• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Сущность процентного метода «мозгоимения» проще всего проиллюстрировать наглядным примером из области известного каждому советскому человеку «жилищного вопроса».

Предположим, что некий гражданин В. Пупкин с семьей из трех человек проживает в благоустроенной четырехкомнатной квартире площадью 80 кв. м. Как можно оценить жилищные условия товарища Пупкина? Ответ прост и понятен. Надо сравнить. С чем сравнить? С тем, как живут другие. Результат сравнения очевиден: Вася Пупкин совсем неплохо устроился, многие его соотечественники все еще живут в «хрущевках» с кухонькой в 6 метров на пять человек. А теперь представим себе, что перед нами поставлена задача доказать, что Пупкин страдает и мучается в совершенно невыносимых бытовых условиях. Можно ли это сделать? Легко.

Для этого надо всего лишь подарить Васе дополнительную недвижимость. А именно: дом в деревне (70 кв. м) с печным отоплением и «удобствами» во дворе, большой сарай рядом с этим домом (50 кв. м), сеновал (60 кв. м), свинарник (40 кв. м), погреб для картошки (30 кв. м). Казалось бы, товарищ Пупкин не стал беднее, и жизнь его не превратилась в кошмар оттого, что в ДОПОЛНЕНИЕ к прекрасной городской квартире ему достались и сарай, и сеновал, и погреб со свинарником. Но это только кажется — до тех пор, пока не раздадутся оглушающие завывания: «Только 24% помещений, принадлежащих семье Пупкиных, отвечают современным санитарным нормам, 55% помещений не имеют ни отопления, ни освещения... Как можно жить и работать в таких нечеловеческих условиях?» Вот именно так у нас и пишется военная история.

Для нападения на Советский Союз в вермахте было сформировано четыре танковые группы. Самая слабая, 4-я танковая группа (группа армий «Север») имела на своем вооружении 602 танка. В самой крупной, 2-й танковой группе (группа армий «Центр») было 994 танка. Всего в составе четырех танковых групп 22 июня 1941 года числилось 3266 танков (если называть «танком» танкетки Pz-I и Pz-Il), т.е. в среднем по 817 танков в каждой группе.

В составе Красной Армии было шесть мехкорпусов, на вооружении которых было 800 и более танков (1 МК, 4 МКГ 5 МК, 6 МК, 7 МК, 8 МК). К этому перечню следует добавить еще два вполне боеспособных мехкорпуса: 3 МК (672 танка, в том числе 128 KB и Т-34) и 15 МК (749 танков, в том числе 136 KB и Т-34). Итого — восемь мощных механизированных соединений, почти полностью укомплектованные личным составом и артиллерией, превосходящими противника по техническим характеристикам танками, получившие еще до начала открытой мобилизации от двух до четырех тысяч автомобилей, по двести-триста гусеничных тягачей каждый. Неужели Красная Армия стала слабее от того, что в ДОПОЛНЕНИЕ к этим восьми «бронированным таранам» она уже в первые дни войны смогла ввести в бой еще 12 мехкорпусов, находившихся в разной степени боеготовности и укомплектованности? Неужели мощнейшему 6-му мехкорпусу  чем-то мешал воевать находившийся рядом с ним недоукомплектованный 13-й мехкорпус  (282 легких танка, 18 тыс. человек личного состава)? С кем предстояло воевать — с процентами или с противником?

Вопросы, конечно, глупые. Дурацкие, можно сказать. Но почему же вы, товарищи дорогие, не выкидываете в мусорное ведро очередную писанину, в которой в стотысячный раз выводят «среднюю температуру по больнице», т.е. сложив и поделив вооружение всех 30 мехкорпусов (включая едва начавшие формирование в Среднеазиатском и Орловском округах), начинают истошно причитать: «мехкорпуса Красной Армии были обеспечены грузовиками на...%, передвижными ремонтными мастерскими на... %, автоцистернами на...%, автомобильными шинами на...» Почему вы сокрушенно качаете головой, читая о том, что «танки новых типов составляли всего лишь 7,8% от общего танкового парка». Всего 7,8 процента. Страшная, вопиющая неготовность к войне.

Традиционная советская историография утверждала, что при таких процентах СССР мог быть готовым к войне не раньше лета 1942 г. — а до этого момента приходилось изо всех сил оттягивать, оттягивать и оттягивать... Но это устарелая точка зрения. Два товарища (А. Анатольев и С. Николаев) опубликовали в двух номерах «Независимого военного обозрения» огромную статью под названием «Закономерное поражение». Перечислив все возможные проценты, они приходят к ошеломляющему выводу: Красная Армия могла бы стать по-настоящему боеспособной только к концу 1940-х годов». Могла бы стать. В середине 40-х годов, точнее говоря — в мае 1945 г., Берлин, видимо, взяла какая-то небоеспособная армия. Но авторы неумолимы, точнее говоря — неумолимая арифметика неопровержимо доказывает, что только «к концу 1940-х годов» можно было вооружить армию «танками новых типов» на все 100%. И в претендующем на солидность издании не нашлось редактора, который бы объяснил товарищам, что танки новых типов (равно, как и новые модели сотовых телефонов, модные босоножки, лучшие хирурги, свежие анекдоты) никогда и нигде не могут составлять 100% общего парка, а «завершить перевооружение» может только разгромленная армия.

У «завершения перевооружения» есть конкретная, точная дата — 8 мая 1945 г. В этот день окончательно и бесповоротно завершилось перевооружение вермахта. Красная Армия, к счастью для нас, такой вершины достигнуть не смогла. По состоянию на 9 мая 1945 г. танки «новых типов» (Т-34 и KB), которые так старательно множили и делили Анатольев с Николаевым, перешли в разряд безнадежно устаревших и повсеместно снимались с вооружения боевых частей. Основной «рабочей лошадкой» танковых войск Красной Армии стал Т-34-85 с новым вооружением (мощнейшая 85-мм пушка), новой трехместной башней, новыми приборами управления огнем. Но и этот танк не имел уже права называться «новейшим», так как в январе 1945 г. началось серийное производство принципиально нового по конструкции танка Т-44. Вопреки ожиданиям, танк Т-44 оказался не слишком удачной машиной, и в апреле 45-го были изготовлены два опытных образца нового танка, который через год был принят на вооружение под названием Т-54. К 9 мая танков Т-44 было выпущено не более двух сотен (порядка 0,8% от обшей численности танкового парка), прототип Т-54 еще только начинал испытания, таким образом в мае 45-го наблюдалась абсолютная «неготовность к войне»...

Неплохо работает «процентный метод» и в том случае, когда пресловутая «готовность» исчисляется в процентах от некого, произвольно выбранного и мало о чем говорящего, показателя. Например. Все советские книжки с горестным всхлипом сообщали доверчивому читателю, что накануне войны «лишь 8% советских самолетов-истребителей имели пушечное вооружение». Это действует. На интуитивном уровне каждый «понимает», что пушка — это ого-го, не то что жалкий пулеметик... Для полноты картины следовало бы привести «проценты пушечности» и по самолетам других стран — противников гитлеровской Германии, но об этом советские историки традиционно умалчивали. Исправим это досадное упущение.

Первым серьезным, стратегического масштаба поражением Гитлера был провал планов вторжения на Британские острова осенью 1940 г. Это поражение Германия понесла не на земле, не на воде, а в воздухе — в ходе многомесячной «битвы за Британию» истребители Королевских ВВС удержали господство в воздухе над Ла-Маншем и нанесли немецкой авиации огромные потери. Так вот, много ли английских истребителей имели на тот момент пушечное вооружение? 80 процентов? 18? 8? Правильный ответ: ноль целых, хрен десятых. Воздушную битву в небе над Лондоном выиграли английские летчики на «Харрикейнах» и «Спитфайрах». И тот, и другой истребитель были вооружены исключительно и только пулеметами. Пойдем дальше. В последние месяцы Второй мировой войны армады бомбардировщиков союзников прикрывали дальние истребители американского производства. Какой процент этих самолетов имел пресловутое «пушечное вооружение»? Точную цифру я не знаю, а тратить время на поиски не имеет смысла. Абсолютное большинство истребительных эскадрилий к 44-45 годам были уже перевооружены на «Мустанги» и «Тандерболты». И тот, и другой были оснащены только пулеметами. Ни одной пушки на борту. Американские же истребители с пушечным вооружением («Лайтнинг», «Киттихоук») перешли к тому времени в разряд устаревших, и в небе над Западной Европой их или вовсе не было, или они в очень скромных количествах использовались в качестве легких штурмовиков («Киттихоук») или разведчиков («Лайтнинг»).

Самое краткое объяснение этого, странного на первый взгляд, перехода от «устаревших пушечных» к «новейшим пулеметным» истребителям заняло у меня в книге «На мирно спящих аэродромах» 13 страниц текста. В сверхкратком изложении остается только сказать, что пушки бывают разные, а на самолет эпохи Второй мировой войны ставилось совсем не то многотонное орудие, по которому ползают дети в парке культуры и отдыха. Разница в поражающем действии 20-мм снаряда и 13-мм пули, конечно, существует, но она не столь велика, как может показаться на первый взгляд. Кроме того, проектирование самолета и всего, что к нему прикручивается-привешивается, ведется в жестких ограничениях на габариты и вес. Соответственно, вопрос ставится примерно так: что лучше — вооружить истребитель двумя пушками с запасом снарядов на 10 секунд стрельбы или шестью пулеметами с запасом патронов на 50 секунд стрельбы? Ответ на этот вопрос очень сложен, точнее говоря — однозначного ответа не существует в принципе. В любом случае, нет ни малейших оснований относить к разряду «безнадежно устаревших» истребитель образца 1941 г. только по той причине, что у него не было пушечного вооружения.

22 июля 1941 г., ровно через месяц после начала войны, началось (в полночь того же дня оно и закончилось) заседание Военной коллегии Верховного суда СССР. На скамье подсудимых последние часы своей жизни провели командующий Западным фронтом Д. Г. Павлов, начальник штаба фронта В.Е. Климовских, начальник связи фронта А.Т. Григорьев, командующий 4-й армией Западного фронта А.А. Коробков. Среди множества вопросов, заданных бывшему начальнику Главного автобронетанкового управления Красной Армии, герою обороны Мадрида, Герою Советского Союза, генералу армии Павлову, был и такой:

«...На предварительном следствии Вы дали такие показания: «Для того чтобы обмануть партию и правительство, мне известно точно, что Генеральным штабом план заказов на военное время по танкам, автомобилям и тракторам был завышен раз в 10. Генеральный штаб обосновывал это завышение наличием мощностей, в то время как фактически мощности, которые могла бы дать промышленность, были значительно ниже. Этим планом Мерецков имел намерение на военное время запутать все расчеты по поставкам в армию танков, тракторов и автомобилей <...>. — Эти показания Вы подтверждаете?»

Прежде чем прочитать ответ, следует отметить одно очень важное обстоятельство: ответ был дан не в пыточном подвале, а на судебном заседании, в ходе которого Павлов отказался от некоторых, выбитых из него «следователями», показаний.

Подсудимый Павлов:

— В основном — да. Такой план был. В нем была написана такая чушь (подчеркнуто мной — М.С.). На основании этого я и пришел к выводу, что план заказов на военное время был составлен с целью обмана партии и правительства...»

Генерал армии К.А. Мерецков (начальник Генштаба Красной Армии с августа 1940 г. по январь 1941 г.), конечно же, имел самое прямое отношение к разработке Мобилизационного плана 1941 года (МП-41), но все-таки подписал документ не он, а Тимошенко и Жуков. Павлова расстреляли. Мерецкова арестовали в конце июня 1941 г., но затем в августе чудесным образом выпустили на условную «свободу». Материалы «дела Павлова» были рассекречены и опубликованы только в 1992 г. К тому времени никого из вышеперечисленных лиц в живых уже не было. Тимошенко мемуаров не писал. В мемуарах Мерецкова про МП-41 не сказано ни слова. Г. К. Жуков оказался более разговорчив:

«...Вспоминая, как и что мы, военные, требовали от промышленности в самые последние мирные месяцы, вижу, что порой мы не учитывали до конца все реальные экономические возможности страны. Хотя со своей, так сказать, ведомственной точки зрения мы и были правы».

Не уверен, что современный читатель сможет без переводчика понять, что именно сказал товарищ Жуков. Слова «ведомственность», «ведомственный подход к делу» были распространенными эвфемизмами (словами-заменителями) советского «новояза». Словосочетание «ведомственный подход» заменяло собой другое, гораздо менее благозвучное выражение: «прикрыть собственную задницу». Закладывая в мобилизационный план непомерные, ничем не обоснованные и заведомо невыполнимые требования к материально-техническому обеспечению армии, руководители военного ведомства заранее готовили себе «уважительную причину» на случай будущего разгрома. Едва ли они при этом думали еще и об удобствах для будущих советских историков, тем не менее — подарок получился великолепный. Ибо проценты, те самые проценты, которые как мушиные следы покрывают сочинения советских историков, исчислены как раз по отношению к цифрам мобилизационного плана МП-41. Того самого, который Военная коллегия Верховного суда пыталась представить как «вредительство», но обвиняемый генерал армии готов был согласиться лишь с тем, что в плане была написана «чушь».

Попробуем разобраться в цифрах и процентах МП-41 на нескольких конкретных примерах.

Трактора-тягачи. Одним из самых излюбленных фальсификаторами примеров «вопиющей неготовности» Красной Армии к войне были (и по сей день остаются) артиллерийские тягачи. Точнее говоря, их малочисленность. Малочисленность же всегда выражается в процентах неизвестно от чего — не то от мобплана, не то от штатного расписания. В любом случае проценты всегда получаются скромными: 30, 40,50%. Вот поэтому-то, объясняют доценты с кандидатами, все так криво и вышло. Ни доставить пушки в боевые порядки войск, ни даже утащить их в тыл при отступлении не удалось. Оттого и потери артиллерийских орудий в первые недели войны просто ошеломляющие.

Не будем спорить, возьмем в руки калькулятор и просто пересчитаем количество тягачей (тракторов) и количество объектов для буксировки.

Артиллерийских систем самого массового, дивизионного звена (гаубицы калибра 122 мм и 152 мм, пушки калибра 107-мм) к началу июня 1941 г. было в Красной Армии 12,8 тыс. единиц («трехдюймовки» и минометы перевозились автомобилями или гужевым транспортом, и мы их в данном случае учитывать не будем). К этому перечню можно еще добавить 7,2 тыс. тяжелых зенитных орудий калибра 76 мм и 85 мм (хотя большая часть этих артсистем находилась в системе ПВО крупных стационарных объектов, и возить их по полю боя совершенно не требовалось). Итого максимальное количество объектов для буксировки составляет ровно 20 тыс. единиц. На 15 июня 1941 г. (здесь и ниже цифры приведены по докладу начальника Главного автобронетанкового управления РККА) в войсках уже находилось 33,7 тыс. тракторов (и это не считая специальных артиллерийских тягачей С-2, «Коминтерн», «Ворошиловец», предназначенных для буксировки тяжелых орудий корпусных артполков и артполков РГК). Казалось бы, никаких причин для катастрофы нет — тягачей в полтора раза больше, чем орудий. Однако в МП-41 стоит цифра 55,2 тысячи. И поэтому можно без зазрения совести говорить о том, что орудия были брошены вследствие «повсеместной нехватки средств мехтяги». Правды ради следует напомнить «историкам» и о том, что в ходе открытой мобилизации уже к 1 июля 1941 г. из народного хозяйства в Красную Армию было передано еще 31,5 тыс. тракторов, так что по этой-то категории м об план был выполнен.

«Так не считают», — скажет любой специалист и будет абсолютно прав. Артиллерийские части были основным, но не единственным «потребителем» тракторов и тягачей. Гусеничные тягачи были нужны и для эвакуации с поля боя подбитых танков, и для передвижных ремонтных мастерских, и для отдельных саперно-мостовых батальонов... Поэтому посчитаем по-другому, посчитаем правильно, т.е. исходя из штатных норм укомплектованности и запланированной численности частей и соединений.

По штатному расписанию апреля 1941 г. противотанковому дивизиону обычной стрелковой дивизии на 18 противотанковых пушек полагалось иметь 21 бронированный гусеничный тягач «Комсомолец» (в скобках заметим, что в пехоте вермахта о такой роскоши и не мечтали). Таким образом, для полного укомплектования по штатной потребности всех стрелковых дивизий (и всех моторизованных, которым по штату полагалось 27 «Комсомольцев») требовалось 4596 тягачей этого типа. На 15 июня 1941 г. в Красной Армии уже числилось 6672 «Комсомольца». Совсем неплохо. Но в МП-41 стоит цифра 7802. Вопиющая «неготовность» налицо.

Каждой из 179 стрелковых (не считая горнострелковых) дивизий по штату полагалось 78 тракторов (без учета «Комсомольцев»). Причем сами штаты были невероятно щедрыми. Так, в гаубичном полку обычной — не путать с моторизованной — стрелковой дивизии на 36 гаубиц по штатному расписанию приходится 72 трактора. Всего для всей пехоты надо 13 962 тракторов. Для полного укомплектования всех 30 мехкорпусов (что, к слову говоря, к июню 41 -го и по мобплану-то не планировалось) требовалось 9330 тракторов и специализированных тягачей (без учета «Комсомольцев»). Еще один первоочередной получатель средств мехтяги — противотанковые артиллерийские бригады РГК. К 1 июля 1941 г. планировалось развернуть 10 таких бригад, в каждой — по 120 мощных (76-, 85- и 107-мм) пушек, для транспортировки которых по штату полагалось 165 тягачей. Соответственно, на все ПТАБРы надо еще 1650 единиц мехтяги. Корпусные артполки и артполки РГК имели разную численность и организацию. Принимая (с явным завышением) среднюю численность в 36 орудий и с учетом все того же, немыслимого ни для одной армии мира, двойного резервирования, получаем цифру порядка 12 100 тягачей, необходимых для полного укомплектования всех (94 корпусных и 74 полка РГК) отдельных артполков.

Итого, на все боевые части и соединения всей Красной Армии (включая удаленные на тысячи километров от западной границы Уральский, Сибирский и Среднеазиатский военные округа) по «суперщедрым» штатным нормам требовалось порядка 37 тыс. тягачей. Фактически к 15 июня 1941 г. в войсках уже было 36,3 тыс. тракторов и тягачей (не считая 6,7 тыс. «Комсомольцев»). Составители МП-41 затребовали 83 045. Вот процентами от такой, совершенно необузданной «потребности» нас и потчевали более полувека советские, а затем и постсоветские историки. Зато вермахт в их сочинениях всегда был «готов к войне». На все сто.

Не открывая ни одного справочника, можете смело утверждать: 22 июня 1941 г. тяжелыми и средними танками с противоснарядным бронированием немецкие танковые дивизии были укомплектован полностью. И бронеавтомобилями, вооруженными полноценной 45-мм танковой пушкой, вермахт был обеспечен в точном, абсолютном соответствии со штатным расписанием и мобилизационным планом.

И дивизионными пушками, пробивающими лобовую броню самых тяжелых танков противника. И реактивными установками залпового огня... Ноль в наличии, ноль по плану, процент укомплектованности — 100. Вот это и есть прославленная немецкая аккуратность и педантичность. В танковых дивизиях Красной Армии в начале войны было уже более 1500 танков KB и Т-34. Благодаря мудро составленному МП-41 это с чистой совестью можно определить словами «жалкие 9% от штатной численности». В вермахте дивизионные гаубицы таскают шестеркой лошадей. Наши историки называют это «полностью отмобилизованной армией, на которую работала промышленность всей Европы». Да, не догадались Гальдер и Йодль составить мобилизационный план «по-умному», не пришло им в голову включить в штатный состав своих войск несуществующую технику, потребовать у Гитлера 4 тягача на одну пушку... Вот поэтому их советские историки иначе, чем «битые гитлеровские генералы», и не называют.

Еще одной излюбленной темой исторического «мозгоимения» является радиосвязь. Связи в Красной Армии не было. Как секса в СССР. Это знают все. Строго говоря, «догмат об отсутствии связи» выходит за рамки «процентного метода», так как в большинстве случаев фальсификаторы даже не утруждают себя указанием каких-либо конкретных цифр. Зачем? Читатель безо всяких цифр знает, что на рассвете 22 июня 1941 г. немецкие диверсанты перерезали все телефонные провода, а о радиостанциях в Красной Армии даже и не мечтали. И лишь в немногих, самых солидных книжках появляется информация о том, что «войска Западного ОВО были обеспечены полковыми радиостанциями — на 41%, батальонными — на 58%, ротными — на 70%...». И в самом деле, как можно воевать в таких условиях? В начале 40-х годов прошлого столетия обеспеченность РОТНЫМИ РАДИОСТАН-ЦИЯМИ — всего лишь 70%. Это же... это же все равно что погреб без джакузи или сеновал без посудомоечной машины!

Со связью в Красной Армии действительно были большие проблемы. В первые часы, дни и недели войны обмен информацией между штабами всех уровней был почти полностью парализован. Это есть факт. У этого факта есть простое, понятное, но абсолютно неприемлемое для советской (равно, как и для современной имперской) исторической мифологии объяснение, а именно: субъекты информационной сети отсутствовали или не желали вступать в связь. Проще говоря, бросивший свои войска и убежавший в тыл командир дивизии не мог, да и не хотел доложить о ходе своих «боевых действий» сбежавшему надень раньше и на 100 км дальше командующему армией. Даже наличие спутниковых телефонов ничего бы не изменило в этой ситуации. Точно так же, как наличие сотового телефона не помогает родителям найти своего не в меру повзрослевшего подростка, который ушел на день рождения к другу и не хочет вовремя возвращаться домой. На такой случай или «батарейка сядет» или случайно нажмется «не та клавиша»...

Разумеется, такая простая правда не устраивала советских «историков», поэтому они с ловкостью, которой позавидовали бы матерые карточные шулеры, подменили реальный факт отсутствия связи между командными инстанциями заведомо ложным измышлением об «отсутствии» в Красной Армии ТЕХНИЧЕСКИХ СРЕДСТВ связи. Для большего эффекта они еще и навязали легкомысленной публике тезис о том, что якобы отсутствовавшая радиосвязь является якобы единственным техническим средством связи. Удивительно, но публика заглотила даже этот крючок без наживки. Почему-то никто не вспомнил о том, что Наполеон, Суворов и Кутузов командовали огромными армиями не только без радиосвязи, но даже и без простого проводного телефона. Почему-то все забыли о том, что превосходным средством связи может считаться сигнальный костер, сигнальная ракета, мотоцикл, автомобиль, легкомоторный самолет...

Уставная полоса обороны (в наступлении она значительно уже) стрелковой дивизии составляет 10—12 км. Если для простоты предположить, что штаб дивизии находится в центре боевого порядка, то посыльный может добежать до любого фланга за полчаса. Пешком. На мотоцикле за это время можно преодолеть (даже по сильно пересеченной местности) 30—40 км, т.е. доехать до штаба корпуса. В абсолютном большинстве случаев приказы и донесения командира дивизии отдаются в гораздо меньшем темпе, нежели два раза в час, так что большая скорость передачи информации и не требуется. Кому бегать и на чем ездить? По штатному расписанию апреля 1941 года в отдельном батальоне связи стрелковой дивизии числятся:

— 278 человек;

— 6 верховых лошадей;

— 3 мотоцикла;

— 3 бронеавтомобиля;

— 1 легковой и 11 грузовых автомобилей.

Это штатное расписание. А что было в реальности? Лошадей считать мы не будем, но мотоциклов в Красной Армии по состоянию на 15 июня 1941 г. числилось 16 918 штук. Как видим, особых проблем с обеспечением каждого батальона связи в каждой из 179 стрелковых дивизий тремя мотоциклами не было. И с бронеавтомобилями все было в полном порядке. Одних только легких бронеавтомобилей БА-20, как нельзя лучше подходящих для езды с особо важным документом под огнем противника, перед войной числилось 1899 единиц. В среднем по 6 на каждую из 303 стрелковых, моторизованных и танковых дивизий Красной Армии. По штатному расписанию в состав мехкорпуса входила собственная корпусная авиаэскадрилья, оснащенная самолетами У-2 и Р-5 в количестве 15 (пятнадцать) единиц. Уникальный по своей простоте, надежности и дешевизне «кукурузник» У-2 (По-2), как известно, взлетал и садился на любой лесной поляне и при всей своей «тихоходности» все же перемещался в пространстве в два-три раза быстрее мотоцикла.

Разумеется, в ряде случаев информацию необходимо передавать в «режиме реального времени», не допуская даже минутной задержки. Например, связь между огневой позицией артиллерийской батареи, наблюдательным и командным пунктами артполка должна действовать непрерывно — посыльные с пакетами тут неуместны. Поэтому главным средством связи в армиях XX века стал телефон с проводами. И того, и другого в Красной Армии было немало. А именно: 343 241 км телефонного и 28 147 км телеграфного кабеля. Этим количеством можно было обмотать Землю по экватору 9 раз. Телефонных аппаратов всех типов числилось 252 376 штук. В среднем — более 800 штук на одну дивизию. Простой и дешевый провод, кроме всего прочего, обеспечивает несравненно лучшую, нежели радиоканал, скрытность и помехозащищенность связи. Проводную связь очень трудно (техническими средствами 40-х годов практически невозможно) «забить» помехами, а для того чтобы подслушать переговоры или использовать проводную связь для передачи ложной информации, нужно засылать разведывательно-диверсионную группу за линию фронта — что сложно, дорого и рискованно. Наконец, для того в составе дивизии (т.е. на фронте не более 10— 15 км) и несут службу 278 связистов, чтобы следить за состоянием проводных каналов связи, оперативно устранять обрывы, прокладывать резервные линии, обеспечивая таким образом непрерывную телефонную связь.

При всем при этом будущее было за радиосвязью, и Красная Армия начала создавать это «будущее» в самых ошеломляющих масштабах. По штатному расписанию обыкновенной стрелковой дивизии, не рвущейся в оперативную глубину танковой или моторизованной, а обычной пехотной, которая в лучшем случае должна наступать с темпом 10 км в сутки, полагалось 153 радиостанции. Сто пятьдесят три. Другими словами, даже «жалкие, ничтожные» 10% укомплектованности означают в абсолютных величинах 15 радиостанций на одну дивизию!

Рации бывают разные. Одни — на бронепоезде, другие — на автомобиле, третьи — в конных вьюках и наплечных ранцах. В апреле 1941 г. стрелковую дивизию Красной Армии (на которую пресловутая «вся Европа» работать еще не начала) предполагалось оснастить следующим образом. Три мощные радиостанции на шасси автомобиля в составе отдельного батальона связи — они обеспечивают связью командира и штаб дивизии. Три автомобильные радиостанции в составе отдельного разведбата, четыре — в составе артиллерийского (гаубичного) полка и штаба артиллерии дивизии. Итого десять относительно мощных радиостанций; в их качестве накануне войны использовалась главным образом 5-АК. Эта рация имела радиус действия 25 км при телефонной связи и 50 км — при телеграфной связи, с запасом перекрывая таким образом боевые порядки дивизии и ее соседей. По состоянию на 1 января 1941 г. в Вооруженных силах СССР числилось 5909 радиостанций 5-АК — в среднем по 20 на каждую дивизию.

Кроме мощных радиостанций, для перевозки которых требовался автомобиль, были переносные рации (РБ, РБК, РБС, РБМ), мощностью в 1 —3 Вт и радиусом действия в 10—15 км. Таких радиостанций по состоянию на 1 января 1941 г. числилось 35 617 единиц. Более 100 радиостанций на одну дивизию. По штатному расписанию в гаубичном полку стрелковой дивизии на 36 гаубиц полагалось иметь 37 радиостанций. По одной рации на каждое орудие — это уже явный «экстремизм», так как гаубицы поодиночке не стреляют. Минимальной «молекулой» артиллерийских частей и подразделений была батарея (как правило, четыре орудия). Именно командир батареи и должен был получать от командного и наблюдательного пунктов информацию для ведения огня. В гаубичном полку было девять батарей, так что даже «жалкие» 24% от штатной потребности означают на деле наличие у командира артполка радиосвязи с каждым командиром батареи.

В стрелковом полку полагалось иметь 18 радиостанций, в том числе — 15 батальонных. Жалобы на то, что «войска Западного ОВО были обеспечены батальонными радиостанциями на 58 %», означают, что в каждом батальоне (а это 778 человек и порядка 2 км полосы обороны) уже реально было по 8 раций! Моторизованная дивизия по штату получала 115 раций (в это число, конечно же, не вошли танковые радиостанции), т.е. суммарно даже меньше, чем в стрелковой. Но при этом значительно большим было число мощных радиостанции 5-АК на шасси автомобиля — 36 единиц на одну дивизию!

Разумеется, запланировав (и в значительной степени обеспечив) совершенно феноменальный для начала 40-х годов прошлого века уровень радиофикации связи на уровне дивизии, командование Красной Армии не забыло и о соединениях оперативного звена (корпус, армия). Для обеспечения связи в этом эшелоне управления были разработаны радиостанции 11-АК, РСБ, РАФ. Радиостанция РСБ устанавливалась на шасси автомобиля, имела излучаемую мощность до 50 Вт и обеспечивала дальность телефонной связи в 300 км, т.е. фактически в полосе действий армии или даже фронта. РАФ — это значительно более мощный (400—500 Вт) комплекс аппаратуры, который перевозился на двух грузовиках ЗИС-5. По состоянию на 1 января 1941 г. в Вооруженных силах СССР уже числилось 1613 единиц РСБ и РАФ, т.е. в среднем по 18 штук на каждый (стрелковый или механизированный) корпус. В записке по мобилизационному плану МП-41 почему-то отсутствуют данные по наличию предшественницы РАФа — мощной (500 Вт) радиостанции 11-АК, хотя этих комплексов в войсках было весьма много. Так, в Киевском ОВО по состоянию на 10 мая 1941 г. числилось 6 РАФ, 97 РСБ и 126 радиостанций 11 - АК.

Подлинным чудом техники в 1941 году мог считаться комплекс PAT. Огромная мощность (1,2 кВт) позволяла обеспечить связь телефоном на расстоянии в 600 км, а телеграфом — до 2000 км. Схема передатчика предоставляла возможность работы на 381 фиксированном канале связи с автоподстройкой частоты. Для перевозки всего оборудования PAT вместе с системой автономного энергообеспечения использовалось три автомобиля ЗИС-5, боевой расчет станции составлял 17 человек. 1 января 1941 г. таких комплексов было уже 40 штук. В частности, в войсках Киевского ОВО перед войной числилось 5 комплексов PAT. Это, разумеется, очень и очень мало. Почему? Потому что по мобилизационному плану МП-41 Красной Армии полагалось иметь 117 (сто семнадцать) комплексов PAT. Интересно, какое же количество фронтов и на каких континентах собирались развертывать разработчики МП-41? Фактически Красная Армия дошла до Берлина, никогда не имея на вооружении более полусотни PAT одновременно...

Всего, не считая переносных радиостанций батальонного и ротного звена, не считая танковых радиостанций, в Красной Армии числилось 7566 радиостанций всех типов. И это — на 1 января 1941 г. Однако первого января жизнь не остановилась, а заводы продолжали свой «мирный созидательный труд». План производства 41-го года предусматривал выпуск 33 PAT, 940 РСБ и РАФ, 1000 5-АК. Не думаю, что кто-то способен выучить все эти цифры наизусть, но выработать полезную привычку выбрасывать в помойное ведро любую статью/книгу, которая начинает рассказ о событиях 22 июня 1941 г. с причитаний о «немецких диверсантах, которые перерезали все провода», я настоятельно рекомендую.