|
||||
|
|
ЧАСТЬ 1. КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ Мы теперь не просто сброд, вот!Всем на свете известно, что я журналист. Всем на свете известно и то, что у представителей одной профессии бывает ярко выражено чувство локтя, они соблюдают правила корпоративной этики и т. д. Это, наверное, и в самом деле так, но из каждого правила бывают исключения и, как говорится, в семье не без урода. У собратьев по перу нет ни стыда, ни совести, не говоря уж о корпоративной этике. В чем это выражается? Они друг у друга норовят умыкнуть самые интересные и злободневные темы, завидуют чужим успеху и гонорарам, перехватывают у знакомых и ближайших друзей выгодные заказы. И ничего с этим не сделаешь, таковы правила жанра: «то я, то меня, то я, то меня». В принципе, я к этим штукам уже привык и давно на них не реагирую. Но, тем не менее, несмотря на мои вроде бы крепкие нервы и невозмутимость, прошлой осенью я был просто огорошен одной статьей про себя (я же теперь культовая фигура, у меня берут интервью, я провожу пресс-конференции, обо мне все, кому не лень, тискают статьи). О ней я скажу чуть-чуть позже. Пока же должен вас предупредить о следующем. Не верьте измышленит ям газетчиков, что я… •…гей. Я натурал, и этим все сказано, можете поинтересоваться у Софи, например. •…состою на службе: а) ЦРУ; б) ФСБ; в) Алькаиды и т. д. Все это фигня, я независимый журналист, ни с какими силовыми структурами в жизни не завязывался и люблю по их поводу приговаривать: «минуй нас пуще всех невзгод на свете и барский гнев, и барская любовь» (вы узнали Пушкина?). •…член масонского ордена. Полная ерунда, чего бы ради я занимался в противном случае разоблачением всяких дел и делишек поганцев-масонов? •…сатанист. Ничего подобного — я христианин по крещению, ну а если разбираться с моей верой, то теперь с ней вообще все не особенно ясно. В какой-то момент я на полном серьезе примерял на себя гностические знания и полагал, что потаенная гностическая религия — это как раз мое. Однако (и вы в скором времени в этом убедитесь) в жизни моей произошел ряд событий, которые заставили меня усомниться во многих вещах, в том числе и в основах своей философской системы, в представлениях о добре и зле и т. п. И конечно, навести ревизию в своих отношениях с Богом. Я не знаю, кто Он, я не знаю, какой Он, но точно уверен в двух моментах. Во-первых, Бог не нуждается в деньгах и пиаре, Он самодостаточен и Ему вполне хватает осознания собственного величия. Если Он другой (но я сомневаюсь в том, что Он другой), тогда Он превращается в отмороженного братка, который во что бы то ни стало пыжится показать, что он тут и вообще везде самый главный, — и тогда Он не нужен, по крайней мере мне. А во-вторых, к чему к чему, а вот к культу Сатаны я никогда никакого отношения не имел и не имею, могу соот-нестись с его адептами в случае необходимости (в интересах очередного расследования) — не более. • …вымышленное лицо. Достаточно трудно оспаривать этот пункт; я есть, просто я есть. Как римляне говорили: ego sum. • …съеден крокодилом, погиб в автокатастрофе, умер при загадочных обстоятельствах. Да нет, пока Бог миловал, живу и надеюсь посвятить этому утомительному занятию еще лет 50 по меньшей мере. • …провокатор. Интересно, кого и на что я спровоцировал? И что мне было за это? Провокатор же всегда имеет какие-то дивиденды с того, что он делает, не правда ли? • …просто шут гороховый, за словами которого не стоит ровным счетом ничего. Вам судить, настолько ли легковесны мои книги и прочие публикации; могу сказать одно: их читают, кому-то они открывают глаза на истину. Впрочем, если кого-то даже просто развлекут мои писания, уже хорошо. • …фигура виртуальная, а на самом деле вместо меня пишут литературные рабы. Могу сказать на это только одно: я есть, я сам пишу о своих расследованиях, мне не требуются никакие литературные рабы, потому что сам я акула пера, причем акула весьма зубастая, лучше мне в пасть не попадаться никому, заглотну и не подавлюсь. А теперь об окончательно доставшей меня публикации (она была подписана именем Патрисии Каас; интересно, с какого такого перепугу «мадмуазель Блюз» решила заняться моей скромной персоной — вроде бы наведение подобных теней на плетень не ее специфика?). Вот выдержки из сакраментальной статьи:
Короче говоря, статья вышла, и Софи приволокла мне грязную газетенку, которая все это опубликовала. Мы сидели и курили, на душе было погано, как будто туда испражнился сразу десяток кошек. — А знаешь, — сказала Софи, — они, кто бы они ни были, толкают тебя на один шаг… — Какой, Софи? — простонал я. — Уйти в монастырь? Принести публичное покаяние в мыслимых и немыслимых грехах? Чего, как ты думаешь они от меня хотят? — Да плевать мне с высокой колокольни на то, что какие-то они хотят, чтоб их совсем разорвало… Но в том, что они написали, есть сермяжная истина, как ни крути! — Ну надо же как интересно! И что же это за истина-то за такая, позвольте вас спросить? — я вложил в свой голос весь сарказм, на который только был способен. — Не злись, на сердитых воду возят, — надулась было она. — А права эта статья в одном: ты не один, у тебя всегда есть приятели и сподвижники, которые с радостью вместе с тобой ввязываются во все твои авантюры. — Ну да… — проворчал я, — это очевидно, только что из этого? — А то, что пора все это организовать разумным образом! Я лишился дара речи. Ну как в этой маленькой хорошенькой головке могла родиться столь разумная мысль? Ведь завести собственное агентство журналистских расследований — моя мечта, которой я никогда ни с кем не делился. Мне всегда казалось, что пока я не дозрел, не дорос до соответствующего уровня, я не решался регистрировать собственный проект, да много было всяких разных причин, чтобы все время откладывать свое начинание. А она взяла и все сказала вслух, и получается (и правильно получается), что надо создавать агентство немедленно! То есть этим надо было заняться еще вчера, но если вчера руки не дошли, в конце концов, можно и сегодня! Я обхватил ее голову и посмотрел прямо в глаза: — Слушай, Софи, ты ведь на самом деле гораздо умнее меня, правда? Ты ведь иногда просто притворяешься дурочкой, а на самом деле, наверное, просто меня терпишь, такого тормоза и тугодума, а? — Да иди-ка ты к черту, — глаза ее смеялись, — отложим садо-мазо до постели. Давай-ка прикинем, что можем сделать сегодня и сейчас. Естественно, мы прикинули, потом звонили по телефону. Потом сидели до четырех то ли ночи, то ли утра с Геной Таманцевым и Жераром Веко, пили красное вино пополам с водой и прикидывали, что мы можем. К пяти заснули, кое-как утолкавшись. На следующий день поднялись ближе к полудню, выпили три кофейника кофе и пошли регистрировать свое агентство. Итак, нас пока четыре человека: я, генеральный директор и лицо компании; умница Софи, которая берет на себя обязанности секретаря, машинистки, а также креативщика и генератора идей, назначена директором по персоналу; в прошлом православный монах отец Геннадий, уже лет десять как расстриженный, который будет ныне, присно и во веки веков выполнять у нас функции научного консультанта по всем вопросам, связанным с историей церкви и религий, а также финансового директора; Жерар, безбашенный малый, мой верный друг, который готов лезть хоть на рожон, хоть в геенну огненную, когда бьют своих, на которого всегда можно положиться и оптимистичный настрой которого всегда настраивает его окружение на соответствующий лад, по совместительству же наш PR-директор.[8] Отнюдь не уважаемая мною и всеми нами Патрисия Каас, или как вас там, горе-автор пасквиля на меня и моих товарищей, мы теперь не просто сброд, вот! Мы — агентство журналистских расследований СофиТ. С названием мы, как водится, бились более всего, получалась какая-то хрень типа КАКК (Креативное Агентство Кассе и Компания), ЖеСТКА (Жерар Софи Таманцев Кассе Агентство), БеТа-СоК (Беко Таманцев Софи Кассе) и пр. В конце концов остановились на СофиТе[9], что означает «Софи и товарищи», и одновременно вмещает в себя кучу всяких смыслов: • Во-первых, мы все-таки французская компания, а во Франции почитать дам принято, потому имя единственной нашей дамы, так сказать нашей музы, и отражено в названии агентства. • Во-вторых, само слово софия (от которого произведено имя Софи) в переводе с греческого означает премудрость[10]. Согласитесь, что, занимаясь расследованиями, мы обязаны проявлять если не пре-, то хотя бы просто мудрость. • В-третьих, софит — прибор для яркого направленного освещения. Ясно, что, затевая журналистские расследования, мы собираемся освещать те или иные спорные вопросы. В принципе, нам хватило и этих обоснований, чтобы зарегистрировать агентство под данным именем; если же вы усмотрите что еще в названии СофиТ, можете поделиться с нами своими креативными идеями. Наверняка попадете пальцем в небо. Практика показывает, что так всегда и бывает. Раз пошли на дело…Итак, СофиТ был создан (агентство СофиТ было создано), Жерар начал нас пиарить, мы ждали первых заказов. Они не заставили себя ждать. Такое ощущение, что кто-то чуть ли не свечку держал, когда мы свой креатив вырабатывали, потому что буквально на следующий день после регистрации нам позвонили. Трубку сняла Софи, на другом конце ей ответила женщина: — Агентство «СофиТ»? — Да, добрый день… — Софи была озадачена и стала строить мне всякие разные рожи и пальцем показывать на трубку, которую не переставала держать у уха. Я в этот момент брился и не очень был рад ее вторжению в ванную. — Сьюзан Герштейн, секретарь фонда «Возвращение». Вице-президент фонда Ричард Блейк желает встретиться с вашим шефом, господином Кассе, если я не ошибаюсь. — Минуточку, — Софи справилась с ситуацией. — Я возьму ежедневник. Так, он освобождается сегодня к четырем. (Молодец, девочка, надувает щеки как может, чем это, интересно, я так смертельно занят до четырех? Ясно, она набивает нам цену, вот я и говорю: молодец девочка!) Значит, сможет встретиться с господином Блейком в пять. Пожалуйста, записывайте адрес… Нет, наше правило — устраивать встречи на нейтральной территории. Итак… Я включил воду, чтобы наконец смыть с себя пену. Очень интересно, кто-то уже знает о нас и, похоже, готов сделать нам заказ. Ну что ж… Во всяком случае, скучать не будем. Я вышел из ванной и на меня сразу же прыгнула Софи. Она выглядела возбужденной: — Нет, ты только прикинь! У нас уже появился потенциальный клиент! Ты только прикинь, какой-то Ричард Блейк, сегодня мы с ним встречаемся! — Что значит — мы? — С женщинами следует постоянно держаться начеку, иначе они сядут тебе на шею и начнут болтать своими изящными ножками, а ты превратишься в их скаковую лошадку. Не слишком отрадная перспектива. Женщина должна знать свое место. Все должны знать свое место. — Я и ты, дурачок!.. — Ах Софи, спасибо тебе большое и низкий тебе поклон за то, что ты берешь меня с собой на эту, возможно судьбоносную, встречу. — Софи, мне очень жаль, но это невозможно! Мы не можем идти вместе, потому что ты должна сидеть на телефоне! Иначе мы можем упустить кого-то очень интересного! Ты же директор, должна понимать, — я придал своему голосу всю возможную вкрадчивость и мягкость. — Эх, надо было дать в объяве номер твоего сотового… — Софи явно огорчилась. Ничего, то ли еще будет! — Милая, это нереспектабельно и просто глупо: ведь звонить по официально опубликованному телефону может кто угодно, зачем нам такие напряги… — Ну тогда моего! Или Генкиного, или Жерарова! Но какого черта я тут должна высиживать, когда ты будешь таскаться по всему городу, со всеми знакомиться и все обсуждать? Почему я должна тут сидеть как пришитая? — Ив этом она вся. Иногда мне кажется, что Софи — просто кладезь премудрости, но иногда она — скандальная дура, от которой хочется делать ноги с низкого старта. Вот и спрашивайте меня после этого, почему я не женат до сих пор. Да потому, что в жизни и без того хватает проблем. Любая, любая женщина норовит прилепиться к тебе как банный лист и начать тобой командовать, стоит тебе провести с ней хотя бы один вечер. А что, в таком случае, станет делать жена? Лучше об этом вообще не думать. Ни к чему нормальному мужику все это. Постоянно ходить как по подиуму перед налоговым инспектором… Брррррррррр! — Софи, сделай милость, кончай дебош:, детка, — я говорил медленно, громко и отчетливо артикулируя. Авось поймет. — У каждого свое дело, каждый отвечает за свой фронт работ. Твое «хочу» выглядит детски безответственно. Ты нужна нам здесь, понимаешь? — Это дискриминация по половому признаку! — выпалила она. — Сидел бы сам со своими дружками на телефоне! А то если кого и запереть — то непременно женщину! — Софи, а ты не припомнишь, про кого тебя спрашивал твой собеседник? А? Разве про тебя? А с кем господин Блейк собрался встречаться? Неужели с тобой? — Это потому, что мы написали, что ты генеральный директор! Вот если бы написали меня… — она осеклась — видимо, мой взгляд был очень выразителен. Несмотря на вышеописанную типовую сцену у фонтана, скоро инцидент был, в принципе, исчерпан. Через некоторое время я согласился посидеть на телефоне, пока Софи наносит визит ближайшему супермаркету, чтобы закупить продукты к ужину, а по ее возвращении пошел на эту самую забитую по утрянке стрелку. Слава Богу, никто больше губ не надувал: и Генка, и Жерар, оба оставшихся директора, были по горло заняты какими-то своими делами и не пытались лезть в мои. Да, с женщинами иногда бывает сложновато. Впрочем, они потом искупают все причиненные ими неудобства. Вы спросите меня, как? А кто, интересно мне знать, варит кофе по утрам, вечерам и в любое время суток; кто говорит спокойно-непроницаемо: «Тебя, друг, занесло, остынь и подумай в голову», когда небо уже кажется в алмазах и до заветной цели остается последний шаг… с крыши 28-этажного нового дома на Рю Шартре; кто умильным голосом будет разговаривать по телефону с твоими кредиторами; кто отвадит других женщин, мечтающих вонзить свои остренькие коготки в твою по-детски наивную и невинную задницу? Короче, женщины нужны; их стоит держать в доме, потому что они дают кофе, сигареты, еду, приносят свежие газеты и бренди, преданны, местами умны и создают имидж респектабельности. Впрочем, неважно, тут дело совершенно не в женщинах и даже не в дорогой нашему сердцу Софи. Не о ней речь, хотя, конечно же, о ней можно было бы написать не один десяток книг… И читать их в сортире… Все-все-все, кончаю, заболтался, отвлекся, речь шла о забитой мне стрелке. …Я сел за столик в кафе Меркурий и заказал кофе и газету. Никто не спешил ко мне подсаживаться, так что я имел возможность насладиться чтением прессы. Впрочем, как выяснилось, газета была за прошлую неделю, и вообще ее до меня уже кто-то читал, потому что красным маркером в ней был выделен заголовок на седьмой полосе. Я было решил возмутиться безобразием: мало того что принесли черт знает какое старье, так еще и бывшее в употреблении. Однако на мой зов никто не пришел, и я от нечего делать вынужден был все-таки заняться чтением. Это была какая-то чепуховая вечерняя газетенка, впрочем, выделенный материал в самом деле заслуживал внимания:
Далее шли расхожие рассуждения о том, в какую эпоху мы живем, как важно уметь отказаться от прежних ценностей, принять новые, не цепляться за прожитое и всякая прочая дребедень, по поводу которой каждый из нас, журналистов, рад порассуждать в любое время дня и ночи. Я отложил газету и допил подостывший кофе. Наш потенциальный клиент все не шел, он опаздывал уже более чем на четверть часа. Я отвернулся к окну, по узенькому тротуару вышагивала девица, чьи ноги достигали в длину, полагаю, одного метра пятнадцати сантиметров, и это без каблуков! Каблуки тоже были, вернее, платформы, еще сантиметров пятнадцать. На девице были бордовые кожаные шортики. С ума сойти, сто тридцать сантиметров стройных ног, дефилирующих прямо против тебя за стеклом! А ты тут сидишь и ждешь неизвестно кого и читаешь допотопные газеты! Мне очень захотелось на волю, к этим ногам, но… — Вы уже прочитали эту статью? — позади меня раздался голос. Я повернулся и увидел ничем не примечательного дядьку лет 45–50, в мешковатом, но дорогом костюме, ботинках из кожи крокодила, каком-то умопомрачительном галстуке в огурцах и кремовой рубашке. На носу у пижона красовались довольно-таки сильные очки в золотой оправе, волосы как волосы, чуть волнистые, черные с проседью, усы щеточкой. — А вы кто? — спросил я. — Тот самый господин Блейк, секретарша которого звонила моей секретарше сегодня с утра? — Тот самый, тот самый, — он уселся напротив меня и посмотрел прямо мне в глаза. — Вы опоздали… — начал было я, но он меня перебил: — Нет-нет, как раз нет… Вы должны были прочитать статью, составить некое представление о проблеме, прежде чем мы с вами стали бы разговаривать, так что все как раз идет по плану… — Может быть, по вашему, но не по моему, — буркнул я. — Позвольте, — жестко парировал Блейк, — вы позиционируете себя как агентство расследований, пусть главным образом журналистских, но все же. Я ваш будущий клиент, значит, у нас с вами общие интересы. Не стоит нервничать и обижаться, господин Кассе, все в порядке, я хочу воспользоваться вашими услугами, точнее, услугами вашего агентства, я готов платить, так что никто вас не ущемляет… — Вы должны понимать, — очень строго и серьезно заметил я, — что мы беремся лишь за те дела, которые представляют для нас не только практическую выгоду, но и интерес. Мы до некоторой степени художники в своем деле… — Иначе я бы к вам и не обратился, — твердо ответил Блейк. — Для того чтобы заниматься предлагаемым мною делом, надо жить им. И иметь сумасшедшую пробивную силу. И хорошо разбираться в истории. И иметь вполне определенное представление о круговороте денег в финансовых кругах. И не бояться ни с кем поссориться. Короче говоря, быть вами, господин Кассе… — Хорошо, давайте все-таки говорить по существу, — оборвал его я. Этот сукин сын то ли бессовестно льстил мне, то ли и в самом деле был обо мне очень и очень высокого мнения. Как бы то ни было, все-таки ему удалось расположить меня к себе. Даже если он безбожно льстил, он делал это с тем, чтобы произвести на меня благоприятное впечатление, понравиться мне. Пусть он делал это неуклюже, но радовало уже то, что он не понтуется, а пытается подстроиться. Впрочем, после шумихи, раздутой вокруг моего имени, гнуть передо мной пальцы стало совсем уж проблематично, это, действительно, так. И все-таки, все-таки… — А по существу вы уже прочитали о проблеме, которая меня интересует, — Блейк кивнул на газету, — вам нужны какие-то уточнения? Задавайте вопросы. — Вас интересует перевод Евангелия от Иуды? — удивился я. — Да конечно нет, — Блейк нетерпеливо прикурил от номерной золотой «Zippo», украшенной несколькими бриллиантами. — Меня интересует даже не то, стоит ли покупать этот папирус. Очевидно, что стоит, коль скоро он в принципе существует, безотносительно его аутентичности. Это мелочи, главное — сам артефакт. — Вам… предлагают его купить? — попытался уточнить я. — Мы просто думаем, что стоит его купить, — поправил меня Блейк. — Если Евангелие подлинное, мы им непременно займемся, а нет — так оно нам не нужно. — Простите, а кто это — мы? — Считайте, что группа любителей древностей, интересы которой я представляю. Фонд «Возвращение». Впрочем, какая вам разница, дело иметь ведь придется только со мной. Вот вам моя визитная карточка… Я посмотрел на кусочек картона, врученный мне первым заказчиком. Просто белая карточка, сверху какой-то странный орнамент, под ним — имя Ричард Блейк, указание на занимаемый пост — вице-президент фонда «Возвращение», четыре телефона и адрес электронной почты. — Хорошо, господин Блейк, впрочем, я и не сомневался ни на минуту в вашей респектабельности. Но чего вы хотите от нас? Блейк неопределенно, искоса посмотрел на меня, поправил свои золотые очки, слегка прокашлялся (было очевидно, что он волнуется) и сказал нечто, показавшееся мне на первый взгляд не особо вразумительным: — Я хотел бы, господин Кассе, чтобы вы и ваше агентство помогли нам в поиске всех материалов, связанных с жизнью и деятельностью Иуды Искариота; так сказать, внесли свою лепту в составление полной его биографии… — Но, господин Блейк, у нас агентство журналистских расследований, а вам, скорее всего, нужны специалисты в области Нового Завета, историки и медиевисты, библеологи… Чем мы-то сможем быть вам полезны? — Своей непредвзятостью и дерзостью. Все специалисты, которых вы только что упоминали, — заложники разных парадигм: парадигмы научного исследования, которое допускает только кристальную чистоту эксперимента и непременное следование всем канонам научного знания; парадигмы морали, которая регламентирует им не касаться «запретных» тем; парадигмы социальной, которая предписывает соблюдать субординацию, не портить отношений с властями предержащими, и прочими. А журналистам, как говорится, закон не писан; кроме того, я слежу за вашими работами… Они мне в целом нравятся, хотя, друг мой, вас время от времени заносит на масонской тематике, впрочем, это достаточно безобидный ваш пунктик. В конце концов, все мы имеем за душой нечто такое… — Хорошо, я понял вас. Но снова повторяю: мы — агентство журналистских расследований. Я так понимаю, вам нужен некий развернутый очерк, посвященный Иуде. Это не наш профиль… — Простите, — в голосе Блейка зазвучала решительность, — нам нужно именно расследование, а никакой не очерк. Вы должны попытаться установить, в каких реально отношениях был Иуда с Христом, при каких обстоятельствах было замышлено и произошло так называемое предательство, что стало с Иудой далее. — Я так понимаю, судя по вашему тону, у вас на этот счет есть некие соображения? — Естественно. Однако нам важно, чтобы вы, господин Кассе, с вашими товарищами, раскрутили этот клубок самостоятельно — и поведали миру о своих открытиях. — Я должен понимать ваше предложение таким образом, что вы пытаетесь за наш счет, пользуясь раскрученностью моего имени, протащить и популяризировать какие-то свои идеи? — Да вовсе нет, — Блейк сделал останавливающий жест рукой. — Вы проводите независимую экспертизу и знакомите мир с ее результатами, если на выходе сочтете нужным. Фонд же обязуется взять на себя все финансовые вопросы, которые неизбежно возникнут в ходе ваших поисков. Вы согласны на это? Я почувствовал, что передо мной снова встала альтернатива — ввязаться в нечто рискованное или отсидеться в своей уютной спокойной гавани. Сколько бы раз подобные вопросы ни вставали передо мной, я решал их на счет один: ввязываться. То же самое произошло и теперь. — В таком случае, — подытожил Блейк, — составьте смету расходов, обсудите со своими компаньонами, сколько может стоить ваше расследование и скиньте мне информацию. Рад был познакомиться… Он пожал мне руку и вышел из кафе. Я еще раз посмотрел на его визитку, потом засунул ее себе в карман, расплатился за кофе и отправился держать совет с прочими директорами своего агентства. В голове роились всякие вопросы, хотелось поскорее их обсудить с группой заинтересованных лиц. Ну что ж, агентство «СофиТ», с почином, с первым клиентом, лиха беда начало. О коптах, гностиках и ШенудеИтак, вечером мы держали совет. Я рассказал о своей встрече с Блейком, показал остальным директорам его визитку, изложил суть задания (во всяком случае, так, как я его понял). Жерар закурил и сладко потянулся: — Ребята, я чувствовал, что все у нас пойдет — и очень быстро. Но не знал, что так быстро! Выходит, первое приключение на нашу задницу уже само нас нашло… И как ты думаешь, насколько платежеспособен этот твой Блейк? — Да не в этом дело, — вмешался Гена. — Мне не очень ясно, чего он от нас хочет. Неужели самому так сложно, например, влезть в сеть и найти там любые материалы по Иуде? Зачем нанимать кого-то? Тем более не просто человека, а агентство? — Слушайте, а какая у него прикольная визитка! — радовалась Софи. — Глядите: тут и крестик, тут и гвоздики какие-то, интересно, что это такое, а? — Это коптский крест, — ответил Гена, — по всей видимости, Блейк — представитель современных коптов, которые создали специальный фонд для поисков утраченных корней гностического знания… Возможно, все это делается даже под патронажем Шенуды III… — Ты это о чем? — не поняла Софи. — Какие копты? Какое гностическое знание? И еще какой-то Шенуда!.. Ты вроде говоришь по-французски, но так, что ни слова не понять. Переведи для тупых и серых, сделай милость! — Я слышал что-то о том, что гностики — они типа мистики… — пророкотал Жерар. — А копты — так это такие древние египтяне, которые писали на папирусах всякие двусмысленные тексты… Кстати, вроде бы это самое Евангелие от Иуды, по поводу которого сейчас звон стоит на каждом углу, как раз коптское. То есть они писали всякую фигню… — А Шенуда этот дикий? — Софи любила, когда Жерар ей что-нибудь пояснял. Они весьма гармонично в эти моменты смотрелись: он — большой, умный и назидательный, она — беззащитная, подавленная величием его интеллекта, прямо посрамленная школьница. Но какую ахинею несли при этом! И как были друг другом довольны! — Ну, Шенуда — это какой-то их древний шаман, не знаю… — А как он тогда может что-то такое сегодня патронировать? — не унималась Софи. — Да вот, надо у нашего отца-пустынника[11] спросить, он же затеял эти разговоры про Шенуду, поди знает, что тут к чему… Генка вопросительно посмотрел на меня. Он никогда не мог быстро сообразить, как воспринимать такого рода выпады. Сразу видно — выходец из научной среды, там ко всему привыкли относиться очень серьезно, кстати, и к себе любимым тоже. Все никак бедняга не переучится, хотя уже пора. Сто раз ему говорил: лицо попроще сделай — и люди к тебе потянутся! — Правда уж, сказал «а», говори теперь «б». Ты у нас уполномоченный специалист по делам религии и атеизма, так что спой, светик, не стыдись, просим, нынче твоя лекция, — воззвал я к его эрудиции. — Ок, — глаза Таманцева заблестели: его хлебом не корми — дай продемонстрировать свои познания. Впрочем, тут реально есть что демонстрировать, ибо если в природе и существует где-то энциклопедия на ножках, то это как раз наш Геночка. — Буду краток. — Он с места в карьер закосил под русского президента Путина, который прославился этим своим выражением и еще высказыванием о том, что террористов надо мочить в сортире, — дельный мужик, по всему видать, хотя я с ним лично не знаком. — Копты — христианское население Египта. Дело в том, что апостолы после распятия Христа разошлись проповедовать по разным городам и весям, ученик Петра Марк, он же евангелист, так сказать, получил назначение в Александрию, тогдашнюю столицу Египта (дело было в середине I века нашей эры), там и сеял разумное, доброе и вечное. Пока в 69 году местные язычники не свели с ним счеты. Однако же его проповедь не прошла бесследно, христианство пустило корни в Египте. Тем более что Египет — своего рода вторая родина Христа, именно туда удрали от Ирода со своим младенцем Мария с Иосифом и прожили там четыре года. — Постой, — у Жерара явно появились какие-то идеи насчет коптов, — раз копты — древние египтяне, так значит, они писали своими иероглифами? Как на всяких папирусах Тутанхомона? С глазками, птичками, еще всякими палочками и прочей ерундой? Коптский язык — это и есть древнеегипетский, да? — Слушай, тупица, — не выдержал я, — какого черта христиане стали бы говорить на варварском языческом языке да еще использовать его письменность для увековечивания своих боговдохновенных текстов? У них другой был язык, коптский. — Ты сам тупица, — не выдержала Софи, — раз копты — египтяне, то и язык у них египетский. Логично? Логично! Что скажешь, профи? — обернулась она к Генке. — Копты — они, конечно, египтяне, но не такие уж и древние, да и язык у них свой. Причем со специальным алфавитом, который составлен в основном на основе греческого. Но он появился не раньше III века… Во всяком случае, так датируются первые коптские памятники письменности. — А раньше на каком говорили? — не унималась Софи. — Поди на египетском все-таки? — Трудно сказать, — развел руками Геннадий, — может быть, на арамейском? Ведь Марк у них проповедовал и они как-то находили общий язык. Ничего путного сказать по этому поводу не могу… — Я могу, — встрял я. — Хватит уже применять где надо и не надо свою сугубо научную методику. Если нет более ранней фиксации, это не значит, что не было языка. Чудо, что от третьего-то века что-то уцелело. Думаю, коптский язык появился вместе с христианством в Египте. Хотя самые древние рукописи на коптском — так называемые кодексы библиотеки Наг-Хаммади—датируются не ранее III века. Но, скорее всего, это относительно поздние копии произведений, написанных в I–II веках. — А ты-то откуда это знаешь? — Софи непритворно удивилась. — Вроде ж ты пока в гробницах этих коптов не копался, в пирамиды пытался лазать, да, но ты же сам говоришь, что копты и фараоны — две большие разницы…[12] — Имеющий глаза да видит, имеющий уши да слышит, — туманно и величественно произнес я. Софи задумалась, но ненадолго: — Некоторые тоже имеют и глаза, и уши, однако же ничего не знают ни про каких коптов — в глаза их не видывали и слыхом о них ничего не слыхивали… — Ну так значит, у них такие уши и глаза, что уж тут поделаешь… — Да ладно вам препираться, — подал голос Жерар, — у нас еще на повестке дня два вопроса: гностики и Зануда. — Сам ты зануда, — заржал Генка. (Наконец-то! Нечасто с ним это случается!) — Балбес, я же говорил про Шенуду III, это коптский патриарх! — А когда он помер-то? — А кто тебе сказал, что он помер? — выпучил глаза Генка. — Так ты и сказал, раз копты — древние египетские христиане, значит, они все померли в древности! — Да ничего подобного я тебе не говорил, и вообще никому! Коптская церковь и сегодня — одна из официальных церквей в Египте, в котором христианство исповедуют до десяти процентов населения. Никто там не умер, все, слава Богу, живы, молятся, веруют, служат службы… У них главный, патриарший храм — святого Марка в Каире. — Стоп, — уточнил Жерар, — раз у них патриарх, значит, они не католики? — Весьма тонко подмечено! — снова заржал Генка. — Я же сказал: они копты. У них своя церковь, которая, кстати, ближе всего к Восточной, то есть к православной. Но реально никакая она не православная. — Да ты бы газеты почитал, еще бы и не такое увидел, — хмыкнул я. — Прикинь, на прошлой неделе читаю: «В Египте найдены современные копты — последовали ранних христиан»! Типа их терял кто-то, а тут нашли вдруг! — Ага, причем порядка восьми миллионов человек, если не больше, с монастырями, церквями, патриархом и прочей атрибутикой, — покачал головой Таманцев. — Чудно, ничего не скажешь. — Да это в русле безудержной шумихи, поднятой вокруг Евангелия от Иуды. — Ну, по поводу этой хворобы каждый вообще высказывается в меру своего понимания проблемы. А поскольку никто ни черта не понимает, все и норовят побыстрее тиснуть в своих изданиях да в Сети какую-нибудь благоглупость. — А чего благоглупость-то? — прорезалась Софи, пришедшая с кухни с кофейником. — Кому чего плеснуть? Жерар, ты бренди будешь? — Нет, у этих двух точно намечались какие-то шашни. Да и пусть их, раз людей прет друг от друга, я, может, вообще уйду, не стану мешать их счастью, я такой, я гордый, я могу. — Этьен, давай сюда пепельницу, так и быть, свинтус, вынесу за тобой, но в последний раз! — Эх, ласковое слово и кошке приятно! Скажи еще что-нибудь такое же волшебное, сокровище мое: «Этьен, я постираю твой пуловер! Этьен, я почищу твои ботинки!! Этьен, мать твою, я тебе выжала апельсиновый сок, что же ты его не пьешь, тебе же так нужны витамины!!!». — Да видишь ли, — Генка с удовольствием отхлебнул кофе из своей огромной чашки. Он терпеть не может мелких наперсточков, ему подавай всегда бадью, на меньшее он не согласен, — текст этого Евангелия явно гностический. А это значит, что… позд нераннехристианский. — Какой? — Софи снова округлила хорошенькие подведенные зеленым карандашиком глазки. — Считай, раннее христианство 1-И веков. Ну а позднее раннее христианство — это ближе ко второй половине II века. Это как раз время разгула гностицизма… — Так ты нам, ученая голова, все еще не сказал, кто такие эти твои гностики, — уточнил Жерар. — Докладываю: гностики — христиане, которые, во-первых, считают безоговорочно первичным и единственно правильным началом в Христе и в человеке, соответственно, тоже — духовное и с презрением относятся к миру материальному, например к телесной оболочке. Во-вторых, они действительно мистики: у них такая развернутая картина сотворения мира, целостное представление о том, какое количество добрых и не очень добрых сущностей участвовало в его запуске… Классические христиане их считали еретиками, чуть ли не анафеме предавали. А возник гностицизм тоже в Александрии, то есть в Египте. — И что, выходит, копты — гностики? — уточнила Софи. — Нет, копты придерживались и придерживаются преимущественно ортодоксальных воззрений на Христа и на вопросы веры. У них есть свои нюансы. Поэтому они и выделены в отдельную конфессию, церковь. Однако нельзя ставить знак равенства между коптами и гностиками. Хотя большинство апокрифических, гностических евангелий написано именно на коптском языке. В том числе и злосчастный Иуда… — Да почему, почему он такой злосчастный? — Потому что его пиарят непрофессионалы и у них получается все по-дурацки… Вот, тоже написали козлы какие-то: найдено пятое Евангелие… Да какое оно пятое? Может, тридцать пятое? Или семьдесят пятое? — А что, их так много, Евангелий-то? — Да как грязи. Такое ощущение, что каждый адепт христианства первых веков, который был обучен грамоте, считал своим долгом написать собственный текст. Ну, или, по крайней мере, через одного — через двух… — Генка допил свой кофе и взял лист бумаги. — Так, я вам рассказал про коптов, гностиков и Шенуду, теперь пора расписывать фронт работ. На старт, внимание, марш!.. Предчувствие ИудыНу вот, мы распределили обязанности. Ваш покорный слуга будет вести всяческие переговоры: с владельцами так называемого Евангелия от Иуды, чтобы они дали нам хоть одним глазком на него взглянуть; с фондом «Возвращение», чтобы он дал нам денежек на расследование; с разными организациями — архивами, книгохранилищами и т. д. и т. п.; и еще по возможности заниматься аналитикой, то есть делать выводы, ху из ху и что за чем стоит. А что касается собственно Евангелия от Иуды (ясно, что именно публикации о нем активизировали внимание фонда к проблематике странноватого и несчастного апостола), то, конечно, ясно как Божий день, что ничего в нем такого нет (в смысле — ничего особо заслуживающего внимания), но наш лидер от науки Гена Таманцев сказал, что тем не менее для чистоты эксперимента на него все-таки неплохо бы взглянуть. Собственно, мы от этого ничего не потеряем, просто убедимся в том, что и так навскидку понятно. И все-таки… — Все-таки, — сказал Генка, — никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Если можно что-то посмотреть, надо это сделать. Всегда ведь существует гипотетическое «вдруг». Причем под ним может скрываться все что угодно, любые сюрпризы, вообще все. Глупо говорить: «Я в глаза не видел этого текста и понятия не имею о том, что он собой представляет, но тем не менее заявляю, что он поддельный. Он не может быть истинным, потому что он не может быть истинным никогда». Гораздо круче сказать: «Мы его видели, читали. На основании нашего анализа папируса и почерка рукописи можно сделать вывод, что данный список документа, который в настоящее время принято называть Евангелием от Иуды, сделан не ранее… например, V века; на основании особенностей языка и некоторых мотивов, отчетливо прослеживаемых в тексте памятника, он может быть датирован концом I — началом II века, но не ранее. Поэтому мы приходим к выводам, что: а) перед нами не изначальный текст памятника, а его поздний список; б) первоначальный текст, с которого мог быть сделан данный список (или список, предшествующий данному), не дошедший до нас, мог быть составлен не ранее конца I века, а следовательно, не может принадлежать перу Иуды Искариота, которому его настойчиво атрибутируют нынешние хозяева». После Генкиных слов в течение пары минут в комнате висела тишина, наконец не выдержала Софи: — Слушай, скажи, только честно, откуда ты все это знаешь? Ты уже это Евангелие от Иуды видел? Ты его в руках держал? Может, ты его и пиарил? — Да нет, я ничем таким не занимался и текста этого пока в глаза не видел, но надо бы на него посмотреть, — улыбнулся Гена. — Но откуда же ты все это знаешь? — не унималась Софи. — Научная методика, текстология, школа академика Лихачева, — развел руками Таманцев. — И похлеще клубки в свое время приходилось распутывать. Эка невидаль — установить подлинность документа, когда есть возможность его в руках подержать. Совсем другое дело, если приходится работать с текстом гипотетическим, а нужно найти его автора, датировать произведение, прояснить в нем какие-то темные места… Ну вот как с тем же «Словом о полку Игореве»… Я понял, что Таманцев оседлал свою любимую лошадку и собирается выступить перед восхищенной аудиторией с докладом по истории древнерусской письменности, а заодно и пересказать все теории относительно аутентичности/неаутентичности «Слова». Я очень люблю Таманцева иной раз послушать, но всему должно быть место и время. Чувство меры, в принципе, тоже пока еще никому особо не мешало. — Гена, — безапелляционно перебил я его, — а в данном-то случае что может быть? Вроде ты все правильно вычислил с Евангелием, еще не видя его. Ты всерьез полагаешь, что есть какие-то нюансы? — Да теоретически мы обязаны допускать вообще любой поворот событий. Вплоть до того, что перед нами окажется автограф самого Иуды Искариота. Бывает и такое тоже… Софи вскрикнула, Жерар глуховато выругался. — Но я полагаю, в этот раз все обойдется без неожиданностей. Очень уж все тут шито белыми нитками, очень уж хочется кому-то состричь купоны на представленной интерпретации памятника. Ничего, прорвемся… 99,9 процентов, что никакого автографа Иуды мы не обнаружим и вообще все это окажется жуткой лажей… Но смотреть все равно будем. — Приятель, а ты прочитать-то этот текст сможешь? — резонно осведомился Жерар. — Он же на коптском языке написан, ты его знаешь? А в особенностях написания букв разного времени разбираешься? А папирус датировать сумеешь? — Да нет, конечно, — Генка ничуть не стушевался. Вот за что я особенно его люблю — так это за отсутствие ложной амбициозности. Он вовсе не считает, что должен знать абсолютно все, не стесняется того, что чего-то не знает, и не стремится у окружающих создать о себе мнение как о затычке в каждой бочке. — Нет, греческий я разумею — образование предрасполагало; латынь, естественно, тоже. А вот что касается коптского… Надо что-то придумывать. — Ну вот, приплыли, — вздохнула Софи. — И какой тогда смысл добираться до заветного текста, если все равно ничего толком с ним сделать не сможешь? — Да есть у меня идеи, — загадочно усмехнулся в бороду Генка. — Вот только сначала надо продумать, какими бумагами следует заручиться, чтобы выбить себе разрешение работать с источником… — Так возьмем ходатайство у Блейка, — мне казалось, что это наилучший вариант. — В конце концов, кто девушку обедает, тот ее и танцует. Он нам заказал расследование — вот пусть и обеспечивает зеленый свет… — Да не факт, что, если мы предъявим ходатайство от его фонда, с нами вообще будут разговаривать. Думаю, тут надо действовать по-другому. Ладно, чуть позже начну со всеми этими делами разбираться, пока же нужно распланировать нашу операцию и распределить обязанности. Итак, Этьен выступает постоянно, что бы ни происходило, в роли менеджера проекта — со всеми договаривается, держит связь и прочее. Я беру на себя доступ к Евангелию от Иуды и прочим рукописям, их просмотр, поиски знатока коптского языка. Ты, Софи, поскольку тебе все равно сидеть привязанной к телефону, соберешь и собьешь вместе всю информацию об Иуде по официальным источникам — то есть Новому Завету (Четвероевангелию, Посланиям апостолов и прочее). А ты, Жерар, займешься пока тем же самым, что и Софи, только работать будешь с апокрифическими текстами. На том мы и порешили. Еще договорились непременно делиться друг с другом всеми результатами, по возможности оперативно сводить их воедино и, когда первый этап нашей работы окончится, прикинуть, не нужен ли еще и второй и что он может собой представлять. — У меня предчувствие, — сказал Геннадий, — что пока мы открываем только подготовительный этап наших расследований. Все интересное начнется тогда, когда будет решена обозначенная сегодня программа-минимум. Реальная работа пойдет потом, а нынешние находки лягут ей в фундамент. Как-то так. Вы не думайте, это не мистические всякие измышления, это моя научная интуиция работает, да и идеи кое-какие есть, вот просто пока их обсуждать преждевременно. Хочу, чтобы у вас мнение формировалось обо всем независимо от меня, без моих подсказок. Потом сверимся… — Я тоже предчувствую Иуду, — согласилась Софи. — Знаете, я его всю жизнь считала выродком и поганцем, а тут вдруг стало просто интересно, что же он мог реально собой представлять. Может, правда, редкостный подонок, но почему-то мне кажется, что его оболгали нарочно, не знаю, кто, почему и когда… Я уверена, мы все это поймем, а главное — поймем, что такое был Иуда на самом деле. — А у меня такое ощущение, — не отстал от Та-манцева и Софи Жерар, — что этот Иуда — крепкий орешек и вся эта история какая-то темная. Кто-то почти две тысячи лет назад взялся прятать концы в воду, а мы вот теперь возьмем и все поймем; да мало того — всему миру все расскажем о том, кто есть кто в истории Иуды. Мне кажется, это как раз тот случай, пережив который понимаешь, что в принципе жил не зря! — Мне кажется, что мы в самом деле многое поймем, может быть, даже и многому научимся, — резюмировал я. — Чувствую, придется отказываться от привычных ярлыков, давать людям и событиям новые интерпретации… Ребята, еще есть время. Кто-нибудь, может, хочет отказаться от этого безумного и рискованного проекта? — Да ладно, — пробурчал Жерар добродушно, — залетим — так все сразу, это значит, не так и страшно… — Да вообще не страшно! — отпарировала Софи. — Ну, если что, анафеме предадут, ну, пальцем станут показывать, может, еще к суду привлекут… Ерунда это все… — Значит, все правильно рассчитали и каждый понимает, будучи абсолютно взрослым человеком, что отныне отвечает за свое здоровье, физическое и моральное, а также за все, что с ним будет или может произойти. Так, что ли, главный? — Да аминь, — хмыкнул я. — Предчувствую я, что даст нам этот Иуда Искариот жару только так! Тяжелый рок — тяжелый рокИтак, каждый из нас получил задание и приступил к его выполнению. Что касается Гены Таманцева, то он, как и было задумано, начал с того, что связался с одним специалистом в области коптского языка. Правда, выбор его показался мне в первый момент несколько неожиданным. Но обо всем по порядку. Таманцев позвонил мне на трубку и сказал: — Этьен, в первом приближении вопросы с коптским улажены. Мне хотелось бы познакомить тебя с этим человеком. Пожалуйста, подойди сегодня в клуб «Барселона» часам к одиннадцати вечера, там все и встретимся и обо всем поговорим. Я немного удивился выбору места для встречи, но подумал., что, в конце концов, всему имеются какие-то объяснения, очень скоро я смогу понять и это чудачество своего приятеля. — Слушай, — только уточнил я, — а Софи и Же-рара обязательно брать с собой? — Вот я как раз думаю, что пока тебе надо самому познакомиться с Сержем, — ответил Гена. — А там, если все у нас срастется, ты его им просто представишь. Ты меня поймешь на месте. Так будет лучше… Конечно, я был заинтригован. Но мне не надо было добираться ни до какого места, чтобы понять, что лучше не таскать с собой Софи на деловую встречу, даже если встреча эта намечается в столь злачном местечке, как «Барселона». Ну а что касается Жерара, то пусть уж не идет туда с ней за компанию; с другой же стороны — может быть, он ее немного поразвлекает; иногда все-таки жалко бывает девочку, которую я так мало вывожу в свет. Бедная, совсем засиделась, ни впечатлений тебе, ни себя показать миру… Впрочем, она неизменно так тянет на себя одеяло, стоит ее куда-нибудь прихватить с собой, что каждый раз после таких вылазок даешь клятвенные обещания, что это было в самый что ни есть распоследний раз. Естественно, вечером я был в «Барселоне». Геннадий в черной косухе, бандане и каких-то сомнительных цепях поджидал меня у барной стойки. Собственно, большинство здешних аборигенов было прикинуто примерно так же. На мне были просто черные вельветовые штаны и черный же джемпер грубой вязки, так что я соответствовал заведению хотя бы цветовой гаммой своей одежды. Я заказал бренди и закурил: — А Серж-то твой где? Опаздывает, что ли? — Будет минут через пять, подожди… — Да я-то, конечно, подожду. Занятно здесь, все красивенькие такие. А я и не думал, что когда-то встречу тебя в таком виде… И кто бы мог подумать, батюшка Геннадий, на кого же вы похожи-то? — Да я же, во-первых, расстриженный. А во-вторых, где это написано, чтобы православный христианин, скажем, не смел одеваться таким образом или не смел посещать такие места?. — Ну, нигде, наверное… — Вот именно что нигде. А то, что не нельзя, то, стало быть, можно, — Генка хитро прищурился и подмигнул мне. В это время все присутствующие в клубе повернулись к эстраде, кто-то закричал: — Серж! Серж! Те, кто сидел, заколотили ногами, раздались свист, разноголосые вопли радости, несколько девиц хлопали в ладоши. Свет в зале притушили, и на эстраду вышел длинно- и черноволосый парень в черном балахоне, с акустической гитарой. Все одобрительно заревели, замахали ему, он показал залу «козу», сказал: «Привет, люди, начнем, что ли?», взял первые аккорды. Публика притихла. После недлинного проигрыша он запел низким, очень проникновенным голосом: Ты помнишь, демоны стучались в окна наши? Смолкли последние аккорды, и зал начал бурно выражать свою радость. Было видно, что певца здесь любили, ждали и были безумно рады его выступлению. Серж спел еще несколько песен, публика подпевала, скандировала его имя, топала, хлопала и приплясывала. Примерно через полчаса он объявил перерыв и направился к нам. — Ну вот, — представил нас друг другу Гена, — рок-звезда Серж, в миру Сергей Ларионов, в монашестве (бывшем) отец Сергий. Он же — кандидат филологических наук, лингвист, посвятивший свою диссертацию саидскому диалекту коптского языка. — Ох ни фига ж себе… — только и смог сказать я, пожимая руку Сержа, на указательном пальце которой красовалось массивное серебряное кольцо с коптским крестом. — Привет, Этьен, — улыбнулся он. — Как тебе здесь? — Да ничего клуб, видно, что здесь собирается определенный контингент… — Это точно… А как музыка? — Знаешь, — я нисколько не покривил душой, — очень за душу берет. В особенности как ты спел первую свою балладу, у меня просто мороз по коже пошел… Слушай, но мне показалось, что звучала не одна акустика, между тем на сцене ты был один… — Да у меня нет группы. Я работаю только с сольными проектами. Всегда. Тут есть некоторые технические ухищрения, если попросту говорить — то включается фанера еще нескольких инструментов. — Только имей в виду, эту фанеру Серега сам и пишет, — вставил свое слово Таманцев. — Он у нас человек-оркестр. — Постойте, так ты, Сергей, говорил, что это твой очередной проект? — Кассе, ты не поверишь, — снова откликнулся Геннадий. — Проект называется «Я — Иуда»… — Опаньки!!!!!! А он при чем тут? — Ну как же, я же коптолог, — пояснил Серж. — А в начальной коптской традиции Иуде уделялось очень много внимания, он был фактически ключевой фигурой ряда гностических апокрифов. Иуда — символ духовного поиска, нетщеславной любви, самопожертвования и самоотречения… Мне кажется, если вдуматься, Иуда — один из первых бунтарей в истории человечества, потому он вполне коррелирует с тяжелым роком. Кроме того, Иуда — это трагедия, смерть, космизм — то есть опять же тяжелый рок. Вот поэтому «Я — Иуда». — Нет, у меня сегодня вечер откровений, — подивился я. — Сначала Генка предлагает встретиться в ночном клубе, потом сам туда припирается в косухе и бандане, по ходу оказывается, что специалист в области коптского, с которым мне и забита стрелка, рок-музыкант, тут лее выясняется, что он еще и монах-расстрига, как и сам Генка, ну и на закуску он говорит, что он торчит и прется от Иуды, расследовать обстоятельства жизни которого мы, собственно, и подвизались… Минут через пять Серж снова вышел на сцену и снова запел. И я, то ли потому что выпил уже достаточно бренди, то ли потому, что так на меня все это подействовало, не зная слов, подпевал ему, и кричал его имя, и свистел, и размахивал зажженной зажигалкой, когда он исполнял наиболее лирические свои композиции. Это было в самом деле необыкновенно талантливо и красиво. После того как Серж отпелся, мы втроем переместились в другое место, где просто пили остаток ночи да говорили о жизни. Сергей Ларионов родился в семье потомственных питерских интеллигентов, обожал родителей, обожал сестру. Окончил университет, во время обучения на филфаке его переклинило на коптских традициях и религии, поэтому он поступил в аспирантуру, вместо трех лет проучился в ней всего два года, с блеском защитил диссер. Основательно поднаторев в своей науке, Сергей решил дальнейшую жизнь посвятить Богу и принял постриг в том же мужском монастыре, что и Гена Таманцев. Еще ранее знакомые друг с другом, ребята здорово сблизились в своей обители, постоянно устраивали философские дебаты, пытались даже издавать в монастыре листок «Православный путы». Однако Генка сбежал из монастыря ввиду непредвиденных обстоятельств,[14] был заочно расстрижен и через некоторое время вынужден нелегально эмигрировать из России. История Сержа-Сергея развивалась по иному сценарию. Его младшая сестра, увлекавшаяся тяжелым роком и, похоже, входившая в сатанинскую секту, в один прекрасный день покончила жизнь самоубийством, написав ему на прощание очень сумбурное и ничего не объясняющее письмо. Горю тогда еще отца Сергия не было предела. Он бесконечно винил себя за то, что настолько ушел в мир сначала своей науки, а потом веры, что совершенно забыл о близких. Он прекрасно знал, что если бы рассказал своей Катьке о том, что понял сам, она бы так фатально не запуталась, а значит, была бы жива. Постепенно горечь утраты сменилась для него осознанием нового долга: он не спас Катьку, но, может быть, сумеет достучаться до других Катек, может быть, подберет ключ к их внутреннему миру, научится говорить с ними на одном языке. Только вот что это должен быть за язык? Ясно, что проповедью в наше время никому ничего не доказать. Зато современные тины и молодняк прекрасно понимают язык тяжелого рока. Придя к таким умозаключениям, отец Сергий обратился к настоятелю монастыря, чтобы тот благословил его на сольный проект. Тот посмотрел на своего монаха как на полоумного: — Сын мой, — сказал он, — я вижу, что ты находишься под влиянием тех же бесовских заблуждений, что и твоя покойная сестра. Она накликала своим поступком жуткую беду на всех своих родичей, а у тебя так просто помутился разум в связи с ее кончиной. Единственное, что ты теперь можешь сделать в память о ней, — это молиться о ее заблудшей душе, которая не пожелала принять покаяния и не захотела отойти в мир иной так, как подобает православной душе — смиренно и с молитвой. Ее последний поступок глубоко аморален и отвратителен, он характеризует ее как женщину взбалмошную и нечистоплотную, достойную анафемы и осуждения. Я понимаю твои чувства, сын мой, но ты просишь о том, о чем не может быть и речи. Никогда не позволю я тебе принимать участия в бесовском действе, которое принято именовать роком. Думай о своей душе, спасай ее, ибо враг уже вплотную подобрался к ней и нашептывает в уши твои срамные и прелестные речи! Выслушав эту тираду, Сергей, вопреки предположениям своего духовного отца, вместо того чтобы вернуться на путь истины и осудить сестру-суицидницу, повел себя практически неадекватно. Во-первых, он заявил настоятелю, что тот не имеет никакого права осуждать Катю, которую ему, Сергею, пока он жив, не заменит никто. Во-вторых, он сообщил, что, хочет того настоятель или не хочет, он, Сергей, непременно возьмет Катину старенькую гитару и станет петь для ее сверстников песни про нее же. Ну а в-третьих, он полагает, что вездесущий и всевидящий Бог мог бы и позаботиться о рабе своей и отвести от нее искушения, если уж на то пошло, и не допустить ее смерти. А если он все это спокойно допустил, а теперь еще требует того, чтобы истинные христиане заклеймили позором покончившую с собой девочку, то он жуткой лицемер, бессильный и самовлюбленный дурак, от которого в принципе нет никакого проку. «Понимаете, — резюмировал Сергей, — сейчас, во время беседы с вами, я вдруг понял, что Бог мне больше ни к чему. Он не помог моей сестре, он допускает войны, стихийные бедствия, с его соизволения и при его попущении люди убивают друг друга, измываются друг над другом. А Бог при этом только со всех спрашивает ответа, но не помогает никому. Ему надо кланяться, его надо бесконечно задабривать молитвами и жертвами, чтобы на выходе он дал тебе возможность умереть. Но ведь даже если он этого и не захочет, я умру все равно! Он не сможет отнять у меня этого права! А все остальное — просто мишура, фантики!!!». С этими словами отец Сергий совлек с себя монашеское одеяние, сложил свои немудреные пожитки и отправился в путь. Сначала он вернулся в Питер, потом его начало кружить по жизни, он оказывался со своей гитарой то здесь, то там, и вот уже вышли два его CD, и вот о нем уже начали говорить как о явлении в мире рок-музыки. Наконец Серж на время обосновался в Париже. Именно здесь в один прекрасный день с ним нос к носу средь бела дня столкнулся наш Гена Таманцев. Они пообещали не терять друг друга из виду. А вскоре у Таманцева появилась возможность привлечь давнего приятеля как специалиста в наш проект. — Знаешь, — под утро, когда небо уже начинало становиться белесым, говорил мне Серж, — тяжелый рок — это тяжелый рок. Это такая нелегкая судьба, если хочешь, карма. В нем и жизнь, и смерть, и все, что я знаю, и все мои вопросы к жизни. Знаешь, я сейчас пытаюсь осмыслить два момента — личность Иуды и идеи Ла Вея… Ведь Катька моя, похоже, на них подсела. Раскрутить бы это все, понять бы как-то… Ведь этот самый Антон Шандор — личность, безусловно, незаурядная. С какого такого перепугу он стал основателем альтернативной религии?[15] И что молодняк в сатанизме находит? Надеюсь, мне когда-нибудь удастся размотать этот клубок. Может быть, тогда я узнаю, что же толкнуло Катьку… Вот такой у меня рок. А проектом вашим я займусь с большим удовольствием. Мне всегда казалось, что придет время, и мои познания мне еще сослужат службу. Вот, похоже, такое время и настает. Я уверен, если взяться за дело с головой, можно нарыть очень даже много интересного. Коптский язык — это тоже мой тяжелый рок. — Только я одного не понимаю, — честно признался я. — Как тебя в рокеры-то занесло? Ну, хотел говорить с молодежью, вразумлять кого-то — шел бы в преподы, тем более у тебя лее есть степень, вроде интересная квалификация? — Да понимаешь, — ответил он, — это вопрос приоритетов и жизненной философии. Образование, даже самое что ни на есть фундаментальное и прикладное, — это всегда некий официоз. А молодые ребята официозу не верят. В общем, и правильно делают. Университеты во все времена у всех народов были проводниками официальной идеологии. Впрочем, случались и поныне случаются эпизоды университетских бунтов, но там инициатива исходила и исходит от студиозусов, а не от профессуры.[16] Это вообще классическое противостояние «студент — профессор», так сказать, самовоспроизводящаяся система. Я могу кого-то научить разбираться в коптском языке, устанавливать возраст папирусов, навскидку анализировать состав чернил — это у меня получится из позиции «препод». Но повлиять на чью-то душу, достучаться до внутреннего мира, причем в массовом порядке… Однозначно нет, не получится. Туг нужно другое. И я давно это понял, работая с сочинениями отцов Церкви и представляя себе воочию их деятельность в первые века христианства… — Ты хочешь сказать, что какой-нибудь Павел был рокером? — Не совсем так. Он был проповедником. Причем выступал столь патетически, что собирал огромные толпы народу! Люди слушали его и теряли голову. Они скандировали его имя, повторяли за ним каждое его слово, плакали и кричали во время его выступлений. А Иоанн Златоуст? Вот ведь тоже глыба! Просто необыкновенных масштабов фигура!.. — Я все-таки не до конца понимаю… Ты решил, что достучаться до людей можно только проповедью… и пошел на сцену с микрофоном? — Ну да! В современном мире толпы собирают рокеры. Мы тоже своеобразные проповедники. Нас слушают, за нами повторяют слова, на наших выступлениях люди впадают в экстаз, как когда-то впадали в экстаз религиозный и мистический. Я понял, что сегодня проповедник может быть только в черном и с гитарой. Что-то проясняется теперь? Я быстренько прокрутил в голове уже вчерашний вечер. Толпа беснующегося народа, перед ней на эстраде — бледный, вдохновенный Серж с гитарой… Они слушали его, они верили ему, они готовы были идти за ним! Безусловно, все именно так и есть, как он говорит. Его рок — его крест, его способ говорить с людьми и рассказывать им самое сокровенное о себе. Делиться с ними своими мыслями и чаяниями. Но, черт возьми, какой феномен: бывший священник, ушедший в мир, взявший в руки гитару, влезший на эстраду в надежде «поймать в свои сети человеков».[17] Я кивнул Сержу. Пора было расходиться. — Слушай, а как же ты оторвешься от своих выступлений? — спросил я его напоследок. — Да не волнуйся, оторвусь с удовольствием. Ты пойми, что я по одной своей ипостаси проповедник и рокер, а по другой — ученый, исследователь, двинутый на всю голову на древних коптах и их писаниях. То, что Генка предложил мне, — просто царский подарок. Я и мечтать не мог, что мне придется выступить в роли эксперта при анализе этого нашумевшего Евангелия от Иуды. — А ты давно знаешь об этом памятнике? — А как мне о нем не знать, если это моя страсть, которая исчезнет, видимо, только вместе со мной? Конечно, я читал о нем все, что публиковалось, знаю мнение ведущих коптологов на его счет, отслеживал каждое упоминание о нем… Но даже и в мыслях не держал, что мне придется самому поработать с этим текстом… — Ну что, ребята, — подытожил Таманцев, у которого начали слипаться глаза, — у вас уже пошла лирика чистой воды и взаимное шарканье ногами. Это все хорошо и полезно, но не срочно необходимо. Пойдем-ка мы по домам, выспимся… Все же вроде обсудили, что нужно, теперь дело за техническими вопросами. Давайте вечерком соберемся у Этьена да все это быстро и распишем — какие брать отношения,[18] рекомендательные письма, когда нам с Сержем куда ехать и прочее. Забились, что ли? — Конечно, забились. — Я смотрел на Таманцева и Ларионова и думал, что жизнь преподнесла мне очередной сюрприз. Ну что ж, дают — бери! Я не из тех, кто отступает и трусливо чуть что поджимает хвост. Русский поэт Александр Блок писал: «Узнаю тебя, жизнь, принимаю — и приветствую звоном щита!» Эти слова можно было бы сделать эпиграфом к моей жизни. Не тайная вечеряИтак, мы, как и планировали, собрались вечером. — Ни черта себе! — воскликнула Софи. — Это же Серж, у которого проект про Иуду! — Да не, — не поверил Жерар, — я того видел по телевизору, у него черный балахон, а этот одет цивильно. — А ты что думаешь, он всю жизнь должен ходить в балахоне? Одно дело на сцене, другое — в жизни… — Софи все-таки страшно желала, чтобы Серж оказался Сержем. — Ну скажи, пожалуйста, ты — это ты или не ты? — Да все правильно, — взял в свои руки инициативу Таманцев. — Это тот самый Серж, он у нас будет заниматься научным руководством проекта… — Ну, громко сказано, — вступил Ларионов, — но кое в чем помочь могу… Давайте обсудим… — Давайте для начала по-нормальному познакомимся и выпьем кофейку, — затарахтела Софи. Здесь она была абсолютно права, потому как люди, чтобы между ними возникало хотя бы минимальное понимание и доверие, должны хоть что-то друг о друге знать. Конечно, временные лимиты — дело важное, но тем не менее иногда стоит пожертвовать временем ради того, чтобы наладить неформальные контакты. Потом все равно все как-то отработается. Проверено на личном опыте — и не единожды. Итак, мы выпили уже не по одной чашке кофе, поговорили о том о сем, обменялись первичной информацией. Пора было переходить к делам. — Ребята, — выступил со своими предложениями Серж, — с заданиями Софи и Жерара, думаю, все более-менее понятно. Если возникнут какие-то вопросы, мы с Таманцевым быстро их снимем — во всяком случае, постараемся. А вот что касается Евангелия от Иуды, то тут придется очень хорошо подумать, прежде чем принимать какие-то решения. Безусловно, его надо смотреть, читать, определять временную отнесенность — все как планировал Генка. Но тут встает один важный вопрос: нужно провести переговоры с владельцами папируса и теми учеными, которые его сейчас официально изучают. Причем так, чтобы нам не отказали. А они будут отказывать любому, кого заподозрят в желании вывести на чистую воду их фальсификацию… — Ты так уверен, что это фальсификация? — переспросил Жерар. — Теперь уже да, — кивнул головой Серж. — Я сегодня звонил в Шотландию Кнуту Брайану, одному из учеников Мортона Смита, коптологу, который на всех этих гностических текстах собаку съел, причем не одну. Он просто посмеялся над моими вопросами, сказал: «Слушай, Ларионов, ты же не первый день как родился, с чего бы вдруг тебя понесло верить во все эти бредни и глупости?..»
Серж вытащил из своей объемной брезентовой сумки листки с распечатками: это были те материалы, которые перебросил ему Брайан. Однако перед тем как просмотреть их, Софи задала несколько вопросов: — Послушай, а кто такой этот Брайан? Ты сказал, он ученик какого-то Мортона, ну и что из этого? И какого Марка он хочет искать? Ни я, ни Жерар тоже не имели ни малейшего представления о Мортоне Смите (я предположил, что это, наверное, какой-то известный коптолог) и не очень поняли, о каком Марке идет речь. Таман-цев вроде бы что-то знал, но предпочел отмолчаться; думаю, он просто хотел уточнить свое понимание данных вопросов. Сейчас сами убедитесь в том, что они в самом деле были отнюдь не проходными. Итак, Ларионов начал. Суть его лекции сводилась к следующему.
Таким образом, вроде бы стало понятно, что имел в виду Кнут Брайан в разговоре с Сержем: он предлагал тому включиться в поиски Тайного Евангелия от Марка, в глубокой древности надежно спрятанного в коптской монастырской библиотеке в Александрии. Именно в нем, с точки зрения последователя Смита, можно было бы найти ответы на все интересующие нас вопросы — в первую очередь на вопрос об истинной роли Иуды в окружении Христа. Однако предложение Брайана поискать Тайное Евангелие выглядело подобно сказочной формуле «пойди туда — не знаю, куда; принеси то — не знаю, что». Пытаться решить эту загадку предстояло нам на втором этапе нашего расследования. Пока же надлежало сосредоточиться на синице в руках (которую, кстати, надо было еще в эти самые руки получить), то есть Евангелии от Иуды (по крайней мере, было понятно, где искать концы этой ниточки).[20] Все о нашей синице— Ну что, — сказал Ларионов, — для начала ознакомимся с тем, что известно об этом самом Евангелии от Иуды. Вот выжимки, которые прислал Кнут, я распечатал, чтобы у каждого был свой экземпляр. Важно, чтобы все высказали свое мнение. — А над чем думать-то? — спросил Жерар. — В первую очередь у нас тут какие проблемы? — В первую очередь у нас проблема, как до этого текста добраться, — ответил Таманцев. — И, кстати, подумайте, на что следует обратить внимание, когда мы сможем на все это увидеть воочию. — ОК, идет. Значит, у нас, типа, мозговой штурм, — удовлетворился Жерар, который, надо сказать, слегка комплексовал по поводу того, что ему выделили какие-то «несчастные апокрифы» (в моменты ворчания он так называл свой фронт работ). Теперь же вроде бы все решалось без дискриминации, и он воспрял духом. Однако он рано обрадовался: Серж неправильно посчитал присутствующих, и Жерару не хватило распечаток. Он уже приготовился высказаться на этот счет, но Таманцев сунул ему в руки свой экземпляр, а сам no-новой запустил принтер. Все на некоторое время погрузились в задумчивое чтение.
— Слушайте, может быть, я полная невежда, но я понятия не имею, что такого плохого сделал Исав… — подала голос Софи. — Вот-вот, — согласился с ней Жерар. — Кто такой Каин, понятно, с содомлянами тоже вроде более-менее ясно, но вот прочие персонажи… Корей тот же — это кто такой? А Дафан и Авирон, сподвижники его, в чем это они его, интересно, поддерживали? — А я бы и про содомлян уточнила, — призналась Софи, — они, кажется, практиковали мужеложество, но точно ли это? Я решил их поддержать: — Гена и Серж, а мне бы не повредили и некоторые знания о том, кто такой, собственно, был этот самый Ириней Лионский… Если уж копать, так копать достаточно глубоко… — Хорошо, извольте, начнем тогда, пожалуй, с Иринея. Давайте, господин Таманцев, с вас доклад, — согласился Ларионов. Ликбез от Геннадия Таманцева— Да на здоровье. Об Иринее — так об Иринее. Его называют первым из великих отцов Церкви. Вы уже знаете, что он был епископом Лионским. Родился он около 130 года в Смирне. Там изучил поэзию, философию, риторику и еще множество наук, которые в то время считались необходимыми для человека, планирующего посвятить себя духовной карьере. Что же касается основ христианского богословия, то здесь его наставником выступал знаменитый Поликарп Смирнский, ученик апостола Иоанна Богослова. Поликарп крестил Иринея, со временем рукоположил в пресвитеры и отправил в Галлию (во Францию), в город Лугдун (то есть Лион) помогать тогда уже престарелому епископу По-фину. Ириней с ответственностью относился ко всем поручениям епископа, а в 178 году, через год после мученической кончины епископа Пофина, сам стал епископом города Лугдуна. — Постой, а что случилось с этим Пофином? — уточнила Софи. — То, что в то время довольно часто случалось с христианскими миссионерами, желающими обратить язычников в свою веру. Галльские новообращенны взбунтовались и расправились со своими христианскими «учителями», среди которых был и девяностолетний Пофин, умерший в темнице после избиения. Возвращаемся, если вы не против, к нашему Иринею. О нем говорили, что своей горячей проповедью он очень скоро обратил всех жителей Лугдуна в христианство, более того, его авторитет снискал ему приверженцев и по всей Галлии. Во время своего епископства Ириней очень много проповедовал и писал. Наиболее известен он как борец с гностицизмом, развенчанию идеалов которого посвятил пять своих книг «Против ересей» (вероятнее всего, они написаны в середине 190-х годов). — Очень любопытно, — пробормотал Жерар. — И что, доподлинно известно, что все тексты, которые ему приписываются, писал именно он? Сохранились его аутентичные автографы? — Ничего себе! — Таманцев показал Жерару большой палец. — Ты смотри, задаешь вопросы прямо не в бровь, а в глаз. Второй век, какие автографы? О чем речь? Естественно, Ириней, как и прочие современные ему деятели, впрочем, и не только современные, а столпы христианства этак века до десятого, если не позже, — фигуры наполовину легендарные. А с творениями Иринея вообще произошла удивительная история. Тот же трактат «Против ересей» до середины XX века был известен только в изданиях, повторяющих издание Эразма Роттердамского (1526), а откуда тот взял тексты Иринея — вообще ничего не известно. И вот прикиньте, в 1941 году в местечке Тура близ Каира находят небольшое хранилище древних папирусов, а среди них — и три из пяти книг «Против ересей» (начиная с третьей)! Соответственно все дальнейшие издания Иринея были сверены с материалами этих папирусов. Ладно, возвращаемся к его жизни, хотя рассказывать осталось уже и совсем немного. Ириней проповедовал, писал свои труды, обращал галльскую знать и чернь в христианство. Однако гонения на Церковь в Европе продолжались. Начало третьего столетия ознаменовалось расправой с санкции римского императора Севера над несколькими тысячами христиан (по некоторым источникам, в 202 году погибли до 19 тысяч человек). Епископ Ириней, таким образом, фактически повторил судьбу своего предшественника епископа Пофина. С Иринеем вопрос снят? Все утвердительно закивали. Один я попытался уточнить: — Послушай, а часом не может быть такого, что этот самый найденный в 1941 году папирус — подделка, что кто-то просто загодя спланировал операцию с Евангелием от Иуды, которая должна была растянуться (и фактически растянулась) не на один десяток лет? Смотри, как красиво могло бы все получиться: сначала «находят» папирус с книгой Ири-нея, в которой тот поминает пресловутое Евангелие, информация о нем, пока под знаком вопроса, входит в научный обиход… А далее, более чем полвека спустя, наконец-то «обнаруживается» и само Евангелие… Согласись, в таком раскладе что-то, безусловно, есть! — Есть-то есть, — ответил мне уже Ларионов, — однако тут, как всегда в таких случаях, в первую очередь значим вопрос: а кому и зачем это могло понадобиться? — Ну, например, тем, кто во что бы то ни стало хотел и особенно хочет именно сейчас протащить это самое Евангелие, уверить весь мир в его аутентичности… — Да поди разберись со всем этим с бухты-барахты! — Серж развел руками. — Может быть, в ходе нашего расследования и удастся что-то такое выяснить… Пока надо просто определиться с тем, что мы имеем на входе и что мы ходим поиметь на выходе… А потому пока продолжаем наш ликбез. Что у нас еще было на повестке дня? Спой, светик-Генка, не стыдись… — Да кто бы вообще тут чего-то стыдился. Остальные вопросы вообще простенькие. Начнем с содомлян. С ними определиться проще и быстрее всего. Для начала выскажите свои предположения на их счет… Начнем с дамы. — Насколько я знаю, — бойко начала Софи, — Содом и Гоморра были уничтожены, потому что их жители погрязли в разврате, вроде бы они все поголовно были гомиками… — И еще зоофилами! — дополнил ее Жерар. — А я, честно говоря, так и не понял, что они такого делали, что их вместе с двумя их городами такой добрый и умный Бог решил стереть с лица земли. Вообще не понимаю, почему, если все происходит по Его соизволению и с Его ведома, надо непременно искать каких-то козлов отпущения и их наказывать… — высказался я. — Ну, ты не одинок, — поддержал меня Серж. — Этого не понимает фактически ни один думающий человек, зато истинные христиане прекрасно знают, что думать ни о чем не надо и понимать что-либо тоже не имеет большого смысла, даже силиться понять… Просто вот так: все бери на веру, раз сказано, раз написано, значит, так и есть, значит, так и положено… Впрочем, нас постоянно заносит куда-то в сторону. Многие и правда уверены, что Содом и Гоморра были уничтожены за то, что их жители постоянно практиковали зоофилию, вот почему зоофилию нередко называют содомским грехом. На самом же деле Библия, то есть Ветхий Завет, не дает уточнений по поводу сексуальных извращений, прославивших в веках Содом и Гоморру, а потому имеет место быть и точка зрения, согласно которой содомский грех — это анальный секс в общем и гомосексуализм в частности. — Однозначно «зачет»! — потер руки Таманцев. — Остались Исав, Корей и Дафан с Авироном. Кто помнит про Исава? — Я припоминаю, что он был единоутробным братом Иакова, его близнецом, родившимся чуть раньше, так? — спросил я. — Именно, первенец Исаака и Ревеки, чье имя означает «волосатый», старший брат Иакова. А как ты думаешь, почему это Исав попал в одну компанию с Каином и Иудой? — Да он не мог быть равнодушным к успехам Иакова, так часто бывает у братьев, да и у сестер тоже, — вставила Софи. — Просто завидовал? — Да нет, вроде даже и убить Иакова собирался… — А за что? — А за то, что тот пытался присвоить себе его, Исавово то есть, первородство. — Кстати говоря, вот еще один парадокс Библии: она отлично относится к Иакову, который по совету своей матушки обманул слепого отца на смертном одре, назвавшись именем его любимца-первенца и получив таким образом от того благословение; и вместе с тем осуждает Исава, у которого было похищено первородство, за мстительные чувства, — заметил Жерар. — Ну да, мы превращаемся просто в какое-то любительское общество изучения и критики Библии! — прыснула Софи. — Похвальный интерес, — снова перехватил инициативу Таманцев. — А кто знает что-нибудь о Корее? — Корея бывает Южная и Северная, Северная — коммунистическая. В Южной делают Самсунги и Дэ-ушки! — бодро отрапортовала Софи. — Изумительно, а что касается библейского Корея? Увы, о нем никто из нас ничего припомнить не мог. — Ну что ж, тогда я просто быстро расскажу о нем, — сказал Гена. — Корей — родственник и современник Моисея и Аарона[21], который решил взбунтовать против тех народ Израиля в момент пребывания его в пустыне (вы, кстати, помните, что Аарон — брат Моисея?). Обратите внимание: имя Корей означает «плешивый, лысина» — вот ведь ирония судьбы, не так ли? Исав был «волосатый», следующий злодей — «лысый». Так вот, Корея поддерживали Дофан и Авирон и еще 250 человек. Троица выступила против самостийно возвысившихся над «народом господним» Моисея и Аарона. Впрочем, все трое здорово погорели на своем вольнодумстве — в книге Числа рассказывается, что их поглотила земля за то, что они противостояли божественной воле. «Добрый» Бог же решил покарать и их сторонников и наверняка расправился бы со всеми непокорными, если бы за тех не заступился Аарон. Вот такая вышла история. — А для нас важно понять, какую параллель проводит Ириней между всеми выдающимися грешниками Писания: с его точки зрения, братоненавистники и извращенцы, попирающие заповеди, ниспосланные Богом человечеству, — прямые предшественники Иуды, фактически обожествлявшегося гностиками, в их понимании сосредоточившим в себе самую суть истинно божественной идеи, — подытожил Серж. — Кстати, Ириней тут не изобрел велосипеда: в Соборном послании святого апостола Иуды, — да успокойтесь, не того, не Искариота! — замахал он руками на Софи и Жерара, — так вот, в этом соборном послании (в Новом Завете) проводится линия Каин — Содом и Гоморра — Корей. Знакомимся с содержанием Евангелия от Иуды— Ну что, други, в первом приближении поняли, что было какое-то мутное упоминание Иринея о Евангелии от Иуды, с которым мир познакомился только в XVI веке. Теперь же это самое Евангелие болтается на доступе в Каирском музее, его можно там если не потрогать, то, во всяком случае, посмотреть через стекло. Но в этом мало радости — все равно никто из вас коптским не владеет, а следовательно, и прочитать ничего не сможет, — резюмировал Ларионов. — Возвращаемся к нашему тексту. Мы вернулись к чтению распечатки.
— Ничего себе! — по прочтении этого фрагмента текста Софи просто развела руками. — Тут, получается, все поставлено с ног на голову! Что после этого всего думать об Иуде? — После этого надо именно что думать, — улыбнулся Ларионов. — А то мы привыкли ждать с раскрытым ртом, когда нам туда кто-нибудь что-нибудь положит, вот туда и сыплется все что ни попа-дя, а мы все глотаем… Хватит уже довольствоваться тем, что нам подсовывают, пора осуществлять самостоятельный выбор! — Постой, не митингуй, — перебил его Геннадий. — Что ты предлагаешь делать? Сразу, в едино-часье зачеркнуть Новый Завет, безоговорочно поверить Евангелию от Иуды? Но почему? — Да-да-да. Объясни, пожалуйста, чем тебе так импонирует это новое прочтение образа предателя и негодяя Иуды… Ты понимаешь, за 2000 лет его имя стало уже нарицательным! Так нет же, теперь окажется, что он единственный последователь Христа всех времен и народов, что его нужно почитать за тот подвиг, который он совершил, и т. д. — Уймитесь, ребята, — Серж; сказал это абсолютно серьезным, деловым голосом, звук которого настраивал на конструктивные обсуждения, — я ничего такого не имел в виду, я просто сказал, что всегда, нам всем, нужно думать. Иначе тебя разведут, как я не знаю что… А применительно к данной, гиперщекотливой ситуации вообще ясно как Божий день: надо все анализировать, ко всему относиться с долей скепсиса, чтобы не возникало никаких соблазнов априорного доверия чему бы то ни было. Самое любопытное, что, к каким бы выводам мы ни пришли, они будут практически сенсационны… — Что ты имеешь в виду? — настало время удивляться мне. — Да все очень просто: если мы признаем подлинность и значение Евангелия, а самое главное — того, что в нем описывается, это одно дело. Тогда выходит, что имя Иуды нуждается в реабилитации, а история апостолов — в пересмотре. Если же мы отвергаем материал Евангелия, подергаем текст сомнениям, получается, что речь идет о какой-то подделке, которую кто-то когда-то по каким-то причинам сфабриковал, — и остается попытаться выяснить, кто бы это мог быть и зачем ему все это могло понадобиться. — И как мы все это будем выяснять? — простонала Софи. — Как можно идентифицировать подделку, которая была сделана, скажем, полторы тысячи лет назад? — Да не суетись, посмотрим, все уляжется рано или поздно, — попытался успокоить ее Таманцев. — Ребята, нам осталось не так уж и много, давайте сделаем последний рывок — заглотнем историю Евангелия от Иуды — и все будет хорошо. — Да будет так, аминь, — пропел Ларионов. Явно наклевывалось продолжение работы избы-читальни. — Стоп, без меня не читайте, а я пока хоть кофе, что ли, сварю на всех! — на бегу в кухню прочирикала Софи. Ну, кофе так кофе, почему нет, собственно? Текст отличной сохранности бывает только поддельнымДесять минут прошли в полном молчании. — Народ, если кто выпил свой кофе, — пророкотал Таманцев, — пора переходить к заключительному этапу знакомства с Евангелием. Мы должны составить представление о том, кто, когда, при каких обстоятельствах его нашел, хранил, продавал и перепродавал, работал с ним… Короче, нам нужна максимально полная информация о памятнике, так что давайте напрягайтесь. — Слушаем и повинуемся, читаем дальше, — съерничала Софи, впрочем, действительно, утыкаясь в распечатку.
Мы друг за другом заканчивали чтение. — Ну, что скажете? — спросил нас Ларионов. — Мне кажется, это какая-то поразительная история, полная недомолвок, — вздохнула Софи. — Посмотрите, это же чистой воды детектив, ничего тут не понять, никаких четких указаний нет — ни на то, где конкретно и кем был найден манускрипт, ни на то, чего ради за него заламывали такую патологическую цену… Сомнительная какая-то информация, такое ощущение, что кто-то решил устроить здоровую мистификацию… — Знаешь, я, конечно, никакой не знаток подобных тем, — добавил от себя Жерар, — но что-то мне кажется во всей этой истории нелогичным. Такое ощущение, что продавцы кодекса только и делали, что старались любыми способами его изгадить, чтобы потом невозможно было его точно датировать и установить подлинность… Ну какие идиоты стали бы запирать ценнейшую рукопись в сейфе чуть не на 20 лет? И какой банк стал бы менять ключи от сейфов без согласия их абонентов? Какая-то чушь собачья! — Вот-вот, — не удержался и я. — А заморозка рукописи чего стоит! Полагаю, те, кто сфабриковал документ, прекрасно понимали, что отличная сохранность текста может указывать только на одно — на то, что это фальсификат, вот они и «поработали» с ним на славу. И потом — тут одно другому противоречит: как, скажите на милость, можно произвести «радиоуглеродный и мультиспектральный анализ» документа, который чуть ли не разваливается в прах при каждом прикосновении? А после того, как его химически обработали, что такой анализ может показать? — Да уж, темная история, — покачал головой Та-манцев. — Одно утешает: коль скоро документ теперь в Каире на свободном доступе, до него, видимо, можно будет добраться без особых проблем… — Отношения все равно надо сделать, — уточнил Серж, — может, он в музее выставлен под стеклом, ну и что нам даст такой его просмотр? Надо, чтобы нам дали с ним поработать, а для этого нужны соответствующие бумаги… — Согласен, — Геннадий сел к компьютеру, — тогда набиваем отношение? Только вот от кого? — Ты меня давеча убедил, что ссылаться на фонд Блейка небезопасно — может, его в этом Коптском музее так любят, что вообще всех, кто о нем упоминает, спускают с лестницы… Все-таки больно уж сходная у них проблематика может оказаться — ну как они конкурирующие фирмы? — откликнулся я. — Тут, похоже, нужно что-то совершенно нейтральное… — Да например, твой родимый Пушкинский Дом, — подмигнул Ларионов Таманцеву. — У тебя есть отсканированные печати? — Обижаешь, начальник, — прогундосил Геннадий, — чтобы у нас да чего-то бы не было? Кто мы такие, по-твоему? Профессионалы или…? — Вы не просто профессионалы, вы профи, самые натуральные, других таких свет Божий не видывал! Давай, отец Геннадий, шлепай отношение: В Коптский музей города Каира… Отношение… Институт русской литературы (Пушкинский Дом), Россия, Санкт-Петербург, просит разрешить своим… а мы кто будем-то? — обратился он к нам. — Да должно, внештатные сотрудники, — проворчал Геннадий. — Ага, вот именно: своим внештатным сотрудникам работать с подлинниками документа Кодекс Чакос ввиду острой необходимости сопоставления текста Евангелия от Иуды и канонических Евангелий, которое ведется их силами. Директор Института… Так, и приделываешь сюда отсканированную подпись и печать, получается? — Уже, — отозвался Таманцев. — Только, я так разумею, нам надо еще и перевести этот текст на английский, ты как думаешь? — это он спросил уже у меня. — Ну а как же нам без отношения на английском-то? Вез отношения на английском у нас ни черта не выйдет, переводим! — скомандовал я. Уточняем производственное заданиеИтак, отношения были готовы, задания в который раз уточнены. У Софи и Жерара все оставалось по-прежнему. Ларионов и Таманцев ехали в Каир изучать Кодекс Чакос. Что касается меня, то у меня, помимо выполнения чисто административных задач, возникла идея наведаться в разные голландские архивы. Вы спросите меня, что я там забыл? А вы помните, кто впервые упомянул про Евангелие от Иуды? Правильно, Ириней Лионский. А вы помните, кто видел его рукописи? Правильно, никто. А кто их издал? Правильно, Эразм Роттердамский! По непонятно откуда взятым источникам! Вот я и решил попытаться поискать в архивах хоть какие-то указания на то, откуда Эразм взял сочинение Ири-нея для печати. Может быть, это пролило бы хоть лучик света на мутную историю с Евангелием от Иуды. Глаза наши горели азартом, мы чуть ли не рыли землю копытами, в фонд Блейка был выставлен первый счет на покрытие всех расходов, связанных с нашими разъездами (кстати, и проведение работ Софи и Жераром). Фонд оказался кротким и послушным и выдал деньги подо всю нашу текущую смету. Перед отъездом Ларионов снова позвонил Кнуту Брайану: — Привет, старина, — сказал он, — вот решил тебе отрапортовать. Еду в Каир, лично, так сказать, знакомиться с документом, потому как сплошная там таинственность в паутине. Такое количество нестыковок! Я вообще не понимаю, как собаку съевшие на всяких подделках и фальсификатах копто-логи могут всерьез говорить о такой дезе? — Ну, Серж, ты ж не маленький, чего тут не понимать-то? Одним забашляли, вот они и освидетельствовали документ как было надо. Другие просто хотят верить и верят — знаешь, есть такая порода людей. Они, конечно, дикие, но миру, наверное, нужны и такие… Короче, старик, понадобится помощь — свистнешь мне… В особенности если найдешь там что-то экстраординарное… Я так понимаю, ты же туда летишь, на самом-то деле, не для того, чтобы перебрать эти рассыпающиеся листочки? — А за чем, по-твоему, я бы туда выдвигался? — Ну, я бы на твоем месте поискал Тайное Евангелие от Марка… Оно же где-то есть, лежит, дожидается своего часа… — Да где же искать-то его? — Да фиг знает… В общем, будут какие идеи, а лучше — наметки, а еще лучше — находки, звони, пиши, прилечу, втравлюсь в любую авантюру! Ты же меня знаешь!.. — Да знаю, знаю, давай, пока, будет что наклевываться, дам знать. Бывай, что ли! Он повесил трубку и некоторое время смотрел перед собой. Потом обратился ко мне и Таманцеву: — Слушайте, ребята, ну вот, похоже, мы откуда уплыли, туда и приплыли. Надо Марка искать, кровь из носу — надо. Только вот где? Кто бы знал… — Дорогу осилит идущий, — пододвинула ему кофе Софи. — Сориентируетесь на месте. Мы с Жераром тоже будем постоянно на связи, если что понадобится, мы с вами… — Ларионов, мы же с тобой вроде как фаталисты, да? — погладил свою бороду Таманцев. — А это значит, что чему быть, того не миновать. Если эта наша затея кому-то нужна, значит, мы найдем Марка. Ну, а нет — значит, нет. Тебя устраивает такая постановка вопроса? — О да! — Ларионов патетически возвел очи горе. — Вперед, мой юный друг, на штурм истины! Примечания:1 Первые три: «Леонардо да Винчи: второе пришествие», «Ключ Соломона. Код мирового господства», «Фальсифицированная история» — выпущены нашим издательством в 2006 году. — Прим. ред. 2 Как вы узнаете из книги, Кассе открыл агентство журналистских расследований и теперь работает над своими сюжетами не один. Если раньше ему просто помогали друзья и сочувствующие, то теперь все проблемы изначально решает компания профессионалов, дело жизни которых — раскапывание сенсаций, выявление аутентичности данных и т. п. — Прим. ред. 8 Мы были безумно рады, что так хорошо разобрались: каждый — какой-нибудь директор, так что фактически сам себе начальник и — заодно — подчиненный (ввиду малочисленности кадрового состава агентства). Приятно иметь дело не абы с кем, а с директорами, они люди ответственные, разумные и во всех отношениях положительные. — Прим. авт. 9 
10 А в коптской философии, как вы скоро узнаете, софия — вообще основополагающая субстанция, которой принадлежит авторство идеологии нашего мира; она отвечает за его основную, духовно-ментальную составляющую. См. об этом ниже. — Прим. авт. 11 Геннадий Таманцев — русский монах-расстрига, которого преследовала на родине Церковь за попытку публикации работы, посвященной новым материалам биографии Иисуса Христа. Новые источники Гена нашел во время работы над кандидатской диссертацией по древнерусской литературе. Пройдя через разнообразные приключения, Таманцев вместе со своими эксклюзивными наработками оказался в Париже. Он предоставил мне свои материалы для написания книги «Ключ Соломона». В настоящий момент готовит к изданию свою расширенную работу, которая, чует мое сердце, будет очередной бомбой, заложенной под твердыню канонического христианства. — Прим. авт. 12 Уважаемые читатели! Наши переводчики очень старались сохранить живость языка Кассе, поэтому постоянно использовали русские эквиваленты французских сленговых выражений. Пусть вас это не сбивает с толку. — Прим. ред. 13 Перевод Д.Смелянской. — Прим. ред. 14 Об этом подробно рассказано в книге «Ключ Соломона». Если особо не вдаваться в подробности, то история Генкиного бегства и расстрижения выглядит следующим образом: Таманцев собирал материалы для написания биографического исследования о Христе. Настоятелю монастыря ход его мыслей и характер привлеченных источников не понравился; Генка был вынужден спасаться бегством, а заодно спасать и свой труд. — Прим. авт. 15 Антон Шандор Ла Вей — основоположник современного сатанизма, автор нашумевшей «Книги Сатаны». — Прим. авт. 16 Кстати, нынешней весной в Париже как раз и произошел очередной студенческий бунт, вызванный полнейшей непродуманностью закона о первом найме. — Прим. ред. 17 В Новом Завете апостолы, обращающиеся к миру с христианской проповедью, называются «ловцами человеков». — Прим. ред. 18 Отношениями называются деловые письма от соответствующей организации, в которой числится ученый или под патронажем которой он проводит свое исследование, в архив или хранилище древних актов с просьбой предоставить предъявителю возможность пользоваться теми или иными источниками. — Прим. ред. 19 Основатель учения Карпократ жил в Александрии в первой половине II века. Представители традиционного христианства, в частности Ириней Лионский, автор знаменитого трактата «Против ересей», ополчились на Карпократа и его последователей за то, что те «имеютчастью нарисованные, частью из другого материала изготовленные изображения, говоря, что образ Христа сделан был Пилатом в то время, когда Он жил с людьми. И они украшают их венцами и выставляют вместе с изображениями светских философов, именно с изображением Пифагора, Платона, Аристотеля и прочих; и оказывают им другие знаки почтения, так же, как язычники… Карпократ и его последователи учат, что… Иисус родился от Иосифа и был подобен прочим людям, но отличался от них тем, что Его твердая и чистая душа хорошо понимала то, что она видит в сфере нерожденного Отца». Известно, что карпократиане «открыто занимались магическими операциями, словно каким-то великим делом, похвалялись своим тщательно изготовленным волшебным питьем, общением с демонами, их спутниками, посылающими сновидения, и прочим в том же роде». — Прим. aвm. 20 Естественно, в соответствии с нашим планом нужно было и составить «портрет Иуды» по доступным каноническим и апокрифическим источникам (см. обязанности Софи и Жерара). — Прим. авт. 21 Братья-первосвященники, выведшие народ Израиля из Египта. — Прим. ред. |
|
||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Наверх |
||||
|
|
||||
