• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

После победы Народного фронта премьер Портела, всегда чувствовавший себя временным человеком на этом месте, стремился по-быстрее избавиться от ставшей бременем власти и передать ее победителям. Было ясно, что левые сделают премьером Асанью. Последний пока отказывался от предложений Портелы, ожидая, когда на свое первое заседание соберутся кортесы. Но медлить было уже нельзя. Страна стояла на пороге хаоса, и поэтому Асанья согласился 19 февраля сформировать кабинет. В него вошли только республиканцы. В ИСРП к тому времени возобладала ультрареволюционная линия Ларго Кабальеро, который испытывал личную обиду на республиканцев за развал совместной коалиции осенью 1933 года. К тому же Ларго Кабальеро надеялся, что без участия рабочих партий республиканский кабинет быстро рухнет под тяжестью свалившихся на него задач и сам вручит единоличную власть ИСРП.

Одной и первых мер нового левореспубликанского правительства было объявление 21 февраля амнистии для политических заключенных. Народ на руках выносил героев октябрьского восстания из тюрем. В Каталонии было восстановлено автономное правительство во главе с Луисом Компанисом, распущенное после событий осени 1934 года. 1 марта был обнародован декрет, обязывающий предпринимателей восстановить на работе всех рабочих, уволенных по политическим мотивам. Этот декрет приветствовала гигантская демонстрация сторонников Народного фронта в Мадриде.

Асанья действовал с присущей ему решимостью и в других областях. 23 февраля была приостановлена выплата арендной платы за земли, подлежащие конфискации в соответствии с законом об аграрной реформе 1932 года. Крестьяне поняли данный им сигнал и не стали ждать формальных решений. В провинциях Толедо, Саламанка, Мадрид, Севилья и других арендаторы и сельхозрабочие оккупировали латифундии начиная с марта, и сразу приступали к обработке земель. Самозахватами руководили профсоюзы. 25 марта путем единовременной, хорошо спланированной акции 80 тыс. крестьян в провинциях Бадахос и Касерес захватили поместья крупных землевладельцев. Все акты самозахвата скрупулезно сообщались правительству с просьбой об их легализации.

Министерство сельского хозяйства выслало на места специалистов для регистрации новых владельцев. Всего с февраля по июнь 1936 года 72 тысячи крестьянских семей стали собственниками 232 тыс. га земли. Крупные латифундисты требовали от армии и вооруженных отрядов правых сил немедленно свергнуть правительство. Но Асанья выслал наиболее реакционных генералов подальше от Мадрида. Франко было назначен командующим армейскими частями на Канарских островах, а генерал Годед занял тот же пост на Балеарских.

Одновременно Асанья просил находившегося в зените славы Ларго Кабальеро прекратить победные манифестации радикально настроенных рабочих, которые уже привели во многих местах к стычкам с гражданской гвардией и традиционным поджогам церквей. Со своей стороны правые делали все возможное, чтобы создать на улицах испанских городов обстановку гражданской войны и затем призвать армию «восстановить правопорядок». 10 марта было совершено покушение на выходившего из своего дома вице-президента кортесов от ИСРП Хименеса де Асуа. Арестованные террористы признались в связях с фалангой. Через несколько дней был обстрелян дом Ларго Кабальеро. «Испанская фаланга» была объявлена вне закона 18 марта, а ее лидер Примо де Ривера был арестован (интересно, что сразу же после победы Народного фронта он строжайше запретил партии проводить враждебные акты по отношению к новому правительству и проявлять солидарность с проигравшими правыми).

В рядах правых шла острая критика Хиль Роблеса, которого явно намеревались сделать «козлом отпущения» за поражение на выборах. Лидер СЭДА объяснял успех своих противников распространенным среди населения чувством солидарности с политзаключенными (ему вторил Хосе Антонио Примо де Ривера, прямо заявивший Портеле, что победил дух октября 1934 года), голосованием части анархистов и усталостью многих консервативно настроенных избирателей. Кальво Сотело со своим крайне правым Национальным блоком требовал «срочной координации контрреволюционных сил для… защиты общественного порядка».

Конспиративная деятельность военных началась сразу же после прихода к власти Асаньи. Тревожным звонком для верхушки армии стал арест 10 марта генерала Очоа, которого обвиняли в расстрелах без суда и следствия взятых в плен астурийских повстанцев. Было ясно, что одним Очоа дело не ограничится.

Постоянно шли тайные совещания генералов испанской армии, в которых, как правило, принимали участие Франко, Варела, Оргас, Вильегас, Фанхуль и Мола. В принципиальном плане без разногласий было решено поднять восстание и захватить власть, чтобы «восстановить порядок внутри и международный престиж Испании». По предложению Франко путчисты постановили не поддерживать ту или иную партию и не связывать себя конкретными обещаниями определенной формы правления (т. е. монархией или республикой). На этот раз переворот готовился основательно. Согласовывались пароли, конспиративные квартиры и порядок связи. Одновременно Франко не замедлил лично явиться в министерство внутренних дел и заверил, что все слухи о его участии в заговоре являются ложными и он держится «далеко от политики», посвящая себя исключительно военной службе. Во время прощальной беседы с Асаньей перед отбытием на Канары Франко пытался убедить премьера в опасности грозящего стране коммунизма. В ответ последовал более чем ясный намек, что республика не боится ни коммунистической революции, ни военных мятежей. Генерал попробовал в том же ключе поговорить с Алкала Саморой, но результат был не лучшим.

В конце марта 1936 года были получены сведения о визите жившего в Португалии Санхурхо в Берлин, где он просил помощи для организации переворота. Правительство отреагировало отправкой генерала Молы в Памплону (столица Наварры), где он принял пост командующего 12-й пехотной бригадой. Это, правда, не отвлекло Молу от участия в заговорах. В апреле генералы сформировали первый состав будущего военного правительства страны, в которое входили Франко, Мола, Годед, Варела, Оргас, Саликет. На 20 апреля было назначено выступление военных (странное совпадение — это был день рождения Гитлера), но оно не состоялось: генералы все еще колебались и чувствовали себя не вполне готовыми. И все же о надвигавшемся путче говорила вся страна. Посол США в Мадриде Бауэрс (человек либеральных взглядов, сочувствовавший республике) сообщал о своей беседе с герцогом Фернаном Нуньесом, который прямо говорил, что восстание военных подготовлено и начнется с быстрого захвата столицы.

Между тем депутаты собравшихся 3 апреля кортесов стали свидетелями странной сцены. Прието предложил отправить в отставку президента республики за то, что тот неправильно распустил парламент в 1935 году (хотя именно левые требовали в то время досрочных парламентских выборов). Но все понимали, что эпоха консервативного Алкала Саморы ушла в прошлое, и 7 апреля он был отправлен в отставку.

Приближалась 5-я годовщина республики, которую страна встречала в обстановке растущего террора на улицах своих городов. Фалангисты отвечали на запрет своей партии пистолетами и бомбами, одну из которых получил по почте известный испанский философ и мыслитель Хосе Ортега-и-Гассет. Во время военного парада 14 апреля группа фашистов взорвала петарды рядом с трибуной правительства. В последовавшей затем перестрелке был убит младший лейтенант гражданской гвардии. В Гвадалахаре правые попытались полностью сорвать парад.

На следующий день вновь заседали кортесы. Асанья обрисовал текущий момент как «грандиозный исторический феномен — приход к власти тех социальных классов, которые раньше были от этой власти отстранены». Он призвал покончить с насилием («испанцы должны прекратить стрелять друг в друга»). Премьер жестко предупредил, что если республике будет навязана гражданская война, то власть «спокойно и серьезно» примет вызов. Хиль Роблес и Кальво Сотело повторили свои обвинения правительству, которое-де устроило в стране хаос и ведет «преследование» правых в угоду «Советам» и коммунистам. Лидер последних Хосе Диас, напротив, возложил всю ответственность за нестабильность в стране на правых, которые пытаются втянуть армию в политику. Генеральный секретарь ЦК КПИ отметил, что его партия не против армии как таковой, она лишь хочет создать демократические, проникнутые республиканским духом вооруженные силы. Хосе Диас предупредил о готовящемся перевороте и зачитал депутатам послание, подготовленное Испанским военным союзом в марте 1936 года. В нем, в частности, от правительства требовалось уважение прав офицеров, разоружение всех боевых формирований политических партий, освобождение из тюрем всех военных, «участвовавших в акциях по восстановлению порядка» (имелось в виду дело Очоа). ИВС настаивал, чтобы все требования были удовлетворены в течение 24 часов с момента их предъявления военному министру. Военный переворот просто стучался в двери государства. Нарастания напряженности могли не замечать лишь те, кто не хотел этого.

Между тем продолжалась уличная война. 16 апреля состоялись похороны погибшего 14 апреля офицера гражданской гвардии. Фалангисты превратили их в политическую демонстрацию с фашистскими приветствиями (они не отличались от НСДАП — поднятая вверх правая рука). Работавшие неподалеку каменщики ответили криками «Да здравствует республика» и знаками Народного фронта (поднятый сжатый кулак). Этого хватило, чтобы завязалась перестрелка, перекинувшаяся на другие районы Мадрида. Дело кончилось тем, что штурмовая гвардия стреляла по антифашистским манифестантам, трое из которых заплатили жизнью за свое гражданское мужество. Этот эпизод наглядно показывает, насколько накалена была ситуация в Испании тревожной весной 1936 года. А ведь таких эпизодов было множество.

На следующий день НКТ объявила 24-часовую всеобщую забастовку, к которой под давлением рядовых членов присоединился ВСТ. На этот раз обошлось без эксцессов. Рабочие демонстрировали железную дисциплину и самообладание.

1 мая на улицы Мадрида, выглядевшие особенно нарядно под приветливым солнцем, вышли под красными флагами более 500 тысяч жителей столицы. И здесь демонстранты соблюдали полный порядок. Это никак не вписывалось в картину социального хаоса, которую правые начали активно изображать через газеты за рубежом: мировое общественное мнение должно было быть готово к акции по восстановлению порядка в Испании.

8 мая был убит капитан инженерных войск Карлос Фараудо. Этот офицер левых взглядов был одним из лидеров Республиканского антифашистского военного союза (РАВС), созданного офицерами в основном младшего и среднего звена в качестве противовеса ИВС. Наиболее известными в РАВС были генерал Нуньес де Прадо, полковник Хосе Торрадо (талантливый офицер генштаба) и майор Перес Фаррас, руководивший защитой каталонского генералидада в октябре 1934 года. В РАВС входило особенно много офицеров штурмовой гвардии и генерального штаба. Весь Мадрид знал, что ИВС составил черный список членов РАВС, подлежащих физическому уничтожению. И первым в этом списке был капитал Фараудо. Его убийство потрясло общественность. Одновременно в столице стали распространяться слухи, что священники раздают верующим отравленные сладости. Возмущенные группы мадридцев стали жечь церкви. Но члены комсомола и социалистического союза молодежи по призыву правительства встали на охрану церквей и предотвратили дальнейшие погромы.

В такой обстановке 10 мая 1936 года президентом республики был избран Мануэль Асанья. Главу государства выбирала специальная Ассамблея, состоявшая из депутатов кортесов и такого же числа представителей провинций. Лидер республиканцев получил 754 голоса (за него голосовали не только члены партий Народного фронта, но и многие центристы). Леррус, Ларго Кабальеро и Хосе Антонио Примо де Ривера набрали по одному голосу. СЭДА опустила в урны незаполненные бюллетени.

Асанья (как этого и ожидала вся страна) поручил формирование правительства другому «сильному» человеку Народного фронта — социалисту Индалесио Прието. Но тот был вынужден отказаться, так как был связан решением ИСРП не входить в кабинет министров. Это была фатальная ошибка, во многом предопределившая успех мятежа в июле 1936 года. Ибо у Народного фронта на тот момент не было кроме Асаньи и Прието вождей, способных решительно и энергично вести Испанию через надвигавшуюся бурю. В результате премьером стал слабовольный и серьезно больной туберкулезом республиканец Касарес Кирога, главным достоинством которого была дружба с Асаньей. Таким же слабым, как и премьер, был и остальной персональный состав кабинета.

Почему же ИСРП не пустила Прието на ключевой пост в стране? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо рассмотреть внутреннюю обстановку в крупнейшей партии Народного фронта, которая сложилась после победы левых на выборах в феврале 1936 года.

Дело в том, что весной того же года единая соцпартия существовала только на бумаге. Внутри ИСРП развернулась ожесточенная борьба между левым течением во главе с «испанским Лениным» Ларго Кабальеро и центристами, знаменем которых был Индалесио Прието. Весной 1936 года казалось, что социалисты в большинстве идут за «ультрареволюционным» Кабальеро. Его поддерживали организации ИСРП в 26 провинциях (Прието мог рассчитывать только на 9), социалистический союз молодежи, ВСТ, большая часть парламентской фракции. Опорой кабальеристов был Мадрид и батрацкая Андалусия. В общем, сторонники Кабальеро были сильны в тех районах страны, где анархисты с их левой фразой также пользовались большим влиянием. К весне левое крыло ИСРП фактически оформилось в самостоятельную организацию.

В чем же состояла линия Кабальеро? Она была сформирована в проекте программы ИСРП, разработанном мадридской организацией партии 17 марта 1936 года. Социалисты ориентировались на завоевание власти любыми средствами, установление диктатуры пролетариата в форме диктатуры ИСРП, предоставление народам Испании и Марокко права на самоопределение вплоть до отделения. Сильной стороной Кабальеро и его сторонников было требование объединения ИСРП и КПИ (правда, Кабальеро подразумевал, что коммунисты должны просто вступить в соцпартию). Но уже в апреле Ларго Кабальеро как-то прекратил пропагандировать единство рабочего движения, так как в этом месяце КПИ обошла ИСРП по количеству членов (к началу мятежа коммунистов было 110 тысяч, а социалистов — 59 тысяч) и стала крупнейшей партией Испании. Соответственно ключевые позиции в единой партии вряд ли уже оказались бы в руках ИСРП.

Кабальеристы привлекали массы призывами к спонтанным действиям (и в этом они уже смыкались с анархистами), критикой «буржуазного» правительства Народного фронта. «Социализм сегодня!» — кричали на митингах агитаторы левого крыла ИСРП.

Центристов Прието поддерживал Север Испании (включая Астурию), шахтеры, железнодорожники и руководящие центральные органы партии. Прието настраивал своих сторонников на поэтапное движение к социализму через необходимый и длительный этап буржуазно-демократических преобразований. Поэтому центристы поддерживали правительства Асаньи и Кироги. Проницательный Прието понимал опасность фашистского переворота. Как и коммунисты, он говорил, что основная дилемма текущего момента не «социализм или республика», а «демократия или фашизм».

1 мая 1936 года, выступая на предвыборном митинге в Куэнке (там проводились довыборы в кортесы), Прието произнес одну из своих самых сильных речей, всколыхнувшую левых Испании. Он прямо назвал по имени вождя будущего реакционного переворота. «Генерал Франко в силу своей молодости, дарований и, располагая сетью друзей в армии, может возглавить (мятеж) с наибольшей степенью вероятности». Прието, в отличие от Кабальеро, призывал рабочих быть умеренными в своих требованиях и не прибегать к стачкам против «своего» правительства по каждому поводу. Прието справедливо упрекал Кабальеро в том, что его поддержка объединения КПИ и ИСРП носит конъюнктурный характер и призвана расколоть Народный фронт (Ларго Кабальеро действительно хотел противопоставить Народному рабочий фронт, хотя тем самым сужалась база революции).

Трагедия Прието весной 1936 года состояла в том, что широкие массы хотели немедленной революции и не желали слушать призывов к умеренности. Хотя Прието выступал рука об руку с легендарным лидером астурийского восстания Гонсалесом Пенья, его несколько раз чуть не побили на митингах своей же партии. С большим трудом приетистам удалось сорвать намеченный на лето 1936 года съезд ИСРП и добиться его перенесения на октябрь. Бесспорно, что раскол в соцпартии имел своей хотя и не главной причиной открытую личную неприязнь между Прието и Ларго Кабальеро. Трудно найти других двух людей, столь разных по образу жизни и биографии.

Каменщик Ларго Кабальеро начал работать с 8 лет, а читать научился только в 24 года. За его плечами было 45 лет партийного стажа, большую часть из которых он был освобожденным работником ВСТ. Рабочие уважали его как «своего», как человека, три раза сидевшего в тюрьме за свои убеждения. В то же время Ларго Кабальеро был теоретически весьма слабо подкован, его взгляды были поверхностными и часто он бросался из одной крайности в другую. Предоставим слово для оценки Ларго Кабальеро самому Прието: «Дурак, который хочет слыть мудрецом, холодный бюрократ, играющий безумного фанатика, дезорганизатор и путаник, который притворяется методическим бюрократом, человек, способный погубить всех и вся». Правильность этой характеристики вся Испания увидела уже кровавой осенью 1936 года. Но пока «испанский Ленин» еще владел сердцами рвущихся в социализм рабочих.

Прието начинал свою трудовую жизнь как разносчик газет в Бильбао, но быстро выбился в люди благодаря своему журналистскому таланту и стал владельцем газеты «Эль Либерал». Он скоро привык к комфортной жизни, хотя не сменил своих социалистических убеждений. Когда Прието упрекали в чревоугодии и чрезмерном пристрастии к прекрасному полу, он говорил, что его грудь (т. е. сердце) принадлежит социализму, а все, что ниже — только ему лично. Лидер центристов обладал острым умом и тактической гибкостью. Он вовсе не был против объединения с КПИ, но считал, что в конкретной атмосфере уличной гражданской войны весны 1936 года это может только оттолкнуть от Народного фронта часть мелкой буржуазии и лиц свободных профессий.

Раскол ИСРП поставил возмужавшую после февраля 1936 года компартию перед непростой дилеммой. Эмоционально коммунисты были с Кабальеро, который пропагандировал единство рабочего класса и не жалел хвалебных слов в адрес СССР и Коминтерна. Но в то же время лидеры КПИ Хосе Диас и Долорес Ибаррури понимали, что Прието прав по существу и необходимо бороться не против союзников-республиканцев, а против фашизма, тень которого все явственнее накрывала Испанию. Коммунистам приходилось лавировать, чтобы не обидеть ни приетистов, ни кабальеристов. Но КПИ была еще слишком слаба (за ней шло только 10–15 % всех рабочих), чтобы возглавить левые силы. Уходили драгоценные часы и дни, а деятели рабочего движения Испании с удовольствием выясняли отношения друг с другом и не скупились на резкие слова в адрес своего же правительства Народного фронта.

А что же анархисты? Весной 1936 года в НКТ было 550 тысяч членов. 1 мая эта организация проводила в столице Арагона Сарагосе свой очередной съезд. Была подтверждена невозможность союза с любой политической партией (более щедрый подарок для реакции трудно себе представить), хотя под давлением первичных организаций все же не отрицались тактические соглашения с ВСТ по организации совместных забастовок. В качестве первоначальных требований анархисты выдвинули 36-часовую рабочую неделю (!), безвозмездную экспроприацию всех земель свыше 50 га и, естественно, последующее установление «либертарного коммунизма» на уровне муниципалитетов. Много дебатировали о кинематографе и сексуальном раскрепощении. Да, казалось, что анархисты никогда ничему не научатся. Но пьянящий воздух победы 1936 года толкал в лоно НКТ многих рабочих, для которых коммунизм, казалось, уже наступил. Ряды анархистов стали расти даже в цитадели ВСТ — Мадриде. И уже скоро НКТ показала в столице, на что она способна. Совместно с ВСТ была организована забастовка строителей, длившаяся для Испании непривычно долго — 45 суток. Хотя правительство удовлетворило почти все требования бастующих, НКТ не прекращала стачку, обогащая ее проведение новыми методами. Рабочим предлагалось брать в магазинах продукты и обедать в ресторанах, а денег за это не платить. Вот таким простым в представлении анархистов был «либертарный коммунизм». А когда члены ВСТ стали все же возвращаться на работу, боевики НКТ дошли до того, что начали стрелять по своим коллегам. Между тем, на дворе был уже июнь 1936 года.

В целом надо сказать, что с февраля по июль 1936 года Испанию просто захлестнула волна стачек (95 % которых было выиграно рабочими). Большинство требований носило экономический характер, но зачастую было просто нереальными. Боевики НКТ и представители левого крыла ИСРП по-своему воспользовались декретом правительства о восстановлении на работе уволенных за политические убеждения рабочих. Предпринимателей под угрозой расправы заставляли брать на работу функционеров профсоюзов или боевых групп, никогда раньше не работавших на данном предприятии. Кроме того, «предлагали» выплатить зарплату за период не существовавшего увольнения.

Справедливости ради надо сказать, что испанский бизнес, особенно крупный, и так встретил победу Народного фронта в штыки. Из страны началось бегство капиталов (гораздо более масштабное, чем в 1931 году), многие предприятия сокращали производство без всяких причин и выбрасывали рабочих на улицу. Крупные землевладельцы были готовы загубить зерновые на корню, но не дать арендаторам убрать урожай. Не будет преувеличением сказать, что против левого правительства была развязана самая настоящая экономическая война.

Но вернемся к кабинету Кироги, который 19 мая 1936 года представил кортесам свою программу. Да, премьер признал опасность фашистского переворота и заявил, что «правительство будет воевать с фашизмом». К сожалению, как показало дальнейшее развитие событий, дальше слов дело не пошло. А вот реакция уже чувствовала, что грядет час реванша и старалась его всячески приблизить. Так, страна была потрясена событиями в Йесте (провинция Альбасете). Крестьяне проникли там на территорию одного из поместий и стали спиливать деревья. Подоспевшая гражданская гвардия арестовала несколько человек, но безоружные крестьяне атаковали гвардейцев и убили одного из них. После этого на крестьян началась настоящая охота: было убито 17 человек и еще большее количество получили ранения.

А заговор военных тем временем приобретал уже законченные формы. Душой переворота был переведенный правительством Народного фронта в Памплону генерал Эмилио Мола. Трудно сказать, почему его направили именно в цитадель карлизма — Наварру — единственное место в Испании, где у реакции была массовая поддержка населения. Мола был последним директором Службы безопасности при монархии и одним из тех генералов, кто советовал королю отречься от престола. С тех пор монархисты относились к нему, как и к Санхурхо, весьма настороженно. В начале 1932 года Молу хотели отправить в отставку, но перевесили несомненная военная компетенция генерала и его былые заслуги в марокканской войне.

Прибыв в Памплону, Мола быстро наладил связи с другими генералами-заговорщиками, карлистами, фалангистами и монархистами. С последними (как и с Санхурхо) контакт поддерживался через Валентина Галарсу. Полковник Ягуэ (палач Астурии) отвечал за связь с фалангистами и генералом Франко, которого Ягуэ считал своим кумиром. Издатель газеты «Эль Диарио де Наварра» Раймундо Гарсия был связником между Молой и традиционалистами (карлистами). Шеф полиции Мадрида Сантьяго Мартин Багенас информировал Молу об обстановке внутри правительства и в «республиканском» генеральном штабе. После отставки Алкала Саморы к заговору присоединился личный друг бывшего президента генерал Кейпо де Льяно. Вообще-то он считался республиканцем, хотя на деле оказался болтуном: рассказывал о заговоре всем, кто хотел его слушать. Как ни странно, именно этот человек обеспечил успех мятежа на юге Испании.

Члены Испанского военного союза настаивали, чтобы армия осуществила переворот самостоятельно, без поддержки каких бы то ни было партий или гражданских лиц. Члены ИВС были еще в плену старых представлений о пронунсиаменто XIX века: надо лишь поднять пару гарнизонов, и правительство в Мадриде падет само. Но Мола и Франко, будучи, бесспорно, умными людьми, понимали, что в Испании 1936 года переворот должен быть всеохватывающим, стремительным и жестоким. К тому же военным нужны были деньги. Если часть армии пойдет за Народным фронтом, то понадобится оружие, чтобы снабдить им вновь мобилизованных и добровольцев правых организаций. Одним из спонсоров мятежа стал известный в Испании олигарх Хуан Марч, предоставивший в распоряжение заговорщиков 15 млн фунтов стерлингов (или 545 млн песет). В своем роде Марч был талантливым самородком, хотя вряд ли была в Испании и личность более одиозная, чем он. Сын крестьянина с Балеарских островов, он с детства промышлял контрабандой табака и создал впоследствии целый флот контрабандных судов. Марч неплохо нажился на поставках для испанской армии, воюющей в Марокко, но особенно он озолотился в годы Первой мировой войны, когда снабжал топливом немецкие подлодки. Для этого человека деньги действительно не пахли. Например, он направлял предварительно застрахованное судно с товарами во Францию и доводил эту информацию до немцев, которые топили корабль. Таким образом Марч получал и деньги за товар, и страховку за кровь несчастных моряков. К концу войны бывший контрабандист стал миллионером и занялся политикой. Здесь его тоже отличала «принципиальность»: он издавал и монархические, и республиканские газеты. Какая разница, на каких убеждениях зарабатывать! После установления диктатуры Примо де Риверы Марч на всякий случай бежал во Францию, но потом «дружески» помог средствами личной газете диктатора — и не только вернулся в Испанию, но и получил в 1927 году монополию на ввоз табака. Республика отобрала эту монополию и посадила Марча в тюрьму, откуда он сбежал с помощью подкупленной охраны. Теперь его политическая линия наконец-то обрела принципиальность: за упущенные доходы он готов был мстить левым всеми средствами.

Теперь деньги у путчистов были (естественно, помимо Марча у них нашлись и другие спонсоры из числа крупных землевладельцев и олигархов). Не было другого: уверенности в успехе. Отвечавшие за Мадрид генералы Вильегас и Фанхуль прямо сомневались в успехе захвата столицы. Брат Молы слал пессимистические письма из Каталонии. До середины июня колебался и сам Мола, так как понял, что если переворот не победит сразу, то страну ждет кровопролитная гражданская война. К тому же никак не клеились переговоры с карлистами. Последние требовали, чтобы их милиция сохраняла отдельное командование и действовала самостоятельно. К тому же они настаивали на сугубо монархических лозунгах восстания.

Не просто шли и переговоры с фалангой. К моменту запрета в ней насчитывалось около 25 тыс. членов, многие из которых прошли военную подготовку. Весной 1936 года, несмотря на аресты лидеров и многих функционеров среднего звена, фалангисты вдруг стали необычайно популярны среди высших слоев общества. Все те, кто хотел показать свою враждебность Народному фронту, с гордостью и вызовом называли себя фалангистами. Светские дамы щеголяли в вечерних платьях с эмблемой фаланги. Хосе Антонио Примо де Ривера сидел в тюрьме, но режим его содержания был настолько либеральным, что он через посещавших его сторонников без всякого труда руководил своей партией. Примо де Риверу раздирали сомнения относительно дальнейшего курса. Он никак не мог простить правым, что те не поддержали его кандидатуру на выборах в феврале 1936 года (Хосе Антонио набрал в Кадисе лишь 6965 голосов, а все кандидаты фаланги вместе взятые — 40 тысяч). Вождь фашизма решил сделать ход конем. Через сторонника центристской группы ИСРП Хуана Негрина (будущий премьер республики) он сделал предложение слить фалангу с социалистами в единую партию, лидером которой мог бы стать Прието. Но последний даже не стал вступать в какие-либо переговоры. Проект «национальной левой партии» с треском провалился.

Только после этого 29 мая 1936 года Хосе Антонио начал переговоры с Молой. Лидер фалангистов реагировал тем самым не только на продолжающиеся аресты членов своей партии, но и на заявления Касареса Кироги 6 и 14 мая, в которых фаланга объявлялась основным противником правительства Народного фронта (в какой-то мере это была стрельба из пушек по воробьям, так как фаланга продолжала оставаться небольшой и лишенной серьезного влияния партией). С момента своего основания фалангисты потеряли в уличных боях 70 человек и многие члены призывали к мщению. Но Хосе Антонио еще надеялся легально выйти из тюрьмы. Случай для этого представился во время уже упоминавшихся выше довыборов в Куэнке. Фалангисты просили правых предоставить для их «томящегося в застенках» вождя такое место в списке, которое бы гарантировало попадание в кортесы и, соответственно, иммунитет. Но тут неожиданно у Примо де Риверы появился конкурент в лице генерала Франко. Хитрый галисиец стал бояться, что заговор Молы постигнет та же участь, что и мятеж Санхурхо, с той лишь разницей, что амнистии путчистам уже не будет. Поэтому генерал решил обезопасить себя местом в парламенте. Такой ход вызвал негодование в рядах заговорщиков, и Франко после долгих уговоров снял свою кандидатуру. Если бы он этого не сделал, то фаланга опубликовала бы уже подготовленное заявление с осуждением трусости генерала. Правда, не попал в парламент и Хосе Антонио. Правительство объявило выборы в Куэнке (первый их тур был ранее аннулирован) продолжением первого тура. А это означало, что баллотироваться могут только кандидаты, набравшие 16 февраля в этом округе не менее 8 % голосов. Примо де Ривера, как мы помним, вообще баллотировался совсем в другом городе.

Толчок же к переговорам с Молой дало осуждение вождя фашистов 28 мая 1936 года за незаконное владение оружием (в его доме были найдены два заряженных пистолета). Хосе Антонио разбушевался прямо в зале суда. Он кричал, что оружие подброшено властями, кидался чернильницей в судебного клерка и порвал мантию адвоката. Это не помогло, и 5 июня 1936 года правительство перевело лидера фалангистов в тюрьму города Альбасете, так как получило сообщения, что фашисты готовят освобождение Примо де Риверы.

Надо было что-то делать, так как партия разваливалась из-за продолжающихся арестов. Многие вожди провинциальных организаций на свой страх и риск вступили в переговоры с путчистами самого разного толка. Сначала попробовали столковаться с карлистами, тем более, что оба течения объединяла стойкая неприязнь к любому парламенту и решимость к насильственным действиям. Лидер карлистской милиции Фал Конде предлагал Примо де Ривере паритетное представительство в будущей хунте. Так фалангистов еще никто не обхаживал. Однако фаланга и карлисты, даже объединив свои усилия, не могли надеяться на захват власти.

И осознание этой горькой истины вынудило Хосе Антонио вступить в контакт с Молой 29 мая. Несколько недель оба обменивались посланиями, причем Примо де Ривера опять пытался навязать армейской верхушке определенную политическую программу. Но как и в 1934 году, генералы ничем не хотели связывать себе руки. Потерявший терпение Примо де Ривера разослал 24 июня 1936 года циркулярное указание всем организациям фаланги, в которых прямо критиковал планы военных путчистов. Эти планы, по мнению вождя фалангистов, содержали в себе главную ошибку: военные полагали, что все беды Испании проистекают от некоторой неурегулированности внутриполитических отношений и стоит только взять власть сильному правительству, как все проблемы страны исчезнут сами собой. Поэтому, если фаланга примет участие в путче, подчеркивал Хосе Антонио, она исчезнет с политической сцены даже в случае его успеха, так как военные будут сотрудничать с прежними, полностью дискредитировавшими себя реакционными классами.

Но уже 29 июня Примо де Ривера издает прямо противоположные инструкции, согласно которым вожди провинциальных организаций должны сотрудничать с военными при сохранении своей самостоятельности. В случае особой необходимости не более одной трети фалангистской милиции каждого региона допускалось передавать под командование путчистов. От армии должно было быть получено твердое обещание передать власть гражданским лицам не позднее, чем через 3 дня после победы восстания.

Такой резкий поворот во взглядах Примо де Риверы объяснялся просто: сохранение власти Народного фронта грозило его партии гибелью, а свергнуть левых силой могла только армия.

Фалангисты потребовали от Молы назвать точную дату выступления. Генерал согласился и наметил путч на 9-10 июля, но 6 июля был арестован лидер фалангистов провинции Толедо Хосе Сайнц, у которого были найдены точные планы мятежа. Пришлось срочно менять дату. Хосе Антонио продлил действие своей инструкции от 29 июня до 12.00 20 июля.

Между тем не все ладилось и у самих военных. Свою первую директиву, составленную еще в апреле, Мола назвал «Цель, методы и пути» (генерал вообще слыл интеллектуалом и любил сочинять всяческие концепции). В документе прямо говорилось, что акция должна быть «крайне агрессивной», а всех политических противников надо сажать в тюрьму и подвергать примерному наказанию. 25 мая 1936 года Мола составил вторую директиву — конкретное распределение задач для всех высших командиров-путчистов. Планировалось захватить власть в провинциях и двинуться на Мадрид (победу в столице Мола считал маловероятной). Причем армейские части столичного гарнизона должны были сохранять показную верность республике и выступить из города якобы для подавления путчистов, к которым они на самом деле должны были присоединиться.

Молу тревожило, что, несмотря на все увещевания, с присоединением к заговору медлил не кто иной, как Франсиско Франко, который намечался на пост командующего мятежников в Марокко. Глядя на генерала, сомневались и многие другие офицеры. Герой марокканской войны по-прежнему боялся провала восстания. Он даже предложил руководить мятежом из Франции, куда он был готов переехать с Канарских островов.

Колебания Франко казались оправданными, когда правительство Кироги неожиданно затеяло кадровые перестановки в частях, дислоцированных в Марокко. Был снят с командной должности в Иностранном легионе полковник Ягуэ, которому был предложен пост военного атташе за границей. Но настырный полковник добился приема у Кироги и отстоял свою должность. Это был роковой просчет премьера, и, к сожалению, далеко не единственный. 3 июня глава Службы безопасности Алонсо Мальоль решил проверить самого Молу, неожиданно лично нагрянув в Памплону под видом поиска контрабандного оружия из Франции, якобы поступившего карлистам. Но Мола был предупрежден одним из офицеров полиции, сочувствующим заговорщикам, и Мальоль не смог обнаружить никаких компрометирующих материалов.

23 июня 1936 года Франко неожиданно обратился к Касаресу Кироге с длинным и путанным письмом, в котором в завуалированной форме содержалось предупреждение, что терпение армии подходит к концу. Генерал просил прекратить преследования «талантливых и преданных делу офицеров» (имея в виду и себя), намекая, что готов занять высокий пост в центральном аппарате вооруженных сил, чтобы навести там порядок. Потом, уже после начала мятежа, Франко объяснял, что хотел сбить премьера с толку. Но на самом деле, он все еще колебался и готов был встать на сторону республики, если это обеспечит его карьеру.

Кирога проигнорировал письмо Франко, чем, сам того не зная, заставил будущего «каудильо» и «генералиссимуса» сделать решающий выбор. Теперь Мола мог окончательно утвердить распределение ролей. На пост главы государства намечался Санхурхо, Франко соглашался на пост Верховного комиссара в Марокко.

К середине июня 1936 года о военном заговоре не говорил уже только ленивый. Прието обратился с просьбой к Кироге выдать рабочей милиции партий Народного фронта оружие (у социалистов Мадрида было около 15 тыс. бойцов, которых тренировали офицеры-республиканцы). Это требование поддержали коммунисты и военнослужащие левых взглядов. Но Кирога только посмеивался над «страхами», заверяя, что все под контролем (Прието он еще к тому же подозревал в стремлении занять кресло главы правительства).

16 июня правые партии в кортесах устроили дебаты по состоянию общественного порядка в стране. Лидер СЭДА Хиль Роблес сыпал цифрами, по которым выходило, что с февраля в Испании было разрушено 170 церквей (а еще 251 попытка сделать это не удалась до конца), убито в уличных боях 269 и ранено 1287 человек, состоялось 133 всеобщих и 218 локальных забастовок. Эти данные, конечно, были преувеличенными, но правых точность особо и не интересовала. Им важно было представить Испанию неуправляемой страной, где жизнь и имущество добропорядочных граждан каждый день подвергались смертельной опасности. Кстати, американский посол Бауэрс прямо писал, что основная масса «сведений» о беспорядках была клеветой. Он проехал в начале лета по Испании сотни километров и полагал, что это было не опаснее, чем путешествовать по США. Хиль Роблес требовал от правительства освобождения арестованных членов правых партий и прекращения цензуры прессы (она сохранялась еще со времен премьерства Портелы). Но настоящий вызов правительству бросил Кальво Сотело, как всегда, не стеснявшийся в резких выражениях. Он прямо сказал, что любой испанский военный был бы идиотом, если бы не поднялся «против анархии». Эта неприкрытая угроза вызвала взрыв эмоций среди фракций Народного фронта. Кирога был вынужден предупредить Кальво Сотело, что его выступления граничат с подрывной деятельностью. Позднее мятежники утверждали, что коммунисты, в частности Долорес Ибаррури, прямо в кортесах угрожали Кальво Сотело расправой. На самом деле Ибаррури, одна из немногих женщин в испанской политике, лишь сказала, что не надо делать ответственным за то, что может произойти (имелся в виду мятеж) какого-то господина Кальво Сотело, а надо начинать арестовывать истинных зачинщиков мятежа. Действительно, Кальво Сотело знал о заговоре только в общей форме и использовался путчистами вроде красной тряпки для правительства, которое он бичевал с присущим ему красноречием.

Между тем, находясь на пороге бездны, республика еще продолжала проводить реформы. 28 июня парламенту был представлен автономный статут Страны басков (важнейший документ, так как именно он перетянул консервативную Басконию на сторону республики в будущей войне) и в этот же день жители Галисии на референдуме одобрили свою автономию. Шла своим ходом внутренняя борьба в ИСРП. 30 июня кабальеристы пытались сорвать митинг Прието в Эсихе и в тот же день анархисты мешали выступлению Хосе Диаса и Ларго Кабальеро в Сарагосе.

29 июня состоялись маневры испанской африканской армии в Марокко, которые были использованы для последних репетиций переворота. Члены фаланги в Марокко наладили контакт с руководителем организации НСДАП в испанской зоне Марокко Адольфом Лангенхаймом и попросили организовать через немецкие фирмы кредиты и авиатранспорт для путчистов. Но тогда испанская армейская верхушка считала это излишним. Генералы надеялись победить быстро и без иностранной помощи.

Договорившись с фалангой, Мола никак не мог уломать упорных карлистов. В начале июля обе стороны разругались, казалось, окончательно, что и стало еще одной причиной отмены намеченного на 9-10 июля путча. Продолжавший находиться в Португалии Санхурхо все же сумел заставить карлистов и Молу продолжить консультации. В письме Моле Санхурхо в жесткой форме требовал после победы отмены всего законодательства республики в социальной и религиозной сфере и возвращения Испании «к тому, чем она всегда была». Правительство, по мнению Санхурхо, должно будет состоять только из военных, а либеральная и парламентская система должны быть уничтожены бесповоротно. Мола был потрясен, прочитав письмо Санхурхо, так как считал генерала (как и себя)… республиканцем! И вдруг оказалось, что перед ним фанатик-карлист из взгляды XIX века. «Подпись Санхурхо, но содержание [письма] не его», — воскликнул Мола и пока не стал доводить до карлистов содержание письма. Свара среди мятежников продолжалась, но она имела уже второстепенное значение. Даже карлисты понимали, что без армии любой мятеж будет подавлен за несколько часов.

Премьер Кирога продолжал упорно не замечать сгущающиеся над его головой тучи. Его не убедило сообщение мэра города Эстельи (баскского националиста), который детально рассказал о переговорах с Молой в монастыре Ираче 16 июня, в которых участвовал сам. Прието не переставал призывать со страниц своей газеты «Эль Либерал» всех левых быть начеку перед угрозой мятежа. А Кирога публично выразил доверие Моле и профинансировал из фондов правительства поездку офицеров кавалерии испанской армии на летние Олимпийские игры в Берлин (потом эти офицеры вернутся уже в воюющую Испанию и будут сражаться на стороне путчистов).

В начале июля в Испании началась пора отпусков. Матери отправляли своих детей на курорты (кто побогаче) или в профсоюзные здравницы (кто победнее). Они не знали, что расстаются на долгие годы, а может, и навсегда. Кабальеро отправился на конференцию Второго Интернационала в Лондон. Многие думали, что слухи о мятеже таковыми и останутся. Ведь предсказывали же путч военных 16 февраля как реакцию на победу левых. И что? Ничего ведь не случилось.

Как глупую шутку большинство граждан восприняло и захват 11 июля группой фалангистов одной из студий «Радио Валенсии», заявивших в прямом эфире, что через несколько дней начнется «синдикалистская революция». Правда, эта выходка вызвала большие демонстрации протеста и арест 15 фалангистов. Но к таким событиям испанцы уже привыкли.

А между тем уже на следующий день был запущен часовой механизм переворота, хотя даже его организаторы пока об этом не знали.

12 июля вечером четверо фалангистов убили выходившего из своего дома лейтенанта штурмовой гвардии Хосе Кастильо (он стоял на видном месте в черном списке Испанского военного союза, как человек левых убеждений, член РАВС и инструктор социалистической милиции). Близкий друг Кастильо — капитан гражданской гвардии Фернандо Кондес (социалист, приговоренный к 30 годам заключения за участие в событиях октября 1934 года) — поклялся отомстить и вместе со своими единомышленниками на служебной машине отправился искать какого-нибудь видного лидера правых, чтобы казнить его. Сначала хотели убить Гойкоэчеа, но не нашли его. Затем подумали о Хиль Роблесе, но тот отдыхал во Франции. Наконец офицеры подъехали к дому Кальво Сотело на улице Веласкеса. Надо сказать, что правительство Народного фронта предоставило всем видным политическим деятелям (в том числе и правым) вооруженную охрану. Случаю было угодно, что Кальво Сотело подозревал двух своих охранников в том, что они являются шпионами правительства, и по его требованию они были заменены как раз 12 июля.

Сначала охранявшие дом Кальво Сотело полицейские не хотели пропускать внутрь вооруженных людей. Но те предъявили служебные удостоверения и заявили, что приехали арестовать Кальво Сотело по приказу правительства. После этого им разрешили войти. У Кальво Сотело сразу возникли подозрения, но и его убедили документы гражданской гвардии. Лидер правых был человеком не робкого десятка и в душе был готов к мученической смерти за свою идею. В сопровождении двух друзей Кондеса он вышел на улицу, сел в машину, где его убили двумя выстрелами в затылок. На следующее утро труп политика со следами насилия был обнаружен на одном из мадридских кладбищ.

Правительство резко осудило убийство одного из лидеров оппозиции и арестовало 150 человек (среди них — 15 солдат из роты Кондеса). Последний не отрицал своей вины и хотел покончить жизнь самоубийством. Но Прието отговорил его: скоро все равно грянет мятеж и появится возможность геройски погибнуть на поле боя (так и произошло: Кондес погиб в первых боях с мятежниками в горах Сомосьерры).

Узнав о смерти Кальво Сотело, правые немедленно обвинили правительство в подготовке покушения. Напрасно Касарес Кирога демонстрировал свой приказ об освобождении Кальво Сотело из-под ареста, который он издал сразу же после того, как появились слухи о том, что лидера правых могут самочинно задержать.

На похоронах Кальво Сотело правые шли, подняв руки в фашистском приветствии, а Гойкоэчеа поклялся отомстить за его смерть. Правительство не знало толком, что делать. Были закрыты две правые газеты, призывавшие к беспорядкам, и одновременно несколько офисов НКТ. Президент кортесов Мартинес Баррио попытался заверить правых, что правительство обеспечит максимальную гласность в расследовании. Прието также выступил с осуждением насилия, хотя и напомнил, что от рук реакции в октябре 1934 года погибло без суда и следствия гораздо больше людей. То же самое говорил Хосе Диас, еще раз предупредивший, что «в Наварре, Бургосе, Галисии, части Мадрида и других местах готовится государственный переворот».

Смерть Кальво Сотело заставила карлистов примкнуть к военным путчистам, а последние, наконец, получили желанный предлог и освободились от мучивших их сомнений. Однако ложными являются утверждения последующей франкистской пропаганды, что именно убийство Кальво Сотело заставило армию подняться. Мы уже видели, что подготовка путча не прекращалась с февраля 1936 года. К тому же, зафрахтованный в Великобритании самолет, который должен был перевезти Франко с Канарских островов в Марокко, покинул берега Англии еще 11 июля, то есть за день до убийства Кальво Сотело.

16 июля Мола посетил Бургос и встретился там с генералом Доминго Батетом. На прямой вопрос последнего Мола ответил, что не примет участия в восстании. А в это время в разные концы Испании уже летели шифрованные телеграммы «17-го в 17. Директор», назначавшие путч на 17 часов 17 июля 1936 года («Директор» — псевдоним организатора мятежа Молы). К французской и португальской границам потянулись колонны дорогих легковых машин: «сливки общества» покидали Испанию.