7. Люций Квинкций Цинциннат

Предшествовавшие установлению децемвирата двадцать лет были временем сильных волнений, внешних и внутренних потрясений: тяжелые войны с эквами и вольсками, сабинами и вейентинцами, голод и моровая язва, землетрясения и много зловещих признаков шли рядом с борьбой обоих сословий, становившейся все более и более ожесточенной, так как смелость трибунов с каждым днем увеличивалась, а патриции сопротивлялись им со всевозможным упорством.

В это критическое время главной опорой государства и вместе с тем решительным защитником своего патрицианского сословия был Люций Квинкций Цинциннат. Он признается всеми за одного из наиболее нравственных между своими современниками людей, за человека, отличавшегося чистотой характера, рассудительностью и твердостью, опытного в войне и мире, за образец древнеримской простоты и честности. Правда, он оказывался энергичным человеком, когда дело шло о защите прав его сословия, но он относился благосклонно и дружелюбно к народу, и народ чтил его за справедливость и военные заслуги.

Цинциннат прожил на свете более 80 лет, но из этой долговременной жизни нам известны только немногие точные факты. Историки пишут об исправлении им консульской должности в 460 г. до P. X., то есть в то время, когда ему должно уже было быть 60 лет. В ту пору патриции прибегли к нему как к энергичному и безусловно аристократически настроенному человеку, чтобы покончить спор с плебеями, достигший высшей и опаснейшей степени вследствие предложения закона Терентилия Арсы. Патриции тем более надеялись на принятие Цинциннатом решительных мер против плебеев и их трибунов, что незадолго до того его сын по поводу тех же самых раздоров сделался жертвой обвинений со стороны трибунов.

В 462 г. до P. X. народный трибун Терентилий Арса для того, чтобы положить предел неограниченному и могущественному произволу консулов и защитить плебеев от злоупотребления этих чиновников, сделал предложение выбрать из среды плебеев комиссию из 5 человек, которая составила бы писаный закон для регулирования и ограничения служебной власти консулов. Это предложение встретило в сенате такое сопротивление, что Терентилий взял его назад, но в следующем году этот вопрос был снова поднят трибунами и затем возобновлялся каждый год. Пять лет кряду народ выбирал все одних и тех же трибунов для того, чтобы они наконец отстояли предпринятое дело. Борьба велась с большим ожесточением и упорством с обеих сторон, не приводя ни к какому результату. Уже в 461 г. консулы попытались воспрепятствовать предприятию трибунов устройством похода против эквов и вольсков. Но трибуны не допустили набора. В отмщение за это патриции, и главным образом молодежь, стали мешать народным собраниям плебеев, вторгаясь в отделения по трибам и нарушая правильный ход подачи голосов. Никто из них не превосходил в этом случае высокомерием Кезона Квинкция, сына Квинкция Цинцинната, юношу, гордого своим аристократическим происхождением, вышиной роста, силой и блестящими военными подвигами и имевшего очень много приверженцев среди молодых патрициев. Предводительствуя ими, он неоднократно прогонял с площади трибунов и разгонял плебеев. Все отважившиеся сопротивляться ему уходили наделенные уда рами и в изорванном платье. При таком порядке дел собрания плебеев становились невозможными; надо было избавиться от Кезона.

Трибун Авл Виргиний обвинил Кезона Квинкция перед народом и требовал осуждения его на смерть. Озлобление плебеев против высокомерного, своевольного юноши было велико, но благодаря ходатайству знатнейших патрициев и просьбам старика отца, имевшего право сказать о себе, что он ни разу не обидел ни словом, ни делом кого бы то ни было из народа, многие плебеи смягчились и можно было ожидать оправдания Кезона. Тогда Марк Вольсций, бывший трибуном за несколько лет до того, выступил со следующим обвинением. По его словам, после моровой язвы, свирепствовавшей в Риме, он натолкнулся на улице Субура на толпу шумных юношей. Кезон, предводительствовавший ими, напал на него и на провожавших его, издевался над ними и так сильно ударил кулаком его родного брата, только что излечившегося от страшной болезни, что тот повалился на землю и вскоре после того умер. Марк Вольсций жаловался в то время консулам, но жалобы его остались без последствия. Рассказ Вольсция снова воспламенил негодование народа; он с бешенством кинулся на Кезона и убил бы его, если бы Виргиний не приказал схватить юношу, чтобы отвести его в тюрьму. Но этому силой воспрепятствовали патриции, потребовавшие в то же время вмешательства в дело других трибунов. Было решено, что обвиненный останется на свободе до дня суда за поручительством 10 граждан, из которых каждый должен заплатить 3 тыс. ассов в случае неявки Кезона на суд. Но едва только состоялось это решение, как Кезон бежал из города и отправился изгнанником в Этрурию. Дальнейшего суда над ним не было. Граждане, которым пришлось заплатить за это бегство 30 тыс. ассов, с неумолимой жестокостью вытребовали эту сумму у отца Кезона, Цинцинната, так что этот последний вынужден был продать все свое имущество и долго жил как изгнанник по ту сторону Тибра в уединенной хижине. Однако рассказ об этом разорении, кажется, был выдуман только для того, чтобы объяснить, каким образом Цинциннат, глава своего сословия и спаситель государства, владел во время своей диктатуры только четырьмя югерами земли. Если поручители действительно требовали от отца возвращения денег, уплаченных ими за сына, то родственники Цинцинната и клиенты должны были, со своей стороны, внести по крайней мере столько, сколько нужно было, чтобы не допустить его до обеднения.

В следующем, 460 г. борьба из-за закона Терентилия продолжалась с большим ожесточением. Со стороны патрициев дело приняло характер заговора; устав от постоянных нападений трибунов, они замышляли уже государственный переворот и окончательное уничтожение трибуната. В народе ходили темные слухи, что Кезон приближается к Риму с войском, составленным из изгнанников и беглецов, чтобы в союзе с заговорщиками восстановить в городе тот порядок управления, который существовал до удаления плебеев на Священную гору; другие говорили, что он уже находится тайно в городе, намереваясь занять вместе со своими союзниками укрепленные места и высоты, убить трибунов и произвести всеобщий переворот. Тревожное ожидание овладело всеми. И вот однажды ночью вдруг раздался боевой крик и пробужденные граждане с испугом услышали восклицание: «Неприятель в Капитолии! Измена! Консул Клавдий отворил Кезону ворота крепости!» Сабинский вождь Аппий Гердоний с отрядом римских изгнанников и рабов поплыл ночью на лодках по Тибру и посредством внезапного нападения овладел Капитолием. Когда рассвело, консулы решили штурмовать крепость, но трибуны подозревали измену со стороны патрициев и воспротивились этому; они говорили, что патриции хотят принудить народ к военной присяге и безусловному повиновению, чтобы потом отнять у него его права. Только на второй день консулу Валерию Попликоле, сыну знаменитого Попликолы, удалось просьбами и увещеваниями склонить народ к тому, чтобы он присягнул служить в войске и пошел на штурм Капитолия при условии, что, как только крепость будет снова взята, плебеям позволят беспрепятственно заняться совещаниями о Терентилиевом законе. Штурм состоялся, и Капитолий был отбит у неприятеля после кровопролитного сражения. Гердоний пал с большей частью своих, но и консул Валерий нашел смерть перед капитолийским храмом. Историки не утверждают, правда, положительно, что Кезон находился в Капитолии в числе римских беглецов, но, судя по некоторым намекам, можно с вероятностью предположить, что он принимал участие в этом предприятии и погиб в сражении. Таким образом, опасение плебеев, что Кезон в союзе с патрициями намеревался произвести переворот в государстве в ущерб плебеям, были не без основания.

После взятия Капитолия, очищения и нового освящения его святынь трибуны потребовали от консула Клавдия исполнения обещания, данного плебеям Валерием, павшим в Капитолии. Но Клавдий был далек от этого. Более крутые из патрициев еще не отказались от мысли о всеобщем перевороте, и к этой партии принадлежали как Клавдий, так и, по-видимому, большая часть сената. Клавдий объявил, что решение по поводу обещания, данного Валерием, не может состояться прежде, чем на место этого последнего будет избран другой консул. Сенат, вопреки законному порядку, назначил консулом Квинкция Цинцинната, так как он был известен как самый энергичный представитель прав и преимуществ патрицианского сословия и теперь, после потери своего сына, исполнен крайнего негодования против трибунов и плебеев. Цинциннат решил положить раз и навсегда конец плебейским беспорядкам и мятежным действиям уничтожением трибуната и восстановлением прежних законов, по которым патриции одни беспрепятственно управляли государством. С этой целью он приказал, чтобы войска отправились к Регилльскому озеру, будто бы для того, чтобы оттуда двинуться в поход. Но действительное его намерение состояло в том, чтобы, выведя войско за городскую границу, где власть трибунов прекращалась и устройство возмущения против полководца не было возможно, составить из этого войска народное собрание (центуристские комиции) и вынудить у него постановление об отмене всех политических прав, приобретенных плебеями в последнее время. В городе ходил слух, что к Регилльскому озеру уже отправлены авгуры, долженствовавшие освятить место, выбранное для центуристских комиций. Испуг овладел народом, который понял, что замышляется государственный переворот. Ведь недаром Цинциннат несколько раз высказывался, что он не будет созывать собрание для выбора консула, что болезнь, которой страдало римское государство, не может быть излечена обыкновенными средствами; по его словам, общее благо требовало установления диктатуры. Со стороны патрициев все, по-видимому, было готово к государственному перевороту, но план их не осуществился. Вероятно, народ принял такое угрожающее положение, что можно было опасаться крайних мер с его стороны. Дело окончилось соглашением, по которому патриции обещали не уводить войско из города, трибуны же отказались от своего намерения возобновить в текущем году переговоры о законе Терентилия. Сенат требовал еще, чтобы плебеи не выбирали на следующий год трибунами тех же самых лиц, которые исполняли эту должность до сих пор и оказались ревностными и энергичными защитниками Терентилиев закона, но народ не согласился исполнить это требование, вследствие чего и патриции пожелали выбрать на следующий год консулом того же Цинцинната. Но Цинциннат решительно отклонил от себя ›ту честь, потому ли, что такой образ действия казался ему противозаконным, или потому, что он потерял надежду на успешное окончание борьбы.

Через два года после оставления Цинциннатом должности консула (458 г. до P. X.) он по случаю большой опасности, грозившей со стороны внешних врагов, был призван в качестве диктатора стать во главе государства. Уже много лет римляне вели войны с эквами и вольсками, которые все смелее и смелее вторгались со своих гор в низменные местности Лациума. С 468 г. римлянам, ослабевшим вследствие моровых язв и других бедствий, решительно не везло в этих войнах. Вольски распространили свое господство от гор земли вольсков и Лириса до Анциума; эквы, жившие в горах у верхнего Анио и обыкновенно находившиеся в союзе с вольсками, утвердились на горе Алгид вблизи Тускулума, часах в восьми расстояния от Рима, и совершали оттуда опустошительные набеги на союзный с Римом Лациум и на римские владения до самых стен города. В вышеупомянутом 458 г. они, как по крайней мере рассказывают римляне, вероломно нарушили только что заключенный мир и, по опустошении Лациума, снова разбили свой лагерь на Алгиде. Римляне отправили на Алгид посольство с жалобой на такой поступок и с требованием удовлетворения; но посланники были постыдно прогнаны. Предводитель эквов Гракх Клелий язвительно объявил, что у него теперь есть дела поважнее и что послы могут передать поручение, возложенное на них сенатом, дубу, возвышавшемуся над его шатром. Чтобы отомстить за этот позор, римляне отправили войско под предводительством консула Минуция. Но Минуций повел дело неискусно и медленно, и эквы окружили его со всех сторон посредством стены, воздвигнутой ночью. Только пять римских всадников с трудом успели пробраться через неприятельские форпосты, чтобы принести в Рим весть о постигшем его бедствии. Жителями Рима овладел такой ужас, как будто враги окружили не лагерь, а весь город. Один только человек казался способным спасти государство от гибели; это был Квинкций Цинциннат, живший в бедности по ту сторону Тибра на своем маленьком участке в 4 югера. Консул Науций, по приказанию сената, возвел его в сан диктатора. Сенатский прислужник (Tiator), отправленный к Цинциннату с вестью об этом назначении, застал старика за сельскими работами: без верхнего платья и покрытый пылью, он пахал землю, следуя за своим плугом. Посланный попросил Цинцинната надеть тогу, чтобы выслушать поручение сената. Старик приказал своей жене Рацилии принести ему из хижины тогу, и, когда он умылся и надел на себя это платье, посланник возвестил ему о назначении его в диктаторы и просил немедленно отправиться в Рим. На казенном челноке Цинциннат переправился через реку, на другом берегу которой он был встречен своими тремя сыновьями, родственниками и друзьями; предшествуемые двадцатью четырьмя ликторами, они повели его в его городское помещение. Народ также собрался ему навстречу в огромном количестве, но вид Квинкция с его секироносцами не особенно радовал эту толпу, потому что сила его должности казалась ей слишком большой, и она опасалась, чтобы в новом звании он не обнаружил еще большей строгости, чем прежде.

В ночь, следовавшую за этим днем, ни один римский гражданин не ложился спать; уже до рассвета диктатор появился на площади и назначил своим «magister equitum» Люция Тарквиция, бедного, но прославившегося своей храбростью юношу из патрициев. Все лавки в городе были заперты, все дела торговые и судебные приостановились; всем способным к военной службе гражданам было прикачано принести военную присягу и до захода солнца собраться на Марсовом поле в полном вооружении со съестными припасами на 5 дней и с 12 палисадинами. С заходом солнца войско двинулось в поход, один торопил другого, и солдаты шли все быстрее и быстрее вперед. Каждая минута была дорога, потому что уже третий день консул и войско были окружены со всех сторон неприятелем. В полночь римляне достигли Алгида и, когда увидели, что неприятель находится близко, остановились. Объехав неприятельский лагерь, Цинциннат приказал своему войску сложить багаж и затем поставил своих солдат с оружием и палисадинами вокруг лагеря эквов. По данному сигналу войско испустило громкий крик и начало вбивать в землю палисадины, вследствие чего все неприятельское войско очутилось в ограде. Крик испугал неприятеля, в лагере консула догадались, что это подоспела помощь, и тотчас же ринулись на эквов, которым это обстоятельство помешало обратиться против Цинцинната и уничтожить строившийся забор. С рассветом этот забор был уже готов, и эквам пришлось отбивать нападения изнутри и извне. Эта двойная атака грозила им гибелью, вследствие чего они стали умолять, с одной стороны, диктатора, с другой – консула пощадить их. Жизни их не лишили, но предводителя Клелия и его старших офицеров заковали в цепи и привели к диктатору, чтобы впоследствии они послужили украшением его триумфа. Остальное войско положило оружие и с позором прошло под виселицей, образованной из трех кольев таким образом, что два копья были воткнуты в землю, а третье привязано к ним поперек.

В неприятельском лагере римляне нашли богатую добычу, потому что диктатор позволил каждому из эквов унести с собой только одну пару платья. Добычу Цинциннат раздал только своим солдатам. Что касается войска консула и самого консула, то к ним он обратился со следующими словами: «Вам, солдаты, не следует получить никакой части из добычи того неприятеля, у которого вы сами сделались почти добычей, а ты, Минуций, до тех пор, пока не проникнешься мужеством, подобающим консулу, останешься при этих легионах младшим полководцем». Таким образом, Минуций сложил с себя консульское звание и остался при войске. Солдаты, помня больше о благодеяниях диктатора, чем о его оскорблениях, подарили диктатору золотой венок и при отъезде простились с ним как со своим патроном. При триумфальном вступлении в город диктатора и его войска благодарные граждане встречали их с криком и восторгом; перед каждым домом стоял накрытый стол, за которым угощались проходившие мимо солдаты. Такого веселого празднества в Риме еще никогда не было.

Диктатор исполнил свою задачу в несколько дней и вполне. Но прежде чем сложил с себя должность, он еще привлек к суду трибуна Вольсция, из-за которого процесс его сына Кезона принял такой дурной оборот. Квесторы уже в течение двух лет преследовали Вольсция обвинениями в лжесвидетельстве, но не успели ничего достигнуть вследствие вмешательства трибунов. Для диктатора же это вмешательство не имело никакого значения. Вольсций был призван в суд патрициев по обвинению в лжесвидетельстве против патриция и приговорен к изгнанию. Он отправился в Ланувиум, сделавшись, может быть, невинной жертвой патрицианской мести. Вслед за этим Цинциннат сложил с себя диктатуру, которой он пользовался в продолжение 16 дней.

Читая рассказ о походе Цинцинната к Алгиду, легко усмотреть, что здесь простой факт изукрашен поэтической легендой и в своих подробностях преувеличен до последней крайности. И действительно, столь пресловутая победа осталась без всяких видимых последствий, потому что эквы в следующие же годы снова появляются на Алгиде и вблизи Рима. Только спустя несколько лет после децемвирата война с эквами и вольсками приняла более счастливый оборот, вследствие чего римляне стали мало-помалу распространять свое владычество в этом направлении. Несчастье в этих войнах наконец послужило в пользу римлян, ибо союз латинских городов, которые со времени договора Спурия Кассия пользовались одинаковыми правами с Римом, был разрушен успехами эквов и вольсков, а те из них, которые уцелели, увидели необходимость прибегнуть к защите и покровительству римлян. Когда же римляне снова завоевали в Лациуме утраченные местности, тогда завоеванные города пришли в такую же зависимость. Таким образом, войны с эквами и вольсками повлекли за собой установление римского владычества в Лациуме.

Через несколько лет после децемвирата, уже будучи 80-летним стариком, Квинкций Цинциннат был еще раз призван патрициями стать во главе Республики для защиты их дела. В 440 г. в Риме свирепствовал голод. Трибуны принудили сенат назначить «prefectus аnnоnае» в лице патриция Минуция. Ему не удалось облегчить бедственное положение; у рабов была уменьшена одна часть их ежедневного содержания, и дороговизна приняла такие размеры, что многие плебеи для избежания медленной голодной смерти бросались в Тибр. Тогда один из плебеев, Спурий Мелий, человек с громадным состоянием, принял участие в плачевном состоянии народа. Закупив в Этрурии большое количество хлеба и отправив его в Рим, он стал продавать его по умеренным ценам, а бедным раздавал бесплатно. Неудивительно, что этим образом действий он приобрел любовь и преданность народа, тем более что патриции относились к общему бедствию с полным равнодушием. Минуций и на следующий год остался в той же должности, но его усилия остались такими же бесплодными, как прежде, между тем как Мелий снова оказал бедствующему народу огромные благодеяния. Рвение этого плебея было не по сердцу патрициям; они говорили, что он ищет популярности в народе для того, чтобы этим путем добиться господства в Риме. Минуций сам объявил в сенате, что в доме Мелия собрано много оружия, что там устраивают тайные сходки и что хозяин предпринимает восстановление монархии; только время переворота еще не назначено, все же остальное уже готово, трибуны подкуплены для измены свободе и предводителям массы уже розданы надлежащие роли. Когда сенат упрекнул консулов в том, что они так небрежно следили за безопасностью города, один из них, Квинкций Капитолин, сказал в оправдание, что право вмешательства трибунов отнимает у консулов власть противодействовать подобным вещам, и потребовал избрания диктатора, который бы обладал необходимой твердостью характера, так как только диктатор свободен от стеснительных постановлений закона. Это обстоятельство подало повод сенату избрать в диктаторы старика Цинцинната, характер которого наиболее соответствовал высокому значению этой должности.

Цинциннат сначала отказывался и спрашивал, какую пользу может принести патрициям такой отживший старик, как он, в такой тяжелой борьбе; когда же его стали уверять со всех сторон, что он превосходит всех их мудростью и твердостью, то он принял наконец должность, моля бессмертных богов, чтобы они не допустили его причинить государству вред или бесчестие в этом критическом положении. Своим «magister equitum» он назначил К. Сераилия Агалу, Через день после того Цинциннат приказал занять площадь караулами. Когда толпа народа, в числе которых находился и Мелий со своими приближенными, явилась на площадь и с удивлением стала спрашивать о причине таких необыкновенных распоряжений – magister equitum по приказанию диктатора подошел к Мелию и сказал ему: «Диктатор требует тебя к себе». Испуганный Мелий спросил, чего хочет от него Цинциннат, и поспешил укрыться среди своих приверженцев. Агала бросился за ним и заколол его. Обагренный кровью, явился он к диктатору и объявил, что вытребованный им Мелий оттолкнул судебного чиновника, хотел возмутить народ и понес заслуженное наказание. Диктатор сказал: «Благодарю тебя, Гай Сервилий, за доблестный подвиг, которым ты возвратил государству свободу». Народ пришел в сильнейшее волнение и готовился кроваво отомстить убийцам; но когда перед бушующей толпой явился Цинциннат во главе сената и в окружении всадников – патрициев, с обнаженными мечами в руках, она упала духом и возвратилась к обычной покорности. По приказанию диктатора дом Мелия был снесен и место, на котором он стоял, еще долго после того оставалось пустым «в память уничтожения богопротивного замысла».

Так обыкновенно рассказывают позднейшие историки о гибели Мелия, убитого патрициями без улик в какой-либо вине. Но в более древних известиях дело представляется иначе, и старик Цинциннат остается свободным от упрека в убийстве невинного человека. По этим известиям, в то время ни Цинциннат не был диктатором, ни Агала – magister equitum, а сенат, по обвинению Минуция, без всяких разбирательств поручил Агале убить Мелия. Агала, скрыв кинжал под плащом, отозвал его под предлогом какого-то дела в сторону и заколол. Негодование, вызванное в народе этим бессовестным убийством, заставило Агалу удалиться в изгнание.

Оглавление