• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Г. Юлий Цезарь родился в 100 г. до P. X., 12-го числа месяца квинктилия, который впоследствии, по имени его, назван юлем; стало быть, он был на 6 лет моложе Помпея и Цицерона. Его отец, того же имени, дослужившийся только до претуры, умер, когда сыну был 16-й год. Мать его Аврелия, происходившая, как и муж ее, из весьма знатного рода, уделяла большое внимание воспитанию сына, который относился к ней с благодарной любовью до самой ее смерти (54). Под наблюдением этой прекрасной женщины богатые способности мальчика получили превосходное развитие; при необыкновенной восприимчивости и сильном прилежании, он развился быстро и усвоил все те познания, которые дали ему право на влиятельное участие в общественных делах как в мирное, так и в военное время. Одним из его учителей был ученый грамматик М. Антоний Гнифон, под руководством которого, конечно, и развилось то стремление к правильности и красоте слога, которое проявляется в речах и сочинениях Цезаря. Его юношеские годы прошли во время Марсийской войны и при начале междоусобицы между Марием и Суллой. Марий, женатый на сестре отца Цезаря, сделал его, еще 13-летнего мальчика, в 87 г., после своей победы над Суллой, жрецом Юпитера (flamen Dialis). Таким образом, Цезарь вступил в общественную жизнь; но расположение, оказываемое ему главой народной партии, еще не побудило его решительно стать на эту сторону. Так же мало сочувствовал он и партии оптиматов, к которой принадлежали знатнейшие из его родственников, Он уже в то время начинал чувствовать свое призвание к господству над миром и стал строить свои планы.

Проницательность его необыкновенно рано созревшего ума дала ему возможность понять, что республика уже отжила свой век; но предводители той и другой партии не внушали ему доверия, он решил идти своим, отдельным путем и уничтожить одну партию другой, чтобы затем повелевать обеими. Этому плану он следовал с непоколебимой твердостью и ловким расчетом, но вместе с тем так умеренно и осторожно, что не позволял себе никакого увлечения страстью и умел достигать успеха то разумным выжиданием при неблагоприятных обстоятельствах, то быстрым, решительным образом действий в удобную минуту.

После того как Сулла, окончив войну с Митридатом, победил марианцев и сделался властителем Рима (82 г.), молодой Цезарь оказался в опасном положении уже потому, что был родственником Мария; но он еще более раздражил всемогущего диктатора, дерзнув нарушить его волю. М. Пизон, по воли властителя, развелся вдовой Цинны, Аннией, Помпей – с Антистией; Сулла потребовал, чтобы и Цезарь развелся с Корнелией, дочерью Цинны, на которой он женился год тому назад по любви. Но Цезарь отказался исполнить это требование; он охотнее соглашался терпеть преследование, чем недостойным поступком заслужить одобрение. Он был объявлен вне закона, вследствие чего лишился своей должности жреца Юпитера, потерял имение своей жены и свое собственное. Больной лихорадкой и переодетый изгнанник блуждал по сабинской земле, где за два таланта выкупил свою жизнь у сыщика. Наконец, по просьбе весталок и двух родственников он был помилован Суллой, но Сулла сдался неохотно, и когда ему говорили о молодости осужденного и его незначительности, он заметил, что в этом Цезаре сидит не один Марий и что этого мальчика следует остерегаться. Цезарь доказал свою твердость и показал, чего можно ожидать от его характера; этого для него было пока довольно. Чтобы избавиться от опасности, он отправился в Азию, где поступил на военную службу. Он помог пропретору М. Минуцию Терму при осаде Метилены, отошедшей от Рима во время войны с Митридатом, отличился при взятии этого города (80 г.) и был награжден гражданским венцом (corona civilis). Затем он поступил во флот к проконсулу П. Сервилию Исаврийскому, чтобы сражаться с пиратами; но едва только началась кампания, как он получил известие о смерти Суллы и поспешил возвратиться в Рим.

В Риме тотчас после смерти Суллы консул М. Лепид сделал попытку свергнуть учрежденное Суллой правительство и уничтожить силу его партии. Он предложил Цезарю соединиться с ним. Но Цезарь знал, что могущество партии Суллы очень крепко для того, чтобы быть уничтоженным Лепидом, который предпринял это дело без достаточной подготовки; потому он уклонился от участия в этом предприятии. Слишком поспешный план Лепида потерпел полную неудачу. Тогда Цезарь удовлетворился тем, что привлек к суду за притеснение отдельных выдающихся личностей из приверженцев Суллы – Кн. Корнелия Додабеллу и К. Антония – и этим достиг двоякой цели: выказал свой отличный ораторский талант и желание добра народу и возбудил недовольство тогдашним правительством, так как сенаторский суд отказался от осуждения обвиняемых. Чтобы укрыться от ненависти сильных противников, он отправился зимой 76 г. на остров Родос, где хотел усовершенствоваться в ораторском искусстве под руководством знаменитого ритора Молона. Во время своего путешествия недалеко от Милета, близ острова Фармакузы, он был взят в плен морскими разбойниками. Рассказывают, что в продолжение 38 или 40 дней, проведенных им против воли на пиратском корабле, он считал себя вовсе не пленником, а господином пиратов; когда ему хотелось спать, он приказывал им соблюдать тишину; когда они недостаточно хвалили его стихи и речи, которые он читал им для препровождения времени, он шутя бранил их, называя грубыми варварами, и грозил, что велит всех их распять. Они потребовали с него 20 талантов выкупа, а он, говорят, обещал им 50, потому что за такого человека, как он, 20 талантов было бы слишком мало. Когда жители Милета доставили выкуп и Цезарь был высажен на берег, он в следующую же ночь собрал несколько милетских кораблей, захватил пиратов при Фармакузе и велел распять их в Пергаме, как говорил им раньше. На Родосе Цезарь пробыл недолго; когда в 74 г. началась третья война с Митридатом, он поспешил в провинцию Азию, собрал, как частный человек, войско и обратил в бегство неприятеля, явившегося сюда затем, чтобы взбунтовать города против Рима. В это время он был заочно избран понтифексом, на место своего умершего дяди К. Аврелия Котты. Поэтому он поехал опять в Рим, не без страха перед пиратами, от которых он, в крайнем случае, решил избавиться самоубийством.

В последующие годы Цезарь мало участвовал в общественных делах, но зато старался приобрести расположение народа ласковым обращением и щедрой раздачей денег и хлеба. Оптиматы с завистью видели, что влияние их молодого противника с каждым днем возрастает, но утешались надеждой, что с растратой имущества он утратит и свое влияние. Но Цезарь, нисколько не беспокоясь, делал долги за долгами, в твердой уверенности, что расположение народа поможет ему достигнуть должностей, в которых он снова будет в состоянии поправить свои расстроенные дела. Когда Помпей возвратился из Испании после войны с Серторием, Цезарь был уже влиятельнейшим главой народной партии и делал все возможное, чтобы привлечь на сторону народа этого высокопоставленного человека, который был в разладе с сенатской партией, и окончательно поссорить его с оптиматами. Его план состоял в том, чтобы при помощи Помпея уничтожить преобладание сенатской партии, а впоследствии, когда он, благодаря союзу с Помпеем, поднимется высоко, самому пожать плоды этого союза, так как он надеялся, что Помпей, не способный поддерживать свои отношения с народом, никогда не будет иметь в народе твердой почвы. Помпей охотно принял услуги ловкого и умного народного вождя и с гордой уверенностью не опасался, что Цезарь станет работать только для себя самого. Когда он во время своего консульства в 70 г. уничтожил конституцию Суллы, Цезарь, душа всего этого дела, стоял на заднем плане.

В 68 г. Цезарь стал квестором – должность, открывавшая собой путь к курульной карьере. В этом году умерли сестра его отца, старая Юлия, вдова Мария, и его собственная супруга Корнелия, дочь Цинны. Потеря жены была для него прискорбна, но он воспользовался смертью ее, как и Юлии, чтобы воззвать к тени старых вождей народа, Мария и Цинны, и возбудить надежды демократии. Он сказал обеим женщинам надгробные речи на форуме, что было неслыханным делом по отношению к столь молодой женщине, как Корнелия, но эти надгробные речи были скорее похвальными речами Марию и Цинне и их принципам. Кроме того, на похоронах Юлии несли изображение Мария, несмотря на то, что над ним тяготела опала. Оптиматы были раздражены, но народ радостно одобрил Цезаря и признал в нем человека, призванного возвратить старые времена народного господства.

После этого Цезарь в качестве квестора сопровождал претора Антистия Вета в Ближнюю Испанию, где, по почетному предложению своего начальника, весьма правдиво и деятельно отправлял правосудие в одной части страны.

Возвратившись в Рим, он ближе сошелся с Помпеем, женился на одной его родственнице, Помпейе, дочери Кв. Помпея Руфа, внучке Суллы, и стал поддерживать законопроекты Габиния и Манилия, которыми Помпею поручалось начальство в войне с морскими разбойниками и с Митридатом. Этим он обязал Помпея, получившего полное удовлетворение своему честолюбию, и сам во время семилетнего отсутствия Помпея в Риме получил возможность действовать свободно, чтобы снискать расположение народа. Должность эдила, принятая им в 65 г., представила ему для этого весьма удобный случай, причем он действовал в ущерб своему товарищу, М. Бибулу, ревностному, но ограниченному оптимату, принадлежавшему к числу наиболее сильных его противников. Цезарь всегда был обременен долгами, но, несмотря на это, давал народу очень дорогие игры, на которые должен был давать свое согласие Бибул, не получавший от народа ни малейшей благодарности; вся благодарность выпадала на долю Цезаря, друга народа. Поэтому Бибул сравнивал себя с Поллуксом, который имел на форуме храм, общий со своим братом, но называвшийся всегда храмом Кастора. Во время игр форум, базилики, Капитолий были изукрашены с неумеренной роскошью, а сами игры устраивались с блестящим великолепием, Сенат, из недоверия к Цезарю, ограничил число гладиаторов, которые могли принять участие в играх, но Цезарь все-таки вывел 320 пар в серебряных доспехах. «Если бы позволил сенат, то он, для нашего удовольствия, вывел бы и еще больше» – так думал народ.

Оптиматы еще не перестали гневаться, когда новое событие вызвало новое раздражение. Сулла приказал разрушить находившиеся в Капитолии статую Мария и трофеи, взятые им в Югуртинской и Кимврской войнах. Однажды утром статуя и трофеи снова найдены были на том же месте в целости. Народ массой повалил в Капитолий и радостными криками приветствовал изображение человека, бывшего некогда спасителем Италии; старые солдаты и сторонники Мария проливали слезы и все прославляли Цезаря как достойного преемника своего высокоуважаемого родственника. Всякий знал, что именно Цезарь и был тем человеком, который приказал восстановить статуи и трофеи. Когда сенат, испуганный этим революционным делом, поспешил собраться, Катул, отец которого был убит по приказу Мария, воскликнул, что теперь не только подкапываются под государство, но уже и открыто нападают на него; впрочем, из страха перед народом статуя и трофеи оставлены были в покое.

Не заботясь о злобе сенатской партии, Цезарь продолжал свою борьбу с теми законами Суллы, которые еще продолжали существовать. По одному из этих законов были освобождены от наказания все те, которые во время проскрипций принимали участие в убийствах. Но Цезарь, председательствуя в суде, разбиравшем дела об убийствах, привлек к ответственности и осудил двух лиц, которые во времена Суллы убивали опальных, а именно Л. Лусция и Л. Беллиена. Точно так же в 63 г. он возбудил преследование против Г. Рабирия, убившего 36 лет тому назад народного трибуна, мятежного Л. Апулея Сатурнина, и Рабирий, несмотря на защиту Гортензия и консула Цицерона, вероятно, был бы осужден в народном собрании, если бы претор Метелл не пустился на хитрость и не прервал народного собрания на Яникуле, отняв военное знамя, после чего обвинитель, народный трибун Т. Лабиен, прекратил обвинение. Цезарь, как объясняется из речи Цицерона, возбудил преследование престарелого Рабирия не из личной вражды; осуждением его он хотел возвысить значение трибуната и напугать сенат, а затем при общественных беспорядках объявить отечество в опасности и предоставить консулам неограниченное полномочие для подавления мятежа.

В том же году, после смерти Кв. Метелла Пия, оказалась вакантной должность верховного жреца (pontifex maxim us). Цезарь объявил себя соискателем ее вместе с двумя старыми вождями оптиматской партии, Кв. Лутацием Катулом и П. Сервилием Исаврийским, причем заранее позаботился об отмене закона Суллы о должностях жрецов (Lex Cornelia de sacerdotiis) и о восстановлении выбора жрецов в народном собрании. Таким образом, в хлопотах о должности верховного жреца партии сенатская и народная должны были помериться одна с другой своим значением и влиянием; с обеих сторон не жалели денег; Цезарь тратил такие большие суммы, что, отправляясь на выборы и вспоминая о сделанных им долгах, говорил своей озабоченной матери: «Ты увидишь меня или верховным жрецом, или беглецом!» Цезарь был избран огромным большинством голосов; даже в трибах обоих своих противников он получил больше голосов, чем они. Гордый Катул, считавший себя по возрасту, сану и заслугам гораздо выше своего противника, принял это за большое оскорбление и огорчился тем более, что он имел слабость обещать задолжавшему Цезарю денег, чтобы он отказался от соискания должности. Цезарь ответил ему, что он будет занимать еще больше, но не отступится.

Вскоре после этого народ выбрал Цезаря городским претором на 62 г. Его блестящие успехи возбудили против него ожесточенную ненависть оптиматов; больше всех были, с некоторого времени, непримиримыми его врагами Катул и Г. Пизон; первый ненавидел его за свою неудачу на выборах в верховные жрецы, второй – за то, что Цезарь привлек его к суду за притеснения и несправедливую казнь одного транспаданца, принадлежавшего к клиентам Цезаря. Эти два человека хотели теперь воспользоваться обнаружением заговора Катилины для того, чтобы погубить Цезаря. Они стали просить консула Цицерона, имевшего в своих руках улики против заговорщиков, чтобы он при помощи какого-нибудь свидетеля обвинил и Цезаря в участии в заговоре, имевшем целью совершенное разрушение государства. Но Цицерона нельзя было заставить замешать в дурное дело любимца народа и друга Помпея; он даже оказал Цезарю почетное доверие, передав ему одного из заговорщиков, всадника Л. Статилия. Видя это, враги Цезаря вместе со своими единомышленниками сами стали распространять слух о том, что Цезарь принимал участие в заговоре и что свидетели дали против него важные показания. Когда на заседании сената 5 декабря, где решалась судьба заговорщиков, Цезарь стал говорить против смертной казни, предложенной выдающимися людьми из партии оптиматов, и предложил приговорить виновных к пожизненному заключению и конфисковать их имущество, это снисходительное мнение принято было за заступничество, и Катон недвусмысленно упрекнул его в участии в изменническом плане, вследствие чего между Цезарем и Катоном произошел крупный разговор. Когда Цезарь вышел из сената, всадники, которых Цицерон вместе с другими вооруженными людьми поставил на Капитолийском холме, подстрекаемые Пизоном и Катулом, бросились на него с обнаженными мечами; но некоторые из его друзей прикрыли его своими тогами, а Цицерон, опасаясь народа, дал всадникам знак остановиться. С тех пор Цезарь до конца года уже не являлся в сенат; а народ был так раздражен против сенатской партии за ее дурное обращение с Цезарем, что сенат, желая успокоить народ, назначил ежемесячную раздачу хлеба. Все это делалось против Цезаря, который до сих пор при всяком случае старался подкопаться под силу и влияние правительственной партии; но его решительно нельзя обвинять в союзе с заговорщиками, нет ни малейшего следа близких отношений между ним и Катилиной. Более снисходительный взгляд его относительно наказания виновных основывался на верном понимании обстоятельств и служил выражением уже тогда выказавшейся боязни кровавого преследования в гражданских беспорядках; если бы Цицерон присоединился к его мнению, он избавил бы себя от многих огорчений. Кроме того, Цезарь был слишком проницателен и умен для того, чтобы связаться с такой преступной и развращенной шайкой, какую представляли товарищи Катилины, и поддерживать такой сумасшедший план; ведь этот план имел целью уничтожение государства, в котором Цезарь искал себе единовластия и надеялся достичь его, следуя более верным путем и придерживаясь более зрелого плана.

1 января 62 г. Цезарь, вступив в должность претора, не стал, по старинному обычаю, провожать новых консулов в Капитолий, но созвал народное собрание, на котором предложил, чтобы достройка храма Юпитера Капитолийского, сгоревшего в 83 г., была отнята у Катула, которого он обвинил в сокрытии денег, и передана Помпею, и чтобы в надписи, которая будет сделана на здании, выставлено было имя не Катула, а Помпея. Лишь только слух об этом разнесся среди оптиматов, находившихся в Капитолии, они оставили консулов и вместе с Катулом поспешили на форум, чтобы возражать против предложения Цезаря. Последний не пустил Катула на ораторскую трибуну, но не мог помешать и тому, чтобы имя его было вырезано на храмовой надписи. Это нападение Цезаря на Катула имело причиной вовсе не ненависть и не жажду мщения; он много раз показал, что стоит гораздо выше ненависти; это дело было ловко рассчитанной услугой Помпею, который таким образом убедился в верности своего союзника и еще более разошелся с партией оптиматов вследствие того, что сенат воспротивился предложению Цезаря.

Во время этих событий Помпей был еще в Азии, но уже готовился к отъезду в Рим. Когда присланный им наперед Кв. Метелл Непот, в качестве трибуна, предложил, чтобы Помпею позволено было возвратиться в Италию со своим войском, он нашел в Цезаре сильную поддержку против не желавших этого оптиматов. На форуме произошла замечательная сцена. Метелл приказал публичному писцу прочесть это предложение, но этому воспротивился Катон, бывший в то время также трибуном и всегда являвшийся самым неустрашимым защитником аристократии; Метелл хотел читать сам, но Катон вырвал у него бумагу; когда он хотел пересказать содержание своего предложения на память, трибун Минуций зажал ему рот. Тогда явились вооруженные отряды и прогнали оптиматов с форума мечами, бичами и камнями. Но оптиматы, с Катоном во главе и с более значительными силами, снова пришли на форум до окончания голосования и в новой схватке обратили своих противников в бегство. Сенат одобрил поведение Катона и даже лишил Метелла и Цезаря занимаемых ими должностей. Метелл объявил народу, что он уступает силе и возвращается к Помпею, который сумеет отомстить за него и за себя и отстоять законы, но Цезарь, как ни в чем не бывало, продолжал отправлять свою преторскую должность, пока его не решили силой прогнать с судейского кресла. Тогда он поспешно распустил своих ликторов, бросил свою тогу, чтобы не быть узнанным, и пробрался в свой дом. Такие сцены были ему желательны. Один трибун был силой лишен должности и убежал в лагерь, одного претора прогнали с трибунала и он должен был искать защиты у сената. Раздраженная такими происшествиями толпа бросилась к жилищу своего любимца и умоляла его обратиться к ее содействию. Но Цезарь успокоил ее и попросил разойтись. Когда сенат, собравшийся в страхе и опасениях, узнал об этом, тогда влиятельнейшие сенаторы отправились в дом Цезаря, чтобы благодарить его и пригласить в курию, где он был принят с похвалами и снова назначен на прежнюю должность. Это было глубокое, заранее приготовленное Цезарем, унижение для сената.

Еще более раздраженные этим поражением, оптиматы вскоре задумали новый план привлечения противника к следствию по поводу его участия в заговоре Катилины и, если возможно, погубить его еще до возвращения Помпея. Они подкупили двух человек, бывших свидетелями по делу о заговоре, Кв. Курия и Л. Веттия. Первый из них заявил в сенате, что он от самого Катилины слышал о том, что Цезарь находится в числе заговорщиков; а Веттий обязался представить следственному судье, Новию Нигру, письмо Цезаря к Катилине. Цезарь вызвал Цицерона в качестве свидетеля в сенат, и Цицерон подтвердил, что Цезарь по собственному побуждению сообщал ему сведения о заговоре. Так как заседание вследствие громкого оживленного спора затянулось надолго, то народ, озабоченный участью своего друга, поднял перед курией грозный крик, так что все нападки на Цезаря стихли. У лжесвидетеля Курия была отнята обещанная из государственной казны награда за открытие заговорщиков; Веттий, не явившийся в суд по обвинению в лжесвидетельстве, был арестован и посажен в тюрьму. Новий был также арестован за то, что принял жалобу на высшего чиновника.

В конце этого года в семье Цезаря произошло прискорбное событие. Когда римские матроны справляли в его доме праздник «Доброй Богине» (Bona Dea), на котором никто из мужчин не смел присутствовать, Клодий, которого мы уже знаем как человека развратного и испорченного, в женском платье пробрался в дом, чтобы встретиться с женой Цезаря, Помпеей. Он был узнан и привлечен к суду; но Цезарь не выступил против него ни в качестве обвинителя, ни в качестве свидетеля и таким образом расположил к себе этого даровитого и отважного человека; жену же свою он отпустил, объявив, что хотя он и не подозревает ее в неверности, но все-таки не может с ней жить, потому что целомудренная женщина не должна подать повода к подозрению в дурном деле.

Вскоре затем Цезарь в качестве пропретора на 61 г. отправился в дальнюю Испанию, Так как кредиторы не хотели его отпускать, то Красс снабдил его 830 талантами, чтобы разделаться с докучливыми требованиями; но эта сумма вряд ли составляла и десятую часть того, что ему нужно было иметь, чтобы сказать, что у него нет долгов. Когда он, переезжая через Альпы, проезжал через маленькую бедную деревушку, и один из его спутников заметил, нет ли и здесь такой же борьбы партии, как в Риме, он, говорят, сказал, что он лучше бы желал быть первым здесь, чем вторым в Риме – признание, которого он, конечно, не делал, но которое согласно с его образом мыслей. В Испании он прибавил на свой счет к своим 20 когортам еще 10 и тотчас же начал воевать с разбойниками – горцами Лузитании; затем обещаниями добычи и славы привлек к себе племена, жившие между Того и Дуэро, и с моря напал на Галисию, где взял город Бриганциум. Здесь он впервые выступил в качестве самостоятельного полководца; войско поздравило его императором, а сенат почтил его благодарственным праздником, и он стал претендовать на триумф. В гражданской администрации он действовал произвольно, но на пользу провинции; он улучшил судопроизводство, дела о налогах и о долгах. В то же время он не упускал случая и в войне, и в управлении богатой провинцией собирать сокровища, в которых он так нуждался, и вместе с тем обогащать свое войско и государство.

Приобретя новую славу полководца, которой он до сих пор еще не имел, Цезарь летом 60 г. возвратился из Испании и, расположившись перед воротами Рима, стал хлопотать о триумфе и о должности консула. Так как его противники не позволяли ему хлопотать о консульстве до тех пор, пока он будет находиться вне города, то он, при приближении консульских выборов, отказался от пустого почета триумфа и явился в город, чтобы не потерять более важной цели. Аристократы делали все возможное, чтобы не допустить его до консульства; но народ избрал его огромным большинством голосов. Денег Цезарь не жалел; но и другая партия употребила на подкупы огромные суммы и добилась того, что М. Бибул, закоренелый страстный аристократ, который уже был вместе с Цезарем эдилом и претором и смертельно его ненавидел, был избран ему в товарищи. Еще до своего вступления в должность Цезарь заключил с Помпеем и Крассом триумвират, «союз ума, славы и богатства, в котором первый хотел возвыситься, второй повелевать, а третий – приобретать» (Друманн). Этот союз некоторое время держался в тайне, пока сильная власть, достигнутая Цезарем в должности консула, не обнаружила, что все трое были заодно. Но в этом союзе нельзя было найти ничего противозаконного, и потому противники их ограничились гневом, насмешками и криком. Варрон, намекая на грозного Цербера, назвал этот союз «трехголовым» (tricarauox); Цицерон в одном из писем к своему другу Аггию называет триумвиров «династами». Вскоре после заключения триумвирата Цезарь выдал за Помпея свою дочь Юлию.

Вслед за вступлением в должность консула Цезарь выказал такую деятельность, которая напугала его врагов. Прежде всего он сделал распоряжение, чтобы дела, рассматриваемые в сенате и в народных собраниях, записывались вполне и публиковались во всеобщее сведение. До тех пор записывались только постановления. Это распоряжение Цезаря имело целью подчинить сенат контролю народа, и оно было необходимо, так как он задумал выступить с приятным для народа аграрным законом, который, конечно, должен был встретить в сенате сопротивление. Этот закон, предлагавший разделить кампанскую и стеллатскую землю между наиболее бедными гражданами, имеющими троих или более детей, и рассчитанный особенно в пользу ветеранов Помпея, во всех своих постановлениях отличался большой умеренностью, но встретил в сенате, куда он был представлен, такой протест, особенно со стороны Катона, что Цезарь решил предложить свой проект непосредственно народу. Он созвал народ на форум, чтобы еще раз заставить предводителей народной партии высказать свое мнение. Консул Бибул противился закону, говоря, что это нововведение, и, не поддавшись на уговоры Цезаря и народа, удалился с угрозой: «Не бывать этому, пока я консул!» Тогда Цезарь, минуя всех других чиновников, обратился к Помпею, прося его высказать свое мнение; на вопрос, одобряет ли он этот закон, Помпей громко отвечал «Да», а когда вслед затем Цезарь спросил, что он намерен делать, если этому закону воспротивятся силой, отвечал, что он поддержит его щитом и мечом. Когда и Красс заявил то же самое, тогда другие уже не осмеливались противоречить. При приближении комиций, в которых этот закон должен был подвергнуться голосованию, Бибул, желая помешать его утверждению, заявил, что он во все дни комиций будет наблюдать небо; а в такие дни, по законам, нельзя было обращаться к народу. Но Цезарь не обратил внимания на заявление Бибула и в назначенный день созвал народное собрание. Ночью накануне собрания вооруженные ветераны Помпея и часть народа со спрятанными кинжалами заняли форум. С рассветом, лишь только Цезарь, стоя на ступенях храма Диоскуров, обратился к народу, явился Бибул с несколькими трибунами и бывшими консулами, с другими людьми его партии и множеством клиентов, подошел к Цезарю и прервал его. Тотчас же произошла схватка; Бибул был сброшен со ступеней в грязь, два трибуна, бывших вместе с ним, ранены; но он не хотел уступить, обнажил свою шею, чтобы быть убитым за правое дело; друзья увели его силой. Катон, которого два раза приходилось стаскивать с ораторской трибуны, наконец оставил поле битвы. Когда все противники были прогнаны, обсуждение закона возобновилось, и он был принят. Насколько в этот день Бибул показал себя упорным, настолько же мало мужества выказал он в следующие дни. До конца года он уже не выходил из дома и ограничился тем, что наблюдал небо и противодействовал намерениям своего товарища эдиктами, которые были полны ругательств, С тех пор остряки стали говорить, что в Риме два консула – Юлий и Цезарь, так как теперь Цезарь вел один все консульские дела, не обращая внимания на гнев аристократов, которые, будучи оставлены своим предводителем, вынуждены были Подтвердить аграрный закон Юлия в сенате. Вследствие этого более 20 тыс. бедных граждан сделались землевладельцами; надел продолжался и в следующие годы.

Аграрным законом Цезарь привязал к себе беднейший класс населения; другим законом он приобрел расположение сословий всадников. Всадники, бывшие откупщиками податей в Азии, вследствие войны с Митридатом понесли значительные убытки и до сих пор тщетно просили сенат о снятии с них откупной суммы; Цезарь выхлопотал для них народное постановление, по которому третья часть этой суммы была с них снята. Помпея Цезарь расположил к себе тем, что убедил народ одобрить его распоряжение в Азии; когда Лукулл хотел воспротивиться этому, Цезарь остановил его угрозой, что он обвинит его за дурное управление Азией, и так напугал его, что тот упал к его ногам, умоляя о пощаде. Кроме упомянутых законов, Цезарь, или сам, или через преданных ему трибунов, провел еще несколько других предложений, и всегда при помощи народа; к сенату он обращался редко, и когда однажды созвал его, то в собрание явились лишь немногие. Когда он по этому поводу выразил старому сенатору Конфидию Галлу свое удивление, тот сказал, что иные не идут в сенат потому, что не могут быть уверены в своей безопасности там, а сам он является, потому что уже слишком стар для того, чтобы бояться смерти.

Оптиматы предоставили Цезарю свободу, надеясь впоследствии все выместить на ненавистном им человеке. Сенат постановил, что оба консула 59 г. не должны получать никакой провинции; Цезарю вместо богатой провинции по истечении срока его деятельности должна была достаться незначительная должность – надзор за лесами и дорогами в Италии. Цезарь сделал вид, что он всем доволен; он говорил, что для себя лично он ни в чем не нуждается. Но для своих дальнейших целей он все-таки нуждался в провинции и потому попросил Ватиния доставить ему при помощи народа то, чего не дал ему сенат. По закону Ватиния (Lex Vatinia de imperio С. Caesaris), Цезарь получил от народа Цизальпинскую Галлию* и Иллирию с тремя легионами на 5 лет; а когда его друзья стали говорить еще и о третьей провинции, то испуганный сенат, чтобы избавиться от худшего, прибавил ему и Трансальпийскую Галлию** и четвертый легион.

* Цизальпинская Галлия называлась Галлией, одетой в тогу, т. е. замиренной.

** Трансальпийская Галлия называлась дикой, носящей штаны. Она охватывала современную Францию, Бельгию, часть Голландии, большую часть Швейцарии и левый берег Рейна.

Цизальпинская Галлия, или Верхняя Италия, была, по выражению Катона, акрополем Италии; оттуда один человек, подобный Цезарю, мог наблюдать и господствовать над Римом; провинция же, лежащая по ту сторону Альп, давала ему случай к завоеваниям и военной славе, к образованию способного к бою, преданного ему войска, к приобретению сокровищ, в которых он так нуждался, отчасти для того, чтобы избавиться от долгов, сделанных им в бытность его консулом вследствие громадных издержек, а отчасти и для того, чтобы иметь средства для издержек во время своего отсутствия из Рима. Таким образом, Цезарь достиг того, чего желал; благодаря галльским провинциям он рассчитывал сделаться властелином римского государства.

Прежде чем отправиться в Галлию, Цезарь позаботился о том, чтобы сохранить неприкосновенными свои законы, которые провел во время своего консульства при помощи народа, вопреки астрономическим наблюдениям своего товарища. За этим должны были наблюдать, кроме Помпея и Красса, консулы следующего года (58 г.), Л. Пизон, отец третьей жены Цезаря, Кальпурнии, и А. Габиний, клиент Помпея, Цицерона и Катона, которые, по-видимому, всего более угрожали этим законам, Цезарь удалил их из Рима при содействии трибуна Клодия. Вместе с тем позаботились и о том, чтобы сделать разрыв между оптиматами и Помпеем по возможности более решительным, дабы Помпей в отсутствие Цезаря не соединился со своим естественным союзником, сенатом.

Простояв перед воротами Рима до конца марта (58 г.), чтобы своей близостью усилить нападки Клодия на Цицерона, Цезарь поспешно отправился в свою провинцию, где его присутствие было в высшей степени необходимо, так как провинции Трансальпийской Галлии, простиравшейся по южному берегу до Женевского озера, угрожала, опасность переселения гельветов. Цезарь запретил им проходить через свою провинцию и напал на них за то, что они по дороге опустошили область его союзников эдуев; он не хотел, чтобы такое сильное племя оставалось в Галлии, по соседству с римской провинцией. В двух битвах гельветы были почти уничтожены, а оставшиеся в живых принуждены возвратиться в оставленные ими горы. Но Цезарь не удовольствовался обеспечением своих границ; он пришел в Галлию с твердым намерением начать завоевательную войну и, по возможности, покорить всю Галлию. Эта война доставила ему славу и опытное войско; кроме того, она имела для Рима и национальный интерес: она велась против галлов – неприятеля, некогда разрушившего Рим и много раз приводившего римлян в ужас. Самое положение дел в Галлии того времени было таково, что она должна была сделаться добычей или римлян, или германцев, так как многочисленные галльские племена, враждовавшие между собой и находившиеся в состоянии политического разложения и упадка, были уже отчасти подвластны германскому вождю Ариовисту, и новые полчища германцев постоянно стремились от Рейна на юго-запад, к границам римских владений, и могли сделаться опасными соседями для римлян. После покорения гельветов ближайшей задачей Цезаря было уничтожение германского владычества в Галлии, чтобы затем вдали от Италии поставить преграду их напору. В то же лето 58 г. он начал войну с Ариовистом, разбил его недалеко от Везонциона (Безансон) и оттеснил за Рейн. Приобретения Ариовиста достались победителю; народы, подчиненные его власти, почти вся Средняя Галлия, подчинились Цезарю; этим они только переменили господина, так как они были слишком слабы, чтобы добиться свободы. Несмотря на это, покорение и подчинение Галлии было все-таки трудной задачей; хотя отдельные племена и враждовали между собой и не могли соединить свои силы для борьбы с общим врагом, но все-таки они были храбры и воинственны и высоко ценили свободу. Здесь нельзя было закончить дело несколькими битвами, как на Востоке; приходилось покорять племена, которые при первом удобном случае восставали. Но римское военное искусство, римские легионы были им не под силу, особенно под начальством такого вождя, как Цезарь, который в Галльской войне выказал себя весьма гениальным полководцем, достойным стать в ряд с величайшими полководцами всех времен. С непоколебимой уверенностью и быстрым натиском он шел от победы к победе, так что мир с изумлением смотрел на его победное шествие. Его искусство побеждать Наполеон I в своих записках кратко представил в следующих словах: «Принципы Цезаря были одинаковы с принципами Александра и Ганнибала: сосредоточивать свои силы, не обнаруживать своих слабых сторон, быстро двигаться к важнейшим пунктам, пользоваться нравственным влиянием, славой своего оружия, страхом, который оно внушало, и политическими средствами, чтобы удерживать своих союзников в верности и подчиненные народы в повиновении».

Покорив в первый год своего правления гельветов и Ариовиста, Цезарь утвердился в Средней Галлии и в следующие затем два года победил и покорил почти все галльские племена, храбрых белгов, арморийские владения к северу от Луары, аквитанов на Гаронне и в Пиренеях. Затем в 55 г., когда его власть была продолжена еще на пять лет, он уничтожил переправившиеся через Альпы германские племена узипетов и тенктеров, которые снова угрожали спокойствию Галлии, перешел через Рейн в Германию и переправился через океан в Британию, чтобы в обеих этих странах показать римское могущество и помешать жившим там племенам являться в римскую Галлию и поддерживать галлов против римлян. Переправляться через Рей и через океан не отваживался еще ни один римлянин; этими предприятиями Цезарь имел в виду придать своим подвигам в глазах римлян еще больше блеска. Во второй раз он ходил в Британию в 54-м, в Германию – в 53 г. В эти следующие годы ему пришлось, кроме того, иметь дело новыми восстаниями галльских племен. В 52 г. талантливому вождю Верцингеториксу, из племени арвернов, удалось объединить для войны против Рима почти все галльские племена; может быть, он обратил бы в нечто успехи всех предшествовавших войн, если бы, продолжая партизанскую войну, продержался до удаления Цезаря из провинции; но он сделал большую ошибку – собрал свои главные силы в укрепленном пункте Алезии (к западу от Дижона в Бургундии), в котором он и был принужден к сдаче. В этой борьбе с галльскими племенами часто нельзя было избежать суровой жестокости; но, подавив это восстание, с зимы 51/50 г., Цезарь принял по отношению к побежденным пародам более мягкие меры, казни, притеснения и грабежи прекратились, чтобы дать стране возможность успокоиться, так как в Риме дела были уже в таком положении, что Цезарь предвидел надобность вести свои легионы в другое место. Война с Помпеем и с сенатом готова была начаться.

В ту же зиму 51/50 г. Цезарь собрал все свое войско, 10 легионов, на большой смотр в земле тревиров. Впервые после окончания Галльской войны все войско увидело его, любимого полководца, с которым оно достигло таких успехов. Много трудов и опасностей перенесли они в продолжение 8 лет под его начальством; но он сделал для них и много хорошего, и, конечно, от него, так заботливо хлопотавшего о ветеранах Помпея, они могли ожидать в будущем не простого вознаграждения. Их сердца и руки принадлежали ему, он был всемогущей душой войска, оторванного от родины долголетней разлукой и совершенно преданного ему и его делу. Только легат Лабиен, который до сих пор оказывал большие услуги и был отличаем Цезарем, теперь казался полководцу подозрительным. Цезарь сделал его командующим в Цизальпинской Галлии, чтобы дать ему возможность перейти на сторону Помпея И сената, так как он знал, что изменник может вредить, находясь только вместе с ним, а не в числе его противников. Лабиен так и сделал, и Цезарь был настолько великодушен, что переслал ему его деньги и вещи.

В 49 г. началась война с Помпеем. Выше, в биографии последнего, мы уже рассказали, как он, после смерти Красса и Юлии, все более и более отдалялся от Цезаря и в союзе с правительственной партией старался вырвать у него из рук силу, пока, наконец, Цезарь, вынужденный защищаться, не перешел через Рубикон и не овладел за 60 дней всей Италией. Пока Помпей собирал свои боевые силы на Востоке, Цезарь быстро овладел Западом. Сам он оставил за собой Испанию; Сардинию занял его легат Кв. Валерий, Сицилию – Кутион, который в Африке, в борьбе с приверженцем Помпея Аттием Варом и нумидийским царем Юбой, потерял свое войско и жизнь. В то время когда Цезарь был в Испании, в Риме его избрали диктатором; вскоре он сложил с себя эту должность и был избран консулом на 48 г., вместе с П. Сервилием Исаврийским. Затем он переправился в Грецию, и, потерпев неудачу при Диррахиуме, разбил Помпея наголову при Фарсале 9 августа 48 г. «В начале войны римляне опасались, что Цезарь будет свирепо обращаться со своими врагами, как Цинна, грабить их и избивать, как Сулла»; но он во всем проявил величайшую снисходительность и мягкость и этим выиграл не менее, чем удачей своего оружия.

Цезарь весьма поспешно и с небольшим войском преследовал Помпея, бежавшего в Египет. С 35 кораблями, 3 700 человек пехоты и 800 конницы он высадился в Александрии, где убийцы Помпея принесли ему голову убитого. Слезы, выступившие у Цезаря при взгляде на эту голову, были непритворны. Царь Птолемей и его сестра Клеопатра вели друг с другом войну за власть. Цезарь, пленившись прелестями Клеопатры, уладил этот спор и помирил споривших; но Потин, евнух, опекун царя и соучастник в убийстве Помпея, видел, что мир опасен для его собственного существования, и, не доверяя Цезарю, поднял против Цезаря население Александрии, сделав попытку отравить его на пиру, устроенном в честь примирения. Один раб выдал его, и он был казнен. В это время египетское войско, 20 тыс. пехоты и 2 тыс. конницы, под начальством Ахилла, союзника Потина, вступило в Александрию и вместе с гражданами и их рабами напало на Цезаря, который укрепился в одной части города Брухиума и оказался в весьма опасном положении будучи окружен с моря и с суши. Наместник Азии Домиций Кальвин послал ему на помощь один легион; Цезарь удачно ввел этот легион в город, и затем начались сражения на море и на улицах. В одном сражении, происходившем между Брухиумом и островом Фаросом, Цезарю пришлось так плохо, что он вынужден был с частью своих людей отступить на стоявшие неподалеку суда, а так как его судно, переполненное людьми, могло потонуть, то он поплыл к другому судну, после чего первое потонуло. Между тем из Киликии, Сирии и других пограничных областей явились в Египет и в область Пелузиума значительные подкрепления под начальством Митридата. Птолемей, которого Цезарь взял в плен, но потом отпустил, вышел во главе войска навстречу римским войскам, но был разбит, так как Цезарь между тем соединился с Митридатом; он бежал и во время бегства утонул в Ниле. Этим кончилась Александрийская война. Цезарь возвратился в Александрию, которая теперь стала просить о пощаде и получила ее. Правление он передал Клеопатре и ее младшему брату Птолемею, который должен был жениться на ней. Пробыв в Египте 9 месяцев, с начала октября 48 до июля 47 г., он оставил эту страну и, оставив там все свое войско, за исключением одного легиона, отправился в Сирию, а оттуда в Малую Азию, чтобы наказать Фарнака, сына Митридата Великого.

Фарнак, как мы уже видели, овладел Боспорским царством своего отца; он воспользовался междоусобицей в Риме, чтобы снова покорить Понтийское царство. Разбив при Никополе легата Цезаря, Домиция Кальвина, он же не встретил дальнейшего сопротивления. Обстоятельства требовали возвращения Цезаря в Италию, но он не хотел оставлять Азию, пока не усмирит Фарнака. Он перешел через Тавр и двинулся через Каппадокию в Понт, еще с четырьмя легионами в четырехчасовом сражении при Целе одержал решительную победу над войском Фарнака. Это было 2 августа, в тот самый день, в который два года назад легаты Помпея сдались Цезарю в Испании. Фарнак с немногими всадниками бежал и затем был умерщвлен своим вельможей Азандером. Битва при Целе была ожесточенная; но вся война была закончена в пять дней. В порыве радости при столь быстром успехе Цезарь написал своему доверенному лицу в Рим известные слова: «Veni, vidi, vici» – пришел, увидел, победил.

Сделав в Азии необходимые распоряжения, Цезарь возвратился в Рим раньше, чем его там ожидали (в конце 47 г.). Его присутствие было в высшей степени необходимо. После битвы при Фарсале он поручил управление Римом и Италией М. Антонию; но последний предался чувственным удовольствиям и мало заботился о порядке и спокойствии. Народный трибун П. Долабелла, зять Цицерона, такой же неумеренный сластолюбец, как и Антоний, старался провести закон о сложении долгов, вследствие чего в Риме стали происходить кровопролитные уличные схватки; легионы Цезаря, стоявшие в Кампании, отказались идти в Сицилию и Африку, пока им не будут выданы обещанные деньги и земли. Антоний не мог усмирить ни этого мятежа, ни беспорядков в Риме. Когда Цезарь явился в Рим, Долабелла вынужден был покориться и взять назад свой законопроект; но мятеж легионов грозил сделаться опасным. Заставив бежать легатов Цезаря, они, совершая разные бесчинства, двинулись на Рим и расположились на Марсовом поле. Они объявили, что хотят вести переговоры только с самим Цезарем. Когда Цезарь в качестве императора безбоязненно явился среди них и спросил, чего они хотят, они стали требовать роспуска. Он ответил коротко: «Вы распущены, квириты». Называя их квиритами, он обращался к ним как к гражданам, уже не состоящим в войске. Этого они не ожидали; они не хотели получить отпуск и обрабатывать землю, они хотели выпросить себе большую награду. Пораженные, они стояли некоторое время без слов, затем с раскаянием стали просить диктатора, чтобы он не прогонял их. Он медлил, повернулся, желая уйти; один военный трибун стал просить о помиловании; но разгневанный и огорченный полководец не мог решиться на это, жалуясь на неблагодарность особенно десятого легиона, который он всегда ценил так высоко. Тогда к нему подошли ветераны этого легиона и униженно просили, чтобы он наказал каждого десятого из них. Упрямство воинов было сломлено, и Цезарь простил их.

Многие влиятельные люди противной партии вышли навстречу Цезарю, ехавшему из Брундизиума в Рим, желая получить прощение победители. Цезарь отнесся к ним великодушно и снисходительно и старался расположить их к себе благосклонностью и дружественным обращением. С особенным расположением отнесся он к Цицерону, высказав желание, чтобы он не удалялся от общественных дел и поддерживал его своими советами, так как для него было важно, чтобы такой влиятельный человек, как Цицерон, объявил себя приверженцем нового порядка, Цицерон снова переехал из деревни и Рим; но он все еще боялся диктатора и вместе со многими другими был озабочен, как бы не повторились проскрипции времен Суллы. Они не умели оценить благородного, примирительного образа мыслей победителя.

Цезарь снова получил диктатуру на один год, стал консулом следующего года, пожизненным трибуном и в конце 47 г. отправился на войну в Африку, где предводители помпеевской партии – Метелл Сципион, Катон, Лабиен и другие, бежавшие после битвы при Фарсаде – снова собрали, при содействии нумидийского царя Юбы и пропретора Аттия Вара, значительное войско, главное начальство над которым принял Сципион. У них было 10 легионов римских и 4 нумидийских, много легковооруженных воинов, бесчисленное множество конницы, 120 слонов и, кроме того, значительный флот. В конце декабря 47 г. Цезарь отправился на судах в Сицилию с 6 легионами и 2 тыс. всадников, но зимние бури разбили его флот, так что он при высадке имел только 3 тыс. пехоты и 150 всадников. Сходя с корабля при Адрумете, он споткнулся и упал. Сделав вид, что поступил так намеренно, он в ту же минуту воскликнул". «Ты в моих руках, Африка!» Таким образом, он обратил дурное предзнаменование в хорошее и успокоил солдат. С небольшим войском ему долгое время пришлось бороться с гораздо более многочисленным неприятелем, а пополнять свои войска он мог только постепенно, с промежутками. Партизанская война грозила ему большой опасностью; наконец, когда неприятель считал его отрезанным на полуострове, на котором находился укрепленный город Тапс, Цезарь 6 апреля 46 г. произвел стремительную атаку на неприятельские ряды и уничтожил все войско. Так как помпейцы позволяли себе прежде этого бесчеловечные жестокости и убивали всякого цезарианца, попадавшего в плен, то Цезарь ни просьбами, ни угрозами не мог усмирить ярости своих солдат: даже те которые бросали оружие, были перебиты в дикой схватке Республиканцы и нумидийцы потеряли до 50 тыс. человек. Цезарь – только 50 убитыми и несколько раненными. Юба. М. Петрей и Сципион вскоре после битвы, отчаявшись спастись, покончили жизнь самоубийством; но Лабиен, Вар и другие бежали в Испанию.

Катон с самого начала войны занял Утику. Так как он был осажден Цезарем и считал оборону невозможной, то и решил умереть, чтобы не пережить падения республики, за которую он всегда сражался мужественно и ревностно. Он позаботился о том, чтобы оптиматы, находившиеся вместе с ним, могли сесть на суда и спастись, а сам приготовился к смерти. После ужина, во время которого он живо рассуждал с несколькими своими друзьями о философских предметах (защищал положение стоиков, что только мудрец может считаться свободным), он удалился и, лежа на постели, стал читать сочинение Платона о бессмертии Заметив, что сын унес у него меч, он с бранью стал требовать его назад и в гневе наказал раба, медлившего принести его. Сын и друзья вошли к нему в комнату, обняли его и со слезами просили, чтобы он пощадил себя. Он отвечал им упреками и настаивал на своем; тогда они удалились Затем он продолжил чтение и спокойно заснул до полуночи. Получив от своего отпущенника Бута уведомление, что отосланные им оптиматы уже уплыли, он запер двери и пронзил себя мечом. Рана была не смертельна, друзья, услышав, что он упал, пришли к нему и перевязали рану; но когда они опять ушли, он сорвал повязку и истек кровью. Так умер, 49 лет от роду, этот почтенный, благородный человек, отличавшийся твердостью воли и силой патриотизма; но, несмотря на его основательное философское образование, нельзя не признать за ним некоторой близорукости и недальновидности. Он принял для себя за образец своего предка, Катона Старшего, ревнивого сберегателя нравов доброго старого времени; но ему недоставало силы и здравого, практического ума его предка. Получив известие о смерти Катона, Цезарь пожалел, что не успел простить его при жизни. Друзья Катона похоронили его на берегу моря близ Утики, где впоследствии ему была поставлена статуя. Его обыкновенно называют, в отличие от его предка, Катоном Утическим.

В конце июля 46 г, Цезарь возвратился в Рим. Победа его казалась теперь полной, и сенат с услужливой преданностью поспешил встретить неограниченного властелина, все еще опасаясь, что Цезарь сбросит с себя маску и начнет мстить врагам своим. Сенат устроил в честь его сорокадневное празднество и дал ему четыре триумфа – над Галлией, Египтом, Фарнаком и Юбой, назначил его диктатором на 10 лет и блюстителем нравов (praefectus morum) на три года, причем ему даны были цензорские права исключать, по своему усмотрению, членов сената и всадников из их сословия и дополнять эти сословия. В августе Цезарь праздновал в разные дни свои четыре триумфа с большим великолепием; перед ним шли 72 ликтора. Солдаты, идя за его триумфальной колесницей, позволяли себе петь обычные юмористические куплеты даже в насмешку над диктатором; тут же раздавались возгласы: «Будь справедлив и ты раскаешься; будь несправедлив – и ты сделаешься царем». После триумфа народу было устроено роскошное угощение и розданы подарки; для его увеселения устроены были разнообразные игры в обширных размерах; солдаты получили большие награды и земельный надел. Еще во время этих праздников Цезарь издал различные законы для обеспечения спокойствия и восстановления порядка. Одной из наиболее значительных заслуг его было установление календаря, который, правда, из-за произвола и нерадения понтифексов, находился в весьма запутанном состоянии. Этим трудом установления календаря, названного по его имени юлианским, он занимался сам, так как он обладал довольно значительными познаниями в математике и астрономии; но большая часть дела исполнена александрийским математиком Созигеном и писцом М. Флавием.

В том же году Цезарю снова пришлось идти на войну. После битвы при Тапсе остатки помпеевской партии под начальством Лабиена, Вара и двух сыновей Помпея – Гнея и Секста – бросились в Испанию, где находились мятежные войска Цезаря, и снова заняли там угрожающее положение. Легаты Цезаря просили его явиться лично и ликвидировать опасность. Осенью 46 г. Цезарь в 27 дней прибыл в Испанию; неприятель укрепился в самой южной ее части (Бетика). Целые месяцы прошли в маленьких стычках, пока, наконец, 17 марта 45 г. (по новому календарю) оба войска не сошлись при Мунде, к северу от Гранады. У помпейцев было 13 легионов, у Цезаря – 80 когорт; его легковооруженные воины и конница были сильнее неприятельских; но неприятель имел более выгодную позицию, на крутом холме, перед сильно укрепленной Мундой, что давало ему возможность отступить безопасно, Цезарь, приближаясь к неприятельской боевой линии, остановился; помпейцы смело и отважно бросились вперед на равнину. Произошла весьма ожесточенная схватка. «Смерть! Нет пощады!» – слышалось с обеих сторон; взаимное ожесточение не знало границ. Цезарь печально смотрел на это кровопролитие, в котором дело должно было решиться не искусством, не высшими соображениями, а личной храбростью и стойкостью сражавшихся, и начинал сомневаться в счастливом исходе дела. Его ветераны уже колебались; тогда он оставил свою лошадь и с обнаженной головой, желая быть узнанным, бросился в передние ряды, воскликнув: «Неужели вы отдадите меня мальчишкам?» Многие пали под его ударами; но смерть грозила ему со всех сторон, его щит был пробит более чем сотней дротиков. День уже склонялся к вечеру, а дикая схватка все еще продолжалась с одинаковым успехом. Тогда мавританский царь Богуд, сражавшийся в войске Цезаря, без приказания и несвоевременно повел своих всадников с правого крыла в тыл Гнея Помпея, в его лагерь. Лабиен, увидя это, отвел свои пять когорт назад. Цезарь воскликнул: «Они бегут!» Его победный клич быстро разнесся по всему войску и испугал помпейцев. Они побежали; неприятельский меч производил в их рядах страшное опустошение. 33 тыс. помпейцев пали, в том числе и Лабиен, и Аттий Вар; Гней, старший сын Помпея, раненый оставил поле сражения и несколько недель спустя был убит. Секст Помпей не участвовал в битве. Цезарь, как говорят, потерял только 1 тыс. убитыми и 500 раненными, из всех битв гражданской войны это сражение было самое упорное и самое опасное, так как помпейцы сражались отчаянно, не рассчитывая на милость. Цезарь говорил, что во всех других битвах он сражался из-за победы, а в этой битве – за свою жизнь. Но в этой битве при Мунде помпеевской партии нанесен был смертельный удар.

Еще несколько месяцев Цезарю пришлось действовать в Испании; в сентябре 45 г. он был снова в Риме, где низкая, подлая лесть осыпала его новыми, неслыханными почестями. Еще до его прибытия сенат решил устроить в честь его 50-дневное благодарственное празднество; затем было решено, что на будущее время на игры в цирке будет привозиться в великолепной колеснице статуя Цезаря, сделанная из слоновой кости, вместе со статуями богов; что другая статуя диктатора, с надписью: «Непобедимому богу», будет поставлена в храм Квирина (Ромула), чтобы таким образом почтить Цезаря как второго основателя Рима. Неограниченная власть, которой он пользовался фактически, была законно утверждена за ним особыми титулами: он был назначен пожизненным диктатором и судьей нравственности (praefectus morum), консулом на 10 лет, получил право пользоваться титулом императора, как прозванием, и передать его своим потомкам; вследствие этого он получил законное право распоряжаться всеми вооруженными силами и государственной казной Рима. Особа его была объявлена неприкосновенной, как особа трибуна; публично дано было обещание охранять его безопасность; толпа сенаторов и всадников служила ему прикрытием, всякий сенатор должен был поклясться, что будет защищать его своей жизнью. Все его распоряжения получили силу закона, и чиновники при вступлении в должность должны были давать клятву в том, что не будут действовать против какого бы то ни было из его постановлений. В знак своей высокой должности он носил, по распоряжению сената, при всех торжественных случаях одежду триумфатора; лавровый венок – украшение триумфатора – он носил постоянно, что должно было быть особенно приятно для него, так как он был плешив. Он восседал в сенате и в суде на высоком золотом кресле, одетый в царскую пурпурную одежду. Ему дано было прозвание «Освободитель» и титул «Отец отечества». Он мог выбивать свое изображение на монетах, что прежде не дозволялось ни одному смертному; в честь его было воздвигнуто множество статуй. День его рождения был общим праздником, месяц, в котором он родился, был назван июлем. Дом его был украшен фронтоном, как храмы. В честь потомка Венеры (род Юлиев производили от Юла, сына Энеева), в честь полубога, каждые пять лет должны были праздноваться игры, на которых жрецы и весталки молились за него. Он был назван Jupiter Julius, а за его кроткое обращение построен был храм ему и богине Клеменции (Милости). Жрецом в этом храме сделан был М. Антоний.

Цезарь стал единовластным правителем, республика обратилась в ничто, в пустое слово, хотя формы ее большей частью еще остались в прежнем виде. Республиканские должности сделались пустыми титулами; Цезарь увеличил число этих должностей, чтобы, раздавая их своим друзьям и бывшим противникам, привязать к себе этих людей. На том же основании, а равно и для того, чтобы уничтожить значение сената, число членов этого учреждения постепенно было увеличено до 900; в том числе были и простые солдаты, и дети отпущенников, и даже иностранцы. Ветеранов и безземельный народ Цезарь привлек к себе раздачей земель и основанием колоний; между прочим он решил вновь построить Карфаген и Коринф. Многими другими распоряжениями и предприятиями монарх также старался увеличить блеск своего правления и дать миру возможность наслаждаться плодами установленного им спокойствия. Воздвигнуты были огромные здания, проведены дороги, высушены Понтинские болота; он приказал собрать и привести в порядок существующее законы, задумал основать большую латинскую и греческую библиотеку под руководством ученого М. Теренция Варрона. Кроме того, Цезарь занимался приготовлениями к войне с парфянами. Эта война должна была быть возмездием за поражение римского войска под начальством Красса, национальной войной, которая должна была соединить и примирить между собой все партии в государстве. После победы над парфянами он хотел завоевать страны, лежащие по берегам Каспийского и Черного морей до пределов Германии и Галлии, Но смерть поразила его среди этих грандиозных планов. Уже сделаны были все приготовления к его отъезду из Рима и Италии, уже отправлено было в Азию войско из 16 легионов и 10 тыс. человек конницы, сам император намеревался ехать вслед за ним через четыре дня, и в это время, в мартовские иды (15 марта) 44 г., напала на него в сенате толпа заговорщиков, и он был убит.

Цезарь навлек на себя подозрение в том, что он стремится к царской власти и задумывает основать наследственную монархию. Победив своих врагов, он позволил поставить свое изображение в ряду царских, позволил своим друзьям в интимном кругу называть себя царем и даже делать попытки доставить ему этот титул при содействии народа. Чтобы узнать настроение народа, они надели лавровый венок и диадему на статую Цезаря, стоявшую на ораторской трибуне. Трибуны Марулл и Цезетий сняли эту диадему и арестовали виновных, «так как диктатор не желает таких беспорядков». Цезарь жалел только о том, что трибуны предупредили его. Когда 26 января 44 г., в день латинского праздника, он торжественно входил в Рим, возвращаясь с Албанской горы, многие приветствовали его как царя; но народ, вместо того чтобы поддержать эти возгласы, безмолвствовал и роптал. Его друзья не успокоились. В праздник Луперкалий, 15 февраля, когда Цезарь в триумфальной одежде сидел на ораторской трибуне, к нему подошел консул М. Антоний, наиболее ревностный из его приверженцев, и хотел возложить на него диадему; но народ не приветствовал его; слышны были только вздохи и жалобные стоны. Тогда Цезарь отклонил этот подарок – и раздался всеобщий крик одобрения. Консул, припав к ногам диктатора, стал просить его исполнить его желание, во имя отечества; но так как народ не заявлял своего согласия на это, то диктатор объявил, что только Юпитер может называться царем в Риме, и отослал диадему в Капитолий. Конечно, нет сомнения, что Цезарь сам давал повод к подобным попыткам; но он убедился, что царский титул был ненавистен народу. Поэтому он обратился к сенату, в котором заседало много его креатур, и хотел пустить в ход религиозные средства. В Сивиллиных книгах нашли предсказание, что римляне только тогда победят парфян, когда будут иметь царя; приверженцы Цезаря потребовали в сенате, чтобы ему дано было право носить царский титул вне Италии. Если бы эта цель была достигнута, то можно было надеяться, что счастливый победитель, возвратившись в Рим, не встретил бы уже отказа в царском титуле. Но на заседании сената 15 марта, на котором этот вопрос должен был решиться, Цезарь был убит.

Тем не менее не следует думать, что причиной смерти Цезаря было стремление к царской власти. Хотя убийцы и говорили, что действуют ради спасения свободы и республики, но в сущности к преступлению побуждали их более простые, своекорыстные мотивы. Недовольные находились и среди самых цезарианцев, и среди пощаженных врагов, считавших себя оскорбленными и униженными; несмотря на то, что Цезарь обошелся с ними благосклонно, они хотели удовлетвориться местью за то, что диктатор дал им менее того, на что они, по своему честолюбию, рассчитывали и заявляли претензии; они считали унижением для себя быть обязанными врагу. Главным виновником заговора следует считать Г. Кассия Лонгина. Это был худой, истощенный страстями человек, с бледным лицом и мрачным, решительным характером. Он принадлежал к партии Помпея, был прощен Цезарем, но думал, что Цезарь недостаточно внимательно отнесся к заслугам, оказанным им отечеству в войне с парфянами, после смерти Красса; он гневался на то, что другие посланы были наместниками в провинции, а он получил только должность младшего претора в Риме, между тем как старшим претором был сделан молодой человек М. Брут, которому Кассий завидовал. Он решил отомстить, свергнуть тирана и стал приискивать себе помощников. Кассий нашел много других недовольных людей и привлек их на свою сторону только с тем условием, чтобы М. Брут, товарищ его по претуре, принял участие в этом деле; Брут был человек влиятельный и слыл вторым Катоном; он был женат на дочери последнего, Порции. Кассий решил помириться с Брутом, братом своей жены, и привлечь его на свою сторону, хотя и завидовал ему, как любимцу Цезаря. Брут не был врагом Цезаря, и хотя прежде был сторонником Помпея, но получил от Цезаря много отличий. Потому на него нельзя было подействовать, возбудив в нем обыкновенные страсти. Нужно было внушить ему мысль, что он призван для спасения свободы отечества. И он был, может быть, единственным человеком, в действиях которого можно предполагать такую благородную цель. Чтобы заставить его согласиться на смерть тирана, пущены были в ход различные средства. Ему внушали, что спасение отечества зависит от него; на статуе Брута Старшего, изгнавшего царей, написали: «О, если бы ты был еще жив!»; на трибунал его клали записки со словами: «Ты спишь, Брут!», окружающие его вздохами и тихими жалобами давали ему понять, что в нем одном видят они спасителя государства и что он не может не исполнить своей высокой миссии. Брут был человек слабый и мечтатель; он позволил себя одурачить и увлекся делом спасения отечества. Когда он дал заговору свое имя, тогда легко можно было привлечь и еще многих других к этому делу. Таких было более 60 человек; большинство из них были сенаторы, в том числе цезарианцы Децим Брут, Минуций Базил, Гай Требоний, прежние легаты Цезаря в Галлии, два брата Сервилии Каски, Тиллий Цимбер, помпеец Кв. Лигарий и др.

Заговорщики долго не решались относительно выбора времени и места и, наконец, назначили заседание сената на 15 марта для исполнения своего плана. Они должны были спешить, так как при столь большом числе их среди них легко мог найтись изменник, и так как через несколько дней Цезарь хотел ехать на войну с парфянами, заседание должно было происходить в курии Помпея. В назначенный день утром заговорщики собрались на Марсовом поле близ курии Помпея, чтобы ожидать Цезаря. Но Цезарь не являлся, и они стали уже боязливо переглядываться, думая, не выдал ли кто-нибудь их плана. Один человек взял Каску за руку и сказал: «Хотя ты и скрыл от нас тайну, но Брут рассказал мне все». Каска испугался и едва собрался с духом; но вскоре заметил, что этот человек говорит о своих хлопотах о месте эдила. Один сенатор, Попиллий Лэна, обратился к Бруту и Кассию со словами: «Желаю успеха вашему предприятию; но спешите – не все молчат», – и тотчас же удалился. Затем Брута известили, что его жена умирает. В последнюю ночь Порция выпытала у мужа его тайну; чтобы доказать ему, что она обладает нравственной силой и что он может довериться ей, она подрезала себе жилы на ногах, так что стала истекать кровью. В ожидании исхода дела, сильно возбужденная, она выбежала из дома и на улице упала в обморок, так что думали, что она умирает. Известием об этом случае Брут был сильно потрясен, но остался на месте.

Так как Цезарь все еще не являлся, то Д. Брут, бывший до сих пор доверенным лицом диктатора, пошел к нему в дом, чтобы разузнать о причине его отсутствия, и, если будет нужно, уговорить его идти. Оказалось, что Цезарь остался дома только вследствие опасений своей жены Кальпурнии, которой снились ночью беспокойные сны; он уже поручил своему товарищу М. Антонию отложить заседание сената до другого дня. Если бы это случилось, то заговорщикам следовало ожидать всего худшего. Потому Брут стал его уговаривать, чтобы он не оскорблял сената, собравшегося по его приказанию, и не откладывал заседания из-за женских снов, и говорил, что если уж он верит предсказаниям и снам, то должен, по крайней мере, лично распустить сенат. Цезарь еще колебался; но Брут почти насильно увлек его с собой. Так как он был не совсем здоров, то приказал отнести себя в носилках, в сопровождении многочисленной свиты и большой толпы народа. Говорят, что на дороге ему представлено было письменное разоблачение заговора; но, при множестве просьб, которые ему подавались, он не обратил на это внимания. Когда он, прибыв в сенат, вышел из носилок, заговорщики в страхе увидели, что Попиллий Лэна подошел к нему и стал говорить с ним весьма настойчиво; они думали, что он выдает их, и уже решились самоубийством избавиться от ареста; но затем, по выражению лица Попиллия, увидали, что он о чем-то просит, и успокоились. В то время как другие пошли вслед за диктатором в курию, Требоний остался, чтобы разговором удержать на улице М. Антония, которого заговорщики опасались вследствие его привязанности к Цезарю, его смелости и силы. Цезарь сел на золотое кресло, и заговорщики окружили его. Тиллий Цимбер выступил вперед и стал просить за своего изгнанного брата; все поддержали его просьбу, схватили Цезаря за руки, стали целовать его в голову и в грудь, чтобы убедиться, что на нем нет панциря или какого-нибудь спрятанного оружия. Когда он, недовольный их навязчивостью, сделал усилие, чтобы встать, Тиллий обеими руками сорвал у него с плеч тогу. Это был условный знак для нападения. Каска, стоявший позади Цезаря, первый обнажил кинжал и дрожащей рукой нанес ему легкую рану в шею. Цезарь обернулся к нему и, схватившись за рукоятку кинжала, воскликнул: «Несчастный Каска, что ты делаешь?» Каска дрожащим голосом позвал своего брата; тогда все заговорщики бросились на свою жертву и стали наносить ей удар за ударом так поспешно, что некоторые ранили друг друга. Цезарь некоторое время защищался; но увидя, что М. Брут также поднял на него кинжал, горестно воскликнул: «И ты, сын мой?» Обернул голову тогой и, пораженный 23 ударами, упал мертвым к подножию статуи Помпея. Еще накануне вечером, ужиная у М. Лепида, на вопрос о лучшем роде смерти он ответил, что самая лучшая смерть – неожиданная.

Заговорщики решили бросить труп тирана в Тибр, имущество его конфисковать, его законы и учреждения (leges Juliae, acta Caesaris) отменить, но когда они, совершив убийство, увидели, что сенаторы, вместо того чтобы одобрить их, в смущении побежали из курии, и что народ также отступился от них, тогда, испугавшись и не зная, что предпринять, они искали убежища в Капитолии. В это время трое слуг Цезаря вошли в опустевшую курию и отнесли к Кальпурнии окровавленный труп своего господина. Пораженная страхом, она побежала в дом консула М. Антония, верного друга ее мужа, и передала ему частное имущество Цезаря, 25 млн. динариев, вместе с его бумагами. Антоний воспользовался впоследствии всем этим для того, чтобы усилить свое могущество. Он замышлял занять место Цезаря, Чтобы успокоить обе партии, сенат при содействии Антония дал 17 марта амнистию убийцам и вместе с тем утвердил законы и постановления Цезаря. Опасность, по-видимому, миновала; сенат и аристократия надеялись снова забрать в свои руки управление республикой; тогда Антоний начал действовать. Он приказал открыть и прочитать завещание Цезаря, в котором главным наследником назначался его приемный сын К. Октавий, внук его младшей сестры, но и народу делались также значительные подарки. Этим Антоний настроил толпу против убийц, защищаемых аристократией; при погребении Цезаря дело дошло до бурного восстания. По распоряжению Антония тело Цезаря должно было быть предано сожжению и погребено на Марсовом поле, где погребались только заслуженные и высокоуважаемые люди, рядом с могилой его дочери Юлии; но на форуме погребальная процессия остановилась, и консул начал говорить надгробную речь. Тело, принесенное чиновными особами, при воплях громадной толпы и цезаревских ветеранов, было опущено на помост, над которым возвышался позолоченный балдахин; Антоний начал говорить, и в возбуждающей речи изобразил заслуги и подвиги великого человека, отца отечества, благодетеля народа; указал на преступную неблагодарность убийц, потворство сената, поклявшегося защищать Цезаря жизнью; он показал окровавленную, разорванную одежду диктатора и, наконец, велел открыть восковое изображение умершего с 23 ранами и обезображенным лицом. При виде этой фигуры парод, еще прежде прерывавший оратора жалобными возгласами и грозными криками, пришел в буйную ярость; толпа стала искать убийц, чтобы растерзать их, но они спаслись бегством. Двое вооруженных людей зажгли факелами гроб, стоявший на форуме; толпа тотчас же стала бросать все, что можно было найти – хворост, столы и скамьи с трибуналов и из лавок, и устроила костер; мимы, участвовавшие в похоронных играх, стали бросать свои нарядные одежды в пылающий огонь; ветераны побросали туда все свое оружие, женщины и дети – свои украшения, Дом одного ненавистного помпейца, Я. Беллиена, загорелся – и не случайно; народ, схватив пылающие головни, бросился к домам заговорщиков; но Антоний сумел удержать разыгравшиеся страсти, он достиг своей цели. Отпущенники Цезаря взяли его прах и похоронили его в заранее приготовленной могиле на Марсовом поле.

Таково было погребение Цезаря, послужившее сигналом для новых междоусобных войн, которые были вызваны преступным делом заговорщиков. Заговорщики убили Цезаря в ту минуту, когда, благодаря богатым талантам Цезаря, после продолжительных раздоров и страстной борьбы партий стали, наконец, появляться признаки мира и порядка, стремление к примирению враждующих. Они заявили, что хотят снова восстановить республику, и не подумали о том, что господство одного лица было для государства благом, так как республика не могла уже дольше удержаться. Тотчас же вслед за этим начались новые распри, которые должны были решить, какому государю достанется власть над Римом, распри, в которых прежде всего погибли сами заговорщики.

Цезарь был высок и строен, имел прекрасную, мужественную наружность, живые черные глаза с выражением доброты и веселости; губы его были несколько толсты. С течением времени он худел и становился бледнее; но падучая болезнь, от которой он страдал в молодости, не оказала никакого дальнейшего влияния на его здоровье. Тело его было крепко и сильно, он мог переносить всякое напряжение и все лишения и делил со своими войсками все труды. Он мог померяться с кем угодно в верховой езде, фехтовании и плавании и часто храбро сражался впереди своих войск. Жизнь он вел умеренную; невоздержность и неутомимая деятельность не мирятся между собой. Самой сильной страстью его было честолюбие, он хотел и умел быть первым. Если его честолюбие встречало препятствие, то мог быть суровым и беспощадным. Но жестокость и мстительность были ему чужды; это была мягкая, открытая добрая натура, благородная и великодушная, охотно прощавшая и снисходительная там, где это было возможно. Его умственное превосходство побуждало его скорее прощать, чем наказывать. Это был человек с выдающейся, неистощимой силой ума, одаренный многосторонними талантами; труднейшие задачи были для него забавой. Не находив себе соперников как государственный человек и полководец, он отличался как оратор, как исторический писатель, как человек, занимавшийся различными отраслями знания – грамматикой, математикой, астрономией. Дошедшие до нас семь книг о Галльской войне и три книги о гражданской войне представляют в простом, естественном изложении произведение ясного, проницательного, образованного ума. Человек, одаренный такими способностями, должен был иметь сильную власть над умами людей; затмевать и отстранять всякого, кто бы ни осмелился соперничать с ним; он должен был чувствовать себя призванным для господства над миром, который был уже недостоин свободы. «Если бы Цезарь родился на троне или жил в то время, когда республика не находилась еще в состоянии полного разложения, как, например, во времена Сципионов, он достиг бы цели своей жизни с величайшей славой; если бы он жил в век республиканский, он никогда не подумал бы стать выше закона; но он жил в такой период, что ему уже не было возможности сделать выбор – он должен был сделаться молотом, чтобы не быть наковальней. Натура Цезаря была не похожа на натуру Цицерона: он не мог поворачиваться по направлению ветра; он чувствовал, что должен управлять событиями, и не мог оставаться на месте или идти назад: поток событий неудержимо увлекал его за собой. Катон мог еще мечтать о возможности оживить республику; но ее время уже прошло». К этим словам Нибура прибавим еще заключение Друманна: «Если бы Цезарь родился властелином, никто не мог бы сравниться с ним по величию и по доблестям».