Согласно стремительно набирающему широкое распространение мнению ряда философов и теоретиков истории, история — это наука о будущем. Парадоксальность, на первый взгляд, этой точки зрения перестаёт быть таковой, если принять во внимание, что знание реальной информации о прошлом человечества является самоценным исключительно в культурологическом смысле; практическое же применение этого знания возможно только при движении из настоящего времени — в будущее.
Уже многие поколения политиков пытаются учитывать так называемые уроки истории в своей повседневной политической практике. При этом тот факт, что большинство таких попыток оказываются потрясающе безуспешными (если не выражаться ещё сильнее), позволяет прийти к предъявлению очередных претензий к исторической науке — на этот раз к выдвигаемым на основе её показаний глобальным теориям исторического процесса — в том, что эти показания не способны привести к выявлению реальных закономерностей протекания социально-политических процессов. А без понимания этих закономерностей невозможно ни адекватно ориентироваться в настоящем, ни тем более сознательно и безошибочно строить будущее.
Есть ли закономерности в развитии цивилизации? Если нет, то изучать историю бессмысленно. История сводится к литературе. Изучение отдалённых в прошлое исторических периодов без выявления устойчивых закономерностей развития человеческих сообществ превращается в лучшем случае в литературоведение, в худшем — в фантазирование. Если такие закономерности есть — надо учиться их обнаруживать; тогда есть шанс научиться применять их при построении будущего, в прямом смысле усваивать уроки истории.
Рискуя дать осторожно-положительный ответ на сформулированный выше вопрос, попытаемся обнаружить и определённым образом систематизировать хотя бы наиболее существенные закономерности протекания исторических процессов. И (скромно) назовём всё это теорией бифуркационных периодов.
Одна из (предположительно) существующих закономерностей довольно-таки отчётливо наблюдается эмпирически: периоды относительно длительного эволюционного развития сменяются периодами относительно коротких революционных сломов. Например, планомерно выстраивавшаяся во Франции на протяжении XVII и XVIII веков система абсолютизма Бурбонов сменилась периодом бурных потрясений, за десять с небольшим лет приведших к абсолютизму корсиканского выскочки; а вялотекущая модернизация романовского абсолютизма в России в течение всего XIX века закончилась в начале века следующего тотальным сломом всей государственной системы, равного которому не знала да и поныне не знает мировая история. Примеров, подобным вышеприведённым, можно найти в достоверной истории весьма и весьма много. Поэтому не будем останавливаться на этой, вполне очевидной, позиции и сразу перейдём к предварительному анализу причин такого чередования.
В целях простоты и понятности изложения выводимых из этой эмпирически обнаруженной закономерности тезисов введём в качестве абстрагирующего приёма допущение об изолированности рассматриваемых социально-политических систем. Т. е. будем предполагать, что система (государство, общество), входящая в неустойчивую фазу своего развития, не взаимодействует с другими системами, т. е. не подвергается воздействию со стороны других государств, обществ и сама не воздействует на них. Таким образом нам удастся выйти на начальный уровень теоретического обобщения проблемы, а сделав это, мы впоследствии учтём, что рассматриваемая система существует всё-таки не изолированно, и введём соответствующие поправки в наши рассуждения.
Из-за чего же всё-таки стабильно развивающаяся система ввергается в социальный слом революционного характера? Такой слом происходит в результате того, что стабильность системы нарушается, она в какой-то момент теряет иммунитет к воздействиям подрывного характера и теряет свои базовые свойства.
В первом приближении параметры, задающие базовые характеристики социально-политической системы и обеспечивающие её эволюционное развитие, можно было бы попробовать сгруппировать следующим образом:
1. Географические параметры:
а) площадь общая;
б) площадь пахотная;
в) площадь лесов;
г) количество морских портов;
д) площадь шельфа;
е) площадь морских территориальных вод;
ж) полезные ископаемые: в добыче/разведано/прогноз (по видам)
з) запасы пресной воды (в т. ч. отдельно лёд)
и) длина транспортных путей: железные дороги, автодороги, судоходные реки, нефте- и газопроводы.
2. Демографические параметры:
а) общая численность населения;
б) численность трудоспособного населения;
в) мобилизационная численность населения;
г) численность детей;
д) численность пенсионеров;
е) численность городского/сельского населения
ж) уровень рождаемости;
з) уровень смертности;
и) параметры миграционной динамики;
к) численность этнических групп;
л) численность религиозных групп;
м) численность социальных и профессиональных групп.
3. Экономические параметры:
а) валовый внутренний продукт;
б) капитализация бюджета;
в) внешний долг;
г) внутренний долг;
д) уровень инфляции;
е) дефицит/профицит бюджета;
ж) доходы на душу населения;
з) капитализация собственности на душу населения;
и) учётная ставка центробанка;
к) уровень социального расслоения (богатые — средний класс — бедные);
л) размер пенсий и пособий;
м) параметры, задающие технологическую матрицу;
н) параметры, характеризующие инфраструктуру;
о) обеспеченность основными видами продовольствия и сырья.
4. Политические параметры:
а) форма правления (монархия/республика)
б) государственное устройство (федерация/унитарное государство)
в) государственный строй (тоталитаризм/авторитаризм/демократия)
г) наличие и развитость различных видов теневых и полутеневых властных структур (мафия, спецслужбы).
При всей сырости и условности этой схемы представляется, что она вполне подходит в качестве некой «рыбы», годящейся (а) для предварительного осмысления масштаба параметров, подвергающихся интенсивному воздействию при сталкивании системы в бифуркацию, (б) для дальнейшего методичного и вдумчивого насыщения.
Подробное и комплексное разбирательство в этом направлении — задача отдельного системного исследования. Сейчас же представляется гораздо более важным уловить в первом приближении общие принципы функционирования сложных социальных систем, которые помогли бы разобраться в механизмах, обеспечивающих бифуркационные переломы в их развитии.
Поэтому вышеприведённый примерный перечень полагаю для первого раза вполне достаточным. Во всяком случае должно быть приблизительно ясно, о чём идёт речь и параметры какого типа будут упоминаться в дальнейших рассуждениях.
Обозначим произвольный параметр из вышеприведённой схемы как Sm. Тогда весь набор параметров, задающий базовые свойства системы, будет представлять собой последовательность S1, S2, … Sn.
Обозначим далее набор параметров, задающий базовые свойства системы периода её стабильного развития и обеспечивающий именно это стабильное, эволюционное развитие, последовательностью S1^O, S2^O, … Sn^O.
Параметры могут менять свои значения по ходу развития системы, но плавно, постепенно, не нарушая стабильности эволюционного процесса.
Далее рассмотрим произвольный параметр из этой последовательности Sm^O. В результате некоего воздействия подрывного характера этот параметр в определённый момент утрачивает то значение, которое вносило свой вклад в обеспечение стабильности системы, и приобретает новое значение Sm^X.
Например, в XIX веке в Российской империи численность всякого рода партийных и прочих подрывных организаций была небольшой. Также небольшим было количество активных членов этих организаций. Т. е. значения соответствующих характеристических параметров были невысокими. И структуры государственной власти относительно легко пресекали воздействия подрывного характера со стороны этих организаций. К концу XIX и особенно в начале XX века значения данных параметров резко возрастают: значительно увеличиваются как число партий, ставящих в той или иной форме задачу существенного изменения свойств системы «Российская империя» (начиная от модернизации монархического строя от абсолютизма к конституционализму и вплоть до насильственного его свержения), так и численность их членов. Новые значения этих характеристических параметров служат чётким индикатором возрастающей нестабильности системы.
Другой пример. До 1905 года в системе органов, осуществляющих государственную власть в Российской империи, отсутствовали учреждения, избираемые непосредственно населением. То есть параметр «форма правления» имел значение «абсолютная монархия». В результате манифестов от 6 августа и 17 октября 1905 года и выборов февраля-марта 1906 такое учреждение — Государственная дума — появилось, на десяток с лишним лет став мощным источником дестабилизации системы. Значение параметра «форма правления» поменялось на «абсолютная монархия при наличии выборного законодательного органа».
Можно привести многочисленные примеры и других параметров, значения которых в начале XX века меняются таким образом, что перестают поддерживать стабильность Российского государства.
Факторы, действующие на подрыв базовых свойств системы, начинают действовать достаточно задолго до того, как эволюционная стадия сменится революционной. Какое-то время система сохраняет устойчивость, несмотря на то что ряд характеризующих её параметров претерпел необратимые изменения; сохраняет за счёт других параметров, значения которых ещё продолжают задавать прежние базовые свойства системы. Но в определённый момент тех параметров, которые ещё сохраняют прежние значения, оказывается недостаточно для поддержания базовых свойств системы, и система с прежним набором базовых свойств прекращает существовать, оказываясь в точке бифуркации.
Выделим некоторые свойства системы, проходящей через точку бифуркации:
1) нестабильность, т. е. значительные изменения значений характеристических параметров в течение коротких отрезков времени;
2) невозможность прогнозирования изменений параметрических конфигураций в силу почти стохастического характера направления этих изменений (так называемый эффект «выбора пути»);
3) малые воздействия могут порождать сильные изменения значений характеристических параметров.
Смысл термина «точка бифуркации» понятен. Это набор критических значений при изменении управляющих переменных, при которых система выходит из состояния равновесия. В точке бифуркации у системы появляется «выбор», в котором присутствует элемент случайности, приводящий к невозможности предсказать дальнейшее развитие системы. Понятно и применение этого термина для описания социально-политических процессов. Почему же я говорю о бифуркационных периодах?
Попытаемся проследить, что происходит с системой, оказавшейся в точке бифуркации.
Вследствие резкого и быстрого срыва в революцию внутри системы не успевает сформироваться совокупность новых значений параметров, задающих новый комплект её базовых свойств, которые могли бы обеспечить её стабильное функционирование. За тот ультракороткий отрезок времени, в течение которого прежние параметры «доламываются», такая совокупность тоже сформироваться не успевает. Таким образом, характеристические параметры Sm получают набор неких временных значений Sm^X, обеспечивающих кратковременную псевдоустойчивость системы, а сама система переводится в состояние, напоминающее исходное, устойчивое.
Однако, те факторы, которые в течение долгого времени подрывали и в конце концов подорвали устойчивость системы, продолжают действовать. При этом вновь подорвать устойчивость (вернее, псевдоустойчивость) системы на порядки легче, чем раньше, когда система была действительно устойчивой.
Таким образом, после коротких периодов псевдоустойчивости система под воздействием указанных факторов может опять срываться в ультракороткие бифуркационные отрезки повышенной нестабильности с эффектом «выбора пути» и повышенной чувствительностью к малым, точечным воздействиям, а значения некоторых (и даже многих) параметров могут ещё несколько раз меняться.
Sm^X => Sm^Y => Sm^Z
При этом наиболее эффективными оказываются те воздействия, которые приближают систему к её будущему устойчивому состоянию, т. е. меняющие значения характеристических параметров Sm^X(Y,Z) на такие, которые обеспечат новый комплект базовых свойств устойчивой системы в будущем Sm^N.
Sm^O => Sm^X => Sm^Y => Sm^Z => Sm^N
И так происходит до тех пор, пока необходимый набор значений не будет присвоен некоему критическому набору параметров S1^N, S2^N, … Sn^N, который зафиксирует возможность стабилизации системы вокруг заданных этим набором свойств.
И, хотя попытки изменить значения этих параметров и тем самым ещё раз сорвать систему в нестабильность будут продолжаться и в дальнейшем, система начинает обладать способностью противостоять этим атакам, тем самым сохраняя и даже укрепляя свою стабильность (присваивая новые, «стабилизирующие», значения всё большему числу важнейших характеристических параметров).
Приблизительно представив себе, как такая схема работает для изолированной системы, вспомним введённый в начале рассуждений абстрагирующий приём и поймём, насколько более сложным оказывается исследование реальной ситуации, в которой никакая система не функционирует изолированно, непрерывно подвергаясь воздействиям (подчас чрезвычайно интенсивным) со стороны других систем.
Подытоживая, сформулируем следующее определение:
Бифуркационный период — это отрезок времени, в течение которого некий критический набор параметров, задающих базовые свойства социально-политической системы, в результате революционных потрясений меняет свои старые значения на новые, способные обеспечить стабильное функционирование системы в её новом состоянии.
S1^O, S2^O, … Sn^O => S1^N, S2^N, … Sn^N
Бифуркационный период заканчивается, когда заканчиваются серьёзные попытки срыва системы в нестабильность, когда такие попытки становятся исключительно маргинальными и система «выучивается» противодействовать им с достаточной лёгкостью и надёжностью. В результате чего происходит постепенный возврат социально-политической системы к эволюционной фазе своего развития.
Предлагаю вниманию читателей текст так называемого великокняжеского манифеста, инициатива составления которого исходила от Временного комитета Государственной думы. По поручению M. B. Родзянко рано утром 28 февраля в Царское Село из Петрограда выехал близкий ко двору присяжный поверенный Н. Н. Иванов. В результате переговоров с великим князем Павлом Александровичем оформилась идея составления манифеста об ответственном министерстве. На проекте манифеста свои подписи поставили великие князья Павел Александрович, Михаил Александрович и Кирилл Владимирович (см.: Воля России. 1917. 11 марта). По другой версии, манифест был составлен в Царском Селе начальником канцелярии дворцового коменданта Е. А. Бироновым и князем М. И. Путятиным, во дворце которого в Петрограде на Миллионной улице жил в те дни великий князь Михаил Александрович. Затем манифест подписали великие князья Павел Александрович, Кирилл Владимирович, Дмитрий Константинович и Михаил Александрович, в тот же день особым письмом к Родзянко снявший свою подпись. Александра Федоровна подписать его категорически отказалась (см.: Мельгунов С. П. Мартовские дни 1917 года. Париж, 1961. С. 239).
Привожу полный текст манифеста.
«Божьей милостью МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРЫЙ, ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ, ЦАРЬ ПОЛЬСКИЙ, ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ФИНЛЯНДСКИЙ и протчая, и протчая, и протчая.
Объявляем всем НАШИМ верным подданным:
в твердом намерении переустроить государственное управление в ИМПЕРИИ на началах широкого народного представительства, МЫ предполагали приурочить введение нового государственного строя ко дню окончания войны.
Бывшее правительство НАШЕ, считая нежелательным установление ответственности министров перед Отечеством в лице законодательных учреждений, находило возможным отложить вообще этот акт на неопределенное время.
События последних дней, однако, показали, что правительство, не опирающееся на большинство в законодательных учреждениях, не могло предвидеть возникших волнений и их властно предупредить.
Велика НАША скорбь, что в дни, когда на поле брани решаются судьбы России, внутренняя смута постигла столицу и отвлекла от работ на оборону, столь необходимых для победоносного окончания войны. Не без происков коварного врага посеяна смута и Россию постигло такое тяжкое испытание, но, крепко уповая на помощь Промысла Божья, МЫ твердо уверены, что русский народ во имя блага своей родины сломит смуту и не даст восторжествовать вражеским проискам.
Осеняя себя крестным знаменем, МЫ предоставляем государству Российскому конституционный строй и повелеваем продолжить прерванные Указом НАШИМ занятия Государственного совета и Государственной думы, поручая председателю Государственной думы немедленно составить временный кабинет, опирающийся на доверие страны, который в согласии с НАМИ озаботится созывом законодательного собрания, необходимого для безотлагательного рассмотрения имеющего быть внесенным проекта Основных Законов Российской ИМПЕРИИ.
Да послужит новый государственный строй к вящему преуспеянию, славе и счастью дорогой НАМ России.
Дан в Царском Селе, марта в 1-й день, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот семнадцатое, Царствования же НАШЕГО двадцать третье».
(ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 2095. Л. 1–1 об.) (Цит. по: Февральская революция 1917 года: Сборник документов и материалов. М., РГГУ, 1996. С. 334–335)
Предполагалось, что этот манифест Николай II подпишет сразу же по приезде в Петроград на вокзале.
Опубликую ещё один документ, любопытно иллюстрирующий события, так или иначе рассмотренные в I и XXIV выпусках настоящих заметок. Позволю себе оставить сей документ без комментария — он достаточно красноречив сам по себе, — лишь выделю наиболее примечательные места.
«Милостивый государь Александр Иванович! По постановлению Киевского Исполнительного комитета я 13 марта был арестован в г. Киеве, а затем, будучи перевезен в Петроград, до 24 марта содержался арестованным в Таврическом дворце. Арест мой в Киеве мотивировался желанием оградить меня от неприятностей со стороны рабочих за исполнение поручения, возложенного на меня бывшим Верховным главнокомандующим Николаем II, а также опасением, что мои знакомства в Киеве могут послужить причиною каких-то выступлений против ныне установленного нового государственного строя. По этому поводу считаю нужным дать следующие объяснения.
Вечером 27 февраля с.г. Николай II объявил мне, что он назначил меня главнокомандующим войсками Петроградского гарнизона, сообщил, что в Петрограде начались волнения рабочих и запасных батальонов и что для усиления гарнизона туда посылаются войска из армии, и приказал на другой же день отправиться по назначению.
Хотя я тогда и не знал характера и размера возникших волнений и течения их, но понимал, что истинные причины их имеют глубокие корни, что наряду с крупными продовольственными затруднениями и остановкою части заводов, работающих на оборону, по недостатку угля, в населении коренится общее недовольство существующими порядками, которое со средины прошлого года особенно обострилось деятельностью правительства, и что такого рода волнения могут быть радикально умиротворены лишь путем удовлетворения насущных нужд соответствующих групп населения или же путем надлежащих реформ управления.
Поэтому я считал обязанным себя доложить тогда же, вечером 27 февраля, бывшему императору как о причинах усилившегося недовольства, так и о том, что необходимо немедленное принятие мер, которые могли бы удовлетворить разные группы народа. Доложил также и о том, что за последнее время недовольство проникло и в войска. Тогда же я доложил и о том, что я не знаю войск, отправляемых на усиление гарнизона Петрограда, ни их настроения, а также и о том, что ныне нельзя рассчитывать на то, что в случае народных волнений все войска останутся на стороне правительства.
Из краткого разговора я заключил, что Николай II решил перейти к управлению отечеством при посредстве министерства доверия в соответствии с желанием большинства Государственной думы и многих кругов населения.
Вот все, что было мне известно вечером 27 февраля. Сведения, полученные затем мною от начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала Алексеева, более осветили положение дел в Петрограде. Я понимал, что умиротворение серьезно взволнованных народных масс не может быть достигнуто применением вооруженной силы, вмешательство которой могло породить лишь еще большее обострение в положении дел, с другими более тяжелыми последствиями.
Поэтому тем частям войск, которые были предназначены к отправлению из армии на усиление гарнизона Петрограда еще 28 февраля, до моего отъезда из Ставки, мною было приказано высаживаться не в Петрограде, а на последних перед ним более значительных станциях, в районе Царского Села, где предполагалось выждать выяснения окончательного положения дел; а затем, когда это последнее будет допускать ввод указанных частей в Петроград без вреда делу умиротворения, ввести их в этот город, как о том более подробно объяснено ниже, на некоторое время для привлечения их к охране важных для обороны заводов, складов и других учреждений и для исполнения иных по городу и окрестностям нарядов, с целью облегчения в этом отношении запасных войск Петрограда и предоставления им возможности уделить более времени по их главному назначению, т. е. занятиям по делу боевой подготовки укомплектований, а также по устройству сих весьма молодых по своему составу частей, что после протекавших событий могло особенно потребоваться.
Ввиду распространявшихся слухов о том, что георгиевский батальон, к поезду которого перед его уходом из Ставки был прицеплен вагон, в котором ехал я и сопровождавшие меня офицеры, представлял собою карательный отряд, категорически утверждаю, что батальон такого назначения не имел, а наравне с другими частями, предназначенными тогда к отправлению из армии в Петроградский военный округ, должен был поступить в гарнизон Петрограда или одного из тех ближайших к нему пунктов, которые имеют значение в отношении обеспечения армии и флота всем необходимым (Колпино, Сестрорецк).
Если же появление этого батальона вечером 1 марта на ст. Царское Село вызвало какие-то опасения среди тех или других групп населения Петрограда, то принятое мною еще 28 февраля до выезда из Ставки и указанное выше решение — первоначально, до выяснения положения дел в Петрограде, в него отнюдь не входить, а оставаться в одном из ближайших к нему более значительных пунктов, в данном случае в Царском Селе, а затем, когда положение дел стало выясняться, мое новое добровольное решение отойти на станцию Вырица, что в 30–35 верстах южнее последнего, — представлялись соответствующими обстановке и были вполне целесообразны; ибо дальнейшее затем пребывание георгиевского батальона в Царском Селе могло повести к столкновению с местным гарнизоном и большому беспорядку, что еще более обострило бы положение дел с другими возможными вредными последствиями.
На станции же Вырицы я решил ожидать исхода переговоров во Пскове между Николаем II и той депутациею, о которой гласила шифрованная телеграмма генерала Алексеева, полученная мною в Царском Селе в ночь с 1 на 2 марта по моему туда прибытии и до выяснения окончательной обстановки. А затем, по выяснении окончательного положения дел в Петрограде и наступления успокоения, предстояло решить вопрос о вводе туда, как указано выше, на некоторое время прибывающих из армий частей войск с целью облегчения службы запасных батальонов Петрограда по охране имеющих значение для обороны заводов и других учреждений и по поддержанию порядка вообще, дабы дать этим батальонам возможность уделить более времени своему главному назначению, а именно занятиям делом боевой подготовки укомплектования с надлежащим напряжением. Ввод названных войск в Петроград извне, при сложившихся обстоятельствах, представлял, однако, операцию далеко не легкую и простую, ибо, кроме надлежащего соглашения с распоряжавшимся в Петрограде председателем Государственной думы, требовалось еще принятие таких особых мер предосторожности, которые могли бы предупредить или парализовать возможность развития дальнейших вредных последствий от выступлений со стрельбою против входящих извне войск со стороны отдельных групп солдат и иных лиц. Из докладов командированных из Петрограда в мое распоряжение полковника Доманевского и подполковника Тилли надо было заключить, что особенно опасными в этом отношении представлялись появлявшиеся в Петрограде и окрестностях броневые автомобили с пулеметами и разъезжавшие в большом количестве с производившими из ружей и пулеметов стрельбу солдатами и частными лицами. По вопросу о порядке вступления означенных войск в Петроград были высказаны лишь некоторые соображения, но так как надобности в том не представлялось, то по сему делу не было принимаемо ни решений, ни делаемо сношений.
2 марта я предполагал на некоторое время оставить Вырицу, дабы переговорить с вами, по вашему вызову, на линии Варшавской железной дороги и повидать командиров частей Царскосельского гарнизона и высадившийся на ст. Александровской (Варшав. ж. д.) 67-й пехотный Тарутинский полк. Но от всего этого должен был отказаться по настоянию руководившего железнодорожным движением инженера Бубликова, сообщившего, что мой переезд с Витебской линии жел. дор. на Варшавскую может задержать следование императорского поезда.
В дополнение изложенного о рассматриваемой поездке считаю нужным доложить, что 1 марта, при следовании воинского поезда, в котором я ехал, от ст. Дно до ст. Вырица, для задержания солдат, одетых частью в установленную для них форму, а частью в штатское платье, и нескольких частных лиц, отбиравших оружие у офицеров двух встречных поездов, пришлось прибегнуть к силе, но без употребления оружия. Об этом и о беспорядках, которые чинились солдатами и частными лицами в поездах и на станциях, и о наличии у них оружия мне докладывал комендант ст. Дно. А заведующий перевозкой войск полковник Лебедев, докладывая о том же телеграммою № 555, просил моих распоряжений. Некоторые из задержанных, как докладывали мне, имели при себе по нескольку экземпляров оружия. Наскочивший, вероятно, нечаянно вплотную на меня при выскакивании из пассажирского вагона, солдат имел при себе три офицерских шашки.
Из изложенного видно, что раздутая газетами моя поездка, случайно совпавшая с поездкой георгиевского батальона, в район Петрограда являлась и для меня, и для батальона следованием к месту нового назначения и отнюдь не преследовала каких-либо карательных целей.
Теперь перехожу к вопросу о тех опасениях, которые почему-то имел Киевский Исполнительный комитет в связи с моими знакомствами в Киеве. Под этим вопросом, как я должен был заключить из объяснений бывшего в числе других лиц, объявлявших мне постановление этого комитета, члена Государственной думы Н. Н. Чихачева, приходится разуметь и вопрос о моей верности Временному правительству и отечеству.
По этому последнему вопросу прежде всего могу сказать, что за время моей службы при монархическом режиме я трижды приносил присягу на верность службы и каждый раз не только царю, но и отечеству. Поэтому отречение последнего царя отнюдь не освобождало меня от верности службы отечеству и всем властям, отечеством поставленным, даже и в таком случае, если бы и не последовало распоряжения об особой присяге Временному правительству и отечеству, каковую присягу я принял 9-го сего марта в Могилеве-губернском вместе с всеми прочими воинскими чинами, тогда там находившимися.
Не сомневаюсь, что моя честная, чуждая искательства или чего-либо тому подобного офицерская служба в течение 47 {1} м тех благ, которые может дать новый государственный строй отечеству.
Теперь коснусь вопроса о моих знакомствах.
К жизни и делам кругов придворных и аристократических соприкосновений я почти не имел вовсе, а к жизни и делам кругов светских весьма мало. К тому же мои служебные занятия и служебные разъезды по округу, которым я командовал перед войною 5color=''Black''>II {1} о том, чтобы все министры исполняли требования главнокомандующего войсками Петроградского военного округа беспрекословно, считаю необходимым доложить следующее.
Будучи вечером 27 февраля с. г. назначен главнокомандующим войсками Петроградского военного округа и зная те затруднения, которые испытывает район по части продовольствия и по части угля и прочего сырья для заводов, работающих на оборону, а также те трения или недоразумения, которые имели место между генералом Хабаловым и министром внутренних дел по вопросам полицейского характера, а с другой стороны, озабочиваясь устранением этих затруднений и недоразумений и образованием хотя бы двухнедельного запаса продовольствия и угля, я решил просить бывшего императора дать указания соответствующим министрам, т. е. министрам земледелия, промышленности и торговли, путей сообщения и внутренних дел о том, чтобы они удовлетворяли мои просьбы по указанным делам без задержек.
Доложить по этому вопросу Николаю II я предполагал утром 28 февраля, перед своим отъездом; но, узнав на станции ж. д. после полуночи того же числа, что он сейчас прибыл в императорский поезд и скоро уезжает в Царское Село, я тотчас же пошел к этому поезду и был принят бывшим императором.
По докладе упомянутого вопроса, причем я доложил, что я не позволю себе злоупотреблять излишними преувеличенными ходатайствами в трудном деле подвоза продовольствия и угля, Николай II приказал мне передать генералу Алексееву его, Николая II, „приказание“ сообщить председателю Совета министров о том, чтобы все министры исполняли требования главнокомандующего войсками Петроградского военного округа беспрекословно. Затем приказание это Николаем II было повторено. В промежутке между отдачею сего приказания в первый раз и повторением его или же после повторения я доложил еще раз, что прошу лишь о содействии только 4 министров.
Передавая того же 28 февраля перед своим отъездом из Ставки приведенное приказание начальнику Штаба генералу Алексееву в письменном изложении и дословно, я просил последнего сделать соответствующим телеграфным запросом проверку и подтверждение правильности передачи мною приказания бывшего царя и тем устранить возможность каких-либо недоразумений. Пользование этим приказанием, несомненно, давало Петроградскому военному округу много преимуществ в отношении продовольствия и угля. Но та, без надобности, весьма сильная форма, в которую было это приказание (исполнить „беспрекословно“) облечено и которая касалась всех министров, не могла способствовать установлению с первых же дней предстоящей моей службы в Петрограде тех благожелательных отношений между мною и учреждениями других ведомств, которые были необходимы в переживаемую трудную пору. Поэтому я должен был бы всемерно избегать пользования этим приказанием даже и в том случае, если бы сие последнее было подтверждено по запросу, о котором я просил. А так как ни сведений о результатах проверки, ни о подтверждении приведенного приказания Николая II, ни какого-либо иного распоряжения, облекающего меня правом предъявлять такие требования, я не получал, то вопрос о снабжении меня, по должности главнокомандующего войсками Петроградского военного округа, особыми правами по отношению к министрам отпал сам собою.
Во время того же представления моего бывшему императору я также доложил о моем решении не вводить, впредь до выяснения окончательного положения дел, в Петроград направляемые туда из армии части войск, дабы не обострить еще более положения дел и не породить междоусобицы. Николай II одобрил это решение.
Затем по моему краткому напоминанию о необходимости мер для удовлетворения народа, о чем мною объяснено подробнее в начале сего письма, краткий ответ Николая II утвердил меня в том, что он решил перейти к системе управления через министерство общественного доверия.
Поэтому, отправляясь 28 февраля в Петроградский военный округ, я был убежден в осуществлении этой реформы, в чем меня еще более убедило содержание упомянутой выше шифрованной телеграммы генерала Алексеева 1 марта о предстоящих в г. Пскове переговорах, полученной мною в царском Селе в ночь с 1 на 2 марта.
Что касается вопроса ориентировки меня о ходе событий, то сведений о положении дел в Петрограде и о деятельности Государственной думы и распоряжений из Ставки за все время поездки я не получал вовсе, за исключением лишь одной полученной в ночь с 1 на 2 марта и указанной выше телеграммы Алексеева о наступившем, по частным сведениям, в Петрограде успокоении и об ожидавшихся во Пскове переговорах.
Хотя я и рассчитывал 2 марта получить некоторые сведения при свидании с вами, по сделанному вами вызову, но, имея в виду что встреча с вами может состояться не ранее поздней ночи со 2 на 3 марта, я для скорейшего получения сведений командировал в Царское Село 2 марта на паровозе подполковника Тилли, который должен был собрать там и получить по телефону сведения о положении дел в Петрограде, а также отправить по прямому проводу в Ставку мои донесения. Но подполковник Тилли, имеющий пропуск от Государственной думы на свободный проезд, не вернулся, а утром доложил по телефону, что он в Царском Селе был задержан местными властями, почему не мог исполнить поручения. В это время я, согласно полученной от председателя Государственной думы телеграмме, уже готовился отправиться обратно в Ставку.
Об отречении Николая II от престола я впервые узнал на обратном пути в Ставку ночью с 3 на 4 марта на ст. Дно от ее коменданта, доложившего мне со слухов от пассажиров, проезжавших из Пскова, о том, что член Государственной думы Шульгин объявил на ст. Псков об отречении Николая II от престола в пользу сына последнего, Алексея Николаевича.
Из изложенного усматривается, в каких исключительно тяжких условиях я находился по части осведомления о положении дел во время моей поездки в Петроград.
Наконец, ввиду тех упреков в царизме, которые делаются мне за последнее время, считаю себя вынужденным высказаться откровенно о том, что кроме разделяемого и мною общего недовольства делами царствования Николая II я имею некоторые особые причины к тому в отношении последних одиннадцати месяцев.
В зиму 1915–1916 гг. бывший генерал-квартирмейстер штаба Юго-Западного фронта генерал-майор Дитерихс, в бытность мою главнокомандующим армиями сего фронта, дважды, основываясь на достоверных сведениях из Петрограда, в частном порядке сообщал мне, что мои воззрения или моя деятельность вообще возбуждают большое неудовольствие какой-то сильной в Петрограде немецкой партии, стремящейся к заключению сепаративного (sic!) мира. О составе партии этой я ничего не знал и не знаю.
31 марта 1916 г., прибыв в Ставку, по отчислении меня от должности главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта, чем я был крайне огорчен, от бывшего начальника Штаба Верховного главнокомандующего генерала М. В. Алексеева я услышал категорическое сообщение, что причиною моего отчисления от названной должности была „большая интрига“ группы лиц с Распутиным в центре. Распутина я никогда не видел и до того о нем вообще слышал сравнительно мало, но сообщение генерала Алексеева произвело на меня крайне тяжкое впечатление, породило чрезвычайно тяжелое чувство по отношению к бывшему царю и его супруге.
Следовавшее затем мое пребывание при особе бывшего царя в течение 11 месяцев, из коих около 300mm 0.00mm 0.00mm 0.00mm; ,,> {1}
Все изложенное, не касаясь даже того совершенно изолированного положения, в котором я находился в Ставке, достаточно уясняет, что царизмом я заражен быть не мог и не был. А потому, отправляясь 28 февраля к должности главнокомандующего войсками Петроградского военного округа, я не мог быть и руководим заботою о каких-либо личных или фамильных интересах царя, а горячо желал послужить с пользою дорогому отечеству в тяжелую переживаемую им пору, приложив все силы к тому, чтобы честно исполнить свой долг, избежав кровопролития или междоусобицы.
Части, бывшие со мною, не имели никаких столкновений ни с войсками, ни с населением и не пролили ни капли своей или братской крови.
Солдата и простолюдина я люблю с первых лет моей офицерской службы, они мне дороги и близки.
Твердо верю, что могу еще с пользою послужить отечеству и его Временному правительству.
Убедительно прошу Вашего ходатайства пред Временным правительством о скорейшем расследовании моего дела, о восстановлении моего доброго имени и о предоставлении мне возможности еще послужить на пользу и славу дорогой родины и ее Временного правительства.
Прошу принять уверение в глубочайшем почтении и полной преданности. Ваш покорный слуга Н. Иванов».
(Опубликовано: Красный архив. 1926. Т. 4 (17). С. 225–232.) (Цит. по: Февральская революция 1917 года: Сборник документов и материалов. М., РГГУ, 1996. С. 327–333.)
Господа члены Государственной Думы. С тяжелым чувством я вхожу сегодня на эту трибуну. Вы помните те обстоятельства, при которых Дума собралась больше года тому назад, 10 июля 1915 г. Дума была под впечатлением наших военных неудач. Она нашла причину этих неудач в недостатках военных припасов и указала причину недостатка в поведении военного министра Сухомлинова.
Вы помните, что страна в тот момент под впечатлением грозной опасности, ставшей для всех очевидной, требовала объединения народных сил и создания министерства из лиц, к которым страна могла бы относиться с доверием. И вы помните, что тогда с этой кафедры даже министр Горемыкин признал «что ход войны требует огромного, чрезвычайного подъема духа и сил». Вы помните, что власть пошла тогда на уступки. Ненавистные обществу министры были тогда удалены до созыва Думы. Был удален Сухомлинов, которого страна считала изменником (голос слева: «Он и есть»). И в ответ на требования народных представителей в заседании 28 июля Поливанов объявил нам, при общих рукоплесканиях, как вы помните, что создана следственная комиссия и положено начало отдаче под суд бывшего военного министра.
И, господа, общественный подъем тогда не прошел даром: наша армия получила то, что ей было нужно, и во второй год войны страна перешла с тем же подъемом, как и в первый. Какая, господа, разница, теперь, на 27-м месяце войны, разница, которую особенно замечаю я, проведший несколько месяцев этого времени за границей. Мы теперь перед новыми трудностями, и трудности эти не менее сложны и серьезны, не менее глубоки, чем те, перед которыми мы стояли весной прошлого года. Правительству понадобились героические средства для того, чтобы бороться с общим расстройством народного хозяйства. Мы сами те же, что прежде. Мы те же на 27-м месяце войны, какими были на 10-м и какими были на первом. Мы по-прежнему стремимся к полной победе, по-прежнему готовы нести необходимые жертвы и по-прежнему хотим поддерживать национальное единение. Но я скажу открыто: есть разница в положении.
Мы потеряли веру в то, что эта власть может нас привести к победе… (голоса: «Верно»), ибо по отношению к этой власти и попытки исправления, и попытки улучшения, которые мы тут предпринимали, не оказались удачными. Все союзные государства призвали в ряды власти самых лучших людей из всех партий. Они собрали кругом глав своих правительств все то доверие, все те элементы организации, которые были налицо в их странах, более организованных, чем наша. Что сделало наше правительство? Наша декларация это сказала. С тех пор, как выявилось в Четвертой Государственной Думе то большинство, которого ей раньше не доставало, большинство, готовое дать доверие кабинету, достойному этого доверия, с этих самых пор все почти члены кабинета, которые сколько-нибудь могли рассчитывать на доверие, все они один за другим систематически должны были покинуть кабинет. И если мы говорили, что у нашей власти нет ни знаний, ни талантов, необходимых для настоящей минуты, то, господа, теперь эта власть опустилась ниже того уровня, на каком она стояла в нормальное время нашей русской жизни (голоса слева: «Верно, правильно»), и пропасть между нами и ею расширилась и стала непроходимою. Господа, тогда, год тому назад, был отдан под следствие Сухомлинов, теперь он освобожден (голоса слева: «Позор»). Тогда ненавистные министры были удалены до открытия сессии, теперь число их увеличилось новым членом (голоса слева: «Верно», голоса справа: «Протопопов»). Не обращаясь к уму и знаниям власти, мы обращались тогда к ее патриотизму и к ее добросовестности. Можем ли мы это сделать теперь? (голоса слева: «Конечно нет»).
Во французской желтой книге был опубликован германский документ, в котором преподавались правила, как дезорганизовать неприятельскую страну, как создать в ней брожение и беспорядки. Господа, если бы наше правительство хотело намеренно поставить перед собой эту задачу, или если бы германцы захотели употребить на это свои средства, средства влияния или средства подкупа, то ничего лучшего они не могли сделать, как поступать так, как поступало русское правительство (Родичев с места: «К сожалению, это так»). И вы, господа, имеете теперь последствия, Еще 13 июня 1916 г. с этой кафедры я предупреждал, что «ядовитое семя подозрения уже дает обильные плоды», что «из края в край земли русской расползаются темные слухи о предательстве и измене». Я цитирую свои тогдашние слова. Я указывал тогда, — привожу опять мои слова, — что «слухи эти забираются высоко и никого не щадят». Увы, господа, это предупреждение, как все другие, не было принято во внимание. В результате, в заявлении 28-ми председателей губернских управ, собравшихся в Москве 29 октября этого года, вы имеете следующие указания: «мучительное, страшное подозрение, зловещие слухи о предательстве и измене, о темных силах, борющихся в пользу Германии и стремящихся путем разрушения народного единства и сеяния розни подготовить почву для позорного мира, перешли ныне в ясное сознание, что вражеская рука тайно влияет на направление хода наших государственных дел».
Естественно, что на этой почве возникают слухи о признании в правительственных кругах бесцельности дальнейшей борьбы, своевременности окончания войны и необходимости заключения сепаратного мира. Господа, я не хотел бы идти навстречу излишней, быть может, болезненной подозрительности, с которой реагирует на все происходящее взволнованное чувство русского патриота. Но как вы будете опровергать возможность подобных подозрений, когда кучка темных личностей руководит в личных и низменных интересах важнейшими государственными делами? (аплодисменты слева, голоса: «Верно»). У меня в руках номер «Берлинер Тагеблатт» от 16 октября 1916 г. и в нем статья под заглавием: «Мануйлов, Распутин, Штюрмер». Сведения этой статьи отчасти запоздали, отчасти эти сведения неверны. Так немецкий автор имеет наивность думать, что Штюрмер арестовал Манасевича-Мануйлова, своего личного секретаря. Господа, вы все знаете, что это не так и что люди, арестовавшие Манасевича-Мануйлова и не спросившие Штюрмера, были за это удалены из кабинета.
Нет, господа, Манасевич-Мануйлов слишком много знает, чтобы его можно было арестовать. Штюрмер не арестовал Манасевича-Мануйлова (аплодисменты слева, голоса «Верно». Родичев с места: «К несчастью, это правда»). Вы можете спросить: кто такой Манасевич-Мануйлов? Почему он нам интересен: Я вам скажу, господа. Манасевич-Мануйлов — это бывший чиновник тайной полиции в Париже, известная «Маска» «Нового Времени», сообщавшая этой газете пикантные вещи из жизни революционного подполья. Но он, что для нас интереснее, есть также исполнитель особых секретных поручений. Одно из этих поручений вас может заинтересовать сейчас. Несколько лет тому назад Манасевич-Мануйлов попробовал было исполнить поручение германского посла Пурталеса, назначившего крупную сумму, говорят около 800 000 руб., на подкуп «Нового Времени». Я очень рад сказать, что сотрудник «Нового Времени» вышвырнул Манасевича-Мануйлова из своей квартиры и Пурталесу стоило немало труда затушевать эту неприятную историю. Вот, личного секретаря министра иностранных дел Штюрмера, господа, на какого рода поручения употребляли не так давно (голоса слева: «Верно», продолжительный шум).
П. Н. Милюков. — Почему этот господин был арестован? Это давно известно и я не скажу ничего нового, если вам повторю то, что вы знаете. Он был арестован за то, что взял взятку. А почему он был отпущен? Это, господа, также не секрет. Он заявил следователю, что поделился взяткою с председателем совета министров. (Шум. Родичев с места: «Это все знают». Голоса: «Дайте слушать, тише».)
Председательствующий. — Прошу г.г. членов Думы соблюдать спокойствие.
П. Н. Милюков. — Манасевич, Распутин, Штюрмер. В статье называются еще два имени — князя Андронникова и митрополита Питирима, как участников назначения Штюрмера вместе с Распутиным (шум). Позвольте мне остановиться на этом назначении подробнее. Я разумею Штюрмера министром иностранных дел. Я пережил это назначение за границей. Оно у меня сплетается с впечатлением моей заграничной поездки. Я просто буду рассказывать вам по порядку то. что я узнал по дороге туда и обратно, а выводы вы уже сделаете сами. Итак, едва я переехал границу, несколько дней после отставки Сазонова, как сперва шведские, а затем германские и австрийские газеты принесли ряд известий о том, как встретила Германия назначение Штюрмера. Вот что Говорили газеты. Я прочту выдержки без комментариев.
Особенно интересна была передовая статья в «Нейе Фрейе Пресс» от 25 июня. Вот что говорится в этой статье: «Как бы не обрусел старик Штюрмер (смех), все же довольно странно, что иностранной политикой в войне, которая вышла из панславистских идей, будет руководить немец (смех). Министр-президент Штюрмер свободен от заблуждений, приведших к войне. Он не обещал, — господа, заметьте, — что без Константинополя и проливов он никогда не заключит мир. В лице Штюрмера приобретено орудие; которое можно употреблять по желанию. Благодаря политике ослабления Думы, Штюрмер стал человеком, который удовлетворяет тайные желания правых, вовсе не желающих союза с Англией. Он не будет утверждать, как Сазонов, что нужно обезвредить прусскую военную каску».
Откуда же берут германские и австрийские газеты эту уверенность, что Штюрмер, исполняя желание правых, будет действовать против Англии и против продолжения войны? Из сведений русской печати. В московских газетах была напечатана заметка по поводу записки крайне правых (Замысловский с места: «И всякий раз это оказывается ложью»), доставленная в Ставку в июле перед второй поездкой Штюрмера. В этой записке заявляется, что, хотя и нужно бороться до окончательной победы, но нужно кончить войну своевременно, а иначе плоды победы будут потеряны вследствие революции (Замысловский с места: «Подписи, подписи»). Это — старая для наших германофилов тема, но она развивается в ряде новых нападок.
Замысловский (с места) — Подписи. Пускай скажет подписи.
Председательствующий. — Член Думы Замысловский, прошу вас не говорить с места.
П. Н. Милюков. — Я цитирую московские газеты.
Замысловский (с места). — Клеветник. Скажите подписи. Не клевещите.
Председательствующий. — Член Государственной Думы Замысловский, прошу вас не говорить с места.
Замысловский. — Подписи, клеветник.
Председательствующий. — Член Государственной Думы Замысловский. призываю вас к порядку.
Вишневский (с места). — Мы требуем подписи. Пусть не клевещет.
Председательствующий. — Член Государственной Думы Вишневский, призываю вас к порядку.
П. Н. Милюков. — Я сказал свой источник — это московские газеты, из которых есть перепечатка в иностранных газетах. Я передаю те впечатления, которые заграницею определили мнение печати о назначении Штюрмера.
Замысловский (с места). — Клеветник, вот ты кто.
Марков 2-й (с места). — Он только сообщил заведомую неправду. (Голоса слева: «Допустимы ли эти выражения с места, господин председательствующий?»)
Председательствующий. — Я повторяю, что призываю вас к порядку.
П. Н. Милюков. — Я не чувствителен к выражениям г. Замысловского (голоса слева: «Браво, браво»). Повторяю, что старая тема развивается на этот раз с новыми подробностями. Кто делает революцию? Вот кто: оказывается, ее делают городской и земский союзы, военно-промышленные комитеты, съезды либеральных организаций. Это самое несомненное проявление грядущей революции. «Левые партии», утверждает записка, «хотят продолжать войну, чтобы в промежуток организоваться и подготовить революцию».
Господа, вы знаете, что, кроме подобной записки, существует целый ряд отдельных записок, которые развивают ту же мысль. Есть обвинительный акт против городской и земской организации, есть и другие обвинительные акты, которые вам известны. Так вот господа, та идефикс революции, грядущей со стороны левых, та идефикс, помешательство на которой обязательно для каждого вступившего члена кабинета (голоса: «Правильно!»), и этой идефикс приносится в жертву все: и высокий национальный порыв на помощь войне, и зачатки русской свободы, и даже прочность отношений к союзникам. Я спрашивал тогда себя, по какому рецепту это делается? Я поехал дальше в Швейцарию отдохнуть, а не заниматься политикой, во и тут за мной тянулись те же темные тени. На берегах Женевского озера, в Берне я не мог уйти от прежнего ведомства Штюрмера — от министерства внутренних дел и департамента полиции.
Конечно, Швейцария есть место, где скрещиваются всевозможные пропаганды, где особенно удобно можно следить за махинациями наших врагов. И понятно, что здесь особенно должна быть развита система «особых поручений», но среди них развита система особого рода, которая привлекает к себе наше особое внимание. Ко мне приходили и говорили: «Скажите пожалуйста, там, в Петрограде, чем занимается известный Ратаев?» Спрашивали, зачем сюда приехал какой-то неизвестный мне чиновник Лебедев. Спросили, зачем эти чиновники департамента полиции оказываются постоянными посетителями салонов русских дам, известных своим германофильством. Оказывается, что Васильчикова имеет преемниц и продолжательниц. Чтобы открыть пути и способы той пропаганды, о которой недавно еще откровенно говорил нам сэр Джордж Бьюкэнэн. Нам нужно судебное следствие, вроде того, какое было произведено над Сухомлиновым, Когда мы обвиняли Сухомлинова, мы ведь тоже не имели тех данных, которые следствие открыло. Мы имели то, что имеем теперь: инстинктивный голос всей страны и ее субъективную уверенность (аплодисменты).
Господа, я может быть не решился бы говорить о каждом из моих отдельных впечатлений, если бы не было совокупных, и в особенности, если бы не было того подтверждения, которое я получил, переехав из Парижа в Лондон. В Лондоне я наткнулся на прямое заявление, мне сделанное, что с некоторых пор наши враги узнают наши сокровеннейшие секреты и что этого не было во время Сазонова (возгласы слева: «Ага»). Если в Швейцарии и в Париже я задавал себе вопрос, нет ли за спиной нашей официальной дипломатии какой-нибудь другой, то здесь уже приходилось спрашивать об иного рода вещах. Прошу извинения, что, сообщая о столь важном факте, я не могу назвать его источника, но если это мое сообщение верно, то Штюрмер быть может найдет следы его в своих архивах. (Родичев с места: «Он уничтожит их»).
Я миную Стокгольмскую историю, как известно, предшествовавшую назначению теперешнего министра и произведшую тяжелое впечатление на наших союзников. Я могу говорить об этом впечатлении, как свидетель; я хотел бы думать, что тут было проявление того качества, которое хорошо известно старым знакомым А. Д. Протопопова — его неумение считаться с последствиями своих собственных поступков (смех, голоса слева: «Хорош ценз для министра»). По счастью, в Стокгольме он был уже не представителем депутации, так как депутации в то время уже не существовало, она частями возвращалась в Россию. То что Протопопов сделал в Стокгольме, он сделал в наше отсутствие (Марков 2-й с места: «Вы делали то же самое в Италии»). Но все же, господа, я не могу сказать, какую именно роль эта история сыграла в той уже известной нам прихожей, через которую, вслед за другими, прошел А. Д. Протопопов на пути к министерскому креслу (голоса справа: «Какая прихожая?»). Я вам называл этих людей — Манасевич-Мануйлов, Распутин, Питирим, Штюрмер. Это та придворная партия, победою которой, по словам «Нейе Фрейе Прессе», было назначение Штюрмера: «Победа придворной партии, которая группируется вокруг молодой Царицы».
Во всяком случае, я имею некоторое основание думать, что предложения, сделанные германским советником Варбургом Протопопову, были повторены более прямым путем и из более высокого источника. Я нисколько не был удивлен, когда из уст британского посла выслушал тяжеловесное обвинение против того же круга лиц в желании подготовить путь сепаратному миру. Может быть, слишком долго остановился на Штюрмере? (Возгласы: «Нет, нет!»).
Но, господа, ведь на нем преимущественно сосредоточились все чувства и настроения, о которых я говорил раньше. Я думаю, что эти чувства и настроения не позволили ему занимать это кресло. Он слышал те возгласы, которыми вы встретили его выход. Будем надеяться вместе с вами, что он сюда больше не вернется. (Аплодисменты слева. Шум. Возгласы слева: «Браво!»). Мы говорим правительству, как сказала декларация блока: мы будем бороться с вами, будем бороться всеми законными средствами до тех пор, пока вы не уйдете. Говорят, что один член совета министров, услышав, что на этот раз Государственная Дума собирается говорить об измене, взволнованно вскрикнул: «Я, быть может, дурак, но я не изменник». (Смех). Господа, предшественник этого министра был несомненно умным министром так же как предшественник министра иностранных дел был честным человеком. Но их теперь ведь нет в составе кабинета. Так разве же не все равно для практического результата, имеем ли мы в данном случае дело с глупостью или с изменою?
Когда вы целый год ждете выступления Румынии, настаиваете на этом выступлении, а в решительную минуту у вас не оказывается ни войск, ни возможности быстро подвозить их по единственной узкоколейной дороге, и, таким образом, вы еще раз упускаете благоприятный момент нанести решительный удар на Балканах, — как вы назовете это: глупостью или изменой? (голоса слева: «Одно и то же»). Когда, вопреки нашим неоднократным настаиваниям, начиная с февраля 1916 г. и кончая июлем 1916 г., причем уже в феврале я говорил о попытках Германии соблазнить поляков и о надежде Вильгельма получить полумиллионную армию, когда, вопреки этому, намеренно тормозится дело, и попытка умного и честного министра решить, хотя бы в последнюю минуту, вопрос в благоприятном смысле кончается уходом этого министра и новой отсрочкой, а враг наш, наконец, пользуется нашим промедлением, — то это: глупость или измена? (голоса слева: «Измена»). Выбирайте любое. Последствия те же.
Когда со все большею настойчивостью Дума напоминает, что, надо организовать тыл для успешной борьбы, а власть продолжает твердить, что организовать, — значит организовать революцию, и сознательно предпочитает хаос и дезорганизацию — что это, глупость или измена? (голос слева: «Измена». Аджемов: «Это глупость». Смех). Мало того. Когда на почве общего недовольства и раздражения власть намеренно занимается вызыванием народных вспышек — потому что участие департамента полиции в последних волнениях на заводах доказано, — так вот, когда намеренно вызываются волнения и беспорядки путем провокации и при том знают, что это может служить мотивом для прекращения войны, — что это делается, сознательно или бессознательно?
Когда в разгар войны «придворная партия» подкапывается под единственного человека, создавшего себе репутацию честного у союзников (шум) и когда он заменяется лицом, о котором можно сказать все, что я сказал раньше, то это… (Марков 2-й: «А ваша речь — глупость или измена?»). Моя речь — есть заслуга перед родиной, которой вы не сделаете. Нет господа, воля ваша, уж слишком много глупости. (Замысловский: «Вот это верно».) Как будто трудно объяснить все это только одною глупостью.
Нельзя поэтому и население обвинять, если оно приходит к такому выводу, который я прочитал в заявлении председателей губернских управ. Вы должны понимать и то, почему у нас сегодня не раздается никакой другой речи, кроме той, которую я уже сказал: добивайтесь ухода этого правительства. Вы спрашиваете, как же мы начнем бороться во время войны? Да ведь, господа, только во время войны они и опасны. Они для войны опасны: именно потому-то во время войны и во имя войны, во имя того самого, что нас заставило объединиться, мы с ними теперь боремся. (Голоса слева: «Браво». Аплодисменты.)
Мы имеем много, очень много отдельных причин быть недовольными правительством. Если у нас будет время, мы их скажем. И все частные причины сводятся к одной этой: неспособность и злонамеренность данного состава правительства (Голоса слева: «Правильно»).
Это наше главное зло, победа над которым будет равносильна выигрышу всей кампании. (Голоса слева: «Верно!») Поэтому, господа, во имя миллионов жертв и потоков пролитой крови, во имя достижения наших национальных интересов, во имя нашей ответственности перед всем народом, который нас сюда послал, мы будем бороться, пока не добьемся той настоящей ответственности правительства, которая определяется тремя признаками нашей общей декларации: одинаковое понимание членами кабинета ближайших задач текущего момента, их сознательная готовность выполнить программу большинства Государственной Думы и их обязанность опираться не только при выполнении этой программы, но и во всей их деятельности на большинство Государственной Думы.
Кабинет, не удовлетворяющий этим признакам, не заслуживает доверия Государственной Думы и должен уйти. (Шумные аплодисменты).
(Источник: Резанов А. С. Штурмовой сигнал П. Н. Милюкова. Париж, 1924. С. 45–61.)
Мы присутствуем при великой исторической минуте. Еще три дня назад мы были в скромной оппозиции, а русское правительство казалось всесильным. Теперь это правительство рухнуло в грязь, с которой сроднилось, а мы и наши друзья слева выдвинуты революцией, армией и народом на почетное место членов первого русского общественного кабинета. (Шумные продолжительные аплодисменты). Как могло случиться это событие, казавшееся еще так недавно невероятным? Как произошло то, что русская революция, низвергнувшая навсегда старый режим, оказалась чуть ли не самой короткой и самой бескровной из всех революций, которые знает история?!
Это произошло потому, что история не знает и другого правительства, столь глупого, столь бесчестного, столь трусливого и изменнического, как это.
Ныне низвергнутое правительство, покрывшее себя позором, лишило себя всяких корней симпатии и уважения, которые связывают всякое сколько-нибудь сильное правительство с народом.
Правительство мы свергли легко и скоро. Но это еще не все, что нужно сделать. Остается еще половина дела — и самая большая. Остается удержать в руках эту победу, которая нам так легко досталась. Как сделать это? Ответ прост и ясен. Нам нужно организовать победу. А для этого прежде всего надо сохранить то единство воли и мысли, которое привело нас к победе. Между нами, членами теперешнего кабинета, было очень много острых и важных споров и разногласий. Быть может, скоро эти разногласия станут важными и серьезными. Но сегодня они бледнеют и стушевываются перед той общей и важной задачей, которая еще не разрешена вполне, — перед задачей создать новую народную власть на месте старой, упавшей. Лучше быть едиными в движении к этой цели. Будьте едины в устранении политических споров, быть может и важных, но сегодня могущих еще вырвать из наших рук плоды победы.
Будьте едины и вы, солдаты и офицеры славной и великой русской армии, и помните, что армия сильна своим внутренним единством: потерявшая это единство и раздробленная, она обращается в беспорядочную толпу и всякая горсть вооруженных, организованных людей может взять ее голыми руками. Сохраните же это единство для себя и для нас и покажите, что после того, как мы так легко свергнули всесильную старую власть, — докажите, что первую общественную власть, выдвинутую народом, не так легко будет низвергнуть. (Шумные и продолжительные рукоплескания). Я знаю, были грехи в прошлом, и отношения старой армии зачастую основывались на крепостном начале. Но теперь даже офицерство слишком хорошо понимает, что надо беречь и уважать в нижнем чине чувство человеческого и гражданского достоинства. А одержавшие победу солдаты также хорошо знают, что довершить ее и сохранить в своих руках они могут только сохранив связь со своим офицерством. (Шумные продолжительные аплодисменты и возгласы из ряда слушателей).
Я слышу, меня спрашивают: «Кто вас выбрал?» Нас никто не выбирал, ибо, если бы мы стали дожидаться народного избрания, мы не могли бы вырвать власти из рук врага. Пока мы спорили бы о том, кого выбирать, враг успел бы организоваться и победить и вас, и нас. Нас выбрала русская революция. (Шумные продолжительные аплодисменты). Так посчастливилось, что в минуту, когда ждать было нельзя, нашлась такая кучка людей, которая была достаточно известна народу своим политическим прошлым и против которой не могло быть и тени тех возражений, под ударами которых пала старая власть. Но мы слишком хорошо помним, что сами мы еще недавно защищали начала ответственности власти перед народными избранниками. Мы не сохраним этой власти ни минуты после того, как свободно избранные народом представители скажут нам, что они хотят на наших местах видеть других людей, более заслуживающих их доверия. (Рукоплескания). Поверьте, господа, власть берется в эти дни не из слабости власти. Это не награда и не удовольствие, а заслуга и жертва. (Шумные рукоплескания). И как только нам скажут, что жертвы эти больше не нужны народу, мы уйдем с благодарностью за данную нам возможность. Но не отдадим этой власти теперь, когда она нужна, чтобы закрепить победу народа, и когда, упавшая из наших рук, она может достаться только врагу. (Рукоплескания. Возгласы: «Кто министры?»)
Для народа не может быть тайн. Эту тайну вся Россия узнает через несколько часов, и, конечно, не для того мы стали министрами, чтобы скрыть в тайне свои имена. Я вам скажу их сейчас. Во главе нашего министерства мы поставили человека, имя которого означает организованную русскую общественность (крики: «Цензовую!»), так непримиримо преследовавшуюся старым правительством. Князь Г. Е. Львов, глава русского земства (крики: «Цензового!») будет нашим премьером и министром внутренних дел и заместит своего гонителя. Вы говорите: цензовая общественность. Да, но единственная организованная, которая даст потом возможность организоваться и другим слоям общественности. (Рукоплескания). Но, господа, я счастлив сказать вам, что и общественность нецензовая тоже имеет своего представителя в нашем министерстве. Я только что получил согласие моего товарища А. Ф. Керенского занять пост в первом русском общественном кабинете. (Бурные рукоплескания). Мы бесконечно рады были отдать в верные руки этого общественного деятеля то министерство, в котором он отдаст справедливое возмездие прислужникам старого режима, всем этим Штюрмерам и Сухомлиновым. (Рукоплескания). Трусливые герои дней, прошедших навеки, по воле судьбы окажутся во власти не щегловитовской юстиции, а министерства юстиции А. Ф. Керенского. (Бурные рукоплескания, крики).
Вы хотите знать другие имена? (Крики: «А Вы?») Мне мои товарищи поручили взять руководство внешней русской политикой. (Бурные и продолжительные рукоплескания, разрастающиеся в овацию оратору, который кланяется во все стороны.) Быть может, на этом посту я окажусь и слабым министром, но я могу обещать вам, что при мне тайны русского народа не попадут в руки наших врагов. (Бурные и продолжительные рукоплескания.) Теперь я назову вам имя, которое, я знаю, возбудит здесь возражения. А. И. Гучков был моим политическим врагом (крики: «Другом!») в течение всей жизни Государственной думы. Но, господа, мы теперь политические друзья, да и к врагу надо быть справедливым, ведь Гучков в третьей Думе приступил к переустройству русской армии, да еще дезорганизованной маньчжурской неудачей. И он положил первый камень той победе, с которой наша обновленная и возрожденная армия выйдет из настоящей великой борьбы. Мы с Гучковым люди разного типа. Я — старый профессор, привыкший читать лекции, а Гучков — человек действий. И вот теперь, когда я в этой зале говорю с вами, Гучков на улицах столицы организует победу. (Рукоплескания.) Что бы сказали вы, если бы вместо того, чтобы расставлять войска вчера ночью на вокзалах, в которых ожидалось прибытие враждебных перевороту войск, Гучков принял участие в наших политических прениях, а враждебные войска, взявшие вокзал, заняли бы улицы, а потом и этот зал? Что сталось бы тогда с вами и со мной? (Возгласы одобрения. Крики: «Верно!» Вопрос: «А морской министр?»)
Пост морского министра, пока мы не подыщем достойной кандидатуры, мы тоже оставим в руках Гучкова. Далее, мы дали два места представителям той либеральной группы русской буржуазии, которые первыми в России попытались организовать представительство рабочего класса. (Аплодисменты. Крики: «Где оно?») Господа, это сделало старое правительство. А. И. Коновалов помог сорганизоваться рабочей группе при Петроградском военно-промышленном комитете, а М. И. Терещенко сделал то же самое относительно Киева. (Вопросы с места: «Кто Терещенко?») Да, правда, это имя громко звучит на юге России. Россия велика, и трудно везде знать наших лучших людей. («А земледелия?») Господа, в эти дни, когда продовольствие армии является серьезным и трудным вопросом, когда старое правительство довело почти до края бездны нашу родину и каждая минута промедления грозит где-нибудь голодным бунтом, которые уже начались, — в такое время мы назначили министром земледелия А. И. Шингарева, которому, мы думаем, обеспечена та общественная поддержка, отсутствие которой обеспечило провал г. Риттиха. (Бурные и продолжительные аплодисменты. «А пути сообщения?»)
На этот другой важный для нашей родины пост мы выдвинули Н. В. Некрасова, товарища председателя Государственной думы, особенно любимого нашими левыми товарищами. (Оживленные аплодисменты.) Ну вот, кажется, почти все, что вас может интересовать. («А программа?»)
Я очень жалею, что в ответ на этот вопрос не могу прочесть вам бумажку, на которой изложена эта программа. Но дело в том, что единственный экземпляр программы, обсужденной вчера в длинном ночном совещании с представителями Совета рабочих депутатов, находится сейчас на окончательном рассмотрении их. И я надеюсь, что через несколько часов вы об этой программе узнаете. Но, конечно, я могу и сейчас сказать все важнейшие пункты. (Шум. Громкие крики: «А династия?»)
Вы спрашиваете о династии. Я знаю наперед, что мой ответ не всех вас удовлетворит. Но я его скажу. Старый деспот, доведший Россию до границы гибели, добровольно откажется от престола или будет низложен. (Аплодисменты.) Власть перейдет к регенту, великому князю Михаилу Александровичу. (Продолжительные негодующие крики, возгласы: «Да здравствует республика!», «Долой династию!» Жидкие аплодисменты, заглушенные новым взрывом негодования.)
Наследником будет Алексей. (Крики: «Это старая династия!»)
Да, господа, это старая династия, которой, может быть, не любите вы, а может, не люблю и я. Но дело сейчас не в том, кто сейчас любим. Мы не можем оставить без ответа и без решения вопрос о форме государственного строя. Мы представляем* его себе как парламентскую конституционную монархию. Может быть, другие представляют себе иначе, но теперь, если мы будем об этом спорить, вместо того, чтобы сразу решить, то Россия очутится в состоянии гражданской войны и возродится только разрушенный режим. Этого мы сделать не имеем права ни перед вами, ни перед собой. Однако это не значит, чтобы мы решили вопрос бесконтрольно. В нашей программе вы найдете пункт, согласно которому, как только пройдет опасность и возродится прочный порядок, мы приступим к подготовке созыва Учредительного собрания (шумные аплодисменты), собранного на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. Свободно избранное народное представительство решит, кто вернее выразит общее мнение России — мы или наши противники. (Аплодисменты, шум, крики: «Опубликуйте программу!»)
Эти возгласы напоминают мне о важном вопросе, решить который зависит от Совета рабочих депутатов, в руках которого находится распоряжение типографскими рабочими. Свободная Россия не может обойтись без самого широкого оглашения и обсуждения сведений, в настоящую минуту интересующих всю Россию. Я надеюсь, что завтра же удастся восстановить правильный выход органов прессы, отныне свободной. Господа, я мог бы перечислить и другие пункты программы, но думаю, что те, о которых я упомянул, интересуют вас главным образом, а о других вы узнаете скоро из печати. Я охрип, мне трудно говорить далее, позвольте на этих объяснениях пока остановить мою речь.
(Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. 1917. 3 марта. № 4.) (Цит. по: Февральская революция 1917 года: Сборник документов и материалов. М., РГГУ, 1996. С. 154–159.)
Любопытно почитать как всегда лапидарные записи в дневнике Николая II тех самых, критических, революционных времён (в круглых скобках — мои краткие комментарии).
23-го февраля. Четверг
Проснулся в Смоленске в 9Ольга и Алексей заболели корью, а сегодня Татьяна последовала их примеру.
25-го февраля. Суббота.
Встал поздно. Доклад продолжался полтора часа. В 2ёков на происходящее в Петрограде — хотя хлебные бунты идут уже 4 дня. Но внимание! —)
27-го февраля. Понедельник
В Петрограде начались беспорядки несколько дней тому назад; к прискорбию, в них стали принимать участие и войска. Отвратительное чувство быть так далеко и получать отрывочные нехорошие известия! Был недолго у доклада. Днём сделал прогулку по шоссе на Оршу. Погода стояла солнечная. После обеда решил ехать в Ц.[арское] С.[ело] поскорее и в час ночи перебрался в поезд.
28-го февраля. Вторник
Лег спать в 3 ч., т. к. долго говорил с Н. И. Ивановым, кот[орого] посылаю в Петроград с войсками водворить порядок. Спал до 10 час. Ушли из Могилёва в 5 час. утра. Погода была морозная, солнечная. Днём проехали Вязьму, Ржев, а Лихославль в 9 час.
1-го марта. Среда
Ночью повернули с М. Вишеры назад, т. к. Любань и Тосно оказались занятыми восставшими. Поехали на Валдай, Дно и Псков, где остановился на ночь. Видел Рузского. Он, Данилов и Саввич обедали. Гатчина и Луга тоже оказались занятыми. Стыд и позор! Доехать до Царского не удалось. А мысли и чувства всё время там! Как бедной Аликс должно быть тягостно одной переживать все эти события! Помоги нам Господь!
2-го марта. Четверг
Утром пришёл Рузский и прочёл свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т. к. с ним борется соц[иал]-дем[ократическая] партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот[орыми] я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман!
(Вот и вся знаменитая эмоция, которая только и смогла исторгнуться из потрясённого Государя. А далее опять —)
3-го марта. Пятница
Спал долго и крепко. Проснулся далеко за Двинском. День стоял солнечный и морозный. Говорил со своими о вчерашнем дне. Читал много о Юлии Цезаре. В 8.20 прибыл в Могилёв. Все чины штаба были на платформе. Принял Алексеева в вагоне. В 9 {1}
4-го марта. Суббота
Спал хорошо. В 10 ч. пришёл добрый Алек. Затем пошёл к докладу. К 12 час. поехал на платформу встретить дорогую мам.31mm; text-align: left; line-height: 4.166667mm; color: Black; ''> {1}
27 марта сего года временное правительство опубликовало обращение к гражданам, в котором содержится изложение взглядов правительства свободной России на задачи настоящей войны. Министр иностранных дел поручает мне сообщить вам означенный документ и высказать при этом следующие замечания.
Враги наши в последнее время старались внести раздор в междусоюзные отношения, распространяя вздорные слухи, будто Россия готова заключить сепаратный мир с срединными монархиями. Текст прилагаемого документа лучше всего опровергает подобные измышления. Вы усмотрите из него, что высказанные временным правительством общие положения вполне соответствуют тем высоким идеям, которые постоянно высказывались вплоть до самого последнего времени многими выдающимися государственными деятелями союзных стран и которые нашли себе особенно яркое выражение со стороны нашего нового союзника, великой заатлантической республики, в выступлениях ее президента. Правительство старого режима, конечно, не было в состоянии усвоить и разделить эти мысли об освободительном характере войны, о создании прочных основ для мирного сожительства народов, о самоопределении угнетенных национальностей и т. п.
Но Россия освобожденная может в настоящее время заговорить языком, понятным для передовых демократий современного человечества, и она спешит присоединить свой голос к голосам союзников. Проникнутые этим новым духом освобожденной демократии заявления временного правительства, разумеется, не могут подать ни малейшего повода думать, что совершившийся переворот повлек за собой ослабление роли России в общей союзной борьбе. Совершенно напротив, — всенародное стремление довести мировую войну до решительной победы лишь усилилось, благодаря сознанию общей ответственности всех и каждого. Это стремление стало более действительным, будучи сосредоточено на близкой для всех и очевидной задаче — отразить врага, вторгнувшегося в самые пределы нашей родины. Само собой разумеется, как это и сказано в сообщаемом документе, временное правительство, ограждая права нашей родины, будет вполне соблюдать обязательства, принятые в отношении наших союзников. Продолжая питать полную уверенность в победоносном окончании настоящей войны, в полном согласии с союзниками, оно совершенно уверено и в том, что поднятые этой войной вопросы будут разрешены в духе создания прочной основы для длительного мира и что проникнутые одинаковыми стремлениями передовые демократии найдут способ добиться тех гарантий и санкций, которые необходимы для предупреждения новых кровавых столкновений в будущем.
(Цит. по: Системная история международных отношений: Под ред. А. Д. Богатурова. М.: Московский рабочий, 2000. Т.2. С.9.)
Приехав только 3 апреля ночью в Петроград, я мог, конечно, лишь от своего имени и с оговорками относительно недостаточной подготовленности выступить на собрании 4 апреля с докладом о задачах революционного пролетариата.
Единственное, что я мог сделать для облегчения работы себе, — и добросовестным оппонентам, — было изготовление письменных тезисов. Я прочел их и передал их текст тов. Церетели. Читал я их очень медленно и дважды: сначала на собрании большевиков, потом на собрании и большевиков и меньшевиков.
Печатаю эти мои личные тезисы, снабженные лишь самыми краткими пояснительными примечаниями, которые гораздо подробнее были развиты в докладе.
Тезисы
1. В нашем отношении к войне, которая со стороны России и при новом правительстве Львова и K° безусловно остается грабительской империалистской войной в силу капиталистического характера этого правительства, недопустимы ни малейшие уступки «революционному оборончеству».
На революционную войну, действительно оправдывающую революционное оборончество, сознательный пролетариат может дать свое согласие лишь при условии: а) перехода власти в руки пролетариата и примыкающих к нему беднейших частей крестьянства; б) при отказе от всех аннексий на деле, а не на словах; в) при полном разрыве на деле со всеми интересами капитала.
Ввиду несомненной добросовестности широких слоев массовых представителей революционного оборончества, признающих войну только по необходимости, а не ради завоеваний, ввиду их обмана буржуазией, надо особенно обстоятельно, настойчиво, терпеливо разъяснять им их ошибку, разъяснять неразрывную связь капитала с империалистской войной, доказывать, что кончить войну истинно демократическим, не насильническим, миром нельзя без свержения капитала.
Организация самой широкой пропаганды этого взгляда в действующей армии.
Братанье.
2. Своеобразие текущего момента в России состоит в переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, — ко второму ее этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоев крестьянства.
Этот переход характеризуется, с одной стороны, максимумом легальности (Россия сейчас самая свободная страна в мире из всех воюющих стран), с другой стороны, отсутствием насилия над массами и, наконец, доверчиво-бессознательным отношением их к правительству капиталистов, худших врагов мира и социализма.
Это своеобразие требует от нас умения приспособиться к особым условиям партийной работы в среде неслыханно широких, только что проснувшихся к политической жизни, масс пролетариата.
3. Никакой поддержки Временному правительству, разъяснение полной лживости всех его обещаний, особенно относительно отказа от аннексий. Разоблачение, вместо недопустимого, сеющего иллюзии, «требования», чтобы это правительство, правительство капиталистов, перестало быть империалистским.
4. Признание факта, что в большинстве Советов рабочих депутатов наша партия в меньшинстве, и пока в слабом меньшинстве, перед блоком всех мелкобуржуазных оппортунистических, поддавшихся влиянию буржуазии и проводящих ее влияние на пролетариат, элементов от народных социалистов, социалистов-революционеров до ОК (Чхеидзе, Церетели и пр.), Стеклова и пр. и пр.
Разъяснение массам, что С. Р. Д. есть единственно возможная форма революционного правительства и что поэтому нашей задачей, пока это правительство поддается влиянию буржуазии, может явиться лишь терпеливое, систематическое, настойчивое, приспособляющееся особенно к практическим потребностям масс, разъяснение ошибок их тактики.
Пока мы в меньшинстве, мы ведем работу критики и выяснения ошибок, проповедуя в то же время необходимость перехода всей государственной власти к Советам рабочих депутатов, чтобы массы опытом избавились от своих ошибок.
5. Не парламентарная республика, — возвращение к ней от С.Р.Д. было бы шагом назад, — а республика Советов рабочих, батрацких и крестьянских депутатов по всей стране, снизу доверху.
Устранение полиции, армии, чиновничества. [1]
Плата всем чиновникам, при выборности и сменяемости всех их в любое время, не выше средней платы хорошего рабочего.
6. В аграрной программе перенесение центра тяжести на Сов. батр. депутатов.
Конфискация всех помещичьих земель.
Национализация всех земель в стране, распоряжение землею местными Сов. батр. и крест, депутатов. Выделение Советов депутатов от беднейших крестьян. Создание из каждого крупного имения (в размере около 100 дес. до 300 по местным и прочим условиям и по определению местных учреждений) образцового хозяйства под контролем батр. депутатов и на общественный счет.
7. Слияние немедленное всех банков страны в один общенациональный банк и введение контроля над ним со стороны С. Р. Д.
8. Не «введение» социализма, как наша непосредственная задача, а переход тотчас лишь к контролю со стороны С. Р. Д. за общественным производством и распределением продуктов.
9. Партийные задачи:
а) немедленный съезд партии;
б) перемена программы партии, главное:
1) об империализме и империалистской войне,
2) об отношении к государству и наше требование «государства-коммуны» [2],
3) исправление отсталой программы-минимум;
в) перемена названия партии [3].
10. Обновление Интернационала.
Инициатива создания революционного Интернационала, Интернационала против социал-шовинистов и против «центра» [4].
Чтобы читатель понял, почему мне пришлось подчеркнуть особо, как редкое исключение, «случай» добросовестных оппонентов, приглашаю сравнить с этими тезисами следующее возражение господина Гольденберга: Лениным «водружено знамя гражданской войны в среде революционной демократии» (цитировано в «Единстве» г-на Плеханова, № 5).
Не правда ли, перл?
Я пишу, читаю, разжевываю: «ввиду несомненной добросовестности широких слоев массовых представителей революционного оборончества… ввиду их обмана буржуазией, надо особенно обстоятельно, настойчиво, терпеливо разъяснять им их ошибку»…
А господа из буржуазии, называющие себя социал-демократами, не принадлежащие ни к широким слоям, ни к массовым представителям оборончества, с ясным лбом передают мои взгляды, излагают их так: «водружено (!) знамя (!) гражданской войны» (о ней нет ни слова в тезисах, не было ни слова в докладе!) «в среде (!!) революционной демократии»…
Что это такое? Чем это отличается от погромной агитации? от «Русской Воли»?
Я пишу, читаю, разжевываю: «Советы Р. Д. есть единственно возможная форма революционного правительства, и поэтому нашей задачей может явиться лишь терпеливое, систематическое, настойчивое, приспособляющееся особенно к практическим потребностям масс, разъяснение ошибок их тактики»…
А оппоненты известного сорта излагают мои взгляды, как призыв к «гражданской войне в среде революционной демократии»!!
Я нападал на Вр. правительство за то, что оно не назначало ни скорого, ни вообще какого-либо срока созыва Учр. собрания, отделываясь посулами. Я доказывал, что без Советов р. и с. деп. созыв Учр. собрания не обеспечен, успех его невозможен.
Мне приписывают взгляд, будто я против скорейшего созыва Учр. собрания!!!
Я бы назвал это «бредовыми» выражениями, если бы десятилетия политической борьбы не приучили меня смотреть на добросовестность оппонентов, как на редкое исключение.
Г-н Плеханов в своей газете назвал мою речь «бредовой». Очень хорошо, господин Плеханов! Но посмотрите, как вы неуклюжи, неловки и недогадливы в своей полемике. Если я два часа говорил бредовую речь, как же терпели «бред» сотни слушателей? Далее. Зачем ваша газета целый столбец посвящает изложению «бреда»? Некругло, совсем некругло у вас выходит.
Гораздо легче, конечно, кричать, браниться, вопить, чем попытаться рассказать, разъяснить, вспомнить, как рассуждали Маркс и Энгельс в 1871, 1872, 1875 гг. об опыте Парижской Коммуны и о том, какое государство пролетариату нужно?
Бывший марксист г. Плеханов не желает, вероятно, вспоминать о марксизме.
Я цитировал слова Розы Люксембург, назвавшей 4 августа 1914 г. германскую социал-демократию «смердящим трупом». А гг. Плехановы, Гольденберги и K° «обижаются»… за кого? — за германских шовинистов, названных шовинистами!
Запутались бедные русские социал-шовинисты, социалисты на словах, шовинисты на деле.
Примечания
1. Т. е. замена постоянной армии всеобщим вооружением народа.
2. То есть такого государства, прообраз которого дала Парижская Коммуна.
3. Вместо «социал-демократии», официальные вожди которой во всем мире предали социализм, перейдя к буржуазии («оборонцы» и колеблющиеся «каутскианцы»), надо назваться Коммунистической партией.
4. «Центром» называется в международной социал-демократии течение, колеблющееся между шовинистами (=«оборонцами») и интернационалистами, именно: Каутский и K° в Германии, Лонге и K° во Франции, Чхеидзе и K° в России, Турати и K° в Италии, Макдональд и K° в Англии и т. д.
(Напечатано 7 (20) апреля 1917 г. в газете «Правда» № 26.) (Источник: Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 31. С. 113–118.)
Комитет (Главный комитет офицерского союза — А.Н.), довольно пассивный во время командования генерала Брусилова, действительно принял впоследствии участие в выступлении генерала Корнилова. Но не это обстоятельство повлияло на перемену его направления. Комитет несомненно отражал общее настроение, охватившее тогда командный состав и русское офицерство, настроение, ставшее враждебным Временному правительству. При этом, в офицерской среде не отдавали себе ясного отчета о политических группировках внутри самого правительства, о глухой борьбе между ними, о государственно-охранительной роли в нем многих представителей либеральной демократии, и потому враждебное отношение создалось ко всему правительству в целом.
Бывшие доселе совершенно лояльными, а в большинстве и глубоко доброжелательными, терпевшие скрепя сердце все эксперименты, которые Временное правительство вольно и невольно производило над страной и армией, эти элементы жили одной надеждой на возможность возрождения армии, наступления и победы. Когда же все надежды рухнули, то, не связанное идейно с составом 2-го коалиционного правительства, наоборот, питая к нему полное недоверие, офицерство отшатнулось от Временного правительства, которое, таким образом, потеряло последнюю верную опору.
Этот момент имеет большое историческое значение, дающее ключ к уразумению многих последующих явлений. Русское офицерство — в массе своей глубоко демократичное по своему составу, мировоззрениям и условиям жизни, с невероятной грубостью и цинизмом оттолкнутое революционной демократией и не нашедшее фактической опоры и поддержки в либеральных кругах, близких к правительству, очутилось в трагическом одиночестве. Это одиночество и растерянность служили впоследствии не раз благодарной почвой для сторонних влияний, чуждых традициям офицерского корпуса, и его прежнему политическому облику, — влияний, вызвавших расслоение и как финал братоубийство. Ибо не может быть никаких сомнений в том, что вся сила, вся организация и красных и белых армий покоилась исключительно на личности старого русского офицера.
И если затем, в течение трехлетней борьбы, мы были свидетелями расслоения и отчуждения двух сил русской общественности в противобольшевистском лагере, то первопричину их надо искать не только в политическом расхождении, но и в том каиновом деле в отношении офицерства, которое было совершено революционной демократией, с первых же дней революции.
(Источник: Деникин А. И. Очерки русской смуты. Том I. Крушение власти и армии. (Февраль-сентябрь 1917). М., Айрис-пресс. С. 437–438.)
