• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Оккупация Норвегии, значительно улучшив наше стратегическое положение, обернулась для нас и значительными потерями – многими потопленными эскадренными миноносцами и тяжелыми повреждениями, нанесенными нашим крупным кораблям. К тому же в ходе этой кампании наши подводные лодки были, вследствие необходимости, частично отвлечены от сражений в Атлантике. Тем не менее военно-морской штаб твердо придерживался своей точки зрения: морская торговля Британской империи была ее самым уязвимым местом, и мы должны наносить по нему удары всеми имеющимися средствами с целью заставить неприятеля распылить свои военно-морские силы и измотать их в ходе изнурительного патрулирования на море так, чтобы он не смог сконцентрировать их в критической точке для нанесения нам опасного удара.

Уступая в численности противнику, нам приходилось компенсировать это постоянной разработкой новых идей. А идеи требовали отваги и готовности к действию не только от сотрудников военно-морского штаба, но даже в еще большей степени от командиров соединений и отдельных кораблей. Целью всех наших операций было потопление как можно большего коммерческого тоннажа противника, что лишало его не только средств ведения войны, но и незаменимого сырья для военной промышленности.

Однако успех операций против торговли противника следовало измерять не только потопленным тоннажем противника, но и влиянием этих операций на связывание вражеских военно-морских сил и развал всей экономической системы. Эти вторичные эффекты не всегда проявлялись немедленно, но многие их признаки были безошибочны.

Так, например, с целью борьбы с нашими надводными и подводными рейдерами противник был вынужден держать под своим постоянным и все расширяющимся наблюдением обширные пространства Атлантики. Самолеты, которые он использовал для этой цели – машины с большим радиусом действия, – отвлекались от наступательных операций и не могли бомбить германские города.

Все наши военно-морские силы, действовавшие в открытом море, имели четкую основную директиву: их целью была вражеская морская торговля, а не вражеский флот. Столкновения с более сильными неприятельскими кораблями следовало избегать любой ценой. Моя стычка с Гитлером после гибели «карманного» линкора «Адмирал граф Шпее» подвигла меня еще раз изучить этот вопрос со всех сторон, но я снова пришел к тому же мнению, которого всегда придерживался.

Ведение войны на всей водной поверхности Мирового океана требовало, чтобы командование было сосредоточено в одном месте, и таким местом стал военно-морской штаб. Он один владел всей совокупностью информации, полученной из самых разнообразных источников – в частности от политической разведки и из перехвата вражеских радиосообщений, – и он один обладал возможностью задействовать ту или иную часть широко разветвленной системы снабжения. Мы уже ввели в действие некоторое число быстроходных судов снабжения – нефтеналивных танкеров, перевозчиков боеприпасов и тому подобных – для обслуживания наших подводных лодок и надводных рейдеров в любом районе Мирового океана, так что им не требовалось возвращаться на свои родные базы перед возобновлением деятельности. Изрядную головную боль нам доставляли экипажи захваченных вражеских судов, которые время от времени переправлялись на наши специальные надводные суда, с тем чтобы сохранять более-менее пригодные условия обитания для наших собственных экипажей.

Естественно, мы не могли заранее предугадать, сколь успешны будут наши усилия в такого рода войне, но, по крайней мере, она позволяла нам проявлять инициативу и не заставляла тщетно ломать голову над тем, что следует противопоставить наступательной тактике противника. Свобода действий была нашим приоритетом, который мы собирались поддерживать так долго, как это только удастся.

Естественно, мой штаб и я с самого начала не питали каких-либо иллюзий на то, что громадное превосходство противника и его усилия по охране своих жизненно важных коммуникаций не смогут однажды положить конец рейдам наших надводных кораблей. Рано или поздно наши рейдеры износятся, и это сведет на нет их значение в войне. Но я надеялся, что к этому времени наш подводный флот окрепнет настолько, что сможет достойно заменить надводные рейдеры в действиях против неприятеля, а то и с большим эффектом.

Исходя из этих соображений, мы сосредоточили свои усилия на том, чтобы организовывать операции наших надводных рейдеров для достижения ими максимально возможных результатов на максимально возможный период, – особенно при господствовавших среди политических лидеров и в военно-морском штабе ощущениях, что вступление Соединенных Штатов в войну против нас представляет собой лишь вопрос времени и удобного случая.

С самого начала войны был очевиден антигерманский настрой американского президента Франклина Делано Рузвельта, равно как и его желание помочь союзникам. Несмотря на все усилия германского правительства сохранять приемлемые отношения с Соединенными Штатами, поддержка ими наших врагов была очевидной для всех, причем особенно это проявлялось в поведении американских военно-морских сил.

Один из примеров. Республики Северной и Южной Америки, собравшись на конференцию в Панаме в конце сентября 1939 года, выдвинули концепцию «нейтральной зоны», простирающейся на расстояние от 300 до 1000 миль вдоль побережья Американского континента, в зависимости от географического положения В пределах этой зоны сражающиеся государства не имели права вести военные действия. Одной из основных целей, разумеется, было стремление ограничить наши надводные рейдеры и подводные лодки, которые проводили свои операции как раз в пределах зоны, теперь ставшей запретной. Поскольку в пределах этой нейтральной зоны осуществлялось «нейтральное патрулирование» кораблями военно-морского флота США, для германских судов становилось практически невозможным прорваться сквозь эту нейтральную зону незамеченными. Для морских патрулей Соединенных Штатов вошло в практику сразу после обнаружения того или иного нашего судна сообщать его описание и местоположение открытым текстом в эфир, в результате чего некоторое число наших торговых судов было перехвачено и потоплено неприятелем.

Затем, в сентябре 1940 года, в ходе известной «сделки по миноносцам» правительство Соединенных Штатов передало британскому ВМФ 50 устаревших, но вполне еще годных миноносцев, в которых так отчаянно нуждался британский флот для охраны их конвоев от наших подводных лодок в Северной Атлантике. Получившие повреждения британские боевые корабли также ремонтировались на американских верфях. А начиная с апреля 1941 года ВМФ и ВВС Соединенных Штатов передавали открытым текстом в эфир координаты всех замеченных ими германских и итальянских кораблей.

Отдавая себе отчет в подобных симпатиях правительства Соединенных Штатов, германское политическое руководство и германский военно-морской штаб с первых дней издали строгое предписание избегать каких-либо инцидентов с американскими судами. Хотя панамериканская нейтральная зона и не была, разумеется, признана нами официально, фактически все наши военные корабли и подводные лодки получили строжайший приказ воздерживаться от каких бы то ни было действий, которые могут быть расценены как военные операции, в пределах этой зоны. Все командиры наших кораблей всецело осознали, что подобные инциденты, даже если они произошли и не по их вине, могут привести к серьезным политическим осложнениям отношений с Соединенными Штатами. Каждый из них знал, что делом первостепенной важности было оттянуть вступление Америки в войну на как можно больший срок, если уж избежать этого вообще не было возможности. Все же, несмотря на все наши усилия, ряд инцидентов имел место.

Вряд ли стоит упоминать, что военно-морской штаб рассматривал возможность вступления Соединенных Штатов в войну с величайшей озабоченностью. Первейшим следствием этого, по нашим рассуждениям, стала бы, вне всякого сомнения, неблагоприятная реакция на наши военные действия в Атлантике. Поэтому нам было просто необходимо добиться максимально возможного успеха до того момента, как вся американская морская мощь будет брошена на сторону нашего противника.

На счастье, наши операции против британского судоходства в Атлантике много выиграли от обладания теми базами, которые мы обрели в Норвегии и Франции в 1940 году. Кроме этого, только что было завершено строительство первого из наших специально сконструированных вспомогательных крейсеров. Перестроенные из торговых судов, со всеми улучшениями, какие мы могли разработать на основе обретенного нами военного опыта, они стали первыми кораблями, которые мы смогли ввести в строй в рамках долгосрочных проектов военно-морского штаба.

Для командования этими кораблями, которые должны были действовать совершенно автономно на значительном удалении от своих баз, мы отобрали людей, которые, кроме того, что они были опытными моряками со здравым смыслом и жаждой действия, могли планировать операции под свою собственную ответственность и которые, прежде всего, могли вдохновить подчиненных им сотни офицеров и матросов, которым приходилось долгими и трудными месяцами жить и трудиться в тесных каморках своих кораблей. И, к чести нашей системы отбора кадров, можно сказать, что все эти люди без какого-либо исключения с блеском доказали свою пригодность для подобных целей.

Учитывая их исключительную ответственность, мы дали этим командирам практически полную власть в деле подбора своих экипажей. В помощь каждому из командиров этих крейсеров-рейдеров был придан опытнейший судоводитель из торговых моряков, который мог дать квалифицированный совет по традициям и обычаям торгового флота всех стран.

Ценность всех этих мер стала ясна, когда оказалось, что с 1940-го по 1942 год такие вспомогательные крейсера потопили суда общим тоннажем более миллиона тонн. Кроме этого, вспомогательные крейсера подорвали коммерческое мореходство противника до такой степени, что для защиты морской торговли он был вынужден отозвать с фронтов все свои неисчислимые военно-морские соединения и другие средства.

Операции этих вспомогательных крейсеров вписали золотую главу в военно-морскую историю войны. Героическую деятельность их командиров и экипажей, равно как и капитанов и команд судов снабжения и танкеров-заправщиков, проектировщиков и создателей крейсеров, всех офицеров и специалистов Верховного командования военно-морских сил, разрабатывавших и планировавших их операции, нам еще предстоит оценить в полной мере.

Обретение баз на Атлантическом побережье Западной Франции, кроме военных, давало и другие преимущества: эти базы представляли собой великолепные порты для отправки и приема торговых судов, переоборудованных для прорыва блокады.

Такие суда стали насущно необходимы для доставки стратегических материалов для нашей военной промышленности и экономики страны. Уже в 1940 году военно-морской штаб инициировал импорт сырого каучука из Азии. Его, а также еще ряд стратегических материалов накапливали в портах Японии, откуда он доставлялся в Германию на том или ином подходящем для такой задачи судне.

Вплоть до начала войны с Россией мы импортировали большую часть жизненно необходимых нам сырьевых материалов наземным транспортом по территории России, но после июня 1941 года этот маршрут был для нас закрыт, и все следующие поставки осуществлялись морским путем.

Каучук был почти столь же необходим для нашей военной промышленности, как и шведская руда, и в случае прекращения его поставок наш военный потенциал мог серьезно снизиться. Поэтому военно-морской штаб решил использовать все подходящие германские и итальянские суда, находящиеся в портах Тихого океана, для перевозки каучука на наши базы в Западной Франции и увеличить число этих транспортов за счет судов, специально направляемых для этой цели на Дальний Восток.

Образцом и первым опытом таких перевозок стал рейс теплохода «Везерланд» под командованием капитана 1-го ранга Краге, который вышел в конце декабря 1940 года из Кобе и благополучно прибыл в Бордо 4 апреля 1941 года. Несмотря на имевшие место потери, значительное число находчивых германских и итальянских торговых судов успешно прорвали британский кордон и достигли французского побережья, доставив в Германию свой бесценный груз. В 1941 году сквозь эти преграды прорвались четыре германских судна, а на следующий год их смогли преодолеть уже восемь германских и четыре итальянских грузовых судна.

Пока вспомогательные крейсера и подводные лодки перекрывали пути британской торговли, а грузовые суда делали все возможное, чтобы доставить на родину жизненно необходимые грузы, наши основные военно-морские соединения выполняли задания в Атлантике.

Самым мощным из крупных кораблей после гибели «Адмирала графа Шпее» был «карманный» линкор «Адмирал Шеер», которым командовал капитан 1-го ранга Кранке. Пройдя кружным путем севернее Исландии и затем Датским проливом, он отважно и успешно действовал с октября 1940-го по март 1941 года на просторах Атлантического и Индийского океанов.

В таких операциях «карманные» линкоры показали все исключительные преимущества этого класса кораблей. Но «Адмирал Хиппер», вышедший в море примерно в то же самое время, проявил обеспокоивший всех нас недостаток в дальних походах. Он потреблял избыточное количество горючего. Выйдя также северным путем и через Датский пролив, он смог действовать автономно только около месяца, до конца ноября 1940 года, после чего вынужден был вернуться в Брест к концу декабря.

В то время как «карманный» линкор «Адмирал Шеер» еще находился в море, линкоры «Гнейзенау» и «Шарнхорст», образовав оперативную группу для выполнения специального задания под непосредственным командованием адмирала Лютьенса, командующего флотом, вышли из Киля в конце января 1941 года. Хотя вражеские корабли патрулировали к югу от Исландии, оперативная группа искусно уклонилась от встречи с ними и успешно прорвалась на простор Атлантического океана. После весьма удачного похода группа эта, не получив ни малейшего повреждения, с триумфом возвратилась в Брест 22 мая 1941 года.

Однако быстро и довольно чувствительным образом стало ясно, что противовоздушная оборона Бреста не может обеспечить безопасную стоянку таких кораблей – постоянные атаки вражеской авиации нанесли им значительные повреждения, потребовавшие крупного ремонта. Перевод «Шарнхорста» в порт Ла-Паллис в Бискайском заливе не решил проблемы. Линкоры превратились для неприятельской авиации в цель первостепенной важности.

Единственным ответом на это стало укрепление противовоздушной обороны в местах расположения кораблей. Противовоздушная оборона была усилена путем увеличения числа зенитных батарей, установкой для создания дымовых завес и дополнительным камуфляжем. Но наша основная слабость заключалась в нехватке специальных защитных сил прикрытия – нашей собственной авиации.

Согласно всеобъемлющей концепции войны с Англией на море тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер» в середине февраля вышел из Бреста под командованием опытнейшего капитана 1-го ранга Майзеля. Уничтожив семь пароходов из состава вражеского каравана в районе Азорских островов, он снова вернулся в Брест. Вскоре после своего успешного рейда он вышел в Атлантический океан и маршрутом через Датский пролив вернулся в Киль в апреле 1941 года. Быстрота, с которой крейсера совершали свои рейды по Атлантике, продемонстрировала, что надводные корабли, действующие в сочетании с подводными лодками, могут не только нанести серьезный ущерб конвоям противника, но и заставить его распылить свои военно-морские силы.

Тем временем близилось к завершению строительство большого линкора «Бисмарк», после введения его в состав флота 24 августа 1940 года он уже был готов принять участие в борьбе. Мы интенсивно работали над планированием операций, в которых он мог бы проявить все свои лучшие качества и принести наибольшую пользу.

Благодаря выдающейся боевой мощи, сильной броне и практически непотопляемой конструкции «Бисмарк» превосходил любой из кораблей, который враг мог бы бросить в бой против него. Но вместе со всеми другими кораблями наших военно-морских сил у него имелась одна существенная слабость, которой был лишен флот противника: у линкора не было самолетов, которые могли бы прикрыть его. Напротив, наш противник, располагая многочисленными авианосцами и аэродромами, мог бросить свои ВВС против нас, где бы наши корабли ни находились.

Эта слабость была понятна всем, но, не располагая своими собственными авианосцами, мы ничего не могли с этим поделать. В который уже раз нам оставалось только бессильно сожалеть, что невозможно за короткий срок создать флот, располагающий всей гаммой военных кораблей, который мог бы по праву быть назван современным ВМФ. Еще в 1935 году мы включили в наши перспективные планы авианосцы, и строительство одного из них уже началось, но только для того, чтобы постоянно откладываться, поскольку ВВС не удосужились разработать планов ведения боевых действий с него.

В ходе разработки стратегии для «Бисмарка» нам приходилось считаться с этой критической слабостью корабля, отчасти компенсированной его выдающейся прочностью и боевой мощью. «Бисмарк» предназначался для наших наступательных действий на море. По-настоящему важным вопросом, который мы обсуждали, был вопрос о том, надо ли посылать его в море именно сейчас или подождать до тех пор, когда вступит в строй флота построенный по такому же проекту линкор-близнец «Тирпиц».

Однако это могло произойти не раньше поздней осени или зимы 1941/42 года. А наш недавний опыт операций на море – в особенности успешные походы «Адмирала Хиппера» и «Адмирала Шеера» – показал, что даже одиночные тяжелые корабли способны успешно действовать на просторах Атлантики. Приходилось также учитывать неизбежное вступление в войну в самом близком будущем Соединенных Штатов, после чего наши шансы на успешные операции в Атлантике существенно уменьшились бы.

Все эти соображения стали для нас убедительными доводами за то, чтобы не откладывать боевое применение «Бисмарка» до некоего неопределенного срока, но отправить его в море вместе с новым крейсером «Принц Ойген» на свободный поиск в Атлантику как можно быстрее. Как составную часть комплексной операции мы планировали отправить одновременно с ними из Бреста «Шарнхорст» и «Гнейзенау», придав всем им несколько подводных лодок. Для снабжения всех этих сил в море должны были загодя выйти несколько танкеров и судов снабжения. После осуществления максимально возможного числа операций «Бисмарк» должен был вернуться, но не на базу во Франции, а в один из портов Германии.

Значительная часть этой стратегической и тактической концепции была сорвана крупной поломкой в двигателе «Шарнхорста», которая вынудила нас вывести корабль из эксплуатации на несколько месяцев. Затем 6 апреля 1941 года «Гнейзенау» был поражен вражеской торпедой, сброшенной с самолета, а несколькими днями позже во время авианалета в него попали четыре бомбы, причинившие ему такие повреждения, что он должен был на некоторое время встать на ремонт.

Несмотря на то что «Шарнхорст» и «Гнейзенау» теперь точно не могли участвовать в планируемой операции, я по-прежнему полагал целесообразным продолжить ее осуществление с тем, чтобы не упускать удачный момент времени, который потом может и не наступить. Но, когда, к несчастью, «Принц Ойген» налетел на мину и был вынужден встать в док для ремонта, операцию пришлось отложить до середины мая.

Соответственно, я воспользовался этой отсрочкой и 25 апреля подробно обсудил ситуацию с адмиралом Лютьенсом, который должен был командовать оперативной группой «Бисмарка». В ходе нашей встречи мы обсудили вопрос о том, до какого времени, в свете возникших обстоятельств, имеет смысл откладывать теперь выход в море «Бисмарка» и «Принца Ойгена». В ответ на мои вопросы адмирал Лютьенс изложил свое мнение, сводившееся к тому, что операцию есть смысл отложить до того момента, когда, по крайней мере, «Шарнхорст» снова будет в боевой готовности, или даже до того момента, когда «Тирпиц» будет готов к выходу в море.

Я не могу не отметить искренность и откровенность Лютьенса, столь открыто изложившего мне свое мнение.

Затем я попытался объяснить ему причины, по которым я придерживаюсь противоположного мнения и по которым операция не может быть отложена. Даже притом, что адмирал Лютьенс, вероятно, не был мною полностью убежден, разговор закончился в обстановке полного взаимопонимания.

Решение послать «Бисмарк» в море было одним из самых трудных решений, принятых лично мною во время войны. Выход «Бисмарка», первоначально рассматривавшийся лишь как часть крупной совместной операции наступательного характера, становился теперь всего лишь единичным, локальным предприятием. Неприятель мог позволить себе сконцентрировать все свои военно-морские силы против этой относительно малой оперативной группировки, что делало риск неизмеримо более высоким.

С другой стороны, война не ждет, и общая стратегическая ситуация не позволяла нам обдуманно придерживать столь сильную боевую единицу. Если бы мы отложили его выход в море до того момента, когда «Шарнхорст» и «Гнейзенау» снова были бы в боевой готовности, могло оказаться так, что мы навсегда лишились бы возможности использовать новый линкор на просторах Атлантики, поскольку «Шарнхорст» и «Гнейзенау» постоянно подвергались авиационным атакам англичан на своих открытых стоянках во Франции, и поэтому невозможно было сказать, когда они снова будут в боевой готовности. (Как впоследствии оказалось, ни один из этих кораблей так снова и не вышел в море, если не считать их быстрого броска на родину через Ла-Манш в феврале следующего года.) Отложить операцию до того момента, как «Тирпиц» окажется способным выйти в море, – это полугодовое бездействие, в течение которого далеко не нейтральная позиция Соединенных Штатов может смениться ожесточенными военными действиями.

Сильным психологическим фактором в моем решении послать «Бисмарк» в море была моя безграничная уверенность в командирских качествах адмирала Лютьенса. Его знание всех аспектов войны на море и тактическое мастерство не имели себе равных. В Первую мировую войну, еще будучи очень молодым офицером, он уже командовал дивизионом торпедных катеров. Затем он последовательно занимал должности командира флотилии, командира крейсера, а затем и командующего силами торпедных катеров. Имел он и солидный опыт штабной работы, а будучи начальником управления кадров адмиралтейства, он по праву многие годы пользовался моим полным доверием. Некоторое время в ходе норвежской кампании он командовал тяжелыми кораблями, замещая на посту заболевшего командующего флотом. И наконец, в последнем рейде «Шарнхорста» и «Гнейзенау» он целиком и полностью проявил присущее ему умение.

В ходе принятия этого решения среди неожиданно возникших трудностей было и личное отношение к этому вопросу Гитлера. Когда я проинформировал его о планируемой операции, он не отверг этот план целиком и полностью, но по его отношению было понятно, что он был далеко не полностью согласен с ним. Тем не менее он предоставил решение этого вопроса мне. Позже, в начале мая, он, будучи в Готенхафене, встретился и долго беседовал там с адмиралом Лютьенсом, который не только подробно доложил о всех деталях рейда «Шарнхорста» и «Гнейзенау» в Атлантике, но также изложил свои взгляды на тактическое использование «Бисмарка». Не преминул он сказать и об опасности со стороны вражеских авианосцев, которой мог подвергнуться линкор.

Лишь после тщательной оценки всех аспектов операции я отдал приказ на ее выполнение, и 21 мая стало первым днем этого драматического и напряженного рейда.

Оперативная группа под командованием адмирала Лютьенса, состоявшая из «Бисмарка» под командованием Эрнста Линдемана и «Принца Ойгена» под командованием капитана 1-го ранга Гельмута Бринкмана, обогнула с севера Исландию, пройдя по самой кромке ледовых полей, и прорвалась сквозь британский кордон из патрульных кораблей, крейсировавший поперек Датского пролива между Исландией и Гренландией. Повернув на юг к Атлантике, она неожиданно столкнулась с идущим наперерез им отрядом британских кораблей, состоявшим из новейшего линкора «Принц Уэльский», устаревшего линейного крейсера «Худ» и эсминцев прикрытия. В шесть часов утра 24 мая прозвучали первые залпы сражения, которое оказалось столь же кратким, сколь и результативным. В течение буквально нескольких минут «Бисмарк» несколькими выстрелами своих 380-миллиметровых орудий поразил «Худ», который взорвался и затонул вместе со всей командой (спаслось всего трое). Прицельным огнем «Бисмарка» и «Принца Ойгена» «Принцу Уэльскому» были причинены такие повреждения, что он был вынужден выйти из боя и скрыться, поставив дымовую завесу.

Но урон был причинен также и «Бисмарку» с «Принцем Ойгеном». Попавший в «Бисмарк» снаряд пробил один из топливных танков, в другие же танки проникла забортная вода. Адмирал Лютьенс принял поэтому решение сократить свой рейд и немедленно направил группу в Сен-Назер на Атлантическом побережье Франции.

Тем временем англичане, еще с первого обнаружения группы «Бисмарка» в Датском проливе, стали стягивать все свои самые мощные группировки кораблей со всей акватории Северной и Восточной Атлантики: авианосцы, линкоры, крейсеры и эсминцы. Боевые корабли с Британских островов, из боевого охранения галифакских конвоев, даже из Гибралтара – все спешили к тому месту, где, по их расчетам, должен был находиться «Бисмарк». В ночь на 24 мая самолет-торпедоносец, поднявшийся с английского авианосца «Викториус», атаковал линкор и поразил его торпедой, что заставило столь сильно бронированный корабль лишь незначительно снизить скорость. Затем адмирал Лютьенс, используя штормовую погоду и плохую видимость, скрылся от неприятеля и затерялся на просторах Атлантики. Но, осознав, что радиус действия его флагманского корабля резко сократился, он разделил группу и направил «Принца Ойгена» в самостоятельный рейд на морские коммуникации.

С раннего утра 25 мая и вплоть до полудня 26 мая «Бисмарку» удавалось скрываться от своих преследователей. Но совершенно случайно он был замечен с британской «Каталины», гидросамолета с большим радиусом действия, несшей патрульную службу в южной части Бискайского залива, и преследование возобновилось. В это время «Бисмарк» находился менее чем в 700 милях от Бреста и на еще меньшем расстоянии от района, где его могли взять под свое прикрытие тяжелые бомбардировщики люфтваффе. И всего лишь пара сотен миль отделяли его от района патрулирования доброй полудюжины наших подводных лодок, специально направленных туда, чтобы предотвратить неожиданное нападение неприятеля. Как впоследствии оказалось, английский адмирал Тови уже решил отказаться от преследования, если «Бисмарк» не будет обнаружен до полуночи 26 мая.

Обнаружение линкора с «Каталины» изменило решительно все. В эфир понеслись приказы всем английским военным кораблям, которые могли достичь места действия. И незадолго до наступления сумерек стая английских самолетов-торпедоносцев, поднявшихся с ближайшего авианосца, принялась пикировать на «Бисмарк».

Огню зенитной артиллерии линкора мешали низкие дождевые тучи, сильный ветер, шторм на море и сгущающаяся темнота, но его зенитки тем не менее поставили сильный заслон против атаки торпедоносцев. Несмотря на непрерывные атаки в течение получаса, атакующим удалось поразить цель всего лишь двумя торпедами. Одна из них, попав в противоминный пояс корабля, нанесла линкору вреда не больше, чем первая попавшая в него торпеда накануне вечером. Однако другая, попав точно в корму, повредила гребные винты и заклинила рули, лишив линкор маневра.

Сохранив ход, пусть даже и поврежденный, «Бисмарк» большую часть ночи отражал атаки торпедоносцев, но с рассветом два из самых мощных британских линкоров, новейший «Король Георг V» и «Родни», заняв максимально выгодную позицию, открыли огонь с расстояния в 16 000 ярдов из своих 14 – и 16-дюймовых орудий. Огонь неспособного маневрировать, почти расстрелявшего весь свой боезапас и осыпаемого ураганом бронебойных снарядов линкора был в конце концов подавлен, его батареи замолкли, а палуба была в огне. Приблизившись едва ли не на дистанцию пистолетного выстрела, враг продолжал обстрел, но на «Бисмарке» никто и помыслить не мог о сдаче. Наконец, вражеский крейсер выдвинулся, чтобы нанести линкору coupdegrace[61] торпедами, и в половине одиннадцатого утра «Бисмарк» пошел ко дну с развевающимся флагом. Из более чем 2000 офицеров и матросов команды спаслось лишь 110 человек, все остальные погибли вместе с кораблем, в том числе адмирал Лютьенс и почти все офицеры.

На «Принце Ойгене», заправившемся с танкера в Атлантике, были серьезно повреждены двигатели, и он вернулся в Брест, благополучно ошвартовавшись там 1 июля.

Все подробности рейда «Бисмарка» и его последней битвы были восстановлены буквально по кусочкам много дней спустя из вражеских источников и по показаниям спасшихся моряков, поскольку оперативная группа должна была соблюдать радиомолчание в течение большей части своего рейда, чтобы не быть обнаруженной неприятелем. С момента ее выхода в море я не мог думать ни о чем другом, потому что я один нес всю полноту ответственности за отправление ее на задание. Никто не заставлял меня посылать линкор в море; решение об этом принял только я сам, основываясь на своей убежденности в том, что врага следует разить всеми возможными средствами, и своей личной концепции того, как лучше следует использовать наши силы для этой цели.

Когда 22 мая я лично докладывал Гитлеру о выходе «Бисмарка» в море, он высказал значительные сомнения и выразил свое беспокойство. Я постарался развеять его страхи и объяснил ему, какие благоприятные эффекты мы надеемся достигнуть этими операциями, и таким образом смог добиться его согласия на продолжение похода.

Поначалу казалось, что события оправдывают мое решение. Когда «Бисмарк» вступил в сражение с вражескими силами, он, естественно, смог нарушить радиомолчание, поскольку его местоположение было теперь известно неприятелю, и его доклад о потоплении «Худа» и поражении «Принца Уэльского» был с искренним восторгом встречен Гитлером, который лично поздравил меня с этим успехом. Однако я все же заметил Гитлеру, что причины для беспокойства все еще имеются, поскольку из доклада с «Бисмарка» до того, как он оторвался от преследования и возобновил радиомолчание, мы узнали, что он получил повреждение от попадания торпеды и что его радиус действия уменьшился.

На этом этапе мне пришлось принять второе трудное решение, связанное с рейдом «Бисмарка». Должен ли был военно-морской штаб теперь, после победы над «Худом», отозвать оперативную группу «Бисмарка» или же оставить принятие решения о продолжении операции за командующим флотом адмиралом Лютьенсом?

В тот момент я считал прорыв через охраняемый Датский пролив на просторы Атлантики самой трудной частью всей операции. Отдать приказ о прекращении операции и возвращении через опасные воды у побережья Исландии представлялось мне нежелательной узурпацией власти и подменой решения, которое должно было быть принято только адмиралом Лютьенсом. Как непосредственный командир на поле боя и единственный человек, который был способен оценить тактическую ситуацию в свете полученного кораблем повреждения, только он был тем человеком, который должен был сказать «да» или «нет». И, зная адмирала Лютьенса в течение этих долгих лет, я нисколько не сомневался, что любое принятое им решение будет самым разумным.

По вновь установившемуся радиомолчанию все мы поняли, что адмирал Лютьенс пробивается на просторы Атлантики. Затем из перехвата вражеских радиопереговоров, добытых нашими офицерами разведки, стало ясно, что регулярный обмен сигналами между преследующими английскими крейсерами сошел на нет. Из этого мы заключили, что они потеряли «Бисмарк» и адмирал Лютьенс скрылся на просторах Атлантики.

Весь комплекс причин, который вынудил адмирала Лютьенса принять решение о немедленном возвращении в Сен-Назер, мы уже никогда не узнаем, потому что он и командир «Бисмарка», а также все офицеры его штаба и почти все офицеры команды корабля погибли вместе с «Бисмарком». Когда картина гибели корабля стала ясна из вражеских источников, я доложил о ней Гитлеру, опираясь на собственные соображения.

С вершины ликования после потопления «Худа» Гитлер был затем, всего лишь через три дня, низвергнут в пучину отчаяния, и гнев его вполне соответствовал событию. Поход «Бисмарка» был спланирован мною, именно я отдал приказ о выходе оперативной группы линкора, и тем самым я один несу всю тяжесть ответственности за то, что произошло.

Гибель «Бисмарка» отразилась на всех военных действиях на море вплоть до конца войны. Отношение Гитлера к любым моим предложениям теперь совершенно изменилось. Раньше он предоставлял мне относительную свободу, если дело не касалось государственной политики или не было связано с другими видами вооруженных сил, теперь же он стал весьма скептичным и склонным настаивать на своей собственной точке зрения. Если ранее он предпочитал не быть информированным во всех подробностях о рейдах крупных кораблей, поскольку всегда испытывал беспокойство за них, то теперь он отдал мне приказ, который решительно запрещал передвижение крупных соединений кораблей. Он запретил им действия в Атлантике. Успехи, которых мы добивались даже нашими ограниченными силами за счет смелой инициативы и точно просчитанного риска, остались в прошлом. Военные действия на море приобрели теперь для нас совершенно новую картину.

Наши опасения, что благоприятные обстоятельства в Битве за Атлантику могут смениться неблагоприятными, довольно скоро сбылись. Сразу же после гибели «Бисмарка» британское адмиралтейство провело широкие поисковые операции с целью обнаружить и уничтожить каждое звено той эффективной сети снабжения наших рейдеров, которую мы организовали в Атлантике. За весьма краткий срок не менее шести германских судов снабжения были перехвачены и потоплены. А с увеличением сети патрульных самолетов над океаном для нас стало невозможным не то чтобы восстановить понесенные потери, но хотя бы даже сохранить то, что у нас осталось. Тем не менее даже в таких обстоятельствах мы не оставили усилий проводить наступательные операции в ближайших к нам акваториях Атлантики. В июне 1941 года «карманный» линкор «Лютцов» должен был перейти на передовую базу в Норвегии, а оттуда отправиться в запланированный рейд на океанские коммуникации. Однако, еще не добравшись до базы, он был поражен торпедой в ходе неприятельской авиационной атаки и был вынужден вместо рейда отправиться для ремонта в док, где и оставался довольно долгое время.

Надежды на организацию рейда линкоров «Шарнхорст» и «Гнейзенау», которые по-прежнему находились на ремонте в Бресте, также были незначительны; в сущности, само их пребывание во французском порту представляло собой опасность. Ремонтные работы на кораблях, открытых для постоянных атак вражеской авиации, и так продвигавшиеся весьма медленными темпами, практически остановились. Лишь только вопросом времени было их неизбежное перебазирование в Германию.

В тот момент времени Гитлера обуревал страх перед тем, что англичане разрабатывают планы массированного вторжения в Норвегию. У него сложилось впечатление, что какое-то число немногочисленных разведывательно-диверсионных групп англичан рассыпаны по норвежскому побережью, и он был уверен, что они планируют крупный штурм Нарвика. Никто из числа сотрудников военно-морского штаба не разделял его взглядов, но Гитлер все время твердил, что Норвегия недостаточно защищена от британского вторжения, и требовал от нас направить все имеющиеся боевые корабли – включая «Шарнхорст» и «Гнейзенау» – в Норвегию для укрепления наших позиций в этой стране.

В середине ноября 1941 года я делал для Гитлера анализ оставшихся у нас возможностей в Битве за Атлантику. «Тирпиц», который через месяц должен был встать в строй, посылать в Атлантику не предполагалось, не только из-за страшной нехватки топлива, но также потому, что ситуация там не была благоприятной для успешного рейда корабля такого масштаба. К тому же, как я тогда еще считал, через два-три месяца должны были закончить ремонт «Шарнхорст» и «Гнейзенау», которые вполне могли предпринять краткие наступательные рейды в Атлантике, в особенности против британских конвоев из Гибралтара.

К сожалению, проведя долгое время на ремонте на верфи, команды этих кораблей крайне нуждались в боевой подготовке, реальность которой в настоящий момент проблематична. Вернуть корабли в норвежский или германский порт было бы трудно и чрезвычайно опасно для них, но, воспользовавшись благоприятными погодными условиями, они могли бы вернуться домой кружным путем, пройдя севернее Исландии. У «Принца Ойгена», добавил я, есть неплохие шансы вернуться домой посредством неожиданного прорыва через пролив Ла-Манш.

Но Гитлер решил, что с помощью такого же прорыва должны вернуться домой «Шарнхорт» и «Гнейзенау». Именно поэтому возможность перевода «Шарнхорста» и «Гнейзенау» обратно в Германию быстрым неожиданным рывком через Ла-Манш стала предметом интенсивной проработки в военно-морском штабе. Я с самого начала был против любой такой попытки. Из донесений своих разведчиков и других источников противник мог быть в любой момент прекрасно информирован о состоянии готовности кораблей и с высокой точностью мог вычислить время их выхода, а после этого поднять по тревоге все свои морские и воздушные силы на их перехват. Кроме этого, следовало считаться с возможной минной опасностью в столь узком проливе.

Тем не менее Гитлер настаивал на возвращении кораблей в Германию через пролив Ла-Манш. Поскольку для успеха такого прорыва весьма существенной предпосылкой была неожиданность, он готов был принять низкий уровень боевой готовности кораблей, и отказаться от какого бы то ни было тренировочного выхода кораблей в море, дабы не насторожить противника.

Среди разработанных нами планов были и такие, которые предусматривали выход кораблей из порта для броска через пролив и проход по Ла-Маншу при свете дня. Я представил этот и другие планы Гитлеру на совместном совещании с командирами, которые должны были активно участвовать в операции: вице-адмиралом Отто Цилиаксом, командующим бригадой линкоров, капитаном 2-го ранга Руге, командующим силами минных тральщиков, и полковником Галландом, который должен был командовать истребителями, прикрывающими корабли с воздуха. Гитлер утвердил план, который предусматривал прорыв кораблей при свете дня.

Решение рисковать кораблями при прорыве по проливу находилось в полном разногласии с моими взглядами. Если враг был заранее предупрежден и подготовился, то я не представлял себе, как подобное предприятие может оказаться удачным. Гитлер был непреклонен. Он определенно заявил, что если я отвергаю прорыв по проливу, то он отдает приказ прямо в Бресте вывести корабли из состава флота и снять с них орудия.

Операция была проведена в течение двух дней 11 – 12 февраля и завершилась полным успехом. Мы смогли обеспечить ее полную внезапность благодаря сочетанию удачных обстоятельств: обычно весьма эффективная воздушная разведка противника случайно была нарушена; английские ВВС временно были сконцентрированы на других целях; погодные условия оказались чрезвычайно благоприятными для нас; неразбериха в неприятельских штабах в значительной мере сыграла нам на руку.

В свою очередь мы все ликовали, в особенности сам Гитлер был доволен тем, что ему не надо теперь больше беспокоиться о двух кораблях, находящихся на открытой неприятелю позиции в порту. Единственной ложкой дегтя в бочке меда было то, что во время броска по проливу «Гнейзенау» наткнулся на вражескую мину и должен был зайти в Киль для ремонта. Там он получил столь сильные повреждения во время ночной бомбардировки самолетами английских ВВС, что так и не смог вернуться в строй до конца войны.

Тактически прорыв сквозь Ла-Манш был большим успехом. Стратегически же он представлял собой откровенное отступление. Вывод самой мощной части нашего флота из портов, открытых к Атлантике, и перевод наших сил в норвежские воды для защиты Норвегии знаменовало собой конец Битвы за Атлантику. Это означало отказ от наступательных действий на этом чрезвычайно важном морском театре военных действий.

И хотя мы больше не могли грозить противнику рейдами сильных надводных кораблей против сети его коммуникаций в Атлантике, военно-морской штаб не имел намерений совершенно отказаться от действий против вражеской торговли. Все увеличивающиеся объемы союзнических поставок военных материалов в находящуюся в трудной ситуации Россию стали целью для атак наших кораблей, находящихся в Северной Норвегии. В январе 1942 года суперлинкор «Тирпиц» и, несколькими днями спустя, «карманные» линкоры «Адмирал Шеер» и «Лютцов», совместно с крейсерами «Адмирал Хиппер» и «Кёльн», в сопровождении отряда эсминцев были посланы в северные широты с заданием предотвратить любую возможную высадку противника в северных фьордах Норвегии. Присутствие там этих кораблей стало также постоянной угрозой для союзнических конвоев, идущих в Мурманск. Подразделения ВВС в Северной Норвегии были также усилены. Однако большая часть судов, потопленных в этом регионе, пришлась все же на долю наших подводных лодок.

Кстати, наши подводные лодки были все еще в состоянии эффективно действовать и в Атлантике, их успехи в течение 1942 года постоянно увеличивались. В боевые действия включалось все увеличивающееся число подводных лодок, несмотря на то что строительство новых субмарин шло значительно меньшими темпами, чем то предусматривала наша программа. Хотя я прилагал все свои усилия для обеспечения этой программы дополнительной рабочей силой и необходимыми материалами, мне так и не удалось сделать это в полной мере. Даже на флоте значимость ремонта и строительства новых лодок, как мне представляется, не была осознана в должной степени. Кораблестроительные верфи отдавали предпочтение окончанию работ по «Бисмарку», «Тирпицу» и «Принцу Ойгену», а также ускоренным ремонтным работам на поврежденных в боях линкорах и крейсерах, и делали это за счет подводных лодок.

Успехи, достигнутые подводными лодками, несмотря на все эти обстоятельства, следует отнести прежде всего на счет боевого духа их экипажей и командирских качеств адмирала Дёница, командующего подводным флотом.

Что касается экипажей, то их первичная подготовка для новых субмарин, которые должны были участвовать в боевых действиях, проходила под непосредственным наблюдением контр-адмирала фон Фридебурга, заместителя командующего подводным флотом. Для такой подготовки на каждой конкретной подводной лодке он привлекал проверенных в боях офицеров, только что вернувшихся с задания, чтобы они имели возможность передать вновь назначенным командирам лодок и экипажам свой бесценный боевой опыт и знания.

Наибольший успех в Атлантике выпал на долю подводных лодок, действовавших совместно в составе целых групп, или «волчьих стай», причем некоторые из этих групп вели боевые действия против конвоев зачастую в течение нескольких дней. Такие продолжительные сражения требовали полной отдачи как от командиров лодок, так и от их экипажей. Упорство и храбрость, проявленные ими в самых трудных условиях, не могут быть переоценены.

Адмирал Дёниц и я были совершенно согласны в том, что, в конце концов, и один только подводный флот мог оказать решающее влияние на исход войны, хотя адмирал не во всем разделял мою точку зрения на то, что и надводные корабли могут сыграть значительную роль в этом. Адмирал Дёниц считал также, что программа строительства субмарин может быть значительно продвинута, если передать ее в ведение министра вооружения Шпеера, но его точка зрения на это не разделялась всеми техническими экспертами моего штаба.

Несмотря на определенное расхождение наших взглядов, адмирал Дёниц всегда придерживался хорошо обдуманной наступательной стратегии. Позднее, для Гитлера стало неожиданностью, когда, уже после моего с ним окончательного разрыва, он обнаружил, что Дёниц поддерживает мои взгляды, а не Гитлера. В бытность свою командующим подводным флотом Дёниц естественно и правомерно часто требовал от меня того, что я никак не мог предоставить ему в требуемом количестве. Точно такая же ситуация складывалась и у меня в свое время с Гитлером. Несмотря на все эти расхождения во мнениях, наше сотрудничество не страдало, и я никогда не колебался в своей высокой оценке способностей Дёница как командующего подводным флотом. Позднее, уже в суровые для нас с ним дни Нюрнбергского процесса и долгие годы заключения в тюрьме Шпандау, я еще выше оценил его человеческие качества.

В то время как военно-морской штаб был целиком поглощен войной в Атлантике, мы неожиданно оказались вовлечены в военные действия на совершенно новом театре. Вступление в войну Японии после внезапного ее нападения на американский флот в Пёрл-Харборе стало событием громадной стратегической значимости.

Ни я, ни кто-либо из других сотрудников военно-морского штаба не получили какого-либо заблаговременного предупреждения об этом шаге. Известия о японском нападении 7 декабря 1941 года на американский флот стало для нас совершенной неожиданностью, хотя еще 5 марта Верховное командование вооруженных сил выпустило директиву, предполагавшую, что Япония может вступить в войну на нашей стороне. В этой же директиве высказывалось утверждение, что захват Сингапура, английского ключевого пункта на Дальнем Востоке, может стать решающим событием для окончательной победы в мировой войне.

Что касается меня, то я считал, если Япония вступит в войну, то она должна была бы направить свои усилия против Сингапура, а не против Владивостока, что ей следовало сделать по мнению некоторых военных кругов. Выбор Владивостока в качестве цели, по моему мнению, стал бы крупной ошибкой. Я также лелеял в душе надежду на то, что захват Японией Сингапура может удержать Соединенные Штаты от их вступления в войну.

До того как Япония действительно вступила в войну, не было никакой настоящей проработки или хотя бы детального обсуждения возможных изменений в стратегической ситуации. Но даже и после этого не было никакого сколько-нибудь серьезного взаимодействия между ней и двумя другими странами «Оси».

Если рассматривать ситуацию с более широкой точки зрения, то успех Японии в Юго-Восточной Азии, подкрепленный нашим энергичным наступлением в Средиземноморье, при гарантии невмешательства Северной Африки и взаимодействия с Францией мог привести к значительному укреплению наших позиций в конфликте. Но какая бы то ни было вероятность подобного развития событий была исключена из-за кампании Гитлера на севере, которая связала все наши силы в России. И, вопреки всем оптимистичным надеждам, кампания эта приобрела характер затяжной войны.

1942 год ознаменовался также радикальным изменением обстановки на Средиземноморье. Ранней весной ситуация там расценивалась как благоприятная для нас, в результате чего германский авиационный корпус был отправлен на Сицилию, а в Средиземное море переведено некоторое количество подводных лодок.

В этот момент остров Мальта был главным опорным, пунктом англичан в их действиях против итало-германских коммуникаций с Северной Африкой, но значимость Мальты как военной базы существенно снизилась в результате ее постоянных бомбардировок с воздуха и атак с моря против британских конвоев, снабжающих Мальту. Поток же снабжения и подкреплений Африканскому корпусу фельдмаршала Роммеля, до этого почти пересохший из-за действий англичан, теперь шел почти непрерывно. Но для стабилизации этой ситуации необходимо было уничтожить осиное гнездо англичан на Мальте.

Фельдмаршал Кессельринг, командующий германскими силами на юге, и итальянское Верховное командование были полностью согласны со мной в этом вопросе. По мнению военно-морского штаба, а также вице-адмирала Вайхольда, нашего офицера связи с итальянским ВМФ, настало время для успешного решения вопроса с Мальтой. В соответствии с этим я постоянно поднимал вопрос об оккупации Мальты в ходе моих докладов Гитлеру.

Был создан совместный германо-итальянский штаб для разработки проектов плана, согласно которому танковый корпус маршала Роммеля должен был предпринять решительное наступление в направлении Каира с целью отодвинуть английские фронтовые аэродромы в Северной Африке как можно дальше от побережья, чтобы с них не могли действовать самолеты.

Это наступление Роммеля стартовало весьма успешно – так, что начинало казаться, что он сможет дойти до Суэца, заветной цели всех операций в Северной Африке, – и маршал Роммель получил полномочия развивать наступление и взять Суэц. Соответственно первоначальный план, предусматривавший сначала взятие Мальты и последующее наступление на Суэц, стал запасным вариантом.

Это решение оказалось фатальной ошибкой, потому что наступление иссякло по мере удаления Роммеля от портов, через которые осуществлялось снабжение его корпуса, а военно-воздушные силы, включая итальянскую воздушно-десантную дивизию, предназначенные для взятия Мальты, пришлось использовать для поддержки танкового корпуса Роммеля в Северной Африке. Англичане воспользовались ситуацией для переброски войск, авиации и припасов на Мальту, хотя им и пришлось заплатить за это ценой огромных потерь в кораблях и судах конвоев.

С самого начала военно-морской штаб отстаивал приоритет удара по Мальте, поскольку стратегически это был самый важный оплот англичан в Средиземноморье, и лишь позднее мы стали питать надежды на то, что наступление Роммеля на Суэц завершится успехом. Гитлер, однако, никогда не выглядел особо заинтересованным в ударе по Мальте или в решении других проблем Средиземноморья, важность которых была для меня очевидной. Для него Средиземноморье было всего лишь вторичным театром военных действий, командование операциями на котором он с готовностью бы уступил итальянцам и направлял бы туда только наши самые слабые части. Имея в виду те громадные усилия, которых требовала от сухопутной армии и ВВС война в России, вероятно, представлялось невозможным направить по-настоящему сильные подразделения армии и авиации на средиземноморский фронт. И это было именно то, чего я опасался все это время, поэтому и в свое время неоднократно предостерегал против развязывания какой бы то ни было кампании на востоке.

Для Англии же Средиземноморье всегда было «судьбоносным морем». От сохранения ее позиций в Гибралтаре, на Мальте и Суэце могла зависеть вся судьба Британской империи.

Но существовала еще одна империя, имевшая сильные позиции в Средиземноморье, – Франция, с метрополией по одну сторону Средиземного моря и своими колониальными владениями – на другом, африканском, его берегу. В своих разговорах с Гитлером я постоянно подчеркивал это обстоятельство. Я также считал, что в отношениях с Францией необходимо и возможно проводить позитивную политику, направленную на достижение мира. И тому, что Франция могла пойти навстречу такой политике, имелись основательные причины. Так, 3 июля 1940 года английская эскадра под командованием адмирала Сомервилля, ответив отказом на требование французских ВМС действовать согласованно, открыла огонь по не ожидавшим такой реакции французским кораблям в Оране и уничтожила едва ли не все из них. Погибло более тысячи французских моряков, а народное негодование против своих бывших союзников достигло во Франции своего пика. Тогда во Франции даже появились круги, которые выступали за союз с Германией и были готовы помочь ей сражаться против Англии.

Одним из таких возмущенных был командующий французским военно-морским флотом адмирал Дарлан, бывший также членом французского правительства в Виши и обладавший большим личным влиянием. С ним у меня 28 января 1942 года состоялся долгий и обстоятельный разговор в Париже. Эта встреча была организована генерал-адмиралом Шульце, командующим всеми нашими военно-морскими силами во Франции; никто из посторонних при этом разговоре не присутствовал.

Позиция адмирала Дарлана была такой, какой можно было ждать от убежденного патриота Франции. Он, не колеблясь, по своей воле признался мне в своей нелюбви к англичанам и высказался в пользу восстановления отношений между Германией и Францией. Естественно, что на первом месте у него были национальные интересы его страны, и свою главную цель он видел в восстановлении мира и спокойствия во Французской колониальной империи.

Я подробно доложил о нашем с ним разговоре Гитлеру и мог только сожалеть о том, что германская внешняя политика так и не нашла возможности достичь взаимопонимания с Францией. Безусловно, дружеское сотрудничество с Французской колониальной империей было бы неоценимо для обеспечения нашей безопасности от союзнических атак, которые позднее были нанесены через Французскую Северо-Западную Африку.

Наши опасения того, что может произойти на Средиземноморском театре военных действий, если вопрос с Мальтой не будет решен, вскоре подтвердились. В конце октября 1942 года фельдмаршал Монтгомери предпринял крупное британское наступление против корпуса Роммеля. Поскольку пути снабжения Роммеля из Италии и Германии были почти перерезаны, он был вынужден отступить со своим корпусом в Тунис, что открыло итальянскую Северную Африку для войск союзников. Восьмого ноября британские и американские войска под общим командованием генерала Эйзенхауэра неожиданно высадились в Марокко и Алжире. Исходя из позиции, где впервые были замечены их транспортные суда, мы сделали ошибочное заключение, что высадка будет произведена гораздо восточнее, поэтому наши контрмеры были предприняты с большим опозданием. Хотя наши подводные лодки и самолеты и потопили несколько вражеских судов, англо-американский десант продвинулся в глубь побережья так далеко, что его уже ничто не могло остановить.

Таким образом, неприятель завоевал первый плацдарм для последующего решительного наступления на германскую «Крепость Европа» и добился важного успеха. Прозвучал похоронный колокол по всем германо-итальянским операциям в Северной Африке. Ситуация в Средиземноморье, где в определенный момент времени мы имели все шансы на успех, изменилась в прямо противоположную сторону.