• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

17 июля в 17–00 радиостанция города Сеута в Испанском Марокко передала: «Над всей Испанией безоблачное небо». Это был сигнал для начала мятежа так называемой «африканской армии», т. е. частей испанских вооруженных сил, расквартированных в Марокко (45186 человек, в т. ч. 2126 офицеров). Это были элитные войска, имевшие боевой опыт. Здесь, в отличие от «армии полуострова» (собственно Испании) традиционно более тесными и демократичными были отношения между солдатами и офицерами, и многие из командиров пользовались заслуженным авторитетом. Помимо испанцев в африканской армии служили марокканцы (14 тысяч человек), отличавшиеся особой верностью начальникам и жестокостью в боях (они чем-то напоминали «Дикую дивизию» русской армии, ставшую оплотом корниловского мятежа в 1917 году). Марокканцы уже участвовали в боевых действиях в Испании, где хорошо запомнились массовыми зверствами при подавлении восстания в Астурии в октябре 1934 года. Коренные жители Марокко были далеки от перипетий испанской политической жизни. Республика была для них пустым словом, так как она ничего не изменила в их повседневной жизни. Участие же в мятеже сулило добычу (хотя некоторым совсем уж невежественным марокканцам мятежники платили жалованье потерявшими всякую ценность немецкими ассигнациями времен гиперинфляции начала 1920-х годов!) и повышение в звании. В силу этих причин марокканские части на протяжении всего периода гражданской войны были лучшими ударными войсками мятежников и первоначально внушали своим противникам ужас. Марокканцы составляли личную гвардию ставшего позднее вождем мятежа Франко. После истощения людских ресурсов испанской части Марокко мятежники в нарушение норм международного права вербовали наемников во Французском Марокко (некоторые взятые в плен республиканцами марокканцы ни слова не понимали по-испански и твердили только «мерси»).

Коммунисты предлагали официально признать если не независимость, то широкую автономию Марокко, чтобы перетянуть марокканцев в республиканский лагерь. Благодаря их усилиям взятые в плен марокканцы через некоторое время смогли без риска для жизни передвигаться по улицам (сначала были нередкими случаи линчевания «мавров» в отместку за чинимые ими зверства). Но в целом социалисты и члены республиканских партий считали жителей Марокко «не дозревшими» до независимости и откладывали решение этого вопроса до конца войны. Это было на руку мятежникам, не скупившимся на самые широковещательные обещания (итальянцы, например, даже организовали массированную радиопропаганду в поддержку «защитника всех правоверных Бенито Муссолини»). На стороне путчистов стояли и влиятельные духовные мусульманские авторитеты Марокко.

Другой ударной силой африканской армии был Иностранный легион (11 тысяч человек), который был основан 31 августа 1920 года и официально именовался «Tercio de Extranjeros» (т. е. «треть иностранцев»). Такое странное название имеет свои корни в XVI веке: тогда «третями» назывались полки испанской армии во Фландрии, которые делились на три группы (копьеносцев, арбалетчиков и аркебузеров). Иностранный легион делился на батальоны, называемые «бандерами». Сразу же после создания легиона первую «бандеру» возглавил молодой майор Франсиско Франко. В легион вербовали наемников из других стран, бывших не в ладах с законом. Первый командующий легионом майор Мильян Астрай называл своих подчиненных «женихами смерти». В «терсио» царила жесткая дисциплина (иначе держать в повиновении служивших там «отморозков» было просто невозможно). Расстрелы полагались не только за дезертирство, но и за малейшие нарушения воинской дисциплины. За годы гражданской войны легион вырос с 8 до 18 «бандер». В боях на стороне мятежников погибло 10000 легионеров, 35000 было ранено, а 6000 бойцов легиона стали инвалидами.

Путч в Марокко начался уже 16 июля, когда восстал батальон марокканских войск. Но еще 17 июля командир гарнизона Мелильи генерал Ромералес говорил своему адъютанту, что «можно спать спокойно». Хотя еще до передачи сеутской «метеосводки» правительству в Мадриде стало известно, что механизм мятежа уже запущен. Премьер Кирога позвонил командующего испанскими войсками в Марокко генералу Гомесу Морато, находившемуся в портовом городе Лараче и спросил, не происходят ли какие-то особенные события в Мелилье. Морато был удивлен странным вопросом, он ничего не знал. Кирога приказал генералу немедленно направиться в Мелилью и лично доложить о положении в столице протектората. Такой же приказ получил и Ромералес, который распорядился провести обыск в помещении Географической пограничной комиссии, где находилась штаб-квартира путчистов. Мятежникам пришлось начать действовать. Вызванный ими на подмогу взвод Иностранного легиона около 5 часов вечера арестовал военнослужащих, посланных Ромералесом. Легионеры и марокканцы из соседних населенных пунктов захватили Мелилью.

На улицах города появились воззвания мятежников, в которых от имени генерала Франко говорилось, что целью армии является исключительно наведение порядка в стране. Ромералес был арестован. Когда Гомес Морато приземлился на аэродроме, его постигла та же участь.

Полковник Ягуэ (до прилета Франко с Канарских островов он командовал мятежниками в Марокко) послал телеграммы Моле и Франко, где оповещал их об успешном начале путча. Ягуэ (1891–1952), которому выпала сомнительная честь сделать первые выстрелы самой кровавой войны в истории Испании, в очень молодом возрасте поступил в военную академию и по ее окончании попросился в Марокко, где был многократно ранен и отмечен наградами за храбрость. Еще в академии он познакомился с Франко и по его протекции был назначен командующим африканскими войсками, подавлявшими восстание в Астурии. Ягуэ был одним из немногих высших офицеров испанской армии — членов фаланги (причем Ягуэ вступил в нее практически с момента основания и был личным другом Хосе Антонио Примо де Риверы). Ягуэ был лично предан Франко и был готов выполнить любой его приказ.

Рабочие Мелильи пытались захватить оружие и организовать всеобщую забастовку, но мятежники быстро подавили сопротивление безоружных сторонников Народного фронта, которые отстреливались из немногих револьверов, находившихся в их распоряжении.

В 5 часов вечера 17 июля в кабинет Ромералеса опять позвонил Кирога. Подошедший к телефону командир путчистов в Мелилье подполковник Соланс хладнокровно солгал премьеру, что в городе все спокойно. Именно в это время марокканцы добивали последних защитников Народного дома (штаб-квартиры социалистов) в Мелилье. К 9 часам вечера Мелилья была в руках восставших.

В Тетуане путчисты под началом полковника Сайенса де Буруаги к вечеру овладели городом. В это время исполняющий обязанности верховного комиссара Испании в Марокко Альварес Буилья пытался связаться по телефону с Кирогой, который ранее приказал ему сопротивляться мятежникам любой ценой. Но в 2 часа ночи 18 июля здание верховного комиссариата уже находилось под контролем противников республики. В 11 вечера 17 июля Ягуэ вывел войска на улицы Сеуты и захватил город уже к полуночи.

Первая осечка мятежников произошла, когда аэродром близ Тетуана — Сания-Рамель — под командованием майора Лапуэнте (двоюродный брат Франко) отказался примкнуть к путчу и подтвердил верность республике. С рассветом в субботу 18 июля аэродром был взят марокканцами, а Лапуэнте расстрелян (Франко был в курсе, но отказался помиловать родственника). Путчистам сопротивлялась и база гидросамолетов в Аталойоне под командованием капитана Ларета. Только прибытие подкреплений решило исход боя в пользу мятежников. Ларет, двое младших лейтенантов и 95 солдат были захвачены в плен и многие из них были убиты на месте.

Серьезные бои разгорелись в городе Лараче, где группы рабочих и офицеров стойко оборонялись в здании почты и телеграфа на протяжении нескольких часов.

18 июля под властью республики в Испанском Марокко находился только аэродром Сания-Рамель. Прежде чем сдаться превосходящим силам мятежников, его защитники уничтожили запасы горючего и вывели из строя 7 самолетов.

В Испанском Марокко было объявлено военное положение, и начались повальные аресты и пытки активистов партий Народного фронта. Тюрем не хватало и пришлось организовать концентрационный лагерь близ Тетуана. Тем не менее, рабочие организации объявили всеобщую забастовку в крупных городах протектората. Путчистам пришлось использовать воинские части для обслуживания электростанций, транспорта и банков.

Ромералес и Буилья были хладнокровно расстреляны. Тем самым путчисты как бы говорили, что готовы идти до конца.

Вечером 17 июля Кирога ответил отказом на просьбы руководителей партий Народного фронта выдать рабочим оружие. Он считал, что события в Марокко всего лишь безрассудная выходка нескольких реакционных полковников и мятеж будет подавлен в считанные дни (примечательно, что в 1932 году Кирога настаивал на приведении в исполнение вынесенного мятежному генералу Санхурхо смертного приговора, в то время как социалисты стояли за помилование).

18 июля многие мадридские газеты сообщили о мятеже африканской армии и о том, что правительство республики контролирует положение и уверено в скорой победе. Некоторые СМИ писали даже, что восстание потерпело неудачу. В конце дня 18 июля правительственное коммюнике безапелляционно заявляло: «Можно считать, что враждебное движение против Республики подавлено». В заявлении, переданном кабинетом министров в прессу в 3 часа 10 минут того же дня, говорилось, что восстание «не встретило на Пиренейском полуострове никакой поддержки».

А между тем в 2 часа дня 18 июля генерал Гонсало Кейпо де Льяно поднял мятеж в столице Андалусии — Севилье, о чем в Мадриде стало известно около 7 часов вечера.

Андалусии в своих планах мятежники придавали ключевое значение. Именно используя эту провинцию как базу, африканская армия должна была развернуть наступление на Мадрид с юга, встретившись в столице с войсками Молы, которые изготовились для броска на столицу с севера. Но если Андалусия была ключом к успеху путча, то Севилья была ключом к Андалусии. Севилья неспроста (как и Мадрид) именовалась «красной». Наряду с Барселоной она была давней цитаделью анархизма. Здесь еще в 1920-е годы появилась сильная организация компартии, возглавляемая бывшим лидером профсоюза булочников Хосе Диасом, занимавшим в 1936 году уже пост генерального секретаря ЦК КПИ.

Мятежники считали гарнизон города ненадежным, так как севильские военные не очень хотели ввязываться в разные авантюры после позорного провала в Севилье мятежа Санхурхо. Моле даже не удалось найти вождя мятежа из рядов севильского гарнизона, поэтому «красную Севилью» поручили командующему корпусом карабинеров генералу Гонсало Кейпо де Льяно (1875–1951). Он окончил академию кавалерии и успел повоевать на Кубе, а затем уже более активно — в Марокко. В 1930 году этот генерал-масон примкнул к республиканскому заговору против монархии и после его подавления 15 декабря 1930 года бежал в Португалию. Благодаря своей принадлежности к масонам (первое временное правительство республики в большинстве состояло из «вольных каменщиков») Кейпо де Льяно получил пост генерала-капитана (т. е. военного губернатора) Мадрида, что свидетельствовало о полном доверии новых властей к генералу. Но Асанья, как мы помним, вскоре отменил должности генерал-капитанов и Кейпо де Льяно затаил обиду на неблагодарную республику. Став главой корпуса карабинеров, генерал активно перемещался по стране (он хвалился, что «намотал» на машине 25 тысяч километров), не вызывая подозрения. К заговору Молы он примкнул, как уже упоминалось выше, после отставки своего друга президента республики Алкала Саморы.

Высокий, с отливающими металлом серыми глазами и лихо закрученными усами Кейпо де Льяно был человеком, чья смелость граничила с безрассудством, а язык часто опережал мысли. Рано утром 18 июля он прибыл в город Уэльву из Малаги, где оставил жену и четырех детей. Заверив гражданского губернатора в своей преданности республике, он отправился в Севилью и был в городе около полудня. В столице Андалусии стояла сорокоградусная удушающая жара, но город бурлил, обсуждая мятеж в Марокко. По Севилье ходили невооруженные рабочие патрули. Народный фронт чувствовал себя хозяином положения, богатые кварталы затаились, ожидая «бесчинств красных». Армия оставалась в казармах, и военные в форме боялись выйти за их пределы.

Одетый в штатское Кейпо де Льяно вместе с адъютантом и еще тремя офицерами явился к начальнику гарнизона, филиппинскому метису генералу Фернандесу Вилья Абрилье и предложил ему примкнуть к мятежу. Встретив отказ, Кейпо де Льяно вернулся в свой отель, переоделся в генеральскую форму и вернулся к Абрилье. Не моргнув глазом, он заявил ошарашенному генералу, что армия контролирует уже всю Испанию, и арестовал его. Абрилья не оказал никакого сопротивления. Не теряя времени, Кейпо де Льяно отправился в казармы пехотного Гранадского полка и столь же легко арестовал его командира. Аэродром Севильи был захвачен генералом… по телефону, при помощи все той же беспардонной лжи об успехе переворота по всей стране. Но и после столь ошеломляющей удачи у Кейпо де Льяно было всего 100 верных ему военнослужащих. Пришлось освободить из тюрьмы 15 фалангистов. Потом подошли еще 25 карлистов-добровольцев. Этих сил хватило, чтобы занять здание севильского радио. В 10 часов вечера Кейпо де Льяно в первый раз обратился по радио к населению города (потом эти обращения, не имевшие аналога по цинизму и использованию нецензурных выражений, станут регулярными). Иногда генерал, находясь в нетрезвом состоянии, выбалтывал даже военные планы франкистов. Франко не любил Кейпо де Льяно, и тот платил ему взаимностью.

Свою первую речь Кейпо де Льяно закончил словами «Да здравствует Республика!». Затем прозвучал республиканский гимн («песнь Риего»). Генерал опять врал в своем выступлении, называя себя хозяином Севильи. К вечеру 18 июля он контролировал только центр города.

Первоначальная ошеломленность лидеров партий Народного фронта (сказывалось республиканское прошлое генерала) сменилась решимостью задавить путч в зародыше. Когда еще 18 июля Кейпо де Льяно вывел войска на улицу, они кричали: «Да здравствует Республика!», но это уже никого не могло обмануть. В Севилье начали формироваться отряды рабоче-крестьянской милиции, которым катастрофически не хватало оружия. В наличии имелось только 80 карабинов, которые на свой страх и риск передали рабочим офицеры штурмовой гвардии, сохранившие верность республике. Делегация рабочих во главе с коммунистами пришла к гражданскому губернатору Севильи с настоятельной просьбой выдать оружие. Но глава города отказался, ссылаясь на отсутствие указаний из Мадрида. С 3 до 5 часов пополудни в столице Андалусии шли бои между штурмовой гвардией и путчистами. Исход сражения в пользу последних решил примкнувший к Кейпо де Льяно артиллерийский полк. Закрепившимся в здании телефонной станции и отеле «Инглатерра» штурмовым гвардейцам была обещана жизнь в случае капитуляции. Но сразу же после сдачи большинство из них было расстреляно.

Рабочие организации Севильи объявили всеобщую забастовку. В предместьях стали возводиться баррикады. К крестьянам соседних сел были посланы курьеры за помощью.

Кейпо де Льяно вряд ли смог бы своими силами захватить весь город. К тому же губернатор другого важного андалусского центра Уэльвы 19 июля послал на помощь севильцам отряд гражданской гвардии, к которому примкнула колонна шахтеров с рудников Рио-Тинто. Но у самой Севильи гражданские гвардейцы разгромили шахтеров и перешли на сторону мятежников. Наконец, 20 июля на севильский аэродром Таблада прибыли первые отряды Иностранного легиона из Марокко. В рабочих кварталах города началась настоящая резня. На штыки и сабли насаживали по два человека. Мужчин сбрасывали с балконов, женщин насиловали. И все же рабочие кварталы Севильи держались до 24 июля, когда часть их уже превратилась в развалины от систематических артиллерийских обстрелов. Была прекращена и всеобщая забастовка: Кейпо де Льяно просто пригрозил расстрелять каждого, кто не выйдет на работу. Подводя итог своей деятельности по захвату власти в Севилье, генерал-масон хвалился, что 80 % женщин Андалусии надели или наденут траур.

В крупнейшем порту Андалусии — Кадисе 19 июля высадились марокканцы и легионеры. К 25 июля сопротивление рабочих города было окончательно сломлено. Но до этого мятежникам пришлось пережить в Кадисе немало неприятностей. Как только в городе стало известно о мятеже африканской армии, гражданский губернатор (майор артиллерии) арестовал генерала Варелу, который должен был возглавить мятеж в городе. Но в полдень 18 июля Варела был освобожден из заключения генералом Лопесом Пинто и сразу объявил в Кадисе военное положение. Профсоюзы ответили всеобщей забастовкой. Гражданский губернатор вместе с некоторыми военнослужащими и моряками при поддержке 300 рабочих закрепился в своей резиденции. Не сдавался и муниципалитет. Кадисское радио призвало народ к борьбе с мятежниками. В городе выросли баррикады. Как и в Севилье, у защитников республики практически не было оружия. В этой обстановке эсминец «Чуррука» в 6 часов утра 19 июля высадил в кадисском порту батальон марокканских войск и эскадрон кавалерии. Во второй половине дня эти части взяли штурмом резиденцию гражданского губернатора, который был сразу же расстрелян. 21 и 22 июля рабочие вместе с моряками военных кораблей «Кановас» и «Лауриа» пытались комбинированным ударом овладеть арсеналом Кадиса, но мятежники-офицеры с «Лаурии» узнали об этом плане и обстреляли «Кановас».

18 июля рабочие просили губернатора другого важного андалусского города Альхесирас выдать хотя бы 500 винтовок, чтобы отбить ожидаемую всеми высадку африканских войск. Но здесь гражданский губернатор был заодно с мятежниками и вывел на улицы города войска. Высадившиеся в Альхесирасе 19 июля мятежники из Марокко быстро подавили сопротивление.

В Кордове все произошло еще легче для мятежников. Военный губернатор города полковник Каскахо вывел на улицы войска и направил орудия на резиденцию гражданского губернатора. Этого хватило для победы заговорщиков, которые, тем не менее, обрушили на город чудовищные репрессии.

Военный губернатор Гранады генерал Кампинс долго колебался. Сначала он даже согласился выдать оружие рабочим организациям, но потом отказался от своих слов. Два дня мятежные офицеры уговаривали Кампинса примкнуть к ним, но, потеряв терпение, арестовали его и вывели войска из казарм. Сопротивление рабочих в квартале Альбаисин было жестоко подавлено артиллерией. Генерал Кампинс, человек консервативных убеждений, тем не менее, оказался одним из немногих генералов испанской армии, отказавшихся нарушить присягу. Он был арестован путчистами 24 июля, предан военному суду и казнен 15 августа 1936 года. В Гренаде мятежниками был расстрелян и великий испанский поэт Гарсиа Лорка.

Захватив два важнейших порта юга Испании — Кадис и Альхесирас, мятежники проиграли в другом портовом городе — Малаге. 18 июля генерал Патксот объявил город на осадном положении и часть мятежных войск окружила резиденцию гражданского губернатора, наведя на нее несколько пушек. Казалось, что все идет так же гладко, как в Кордове. Но вечером того же дня оставшийся верным республике отряд штурмовой гвардии вооружил рабочих. Штурмовые гвардейцы и рабочие попытались убедить отряд гражданской гвардии выступить против мятежников. Но гражданские гвардейцы не решились примкнуть ни к той, ни к другой стороне. Заколебался и генерал Патксот, напрасно ждавший прибытия африканских войск. Вооруженные рабочие ходили по улицам, но солдаты, получившие приказ обыскивать всех и изымать оружие, боялись к ним подойти.

Ночью рабочие окружили оставшиеся в казармах войска, и подошли к той группе мятежников, которая держала под прицелом резиденцию гражданского губернатора. В 3 часа утра началась атака казарм, в которой рабочих поддержали штурмовая гвардия и морская пограничная охрана. Большинство солдат сдалось в плен, Патксот капитулировал. Победившие рабочие радостно встретили вошедший в порт Малаги военный корабль «Санчес Баркаицтеги», сдавший на берег пленных мятежных офицеров.

Но Малага была отрезана мятежниками от остальной республиканской территории. 19 июля колонны рабочих, поддержанные флотом, отбили у путчистов ключевой город Мотриль и восстановили сухопутную связь с территорией республики. Не ограничившись этим успехом, рабочая милиция выслала три колоны по направлениям к Гранаде, Севилье и вдоль побережья. Мятежники упустили инициативу, и на юге-востоке Испании стала устанавливаться линия фронта.

В Альмерии лидеры местных организаций Народного фронта были еще 17 июля предупреждены бежавшими из казармы карабинерами о скором начале мятежа. Рабочие и несколько штурмовых гвардейцев стали укреплять резиденцию гражданского губернатора, хотя и ее защитникам очень не хватало оружия (было несколько старых винтовок и охотничьих ружей, а также петарды, изготовленные шахтерами).

18 июля, действуя по заранее разработанному плану, мятежники вывели на улицы часть 71-го пехотного полка, а также бойцов гражданской и присоединившейся к ним штурмовой гвардии. Атака путчистами здания гражданского губернатора была неудачной, но им все же удалось захватить радиостанцию и Народный дом. И вдруг наступил перелом: к Альмерии пробились солдаты ВВС, а также крестьяне окрестных сил, отбившие оружие в казармах воинской части в 10 километрах от города. Сопротивление путчистов было быстро подавлено, и в их руках осталась только радиостанция. 21 июля в порт Альмерии вошел республиканский корабль, предъявивший засевшим в здании радиостанции гражданским гвардейцам ультиматум. Под дулами корабельных орудий те сразу же капитулировали. После подавления мятежа республиканцы сформировали батальоны милиции, которые вместе с соратниками из Малаги отбили Мотриль и стали угрожать Гранаде.

В городе Хаэн мятеж был практически сорван, так как рабочие упредили путчистов в развертывании сил. Правда, часть гражданской гвардии, заявив о преданности республике, укрылась вместе с семьями в монастыре Святой Девы Марии и стала ждать подхода марокканцев.

Итак, итог военного мятежа в Андалусии вроде бы говорил о примерном равенстве сил противоборствующих сторон. Четыре из восьми главных городов провинции были захвачены мятежниками (Севилья, Гранада, Кордова и Кадис), а четыре остались за республикой (Малага, Уэльва, Хаэн, Альмерия). Но все же в стратегическом смысле победу одержали путчисты. Они выполнили свою главную задачу — создали на юге Испании надежный плацдарм для высадки африканской армии. Сельские районы Андалусии были враждебны мятежникам не меньше, чем города. Многие крестьяне не понимали значения таких слов, как коммунист или фашист, но когда они слышали, что идет борьба с ненавистной им гражданской гвардией (она поддержала мятеж практически повсеместно), то сразу же с огромным воодушевлением присоединялись к республиканцам.

Мятеж в Андалусии, наконец-то, открыл глаза премьеру Кироге: речь шла не об изолированном выступлении частей в Марокко, а о полномасштабном военном перевороте. Но правительство упорно отказывалось выдать рабочим партиям оружие.

Кирога лишь утвердил несколько декретов. По первому из них смещались со своих постов генералы Франко, Кейпо де Льяно, Кабанельяс, Гонсалес Лара и Годед. Второй декрет объявлял распущенными все воинские части, принявшие участие в мятеже, а третий отменял объявленное мятежниками военное положение (на республиканской территории оно не вводилось).

В 9 часов вечера 18 июля руководство ИСРП и КПИ выступило с совместным заявлением, в котором всех членов рабочих партий призвали предоставить себя в распоряжение своих территориальных организаций и требовать от правительства разрешения принять участие в подавлении мятежа. Но коммунистам и социалистам, стремившимся не давить на правительство, все труднее и труднее было сдерживать эмоции своих сторонников. Толпы людей заполнили улицы Мадрида. Все требовали одного — оружия. Делегация Народного фронта вновь посетила Кирогу. Уставший премьер махнул рукой и дал наконец «добро» на раздачу оружия, а сам подал в отставку. Промедление Кироги с вооружением народа обеспечило успех мятежа, который охватывал своим пламенем все новые и новые районы страны.

Если Андалусия была, как уже говорилось, плацдармом для высадки наиболее ударных сил мятежников из Марокко, то все-таки от Севильи или Кадиса надо было еще преодолеть 400–500 километров до Мадрида. С севера Испании или из ее сердца — Кастилии это можно было сделать гораздо легче. Поэтому в первые дни мятежа его успех зависел от того, чего сможет добиться «Директор» (т. е. Мола) на Пиренейском полуострове. Может, марокканцы не понадобятся вообще?

Начало восстания в зоне «Директора» было многообещающим. В Наварре и ее столице Памплоне мятеж имел характер почти народного праздника. На улицы городов вышли карлистские отряды «рекете» и под колокольный звон церквей просто отменили республику. Сопротивления практически не было. Наварра стала, как и предполагалось, единственной частью Испании, где у мятежников была поддержка населения. Тем большего уважения заслуживает позиция командующего гражданской гвардией Памплоны Родригеса Меделя, который сохранил верность республике и заплатил за это жизнью. В годы гражданской войны карлисты были наиболее фанатичными бойцами армии мятежников. На груди у них было вытатуировано «сердце Христово» (у других его изображение было нашито на плащах) и «Рекете» почти не сдавались в плен, веря, что после геройской смерти господь заберет их в рай.

В столице консервативной Старой Кастилии Бургосе республиканские власти успели арестовать главу мятежников генерала Гонсалеса де Лару. Со своей стороны, восставшие офицеры взяли под стражу приехавшего из Мадрида генерала Мену. Рабочие тщетно требовали оружия от гражданского губернатора. Ночью 18 июля был также арестован путчистами командующий VI-м военным округом (с центром в Бургосе) генерал Батет, заплативший тем самым за свою доверчивость Моле. С арестом гражданского губернатора исход борьбы в Бургосе был решен в пользу «Директора».

В ночь на 18 июля в городе Вальядолид мятежные генералы Саликет и Понте прибыли к командующему VII-м военным округом генералу Молеро и потребовали от него сложить свои полномочия. В ответ храбрый генерал вскрикнул «Да здравствует республика!» и был сражен пистолетными выстрелами. В завязавшейся перестрелке погибло 3, и было ранено 5 офицеров. Утром генералы-мятежники объявили в Вальядолиде военное положение, на что рабочие ответили всеобщей забастовкой. То было время жизненного выбора многих людей. Если гражданской губернатор Вильядолида в панике бежал из города, то командующий гражданской гвардией полковник Вильена заплатил жизнью за верность присяге. Забаррикадировавшись в Народном доме, активисты левых партий и профсоюзов пытались отбиваться от мятежников случайно попавшим в их руки оружием, но были сметены артиллерией. Леон и Старая Кастилия — зерновые житницы Испании — попали под контроль восставших. В отличие от «красной» Андалусии, здешние крестьяне, находившиеся под сильным влиянием церкви, хотя и не оказали сопротивления, но и помогать новой власти не торопились.

Мола серьезно опасался за развитие событий в Арагоне, столица которого Сарагоса была признанным оплотом анархистов. Здесь, как и в Севилье, пришлось действовать обманом. Командующий V-м военным округом со штаб-квартирой в Сарагосе генерал Мигель Кабанельяс (1872–1938) был не менее колоритной личностью, чем Кейпо де Льяно. Опытный кавалерист, он стоял у истоков формирования первых марокканских частей испанской армии. В 1921 году, будучи уже генералом, Кабанельяс участвовал в операциях по завоеванию потерянной после катастрофы под Аннуалем территории Марокко. Примо де Ривера отправил Кабанельяса в резерв, после чего последний принял участие в военном заговоре против диктатуры. Участвовал генерал и в республиканском движении, за что сразу же после свержения Альфонса XIII был назначен генерал-капитаном Андалусии, а потом сменил Санхурхо на посту командующего гражданской гвардией. В 1934 году Кабанельяс даже стал депутатом кортесов от радикальной партии. Как и Кейпо де Льяно, Кабанельяс был масоном. Его биография настроила многих функционеров рабочих организаций Сарагосы весьма благодушно. Генерал заверил Кирогу уже после начала мятежа в Марокко в своей безусловной верности республике. Но 18 июля он арестовал генерала авиации Нуньеса дель Прадо, присланного из Мадрида принять командование гарнизоном Сарагосы (интересно, что генерал Нуньес дель Прадо был приближенным Альфонса XIII и только после его свержения, хотя и не сразу, принял республику). Кабанельяс расстрелял Нуньеса дель Прадо и 19 июля в 4 часа утра ввел в Сарагосе военное положение. Гражданский губернатор был арестован, а на улицах появились расклеенные воззвания Кабанельяса, в которых говорилось о…демократических традициях генерала и его преданности «Испании и Республике». НКТ и ВСТ объявили всеобщую забастовку, но у рабочих не было оружия. Многие анархо-синдикалисты были сбиты с толку, центр организации сопротивления отсутствовал. «Республиканец» Кабанельяс расстрелял в Сарагосе более двух тысяч человек.

Таким образом, довольно легко мятежники завоевали на свою сторону центр Испании. На такой же блицкриг надеялся Мола и в Стране басков, где националистическое движение, в отличие от каталонского, было религиозным и умеренным в социальных требованиях. Правда, города Басконии считались давней цитаделью социалистов, но пример Сарагосы и Севильи давал мятежникам, казалось, неплохие шансы на успех. Однако в столице Страны басков Бильбао мятеж так толком и не начался. Гражданская и штурмовая гвардия остались верными республике, а начальник гарнизона Бильбао подполковник Видаль Мунаррис арестовал мятежных офицеров, не дожидаясь, пока те начнут действовать.

«Директор» крупно просчитался. Баскские националисты, хотя и не вошли в Народный фронт, но понимали, что только республика может удовлетворить их национальные чаяния. Баскония стала также, пожалуй, единственным местом в Испании, где республику поддержала церковь. В Басконии сложился по сути дела даже не Народный, а общенациональный фронт против мятежников.

Но Мола все же не хотел отступать без боя. Жестокие бои развернулись в центре одной из провинций Страны басков — Гипускоа — Сан-Себастьяне. 19 июля там проходил провинциальный съезд ВСТ. Узнав о мятеже, его делегаты решили вернуться на места.

Многие добыли оружие, несмотря на запрет гражданского губернатора. Войска в Сан-Себастьяне находились в казармах и власти решили направить несколько колонн рабочих и штурмовых гвардейцев для взятия города Витория, где был арсенал с 20 тысячами винтовок. Когда рабочие покинули Сан-Себастьян, его гарнизон восстал и начал захватывать основные учреждения города. Узнав об этом, рабочие колонны вернулись и с помощью штурмовых гвардейцев к 23 июля очистили от путчистов центр города, блокировав их остатки в гостинице «Мария Кристина». Путчисты положили взятых ими в плен республиканцев как мешки с песком к решеткам парка, окружавшего отель, и под прикрытием этого живого щита стали отстреливаться. Многие пленные были убиты, другие лежали под огнем раненые и истекали кровью. 24 июля мятежники капитулировали. Как и в Малаге, рабочая милиция Сан-Себастьяна сформировала несколько колонн, освободивших соседние населенные пункты. Совместно с коммунистами, социалистами и штурмовыми гвардейцами геройски сражались члены организации молодых баскских спортсменов (т. е. «мендигоксалес»).

Расположенный западнее Сан-Себастьяна прибрежный город Сантандер остался верен республике, и там не было сделано ни единого выстрела.

Если Страна басков стала для путчистов неожиданным и горьким разочарованием, то в Астурии мятежники с самого начала настраивались на жестокую борьбу. После подавления восстания 1934 года на территории Астурии был создан специальный военный округ, где были дислоцированы элитные армейские части. Командующим округом был полковник Антонио Аранда (1888–1979). Уже в 13 лет он поступил кадетом в пехотную академию Толедо. Воевал в Марокко, где за особые заслуги был произведен в майоры в 1916 году. В 1934 году правые республиканские власти поручили Аранде разработку плана борьбы с возможным восстанием. После подавления Астурийского восстания Аранду оставляют в провинции командиром горнострелковой бригады. Как Кабанельяс и Кейпо де Льяно, Аранда был масоном. Ему удалось втереться в доверие к республиканским властям, которых он не раз с пафосом заверял в своей преданности. Аранде покровительствовал сам Прието.

Мола, не надеявшись на крупные успехи в Асурии, рекомендовал Аранде держать оборону в Овьедо и дожидаться подхода сил мятежников из Леона и Старой Кастилии.

17 июля, после того, как стали поступать известия о мятеже в Марокко, тысячи рабочих и шахтеров в Овьедо и Хихоне создали объединенные комитеты, куда вошли не только социалисты и коммунисты, но и анархо-синдикалисты. В Овьедо образовался центральный комитет (явно копировавший ревком 1934 года), который 18 июля потребовал у Аранды выдать рабочим оружие. Тот говорил, что не возражает, но ссылался на запрет центрального правительства в Мадриде. Полковник заверил, что стоит на стороне республики и в Овьедо все будет спокойно. Одновременно Аранда концентрировал в казармах вооружение и вызвал в Овьедо 6 рот гражданской гвардии. Пехотные полки Овьедо и Хихона получили дополнительные пулеметы.

В это время из Мадрида позвонил Прието и попросил срочно прислать на помощь столице вооруженных шахтеров. Аранда воспользовался этим и убедил провинциальный комитет организовать несколько колонн рабочих. Он даже выделил около сотни винтовок и 2 пулемета. Остальное оружие, заверил Аранда, рабочие получат по пути в Мадрид в городе Леон. Коммунисты не доверяли полковнику и предлагали остаться в Овьедо, но социалисты все-таки решали, что вооруженная помощь в данный момент нужнее столице. 18 июля в полночь пять тысяч шахтеров двинулись на Мадрид: одна колонна ехала на автомашинах, другая параллельно первой по железной дороге. Головной отряд, насчитывавший сначала 1300 человек, пополнялся по дороге и скоро вырос до 2500 бойцов. На вооружении рабочих, кроме упоминавшихся 100 винтовок и двух пулеметов, было еще два грузовика динамита.

19 июля утром шахтеры прибыли в Леон. Начальник военного гарнизона генерал Гомес Каминеро остался верным республике и, хотя и не без колебаний, все же выдал рабочим 750 винтовок и несколько пулеметов. В тот же день шахтеры отправились дальше к югу, вступив на территорию, которую уже контролировали мятежники. С боем был взят город Бенавенте. Но в это время поступили сведения о мятеже Аранды в Овьедо, который осмелился выступить только тогда, когда шахтеры покинули пределы Астурии. Полковник вызвал к себе в казарму лидеров социалистов и коммунистов якобы для переговоров о совместных действиях. Но как только рабочие вожаки попались на эту удочку, они были сразу же арестованы, а затем расстреляны. Одновременно во дворе казармы были хладнокровно убиты сотни рабочих, ожидавших раздачи оружия. Не теряя времени, Аранда вывел войска на улицы и овладел центром города. Рабочие отступили на окраины. Но попытка мятежников прорваться к Хихону была отбита, и шахтерские отряды стали стягивать кольцо окружения вокруг астурийской столицы.

Узнав о предательстве Аранды, шахтерские колоны, двигавшиеся на Мадрид, повернули обратно. В Леоне в это же время уже восстали войска. В городе Понферраде рабочая колонна понесла большие потери. Тамошние гражданские гвардейцы, дав клятву верности республике, неожиданно открыли огонь из пулеметов по отдыхавшим на улицах города рабочим. И все же 21 июля колонна возвратилась в Астурию, где в городе Трубия захватила стрелковое оружие и несколько пушек. 24 июля наступавшие шахтеры прорвали оборону Аранды вокруг Овьедо и овладели высотой Монте-Наранхо, которая господствовала над городом. Аранда оказался в осаде, продолжавшейся до 17 октября 1936 года, когда к Овьедо со стороны Галисии пробили узкий коридор марокканцы.

Остальная часть Астурии прочно находилась в руках республики. Рабочая милиция не смогла взять Овьедо, так как большинство ее бойцов имело на вооружении допотопные французские винтовки времен Парижской коммуны с 5–6 патронами на каждый ствол. Было мало пулеметов и артиллерии. И все же уже в первые дни боев в Астурии, рабочие проявляли столь же мастерскую смекалку, как и в 1934 году. Например, в главном порту провинции — Хихоне они обшили броневыми листами несколько грузовиков, которые, приблизившись к казармам мятежников, стали поливать их горючим из специальных шлангов. Затем с помощью самодельных катапульт рабочие стали метать пакеты динамита и самодельные зажигательные бомбы. К 20 августа после упорных боев в Хихоне были подавлены последние очаги сопротивления путчистов.

Таким образом, промышленно развитый Север Испании — Баскония и Астурия — был сохранен для республики. Но крайне важным был исход борьбы за северо-западную часть страны (Галисию), где находилась самая современная база ВМС Испании — город Эль-Ферроль. Галисия была провинцией традиционно левой и либеральной. К тому же она только что получила из рук Народного фронта автономный статус и, как и Баскония, не хотела уступать его без боя.

В столице Галисии Ла-Корунье находился штаб VIII-го военного округа под командованием генерала Сальседо. В городе были расквартированы пехотный и артиллерийский полки, некоторые инженерные и интендантские части.

18 июля, узнав о путче в Марокко, рабочие собрались перед резиденцией гражданского губернатора и потребовали оружия. Власти города успокоили митингующих, заверив, что войска сохраняют верность республике. И, действительно, день 19 июля прошел в Ла-Корунье спокойно. Но 20-го командование пехотного полка и гражданские гвардейцы начали действовать. Генерал Сальседо был арестован и расстрелян. Портовые сирены оповестили рабочих о начале мятежа. В бедных предместьях появились баррикады. Гражданский губернатор стал раздавать оружие, когда уже было поздно: центр города был во власти мятежников. 21 июля с помощью артиллерии были взяты рабочие кварталы. Но уже 22 июля, как снег на голову, на Ла-Корунью обрушились отряды шахтеров, которые с помощью взрывчатки прорвались к центру города. И все же они, в конце концов, были вынуждены отступить.

Борьба в Эль-Ферроле началась уже 19 июля. Командующий базой флота контр-адмирал Асарола остался верен республике, но отказался выдать оружие рабочим. А в это время пехотный полк, полк морской пехоты и полк береговой артиллерии уже занимали город. Рабочие и штурмовые гвардейцы, засевшие в Народном доме, в течение нескольких часов оказывали упорное сопротивление. К ночи держался только арсенал. Матросы учебного отряда перешли в контрнаступление и штурмом овладели телеграфной станцией. К несчастью республиканцев Эль-Ферроля, основные боевые корабли базы — крейсера «Либертад» и «Мигель де Сервантес» еще 18 июля по приказу правительства покинули порт и взяли курс на Гибралтарский пролив, чтобы воспрепятствовать переправе мятежных частей из Марокко. Оставшиеся на базе линкор «Эспанья», крейсер «Адмирал Сервера», эсминец «Веласко», сторожевой корабль «Ксауэн» и два миноносца не поддержали мятеж. Матросы и старшины арестовали офицеров, пытавшихся предоставить корабли в распоряжение путчистов. «Ксауэн» и миноносцы, не имевшие тяжелого вооружения, покинули Эль-Ферроль, но достичь республиканской территории смог только сторожевик. Миноносцы были вынуждены из-за нехватки горючего войти в оккупированные мятежниками порты Пуэнтедеум и Виверос, где их экипажи были расстреляны.

«Адмирал Сервера» и «Эспанья» были лишены маневра, так как находились на ремонте в доке, но все же пытались огнем артиллерии поддержать республиканцев. Мятежники решили прибегнуть ко лжи. От имени мадридского министерства ВМФ они обратились по радио к командиру «Серверы» Феррагуту с приказом капитулировать, чтобы избежать «еще большего кровопролития». Доверчивый офицер выкинул белый флаг и начал переговоры о сдаче, требуя сохранить жизни своей команде. Фашисты обещали это, но как только крейсер капитулировал, Феррагут и большая часть матросов были расстреляны. 22 июля уже огнем с захваченного крейсера был принужден к сдаче линкор «Эспанья». Двадцать пять матросов были повешены на мачтах.

20 июля начался мятеж в городе Виго. Капитан Карреро во главе роты пьяных солдат вышел на центральную площадь и объявил военное положение. В ответ собравшаяся толпа закричала: «Предатель!». Солдаты открыли беспорядочный огонь, убив 30 безоружных человек. Как и в других городах стали строиться баррикады, защитники которых не располагали никаким оружием, кроме охотничьих берданок. 21 июля мятежники пошли в атаку, а штурмовая гвардия, совершив предательство, нанесла удар с тыла. К 25 июля все было кончено.

Героической страницей народного сопротивления мятежникам стали события в небольшом галисийском городке Туй. Еще 18 июля там была создана народная хунта обороны, которая арестовала подозрительных офицеров и с помощью карабинеров организовала колонну бойцов в три тысячи человек (имевших, правда, только 200 винтовок). К рабочим присоединился и отряд морской пехоты. Вокруг Туя были вырыты окопы (укрепление фронта было крайне редким событием в начальный период гражданской войны). 26–29 июля город подвергся ожесточенным атакам мятежников. Когда кончились патроны, часть республиканцев смогла перейти португальскую границу, но была выдана мятежникам диктаторским режимом Салазара.

Овладев Галисией, путчисты залили ее кровью. В Ла-Корунье было казнено более 7 тысяч человек, в Эль-Ферроле уже не хватало места на кладбище. С захватом Галисии под контролем «Директора» Молы образовались единая территория (1/4 часть Испании), имевшая порты, через которые могла поддерживаться связь с внешним миром.

В планах путчистов особое значение придавалось Леванту, т. е. средиземноморскому побережью Испании от Каталонии на севере до Андалусии на юге. При захвате этой части страны Мадрид и Барселона были бы обречены.

Гарнизон Валенсии считался «Директором» «надежным». Очень удобным для путча было и расположение казарм: они как бы опоясывали город со всех сторон. Правда, игру сильно испортили фалангисты, захватившие, как мы уже упоминали, 11 июля городскую радиостанцию и фактически предупредившие о скором начале мятежа. Поэтому, когда он вспыхнул, Народный фронт в Валенсии был начеку. В тот же день в городе была объявлена всеобщая забастовка. В оружейных магазинах и богатых кварталах были проведены обыски, в результате которых удалось изъять несколько сот винтовок. Вооружившись ими, рабочая милиция заняла мосты, общественные здания и оцепила казармы пехотного и кавалерийского полков. По призыву коммунистов к Валенсии подошли тысячи крестьян с охотничьими ружьями. Но оружия все-таки не хватало. 20 июля рабочие захватили казарму интендантских войск, но там оказалось только несколько карабинов. Войска в Валенсии так и не решились выйти на улицу, особенно, когда стало ясно, что гражданская гвардия их не поддержит. Таким образом, мятеж в Валенсии фактически не состоялся. Когда рабочая милиция под угрозой штурма заняла все казармы гарнизона, выяснилось, что в некоторых из них многие солдаты были арестованы офицерами за отказ участвовать в мятеже. Победившие левые направили в Мадрид и Астурию тысячи винтовок.

По примеру Валенсии остался верным республике весь Левант. Только в городах Альбасете и Теруэль власть захватили примкнувшие к путчистам гражданские гвардейцы. Но уже 26 июля прибывшая из Валенсии колонна восстановила республику в Альбасете. 180 бойцов милиции и гражданской гвардии города Кастельон двинулись на штурм лежащего в горной, труднодоступной местности Теруэля. По пути гражданская гвардия перешла на сторону мятежников и расстреляла шедших с ней юношей из Кастельона. Теруэль остался в руках путчистов и позднее стал испанским Сталинградом: именно там шли наиболее жестокие городские бои гражданские войны.

Очень важным для республики было то обстоятельство, что сохранило верность присяге командование основной военно-морской базы республики — Картахены. Именно этот порт стал впоследствии основным пунктом назначения доставлявшихся в республиканскую Испанию советских военных грузов.

Итак, 17–20 июля вся Испания стала ареной жестоких боев, предательства и героизма. Но все же главным был только один вопрос: на чьей стороне будут два основных города страны — Мадрид и Барселона.

Уже к началу мятежа коммунисты и социалисты Мадрида держали свои боевые дружины в полной боевой готовности. Специальные пикеты вели наблюдение за воинскими частями.

План мятежников состоял в том, чтобы поднять воинские части на окраинах города и, захватив столичный аэродром «Куатро Вьентес» («Четыре ветра») двинуться в центр, где к тому времени должны были восстать казармы Ла-Монтанья (там находился командующий силами путчистов генерал Фанхуль). Казармы Ла-Монтанья были расположены на вершине крутого холма и были окружены прочными стенами, за которыми находились тысячи солдат и офицеров. Одновременно с выступлением военных штурмовые группы фалангистов на автомашинах должны были беспорядочной стрельбой сеять панику на улицах Мадрида и в случае успеха совместно с гражданской гвардией захватить радиостанцию и здание правительства.

18 июля в казармы Ла-Монтанья были введены курсанты Толедской пехотной академии и несколько сотен вооруженных фалангистов. 19 июля после полудня в Ла-Монтанью прибыл командующий мятежниками генерал Фанхуль, который объявил Мадрид на военном положении и взял на себя командование I-м столичным военным округом. Но войска все же побоялись покинуть казармы, ожидая подхода путчистов с окраин, где мятеж начался 20 июля в 4 часа тридцать минут утра. В 5 часов утра артиллерийский полк в пригороде Хетафе открыл огонь по аэродрому «Куатро Вьентос», но подоспевшие на помощь авиаторам бойцы рабочей милиции за полчаса взяли казармы артиллеристов. К тому времени у рабочих было оружие, которое выдал им на свой страх и риск, по собственной инициативе подполковник Родриго Хиль, начальник артиллерийского склада. Хотя при этом выявилась и неприятная вещь: обнаруженные народной милицией 45 тысяч винтовок оказались без затворов, которые были заранее вывезены мятежниками в казармы Ла-Монтанья.

Взяв Хетафе, милиция совместно с военнослужащими ВВС отправилась на штурм казарм в мадридском пригороде Карабанчель, в которых находился другой главарь мятежников генерал Гарсиа дела Эрран. На этот раз в дело пошла захваченная артиллерия, и ее огонь прямой наводкой заставил солдат сдаться. Они убили де ла Эррана, который сам хотел расстрелять за непокорность некоторых военнослужащих.

А в это время казармы Ла-Монтанья уже были окружены плотным кольцом народа, хотя только немногие из собравшихся были вооружены. Генерал Фанхуль не располагал радиосвязью и телефоном, поэтому он подавал де ла Эррану световые сигналы с призывами о помощи, не зная, что их адресат уже мертв. Не было и никаких признаков подхода к городу с севера частей генерала Молы.

20 июля в 5 часов утра Фанхулю был передан ультиматум с требованием сложить оружие в течение часа. Генерал отказался и в атаку пошли бойцы милиции с одними карабинами наперевес. Их встретил плотный ружейно-пулеметный огонь и, оставив у стен казармы много убитых и раненых, волна атакующих откатилась назад. Тогда на подмогу прибыли два 75-мм и два 155-мм орудия. Чтобы создать у осажденных впечатление, что пушек больше, артиллеристы постоянно меняли позиции. За боем наблюдала толпа восторженных мадридцев, оживленно комментировавших ход сражения. Это был какой-то народный праздник: лилось рекой вино, раздавались раскаты смеха, сопровождавшие каждое удачное попадание. С крыш соседних с казармой домов солдат призывали сложить оружие, так как их воинские части формально уже были распущены декретом правительства.

В 9 часов утра мятежникам был направлен еще один ультиматум, который был передан парламентером вышедшему ему навстречу полковнику. На это раз путчистам давалось 20 минут, после чего предполагалось начать бомбардировку казарм с воздуха. Полковник ответил, что жребий уже брошен и пути назад нет. На Ла-Монтанью было сброшено несколько бомб малого калибра. Это сломило дух осажденных, среди которых начались распри. Те военнослужащие, что были за капитуляцию, вывесили белые флаги. Но сдаваться хотели не все 1364 человека из Ла-Монтаньи и когда народная милиция, увидев белые флаги, попыталась приблизиться к казарме, ее встретили выстрелами. Решив, что путчисты устроили хладнокровную бойню, разъяренные милиционеры снова вызвали авиацию. Затем через пробитые в фасаде казармы бреши внутрь ворвались верные республике гражданские гвардейцы и рабочие. Многие солдаты и офицеры были убиты на месте. Едва не линчевали и раненого осколком Фанхуля. В 12 часов дня над Ла-Монтаньей развивался трехцветный республиканский флаг.

После событий в центре Мадрида два пехотных полка — 6-й и «Вад-Рас» (названный так в честь марокканского местечка, где испанцы в 1860 году одержали победу над местными жителями) капитулировали, так и не начав мятежа. Только полк связи в Эль-Пардо, заявив, что идет бороться против войск Молы, покинул город и действительно добрался до «Директора», встав на его сторону. В качестве живого щита мятежники-связисты увели с собой сына Ларго Кабальеро.

Сформированные после удачного штурма Ла-Монтаньи колонны милиции на реквизированном автотранспорте и без четкого плана действий рассыпались веером в разные стороны от Мадрида. По арагонскому (или как его еще называли французскому) шоссе милиционеры ворвались в город Гвадалахару (60 км северо-восточнее Мадрида), который уже был захвачен мятежниками. 23 июля после непродолжительного боя город снова стал республиканским и милиция, выдвинувшись дальше, дошла до границы Арагона.

Одновременно была освобождена древняя столица Испания Толедо (в 60 км юго-западнее столицы). Однако командующий мятежным гарнизоном полковник Москардо и 1300 человек (300 из них являлись заложниками, среди которых были женщины и дети) успели скрыться за стенами мощной средневековой крепости Толедо — Алькасара. У милиции не было артиллерии и она начала осаду Алькасара, надеясь взять Москардо измором.

В целом, первая битва за Мадрид показала, что при решимости партий Народного фронта и наличии хотя бы стрелкового вооружения мятежникам было практически невозможно захватить инициативу и одержать победу. Имея в столице довольно внушительные силы (8 тысяч военнослужащих и примерно столько же гражданских и штурмовых гвардейцев), путчисты так и не смогли толком развернуть боевые действия. Их поражение означало провал мятежа и начало гражданской войны. Но будет ли эта война затяжной, зависело от того, кто станет хозяином индустриальной Каталонии и ее сердца — Барселоны.

Мятежники не обманывались насчет явно враждебной реакции жителей города. Хотя они надеялись, что преобладавшие в Барселоне анархисты (членов НКТ в городе было 68 тысяч) не способны организовать четкое и планомерное сопротивление и быстро выдохнутся, если действовать жестко и быстро. Барселона была центром IV-го военного округа, и расквартированный в ней гарнизон был вторым по численности в Испании: три пехотных, три кавалерийских и три артполка. К тому же в городе были силы безопасности (три пехотных полка, три кавалерийских эскадрона, девять отдельных рот), 24 кавалерийских эскадрона гражданской гвардии и 6 рот корпуса карабинеров. Все войска были расквартированы непосредственно в Барселоне.

«Директор» назначил шефом заговора в Каталонии генерала Мануэля Годеда (1882–1936). За плечами у него была блестящая военная карьера в Марокко, где в 1926 году он стал генералом. Годед интриговал против диктатора Примо де Риверы и после провозглашения республики возглавил генеральный штаб. Но Асанья недолюбливал генерала, и через несколько месяцев его отстранили от должности. После победы на выборах Народного фронта Годеда отправили командовать войсками на Балеарские острова, что означало, по сути дела, почетную ссылку.

За несколько дней до начала мятежа активисты рабочих организаций начали патрулирование улиц Барселоны. 18 июля НКТ и ВСТ потребовали у председателя автономного правительства Компаниса раздать им оружие. Он отказался, но анархисты самовольно захватили оружие на судах, стоящих в порту. Это был тот случай, когда тактика «прямого действия» оказалась к месту и спасла Каталонию. Всего в руках у рабочих оказалось около 1000 винтовок.

Между тем Годед поднял мятеж на главном острове Балеар — Майорке — и легко захватил власть, хотя меньший остров Менорка остался верным республике. На рассвете 19 июля восставшие части 13-го и 14-го пехотных, 3-го и 4-го артиллерийских полков стали выходить из казарм в Барселоне. Была занята центральная телефонная станция и центральная площадь — площадь Каталонии. Но взять штурмом здание генералидада не удалось, так как части полиции, гражданской и штурмовой гвардии встали на сторону Компаниса. Анархисты стали из засад тревожить выдвинувшиеся войска смелыми атаками.

В 11 часов 19 июля Годед прибыл в Барселону с Майорки на гидросамолете и обосновался в штабе IV-го военного округа, где он арестовал его командующего генерала Льяно де Энкомьенду, отказавшегося нарушить присягу. Годед был уверен, что Барселона уже под контролем. Но весь день 19 июля в разных частях города шли ожесточенные бои, а когда гражданская гвардия раздала оружие рабочим, чаша весов стала склоняться на их сторону. У Французского вокзала неожиданной атакой была захвачена артиллерия. Среди попавших в плен офицеров, которые спешно срывали знаки различия, был опознан капитан Луис Лопес Варела — глава Испанского военного союза.

К концу дня стало ясно, что отдельные группы мятежников так и не смогли соединиться. Уже к 6 часам вечера Годед был осажден в здании штаб-квартиры округа и молил по телефону Кабанельяса прийти к нему на помощь из Сарагосы. Его голос заглушали бившие по зданию округа орудия правительственных сил. Генерал был взят в плен, и ему дали возможность выступить по радио. Годед заявил «испанскому народу», что его «судьба неудачна»: «Те, кто захочет продолжить борьбу, не должны впредь рассчитывать на меня».

В понедельник 20 июля члены НКТ взяли штурмом последний оплот мятежников — казармы Атарасанас, где было захвачено 14 тысяч винтовок. Во время атаки геройски погиб лидер анархо-синдикалистского профцентра Аскасо.

Не будет преувеличением сказать, что НКТ спасла Барселону для республики. Конечно, коммунисты и социалисты (23 июля 1936 года они образовали в Каталонии единую партию) дрались не менее самоотверженно, но их было просто гораздо меньше, чем членов НКТ. Бои в Барселоне сделали известным всей Испании имя лидера анархистов Буэновентуры Дуррути, который проявил задатки крупного организатора и военачальника. Дуррути быстро сформировал колонны милиции, которые на машинах, украшенных черно-красными анархистскими флагами, двинулись на освобождение Арагона, отбив у мятежников значительную территорию.

Провал путча в Барселоне решил участь всей Каталонии. Военные гарнизоны Таррагоны и Жероны вообще не решились на выступление. В Лериде офицерам удалось вывести на улицу полк, но известие о поражении Годеда в Барселоне заставило мятежников сдаться без единого выстрела.

Индустриальная Каталония остались с республикой.

Следуя за изложением событий трех самых черных и одновременно героических дней испанской истории, читатель, наверное, уже вправе спросить, где же тот человек, с именем которого мы привыкли связывать контрреволюцию в Испании. Где Франсиско Франко?

Мы расстались с ним, когда победивший Народный фронт направил генерала командовать войсками на Канарские острова. Там Франко уделял гольфу и изучению английского языка гораздо больше времени, чем организации переворота, которая лежала, в основном, на плечах Молы. Заговорщики даже стали величать Франко за его бездеятельность «Мисс Канарские острова». Согласившись, наконец, принять участие в путче, Франко взял на себя командование африканской армией, многие офицеры которой знали его по совместной службе и были ему лично преданы. Оставалось только попасть с Канар в Марокко. Корреспондент правой испанской газеты «АБЦ» в Лондоне Луис Болин зафрахтовал на деньги знакомого нам Хуана Марча (2000 фунтов стерлингов) в частной компании «Олли эйр сервисиз» самолет «Драгон рэпид», который пилотировал английский летчик Уильям Бэбб, ранее служивший в ВВС Великобритании. Дело было в том, что Франко не доверял летчикам испанских ВВС и предпочел начать борьбу за «национальные интересы Испании» с помощью иностранцев.

Как уже упоминалось, 11 июля самолет стартовал из Англии и 14 июля в 14.40 прибыл в аэропорт на острове Гран Канария. После убийства Кальво Сотело Франко начал лихорадочно готовиться к полету в Африку. Своим жене и дочери он купил билеты на немецкий пароход, следовавший во французский порт Гавр. Но перед Франко встала сложная проблема. За ним следила полиция, а ему надо было попасть с острова Тенерифе, где находился его штаб, на остров Гран-Канария, где его ждал самолет. Франко не мог ехать на Гран-Канария без разрешения военного министерства. И вдруг утром 16 июля при странных обстоятельствах погиб командующий войсками на Гран-Канария генерал Амадо Балмес. Он якобы случайно застрелился, когда чистил оружие, хотя и не исключено, что генерала просто убрали с дороги. Как бы то ни было, у Франко появился предлог, чтобы покинуть Тенерифе. В пятницу, 17 июля в 8 часов 30 минут утра Франко морем прибыл на остров Гран-Канария, где взял в свои руки подготовку мятежа на островах. Узнав о начале путча в Марокко (который совершался от его имени), Франко послал командующим всех восьми военных округов телеграмму: «Слава африканской армии…».

18 июля в 5.15 утра радио столицы Канарских островов Лас-Пальмаса стало передавать манифест Франко, в котором без ссылки на монархию или республику говорилось о необходимости положить конец анархии в стране. Уже в этом первом публичном обращении будущего лидера мятежников содержалось голословное утверждение о засилье иностранцев в Испании, против которого якобы и поднялись «национально» ориентированные силы.

У здания муниципалитета Лас-Пальмаса быстро собрался митинг протеста, позднее рассеянный с помощью артиллерии. Но все же у мятежников было так мало сил, что пришлось вооружить отставных офицеров и фалангистов. Франко сдал командование путчистами весьма кстати оказавшемуся на Канарах в ссылке генералу Оргасу и на катере отправился в аэропорт (ехать по земле было небезопасно). В 14 часов 5 минут 18 июля «Драгон Рэпид» взял курс на Марокко. Хитрый Франко, отнюдь не уверенный в успехе своего рискованного предприятия, на всякий случай взял с собой письмо на имя Кироги, где говорилось, что он спешит на защиту республики. Был у Франко и чужой паспорт на имя испанского дипломата Сангрониса. Генерал был одет в штатский костюм, сбрил усы и нацепил черные очки. Ночевал Франко в Касабланке (французская часть Марокко). Наконец, когда в 5 утра 19 июля самолет пересек границу Испанского Марокко, Франко надел генеральскую форму.

Приземлившись, Франко расположил свою штаб-квартиру в Тетуане и одним из его первых приказов был приказ о расстреле своего двоюродного брата, майора авиации (мы уже встречались с ним на страницах этой книги), не нарушившего присягу. Лицемерный Франко на время расстрела передал командование генералу Оргасу, чтобы снять с себя прямую ответственность за это преступление.

В Марокко Франко застало известие о том, что военный мятеж, едва начавшись, уже лишился своего верховного вождя — генерала Санхурхо. 19 июля от Молы в Португалию на слабеньком биплане «Пусс-Мот» прибыл летчик, монархист и гуляка Хуан Антонио Ансальдо с заданием привезти Санхурхо в Испанию. Тучного генерала подвело пристрастие к помпе. Он решил взять с собой тяжелый чемодан с парадной униформой. Перегруженный самолет не смог набрать высоту, задел за деревья, упал и загорелся. Санхурхо погиб, а Ансальдо остался жив. По другой версии в аэроплан генерала подложили бомбу анархисты. Поговаривали и о том, что за убийством стоял сам Франко, недолюбливавший Санхурхо и видевший в нем основного конкурента в борьбе за власть над мятежным лагерем.

Главной военной задачей вступившего в командование африканской армией Франко была как можно более быстрая переброска вверенных ему частей в Испанию. Кейпо де Льяно держался в Севилье из последних сил, да и то благодаря неорганизованности противостоящих ему сил народной милиции. Было ясно, что без помощи из Марокко вся Андалусия будет в короткий срок очищена от мятежников. Население провинции уже стало формировать партизанские отряды, а контролируемые мятежниками города были отрезаны друг от друга.

В этой обстановке ключевая роль отводилась военно-морскому флоту Испании, который мог либо перебросить путчистов на Пиренейский полуостров, либо запечатать их в Марокко. Второй вариант означал скорую и бесславную кончину переворота.

После Первой мировой войны, испытывая серьезные финансовые затруднения, Испания строила, в основном, легкие, но быстроходные корабли. В 1928 году диктатор Примо де Ривера принял программу закладки двух крейсеров «Канариас» и «Балеарес» со скоростью хода до 33 узлов.

Всего к моменту мятежа ВМС Испании состояли из двух старых линкоров («Хайме I» и «Эспанья»), семи крейсеров (два из которых еще строились), 17 эсминцев, 8 миноносцев, 5 канонерских и 12 подводных лодок. Личный состав флота насчитывал 970 офицеров и 14 тысяч старшин и матросов. В частях военно-морских баз, арсеналах ВМФ и береговой охране служило около 20 тысяч человек.

Самой современной базой ВМС был галисийский Эль-Ферроль, на который базировались крейсеры и линкоры. Кадис как военно-морская база был ценен близостью к Гибралтару. Порт Картахена имел скорее второстепенное значение, так как его размеры не позволяли постоянное базирование крупных кораблей, которые стояли в Эль-Ферроле и Кадисе.

Высшие офицеры корабельного состава флота, как правило, были из аристократических семей и настроены крайне реакционно. В то же время офицеры технических служб на кораблях и базах рекрутировались из средних классов (среди высших офицеров как армии, так и флота было распространено презрение к технике) и часть из них придерживалась республиканских взглядов. Старшины и матросы, как и на российском флоте в 1917 году, были наиболее прогрессивной частью вооруженных сил. На всех кораблях были сплоченные организации левых партий.

Испания с 1898 года не участвовала в морских сражениях. Боевая подготовка ВМС была поставлена плохо. Флот занимался в основном парадами. Подводные лодки были построены лишь для того, чтобы не отстать от других стран и никогда не использовались. Офицеры и матросы имели плохую выучку, что объяснялось отсутствием у них опыта реальных боевых действий.

После победы Народного фронта на выборах, каюты и кубрики захлестнули жаркие политические дискуссии. Попытки офицеров оградить старшин и матросов от политики были обречены на провал, так как корабли, в основном, стояли на базах, а настроения во всех портовых городах были левыми.

В мае 1936 года флот, по совету генерала Франко, провел маневры в районе Канарских островов. В ходе переговоров с командирами кораблей была достигнута договоренность, что ВМФ обеспечит переброску восставшей африканской армии в Испанию. Почуяв неладное, вице-секретарь по делам ВМС военного министерства генерал Матц отдал приказ кораблям вернуться на базы без захода в марокканские порты. Эсминцы вернулись в Картахену, а линкор и крейсеры — в Эль-Ферроль. В Кадисе к моменту мятежа были только 2 канонерские лодки. Подводные лодки находились в порту Маон на Балеарских островах.

После начала мятежа 17 июля эсминцы и подлодки получили приказ из Мадрида войти в Гибралтарский пролив и воспрепятствовать переправе мятежников из Марокко, а также подвергнуть бомбардировке с моря Мелилью. Но командиры двух эсминцев, едва достигнув Мелильи, вошли в порт и начали переговоры о присоединении к путчистам. Однако, узнав об этом, матросы обрубили канаты и вышли в море. Командир эсминца «Альмиранте Вальдеса» посадил корабль на мель, но команда все же вывела корабль в открытое море, хотя и с поврежденным винтом. Офицеры двух эсминцев были арестованы и высажены в Испании.

18 июля, не зная о мятеже, эсминец «Чурукка» перевез из Сеуты в Кадис 5-ю «бандеру» Иностранного легиона. Но уже через несколько часов экипаж эсминца отказался выполнять приказы своих офицеров-мятежников. 19 июля канонерская лодка «Дато» и паромное судно доставили в Альхесирас еще 120 человек из Марокко. Но этого было явно недостаточно.

К 22 июля о верности республике заявили экипажи всех подводных лодок, хотя на некоторых из них пришлось арестовать офицеров. Важнейшую роль в подавлении мятежа на флоте сыграли радисты. Именно от того, на чьей стороне они находились, зависело, какие приказы будут получать корабли. Благодаря бдительности рядового радиста командования ВМС в Мадриде Бенхамина Бальбоа был арестован начальник службы связи флота, замешанный в путче. Всем кораблям было предписано каждые два часа сообщать о своем местонахождении. Так как шифры стали известны заговорщикам, все телеграммы стали передаваться открытым текстом.

На практике это происходило так. Крейсер «Либертад» получил приказ обстрелять захваченный мятежниками Кадис. Но командир корабля под всяческими предлогами отказывался выполнять задание. В это время радист крейсера принял телеграмму из Мадрида: «Они предают вас и республику. Беритесь за оружие». Команда взломала оружейные комнаты, захватила 200 винтовок и арестовала офицеров. Капитан крейсера «Сервантес» пытался оказать вооруженное сопротивление, и капитанский мостик был обстрелян командой из 100 винтовок.

Линкор «Хайме I» по приказу правительства вышел из испанского порта Виго в Кадис. За время перехода на корабле три раза сменилось командование, и только в результате ожесточенной и кровопролитной схватки линкор остался за республикой.

К 21 июля корабли флота находились в Танжере (тогда этот город и прилегающая территория Марокко были особой международной зоной). Франко, правда, удалось добиться от английских властей отказа обслуживать республиканские корабли в Гибралтаре, но путь для переброски морем в Испанию его африканской армии был перерезан.

В результате подавления мятежа на флоте, на стороне законного правительства остались линкор «Хайме I», крейсеры «Либертад» и «Сервантес», старый легкий крейсер «Мендес Нуньес», 16 эсминцев и все подводные лодки.

В руках мятежников оказались линкор «Эспанья» (мы уже рассказывали о нем, когда описывали мятеж в Галисии), строящиеся в доках Эль-Ферроля крейсеры «Канариас» и «Балеарес», два легких крейсера, эсминец и 4 канонерки.

Таким образом, флот в своем подавляющем большинстве сохранил верность республике. В ходе мятежа было убито 253 из 650 адмиралов, командиров кораблей и высших офицеров флота. Всего из 19 адмиралов правительство сместило 17, из 31 капитана первого ранга — 29, из 65 капитанов второго ранга — 58, из 128 капитанов третьего ранга — 115, из 258 капитан-лейтенантов — 246 и из 172 старших лейтенантов — 171.

Франкисты много писали потом о зверствах матросов на флоте. На практике же убивали, в основном, тех офицеров, кто оказывал вооруженное сопротивление. Спустя несколько месяцев после мятежа, матросы одного из кораблей показывали журналистам нетронутые каюты офицеров, которые запирались на ключ во избежании мародерства.

Да, флот остался верен республике. Но, одновременно, он остался без командиров. Власть на кораблях взяли в свои руки выборные комитеты, состоявшие в основном из социалистов и анархистов с преобладанием первых. Начались межпартийные склоки. Единоначалие было фактически ликвидировано, а боевая учеба прекращена. Отсутствием четкого командования и неразберихой на многих кораблях и объясняется во многом пассивность республиканского флота в годы гражданской войны.

К 22 июля обе воющие стороны подводили первые итоги. Мятеж победил на трети территории страны (175 тысяч кв. километров), в основном, в центре и на севере, где войска Молы находились в 60 километрах от Мадрида. На юге в Андалусии территория мятежников была еще фрагментарной. С другой стороны, если Мола задействовал в боях все находившиеся в его распоряжении войска, то на юге ударные силы мятежников — африканская армия — еще не вступили в бой. Под контролем путчистов оказались почти все сельскохозяйственные районы страны (особенно зерновые хозяйства), что позволяло рассчитывать на устойчивое и бесперебойное снабжение продовольствием. У республики (ее власть удержалась на 350 тысячах кв. километрах) остались главные промышленные районы (Каталония, Баскония и Астурия, хотя два последних были отрезаны от основной территории республики). Население республиканской зоны в три раза превышало население районов, контролируемых мятежниками.

Мола легко захватил консервативные регионы Кастилии и Наварры, но, в целом, подавляющая часть жителей мятежной зоны была настроена против путчистов.

Мятеж выявил следующие основные черты. Путчисты не смогли победить нигде, где им было противопоставлено вооруженное сопротивление. Но даже там, где оружия было мало, успех Народного фронта был практически обеспечен, если республиканцы упреждали мятежников в инициативе. Большую роль играл личный фактор (Кейпо де Льяно в Севилье и Аранда в Астурии), однако он работал в пользу мятежников только при условии намеренного введения в заблуждение своих противников республиканскими лозунгами. С первых дней путча восставшая армия обрушила на население террор невиданных ранее в истории Испании масштабов. Только так могли быть сохранены позиции восставших в большинстве районов страны.

Подытоживая, можно констатировать, что мятеж 17 июля 1936 года частично удался только потому, что правительство в Мадриде 40 часов медлило с вооружением народа. Если бы Кирога пошел на этот шаг немедленно, то Испании не пришлось бы пережить в течение трех последующих лет самую кровопролитную войну в своей истории.

Каким же было соотношение сил к началу этой войны?

К моменту мятежа в наземных войсках (помимо африканской армии) было 135888 человек, в т. ч. 84 генерала, 11084 офицера и 124715 рядовых и унтер-офицеров. Из 99 батальонов пехоты, из которых состоял этот самый многочисленный род войск вооруженных сил, верность республике сохранило 45, из 10 кавалерийских полков — 3. То есть присягу не нарушило 40 % пехоты. По артиллерии эта цифра составляет 44 %, интендантской службе — 43,1 %, медицинской — 46,5 %. Инженерные части (самый «технический» род войск) полностью пошли за республикой, что явилось несомненным результатом реформ Асаньи и более демократичного социального состава офицерского корпуса.

Таким образом, если отбросить Марокко, Канарские и Балеарские острова, то в собственно Испании 50 % наземных частей не пошло за путчистами.

Личный состав авиации (355 офицеров, 4423 рядовых и унтер-офицеров) остался с республикой на 60 %, личный состав флота — на 65 %. 54 % численного состава гражданской (29187 человек, в т. ч. 6033 офицера) и 70 % штурмовой (6500 человек) гвардии, а также 65 % корпуса карабинеров также сохранили верность правительству. Это весьма высокий процент для сил безопасности, не питавших (за исключением, недавно созданной штурмовой гвардии) особых симпатий к левым силам.

Итак, когда к 22 июля окончательно сформировались оба военных лагеря, у мятежников было 62 275 военнослужащих сухопутных сил (у республики — 55225), 2200 военнослужащих ВВС (3300 — у законного правительства), 7000 матросов и офицеров флота (13000 — у республики) и 27 тысяч бойцов сил общественного порядка (40500 — у республики). Внешне это соотношение сил выглядит более чем благоприятно для республиканцев. Но, к сожалению, совершив огромную глупость, Кирога распустил на территории республики все воинские части, офицеры которых были замешаны в мятеже. Солдаты этих частей, как правило, не играли в заговоре активной роли и разошлись по домам именно тогда, когда их профессиональные качества были на вес золота.

Из 15 343 генералов и офицеров всех родов войск на республиканской территории осталось почти половина — 7600, 3 тысячи из которых были уволены, арестованы или казнены. Около 3500 офицеров осталось на службе, сталкиваясь с недоверием и неразберихой, сопровождавшими процесс становления народной милиции. Правда, около 2000 офицеров, ушедших в отставку в ходе военной реформы Асаньи, вернулись на службу. Но еще долгое время им практически некем было командовать.

Из 17 генералов генштаба, штабов родов войск и военных округов только четверо (Франко, Кейпо де Льяно, Фанхуль и Кабанельяс) приняли участие в мятеже, а шестеро были казнены путчистами за отказ к ним присоединиться. В республиканской зоне осталось 7 штабных генералов, 2 из которых были отправлены в отставку. Из 82 «боевых» генералов (т. е. занимавших командные должности в провинциях) на территории мятежников осталось 35, из них только 17 получили должности в новой «национальной» армии. В республиканской зоне после путча оказалось 47 генералов, из которых 22 осталось на службе. Мы уже описывали выше примеры героического сопротивления многих честных людей с генеральскими погонами их вероломным коллегам. Конечно, большинство из тех, кто сохранил верность присяге, не были людьми левых убеждений. Они были просто порядочными офицерами, не желавшими пачкать свое имя клятвопреступлением.

Довольно интересным является распределение оружия и боевой техники между обоими лагерями. Описание мятежа могло создать впечатление о тотальном превосходстве путчистов. В реальности у республики было больше оружия, но его слишком долго не раздавали сторонникам правительства.

Из примерно 500 тысяч винтовок и карабинов, которыми располагали армия и силы безопасности к моменту начала мятежа 275 тысяч остались на территории республики. По станковым пулеметам соотношение выглядело 665 к 985 в пользу мятежников, по ручным 986 к 1789 тоже в пользу последних. Из 956 орудий всех калибров обе стороны имели практически поровну. Из 300 самолетов военной авиации (в массе своей устаревших и непригодных для современного боя) около 200 остались у республики.

Соотношение сил по боевым кораблям было показано выше. Важным являлось и то обстоятельство, что из 4 тысяч локомотивов и 100 тысяч вагонов три четверти досталось республиканцам. Это облегчало правительственным силам оперативную переброску войск на ключевые направления. Дело было за малым — создать эти самые войска. Республика сохранила за собой и две трети автопарка, составлявшего 350 тысяч легковых и грузовых машин, а также торговый флот водоизмещением в 700 тысяч тонн (из общего тоннажа — миллион тонн).

Не удивительно, что германский временный поверенный в делах в Мадриде оценивал шансы мятежников в конце июля весьма скептически, именно ввиду превосходства правительственных сил в вооружении. Хотя использовать это вооружение в первый период войны лучше смогли все же мятежники.