• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Как выше уже отмечено, в исторической литературе распространено представление, что северо-восточные русские города XIV–XV вв. принципиально отличались от так называемых «вечевых городов», а некоторые историю были склонны рассматривать их лишь в качестве вотчинньп центров. Однако уже сама такая постановка вопроса вызывает сомнения, так как закономерности развития города в феодальном обществе порождаются социально-экономической структурой феодального строя и, следовательно являются общими для всех феодальных городов. Конечно это не может исключать возможности большего или меньшего своеобразия развития городов, определяемого кон. кретными историческими условиями.

В древней Руси города развивались в том же направлении, что и в феодальных странах Западной Европы М. Н. Тихомиров убедительно показал, что в древнерусских городах тоже шла борьба за городские вольности и что горожане играли во многих случаях активную роль в политической жизни страны. Можно спорить по поводу обоснованности отдельных наблюдений М. Н. Тихомирова в этом вопросе, но общая постановка вопроса представляется вполне доказанной. Роль городов особенно увеличилась в период феодальной раздробленности, с ослаблением княжеской власти. Однако и тогда большинство русски, городов, за исключением Новгородской земли, не достигло высвобождения из-под княжеской власти, а в самом Новгороде и его пригородах «городской строй» не достиг такой зрелости и полноты, как в городах некоторых странах Западной Европы. Исторические условия развития городов и в древней Руси не были особенно благоприятными если учитывать расположение большинства их в глубине континентальной страны, отрыв от мировых торговых путей и постоянную, изнурительную борьбу с нашествиями кочевников с Востока.

Положение еще более ухудшилось в середине XIII столетия. Наиболее тяжелым последствием монголо-татарского вторжения было разрушение городов. Политика татар вообще была враждебна городам. Массовый увод ремесленников и уничтожение материальной базы городского ремесла, разрыв торговых связей Руси серьезно подорвали экономику городов. Городское ремесло восстанавливалось значительно медленнее, чем сельское хозяйство, потому что в средневековом ремесле особое значение имели личные навыки и искусство ремесленника, на выработку которых уходили многие годы. Опустошение страны, полный отрыв от морских берегов и тяжелые денежные выплаты в Орду также серьезно затрудняли восстановление торговли. Поэтому экономическое положение русских городов было очень тяжелым, и было бы неправильным отрицать известную экономическую слабость русских городов XIV–XV вв., несмотря на несомненные успехи в развитии ремесленного производства и торговли. Это особенно сказалось в узости рыночных связей городского ремесла. Во всяком случае темпы развития русских городор в XIV–XV вв. оказались замедленными, в то время как усиление княжеской власти прогрессировало весьма быстро.

Поскольку городская жизнь в Северо-Восточной Руси не была уничтожена, поскольку города восстанавливались и продолжали развиваться в условиях феодального строя, постольку сохранялись объективные предпосылки для борьбы горожан за освобождение от гнета феодальной эксплуатации, за городские вольности. Северо-восточные города развивались по общему для всех феодальных городов пути, в их истории имела место тенденция развития в сторону освобождения из-под феодального гнета и борьба за вольности. Некоторые признаки этой борьбы могут быть отмечены в источниках.

Уже в первые десятилетия монголо-татарского ига города стали очагами народной борьбы против иноземных порабогителей. В городах поднимались народные восстания, и в этих восстаниях освободительная война неразрывно сплеталась с антифеодальной. Именно подъем освободительной борьбы способствовал возрастанию политической активности горожан и не случайно в северо-восточных городах во второй половине XIII в. вновь ожило городское вече. Оживлению вечевых собраний в городах способствовало, вероятно, и ослабление княжеской власти в первое время после монголо-татарского нашествия.

Присматриваясь к сообщениям летописей, можно заметить, что в 60—80-х гг. XIII в. произошло несколько вечевых выступлений в северо-восточных городах. В 1262 г. з Ростове горожане «всташа вечем», «сзвониша вече» и изгнали татар из города. Восстание против татар произошло тогда также в Угличе. Вече собралось в этом году и в Ярославле. Летопись указывает, что восстание в Ярославле было направлено не только против татар, но и против их русских пособников. В Ярославле был убит монах Зосима, который отступился от христианской веры, наживался на сборе дани, откупленном у татар, «и оттого велику пагубу творяху людем, работяще люди христьянские в резех». Тело ненавистного ростовщика тащили по всему городу и отдали псам на растерзание. Восстание приобрело антифеодальный характер, «людие по граду гневахуся на враги своя». Выступление против ростовщиков в Ярославле в 1262 г. — одно из немногих известных нам проявлений классовой борьбы горожан против патрициата, причем особенно важно то, что это выступление происходило в форме веча. Вечевое собрание горожан в 1262 г. отмечено также в Устюге. Сопоставляя все эти известия, можно заключить, что в 1262 г. прокатилась по городам волна массовых антитатарских выступлений и что это привело к оживлению вечевых собраний горожан.

Не случайно и то, что эти вечевые выступления горожан происходили тогда не всюду, а в городах, тесно связанных с Ростовом. В Ростовской земле были еще живы вечевые традиции, сам Ростов до татарского нашествия был одним из крупных центров вечевой активности горожан. В первые десятилетия после батыева вторжения Ростов, как было отмечено выше, на некоторое время приобрел значение главного политического центра Северо-Восточной Руск. В то же время княжеская власть в Ростове после вторжения была тогда заметно ослаблена. Первый ростовский князь Глеб Василькович в Ростове почти не находился, а жил в Белоозере.

Проявления политической активности ростовских горожан отмечаются и в 80-х гг. XIII в. «Город весь замятея в 1281 г., когда разгорелась междоусобица князей Димитрия и Константина Борисовичей. Новое известие о вечевом собрании в Ростове относится к 1289 г.: «…умножи же ся тогда татар в Ростове, и гражане створиша вече и изгнаша их, а имение их разграбиша».

Трудно судить по этим отрывочным сведениям о том, протекала ли в Ростове в 60—80-х гг. более или менее регулярная деятельность вечевых собраний, но несомненно, что в эти десятилетия какое-то оживление ростовского веча имело место.

В дальнейшем сведения о выступлениях ростовских горожан исчезают на длительное время. Активность горожан появляется в других районах — Твери и Переяславле.

Во время вторжения «Дюденевой рати» в 1293 г. «бяшебо ся умножило людей и прибеглых в Тфери и из иных княжений и волостей перед ратью». Князя Михаила Ярославича в городе не было, он возвращался в это время из Орды. Над городом нависла угроза неприятельского вторжения. Тогда «Тферичи целоваша крест, бояре к черным людем, такоже и черные люди к бояром, что стати с единого битися с татары». Сообщение летописи, несомненно, указывает на вечевое собрание в Твери, причем реальная сила в этот момент принадлежала «черным людям», заставившим бояр присягнуть первыми на верность в борьбе против врага. Возрастание политической активности тверских горожан в этот период закономерно совпадает с усилением антитатарской борьбы. Н. Н. Воронин справедливо отметил, что в это время «Тверь становится центром притяжения всех сил, стремившихся к сопротивлению татарскому господству». К концу XIII в. в Северо-Восточной Руси сложилась новая политическая обстановка. Значительно усилились в это время центральные княжества — Тверское, Переяславльское, начинался рост Московского княжества. Ростов в новых условиях уступил свое значение новым центрам, и вряд ли случайно отсутствие данных о выступлениях ростовских горожан в конце XIII в. и наличие указаний на активность горожан в Твери и в Переяславле.

В 1297 г. переяславльцы «с одиного» выступили на поддержку Даниила Александровича Московского и Михаила Ярославича Тверского в их борьбе против великого князя Димитрия Александровича. Слова «с единого» как будто указывают на единогласное решение переяславльцев, которое могло быть принято на вече. После смерти бездетного князя Ивана Димитриевича Переяславльского в 1302 г. Переяславльское княжество по завещанию князя отошло к Москве и сын московского князя Юрий Данилович «седе в Переяславле». В 1303 г. умер московский князь Даниил Александрович, и для Юрия Даниловича присутствие в Москве должно было быть очень важным, так как к нему переходил московский стол. Однако случилось так, что Юрий Данилович оказался не волен распоряжаться своими действиями. «Переяславции яшася… за Юрия и не пустиша его на погребение отче». Это сообщение летописи вряд ли можно понимать иначе, как почти прямое указание на существование в Переяславле в этот момент городского веча, которому принадлежала реальная власть даже в отношении князя. В 1304 г., в момент напряженной схватки с Тверью, переяславльцы опять были «с Иваном с одиного» (с Иваном Даниловичем, прибывшим из Москвы), переяславльская рать снова «единомысленно де».

С большой вероятностью можно думать о том, что все эти известия указывают на политическую активность переяславльских горожан в конце XIII — начале XIV в. и на существование в Переяславле вечевых собраний.

К этому же времени относятся еще два известных сообщения летописи о городском вече. В 1304 г. «бысть вече в Костроме на бояр», когда тверской князь послал туда своих бояр, чтобы воспрепятствовать переходу Костромы под власть Москвы. В том же или 1305 г. в другом поволжском городе — Нижнем Новгороде — «черные люди побили бояр, пришед же князь Михаил Ярославич из Орды в Новгород и изби вечников». Значение поволжских городов к этому времени стало быстро возрастать, эти города переживали подъем, и повышение политической активности горожан вполне понятно.

Было бы неправильным думать, что дошедшими до нас известиями исчерпываются все факты городских вечевых собраний в Северо-Восточной Руси во второй половине XIII и начале XIV в. Более реально предположить, что многие сведения остались неизвестными, тем более, что летопись иногда глухо упоминает о каких-то выступлениях горожан, как например, в 1304 г., когда «бысть замятия в Суздальской земле, во всех градех». Но и те данные, которые находятся в нашем распоряжении, позволяют с уверенностью говорить об оживлении городских вечевых собраний в указанное время и даже предполагать некоторые закономерности повышения и снижения вечевой активности в разных частях Северо-Восточной Руси в прямой связи с изменениями в общей политической обстановке.

Нельзя не обратить внимания и на то, что в дальнейшем известий о выступлениях горожан становится заметно меньше. В 1320 г. «быша в Ростове злия татарове, люди же ростовския, собравшеся, изгониша их». Снова, видимо, вечевое собрание горожан, происшедшее в момент обострения антитатарской борьбы.

Такая же картина раскрывается из описаний восстания в Твери в 1327 г. Требования народа «оборонить» его от насилий Чолхана не были выполнены князем, призывавшим к терпению. «И сего не прияше Тверичи и искаху подобна времени». Столкновение дьякона Дюдко с татарином в день большого церковного праздника 15 августа 1327 г. послужило поводом к народному восстанию. «Смятошася людие, и удариша в колоколы, и сташа вечем, и поворотися весь град, и весь народ том часе собрашася, и бысть в них замятия». Переплетение антифеодальной и освободительной борьбы очевидно. Когда князь не выполнил требований народа, собралось вече. Этот факт отчетливо указывает на то, что вечевые собрания горожан были проявлением антифеодальной борьбы и имели целью вмешаться в действия князя, заставить его действовать так, как этого хотели массы горожан. Н. Н. Воронин считает доказанным, что в восстании 1327 г. участвовали тверские тысяцкие — бояре Шетневы. Названный автор отмечает также такое важное обстоятельство: «Характерно, что тверской тысяцкий поставил свой храм не в Кремле…а вне Кремля, на Загородном посаде «старой, богатой Твери», как бы подчеркивая этим свою социальную связь с демократическими слоями городского населения».

Как бы ни были отрывочны и немногочисленны упоминания в источниках о городских вечевых собраниях, мы не можем рассматривать их иначе как проявление органически присущих всякому феодальному городу тенденций к борьбе против феодального господства. Города Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. сохраняли, и не могли не сохранять, то же принципиальное направление исторического развития, что и всякие другие феодальные города, как и русские города до середины XIII в. Но, как было уже отмечено, степень реальности успеха горожан в этой борьбе зависела от многих обстоятельств, и не только на Руси, но и в Западной Европе далеко не всем городам удалось, добиться независимости от феодалов и стать «самыми яркими цветками средневековья», как называл К. Маркс свободные города феодальной эпохи.

В то время как в первой половине XIV в. процесс восстановления городской экономики еще не был завершен к лишь накапливались условия для нового подъема её, наступившего с половины XIV столетия, процесс усиления великокняжеской власти одержал уже заметные успехи. При Иване Калите, когда была заложена основа могущества Москвы, московская великокняжеская власть впервые выступила серьезной политической и государственной силой, начавшей подчинение северо-восточных земель Москве.

Источники дают немного данных для суждения о внутренней политике Калиты, но все же заметно, что Калита заботился не только о мире с татарами и о мирном расширении подвластной ему территории, но и о подавлении сопротивления своей власти.

Не следует представлять действия Калиты в Твери после восстания 1327 г. только лишь как вынужденный маневр для завоевания доверия Орды и как использование удобного случая для нанесения удара своему противнику — тверскому князю. Все это, конечно, имело место, но была и другая сторона дела. Карательная экспедиция Калиты по тверским городам была вместе с тем и расправой над восставшими тверичами, попытавшимися противопоставить княжеской власти свое вече. Л. В. Черепнин и В. Т. Пашуто справедливо отметили, что сведения источников о том, что Калита «исправи Русьскую землю от татей и разбойников», должны пониматься как указание на политику Калиты, направленную на подавление народных выступлений. Эта политика не могла не быть враждебной вечевым выступлениям горожан, и Калита стремился к подавлению каких-либо проявлений вечевого строя в городах. Не подавив городского веча, нельзя было добиться установления сильной княжеской власти — опыт Новгорода красноречиво об этом свидетельствовал. Использовав относительную слабость северо-восточных городов и наличие постоянной внешней угрозы, требовавшей единства страны под сильной властью, Калита повел наступление против горожан.

Иван Калита не только расправился в 1328 г. с восставшими тверичами, но через десять с лишним лет, в 1339 г., «взял изо Твери колокол от церкви святого Спаса на Москву». Эти действия сразу напоминают снятие вечевого колокола Иваном III в момент ликвидации Новгородской феодальной республики. Восстание 1327 г. в Твери началось созывом веча звоном колокола соборной церкви. Не были ли действия Калиты в 1339 г. мерой, направленной на уничтожение каких-то неизвестных нам элементов вечевого строя в Твери во второй четверти XIV в.?

Обращает на себя внимание также разгром Калитой Ярославля в 1332 г., произведенный без видимых причин. Весьма интересны сведения о политике Ивана Калиты в Ростове, содержащиеся в житии Сергия Радонежского. Присланный Калитой в Ростов боярин Василий Кочева «возложи велику нужу на град и на вся живущая в нем и гонение много умножися». Говоря о ростовских князьях, автор жития написал, что «отьяся от них власть и княжение и имение и честь и слава и вся прочая и потягну к Москве». Таким образом, Калита силой подчинил себе Ростов, но при этом «великая нужа» и «гонение» обрушились и на горожан. В этой связи интересно упоминание жития о надругательстве над «епархом градским», «старейшим боярином Ростовским» Аверкием. Можно думать, что этот «епарх» занимал какую-то высшую должность в городском управлении Ростова. Этому ни в какой мере не противоречит то, что он был старейшим боярином. В Новгороде, как известно, должность посадника занималась представителями весьма узкого круга боярской аристократии.

События, описанные в житии Сергия Радонежского, похожи на разгром московским князем каких-то элементов городского самоуправления. Сломить сопротивление местного боярства было нельзя без уничтожения существовавших тогда элементов городского самоуправления, потому что республиканские порядки использовались тогда боярской знатью для упрочения своего политического положения и ограничения княжеской власти. Так было в Новгороде и Пскове, аналогичные явления угадываются в меньшей степени и в Северо-Восточной Руси.

Если московская великокняжеская власть подавляла всякие проявления городских вольностей в соседних княжествах, то тем более решительно она должна была действовать в этом отношении в самой Москве. Заметим, что в то время, как в Ростовской земле, а позднее также в Твери и в Переяславле наблюдается оживление вечевых собраний горожан, Москва и города Московского княжества остаются, как будто, в стороне от этого явления. Вероятно, раннее и энергичное укрепление княжеской власти в Москве не давало возможности сколько-нибудь широко развиться вечевым собраниям, в то время как в других княжествах, где княжеская власть была слабее, еще сохранялись некоторые условия для веча. Переяславль очень рано вошел в состав Московского княжества, и кажется не случайным, что с этого момента прекращаются всякие указания и намеки на вече в Переяславле.

Однако, как было отмечено, сам ход развития феодального города, тем более крупного, неизбежно порождал стремление горожан к освобождению из-под княжеской власти. В этом отношении представляет интерес исследование М. Н. Тихомировым истории московских тысяцких. Вслед за А. Е. Пресняковым М. Н. Тихомиров связал существование московских тысяцких с так называемым «третным владением» Москвой и показал, что ликвидация института тысяцких в Москве была обусловлена укреплением великокняжеской власти. Но и при существовании тысяцких они не избирались москвичами, а назначались князьями. Поддержка бояр и части горожан, поскольку, «ведая судебной расправой над городским населением, распределением повинностей и торговым судом, тысяцкие вступали в близкие отношения с верхами городского населения», придавала тысяцким большое политическое значение и давала им возможность противостоять власти великого князя. Поэтому одним из условий ее усиления была ликвидация тысяцких в Москве и замена их наместниками. В 1356 г. московский тысяцкий Алексей Петрович Хвост был тайно убит, что вызвало какие-то волнения в городе, в результате которых несколько знатных боя$ покинули Москву. Среди них был В. В. Воронцов-Вельяминов — представитель боярского рода, в котором должность тысяцких была наследственной. Этк события трудно поддаются анализу ввиду неполноты летописных известий. Указание летописи на то, что после убийства А. П. Хвоста на Москве был «мятеж велий», дало основание М. Н. Тихомирову выдвинуть предположение о том, что горожане-москвичи были возмущены убийством тысяцкого, что перед нами — «этап в борьбе некоторых городских кругов за их привилегии, которым угрожала великокняжеская власть». Той же точки зрения придерживается Н. Н. Воронин. Но если убийство тысяцкого и затронуло интересы горожан, то, вероятно, лишь торгово-ростовщическую верхушку города, интересы которой могли быть связаны с тысяцким. «Мятеж велий» мог иметь убийство тысяцкого лишь поводом для своего возникновения, но вряд ли он был направлен на отстаивание самого института тысяцких, мало связанного с массами городского населения, ибо незачем тогда было Воронцову и другим боярам покидать Москву. Бояре уехали потому, что мятеж принял антифеодальный характер и был направлен против них, бояр, что давало, в свою очередь, великокняжеской власти возможность использовать народное выступление для укрепления своих позиций против феодальной аристократии.

Должность тысяцких в Москве была упразднена при Димитрии Донском, в 1373 г., после того, как со всей определенностью выявилась враждебная великокняжеской власти политическая позиция бояр-тысяцких. В 1379 г. был казнен по приказу великого князя Димитрия Ивановича сын последнего тысяцкого Иван Васильевич Вельяминов. По поводу его казни летописец поместил многозначительное рассуждение о «злодейственных сетях сатаны», научившего людей «властем не покарятися». Характерно, что ликвидация тысяцких и замена их наместниками произошла в тот период, когда происходило энергичное укрепление великокняжеской власти. Даже особая форма городского управления (а не самоуправления), поскольку она создавала возможность сближения боярской аристократии с верхушкой горожан в борьбе против наступления великокняжеской власти, была теперь ликвидирована.

Однако за пределами Московского княжества обстановка в городах могла быть иной. Основываясь, видимо, на каких-то местных источниках, Н. Храмцовский привел интересные известия о том, что в 1353 г. нижегородцы сами предложили своему князю Константину Васильевичу ехать в Орду за ярлыком на великое княжение, а в 1359 г. ставший великим князем Димитрий Константинович дал Нижнему Новгороду «полную свободу в правах его, взяв себе лишь княжеские доходы». Если эти сообщения достоверны, то они могут свидетельствовать о наличии в Нижнем Новгороде в середине XIV в. каких-то элементов вечевого строя и даже самоуправления, На то, что нижегородское население располагало реальной силой для сопротивления неугодным князьям, указывает и факт применения в 60-х г. Сергием Радонежским, действовашим по поручению Димитрия Ивановича Московского и митрополита Алексея, такой исключительной меры, как закрытие церквей» Во всяком случае в Нижнем Новгороде в 60-х гг. XIV в. был еще назначавшийся князем тысяцкий — князь Димитрий Волынский, служивший князю Димитрию Константиновичу.

Есть упоминание о тысяцком Василии в Костроме в 70-х гг. XIV в… Сохранение вечевых традиций во Владимире недавно отметил М. Н. Тихомиров, опираясь на известие о неудачной попытке князя Александра Васильевича в 1329 г. перевезти вечевой колокол из Владимира в Суздаль — «в XIV в., видимо, еще хорошо знали какой колокол на звоннице Успенского собора был вечевым». Неизвестно, собиралось ли когда-нибудь в XIV в. владимирское вече, но что-то похожее на вечевое собрание угадывается за сообщением о событиях 1371 г., происходивших в напряженный момент борьбы Михаила Александровича Тверского против Димитрия Ивановича Московского за великое княжение. Когда Михаил получил в Орде ярлык на великое княжение, а Димитрий привел население к присяге на верность Москве, то Михаил «поиде к Володимерю, хотя сести тамо на великое княжение, и неприаша его, но отвещаша ему сице: «не имем сему веры просто взяти тебе великое княжение». Летопись не указывает, от кого исходил этот ответ, но кажется, что он мог быть дан владимирскими горожанами, решившими остаться верными данной присяге.

Однако вряд ли во Владимире XIV–XV вв. были какие-либо условия для установления вечевого строя. Этот город находился в сфере непосредственного воздействия все более усиливавшейся великокняжеской власти и был средоточием владений крупных духовных и светских феодалов. То, что существование городского веча непосредственно зависело от силы княжеской власти, очевидно вытекает из многих рассмотренных выше фактов. Об этом наглядно свидетельствуют и события 1382 г. в самой Москве, когда в городе собралось вече после спешного отъезда Димитрия Донского в Кострому в момент приближения Тохтамыша. Как и в других случаях, московское вече 1382 г. возникло в момент обострения классовой борьбы в городе. Временное ослабление княжеской власти сразу создало благоприятные условия для вечевого собрания. Во время обороны Москвы от Тохтамыша вечу принадлежала реальная власть в городе. Москвичи взяли в свои руки дело защиты столицы и успешно отбивали нападения врага, но были преданы некоторыми представителями феодально-княжеской аристократии. Эти события достаточно полно исследованы Л. В. Черепниным, и нет надобности останавливаться на них особо.

Конечно, вече 1382 г. в Москве было исключительным явлением в том смысле, что вечевого строя в Москве XIV–XV вв. не существовало и быть не могло, но в моменты обострения внешней опасности и подъема в связи с этим антифеодального протеста тенденция к вечевым собраниям проявлялась в Москве и позднее, о чем мы будем говорить ниже. Это указывает на живучесть стремлений горожан к высвобождению из-под княжеской власти, несмотря на крайне неблагоприятные условия для осуществления этого стремления.

Не без участия горожан происходили события в Нижнем Новгороде в 1392 г., связанные с переходом Нижегородского княжества под власть Москвы. По звону колоколов «снидеся весь град», и старейший боярин Василий Румянец объявил о переходе бояр на службу московскому князю. Очевидно, что созыв городского населения был нужен боярам для поддержки своих действий. Перед нами, видимо, нечто вроде вечевого собрания. В 1399 г. после трехдневной битвы нижегородцы «взяша мир» и впустили в город князя Семена Суздальского, осаждавшего Нижний Новгород вместе с татарами. При этом татары поклялись, что не тронут города. Когда они нарушили это обещание, князю Семену пришлось держать ответ перед горожанами. Летопись не говорит, в какой форме это происходило.

Активность горожан проявилась в далеком Устюге. В 1393 г. новгородский воевода Яков Прокофьев, гонясь за изменившим Новгороду неким Анфалом, подступил к Устюгу и «рече князю и гражаном: «… стоите ли за беглеца Новгородского за Анфала?». И князь с устьюжаны рече: «…мы за него не стоим и не пособляем по нем, по великого князя целованью».. Однако затем «устьюжане с своими князи свое слово забыв, придоша ратью в дву тысящь че человек на Якова». Это сообщение 4-й Новгородской летописи ясно говорит о том, что «гражане» Устюга принимали непосредственное участие вместе с князем в выработке ответа новгородскому воеводе и затем в изменении своего решения. Все это напоминает вечевое устройство, которое в далеком Устюге могло сохраняться дольше, чем в центральных русских городах. Власть сильных московских князей непосредственно на Устюг еще не распространялась тогда, в конце XIV в. Устюг имел еще своего князя, Юрия Андреевича, одного из ростовских князей.

В XV в. известия, которые могли бы дать основания длл суждений о проявлениях вечевых традиций в городах, исчезают почти совершенно. Вряд ли это случайно, как не случайно и то, что некоторые данные, указывающие на усиление выступлений горожан, относятся именно к периоду феодальной войны, когда на время ослабела великокняжеская власть. Так, в 1434 г., когда войска великого князя Василия Васильевича подошли к находившемуся под властью Шемяки Угличу, «гражане же не восхотеша града отворити». Лишь при помощи тверских пушек Василию Васильевичу удалось взять город. То, что угличские горожане столь решительно выступили на стороне Шемяки, может быть предположительно объяснено. Л. В. Черепнин установил, что действия Шемяки и его Союзников в феодальной войне были направлены не просто на захват великого княжения, но и на восстановление уже преодоленные элементов феодальной раздробленности, на ослабление государственной централизации. Поскольку Шемяка тем самым высвобождал горожан из-под все усиливавшейся власти московских князей, постольку он мог приобрести сочувствие некоторой части городского населения, тем более на столь раннем этапе феодальной войны, когда по литическая линия противников великого князя далеко еще не выявилась с полной отчетливостью.

Во всяком случае в обстановке феодальной войны значение горожан вновь возросло, и с ним не мог не посчитаться и взявший город Василий Васильевич. Он «ничтоже зла граду тому не сотвори, а омири их».

В том же источнике, «Слове» инока Фомы, мы находшу еще одно интересное указание. В нем упоминаются по отношению к этому времени «тысяшники земские» в Кашине. Обращает на себя внимание то что тысяцкие названь «земскими», что как будто указывает на их отличие от княжеских тысяцких, известных, например, в Москве и в Твери XIV в. Не возник ли вновь в обстановке феодальной войны институт выборных тысяцких в городах, о котором случайно сохранилось лишь это глухое упоминание? Даже если это не выборные тысяцкие, а назначавшиеся, то это очень интересно, потому что указывает на существование тысяцких еще в середине XV в., в то время, как в Москве они исчезли еще в 70-х гг. XIV столетия. Но к концу феодальной войны, в 1453 г., Кашином управлял уже «наместник и боярин» Иван Киндяпрь.

В самой Москве в напряженный момент феодальной войны вновь поднялась активность городского населения. Когда нависла угроза татарского нашествия в 1445 г., «гражане в велице тузе и волнении быша: могущей бо бежати, оставивши град, бежати хотяху, чернь же худые люди совокупишеся начаша преже врата градная делати, а хотящих бежати из града начаша имяти и бити и ковати, и тако уставися волнение, но вси обще начаша град крепити а себе пристрой домовной готовити». Характерно, что и на этот раз выступление московских горожан произошлс в момент ослабления, а точнее — отсутствия княжеской власти, когда великий князь оказался в плену, а великая княгиня с детьми и боярами спешно выехала в Ростов. Вероятно, что и в этот раз в Москве произошли вечевые собрания горожан.

Таким образом, наблюдения над имеющимся материалом позволяют сделать вывод о том, что города XIV–XV вв. в Северо-Восточной Руси проявляли те же тенденции развития, что и другие города феодальной эпохи, что северо-восточным городам было также свойственно стремление к восстановлению вечевых порядков и освобождению из-под княжеской власти. Поэтому принципиальное противопоставление «вечевых» городов «великокняжеским», утвердившееся в буржуазной литературе, нельзя считать обоснованным, так же как и мнение о том, что городам Северо-Восточной Руси был присущ «вотчинный характер». Но, конечно, вечевые собрания горожан Северо-Восточной Руси в XIV–XV вв. происходили, как правило, лишь в исключительных обстоятельствах и не были постоянно действующими учреждениями. Факты вечевых выступлений горожан выявляют л ишь тенденцию развития городов к вечевому строю, но не дают оснований утверждать о его существовании. Разница во внутреннем устройстве северо-восточных городов и Новгорода хорошо понималась современниками. Она образно отмечена была в Задонщине, автор которой, изображая волнения по всей русской земле в связи с решительной битвой, писал: «Кони ржут на Москве, звенит слава по всей земле Русской. Трубы трубят на Коломне, бубны бьют в Серпухове. Звонят колоколы вечные в Великом Новгороде».

Условия развития северо-восточных городов были крайне неблагоприятными для достижения сколько-нибудь заметных успехов на пути становления особого «городского строя». Это особенно ярко сказалось в том, что городское население Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. не получило привилегированного правового положения.

Прибегая к денежной помощи разбогатевших горожан, опираясь на них в борьбе со своими противниками, централизующаяся власть вместе с тем стремилась поработить И ограбить своих союзников. Ф.Энгельс очень яркой сильно показал эту закономерность в отношении стран Западной Европы. Нет оснований думать, что на Руси дело обстояло иначе. Разница могла быть лишь в том, что в России центральная власть усиливалась значительно быстрее, чем на Западе, а купечество было экономически значительно слабее, и поэтому процесс «порабощения и ограбления» центральной властью своих «союзников» совершался здесь раньше и полнее. Усиление княжеской власти отрицательно сказалось на судьбе цеховых и купеческих корпораций, игравших такую большую роль в жизни городов Западной Европы.

Возвращаясь еще раз к договорной грамоте 1389 г., нужно отметить, что взаимное обязательство князей «блюсти с одиного» распространено было не только на гостей, суконников и городских людей, но и на «численных людей». По поводу того, кто такие «численные люди», существуют разные мнения, но кажется наиболее вероятным, что это люди, попавшие в «число», т. е. в контингент, с которого выплачивалась дань в Орду. Комментируя указанные статьи договора, С. М. Соловьев высказал такое соображение: «После, в XVII веке, мы увидим, какой страшный ущерб в московских финансах был произведен стремлением тяглых городских людей выйти из податного состояния вступлением в службу или зависимость от духовенства, бояр и служилых людей и какие сильные меры употребляло правительство для воспрепятствования этому выходу. То же самое побуждение заставляло князей и в описываемое время условливаться не принимать в службу данных людей, ни купцов, ни черных людей, ни численных, ни числяков, ни земель их не покупать».

Конечно, поскольку княжеская власть стремилась не допустить перехода городского и иного тяглого населения в зависимость от каких-либо феодалов, постольку она способствовала сохранению большей личной свободы этого населения. Но при этом княжеская власть, во-первых, не делала принципиальных различий между городским и сельским тяглым населением, а во-вторых, руководствовалась вовсе не интересами поддержания «городской свободы», а фискальными соображениями. Мнение С. М. Соловьева о целях княжеской политики в указанном вопросе является справедливым, на наш взгляд, так как ни в других источниках, ни в грамоте 1389 г. нельзя выявить каких-либо особенностей положения городского населения и политики княжеской власти по отношению к нему.

В литературе также высказано мнение о том, что «городской воздух» в Москве, как, вероятно, и в других больших русских городах, фактически делал свободным, по крайней мере, в эпоху феодальной раздробленности XIV–XV веков. М. Н. Тихомиров обосновывает это мнение сылкой на статью договора 1389 г., в которой говорится: «а в город нам послати своих наместников, и тобе своего наместника, ини очистять наших холопов и сельчан. А кого собе вымем огородников и мастеров, и мне, князю великому, з братьею два жеребья, а тобе, брате, треть». М. Н. Тихомиров считает, что князья договорились найти з Москве бежавших туда своих сельчан и холопов и «очистить» их в смысле освобождения их от обязанности возвращаться к старым владельцам и оставления их в городе с подчинением определенному конкретному владельцу. «Самая необходимость подобной статьи для княжеских договоров, — пишет М. Н. Тихомиров, — весьма поучительна, ибо показывает особое положение московского населения з XIV–XV веках, где даже холопов и сельчан великого князя и его ближайших сородичей надо было «вынимать» и «очищать» путем посылки наместников, иначе они могли затеряться среди свободного городского населения».

Но, во-первых, «очистить» можно понимать, как освобождение от обязательств перед другими владельцами, г. е. в смысле борьбы с закладничеством. Во-вторых, о каких «старых владельцах» говорит М. Н. Тихомиров? Речь идет о «наших» холопах и сельчанах, т. е. о холопax и сельчанах, принадлежащих договаривающимся князьям. Предположим даже, что князь мог говорить как о «своих» о крестьянах, принадлежащих находившимся на его территории феодалам и обязанных нести повинности в пользу княжеской власти. Но князь никак не мог назвать «своши» холопов, принадлежащих кому-либо другому. Смысл условия совершенно ясен — князья договорились о возврате бежавших в город своих холопов и сельчан. Тем самым они возвращались к своим старым владельцам и вовсе не обязательно должны были оставаться при этом в городе.

Статья об «очищении» холопов и сельчан содержится также и в более раннем договоре того же 1389 г. между Димитрием Донским и Владимиром Андреевичем. Однако там нет упоминания об огородниках и мастерах. Это указание появилось лишь в следующем договоре. Упоминание о мастерах и огородниках было не оговоркой к статье об «очищении» холопов и сельчан, а самостоятельной статьей. Слово «вымем» можно понимать, как «достанем», «приобретем». В этом случае речь шла, вероятно, о холопах — мастерах и огородниках, которых князья уговорились делить впредь между собой.[22]

Бежавшие в город сельчане и холопы не становились свободными, а возвращались прежним владельцам — договаривающимся князьям. Мастера и огородники[23] вовсе не обязательно должны были оставаться в Москве. Следовательно, политика князей заключалась в том, чтобы не допускать бегства населения в города из своих владений, и она точно соответствует принципам жалованных грамот князей феодалам — «а кого перезовут собе людей из ыных княжений, а не из моее отчины». Тем более князья пресекали попытки своих холопов и сельчан путем бегства в город слиться с массой «черных людей». Не о городской свободе, а о борьбе с тенденцией к городской свободе говорит указанная статья междукняжеских договоров. Что касается срока сыска «по отца моего живот», то это объясняется тем, что великий князь Иван Иванович в своей духовной отпустил всех своих холопов на свободу; речь идет именно о «наших» сельчанах и холопах, принадлежащих договаривающимся князьям.

Отметим и еще одно значение указанной статьи, — она свидетельствует об остром недостатке квалифицированных мастеров в XIV в., раз князья особо уговаривались пропорционально их делить между собой.

Княжеская власть поддерживала интересы феодалов в городах. Так, в 1471–1478 гг. великий князь Иван ІІІ указал своему наместнику возвращать Троице-Сергиеву монастырю крестьян, бежавших «в мою отчину в Ярославль» «не о Юрьеве дни».

Конечно, князья были непосредственно заинтересованы в расширении контингента своего тяглого населения, в том числе и в городах. Они вели борьбу с закладничеством и договаривались о том, чтобы не держать закладной в городах «и человека с двором в городе не купить». Князья предоставляли льготы городскому населению, но их нельзя рассматривать как свидетельство особого правового положения городского населения. Эти льготы давались с целью привлечения населения в города, и именно только в этой связи упоминают о них источники. Такова данная Владимиром Андреевичем в 1374 г. при основании Серпухова «ослаба» и «великая воля» «людем приходящим и гражанам, живущим в нем, и человеком торжествующим и промышляющим». Для чего давалась льгота, видно из одного сообщения о действиях Ивана Калиты в отношении Радонежа, передававшегося им своему сыну Андрею: «…лготу многу людем дарова, и ослабу обещася такоже велику дати, еже ради лготы собрашася мнози». Политика предоставления льгот и недопущения закладничества и похолопливания своих людей соответствует аналогичной политике в отношении феодальных владений, где также широко практиковалось предоставление временных льгот с целью привлечения населения.

Но дальше борьбы с закладничеством и похолопливанием горожан княжеская власть в XIV–XV вв. еще не шла. Она не могла тогда вести борьбу с феодальным землевладением в городе и лишь ограничивала сферу распространения власти феодальных владетелей на горожан. Само же существование феодального землевладения санкционировалось князьями, свидетельства чему мы видим в многочисленных жалованных грамотах на городские дворы монастырям. Более того, известны даже и такие случаи, когда князья разрешали новое сокращение «черных» земель в городах для расширения владельческих слобод. Так, великий князь Василий Васильевич в одной из грамот около 1432–1443 гг. игумену Троице-Сергиева монастыря «ослободил… ему купити двор в городе в Переяславле тяглой служень или черной, хто им продаст. А купят собе впрок без выкупа. А вотчичем того двора не выкупить. А неиадобе им с того двора тянути с слугами, ни с черными людми, ни к рыболовем, ни к сотцкому, ни к дворскому не тянути никоторыми пошлинами». В те же годы монастырь получил право купить двор в Ростове, «хто им продаст, чей ни буди». Выше мы уже обращали внимание на грамоту того же великого князя Василия Васильевича, который во время феодальной войны включил было двор Кирилло-Белозерского монастыря в Вологде по просьбе горожан в тягло, но после окончания войны вновь восстановил иммунитетные права монастыря в городе.

Поддержка княжеской властью в XIV–XV вв. интересов феодалов в городах в ущерб интересам «черных людей» является очевидным фактом и свидетельствует о том, что для князя в ряде случаев было выгоднее заручиться помощью со стороны экономически мощного монастыря, чем относительно слаборазвитого города.

Города находились полностью под властью князей и феодальных владетелей.

Управление городами осуществлялось наместниками князя, которые утвердились с течением времени и там, где ранее существовали тысяцкие. Наместники в городах, осуществлявшие судебио-административные функции, назначались из числа высших представителей боярской аристократии. Таков, например, назначенный князем Владимиром Андреевичем при основании Серпухова в 1374 г. окольничий его Яков Юрьевич Новосильцев, которому князь «приказа наместничества держати града». В 1453 г. в Кашине был «наместник и боярин» Иван Яковлевич Киндяпрь. Под 1385 г. упомянут коломенский наместник князь Остей.

Под 1443 г. в числе московских воевод, ходивших на Рязань, назван «коломеньский наместник» В. И. Лыков.

Вероятно, что упоминаемые в источниках городские воеводы являлись одновременно и наместниками. В рассказе о нападении Литвы на Волок в 1370 г. упомянут князь Василий Иванович Березуйский, который «бе ту воеводствуя». О том, что воевода и наместник были одно и то же лицо, говорит текст Троицкой летописи о набеге новгородцев на Кострому: «…гражане же изыдоша из града противу собрашася на бои, а воевода бяше у них, той же и наместник, Плещеев». Впрочем, известны случаи, когда в городе было несколько воевод. Так, во время нападения князя Семена Константиновича на Нижний Новгород в 1399 г. «люди затворившися в городе, а воеводы бяху у них Володимер Данилович, Григорей Володимерович, Иван Лихорь».

Наместники выполняли свои функции по принципу кормлений. Об этом прямо говорит грамота великого князя Василия Васильевича, выданная в 1426 г. Ивану Григорьевичу Раслу с сыном Каноном. По этой грамоте великий князь пожаловал Расла и его сына «в кормленье» городами Елатьмой и Кадомом «с мыты и с перевозы и со всеми наместничьи доходы и с пошлиною, что было дано за выезд отцу его Ивану». Размеры наместничьих доходов, видимо, были определены каким-то «наказным списком», так как в грамоте содержится такое обращение к населению городов: «И вы, все люди тех городов и станов, и волостей, чтите их и слушайте, а они вас ведают, а судити и хотити велят у вас тиунам своим, а доход имети по наказному списку».

Поборы наместников ложились дополнительной тяжестью на городское население и еще более усиливали гнет феодальной эксплуатации.

В целом судебно-административная система в городах была децентрализованной, так как наряду с княжескими наместниками, компетенция которых распространялась на «черное население», существовало обособленное управление населением вотчинных городских владений феодалов. Типичная для феодальной раздробленности практика «смесных судов» полностью действовала и в городах, о чем говорят многочисленные жалованные грамоты.

Что касается слобод, сотен, концов и других аналогичных явлений в русских городах того времени, то их тоже нельзя рассматривать как свидетельство развитых форм городского самоуправления. А. В. Арциховский собрал в своей статье материал о городских концах в Новгороде, Пскове, Русе, Ладоге, Кореле, Ростове, Смоленске, Серпухове, Москве, Великом Устюге, Твери, Нижнем Новгороде, Туле, но не пришел к определенным выводам о том, что это явление можно рассматривать как свидетельство городской организации. Часть собранного А. В. Арциховским материала относится к более позднему времени — XVI–XVII вв., от которого до нас дошло значительное количество документов. По-видимому, концы — это очень древняя форма городской организации, идущая из Древней Руси с ее элементами городского строя, сохранившаяся и в более поздние столетия, но не игравшая более той роли, какую она имела в древности.

Есть все основания согласиться с мнением С. В. Юшкова, который писал: «В рассматриваемый период городское население утратило те права, которые оно имело в эпоху Киевского государства. Оно стало облагаться теми же налогами и повинностями, что и крестьяне. Городских, людей, подобно крестьянам, относили к разряду «черных людей»… В Русском государстве XIV–XVI вв. посадские люди никаких прав на самоуправление не имели. Они управлялись или удельными князьями, или наместниками великого князя».

Но если в северо-восточных городах не было особого городского строя, то это не значит, что города не имели никакой привлекательной силы для населения. Самый факт бегства в города холопов и крестьян отмечен источниками, о чем говорилось выше. Необходимо учитывать также то, что в условиях постоянных внешних вторжений население усиленно собиралось в города «крепости ради градные». Особенно увеличивался приток населения в города во время нападений, и, вероятно, далеко не все из вновь пришедших возвращались потом на опустошенные и разграбленные врагами земли. Будучи средоточием ремесленного производства и торговли, город привлекал к себе население, занимавшееся ремеслом и торговлей и находившее в городе лучшие условия для этих своих занятий. Но, с другой стороны, по мере усиления эксплуатации городского населения княжеской властью развивался и обратный процесс ухода в закладничество. В более позднее время, в XVI–XVII вв., это явление приобрело массовые размеры и вызвало во многих городах отлив населения с черных земель, породив острую борьбу посадских людей против беломестцев. Элементы этой борьбы были уже в XV в., когда в период феодальной войны вологжане добились от Василия Васильевича, имевшего одно время Вологду своим уделом, отписания двора Кирилло-Белозерского монастыря к посаду. Но после победы в феодальной войне ставший вновь великим князем Василий Васильевич вернул двор монастырю, оговорив лишь запрет принимать туда вологодских горожан, что само по себе еще раз подтверждает существовавшую уже в XV в. тенденцию части городского населения уходить из-под гнета княжеского тягла на белые земли.

Положение городского населения становилось все более трудным, и оно не могло так сильно привлекать к себе массу беглых крепостных, как это было в свободных городах некоторых стран Западной Европы. В то же время надо еще сопоставить степень закрепощения крестьян на Руси в XIV–XV вв. и в западноевропейских странах. Существовало еще право выхода крестьян от феодалов, и не было, вероятно, еще острой необходимости обязательно бежать в город, чтобы избавиться от крепостничества, потому что существовали еще другие реальные пути выхода от феодалов.

Во всяком случае считать, что на Руси дело обстояло точно так же, как и в Западной Европе, что массы, крестьян и холопов бежали в города, а городской воздух делал их свободными, нет сколько-нибудь серьезных оснований при учете как показаний источников, так и анализа общего состояния социально-экономического развития русских земель того времени.

Развиваясь принципиально по тому же пути, что и другие феодальные города, русские города в XIV–XV вв. отставали от наиболее развитых городов Западной Европы и в экономическом и в политическом отношении. Этот факт не объясняется ни «самобытностью» русского исторического процесса, ни тем более якобы «неспособностью» русского народа к интенсивному историческому развитию, о чем писали и пишут ныне за рубежом реакционные историки. Факт отставания русских городов естественно и закономерно вытекает из тех чрезвычайно трудных условий, в которых они оказались в XIV–XV вв.

После татарского вторжения вследствие разрушения и значительного экономического ослабления городов, усиления в стране и в том числе в городах позиций феодалов, неразвитости буржуазных отношений, сужения рыночных связей и отрыва от мировых торговых путей, в условиях быстрого процесса централизации феодальной государственной власти в Северо-Восточной Руси города не получили политической самостоятельности и особого правового положения городского населения. Восстановив и даже увеличив свое значение как центров ремесленного производства и феодальной торговли, города не смогли выйти из подчинения князьям.

Но из этого не следует, что русские города якобы не имели никакого исторического значения или имели отрицательное значение, как писал И. И. Дитятин, или же что они оказались правительству нужнее раньше, чеы народу, как думал П. Н. Милюков. Если русские города отставали в своем развитии, это не значит, что они были искусственным явлением. Мы старались показать выше, что они были порождены объективными социально-экономическими условиями, присущими феодальной эпохе, и развивались в общем для всех городов направлении. В исторических процессах, развивавшихся на Руси в XIV–XV вв., городам принадлежала далеко немаловажная роль.

Города имели важное значение в процессе борьбы за объединение русских земель и свержение монголо-татарского ига. Как центры ремесленного производства и укрепленные пункты, русские города приобрели исключительно большую роль в борьбе с нашествиями. События в Твери в 1293 и 1327 гг., в Москве в 1382 и 1445 гг., в Ростове в 1262, 1289, 1320 гг. и многие другие проявления самоотверженной, героической борьбы горожан против монголо-татар были важнейшими этапами борьбы русского народа за свое освобождение. Волна антитатарских восстаний в городах во второй половине XIII и начале XIV в. привела к ликвидации баскачества на Руси, как это установлено А. А. Зиминым. В исторической битве на Куликовом поле участвовали, несомненно, большие массы горожан. Стойкость московского населения ярко проявилась и в 1382, и в 1408, ив 1445, и в 1451 гг. С другой стороны, успехи в борьбе с монголо-татарами имели очень важное значение для развития единства русских земель и образования единого государства. Без более или менее развитых городов нельзя было свергнуть татарское иго, и уже само это обстоятельство достаточно убедительно свидетельствует об историческом значении русских городов XIV–XV вв., причем именно северо-восточных городов, выдержавших главную тяжесть борьбы с татарами.

Городское население не было безучастно и к борьбе московских князей за единство страны. Мы, однако, не можем согласиться с мнением И. У. Будовница о том, что население городов уже с самого начала XIV в. активно и последовательно поддерживало Москву. Заметим, что еще в 1293 г. население сбегалось от татар именно в Тверь, а не в Москву и что москвичи сами предупредили тверского князя Михаила Ярославича об опасности и проводили его в Тверь и даже в 1370 г. среди москвичей были «доброхоты» тверского князя.

В 1304–1305 гг. восстания горожан в Костроме и Нижнем Новгороде были направлены против насилий тверских бояр. Тем самым эти восстания объективно помогали Москве, Но сознательной поддержки Москвы горожанам в этом случае мы еще не видим. В 1316 г. новгородские черные люди отказались поддержать Москву в борьбе с Тверью, видимо, уклоняясь от участия в разорительной междоусобной борьбе. В 1318 г. жители Твери оказали полную поддержку своему князю в борьбе с Москвой, дали крестное целование на верность и победили москвичей в битве при Бортеневе. В 1340 г. новгородские черные люди отказались поддержать Тверь в борьбе с Москвой, занимая ту же позицию нейтралитета, что и в 1316 г. В связи с этим произошло восстание в Торжке против бояр, втянувших горожан в опасную борьбу с Москвой, но не обеспечивших поддержки со стороны новгородских черных людей. В 1365 г. население Нижнего Новгорода было подвергнуто церковному наказанию за упрямство князя Бориса Константиновича, не желавшего уступить город поддерживавшемуся Москвой Димитрию Константиновичу. Именем московского митрополита очень авторитетный тогда на Руси церковный деятель Сергий Радонежский закрыл все церкви в Нижнем Новгороде. Спор о княжении пришлось решать военной силой. Никак невозможно усмотреть в этих событиях поддержку городскими массами объединительной политики Москвы.

Как видно из приведенных фактов, позиция городского населения по отношению к Москве не была устойчивой в первой половине и середине XIV в. Но и руководящее положение Москвы в борьбе за единство русских земель и за свержение татарского ига определилось тоже не с начала XIV в., а лишь в княжение Димитрия Донского К. Маркс проницательно отметил, что при Калите лишь была заложена основа могущества Москвы. Тем более нет никаких оснований представлять Москву того времени экономическим центром русских земель, к которому тянулись бы города, хотя об этом и пишется иногда в литературе. Выдвижение Москвы в центр возникающих общерусских рыночных связей произошло значительно позже того времени, когда Москва приобрела значение политического центра Руси.

Но именно с приобретением этого значения становилась более устойчивой и определенной позиция городского населения, заинтересованного в сильной княжеской власти. способной защитить страну от внешних вторжений и разо рительных междоусобиц.

Позиция поддержки горожанами Москвы ясно проявилась в 1371 г., когда жители городов присягнули на верность Димитрию Ивановичу Московскому, а жители Влади мира просто не впустили к себе Михаила Александровича Тверского. Поддержка горожан имела большое значение для успеха борьбы Димитрия Ивановича. Димитрий Иванович сумел вновь получить в Орде ярлык на княжение, но дорогой ценой в буквальном смысле слова. Он «прииде из Орды с многыми дльжиикы, ибышет от него по городом тягость даннаа велика людем». Но это не изменило стремлений горожан в поддержке Москвы. Даже враждебный Москве тверской летописец, приведя сообщение о «тягости данной великой», вынужден был признать: «А ко князю к великому к Михаилу так и не почали люди из городов передаваться». Возможно, что именно на роль городского населения в поддержке Димитрия Ивановича указывает примечательное выражение Рогожской летописи в рассказе о решающем походе Димитрия Ивановича на Тверь в 1375 г.: «Князь великий Димитрий Иванович собрав всю силу русских городов и с всеми князми русскими совокупяся». Кажется, что здесь особо отделены городские ополчения от обычных княжеских дружин. Даже в самой Твери горожане стали колебаться. В критический момент осады города Димитрием Ивановичем в 1375 г. появились признаки недовольства горожан, хотя вообще русские горожане умели выдерживать самые трудные осады при нападении внешних врагов. Михаил Александрович был вынужден сдаться, «видев озлобление людем своим». Выше мы указывали также на возможную роль городского населения в Нижнем Новгороде в 1392 г. Правда, спустя семь лет, в 1399 г. нижегородцы открыли ворота пришедшему из Орды бывшему нижегородскому князю Семену Константиновичу.

Сложная политическая обстановка возникла в годы феодальной войны. Не все города сразу поддерживали московского князя. Часть городов, видимо, оказалась на стороне противников Москвы. В самом начале феодальной войны на призыв князя Юрия Димитриевича «снидошася к нему вси изо всих градов его». Затем, начиная переговоры с митрополитом Фотием о заключении мира с великим князем, князь Юрий Димитриевич «чернь всю собрав из градов своих и властей и сел и деревен, и бысть их многое множество, и постави их по горе от града с приезда митрополича, сказывая и являя ему многих людей своих». Митрополит посмеялся над галичским князем, сказав: «Не видях столко народа во овечих шерстях». Этот летописный рассказ показывает, что Юрий Димитриевич имел опору у своих горожан и не случайно демонстрировал множество их московскому митрополиту. Насмешливый ответ Фотия, с другой стороны, выразил даже презрительное отношение высшего церковного служителя к «черным» людям, «вси бо бяху в сермягах». Угличские «гражане не восхотели града отворити» в 1446 г. и только с помощью тверской артиллерии, возглавлявшейся Микулой Кречетниковым, Василий Васильевич взял город. «Вскоромолили» против великого князя московские гости — суконники, ушли в Тверь, а среди заговорщиков против Василия Васильевича в 1446 г. были «мнози же с ними от Москвичь в думе, Иван Старков, и бояре, и гости». После ослепления Василия Васильевича «боляр, и князей, и дети боярьских, и гостей, и чернь всех привели к целованию, что хотети им добра князю великому Димитрию Ивановичу и князю Ивану Андреевичу». Нет указаний на то, что эта присяга вызвала какое-либо противодействие горожан. Зато Ржев не хотел переходить в руки тверского князя по решению московского князя, отдавшего Ржев, и Борису Александровичу пришлось брать город в тяжелом бою и преодолевать очень упорное сопротивление ржевских горожан.

Активно выступили в 1443 г. против Шемяки жители Кашина во главе со своими «тысяшниками земскыми». Кашинцы нанесли тяжелое поражение Шемяке. Весной 1449 г. Шемяка проиграл сражение за Кострому, и, видимо, этот перелом в долго колебавшемся соотношении сил решил вопрос о позиции поволжских горожан, ранее не оказывавших сопротивления Шемяке. В следующем, 1450 г., «предашася» великому князю «гражане» Галича — главной опоры враждебных Москве князей.

Характерным является то обстоятельство, что князья старались заручиться поддержкой горожан, что в свою очередь указывает на значение горожан в феодальной войне.

Так было в Галиче, горожан которого Василий Васильевич «омирил», в Угличе, где он «ничто же зла граду не сотвориша и омири их», в Вологде, где Василий Васильевич пошел навстречу горожанам и отписал к посаду двор Кирилло-Белозерского монастыря, в Ржеве, где Борис Александрович «пожаловал» горожан и «сотвори над ними многую милость», запретив предавать город огню.

Таким образом, позиция горожан в борьбе за объединение русских земель имела важное значение. Заинтересованность горожан в установлении государственного единства страны под властью сильных московских князей сыграла свою историческую роль в образовании Русского централизованного государства.

Примечания:

2

В 1211 г. во время пожара в Ростове было уничтожено 11 церквей. Комментируя это известие, М. Н. Тихомиров отметил, что цифра в 11 церквей — «значительная и показательная для большого древнерусского города» (М. Н. Тихомиров. Древнерусские города, изд. 2. М., 1956, стр. 396). Отметим и то, что летописец сам сравнивал пожар 1408 г. с пожаром 1211 г., указав, что «толь велика пожара за двести лет не бывало в Ростове» (ТЛ, стр. 467).

22

Крупнейшие феодалы приобретали холопов-мастеров для строительного дела. Летопись сообщает о том, что митрополит Филипп, приступая к постройке Успенского собора, «скупил» людей «на то дело церковное, приказывая отпустити их по животе своем» (ПСРЛ, т. XXV, стр. 300). Если такая практика существовала у московского митрополита, вполне возможно предположить, что также поступал и великий князь. Ср. в духовой Ивана Калиты: «А что мои люди купленыи в великом свертце, а тыми ся поделять сынове мои» (ДДГ, стр. 8)., т. е. холопов делили между наследниками.

23

Под «огородниками» можно понимать специалистов по сооружению городских укреплений — «оград».