• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Падение Римской империи, мрачное средневековье, чума, мировые войны, все иные известные нам периоды кажущегося хаоса меркнут в сравнении с тем, что произошло во времена, о которых мы до недавних пор знали так мало: тот перекресток в нашей первобытной истории, когда человеческое общество было насильственно преобразовано. Сейчас, тысячелетия спустя, когда мы приближаемся к возможности второго социального преобразования — на этот раз в прогрессивное общество партнерства, — нам нужно как можно лучше понять тот удивительный отрезок прошлого. Ибо теперь, когда мы владеем технологиями тотального уничтожения, что было некогда прерогативой одного Бога, на карту может быть поставлено само выживание рода человеческого.

Однако огромный пласт новых знаний о первых тысячелетиях человеческой истории настолько противоречит всему тому, чему нас учили раньше, что информация эта недолговечна, как послание, написанное на песке. Она может удержаться в нашем сознании день или даже неделю. Сила традиционного учения неумолимо делает свое дело, омывая, как набежавшая волна, наши новые знания, пока наконец не останется лишь смутное воспоминание о некоем времени воодушевления и надежд. Только взяв на вооружение новые методы — знакомые и незнакомые, мы можем надеяться удержать это знание, сделать его своим.

Один из таких методов, как вы видели, заимствован ив открытия стабильности и переменности систем. Эта недавно возникшая научная область, которую обычно называют «новой физикой» или иногда «теорией самоорганизации» и/или «теорией хаоса», впервые предоставляет нам схему для понимания того, что случилось с нами в доисторическую, эпоху и того, что может, в ином направлении, произойти с нами сейчас.

В свете этой концепции как части теории культурной трансформации то, что мы рассматриваем, представляет собой два аспекта общественной динамики. Первый касается социальной стабильности: каким образом на протяжении тысяч лет существовали человеческие общества, чья организация отличалась от той, которую мы привыкли считать образцом. Второй — того, как общественные системы, подобно всем прочим системам, претерпевали фундаментальные изменения.

В предыдущей главе мы видели динамику первого большого социального изменения в нашей культурной эволюции: как после периода неустойчивости системы, или хаоса, наступил критический момент бифуркации, после чего возникла совершенно иная общественная система. Все, что мы узнаем об этом первом изменении системы, демонстрирует нам, что происходит в период фундаментальных или «хаотических» изменений, и высвечивает не только прошлое, но и настоящее и будущее.

Однако может возникнуть вопрос: если переход от общества партнерства к обществу господства возвестил о последующем периоде нашей истории, не означает ли это, что система господства является, в конце концов, шагом вперед в эволюции. Здесь мы возвращаемся к двум моментам, упомянутым во Вступлении. Во-первых, это путаница в употреблении термина «эволюция» и как описательного, и как нормативного — и как слова для описания того, что произошло в прошлом, и как термина, обозначающего движение от «низшего» к «высшему» уровню (при этом подразумевается, что то, что пришло позднее, должно быть лучше). Во-вторых, даже наше техническое развитие было не ровным подъемом, процессом, многократно нарушавшимся откатами назад.

И еще один, не менее важный момент: существенная разница между культурной и биологической эволюцией. Биологическая эволюция влечет за собой то, что ученые называют видообразованием: возникновение широкого разнообразия прогрессивно более сложных форм жизни. Наоборот, человеческая культурная эволюция относится к развитию одного высокоорганизованного вида, который имеет две различные формы, женскую, и мужскую.

Этот человеческий диморфизм, или различие в форме, как мы видели, существенно ограничивает возможности нашей общественной организации, которая может быть основана либо на подчинении, либо на соединении двух половин человечества. Необходимо еще раз подчеркнуть, что каждой из этих двух моделей присущ свой тип технической и социальной эволюции. Следовательно, направление нашей культурной эволюции — особенно ее мирный, либо воинственный характер — зависит от того, какой моделью она руководствуется.

Социально-техническая эволюция может — и, как мы видели, смогла — продвигаться от более простых к более сложным уровням, сначала при обществе партнерства, а позднее при обществе господства. Культурная же эволюция, которая определяет то, как мы используем достижения общественного и научного развития, для каждой модели разная. И это направление культурной эволюции глубоко влияет на направление социально-технической эволюции.

Наиболее очевидным примером является техническое развитие. При модели партнерства его достижения использовались преимущественно в мирных целях. Но с установлением модели господства ускоренно стали развиваться технологии разрушения и подавления, и процесс этот продолжался через все века вплоть до нашего взрывоопасного времени.

Поскольку мы не привыкли смотреть на историю в свете той или иной общественной модели, которая формирует наше прошлое, настоящее и будущее, нам трудно оценить, какое глубокое воздействие они оказали на культурное развитие. Вот почему так важен другой источник, подтверждающий, что примерно пять тысяч лет назад оно претерпело изменения. В отличие от «теории хаоса», этот источник не нов. Это нечто, хорошо нам знакомое, нечто, давно прижившееся в нашем мышлении, — сокровищница священных, светских и научных мифов западной цивилизации, в которой скрыта реальность древнего и лучшего прошлого.

Древний поэт Гесиод, писавший в конце того периода, который западные историки называют греческим Темным веком, — через триста или четыреста лет после нашествий дорийцев, — сообщает о том, что некогда существовало «золотое поколение». Гесиод пишет: «Недостаток был им ни в чем не известен / Большой урожай и обильный / сами давали собой хлебодарные земли / Они же сколько хотелось, трудились / спокойно сбирая богатства / Стад обладатели многих / любезные сердцу блаженных».

Но на смену этому поколению «с спокойной и ясной душою» пришло «более низкое» «поколение из серебра», которое, в свою очередь, уступило место «поколению медному». «Были те люди могучи и странны… Любили грозное дело Арея, насильщину». Гесиод описывает, как эти люди — теперь очевидно, что это были ахейцы Бронзового века, — принесли с собой войну.

В отличие от двух предыдущих народов они не были мирными земледельцами, «хлеба не ели. Крепче железа был дух их могучий».

О третьем «поколении» Гесиода историк Джон Мэнсли Робинсон пишет: «Мы знаем, кто были эти люди. Они пришли с севера, примерно в 2000 г. до н. э., неся с собой оружие из бронзы. Они обосновались на материке, построили грандиозные микенские крепости и оставили после себя документы, написанные линейным письмом Б, которое, как нам теперь известно, является древней формой греческого языка… Они захватили территорию на юге до Крита и на востоке до побережья Малой Азии, где разграбили город Трою к началу XII века до н. э.».

Однако для Гесиода микенские потомки ахейцев и покоренных ими народов были четвертым самостоятельным «поколением». Оно было «справедливее прежних и лучше», — пишет Гесиод. Как и Гомер, он идеализирует этих людей, которые смогли отказаться от многих варварских обычаев и восприняли более цивилизованные традиции Древней Европы.

Но затем на историческом горизонте Европы появилось «пятое поколение». Это были люди, которые правили Грецией во времена Гесиода и из которых происходил он сам. «Если бы мог я не жить с поколением пятого века! Раньше его умереть я хотел бы иль позже родиться». Как замечает Робинсон, люди «пятого поколения» были дорийцами, своим железным оружием они разрушили микенский оплот и захватили эти земли.

Соответствие гесиодовских медного и железного поколений ахейским и дорийским захватчикам Греции признано наукой. Однако гесиодовское описание «золотого века» мирных земледельцев, которые еще не поклонялись Аресу, богу войны, устойчиво считалось фантазией.

Долгое время это предубеждение относилось и к, возможно, самому известному греческому мифу о древнем и лучшем времени, к легенде об Атлантиде, где, согласно Плейтону, некогда процветала великая и благородная цивилизация, которую поглотило море. Плейтон разместил ее в Атлантическом океане, основываясь, скорее всего, на рассказе египетских жрецов, пересказанном Солоном, которые утверждали, что она лежала «далеко на западе» и датировали ее более поздним временем. Однако, как пишет Дж. В. Льюс в работе «Конец Атлантиды», некоторые черты плейтоновской Атлантиды являются «поразительно точным слепком минойской империи в XVI веке до н. э.». Или, как считает греческий археолог Николае Плейтон, «легенда об утонувшей Атлантиде, дошедшая до нас через Платона, может быть отражением истории минойского Крита и его внезапной гибели». Ибо по Плейтону, Атлантида погибла из-за «невиданных землетрясений и наводнений», что соотносится с указанием современных ученых на то, что минойской цивилизации был нанесен смертельный удар, позволивший ахейцам захватить и Крит, и минойские колонии в Греции.

Эту теорию впервые выдвинул директор греческой Археологической службы профессор Спиридон Маринатос в 1939 году. Позднее она была подтверждена археологическими свидетельствами: примерно в 1450 году до н. э. в Средиземноморье прошла серия вулканических извержений такой силы, что часть острова Тира (теперь это узкий серп земли, которую иногда называют Санторин) погрузилась в море. Эти извержения также вызвали обширные землетрясения и сейсмические волны. То, что эти катастрофические стихийные бедствия, которые, очевидно, легли в основу народной памяти об утонувшей земле, названной Платоном Атлантидой, действительно имели место, также подтверждается археологическими раскопками Тиры и Крита. Там найдены свидетельства сильных разрушений, вызванных землетрясениями и сейсмическими волнами именно в этот период.

Как указывает Льюс, сейчас кажется, что «сейсмические волны были действительно „быком из моря“, посланным на правителей Кносса как проклятье». А история Атлантиды, очевидно, на самом деле — искаженная народная память не о погибшем континенте Атлантида, но о минойской цивилизации Крита.

Древнее время, когда люди вели более гармоничную жизнь, является темой, часто повторяющейся и в легендах Месопотамии. Здесь мы находим постоянное обращение к тем изобильным и мирным временам до великого потопа, когда мужчины и женщины жили в идиллическом саду. Эти истории, по мнению исследователей Библии, стали одним из источников Ветхозаветного мифа о саде Эдем.

С точки зрения археологических свидетельств, сюжет об Эдемском саде также явно основан на народных преданиях. Сад представляет собой аллегорическое описание неолита, когда женщины и мужчины впервые стали возделывать почву, создав таким образом первый «сад». История Каина и Авеля отчасти отражает действительное столкновение народа скотоводов (в образе Авеля, приносящего в жертву убитую звцу) и народа земледельцев (в образе Каина, предлагающего «плоды земли», отвергнутые богом скотоводов Иеговой). Аналогично, в основе мифов об Эдеме и изгнании из рая лежат в частности и реальные исторические события. Как будет доказано в последующих главах, эти сюжеты отражают катастрофические изменения в культуре — насаждение мужского господства и переход от мира и партнерства к господству и раздорам.

В легендах Месопотамии также часто упоминается Богиня как высшее божество или «Царица неба» — наименование, которое позднее мы находим и в Ветхом Завете, однако теперь уже как символ древних религиозных верований, которые клеймит пророк. Ранние месопотамские надписи изобилуют упоминаниями Богини. Шумерская молитва превозносит Царицу Нану (так звали Богиню) как «Всемогущую Госпожу, Создательницу». В другой табличке Богиня Намму называется «матерью, давшей жизнь небу и земле». Шумерские, а позднее и вавилонские легенды рассказывают о том, как Богиня создавала женщин и мужчин — по парам либо одновременно — сюжеты, которые в обществе с уже установившимся мужским господством, кажется, возвращают нас к временам, когда на женщину смотрели как на равную.

То, что в этом регионе, долгое время считавшемся колыбелью цивилизации, существовало более раннее матрилинейное общество, где женщина еще не находилась в подчинении у мужчины, подтверждают и другие таблички. Например, читаем в юридическом документе из Элама (город-государство немного восточнее Шумера), что еще в 2000 году до н. э., замужняя женщина, отказывающаяся разделить свою недвижимость с мужем, передает по наследству все свое имущество дочери. Кроме того, оказывается, Богиня Элама лишь в позднейшие времена стала именоваться «Великой Супругой» и отошла на задний план по сравнению с мужем, богом Хумтаном. Документально засвидетельствовано, что даже в позднем Вавилоне, уже совершенно «мужском», некоторые женщины все еще сохраняли свою собственность, самостоятельно ею распоряжались, особенно жрицы, которые к тому же активно занимались торговлей.

Более того, как пишет профессор Сэггс, «в древне-шумерской религии видное место занимали богини, которые позднее почти исчезли, став — за исключением Иштар — лишь женами некоторых богов». Это подтверждает, вывод о том, что «статус женщины в ранних шумерских городах-государствах был, конечно, выше, чем в последующее время».

О том, что на землях Плодородного Полумесяца не сразу установилось мужское господство и верховенство грозных воинственных богов, говорят также погребения, такие, как гробница царицы Шубад из I династии Ура. Ибо здесь — несмотря на то, что, как считают археологи, рядом находится могила царя, — на плите высечено только ее имя. И ее гробница пышнее и богаче. Точно так же, хотя шумерские памятники в основном повествуют о «правителях» Лугаль-анде и Уруинимгине и лишь мимоходом упоминают их жен Баранамтарру и Шагшаг, взгляд на официальные документы показывает, что на самом деле они датируются по именам этих двух цариц. Так действительно ли эти женщины были лишь женами, пребывающими под властью и в подчинении у мужчин?

Этот вопрос возникает и при ближайшем рассмотрении текста так называемых реформ Уруинимгины, относящихся к 2300 годам до н. э. Здесь мы читаем, что отныне плоды деревьев, выращенных на землях храма, и продукты от них надлежит отдавать нуждавшимся, а не только, как было заведено, жрецам, и что такая практика восходит к традициям древних времен. Это не только означает, что «реформы» происходили во времена, когда власть все еще (или снова) была в руках цариц, но и, как указывает историк искусства Мерлин Стоун, может говорить о том, что ранние шумерские общества были менее иерархичны и больше пеклись о всеобщем благе.

Кроме того, отсюда следует, что более гуманные традиции и законы, такие как помощь нуждающимся со стороны общества, также относятся к эре партнерства и что в этом смысле «реформы» Уруинимгины просто восстанавливали моральные и этические нормы древних времен. Об этом говорит и само название «реформ», «ама-р-ги», что в шумерском языке имеет двойное значение: «освобождение» и «возвращение к матери» — еще одно напоминание о древних и менее агрессивных временах, когда женщины — предводительницы кланов или царицы держали власть в своих руках, расценивая ее скорее как ответственность, нежели как средство самодержавного контроля.

Из шумерских таблиц мы узнаем и о почитании лагашской богини Нанше как «Той, что знает сироту, знает вдову, ищет справедливости для бедного и крова для слабого». В праздник Нового года она также судила человечество. А в табличках из соседнего Эреха мы читаем о том, что Богиня Нидаба была известна как «Та, что учит своей воле». Такие древние именования Богини, как Дающая Закон, Справедливость и Милость, Высший Судия, также с очевидностью указывают на некую более раннюю кодификацию законов и, возможно, даже на относительно сложную судебную систему, в которой шумерские жрицы, служившие Богине, могли рассматривать спор и вершить правосудие.

В месопотамских табличках мы читаем, что богиня Нинлиль почиталась за то, что она научила людей выращивать и собирать урожай. Более того, существуют лингвистические свидетельства, указывающие на истоки земледелия. Так, обнаружено, что в шумерских текстах слова «землепашец», «плуг» и «пахотная борозда» — не шумерского происхождения. Не являются шумерскими и слова «ткач», «кожевник», «кузнец», «каменщик» и «гончар». Очевидно, все эти основные занятия перенимались более поздними завоевателями у древних народов региона, поклонявшихся Богине и говоривших на языке, в остальном утерянном.

Существует мнение, что, какими бы кровавыми ни были события со времен Шумера и Ассирии, они служили лишь печальной, но необходимой предпосылкой для дальнейшего технического и культурного развития. Если бы «дикари», жившие до наших «древнейших» цивилизаций, были миролюбивы, они якобы производили бы меньше истинных ценностей, не имея достаточных побуждений для роста. И теоретик Пентагона, и обыватель убеждены, что люди развивали технику и, как приложение к ней, культуру, лишь понукаемые войной. Однако исследуемые нами данные, а также многие другие древние мифы и легенды, говорят нам то же, что и археологические раскопки. Один из хорошо скрытых секретов истории заключается в том, что почти все материальные и социальные технологии, имеющие решающее значение для развития цивилизации, существовали еще до утверждения общества господства.

Методы выращивания урожая и его хранения, техника производства одежды, строительства были известны уже в неолите, в обществах с культом Богини. Были известны и постоянно усложнявшиеся способы обработки дерева, кожи и позже металлов. Такие важнейшие институты, как законодательство, управление и религия, также восходят к тому, что, используя термин Гимбутас «Древняя Европа», мы можем назвать «Древним обществом». Отсюда же и связанные с ними идеи молитвы, судейства и жречества. Танец, ритуальная драма, устная или народная литература, а также искусство и городское планирование также существовали в доисторические времена. Торговля, на суше и морская, стала еще одним наследием этой древнейшей эпохи вместе с управлением, образованием и даже предсказанием будущего. Ибо упоминания о пророческом даре впервые появляются в связи со жрицами Богини.

Религия поддерживает ту социальную организацию, которую сама и отражает. Во многих сохранившихся древних религиозных текстах утверждается, что именно Богиня — а не какой-либо из уже тогда господствующих мужских богов — принесла людям «дары цивилизации». Мифы, приписывающие женским божествам наши основные физические и духовные открытия, могут означать, что эти изобретения к действительности сделаны женщинами.

Такая гипотеза просто неприемлема для традиционной системы взглядов. Ибо эта система представляет женщину как зависимое и второстепенное по отношению к мужчине существо, не только ниже его по интеллекту но, согласно Библии, настолько менее духовно развитое по сравнению, с мужчиной, что она объявляется виновной за изгнание из рая.

Однако в цивилизациях, где высшую силу миро здания олицетворяла Богиня, мудрый и справедливый источник всех материальных и духовных даров, женщины смотрели на себя совершенно иначе. Соответственно понимая свою роль в обществе, они считали своим правом и долгом активно участвовать в развитии и использовании материальных и социальных технологий. Они видели себя компетентными, независимыми и, без сомнения, творческими людьми. И действительно, появляется все больше свидетельств участия и лидерства женщин в материальной и нематериальной сторонах жизни, которые позднее подавила система господства.

Прослеживая путь от того времени, когда древние приматы начали становиться людьми, ученые постепенно вырабатывают гораздо более взвешенный взгляд на эволюцию, признавая, что женщины в ней играли такую же важную роль, что и мужчины. Старая модель эволюции, основанная на фигуре «мужчины-охотника», считает, что начало образованию человеческого сообщества положили объединения мужчин, необходимые для успешной охоты. По этому варианту, первые орудия были созданы человеком для того, чтобы убивать свою добычу — а также слабых и соперников. Альтернативную модель эволюции предложили такие ученые, как Нэнси Теннер, Джейн Ланкастер, Лайла Лейбовиц и Андриенн Зильман.

Их точка зрения предполагает, что прямохождение, освободившее руки, было связано не с охотой, а с необходимостью собирать и переносить пищу, чтобы поделиться ею и сохранить. Более того, толчком к развитию большего по объему и продуктивности мозга, к его использованию при изготовлении орудий, усвоении и обмена информацией было не объединение мужчин, необходимое для убийства, а, скорее, объединение матерей и детей, без которого невозможно выживание потомства. Согласно этой теории, первыми принадлежностями материальной культуры древнего человечества было не оружие, а емкости для переноса еды и младенцев, а также орудия, используемые матерями для размягчения растительной пищи, — детям нужны были и материнское молоко, и твердая пища.

Эта теория больше сообразуется с тем, что приматы, как и самые примитивные племена, жили в основном собирательством, а не охотой. Она также не противоречит свидетельствам, показывающим, что мясо составляло, лишь небольшую часть питания приматов, гоминидов и ранних людей. Она подтверждается еще и тем, что, в отличие от птиц и других видов, у Приматов только матери делятся едой со своими малышами. И первые орудия появляются у них не для убийства, но для собирания и, переноса еды. И, как показали современные исследования поведения шимпанзе, женские особи используют эти орудия чаще.

Итак, пишет Теннер, «женщина-собиратель», а не «мужчина-охотник», очевидно, играла наиболее существенную роль в эволюции человеческого вида. «Потомство матерей, достаточно умных, чтобы найти, собрать, приготовить пищу и накормить детей, имело больше шансов победить в естественном отборе, — замечает Теннер. — Среди этих выживших детей, у тех, кто более был в состоянии научиться тому, что умели матери, и пойти дальше, и у тех, кто, подобно своим матерям, был готов поделиться пищей, в свою очередь рождались дети, способные прожить достаточно долго, чтобы произвести потомство». «Вряд ли, — продолжает она, — орудия использовались для убийства животных, поскольку добыча была небольшой и беззащитной, и ее можно было поймать и убить голыми руками». Более того, «вполне вероятно, что именно женщины со своим потомством изобрели новую технику собирательства». Предпосылкой для этого являлись не только орудия, но и прямохождение, независимое использование рук и ног. Женщинам свободные руки нужны были и чтобы носить еду, и чтобы держать ребенка. Также весьма вероятно, что женщинам принадлежит такое важнейшее изобретение, как одомашнивание растений и животных, без чего не развивалась бы наша цивилизация. На самом деле, хотя об этом почти не упоминается в учебниках и на лекциях, где мы изучаем историю «древнего человека», большинство ученых сегодня согласно, что так все и было. Они отмечают, что в собирательско-охотничьих общинах именно женщины, а не мужчины были заняты производством пищи. Таким образом, скорее всего именно женщина впервые бросила семена в землю и стала приручать диких животных, кормя их и ухаживая за ними, как за своими детьми. Антропологи также указывают, что в преимущественно садоводческих хозяйствах «развивающихся» племен и народов обработкой земли и по сей день занимаются в основном женщины.

Это предположение поддерживается в дальнейшем многими религиозными мифами, которые однозначно приписывают изобретение земледелия Богине, Например, в египетских источниках создательницей земледелия называют богиню Исиду. В Месопотамии богиня Нинлиль почитается как давшая людям знание о земледелии. И археологические находки, и мифы содержат многочисленные указания на связи Богини с земледелием. Так продолжалось долгое время, начиная с Чатал-Хююка, где в дар Богине приносилось зерно, до классической Греции, где подобные приношения совершались богиням Деметре и Гере.

На основе широких исследований доисторических мифов ученые Робер Бриффо и Эрих Ньюманн сделали еще одно заключение: гончарное дело тоже изобрели женщины. Считавшееся некогда священным, связанным с культом Богини, это ремесло в основном ассоциировалось с женщинами. Ткачество и прядение в древнейших мифах также связывается с женщинами и женскими божествами, которые, как греческие Мойры, прядут нить человеческой судьбы.

В Египте и в Европе, а также на землях Плодородного Полумесяца сохранились свидетельства того, что с еще с очень древних времен именно женщины связывались со справедливостью, мудростью и разумом. Судите сами. Маат — египетская богиня справедливости. Даже после установления мужского господства египетская богиня Исида и греческая Деметра были все еще известны как давшие людям законы, средоточие мудрости и справедливости. Археологические раскопки ближневосточного города Нимруд, где почитали уже воинственную Иштар, показывают, что даже тогда женщины еще занимали должности судей. Из дохристианских легенд Ирландии мы узнаем, что кельты поклонялись Керридвен, богине разума и знания. Греческие Мойры, осуществляющие законы, и греческие Музы, вдохновляющие всякое творческое начинание, естественно, женщины. А средневековые христиане все еще видели Мудрость в женском образе Софии и чтили ее наравне с Мадонной.

Существует также множество свидетельств того, что духовность, и особенно духовное видение, характерное для мудрых провидцев, было когда-то связано с женщиной. Из археологических источников Месопотамии мы узнаем, что Иштар Вавилонская, продолжательница Инанны, была еще известна как Повелительница зрения, Та, Кто направляет оракулов, и Пророчица Куа. Вавилонские таблички повествуют о многочисленных пророчествах жриц храмов Иштар, некоторые из этих предсказаний оказали влияние на ход политических событий.

У древних египтян изображение кобры служило иероглифом слова «Богиня», кобра была известна как Глаз, «узаит», символ таинственного внутреннего видения и мудрости, Богиня-кобра именовавшаяся Уаджит, была женским божеством в Нижнем Египте (Север) еще в додинастические времена. Урей, поднимающий голову змей, часто встречается на головных украшениях правителей Египта. Более того, храм оракула стоял на месте раннего святилища богини Уаджит, в египетском городе Пер-Уто, который греки называли Буто — в греческом языке это имя самой Богини-кобры.

Знаменитый храм оракула в Дельфах также стоял на месте, ранее связанном с культом Богини. И в классической Греции, даже когда он был перепосвящен Аполлону, оракул все еще вещал устами женщины.

Это была жрица, Пифия, она и сидела на треножнике, вокруг которого обвивалась змея питон. Более того, у Эсхила читаем, что в этом священнейшем из святилищ почитали Богиню как первобытную пророчицу — еще одно доказательство того, что даже в классические времена в Греции люди традиционно искали божественного откровения и пророческой мудрости через, женщину.

Из трудов Диодора Сицилийского узнаем, что еще в I в. до н. э. не только вершили правосудие, но и врачевали преимущественно женщины. Путешествуя по Египту, он открыл, что богиня Исида, преемница Уаджит и Хатхор, считается не только родоначальницей закона и правосудия, но и великой целительницей. Любопытно, кстати, что перевившиеся змеи (кадуцей) все еще являются эмблемой медицины. Легенда гласит, что символ этот произошел от змеи — атрибута греческого бога Асклепия. Однако можно предположить, что истоки его глубже — во временах, когда змея была знаком Богини и символизировала не только целительский, но и пророческий дар.

Даже письменность, временем изобретения которой традиционно считались 3200-е гг. до н. э. к а местом — Шумер, имеет, видимо, более раннее происхождение и тоже связана с женщиной. В шумерских табличках богиня Нисаба называется небесным писцом и изобретательницей глиняных табличек и искусства письма. В индийской мифологии автором алфавита считается богиня Сарасвати. Основываясь на результатах археологических раскопок Древней Европы, М. Гимбутас установила, что начатки схематического письма появились еще во времена неолита, и связаны эти опыты были не с «коммерческо-административными» нуждами, как в Шумере. Скорее первые случаи применения этого могущественнейшего средства коммуникации принадлежит к сфере духовного — это священные тексты, связанные с культом Богини.

Быть может, наиболее известные находки, подтверждающие эту теорию, сделаны на раскопках Винча, близ Белграда (Югославия). Как и некоторые другие, культура Винчи поначалу считалась гораздо более поздней, чем была на самом деле — столь сложно и изощренно было ее искусство. Профессор М. Вазик, проводивший здесь работы в 1908–1932 гг., сначала предложил, что это был центр эгейской цивилизации II тысячелетия до н. э. Потом он заключил, что поселение относится к еще более позднему периоду и, по всей видимости, является греческой колонией — его выводы, как отмечает Гимбутас, до сих пор приводятся в историях Балканских стран.

Эта точка зрения, распространившаяся до того, как были открыты новые методы датировки, радиоуглеродный и дендрохронологический, вполне соответствовала исторической концепции тех времен, согласно которой на Балканах в древнейшие времена не было развитых самостоятельных культур. Но с помощью радиоуглеродных исследований удалось установить, что культура Винчи относится к 5300-4000-м гг. до н. э. Эти данные, а также археологические свидетельства того, что верховным божеством пантеона была Богиня, однозначно относят Винчу к периоду цивилизации партнерства. В Винче найдены таблички, исписанные значками фигурки и керамическая посуда. Гимбутас сообщает, как эти находки наряду со «свидетельствами значительного оживления духовной жизни в целом» привели к возникновению теории, которая вполне вписывалась в старую концепцию, отрицавшую существование самобытных ранних культур на Балканах. Эта теория объявляла цивилизацию Винчи заимствованием из Анатолии или даже Месопотамии. Теперь, однако, установлено, что цивилизация эта — чисто балканская. Таким образом, если значки, выцарапанные на неолитических фигурках, табличках, посуде, отрытых в Винче и других древне-европейских поселениях, действительно представляют собой то, чем кажутся, — зачаточную форму линейного шрифта — мы получим доказательство, что письмо изобретено гораздо раньше, чем принято считать, задолго до утверждения эры господства.

Этот вывод подтверждается и новыми находками. В 1980 г. профессор Гимбутас сообщала, что «в настоящее время известно более шестидесяти раскопок, где были найдены предметы с надписями… Большинство находится на территории Винчи и Тисы, а также в Каранове (центральная Болгария). Предметы с выгравированными или нарисованными знаками обнаружены также в Кукутени, Петрешти, Ленделе, Бутмире, Букке и др.». Эти находки означают, что «больше не приходится говорить о „письме Винчи“ или табличках Тартарии, поскольку „оказывается, что письмо было универсальной чертой древнеевропейской цивилизации“».

Более того, письмо, по всей видимости, произошло от ранней традиции использовать рисунок как визуальный способ передачи информации. По всей Древней Европе встречаются стилизованные фигурки Богини, покрытые символическими меандрами, V- и Х-образными знаками, спиралями, кружками и параллельными линиями. По предположению Гимбутас, эти значки представляли собой общепринятые и понятные всем средства обозначения основных мировоззренческих понятий того времени. Следующим шагом было возникновение начатков письма, идеограмм, в которых символические значки (существовавшие во времена палеолита и широко распространенные в неолите) видоизменились с помощью прямых и волнистых линий и точек.

Гимбутас, работающая над расшифровкой древне-европейского письма, полагает, что некоторые идеограммы постепенно приобрели фонетическое содержание. «V», — пишет она, — один из наиболее часто встречающихся знаков на фигурках и других культовых предметах. На мой взгляд, он несет фонетическую нагрузку, которая произошла от идеограммы. «М», — по-видимому, идеограмма воды, как и в древнеегипетском языке, — вероятно, обладала фонетической нагрузкой с древнейших времен, по крайней мере, с VI тысячелетия до н. э.

Изучая символы и знаки, появлявшиеся сначала на фигурках, а позднее во все большем количестве, — на керамических сосудах, печатях, дисках и бляхах, Гимбутас пыталась установить их значение по ассоциации. Она предположила, к примеру, что знак «V» может обозначать Богиню в облике птицы и что предметы, помеченные этим знаком, имеют отношение к соответствующему культу. Далее она отмечает, что, когда позднее знаки стали выстраиваться в ряды, повторяющиеся сцепления «V» (а также «М», «X» и «У»), возможно, означали клятвы, молитвы или посвящения даров Богине.

Гимбутас также отмечает «несомненное сходство» древнеевропейских «букв» со знаками линейного письма А, кипрско-минойского и классического кипрского шрифтов. Это наводит на мысль о том, что линейное письмо А, древнейший и до сих пор не расшифрованный шрифт минойского Крита, произошел от сохранившегося неолитического знакового письма, а не был заимствован критянами (как до сих пор считалось) у народов Малой Азии и Египта, с которыми они вели торговлю.

Вся эта информация об утерянном прошлом неизбежно ведет к конфликту между старым и новым в нашем мышлении. Старый взгляд: в основе древнейших родственных (а затем и экономических) отношении — мужчины, охотящиеся и убивающие. Новый взгляд: начала общественной организации заложили матери и их дети, делящиеся друг с другом. Старая концепция рассматривала первобытные времена, как историю «мужчины — охотника — воина». Новое видение считает и мужчин, и женщин равноправными существами, использующими свои уникальные человеческие возможности для поддержания и приумножения жизни.

Воинственный троглодит волочет за волосы женщину — подобная сцена совершенно не характерна для большинства существующих в наше время первобытных племен; так и в древности. Оказывается, что доисторические времена палеолита были удивительно мирным периодом. И точно так же, как Генрих и София Шлиман доказали в свое время, что город Троя не выдуман Гомером, а действительно существовал, новые археологические находки подтверждают легенды о той эпохе, когда бог-мужчина еще не повелел женщине быть покорной мужчине, когда человечество жило в мире и достатке.

В общем, новое видение культурной эволюции открывает нам, что мы вовсе не обречены вечно подчиняться мужскому господству, мужскому насилию и самовластию, а мир невоинственный и равноправный — не утопическая мечта, но реально возможное будущее.

Однако в наследство от цивилизации Богини мы получили не только тоску по временам, когда «древо жизни» и «древо познания» считались еще дарами Матери-Природы, данными и мужчинам, и женщинам. И не только горькую мысль о том, что было бы, если б человечество взрослело, не расставаясь с этими дарами. Как мы видели, главное, что досталось нам от древнейших времен, — фундаментальные технологии, на основе которых и выросла вся позднейшая цивилизация.

Конечно, эти общества вовсе не были идеальными, утопическими, хотя внесли огромный вклад в человеческую культуру и оставили по себе добрую память как о лучших, более безмятежных временах. Важно подчеркнуть, что мирное общество еще не означает отсутствия всякого насилия вообще, ведь там жили люди из плоти и крови, со всеми человеческими слабостями и недостатками.

Более того, материальные технологии неолита, при всей их оригинальности и перспективности, были, по сравнению с современными, еще весьма примитивны. Хотя, видимо, существовало письмо, не было письменной литературы. И, несмотря на наличие знаний о разнообразных предметах — от земледелия до астрономии, не было науки в нашем понимании.

В религиозном искусстве неолита наши не вооруженные научными знаниями предки пытались объяснить Вселенную и воздействовать на нее с помощью средств, которые кажутся нам сегодня наивными суевериями. И, хотя существуют многочисленные свидетельства человеческих жертвоприношений в позднейшие времена, почти нет указаний на то, что эти ритуалы могли возникнуть уже тогда.

Полезно взглянуть на позитивные и негативные стороны доисторической цивилизации сквозь призму мышления того периода, насколько мы можем о нем судить. Искусство неолита иногда называют иррациональным, потому что оно изобилует всякого рода образами, которые мы обычно связываем со сказками, фильмами ужасов и даже научной фантастикой. Но если мы определим рациональное как использующее разум для преодоления жестоких и разрушительных сил природы, а иррациональное — как разрушительное мышление и поведение, то будет точнее сказать, что искусство неолита отражало не столько иррациональное, сколько дорациональное мировоззрение. В отличие от более приземленного, практического мышления, которое так ценится в наш нерелигиозный век, образ мыслей человека неолита был продуктом интуитивного, мистического сознания.

Это отнюдь не означает, что, как считал психолог Джулиан Джейнс, у древнейших людей было больше развито правое полушарие мозга. Джейнс утверждал, что настоящее человеческое сознание — которое он связывал с использованием исключительно более «логического» левого полушария — развилось в результате потрясений, испытанных во время кровавых набегов и стихийных бедствий. А до того мы, по его мнению, были эдакими правополушарными, одержимыми богом автоматами. Но достаточно лишь взглянуть на святилища Стоунхенджа и Эвбери, чтобы убедиться: уже в период неолита прекрасно было развито логическое, последовательное, линейное мышление, управляемое левым полушарием. В самом деле, для того чтобы обтесать огромные камни, перевезти их и уложить, ориентируясь по Солнцу и Луне, нужны были немалые математические, астрономические и инженерные знания. И уж, конечно, жители Крита — которые строили виадуки, мостили дороги, проектировали сложнейшие архитектурные сооружения, имели водопровод в домах, вели оживленную торговлю и неплохо знали навигацию — использовали оба полушария. А материальные достижения Крита поразительны даже по современным стандартам, превосходя уровень некоторых развивающихся стран.

Еще интереснее, что в отличие от нашего мира, в доисторические времена достижения технического развития использовали для того, чтобы сделать жизнь приятнее, а не ради стремления править и разрушать. Это возвращает нас к основному различию между культурной эволюцией общества господства и общества партнерства. И наводит на мысль, что в этом отношении древнейшие, технически и социально менее развитые цивилизации партнерства были более передовыми, чем технически более развитый современный мир, в котором миллионы детей обречены на голодную смерть, тогда как миллиарды долларов утекают ежегодно на производство все более изощренных орудий убийства.

С этой точки зрения современные поиски утерянной древней духовности приобретают новый, дополнительный смысл. В сущности, мистическая мудрость, которой взыскуют сегодня столь многие, есть духовность, присущая скорее цивилизации партнерства.

И мифы, и археологические свидетельства указывают на то, что, возможно, самым замечательным качеством мышления этих времен было ощущение единства со всей природой, которое составляет сердцевину неолитического и палеолитического культов Богини. Современные экологи все чаще признают, что древнейшее мировосприятие, в наше время часто ассоциируемое с неким восточным духовным началом, было значительно прогрессивнее, чем современная природоразрушительная идеология.

Взгляды древних, по сути, предвосхитили новейшие научные теории, согласно которым все живое на земле, включая атмосферу, океаны и сушу, образует единую, взаимосвязанную жизненную систему. Весьма уместно химик Джеймс Лавлок и микробиолог Линн Маргулис назвали эту теорию «гипотезой Геи» (Гея — одно из древнегреческих имен Богини).

Представления Древнего общества о силах, управляющих Вселенной, как о Матери, что дарит и питает, также более утешительны психологически, а социально менее тревожны, менее будоражащи, чем вера в воинственных богов-мужчин, угрожающих суровой карой, которая и сейчас владеет почти всем миром. В самом деле, то, с каким упорством на протяжении тысячелетий западной истории и женщины, и мужчины продолжали почитать в образе христианской Девы Марии сострадательную и милосердную мать, свидетельствует о потребности именно в таком утешении. Однако, как и многие другие, иначе неразрешимые загадки истории, эта приверженность становится понятной лишь в контексте того, что мы знаем о традиции культа богини в доисторическую эпоху.

Однако именно потому, что благодаря новым знаниям об изначальном направлении культурного развития наше прошлое — и возможное будущее — стало видеться совершенно в ином свете, нам так трудно эти знания освоить. А так как они представляют большую угрозу для господствующей концепции, предпринимаются многочисленные попытки их утаить, замолчать.

История археологических исследований повествует не только о замечательных находках, но и о случаях, когда в дело включалась система утаивания информации. Один из поразительных примеров-приказ, который получил Джеймс Меллаарт, предписывающий остановить раскопки неолитического городища в Хаджиларе, хотя еще не были вскрыты нижние, древнейшие слои, под предлогом, что «дальнейшая работа может принести лишь аналогичные результаты, не имеющие особой научной ценности». Это решение было принято несмотря на возражения Меллаарта. И даже несмотря на то, что еще не были исследованы наружные части насыпи, включая окружающие захоронения (обычный источник богатейших археологических данных большинства раскопок). Но без дальнейшей финансовой и организационной поддержки раскопки пришлось остановить. Разграбленное позднее охотниками за сокровищами городище не представляет никакого археологического интереса.

Несомненно, были и другие причины, вызвавшие решение преждевременно свернуть эту важнейшую работу — решение, которое Меллаарт назвал «одной из самых трагических глав в истории археологии». Но остается вопрос: до какой степени это решение вызвано — пусть неосознанно — открытием, что в основе богатой и разнообразной творческой деятельности Хаджилара лежала, по словам Меллаарта, «могучая и вдохновляющая сила, старая религия Анатолии, вера в Великую Богиню».

Как мы увидим далее, попытки оправдать мировоззрение господства восходят к доисторическим временам. Конечно, основным инструментом этого драматического поворота истории был Клинок. Но был и другой инструмент, который в конце концов оказался даже более могущественным. Это орудие, писаря и ученого — перо или стило для письма на дощечках. Об этом особенно важно помнить сегодня, когда мы пытаемся построить мирное общество. Ибо в конечном счете именно это, на первый взгляд, слабое орудие перевернуло действительность в буквальном смысле вверх ногами.