенчала. Каждый их поздравляет, им рукоплещет, хочет дотронуться до их славного оружия, которым, как священными реликвиями, вскоре украсятся своды замков. С балконов щедрой рукой сыплют цветы на этих храбрых воинов, когда усердная толпа на руках несет их к королевскому балкону. Королева, взяв из рук своего супруга победный венок (couronne d'honneur), венчает им припавшего к стопам ее победителя, а король говорит ему:

«Господин рыцарь, в награду за ваше великое рвение, которое все видели сегодня, и во внимании к тому, что благодаря вашей храбрости ваша сторона победила, с согласия всех славнейших и по воле дам, награда и честь присуждены вам по праву».

Рыцарь отвечает почтительно:

«Всемилостивейший сеньор (или государь, когда он — его подданный), приношу мою бесконечную благодарность вам, и дамам, и присутствующим рыцарям за честь, которую вам благоугодно мне оказать, хотя я и убежден, что ничем ее не заслужил, однако же из повиновения к милостивому приказанию вашему и этих дам, если вам благоугодно, принимаю награду».[50]

Счастливый рыцарь поднимает увенчанную лавровым венком голову, и это новый повод к рукоплесканиям и восклицаниям. Радость, увлечение публики не имеют меры. Пораженные и смущенные таким необычайным счастьем, таким общим одобрением, победители, кажется, изнемогают под бременем похвал. Эти удальцы, храбро и смело, со спокойным взором, с поднятым челом сто раз взиравшие на опасности и смерть, не могут перенести избытка своего счастья: одни обмирают на руках своих оруженосцев, другие, как дети, плачут и улыбаются и, бросаются в объятия друзей, соотечественников и, наконец, в объятия всех, кто только желает их видеть и прижать к сердцу.

Между тем трубадуры, взобравшись на галереи, поют следующую военную песню:

«Кто этот прекрасный рыцарь, среди оружия возросший, в шлеме вскормленный, на щите убаюканный, мясом льва насыщенный, под грохот грома засыпающий? У него лицо дракона, глаза леопарда и неукротимость тигра. В бою он яростью упивается и врага сквозь вихрь пыли он открывает: так сокол видит свою добычу сквозь облака. Как молния быстрый, он сбрасывает с коня паладина, рукой своей, как молотом, он может размозжить и того, и другого. Если нужно закончить великое дело, он не побоится переплыть моря Англии, перейти вершины Юры. В боях бегут от него, как легкая солома бежит перед бурей; на играх ни железо, ни платина, ни копье, ни щит не устоят под его ударами. Разломанные мечи, отдыхающие горячие кони, разбитые шлемы, копья — вот дорогие его благородному сердцу зрелища и празднества. Он любит разъезжать по горам, по долам, чтоб поднять медведя, вепря, оленя. Шлем — его изголовье, когда он спит».

По окончании турниров рыцарь снимал свое сломанное и запыленное оружие, потом ходил в баню и надевал щегольское, обрисовывавшее талию и руки полукафтанье (juastaucorps). Это платье, всегда яркого цвета, часто светло-желтого, было великолепно вышито; оно доходило до колен и, хотя казалось спереди застегнутым, подобно тунике, но полуоткрывалось при малейшем движении, а во время ходьбы было легко и свободно. Узкие панталоны, цветные короткие ботинки или полусапожки, белый шелковый с золотой бахромой пояс, со вкусом завязанный при мече, иногда красная мантия с богато вышитым воротником дополняли его костюм. На груди висели рыцарские ордена. Разглаженный воротничок полотняной рубашки не закрывал шеи, на которую ниспадали завитые волосы. Головной убор составляла бархатная шапочка, украшенная летящим назад пером.

В таком наряде они ожидали пажей, которые обязаны были провожать их во дворец, где приготовлено было пиршество.

В роскошных залах великолепного дворца им особенно расточались весьма лестные похвалы.

Рыцари, удостоившиеся награды, садились подле короля; но эти герои, которым столько удивлялись, эти герои, кровь которых и пот проливались с такой славой, были скромны, не осмеливались возвышать голоса, потому что помнили часто повторяемую трубадурами поговорку: «Верьте, что рыцарь должен биться шумно, а беседовать тихо».[51]

В промежутки между разными блюдами (enter-mets) гостей забавляли всем, что могли придумать фантазия и искусство. Вот, между прочим, что бывало на турнирных пирах герцогов бургундских. Вдруг в залу являлся огромный единорог; на нем сидел леопард, державший английское знамя и маргаритку, которая подносилась герцогу. Являлась карлица Марии бургундской, одетая пастушкой, верхом на огромном золотом льве: лев раскрывал пасть и пел рондо в честь прекрасной пастушки. Являлся в зал пиршества кит длиной в шестьдесят футов, сопровождавшийся двумя великанами. Тело его было так громадно, что в нем мог бы поместиться всадник. Кит ворочал хвостом и плавниками, вместо глаз были два больших зеркала. Он раскрывал пасть; оттуда выходили прекрасно поющие сирены и двенадцать морских рыцарей, которые танцевали, а потом сражались до тех пор, пока великаны не заставят их опять войти в кита.[52]

Такого рода забавы были в большом ходу при всех дворах во время торжественных пиров в большие праздники. В промежутках между блюдами доставляли гостям столь же приятные зрелища, как и те чары, о которых авторы рассказывают в рыцарских романах о дворцах фей и волшебников. Чтобы судить о великолепии государей, громадности зал, столов, на которых ставили различные декорации на удивление гостей, — достаточно вспомнить, что с непостижимым искусством представляли населенные разными существами города, деревни, замки, бьющие вином фонтаны, медовые и молочные источники, горы пирожных.[53]

Матье де Куси и Оливье де ла Марш (Matthieu de Couci et Olivier de la Marche), очевидцы праздника, данного одним из герцогов бургундских по случаю предпринимавшегося им крестового похода, рассказывают, как под видом блюда представили на столе подобие того предприятия, для которого собрались рыцари. Вошел великан, вооруженный по-сарацински, он вел слона с башней на спине; в башне сидела заплаканная пленница; она со слезами на глазах обвиняла тех, которые клялись ее защищать. В этой эмблеме собеседники подразумевали религию, угнетенную мусульманами. Стыдясь своего бездействия, они почувствовали прежний воинственный жар и просили только у своих дам отпуска, а у епископов — благословения.[54]

После трапезы король и принцессы раздавали красивые платья и одежды сеньорам и придворным дамам, потому что тогда не смешивали почетного костюма с костюмом служебным; мантии и стальные шишаки также предлагались рыцарям. Часто после трапезы составлялись кадрили из разных костюмов, аллегорические и сельские балеты.

Этот, хотя и неполный, рассказ может дать понятие о том, каковы были рыцарские празднества в средних веках.

«Можно утверждать, — говорит Маршанжи, — что у греков и римлян не было ничего подобного французским турнирам. Олимпийские игры, славные праздники одного из славнейших народов на свете, не могут сравниться с празднествами нашего рыцарства, или по крайней мере всякое сравнение будет в нашу пользу.

В турнирах рыцари могли употреблять в дело только тупое и легкое оружие, и им строго было запрещено разить в лицо.

В олимпийских играх, напротив, в гнусном кулачном бою смертоносный кистень переламывал кости атлетов и бойцов, и ключом бил их дымящийся мозг. Кто не участвовал в состязаниях, тот был слаб и влачил скучную и жалкую жизнь.

Известно, с какой скромностью и с каким великодушием победитель на турнире поднимал и утешал побежденного и как последний отдавал справедливость своему благородному сопернику. Учредители турнира, из деликатной предосторожности, устраивали ристалища близь леса, чтобы рыцари, которым не благоприятствовало оружие, могли скрываться и в тени деревьев выплакать свое горе и поднять забрало: не было свидетелей слез; между тем, как на олимпийских играх победитель оскорблял побежденного и попирал его ногами при рукоплескании безжалостной толпы.

В играх этого народа в числе победителей провозглашали царей и знатных граждан, не показывавшихся на арене, и единственная заслуга которых состояла в том, чтобы послать кого-нибудь оспаривать награду ради их имени. Таким образом увенчаны были цари сиракузские Галон и Гиерон, цари македонские Архелай и Филипп, и даже частные лица, как например, Алкивиад.

В наших же турнирах, напротив, если герцоги, принцы и даже короли получали награду, то чело их облито было потом, а доспехи пробиты и покрыты пылью. Эти герои, одетые простыми оруженосцами, опрокидывая поочередно рыцарей, поднимали забрало по окончании игр, и только тогда узнавали, что это были Людовик Бурбон, или сицилийский король Рене, или ласковый и снисходительный Карл VIII».

Примечания:

oрлик с лазоревым клювом

Lacepede, Histoire de l'Europe

Harduin de la Joaille, Boutillier etc.

Froissard, chap XX.

P. Menestrier. La Colombiers. La Rogue, etc.

Outerman, Histoire de Valenciennes.

Fargy, liv. III, p. 613. Beneton, Traite des marques nationales.

Monuserit du roi d'Anjou.

Военные игры совершались на коне в четырех отделениях (кадрилях), в которых немцы, аквитанцы, лотарингцы и бретанцы оспаривали друг у друга пальму первенства.

Le P. Menestrier.

La Colobiere, Theatre d'honneur et de chevalerie.

Un chevalier, n'eb doutez pas, Doit ferir haut et parler bas

M. de Barante, Histoire des dues de Bourgogne.

La Colombiere.

Marehangy, Gaule poetique.

Оглавление