• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Первого октября 1928 года я впервые вошел в здание адмиралтейства в Берлине в качестве его главы. Военно-морской флот навлек на себя недобрую репутацию в связи с делом Ломана, хотя, как я уже упоминал, не было ни малейшего основания подозревать капитана 1-го ранга Ломана в личной нечестности. Правда, некоторые из его не утвержденных руководством проектов, которые он начал без достаточной экспертной проработки, привели к финансовым потерям. Одна из других служб в то же самое время понесла куда большие потери, факт этот был спущен на тормозах за счет флота.

Когда я наносил мои первые визиты в своем новом качестве, я обнаружил обстановку нескрываемого недоверия. Официальными лицами, у которых я побывал на приеме, были канцлер Герман Мюллер, министр финансов Рудольф Хильфердинг, министр внутренних дел Карл Северинг, министр транспорта фон Герард и министр экономики Джулиус Куртиус. Я был шокирован, поняв, что впервые в жизни мои собеседники усомнились в моих словах. На их недоверие я ответил совершенной искренностью. Два года спустя, как мне признался в этом один из ответственных сотрудников министерства финансов, курирующий бюджет ВМФ, моя неколебимая прямота восстановила полное доверие министерства к флоту.

Новая должность в структуре вооруженных сил не сулила мне легкой жизни в том числе и потому, что министр обороны Грёнер недооценивал флот. Бывший министр, Гесслер, последний генерал-квартирмейстер накануне прекращения военных действий, отвечал на искреннее сотрудничество военно-морского флота полным доверием. Министр Грёнер, отставной армейский генерал, не делал секрета из того, что он отнюдь не пылал любовью к флоту. В течение нескольких первых лет своего пребывания на посту министра он, докладывая в рейхстаге флотские вопросы, каждый раз подчеркивал тот факт, что он не является «энтузиастом флота». Подобные публичные акценты весьма вредили ВМФ. Удовлетворение тех или иных нужд флота должно было зависеть не от чувств, питаемых законодателями, но от благоразумного их рассмотрения и решения. Но коль скоро оборона государства является основным принципом всех конституций, в том числе и Веймарской республики, то оборона морских границ государства есть главное дело флота.

Численность аппарата министерства обороны увеличивалась, в основном благодаря усилиям полковника Курта фон Шлейхера. В составе министерства было создано новое правовое управление и значительно расширено военно-политическое разведывательное управление. В спорах относительно этой реорганизации я счел за лучшее вернуться к той письменной программе, которую я набросал, когда рассматривался в качестве кандидата на эту должность. В результате нам удалось создать в адмиралтействе наш собственный административно-правовой отдел. Такой отдел был жизненно необходим, поскольку по Версальскому мирному договору военно-морской флот был наделен судебной властью на борту входящих в него судов. Мы также добились введения в военно-политическом управлении военного министерства должности офицера по связи с военно-морским флотом, который должен был курировать флотские вопросы внутри министерства.

Вопросы перевооружения армии и флота генерал Грёнер целиком передал в руки рейхстага, поскольку любые подобные планы противоречили бы условиям Версальского мирного договора. Предыдущие правительства Веймарской республики отказывались предпринимать какие-либо действия в этом направлении, но ныне канцлер Мюллер выказывал понимание этих проблем, равно как и министр внутренних дел Северинг. Министр экономики Куртиус занимал нейтральную позицию, вероятно ориентируясь на министра иностранных дел Штреземана, но министр фон Герард, будучи членом римско-католической партии, находился в открытой оппозиции.

Военно-морской флот нуждался прежде всего в легализации мер, предпринятых капитаном 1-го ранга Ломаном. Сын бывшего директора пароходной компании «Северогерманский Ллойд», капитан Ломан отличался острым пониманием военно-морских и мореходных проблем в целом. Будучи начальником управления морских перевозок, он участвовал в переговорах в рамках комиссии по прекращению военных действий, во время которых смог добиться некоторого изменения запретительных ограничений, которые удушили бы германское торговое мореходство. Он также организовал репатриацию германских военнопленных из иностранных лагерей. Но основным его делом были попытки обойти положения Версальского мирного договора о разоружении.

Условия этого договора в отношении военно-морского флота были особенно строги. Противодействие в выполнении отдельных его положений, касающихся насильственного разоружения, было широко распространено. Государственные деятели и военачальники пытались добиться изменения тех или иных положений путем переговоров. Все другие – начальники служб, офицеры-кураторы и т. д. – тайно пытались обойти требования сдачи вооружения, боеприпасов и других военных материалов, отчаянно рискуя своим положением. Хитрыми уловками они скрыли от победителей 119 орудий калибра от 88 мм до 280 мм и тайно передали их на службу нации. Союзные контрольные комиссии постоянно возмущались подобными случаями, но, к счастью, некоторые члены этих комиссий сочувствовали германским взглядам и были последовательно либеральны в их интерпретации.

Одним из таких тайных предприятий, начатых капитаном 1-го ранга Ломаном, было дальнейшее наращивание строительства малотоннажных торпедных катеров и минных тральщиков. Другим – программа проектирования и конструирования подводных лодок за границей. И то и другое, разумеется, было строжайше запрещено Версальским мирным договором.

Что касается подводных лодок, то в Гааге была создана подставная голландская фирма, представлявшая собой в действительности консорциум нескольких германских судостроительных компаний. Ее сотрудниками стали несколько бывших германских конструкторов подводных лодок и инженеров. Этот мощный коллектив проектантов, собранных вместе, выполняя проектные работы для иностранных флотов, сохранял наработанный уровень в их профессии. Капитан 3-го ранга в отставке Бартенбах стал консультантом-кораблестроителем на финской верфи, которая строила несколько подводных лодок по чертежам, представленным голландской фирмой.

В Испании капитан 3-го ранга Канарис, пользуясь личным знакомством с королем Альфонсо и премьер-министром де Риверой, организовал строительство подводной лодки германского типа водоизмещением 750 тонн на верфи Кадиса. По завершении мореходных испытаний подводная лодка должна была быть введена в состав испанского военно-морского флота, но гражданская война в Испании нарушила эти планы, и лодка в конце концов была продана флоту Турции.

Эта лодка стала прототипом для позднейших германских субмарин «U-25» и «U-26», тогда как финская подводная лодка стала образцом для германских субмарин серии с «U-1» по «U-24».

Я не имел ничего общего с предприятиями Ломана вплоть до вступления в должность в Берлине в 1928 году, но тогда мне надо было определить, какие из его проектов должны быть продолжены, если правительство их легализует. К чести министра обороны Грёнера и правительства в целом надо сказать, что они нашли пути свернуть проекты, особой необходимости в которых не было, и профинансировать имевшие истинную военную значимость, хотя бы проекты эти и приходилось реализовывать тайно.

Рейхстаг потребовал иметь свой контрольный голос в подобных предприятиях, чтобы избежать засвечивания политически опасных «секретных фондов». Для контроля за тайными расходами военного министерства была создана комиссия в составе начальников Верховного командования сухопутных сил и военно-морского флота, представителя министерства финансов доктора Попитца и доктора Сэмиша из расчетного управления. Члены комиссии или их заместители должны были контролировать все тайные расходы, которые, поскольку они были незаконными в свете статей Версальского мирного договора, не могли быть проведены через официальный бюджет. Уступка легитимности была сделана в том, что расходы эти были проведены через секретные статьи бюджета, которые во всех прочих отношениях исполнялись в точном соответствии с обычными правилами обращения с бюджетными средствами.

В процесс этот были вовлечены многие государственные учреждения, такие, например, как казначейство, а также некоторые члены рейхстага, входившие в бюджетную комиссию, причем все они были подробно информированы обо всех деталях. Невозможно переоценить их готовность идти на риск, несмотря на чрезвычайную ответственность, независимо от партийной принадлежности.

Я всегда был в очень тесных отношениях с начальником высшего командования сухопутных сил генералом от инфантерии Вильгельмом Хейе, обладавшим ясным пониманием характерных особенностей и задач военно-морского флота. Но в армейском командовании были и другие фигуры, считавшие флот ненужным для решения задач обороны страны и полагавшие, что средства для него было бы куда лучше передать армии. Именно осенью 1928 года группа разработчиков проекта армейского бюджета ухитрилась перебросить 20 миллионов марок из фондов флота на нужды сухопутных сил. Генерал Грёнер возложил вину за то, что он назвал вопиющей глупостью, на отдельных чиновников, верставших бюджет флота.

В сухопутных силах было в обычае, что начальники отделов министерства выходят при решении вопросов напрямую на военного министра, минуя начальника штаба. Так и генерал Грёнер имел обыкновение обходить меня при решении вопросов с моими начальниками отделов. Мне пришлось несколько раз напоминать ему, что это было строго исключено в той письменной программе, на основании которой и было принято решение о моем назначении на этот пост. Правда и то, что накануне Первой мировой войны административное управление и командование флотом не были в достаточной мере объединены. Штаб адмиралтейства, Военно-морское управление и командование флотом имели прямой выход на императора, минуя какой бы то ни было орган центрального руководства. Я решительно возражал против любого типа организации генерального штаба, которая допускала бы такую порочную командную структуру.

Я отнюдь не хочу сказать, что я желал утвердить свое лидерство диктаторского типа или был намерен подавлять мнения, отличающиеся от моего собственного. Наоборот, когда назревали очередные ежегодные преобразования в адмиралтействе, я всегда собирал совещание всех офицеров, гражданских специалистов и некоторых других сотрудников и требовал от каждого из них открыто изложить свои личные взгляды на проблему. Но столь же ясно я дал понять, что, коль скоро начальник адмиралтейства принял решение по тому или иному вопросу, от каждого подчиненного требуется его выполнение. Я также просил всех своих подчиненных и сотрудников сохранять конфиденциальность по всем вопросам и проблемам, относительно которых существовало расхождение во мнениях, равно как и не распространяться по поводу их внутреннего обсуждения в нашем кругу. Я приветствовал свободное и прямое изложение личного мнения со стороны всех командиров кораблей и флаг-офицеров флота, которых выслушивал во время своих частых посещений всех структурных единиц флота и участия в маневрах, учениях и инспекторских смотрах, как это должен делать всякий высокопоставленный офицер.

Поскольку в то время флот был относительно немногочислен, я был лично знаком со всеми старшими офицерами, хотя старался познакомиться и с возможно большим числом недавно пришедших на флот, намереваясь лично оценить их возможности. И в этом случае я приглашал всех офицеров, независимо от их званий, в общении со мной свободно излагать свои взгляды и мнения, даже если эти мнения будут критическими. Сам же я старался подавлять раздражение, которое иногда вызывали их откровенные суждения.

Из таких поездок я неизменно возвращался с длинным перечнем заметок и с многочисленными вопросами, которые следовало проработать в различных отделах и управлениях адмиралтейства. Некоторые из этих вопросов по проработке оказывались поднятыми строевыми офицерами несколько преждевременно либо не представляли собой практической ценности. Тем не менее на них неизменно отвечали в полном объеме и вполне тактично. Поскольку только здоровый обмен мнениями между центральным руководством и строевыми офицерами может послужить достижению эффективной службы, адмиралтейство ни в коем случае не должно занимать позицию холодного и отстраненного наблюдателя.

Регулярная ротация офицерского состава каждые два или три года служила привнесению свежего и стимулирующего влияния в различные службы и отделы, а также позволяла большинству флотских офицеров вернее понять меру ответственности центрального руководства. Подобная же ротация, хотя и в меньшем объеме, была введена также и для гражданского персонала.

В попытках создать твердое, единое руководство флотом я отнюдь не стремился к максимально возможной централизации власти; напротив, я всегда выступал за децентрализацию управления там, где это возможно. Совершенно естественно, что многие флотские офицеры принимали решения порой самостоятельно, ни с кем не консультируясь, и даже выкраивали для их осуществления небольшие суммы из более чем скромного бюджета флота. Однако такая организационная практика не вызывала моего одобрения, поскольку упомянутые энтузиасты обязаны были заниматься куда более важными вещами, чем вдаваться в чисто сомнительные предприятия. Мне пришлось настаивать на том, чтобы вопросы эти, равно как и поиски источников финансирования для них, были переданы на более низкие уровни управления, которые и должны их прорабатывать. И лишь когда военно-морской флот в последующие годы стремительно вырос, некоторые из этих офицеров старшего поколения признали необходимость большей децентрализации.

Стараясь установить единообразную командную структуру на флоте, я одновременно с этим старался добиться и того, чтобы любое решение центрального руководства, касающееся боевой подготовки, конструкции и строительства кораблей или организационных мероприятий, принималось с учетом принципа: «Дисциплина и товарищество являются основой любого военного успеха». Этот принцип я старался внедрить во все аспекты деятельности флота. В первые трудные годы адмирал Бенке заложил прочную основу дисциплины. Но в последние годы, как это представлялось мне, каждый человек работал в излишне напряженном, все возрастающем темпе, что вовсе не оправдывалось необходимостью в мирное время. Из-за этого каждый год на кораблях имела место изрядная текучка личного состава, так что боевую подготовку приходилось начинать снова и снова, тогда как подготовке в составе дивизиона, в ходе которой каждый новобранец получает первые уроки военной дисциплины, уделяли все меньше и меньше внимания.

В 1929 году, с согласия всех высших флаг-офицеров, я ввел на флоте двухгодичную систему боевой подготовки – один год собственно боевой подготовки и один год маневров. Тем самым, хотя человеку и приходилось затрачивать два года, чтобы достигнуть максимума своей боевой эффективности, он получал больше времени на подготовку в своем дивизионе. Объемы работ военно-морских береговых подразделений были сокращены, равно как и время, в течение которого артиллерийские батареи находились вне своих гарнизонов. Число смотров было уменьшено, сокращены некоторые курсы боевой подготовки.

Мне было приятно наблюдать, с каким искренним энтузиазмом весь флот поддержал меня в моих усилиях установить крепкую дисциплину и мораль. Каждый высший офицер флота тайно молился о том, чтобы на флоте никогда больше не повторился ноябрь 1918 года, но в то же время каждый из них понимал, что с переходом от классового общества к демократическому государству положение военнослужащего срочной службы в обществе также изменилось. Я всегда использовал любую возможность, чтобы напомнить об этом офицерам всех рангов. И настаивал, как на деле первостепенной важности, на гуманном и разумном обращении со всеми подчиненными, на уважении достоинства каждого отдельного человека. Хотя выговоры и наказания за нарушение воинских правил необходимы для поддержания дисциплины, они никогда не должны сопровождаться унижением человеческого достоинства. Если я узнавал, что с нарушителем обошлись не так, как предписывалось уставом, я немедленно предпринимал действия в отношении его командира. Даже когда имелись смягчающие вину обстоятельства, я всегда призывал офицера к ответу, а в самых вопиющих случаях даже настаивал на его отставке.

Другим обстоятельством, на которое я пытался обратить внимание, было то, что наличие твердых убеждений, надежности и чувства долга у военнослужащего в основе своей намного важнее, чем даже самая интенсивная техническая подготовка. А образование, в свою очередь, зависит от личности преподавателя – то есть вышестоящего командира – и личного примера, подаваемого им. В ходе обучения и воспитания военнослужащих чрезвычайно много зависит от того, как офицер воспринимается его подчиненными, и он должен знать это и руководствоваться этим. В качестве пособия для офицеров я даже специально написал довольно большую брошюру «Проблемы образования в германском военно-морском флоте».

Весьма ценные идеи и концепции были изложены также в превосходной книге капитана 3-го ранга Зигфрида Зорге «Офицер флота – лидер и воспитатель». Эта книга была приобретена всеми служебными библиотеками, а многие офицеры держали ее и в своих личных библиотечках.

В 1944 году Верховное командование вооруженных сил запретило эту книгу, как «основанную на классических принципах»!

Лишь суд истории может установить, верной ли была наша программа. Но лично я убежден в том, что принципы, сформированные в дни Веймарской республики, были чрезвычайно важными. Воровство и грубое обращение были вещами неслыханными. На весьма высоком уровне держалась мораль офицеров, унтер-офицеров и рядовых. Подготовка старших унтер-офицеров была столь основательна, что они без особых трудностей смогли заполнить офицерские вакансии, образовавшиеся позднее, в дни увеличения военно-морского флота и в период Второй мировой войны. Тяжелый труд, самопожертвование и энтузиазм флотских всех рангов, заложенные в основу ВМФ, принесли со временем обильные плоды.

Мне было очень приятно, когда люди, говоря о манере поведения и о достоинствах службы в вооруженных силах, стали употреблять выражение «как на флоте». Именно это выражение стало признанием нашего успеха в области морали и дисциплины.

Но признание это было и постоянным напоминанием нам о наших обязательствах перед страной и людьми. Они доверили нам не только дорогостоящие суда и обширную собственность, но и нечто куда более ценное – юность нации. На более или менее краткий период на военно-морской флот было возложено их образование и забота о них. Мы были ответственны не только за то, чтобы подготовить их к несению службы, но и за то, чтобы после окончания срока своей службы они вернулись бы к своим очагам умелыми людьми и достойными гражданами.

Тесные товарищеские взаимоотношения между офицерами, унтер-офицерами и матросами были не только на флоте. Сотрудничество и взаимопонимание установились и с сухопутными силами. Каждый корабль был прикреплен к тому или иному армейскому полку на правах побратимов. Офицеры и военнослужащие срочной службы всех армейских полков приглашались совершить морское путешествие на борту кораблей-побратимов. Подобным же образом и офицеры и члены экипажей кораблей-побратимов время от времени становились гостями соответствующих армейских полков.

Старались мы установить столь же тесные взаимоотношения и с гражданским населением. Флот поддерживал постоянный контакт со своими бывшими военнослужащими, ушедшими в запас и в отставку, как с офицерами, так и с матросами, со своими бывшими гражданскими сотрудниками. Мне хотелось избежать какой бы то ни было кастовой замкнутости флота.

Спуск на воду новых кораблей давал нам прекрасную возможность завязать отношения с городами, именами которых нарекались эти корабли. Обер-бургомистр этого города обычно произносил торжественную речь. А потом мы посылали таким городам и приглашения направить своих представителей посетить корабль и даже сделать круиз на его борту. Города не оставались в долгу и, в свою очередь, приглашали к себе в гости офицеров и матросов. Так, когда в 1925 году был спущен на воду «Эмден», в числе почетных гостей находились доктор Мютцельбург, обер-бургомистр города, а также бывший военный министр Носке в своем новом качестве президента провинции Ганновер. Точно так же, когда спускались на воду крейсера «Кенигсберг», «Карлсруэ», «Кёльн» и «Лейпциг», то с речами по поводу присвоения кораблям имен выступили обер-бургомистры Ломейер, Финтер, Аденауэр и Роте. Позднее большинство из них побывали на борту этих кораблей во время учебных походов. Когда же корабль получал имя той или другой известной личности, мы всегда приглашали членов семьи, равно как и других известных деятелей, связанных с этим человеком, участвовать в церемонии спуска.

Депутатам рейхстага, членам государственного совета и некоторым другим государственным деятелям мы предоставляли возможность поближе познакомиться с флотской жизнью, а также побывать в море. Офицеры и команды кораблей всячески стремились укрепить тесные отношения, которые, как правило, устанавливались во время таких визитов. Результатом этих визитов было дружеское понимание, которое приносило флоту хорошие плоды, когда позднее в рейхстаге проходило обсуждение военно-морского бюджета или других вопросов, имеющих отношение к флоту.

Посещения депутатов рейхстага давали нам возможность лишний раз напомнить правительству о срочной необходимости постройки современных кораблей для замены совершенно устаревших.

Одним из положений Версальского мирного договора было ограничение военно-морского потенциала Германии с тем, чтобы исключить восстановление морской мощи Германии до той степени, когда она могла бы оказывать влияние на мировую политику. Строительство подводных лодок и производство самолетов согласно договору было запрещено вообще. Численность военно-морского флота Германии была ограничена 6 линкорами (и 2, находящимися в резерве); 6 крейсерами (плюс 2 в резерве); 12 эсминцами и таким же количеством торпедных катеров (плюс в резерве по 4 корабля каждого класса). Все линкоры, которые было позволено иметь, были построены в 1902 – 1906 годах; крейсера – в 1899 – 1913 годах; а эсминцы и торпедные катера – в 1906 – 1913 годах. Новейшие корабли, вошедшие в состав флота в ходе войны, были уничтожены.

Договор определял, что крупные корабли могли быть заменены новыми по достижении ими возраста 20 лет, а эсминцы и торпедные катера – в возрасте 15 лет. Водоизмещение новых кораблей тоже было ограничено: для линкоров – до 10 000 тонн, крейсеров – до 6000 тонн, эсминцев – до 800 тонн и торпедных катеров – до 200 тонн.

К тому моменту, когда договор был подписан, большинство кораблей, которые Германии было позволено оставить, были уже такими старыми, что даже по условиям договора они должны были быть заменены новыми уже в момент его подписания. Реальная мощь военно-морского флота была много ниже той, которую позволили нам иметь наши бывшие враги. Ни один уважающий себя военно-морской флот не смог бы смириться с таким положением вещей. Проблема, стоящая перед флотом, заключалась в том, сколько новых кораблей могла позволить себе иметь страна при своих ограниченных финансовых возможностях и как эти корабли новой конструкции должны были быть распределены, чтобы достичь максимально возможной боеспособности в рамках тоннажа, определенного Версальским договором. Все в адмиралтействе и все на флоте были убеждены в том, что реконструкция флота должна быть предпринята так скоро, как это только возможно. Устаревшие корабли были бесполезны для целей обороны. Все, для чего они годились, – это быть учебными кораблями, на борту которых экипажи могли бы получить некоторое знакомство с морем.

При решении вопроса, корабли какого класса должны быть заменены в первую очередь, были выбраны крейсера, поскольку этот класс кораблей был несколько менее других зажат в тиски версальских ограничений. Поэтому именно новым легким крейсером «Эмден» и была начата программа строительства кораблей в 1921 году. Претворялась в жизнь она со значительными трудностями. Штат проектных организаций был сокращен едва ли не до отрицательных величин, поэтому не имелось возможности разработать совершенно новую конструкцию для «Эмдена». Крейсер был построен по чертежам последнего крейсера, вошедшего в строй флота во время войны. Тем не менее, когда он был спущен на воду в 1925 году, весь флот вновь обрел уверенность в том, что рейхстаг в принципе признал необходимость замены устаревших кораблей новыми.

После 1925 года было санкционировано строительство других легких крейсеров. Флот строил их уже по новым разработкам и самыми современными методами. Их корпуса сваривались, а не склепывались, что снижало вес корпусов и позволяло увеличить калибр орудий и скорость хода. В 1926 году началось строительство торпедных катеров.

Воодушевленный начавшейся реконструкцией пусть даже немногих легких крейсеров и торпедных катеров, флот понял, что строительство новых линкоров тоже не за горами, и стал обдумывать, что должны представлять собой эти новые корабли. Поскольку их водоизмещение должно было оставаться в пределах 10 000 тонн, выбирать приходилось между надежно бронированными и соответственно более медленными кораблями, типа мониторов или кораблей береговой охраны, либо быстрыми кораблями со среднего калибра орудиями и облегченной броней, но с большей маневренностью. Переводя это на язык тактико-технических характеристик, обсуждались три типа вариантов: корабли с орудиями калибра 305 мм, 200-миллиметровой броней и скоростью хода в 21 узел; корабли с орудиями калибра также 305 мм, но с более мощной броней в 280 миллиметров и соответственно скоростью хода только 18 узлов; корабли, по своим характеристикам стоящие ближе к линейным крейсерам, с орудиями калибра 280 мм и с легкой 100-миллиметровой броней, но способные развивать скорость в 26 узлов.

В 1927 году, когда эти вопросы впервые начали обсуждаться, мнения разделились. В то время я выступал за более мощно бронированные, но медленные корабли, как более всего соответствующие условиям на Балтике, где они, вероятнее всего, и будут применяться, – мнение, которое не разделял адмирал Зенкер, тогдашний начальник адмиралтейства. Затем, после долгих споров и раздумий, мы с ним остановились на корабле типа крейсера, вооруженном шестью 280-миллиметровыми орудиями главного калибра, восемью 150-миллиметровыми орудиями, оснащенном 100-миллиметровой броней и имеющем скорость хода в 26 узлов. По своей огневой мощи и бронированию такой корабль превосходил бы крейсера иностранных флотов водоизмещением 10 000 тонн, хотя и несколько уступал бы им в скорости хода. Но, с другой стороны, он мог бы уйти от столкновения с гораздо более крупными и мощными линкорами за счет своей более высокой скорости хода. С точки зрения двигательной установки он тоже представлял собой относительно новый тип крейсера; гребные винты его приводились в действие не паровой машиной, а восемью дизелями, что позволяло намного увеличить его радиус действия. Проект такого корабля был разработан техническим советником Лауданом, сотрудником проектного отдела адмиралтейства, в сотрудничестве с машиностроительным заводом Аугсбург – Нюрнберг (MAN).

После одобрения технического проекта началась битва за принятие рейхстагом и выделение финансирования на строительство «карманного» линкора[39] «А», как этот новый корабль проходил в документах флота, хотя уже тогда предполагалось, что по завершении строительства корабль этот получит имя «Пруссия».

Впервые финансирование этого строительства было утверждено рейхстагом в 1927 году; однако депутаты, разделявшие решительные возражения правительства Пруссии, постановили, что окончательное решение о строительстве корабля должно быть принято новым рейхстагом, сформированным после выборов 20 мая 1928 года. Реально же строительство было санкционировано только в середине ноября, да и то лишь после острых и желчных парламентских дебатов. Депутаты не уставали повторять фразу «Карманный линкор или еда для детей?», не желая принимать во внимание, что строительство корабля даст работу и хлеб не только рабочим верфи, но и рабочим многих предприятий-смежников по всей стране. Решение о строительстве было все же принято, но с весьма незначительным перевесом голосов, 255 депутатов одобрили строительство, но 203 депутата проголосовали против.

К тому же я обнаружил, что некоторые депутаты рейхстага вообще не понимали требований флота. В 1929 году мы запросили одобрение на замену устаревшего вооруженного артиллерией тендера «Дракон». Мы намеревались сконструировать судно такого типа, которое при необходимости можно было бы использовать в качестве эсминца. Меня забросали бесчисленными вопросами, почему новый корабль предполагается сделать намного крупнее, чем старый. Часть депутатов рейхстага, очевидно, не понимали, что в отдельных случаях полные ответы не могут быть даны по причинам сохранения военной тайны.

Весь этот опыт общения с политическими институтами убедил меня, что существующая система, при которой ассигнования на каждый отдельный военно-морской проект необходимо было получать ежегодно, совершенно не годится для флота. Слишком часто одобрение или отказ зависели от партийной политики или частных политических сделок, как правило, за счет флота. Надо было найти другой путь, если мы хотели перевести строительство флота на систематическую экономическую основу.

Строительство крупных судов требовало нескольких лет. Одобрения ассигнований, делаемые ежегодно, должны были совпадать по времени, чтобы все самые современные улучшения могли быть сделаны по ходу строительства. Кроме того, если считать срок активной жизни крупного корабля в двадцать лет, во флоте из восьми кораблей закладка новых кораблей должна производиться каждые два-три года, если разработана систематическая программа, темп работ установился и новые корабли вступают в состав флота в положенное время. Чтобы реализовать это, военно-морской бюджет должен был бы получать регулярное финансирование на новое строительство, которое не должно меняться в зависимости от политической ситуации на данный момент.

Нашей целью было получить одобрение «программы строительства кораблей для планового обновления флота». Такая программа стала бы гарантией равномерного строительства флота, согласованного как с потребностями флота, так и с финансовыми возможностями государства. Этот долговременный план, будь он принят, дал бы возможность устранить ежегодные разногласия в рейхстаге, позволил бы флоту лучше планировать технические вопросы, а конечные результаты были бы гораздо более удовлетворительными, чем те, которые можно было бы достичь при существующей системе краткосрочного ежегодного планирования.

Очевидно, что рейхстаг и правительство отнюдь не были бы жестко повязаны долгосрочным планом, а конституционное требование одобрения рейхстагом ежегодного национального бюджета – в том числе военно-морского бюджета – осталось бы в неприкосновенности. Но если бы удалось склонить депутатов к принятию такого плана в его общих чертах, то он мог бы стать основой для принципиального согласия о ежегодных одобрениях. Однако потребовалось более двух лет, чтобы идея флота о плановой замене кораблей была принята.

Неудача с бюджетом 1928 года побудила меня назначить начальником бюджетного отдела опытного в общении с общественностью офицера – капитана 1-го ранга Бастиана. Будучи начальником отдела военно-морского бюджета, этот офицер установил благоприятные отношения с рейхстагом и его бюджетным комитетом, а также с государственным советом, администрацией и, важнее всего, с министром финансов и его уполномоченным по бюджету. При поддержке адмиралтейства он поручал начальникам секторов лично выступать перед правительством и теми или другими подразделениями рейхстага. Исчерпывающие ответы и полная информация, получаемая от них относительно флотских потребностей и намерений, во многом способствовала преодолению первоначального недоверия по отношению к флоту и привела в конце концов к полному и доброжелательному пониманию.

И уже к следующему лету мы могли видеть результаты нашей работы. В мае 1929 года моя первая речь, произнесенная перед бюджетным комитетом рейхстага, была прекрасно принята как депутатами рейхстага, так и министром обороны Грёнером. Однако рассчитывать на одобрение финансирования для строительства второго «карманного» линкора в бюджете на 1929/30 год пока не приходилось.

Спустя время доктор Генрих Брюнинг, член партии «Центр», 30 марта 1930 года стал канцлером, и барон фон Гейл, депутат рейхстага от Восточной Пруссии, поднял вопрос о втором «карманном» линкоре под предлогом того, что морской путь из Германии в Восточную Пруссию нуждается в более действенной защите против Польши, которая оказалась, согласно Версальскому мирному договору и последующим дополнениям, в таком положении, что могла изолировать Восточную Пруссию от остальной территории Германии. Соответственно, капитан 1-го ранга Бастиан и я провели работу с отдельными депутатами рейхстага, в общении с которыми попытались убедить их в необходимости иметь этот корабль. Удивило нас то, что представители старинных ганзейских портов Гамбурга и Любека возражали против строительства этого корабля, а Бремен относился к этому вопросу положительно. Хотя процедура в рейхстаге и была запущена, правительство считало, что по политическим причинам, которые нам разъяснил военный министр, финансирование второго «карманного» линкора не будет включено в бюджет 1930 года. В этой связи вопрос относительно строительства такого корабля снова был поднят в рейхстаге, который снова одобрил его, причем депутат от Бремена на этот раз голосовал против него. Тем не менее правительство и рейхстаг продолжали отклонять идею о плановой замене военных кораблей.

Мы достигли успеха только в одном отношении: правительство обещало включить финансирование на строительство второго «карманного» линкора в бюджет 1931 года, а также рассмотреть предложенный флотом долговременный план строительства кораблей для замены устаревающих. В 1931 году план этот был наконец одобрен, наряду с приложенной к нему долгосрочной программой строительства четырех линкоров, хотя и с оговоркой, что необходимо индивидуальное рассмотрение вопроса о каждом из кораблей для включения в бюджет соответствующего года. Строительство «карманного» линкора «В», которое мы столь усердно пробивали, было одобрено на том же самом заседании рейхстага.

Политическая атмосфера по отношению к флоту совершенно изменилась по сравнению с той, в которой я приступил к выполнению своих новых обязанностей в Берлине. Большая заслуга в этом принадлежит кабинету Брюнинга, в котором сам канцлер Брюнинг и военный министр Грёнер стойко поддерживали флот. Из состава депутатов рейхстага нашими неизменными союзниками были доктор Тишбайн от Мекленбурга и доктор Хамахер от Рейнской провинции. Депутат Шёпфлин от социал-демократической партии и депутат Клёкнер от партии «Центр» также весьма благожелательно относились к запросам флота. Делегат от социалистической партии Штюклен, в обязанности которого входило представление флотского бюджета, делал это весьма объективно, как и его помощник, депутат Эрзинг от партии «Центр».

Столь тесная работа с законодателями дала мне возможность дружески сойтись и высоко оценить депутата Шёпфлина, с которым я впоследствии состоял в переписке вплоть до его восьмидесятилетнего юбилея в 1943 году.

Столь упорно настаивать на замене своих устаревших боевых кораблей военно-морской флот заставляло международное положение. За весьма краткий срок, прошедший после получения Польшей независимости в результате войны, эта страна создала сильную армию, превосходящую как количественно, так и вооружением нашу армию, ограниченную по численности количеством 100 000 человек. Данциг[40], не доставшийся Польше по Версальскому мирному договору, был открытым, беззащитным городом, который Польша старалась заполучить всеми возможными способами. Представлялось вполне возможным, что когда-нибудь Польша может попытаться силой завладеть этим городом, а в конце концов так же поступить и с Восточной Пруссией, отделенной от своего отечества «польским коридором» шириной в 60 миль. Вооруженный захват Мемеля[41] литовскими добровольцами и Вильны[42] – польскими солдатами в 1922 году при молчаливом попустительстве других государств ясно демонстрировал нам, какая судьба может ждать Данциг и Восточную Пруссию, если Германия не будет иметь возможности оказать немедленное и энергичное сопротивление. А поскольку Польша была союзником Франции, то Германия вполне могла оказаться в противостоянии не только с польской, но и французской армией.

В 20-х годах нами были проработаны три варианта организации обороны в случае такого внезапного нападения:

а) «Восточный вариант» предусматривал нанесение германскими вооруженными силами контрудара в случае вторжения Польши в Восточную Пруссию. Этот контрудар должен был быть нанесен в направлении Гдыни, крупнейшего польского порта и военно-морской базы, расположенной на побережье Балтики в 10 милях западнее Данцига. Операцию должен был бы осуществлять флот, поскольку армия не могла бы оказать поддержки. Кроме обстрела незаконченных польских береговых оборонительных сооружений из тяжелых орудий старых линкоров, военно-морской флот должен был бы закрыть вход в порт Гдыня минными полями. Проведенная успешно, такая операция могла бы в значительной степени обуздать польскую агрессию.

б) «Балтийский оборонительный вариант» предусматривал оборону балтийского побережья – в особенности входа в него – от польских военно-морских сил, усиленных французским флотом. Франко-польский военный пакт предусматривал, что французское правительство могло предоставить эскадру в составе 2 линкоров, 4 крейсеров, 4 эскадренных миноносцев, 3 подводных лодок и 1 минного заградителя для защиты польского побережья Балтики и морского порта, в котором производилась бы высадка французских войск. Естественно, что самым эффективным ответом на подобные операции было бы скорейшее осуществление «Восточного варианта», при котором германские минные поля и соединения легких кораблей у входа в Балтику могли бы воспрепятствовать проникновению французских боевых кораблей, транспортов и экспедиционных сил в акваторию Балтики.

в) «Вариант защиты германской морской торговли» предусматривал участие Франции в войне на стороне Польши. Поскольку жизненно важный импорт Германии через ее морские порты составлял 60 000 тонн в день, военно-морской флот мог надеяться оказать помощь торговым судам лишь в том случае, если его состав будет увеличен по крайней мере на три «карманных» линкора. При обязательном условии, что их союзник Англия останется нейтральной.

В каждом из этих вариантов рассматривалось ведение только оборонительных военных действий. Двадцать шестого апреля 1929 года государство выпустило директиву «Оборона страны и ее границ», но правительство Пруссии препятствовало ее осуществлению вплоть до 1930 года. В таких обстоятельствах единственное, что оставалось делать руководителям германских вооруженных сил, – разрабатывать варианты оказания отпора франко-польскому вторжению с помощью тех совершенно неадекватных средств, которые имелись в их распоряжении. Что же до захватнического нападения на Польшу, то оно представлялось в ту пору в высшей степени безумием.

Планы флота по разрешению этих трех проблем были в основном разработаны оперативным военно-морским управлением, возглавлявшимся контр-адмиралом доктором Гроосом, при участии капитана 1-го ранга Ассманна, начальника отдела флота этого управления, и капитана 1-го ранга Бёма. Частные детали были отработаны в ходе командно-штабных учений и маневров. При всей ограниченности средств и ресурсов для достижения цели сами эти варианты стали прекрасным подспорьем в достижении военно-морским флотом тактического и оперативного понимания задач.

Вице-адмирал Зенкер со своей стороны работал над разрешением той же задачи в качестве командующего флотом. Он шел путем разработки тактики, соответствующей имевшимся у него средствам. Торпедные катера отрабатывали внезапные ночные атаки, причем большое внимание уделялось взаимодействию крупных боевых кораблей и торпедных катеров. Ставка делалась на ночные операции с целью компенсировать малую численность германских кораблей по сравнению с силами неприятеля. Линкорам отводилась задача прорвать вражеский заслон и дать торпедным катерам шанс нанести удар по цели. Значительная часть времени посвящалась отработке артиллерийской стрельбы и управления артогнем.

С нашим вопиюще устарелым и не отвечающим современным требованиям флотом нечего было и думать о каких-либо усовершенствованиях в его боевой технике. Но учения содействовали интересу офицерского корпуса к вопросам тактики, и в результате в нашем распоряжении оказалась прекрасно подготовленная группа командиров кораблей и дивизионов торпедных катеров.

Эти тактические разработки также дали толчок к свежим мыслям, когда стали известны планы в отношении «карманного» линкора «А». По сравнению со старыми тяжеловесными и неповоротливыми линкорами этот новый тип кораблей предоставлял в наше распоряжение огромные новые тактические возможности благодаря своей скорости и маневренности. А тем временем в строй начинали вступать новые, куда более скоростные легкие крейсера, а также новые торпедные катера для замены давно устаревших прежних типов.

Проведенные командно-штабные учения и проработки различных вариантов сделали явным тот факт, что дни крупных армад флотов и дивизионов кораблей минули в прошлое, возобладала тенденция к маневренности. Развитие военно-воздушных сил во всех странах побудило произвести эту смену тактики и в военно-морских силах. Таким вот образом концепция «оперативных групп» и была разработана и опробована командованием флота под руководством адмирала Гладиша и его начальника штаба капитана 1-го ранга Бёма. Концепция «оперативных групп» была достаточно проста и заключалась в концентрации в едином ударном соединении всех тех кораблей и сил сопровождения, которые необходимы для выполнения той или иной тактической задачи. Например, такая оперативная группа могла состоять из «карманного» линкора, нескольких крейсеров и соответствующего количества эскадренных миноносцев – тактическое соединение, которое было бы чрезвычайно маневренным и могло бы действовать независимо в рамках задачи, поставленной перед ним командующим флотом. Наши офицеры и команды, услышав о планах создания таких групп, преисполнились энтузиазмом.

Все наши планы и маневры в значительной своей части вращались вокруг возможных задач и специфических условий Балтики, причем особое внимание уделялось контролю над входами в Балтику. В 1930 году мы предприняли наши первые крупные маневры в акватории Северного моря, на пространстве между Английским каналом и Норвегией. Маневры эти стали наглядным доказательством того, что предполагаемая модернизация флота путем введения в его состав новых «карманных» линкоров буквально вдохнула новую жизнь в весь личный состав флота. Несколько позже стали прорабатываться и вопросы действий на акватории Атлантического океана. Но ни в одном из этих случаев в качестве возможных противников не выступали другие страны, кроме французского и польского флотов. Любая идея о возможности войны с Англией, даже когда в состав флота вошли наши «карманные» линкоры, была бы сочтена каждым из офицеров флота полным безумием.

В ходе маневров мы постепенно пришли к пониманию того, что нам необходима морская авиация, которая действовала бы в тесном взаимодействии с надводным и подводным флотом, причем ее личный состав должен был быть отлично знаком с применением военно-морских сил и тактико-техническими данными кораблей. Пока мы оставались связанными условиями Версальского мирного договора, нечего было и думать об обзаведении самолетами и летным составом. Но в октябре 1928 года военный министр Грёнер получил согласие правительства на приобретение нескольких самолетов – и только для экспериментальных целей, но ни в коем случае не для создания воздушного флота. Военно-морскому флоту, по счастью, удалось наложить свою руку на некоторое количество гидросамолетов, а также заполучить необходимый для их эксплуатации подготовленный личный состав. Версальский договор давал военно-морскому флоту право иметь противовоздушные орудия. Флот интерпретировал эту статью как приобретение объектов для учебных стрельб по воздушным целям. Соответственно, была создана организация, замаскированная под нейтральной вывеской «Авиационные услуги». Эта организация сыграла огромную роль в развитии будущей морской авиации. Естественно, все это было окутано покровом строжайшей секретности, особенно установка и опробование зенитных орудий, которое проводилось только в самых укромных уголках страны. Никто из посторонних не мог наблюдать совместные учения надводных кораблей флота и его морской авиации.

Под руководством капитана 1-го ранга Зандера было создано ядро из авиаторов, принимавших участие в Первой мировой войне. Затем ядро это разрослось за счет приданной ему группы отборных молодых людей, потенциальных кадетов, которым давали год летной подготовки, прежде чем они поступали на службу на флот. Такая деятельность не являлась прямым нарушением Версальского договора. Однако вся эта весьма многообещающая программа сошла на нет после 1933 года, когда рейхсмаршал Герман Геринг стал командующим германскими военно-воздушными силами и монополизировал практически все летные средства для своего люфтваффе, нанеся этим громадный урон флоту и его задачам.