• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Ленинградский фронт и блокированный город ежедневно и ежечасно нуждались в точных сведениях о силе врага и его замыслах. И эту задачу познания тайн противника наряду с армейской разведкой решали органы военной контрразведки Ленинградского фронта и Ленинградского управления госбезопасности — их сотрудники, разведчики, — люди беззаветно преданные Коммунистической партии и своему народу, смелые и решительные, готовые к самопожертвованию во имя Родины.

Если взглянуть на карту Ленинградской области, то в ее западной части можно увидеть, как Финский залив становится все шире, постепенно превращаясь в море.

А на южном берегу залива — около границы РСФСР с Эстонией — в море вдаются два зубца, два выступа. Они как бы сторожат выход из залива на Балтику. Один из выступов — Сойкинский полуостров.

В годы фашистской оккупации здесь, в тылу у немцев, действовал бесстрашный советский разведчик Николай Иванович Савельев. Поначалу он был один, потом оброс верными людьми, стал командовать отрядом.

Рация этого разведчика отзывалась на позывной сигнал «Сокол».

Мне хочется рассказать о Николае Ивановиче, его бесстрашных помощниках.

…В один из февральских дней сорок второго года по Невскому медленно шел мужчина средних лет, одетый в овчинный полушубок и стеганые ватные брюки. Как и все ленинградцы, он был голоден и истощен. Свернув на Литейный проспект, прохожий пытался ускорить шаг, но, пройдя несколько метров, почувствовал, что ноги у него сдают: давала знать дистрофия.

Время близилось к полудню, а ровно в 12 с немецкой пунктуальностью начался вражеский артиллерийский обстрел города. Сперва разрывы слышались где-то далеко, затем шрапнельный снаряд с визгом разорвался над улицей Некрасова, осколки загромыхали по крышам.

Мужчина свернул в первую попавшуюся парадную, переждал, пока кончится обстрел, затем направился дальше.

Дойдя до улицы Воинова, он свернул вправо и вошел в вестибюль дома.

Часовой перелистал документы вошедшего, скользнул взглядом по списку на столе и взялся за телефон.

— Товарищ лейтенант, к вам явился Николай Иванович Савельев. — Затем, выслушав ответ, сказал коротко: — Второй этаж налево.

Идя на встречу, Николай Иванович обдумал все — что он будет говорить и как отстаивать свое решение.

А решение у него было короткое и твердое: драться с фашистами!..

В первые дни войны Савельев явился в свой Кингисеппский райком партии и потребовал отправить его на фронт. Там ему ответили: кто-то должен трудиться и в тылу. Армии нужны не только солдаты и патроны, ее надо кормить.

Коренной житель побережья Финского залива, Николай Иванович с детских лет познал нелегкий труд рыбака, полюбил его. Земляки знали его и рядовым рыбаком, и председателем колхоза, членом поселкового товарищества.

…Но вскоре фашистские войска подошли к его родным местам.

Война ворвалась и в этот тихий лесной край. Савельев занялся эвакуацией имущества рыбозаводов. А сам все думал о своих — о матери и братишке-подростке. Жили они невдалеке — в деревне Слободка. Вывезти их Николаю Ивановичу не удалось. Как ни уговаривал он мать — Татьяна Трофимовна твердила всегда одно и то же:

— Я здесь прожила всю жизнь и никуда не поеду. И Петьку не отдам!

И они остались за линией фронта.

Николай Иванович к концу августа 1941 года оказался в деревне Усть-Ручьи под Ленинградом, в одном из рыболовецких колхозов. В осеннюю непогоду, под вражеским огнем бороздили воды Финского залива рыбацкие лодки. Рыбаки делали все, чтобы помочь ленинградцам в их тяжелой борьбе с врагом.

Но никогда Савельева не покидала прежняя мысль — получить в руки оружие, бить им врага. И вот как-то в Усть-Ручьи приехал знакомый чекист Иван Федорович Завьялов. Они знали друг друга еще до войны. Встретившись с Завьяловым, Николай Иванович выложил ему начистоту свою мечту — стать солдатом, получить оружие.

— Если уж никак нельзя на фронт, — добавил он в конце беседы, — то я бы мог пригодиться там, за линией фронта.

— Вы имеете в виду разведку в тылу противника? — осторожно переспросил Завьялов.

— Да, — твердо ответил Савельев. — Ведь если направить меня на Сойкинский полуостров, я там каждую кочку знаю. А главное — людей, которым верил всегда и верю теперь.

Подумав, чекист ответил, что он доложит об этом разговоре в Ленинград, и если получит «добро», вызовет Николая Ивановича на Литейный для новой встречи.

И вот Николай Иванович в кабинете Завьялова. Поздоровавшись, они сразу заговорили о деле — важном и очень непростом. Завьялов честно предупреждал собеседника, что работа в тылу врага трудна и таит в себе множество неожиданностей, а рыбак с побережья с той же прямотой ответил:

— Я все продумал. Знаю, что не к теще на блины прошусь. Но буду я в родных краях не одинок. Там осталось много хороших людей, которые не смогли эвакуироваться. Они помогут мне. А если дать им оружие да направить их борьбу в нужном направлении — и сами станут бить фашистов. Задания, даже самые сложные, будут выполнять честно, по совести. Так и скажите вашему начальству: Савельев не подведет!

— Хорошо, Николай Иванович, ваши доводы кажутся мне убедительными.

Предложение рыбака было принято чекистами.

И началось обучение его методам работы в тылу противника. Николай Иванович был учеником старательным, он внимательно прислушивался к советам своих учителей-чекистов.

Вместе с ним готовились к работе в тылу противника еще два разведчика. И вот сформирована разведывательная группа из трех человек. Определены задачи. Это и сбор разведывательных данных о противнике на оккупированном Сойкинском полуострове, и установление прочных связей с советскими патриотами, проживающими на этой территории, и подготовка к созданию базы для дальнейшего развертывания боевых действий против фашистских захватчиков. Разведчикам также предстояло найти пути перехода линии фронта.

Последние слова, последние напутствия, и группа в морозную мартовскую ночь 1942 года с Ораниенбаумского плацдарма вышла в ледяную даль Финского залива. Разведчики были тепло одеты, в маскхалатах, плечи им стягивала тяжелая поклажа с боеприпасами и продовольствием. В торосах лыжи то и дело натыкались на твердый лед, иногда проваливались в снег. Зато на ровных местах скользили быстро.

Уже в предутренних сумерках разведчики повернули к берегу, незамеченными поднялись на него и, не мешкая, юркнули в лес. Уйдя в глубь его, подальше от населенных пунктов, группа остановилась на отдых. А к вечеру Николай Иванович один отправился в свою первую разведку. Двум своим товарищам, оставшимся на месте, Савельев дал задание: с соблюдением всех предосторожностей, разведать окружающую местность и оборудовать землянку для отдыха.

— Вернусь через пять суток, — сказал на прощание командир, — ждите.

Март на исходе, а зима не сдается. Ночами крепко подмораживает, и снег лежит почти нетронутый, чуть ноздреватый. «Ну, и на этом спасибо, — думал Савельев, — на лыжах идти легче». А путь у него был неблизкий. И все лесами в обход натоптанных дорог. Помогало, что местность была родной, знакомой. Вот открылась в лесу заснеженная поляна. Савельев ее помнит: сколько раз бывал здесь, отдыхал вон под той сосной. Залитая голубым лунным светом, она казалась теперь чужой и таинственной. А это что мелькнуло у поваленного дерева, никак зайчишко? Точно, он самый. Жирует косой, лакомится осиной. Почуяв неладное, зверек встал на задние лапы, прислушался. Савельев тихонько кашлянул. Зайчишку как ветром сдуло. Николай Иванович невесело усмехнулся: ишь ты, кашля боится, а к стрельбе привык! Да и как не привыкнуть? Днем и ночью немцы обстреливают Ленинград. Бьют с побережья, с Вороньей горы…

Временами разведчик выходил на лесные опушки, к шоссейным дорогам и железнодорожным магистралям, к поселкам и деревням. И всюду наблюдал, наблюдал, делал записи в книжечке. И хотя сведений было много, Николай Иванович был неудовлетворен ими. Конечно, он успел заметить и патрулирование побережья залива автоматчиками, и большие дзоты с крупнокалиберными пулеметами у деревень Стремленье, Старое Карколово, Криворучье, Ловколово. Установил, насколько интенсивно движение эшелонов, заметил бронепоезд. Но ведь этого было мало. Не за тем его посылали сюда! Разведчик понял: передвигаться по Сойкинскому полуострову нелегко, все деревни густо нашпигованы немцами.

«Верно говорят, — с горечью подумал Николай Иванович, — один в поле не воин. Надо идти к людям. Без их помощи я выполнить задание не смогу».

Идти. Но куда? К кому первому? Подумав, Савельев решил пробраться в деревню Красная Горка, где жил его дядя Василий Трофимович Нестеров. Это был человек рассудительный, дельный, а главное — немногословный.

К деревне Николай Иванович подошел, когда уже стемнело. Он залег за домом дяди: решил подождать, послушать, осмотреться. И лишь убедившись, что ничего подозрительного нет, постучал в окно, выходившее в огород.

Василий Трофимович встретил Савельева настороженно: сказывались месяцы оккупации. Враги рядом, всякое возможно. Николай Иванович хорошо это понимал и не обиделся на хозяина дома. А между тем тот молча повел гостя в избу. Не зажигая огня, усадил на лавку, сел сам. Слабый свет луны, проникавший в окна, осветил их. Василий Трофимович признался: его насторожил белый халат с капюшоном, исхудавшее лицо племянника. Николай Иванович молча обнял старика за плечи и поведал ему о причинах своего столь неожиданного и позднего визита. В ответ Василий Трофимович подошел к печке, раздернул занавеску и тихо сказал:

— Ну, хозяйка, вставай, Николай пришел. Дай-ка поесть дорогому гостю!

Многое поведал Василий Трофимович советскому разведчику: о немцах и их прислужниках (уже появились и такие!), о гарнизонах врага и настроениях окрестного населения. Дал и адреса верных людей. Так они проговорили до утра.

Теперь Николай Иванович гораздо яснее представлял себе обстановку на Сойкинском полуострове, накрепко отложив в памяти все полученные данные.

Когда Николай Иванович собрался в путь, хозяйка дома собрала в дорогу узелок с продуктами, вложила туда пару теплых носков и шерстяной шарф. А Василий Трофимович сказал на прощанье:

— Ты, Николай, знай, что люди наши с нетерпением ждут Красную Армию. Охотно тебе помогут. Для начала ты наведайся-ка на хутор Вольный к Анне, хорошая женщина, надежная, она живет по-прежнему там, вдали от фашистских гарнизонов. А это, сам понимаешь, для тебя козырь. Я при случае с ней поговорю, обсужу, как будем помогать тебе и твоим людям. А ко мне приходи в любое время. И людей своих присылай, если что нужно. Только будь осторожен: лютует враг!

Василий Трофимович оказался прав: Анна Сергеевна встретила разведчика на своем хуторе сердечно. Поняв его с полуслова, сказала:

— Помощь будет любая. Мой дом — ваш дом, так что приходите в любое время. Если, конечно, не нагрянут фашисты.

На хуторе Вольном Николай Иванович пробыл сутки, а в сумерки отправился на свою базу, к оставшимся там разведчикам. Сидят, наверное, тревожно прислушиваются к каждому треску, шороху. Ребята совсем молодые, в этих местах не бывали, страшно им.

Перебирая в уме добытые сведения, Савельев торопился. А узнал он много полезного: оборону побережья возглавляет капитан морской службы Хоншильд, штаб его в Ловколове, в средней школе. Вокруг — колючая проволока, рядом вырыты бункера. По углам — пулеметные дзоты. Гарнизон — человек семьдесят.

Николай Иванович шел на лыжах. Идти ему было трудно: сказывались блокадные лишения. Вот и знакомый овражек, две поваленные осины, лежащие крест-накрест.

Савельев прислушался. Кругом тихо. Подал условный сигнал, подождал. Ответа не было. Еще раз просигналил. Опять молчание. Неужто спят? Нет, не должны вроде. Во всяком случае, один обязан дежурить. Осторожно обойдя овражек, он двинулся к землянке. И сразу понял, что случилась беда: дверь землянки была настежь распахнута. Товарищей не было. Где же они. Что с ними случилось? Николай Иванович искал их целые сутки — напрасно.

А потом вьюжной ночью ушел в Ленинград.

— Погибли ваши товарищи, — сказал Завьялов. — Выследили их каратели. А сведения ваши мы немедленно доложим в Смольный. Значит, немцы реконструируют аэродром? Это хорошо, авиация его накроет. В Рудилове склад боеприпасов? Отлично! А с земляками удалось встретиться?

— Как же! Через них все узнал. Истосковался народ по правдивой весточке из Ленинграда, очень интересуются, как мы тут живем. Вот только ребят не уберег! — с горечью добавил Николай Иванович.

Его успокаивали, но он стоял на своем:

— Все равно допытаюсь, что с ними произошло…Николай Иванович засел за свой первый отчет о

походе в тыл противника.

И командованию Ленинградского фронта, которое интересовалось обстановкой на Сойкинском полуострове, было направлено сообщение:

«На Сойкинском полуострове круговая оборона. Оборону от деревни Пейпия до Усть-Луги возглавляет капитан морской службы Хоншильд. Его штаб находится в деревне Ловколово, в средней школе. Охрана штаба около 70 человек. В Котлах — окружная военная комендатура во главе с майором Сигора. Там же, в Котлах, реконструируется аэродром, он опутан колючей проволокой, на строительстве используются местные жители, из зоны аэродрома их никуда не выпускают. Спят они в сараях, от голода и болезней многие умирают. Около деревни Рудилово на кладбище расположен крупный склад боеприпасов».

Когда Николай Иванович отдыхал на тихой улочке в Ораниенбауме, к нему приехал чекист Завьялов с молодой курносой девушкой. Из-под шапки у нее выбивались вьющиеся волосы, под ватником виднелись сине-белые полоски морской тельняшки.

— Знакомьтесь, — сказал Иван Федорович, — это Люба Колмакова, о которой я вам уже говорил. Будете работать вместе. Вы оба в этих делах люди бывалые.

Савельев уже был наслышан об этой удивительной девушке.

С первых дней войны восемнадцатилетняя Люба связала свою судьбу с разведкой. Сразу же после окончания Петергофской средней школы она пришла в одну из воинских частей Балтийского флота и стала работать там в библиотеке. Но в библиотекаршах проходила недолго: неожиданно попросилась в разведку.

Ей поверили и не ошиблись.

Хорошо зная местность, Люба после соответствующей подготовки дважды переходила линию фронта, добывала в тылу противника ценные сведения и возвращалась обратно. Девушка за смелость и боевой задор стала всеобщей любимицей.

И вот их пути пересеклись.

— Откуда у тебя такое бесстрашие? — не раз спрашивал потом Любу разведчик Савельев. А она смотрела на него ясными глазами и отвечала:

— Не вы первый спрашиваете об этом. Да, в тылу противника бывает страшно, порой даже жуть берет, мурашки по телу бегают: ведь враги рядом. Страшно и ночью одной в лесу. Но кому-то надо делать это дело, не так ли? Не я, так другая пойдет. И тоже, если нужно, одна.

— Нет, Любаша, теперь пойдем вдвоем!

— Значит, будет легче! — улыбнулась Люба.

Ах, молодость, молодость! «Вдвоем легче…» Какое там! Двое — значит, и задание на двоих. А ночные переходы по болотам? А многочасовые наблюдения за врагом? Лежишь в снегу, ни кашлянуть, ни встать, ни размяться.

Впрочем, хорошо, что не сказал об этом Любе: оказалась она выносливой девчонкой.

Теплой июльской ночью от ораниенбаумского причала отошел военный катер. В его каюте находились Николай Иванович Савельев и Люба Колмакова. Через несколько часов приблизились к берегу, занятому фашистами. Разведчики по мелководью дошли до берега и скрылись в лесу.

Уже на следующую ночь они были в деревне Красная Горка у старого рыбака. На столе вскоре появилась вареная картошка.

— Садись, Николаха. И вы, девушка, ешьте и не разговаривайте. Поговорим потом.

Когда разведчики поели, Люба присела в сторонку. Глаза у нее явно слипались.

— Залезай-ка, дочка, на печку, вздремни. Поди, умаялась, — ласково сказал Василий Трофимович.

Через несколько минут Люба уже спала крепким сном.

Когда мужчины остались вдвоем, Василий Трофимович первым начал разговор.

— Осторожней будьте. Лютуют каратели: наезжают в деревни, производят обыски, арестовывают.

— Слышал об этом. Сам-то ты как живешь?

— У матери был? — вместо ответа спросил Василий Трофимович.

— Нет, а что с ней? — насторожился Савельев.

— Кто-то донес, что ты с партизанами в лесу. Весь твой дом переворошили. Старуху били, угрожали расстрелять, требовали сказать, когда ты появишься в наших краях.

Савельев помрачнел, задумался…

— А это что за девчонка с тобой? — спросил Василий Трофимович.

— Напарница моя…

— Молода больно…

— В прошлом году среднюю школу окончила. В Петергофе жила. Ну, а как немцы его захватили — в разведку попросилась.

— Эдакая-то птаха!

— Она в тыл к немцам ходила. Одна…

— Ну и дела! — покрутил головой старик. — Неужто не страшно ей по тылам-то ходить?

— Говорит, не страшно! Да я и сам замечал: ничего не боится.

Люба, услышав утром рассказ Николая Ивановича о бедственном положении его матери, предложила пойти к старушке.

Николай Иванович долго не соглашался, но потом решился, и к вечеру следующего дня они подошли к Слободке.

Только одному ему знакомыми тропинками Савельев вывел спутницу в огород, к окну своего дома и тихонько постучал. Никто не ответил. Постучал снова. Тихонько шевельнулась занавеска на окне.

— Кто там? — спросил старческий голос.

— Это я, Николай, — тихо ответил сын.

Скрипнули половицы, стукнула щеколда. Дверь медленно открылась, и на пороге появилась маленькая старушка. Разведчики молча прошли в избу. Николай Иванович обнял мать, и та, припав к груди сына, тихо плакала, шепча что-то.

Люба стояла рядом, вытирая набегавшие на глаза слезы.

— Моченьки нет, — шептала старушка, — умереть бы, чем жить так. Ждала тебя. Говорили, что ты был в наших краях.

— Знаю, мама, что плохо тебе. Потерпи немного. Скоро придет сюда Красная Армия и освободит вас.

— Ты надолго ли?

— Скоро приду сюда надолго. А Петька где?

— На печке спит, не буди его. Пусть ничего не знает. Молод еще, не дай бог, проговорится.

Разведчики сели за стол. Мать выставила скромное угощение. И, хотя им было не до еды, отказаться и тем обидеть добрую старушку они не решились.

Николай Иванович успокаивал мать, но она понимала все. Она обняла сына, приникла головой к его плечу и прошептала:

— Сынок! Не ровен час — нагрянут каратели. Уходите. Дай весточку, где будешь, а сам не ходи. Меня убьют — полбеды, а тебя поймают — горе-то какое будет для меня!

Тяжелое это было расставание. Старушка подошла к Любе и поцеловала ее в лоб. Потом ушла в темный угол избы, порылась в сундуке и, достав какой-то узелок, молча протянула его сыну, не скрывая слез.

Разведчики ушли в ночную даль.

Николай Иванович всю дорогу был задумчив, но не высказывал Любе своей тревоги. Подолгу шли молча. Несколько раз останавливались, чтобы передохнуть. Николай Иванович каждый раз во время остановок повторял:

— Примечай, Любаша, когда идешь. Все примечай, пригодится тебе. Много нам с тобой придется пройти нехоженых троп. Наблюдай. Не все время мы будем ходить с тобой вдвоем. Тебе, дружочек, придется ходить к нашим людям, а мне и других дел хватит.

Под утро разведчики были на своей базе. Вскоре пошел дождь. Лес зашумел, кроны столетних сосен раскачивались на ветру. Николай Иванович развернул узелок, который мать дала им на прощание. В нем оказались рубашка и брюки для него и теплая кофта для Любы.

Савельев оставил Любу на базе, а сам ушел на встречу с местным жителем А. Г. Андреевым — ветеринарным врачом по образованию, работавшим у немцев старшиной Мишенской волости.

Разведчик знал Алексея Гавриловича много лет. Хороший это был человек. Услышав, что Андреев пошел служить к фашистам, Николай Иванович ушам своим не поверил. Однако все, с кем он встречался, говорили об Алексее Гавриловиче только хорошее: справедлив, честен, а главное — предан нашей Родине, помогает местным жителям. Да и выдвинут на должность старшины по их просьбе.

И вот при помощи своего связника Николай Иванович договорился о встрече с Алексеем Гавриловичем.

Да, все было правильно: Андреев остался подлинно советским человеком.

Свиданию с разведчиком он был рад и сказал, что может ему быть полезным: ведь ему доводится по делам службы разъезжать по волости и за ее пределами бывать. Многое видит, многое знает. И тут же передал важные сведения о противнике, твердо обещав помощь разведчикам в их работе.

Вернулся Николай Иванович на базу поздно. А обеспокоенной Любе объяснил:

— Работы было много, — и стал раскладывать перед Любой еду. — Ешь, Любаша. Это тебя угощает сам старшина Мишенской волости.

Люба даже поперхнулась от негодования:

— Да как вы могли встречаться с фашистским пособником? Ведь он мог выдать вас немцам!..

— Мог, да не выдал, — весело улыбнулся Савельев. — Пойми, Люба: не все, кто работает в учреждениях, созданных фашистами, плохие люди. Пример тому — тот же Алексей Гаврилович, волостной старшина. Он сделает все, чтобы помочь в борьбе с захватчиками. А теперь запиши-ка сведения, которые я получил от него. Пиши: в двухстах метрах от деревни Колгомпя — тяжелая артиллерийская батарея номер девять «Бисмарк» с четырьмя орудиями. Такая же батарея в северной части деревни Вистино. В деревне Ручьи, в здании бани, продовольственный склад. У станции Летняя — гарнизон немцев, сто человек.

Закончив диктовать, Николай Иванович сказал Любе:

— Ну, друг мой, сегодня будем заканчивать работу. Пойдем к берегу залива, для встречи катера с нашей стороны.

Шли медленно, лесами, зорко подмечая все вокруг: автомашины на шоссейных дорогах, поезда на железнодорожных путях. Незаметно и быстро переходили дороги и вновь углублялись в лес.

Вот и залив. Солнце медленно опускалось к горизонту, отражаясь в зеркальной глади Финского залива, озаряя все вокруг теплым, ласковым светом. Картина была удивительно мирной, не хватало только лодок с рыбаками да парусных яхт. Правда, на ленинградской стороне все время ухало, но этот голос войны можно было принять за дальние раскаты грома. Волны с легким плеском набегали на песок.

Люба, как зачарованная, наблюдала закат.

— После войны привезу сюда в воскресенье своих подружек, скажу им: вот, девочки, красотища какая! Любуйтесь! И главное — войны не будет, все будет как всегда было. — Она помолчала. — А вы приедете сюда, Николай Иванович?

— А мне и ехать не надо. Пешком приду. Вместе со своей Евдокией Андреевной и всем выводком. Младшую-то у меня тоже Любашей зовут. Шестой ей пошел.

— А где они?

— В Вологодской области. Конечно, в эвакуации тоже несладко. Ну, да все не под бомбами…

Между тем стемнело. В воздухе похолодало, и с моря надвинулся туман.

Вскоре Люба уловила легкое постукивание мотора. Николай Иванович вышел из кустов, неторопливо достал фонарик и три раза мигнул. В ответ послышался приглушенный свист.

Пройдя немного по воде, разведчики увидели три силуэта, двигавшиеся навстречу к ним со стороны моря. Балтийские моряки и разведчики встретились.

В Ленинграде Николая Ивановича ожидало тяжелое известие: умер Иван Федорович Завьялов. Умер прямо на работе, в своем кабинете. Врачи сказали, что это результат зимней голодовки.

А через день ему сообщили, что Люба Колмакова получает новое задание: в составе отряда специального назначения отправляется на Псковщину. Не хотелось Николаю Ивановичу расставаться со своей верной спутницей, но что поделаешь? Надо — значит, надо!

— Береги себя, Любаша! — сказал он ей на прощание. — Помни, что ты обещала привезти своих подружек к нам на побережье.

— Привезу, Николай Иванович! Непременно привезу!

Не приехала на побережье Люба Колмакова, не довелось.

В тылу врага на Псковщине в одной из схваток отряда с карательной частью бесстрашная девушка была тяжело ранена и оказалась в руках врагов. Озверевшие каратели бросили ее, потерявшую сознание, но еще живую в горящую избу. Когда разведчики отбили деревню, они отыскали останки Любы и с воинскими почестями захоронили ее у деревни Кубасове, на Псковской земле.

Преданная дочь нашей Родины Любовь Семеновна Колмакова посмертно награждена орденом Отечественной войны I степени.

В Лесном, на Выборгской стороне, вдали от центральных магистралей города, в небольшом деревянном доме, находились два человека — опытный разведчик Николай Иванович Савельев и девятнадцатилетний радист Иван Кондюков. Родом из Смоленской области, он после семилетки приехал в Ленинград, окончил здесь ФЗУ, а потом работал на стройках города слесарем. В июле 1941 года комсомолец Иван Кондюков уже воевал под Ленинградом в рядах народного ополчения, но как не достигший призывного возраста в конце августа был демобилизован. Однако настойчивый юноша добился своего: его приняли в военно-морскую школу — он стал радистом.

И вот вместе с Николаем Ивановичем Иван Кондюков готовился для работы в тылу противника. Чекист Валентин Сергеевич Бабенко уделял разведчикам много внимания, готовил их тщательно. А Николай Иванович вечерами рассказывал своему будущему напарнику о сложных и трудных условиях работы за линией фронта.

Ранним августовским утром 1943 года разведчики были разбужены грохотом разорвавшегося где-то в районе Муринского проспекта снаряда.

Равномерные звуки метронома в репродукторе сменились сообщением об обстреле города фашистской артиллерией. На парки и площади Ленинграда медленно опускались аэростаты заграждения. Наступил очередной день героической обороны Ленинграда.

А во второй половине дня приехал Валентин Сергеевич:

— Пора, друзья! По коням!

Разведчики уселись в машину. Через несколько минут она уже мчалась по опустевшим улицам на Пороховые, к аэродрому.

Ночью самолет оторвался от земли и взял курс на запад. В заданном квадрате он развернулся, из него на парашютах выпрыгнули разведчики, за ними были сброшены грузовые парашюты.

Николай Иванович, пролетая мимо дерева, зацепился за сучья стропами. Он быстро обрезал их ножом, сорвал с сучьев парашют и спрятал его. Постукивая, как было условлено, палкой по деревьям, Николай Иванович вскоре услышал ответный сигнал. Разведчики сошлись. У Ивана Кондюкова была рассечена нижняя губа, он явно нервничал. Савельев понимал состояние своего напарника. Он похлопал Ивана по плечу, добродушно улыбнулся.

— Давай соберем парашюты, разыщем груз и будем обживать этот лес. Ведь он наш, русский!

Груз был найден. Николай Иванович залез на сосну, оглядел местность.

— Молодцы, летчики, — сказал он, спустившись вниз, — прямо как по писаному доставили нас в назначенное место!

Они вдвоем обошли по кругу местность, вернулись, поели.

— Ну вот и началась наша работа, Ваня, — заметил Савельев. — Давай связывайся с Ленинградом.

В положенное время Кондюков зашифровал текст радиограммы, развернул рацию и отстучал:

«Приземлились благополучно. Бодрые. Грузовые нашли. Приступаем к работе». Несколько месяцев не был Николай Иванович в родных краях, сейчас ему вновь нужно было выходить на связь с людьми, готовыми помогать ему, их еще нужно было искать. И он, оставив радиста на базе и дав ему нужные указания, отправился в путь.

До деревни Красная Горка разведчик добрался глухой ночью. И сразу пошел к дяде. Василий Трофимович приходу племянника обрадовался.

— А я уже думал, нет тебя в живых, — сказал старый рыбак.

— Жив, как видишь. А как вы тут?

— Про нас лучше не говорить. Под окнами смерть ходит. Ты ко мне первому пришел?

— Нигде еще не был. А что?

— Беда, племяш, большая беда.

— Что случилось? — встревожился Савельев.

— Немцы твою мать сгубили. Нет больше в живых Татьяны. И Петьку застрелили.

В глазах у Николая Ивановича потемнело. И все же он нашел в себе силы выслушать страшную весть до конца. О том, как каратели сперва мучили его родных, как потом увезли в Нарву и расстреляли.

Но как бы ни горевал он, нужно было выполнять задание. Предстояло подбирать надежных людей, создавать отряд.

— Я теперь никуда не уйду отсюда до прихода наших, — сказал разведчик. — Так что посчитаемся с фашистами за все сполна.

Побывал он в деревне Мишино у Николая Осипова, встретился на хуторе с Анной Сергеевной.

Савельев действовал с кипучей энергией. Спал несколько часов в сутки. Регулярно передавал в Ленинград разведывательные данные о противнике, сообщал об обстановке в районе действия, о людях, которых вовлекал в совместную борьбу с врагом. По совету Василия Трофимовича побывал он в Котлах у Евдокии Ефимовны Дорофеевой, работавшей поваром в лагере советских военнопленных. Она, не задумываясь, приняла предложение подбирать надежных людей из числа военнопленных для будущего отряда.

В деревне Лялицы Савельев встретился с молодым парнем Павлом Карпиным, которому поручил готовить для вступления в отряд местную молодежь.

Установил разведчик связь со своим знакомым, Александром Владимировичем Николаевым, до войны работавшим товарным кассиром на железнодорожной станции. Организовал места для отдыха разведчиков у Анны Сергеевны Конт на хуторе Вольном, в деревне Елизаветино у Анастасии Антоновны Савельевой, в деревне Слободка у Афанасия Елисеевича Ильина.

Связниками Савельева стали Николай Филиппов, Иван Ильин, Павел Карпин.

Разведчики Николая Ивановича установили прочные связи со своими земляками, которые содействовали им во всем, помогали запасаться продуктами, — знакомыми уже нам Алексеем Гавриловичем Андреевым и молодым мельником Павлом Шумиловым из Косколова, работавшим на мельнице и снабжавшим разведчиков мукой.

Так, под носом у врагов, начал формироваться отряд Савельева.

Пять первых бойцов привел Александр Еремеев из Слободки. То были Иван Ильин, Виктор Константинов и другие.

Евдокия Ефимовна Дорофеева организовала побег 27 советских солдат из лагеря военнопленных. Среди них были бывший матрос 73-й бригады Александр Чекалов, старшина батальона Сасуник Авдалян, боец 18-й авиабазы Константин Чайка, помощник командира взвода 10-й стрелковой дивизии Григорий Бандыш, старшина 118-й стрелковой дивизии Яков Супес и другие.

Все это были люди смелые, готовые драться насмерть с ненавистным врагом. Из них Савельев создал разведывательно-диверсионные группы. Одна из них вскоре провела первую боевую операцию: на шоссейной дороге обстреляла легковую машину фашистов. Были убиты майор и два обер-лейтенанта, изъяты оружие и документы.

Отряду понадобились бойцы, знающие подрывное дело. И в октябре 1943 года из Ленинграда была выброшена разведывательно-диверсионная группа под командованием Василия Федоровича Павлова, который в дальнейшем стал ближайшим помощником Савельева. К сожалению, десантники приземлились вдалеке от базы. Николай Иванович направил на поиски группы Павлова А. В. Николаева, который хорошо знал местность. Через несколько дней Александр Владимирович привел Павлова с бойцами в отряд.

А вскоре из Ленинграда поступило указание разыскать семь моряков, заблудившихся при выполнении задания. Сообщалось место, где они могли быть. И эту операцию по розыску моряков Николаев выполнил. Надо сказать, что он был хорошим разведчиком, умело руководил разведкой отряда.

С прибытием боевой группы Павлова диверсионная работа по выводу из строя прифронтовых коммуникаций врага активизировалась. В нанесении этих ударов участвовали также группы Чекалова и Авдаляна.

Вот неполный перечень их операций: 4 декабря 1943 года на железной дороге у деревни Рунолово подорван паровоз и два вагона; 11 декабря в районе деревни Керстово спущен под откос паровоз; 20 декабря подорван воинский эшелон, выведены из строя паровоз и 19 вагонов; 10 января 1944 года подорван эшелон, свалились под откос паровоз и 6 платформ.

К этому времени отряд Савельева насчитывал уже около ста человек. Появилась нужда в медиках. Через связную Дорофееву в отряд была переправлена бывший врач 844-го стрелкового полка 267-й дивизии Евгения Карповна Гуринович, попавшая в плен в июне 1942 года в районе Мясного Бора и работавшая последнее время в усть-лужской амбулатории. К ней присоединились бежавшие от немцев из Валговицкой больницы военнопленные врачи Иван Миронович Войтенко и Нина Михайловна Елыкова. Медики сумели не только удачно пробраться в отряд, но и принести с собой солидное количество медикаментов, перевязочного материала и инструментарий.

Вскоре лесной госпиталь приступил к работе.

В Ленинград по рации регулярно шла разведывательная информация, сообщения о положении дел в отряде и его готовности к предстоящим решительным боям.

…Пришли на встречу с Савельевым его земляки Виктор Александров и Владимир Михайлов с просьбой принять их в отряд. Это были молодые парни, которых призвали фашисты служить в полицию. Николай Иванович знал, что эти ребята не запятнали себя кровью советских людей. На встрече с ними он сказал:

— Ну что ж, ребята! Нам известно, что крови наших людей на вас нет. А в полиции у фашистов служите, народ это видит. Чувствую, что пришли повиниться, а повинную голову, как говорят, и меч не сечет. Но придется послужить еще в полиции. Задание есть. Выполните его — поверим в вашу искренность, поверим, что не по своей воле пошли вы на эту подлую службу.

Полицейские отправились на задание. Ночью они подошли в Котлах к дому начальника района (была введена оккупантами такая административная должность) предателя Баранова, постучали. Хозяин выглянул, узнал полицейских.

— Двух неизвестных заметили, — сказал Александров. — Больно на партизан похожи. Надо бы задержать.

— Я мигом, — обрадовался Баранов. — Вот только оденусь и оружие прихвачу.

На улице Баранова обезоружили. Той же ночью незадачливый начальник района оказался на партизанской базе.

Николай Иванович не только руководил боевой работой отряда, но часто, оставляя за себя Павлова, уходил на связь со своими людьми. Их в окрестных деревнях было более пятидесяти человек. А сколько энергии и выдумки требовалось для обеспечения отряда продуктами! И еще — найти время сказать каждому бойцу, каждому связнику доброе слово, вселить в них уверенность в победу над врагом.

Каратели во главе с фашистскими офицерами, такими, как зондерфюрер фон Брем, предатели нашей Родины, такие, как Симеон и Вальда, рыскали по деревням и всех, заподозренных в связях с партизанами, угоняли на запад, арестовывали.

Нависла угроза и над старшиной Мишенской волости Андреевым: связной сообщил Савельеву, что Алексей Гаврилович снят с должности.

Николай Иванович связался с Ленинградом и получил указание: немедленно перевести Алексея Гавриловича и его семью в отряд под защиту партизан. Здесь Андреев рассказал Николаю Ивановичу, что его уже три раза допрашивал «сам» комендант окружной комендатуры Сигора, пытался уличить в связях с партизанами, угрожал расправой.

Вскоре за семьей Андреевых из Ленинграда прибыл катер.

Между тем боевая и разведывательная работа отряда продолжалась. «Сокол» сообщал в сражающийся Ленинград все новые и новые разведывательные данные:

«В Котлах 18 танков-тигров, 9 тяжелых орудий, 1200 солдат; в Косколово — тяжелые орудия, много крытых машин, 800 немцев». И советское командование немедленно приняло меры. Разведчики Савельева, находившиеся вблизи Косколова, с радостью наблюдали, как появившиеся над деревней наши самолеты разбомбили скопление вражеских войск. И «Сокол» радировал в Ленинград: «После бомбежки в Косколово возникло 18 пожаров, в 6 местах были сильные взрывы, много убитых и раненых немцев. Их увозят к Нарве на машинах».

В эти же дни разведчики Николая Ивановича по-, дорвали два эшелона противника. И фашисты встревожились не на шутку. Нагрянули каратели. Началось прочесывание лесов. Артиллерией была обстреляна сама база партизан.

По приказу Савельева отряд перебазировался на 8 километров к югу. В эфир полетело короткое сообщение:

«Рация запеленгована. Лагерь обстрелян артиллерией. Сменил базу в район Верхние Лужицы». Ленинград ответил еще короче:

«Выходите в эфир при крайней необходимости».

Фашисты усилили карательные операции, жгли села и деревни, угоняли в рабство советских людей. И «Сокол» радировал:

«Немцы увезли на запад много жителей: из Сойкинского сельсовета 2054, Котельского — 697, Конновского — 1123. За отказ эвакуироваться расстреляно 33 человека. Сожжены деревни Бабино, Верхние Лужицы, Хабалово — всего 40 деревень. Сегодня горит Получье. По деревням ходят поджигатели, совершаются облавы».

Видя пожары и смерть вокруг, местные жители бежали в леса. В двух километрах от базы Савельева поселились в землянках 200 человек, бежавшие из Получья. Для их охраны Савельев выделил группу бойцов.

Командир отряда работал без отдыха, не щадя себя. Он не думал ни о почестях, ни о наградах. Но, как говорится, слава нашла героя. Из Ленинграда поступила радиограмма, в которой чекисты поздравляли Николая Ивановича с высокой правительственной наградой— орденом Отечественной войны I степени. Радист Иван Ефимович Кондюков стал кавалером ордена Красной Звезды.

Бойцы отряда ликовали. А Николай Иванович, выразив признательность за оценку его труда, сказал просто:

— У нас очень много работы. Нужно еще крепче бить фашистов. Они сильны, они лютуют.

И как бы в подтверждение этих слов, в землянку Савельева вбежал связной Николай Филиппов. Он сообщил, что прибывший из Кингисеппа с отрядом карателей лейтенант полиции Попов остановился в Валговицах и завтра проследует в Великино.

— Встретим! — коротко ответил Савельев. А связному приказал — Передай полицейским Александрову и Михайлову, чтобы они ликвидировали предателя Попова по дороге в Виликино. Это для них боевое задание. Выполнят — будут у нас в отряде.

Николай Иванович с чувством пожал руки Виктору Александрову и Владимиру Михайлову:

— Теперь вы — полноправные бойцы нашего отряда.

…Кончался декабрь, а с ним и еще один год тяжелой, кровавой войны. За день до Нового года разведчики доложили, что в двух деревнях расположился карательный отряд и что на следующий день он намерен двинуться к Хабаловскому озеру для разгрома отряда Савельева.

Молодые патриоты сделали все так, как приказал им командир отряда: Попов был уничтожен.

Командир дал приказ эвакуировать в глубь леса больных, а также хозяйство медицинского пункта, оставив на базе лишь боеспособных партизан.

И вот утром следующего дня более 200 карателей с противоположного берега Хабаловского озера двинулись на позиции партизан. Завязался бой, который длился несколько часов. Было убито более 10 карателей, и в их числе командир отряда. Отряд Савельева потерял трех бойцов.

Но силы были неравные, и партизаны вынуждены были отойти в глубь леса. Николай Иванович обо всем радировал в Ленинград. Оттуда пришла ответная радиограмма:

«Активных действий не ведите. Работайте только для сохранения отряда и разведки противника».

В горячке дел Николай Иванович не заметил, как простудился: у него настолько поднялась температура, что даже передвигался он с трудом. Врач Войтенко настаивал, чтобы командир хоть несколько дней провел в медпункте, но Николай Иванович отмахивался: «Некогда!»

Радист Кондюков дал радиограмму в Ленинград — впервые без разрешения командира отряда:

«Сокол очень болен, еле ходит, почти оглох, горит. Что делать?» Ответ последовал немедленно:

«Соколу. Ваше тяжелое положение беспокоит нас. Берегите себя. Руководство осуществляйте через Павлова».

Врачи выходили Николая Ивановича. Вскоре он почувствовал себя хорошо, а вот слух у него резко ослабел. Савельев пытался скрыть от бойцов свою глухоту, но они сами обо всем догадались, поэтому старались докладывать командиру погромче, да и разговаривать тоже.

В один из дней отряд получил задание: захватить «языка».

— Ну, ребята, — обрадовался Николай Иванович. — Если дело дошло до «языка» — значит, наши скоро начнут наступать! Надо постараться!

Двое суток охотились разведчики за «языком», часами лежали в засаде у дорог.

…Обер-ефрейтор оказался весьма осведомленным человеком. В этом убедился Савельев, допросив его на партизанской базе.

Ленинград предложил «Соколу» немедленно переправить пленного на Большую Землю. Через день партизаны передали «языка» с рук на руки морским разведчикам.

Вскоре последовало новое задание: провести в тыл противника батальон нашей морской пехоты. Разведчики отряда провели его лесами по тылам врага прямо к Усть-Луге.

Внезапный удар моряков по немецко-фашистским захватчикам с тыла нанес им значительный урон.

В январе 1944 года наступающие советские войска освободили район действия отряда Савельева.

Николай Иванович в последний раз собрал свой отряд.

— Что ж, товарищи, — сказал он. — Дело свое мы сделали. Спасибо вам за нелегкую вашу службу. Теперь, кто помоложе пойдет в армию, а остальные — по домам. Пора и рыбу ловить!

Так «Сокол» снова стал Николаем Ивановичем Савельевым, тружеником рыболовного промысла. Он работал так же честно, как и до войны, с тем же упорством, как и в партизанском отряде.

Потом ушел на заслуженный отдых, стал персональным пенсионером.

А теперь Николая Ивановича Савельева уже нет среди нас.

Есть на кладбище в Усть-Луге, вблизи деревни Остров Кингисеппского района, на земле, где родился, жил, доблестно трудился, которую мужественно защищал от фашистских захватчиков «Сокол», скромная могила, увенчанная красной звездочкой. На обелиске надпись: «Николай Иванович Савельев. 1906–1972. Партизан Великой Отечественной войны».

За заслуги перед Родиной в годины ее тяжелых испытаний многие бойцы отряда Николая Ивановича, его соратники, удостоены правительственных наград. Медалью «За боевые заслуги» были награждены: Алексей Гаврилович Андреев, Евдокия Ефимовна Дорофеева (Дорогина), Афанасий Елисеевич Ильин, Иван Яковлевич Ильин, Павел Андреевич Карпин, Анна Сергеевна Конт, Александр Владимирович Николаев и другие.

Родина помнит своих защитников.

Не все вернулись с поля боя домой. Память о Любе Колмаковой и об Иване Кондюкове, погибшем в боях за землю Советской Эстонии, память обо всех героях, павших в борьбе за нашу Родину, защищая завоевания Великого Октября, вечно будет жить в наших сердцах».