• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

У меня в доме зазвонил телефон. Было около десяти утра. Я помню пятна солнечного света на стене. Они искрились. Чудесный день в английской деревушке.

– Ты можешь ближайшим поездом приехать в Лондон? Не спрашивай, зачем.

Я мысленно застонал: непрерывные потоки машин, поиски такси, шум, грязь, переполненная подземка. День, проведенный в помещениях или в поездках между ними; солнце – далекое воспоминание.

– Конечно, – ответил я, понимая, что мой друг не станет без крайней необходимости обращаться ко мне с такой просьбой.

– А ты можешь принести с собой фотоаппарат?

– Конечно, – повторил я, слегка озадаченный таким поворотом разговора.

– А ты можешь спрятать фотоаппарат?

И тут я заинтересовался. В чем дело? Мой друг входил в группу немногочисленных и крайне осторожных дилеров, посредников и покупателей дорогого антиквариата, причем не у всех этих людей имелись официальные документы, позволяющие легально торговать на открытом рынке.

Я уложил фотоаппарат и сменные объективы в обычный портфель, кинул туда несколько рулонов пленки, запрыгнул в машину и поехал на станцию.

Приятель ждал меня у входа в ресторан на одной из известных улиц Лондона. Сам он был американцем, но вместе с ним пришли иорданец, двое палестинцев, гражданин Саудовской Аравии и английский эксперт из крупного аукционного дома.

Они ждали меня, и после краткой церемонии знакомства эксперт аукционного дома удалился, вероятно не желая участвовать в дальнейших событиях. Остальные прошли в ближайший банк, где нас поспешно провели через холл, а затем по короткому коридору, ведущему в маленькую комнату, окна которой были закрыты матовыми стеклами.

Пока мы стояли вокруг круглого стола, занимавшего середину комнаты, и перебрасывались ничего не значащими фразами, служащие банка внесли два деревянных сундука и поставили их на стол перед нами. На каждом сундуке имелось три висячих замка. После того, как был внесен второй сундук, один из служащих банка сказал, как бы «для протокола»:

– Мы не знаем, что находится в этих сундуках. И не желаем знать.

После этих слов они принесли телефон и покинули комнату, заперев за собой дверь. Иорданец позвонил в Амман. Из короткого разговора (на арабском языке) я понял, что он спрашивал разрешения и получил его. Затем иорданец достал связку ключей и открыл замки.

Сундуки были доверху заполнены одинаковыми листами картона. Затем я с ужасом обнаружил, что к каждому из листов при помощи узких полосок прозрачного скотча были небрежно прикреплены фрагменты папируса с текстом. Тексты были написаны на арамейском и древнееврейском языках. Тут же находились саваны египетских мумий с демотическими письменами – сокращенной формой египетского иероглифического письма.

Я знал, что на подобных саванах часто встречаются священные тексты и что для получения такого количества текста его владельцы должны были раздеть одну или две мумии. На первый взгляд тексты на арамейском и древнееврейском языках напоминали рукописи Мертвого моря, которые я видел раньше, – с той лишь разницей, что в большинстве своем они были написаны на пергаменте. Это собрание древних документов было настоящим сокровищем. Я был чрезвычайно заинтригован, и мне захотелось рассказать о его существовании некоторым исследователям – возможно, чтобы обеспечить доступ к документам.

По мере того, как листы картона извлекались из сундуков, мне сказали, что владельцы рукописей пытаются продать их одному из европейских правительств. Запрошенная цена составляла три миллиона фунтов стерлингов. Присутствующие хотели, чтобы я сделал несколько снимков, которые можно будет показать потенциальному покупателю, чтобы еще на шаг приблизиться к заключению сделки. Я догадался, о каком правительстве идет речь, но оставил свои соображения при себе.

В течение следующего часа мне предлагались избранные листы и я, став на стул, снимал на черно-белую пленку документы, освещенные мягким светом, льющимся сквозь матовые стекла окон. Всего я отснял шесть катушек 35-миллиметровой пленки – более двух сотен фотографий.

Постепенно меня охватывал страх, что эти документы могут опять кануть в неизвестность, из которой ОНИ ПОЯВИЛИСЬ. Они могут перейти в руки покупателя, который будет прятать их в течение многих лет, как это произошло с текстами Наг-Хаммади и с рукописями Мертвого моря. ИЛИ ТОГО ХУЖЕ – покупателя на них не найдется, и они исчезнут в темноте глубоких хранилищ банка, пополнив сонм других ценных документов, спрятанных в банковских сейфах и сундуках по всему миру.

Поскольку фотографий было сделано много, и их никто не считал, у меня появилась возможность припрятать, по крайней мере, одну пленку, которая послужит доказательством, что эта коллекция на самом деле существует. Мне удалось незаметно опустить одну кассету в карман.

Когда фотосъемка закончилась и листы картона вернулись на место, я протянул пленки одному из владельцев сокровища. Он взглянул на них и спросил:

– А где еще одна? Оказывается, он считал.

– Еще одна? – неуверенно переспросил я, стараясь придать своему лицу невинное выражение и демонстративно хлопая себя по карманам.

– Да, вы правы. Вот она, – я достал пленку, которую рассчитывал утаить. Я был смущен и расстроен. Мне очень хотелось иметь доказательство увиденного.

В этот момент мой приятель понял, что у меня на уме, и пришел мне на выручку.

– А где вы собираетесь проявлять их? – задал он внешне невинный вопрос.

– В фотоателье, – ответил человек, взявший у меня пленки.

– Это не очень надежно, – сказал мой приятель. – Послушайте, Майкл профессиональный фотограф, и он может проявить пленки и отпечатать столько комплектов, сколько вам нужно. И никакого риска.

– Хорошая идея, – согласился владелец сокровища и протянул мне пленки.

Естественно, я отпечатал один комплект фотографий для себя. Позже я договорился о встрече с иорданцем – похоже, он был главным – и во время ленча передал ему фотографии и негативы. Затем я высказал предположение, что если бы специалисты могли взглянуть на тексты и идентифицировать их, то научное заключение значительно повысило бы стоимость коллекции. Я обратился к иорданцу за разрешением поговорить с несколькими специалистами в этой области – разумеется, не раскрывая тайны. Подумав, он признал, что это неплохая идея, но ясно дал понять, что ни я, ни эксперты не должны никому рассказывать об этой коллекции.

Несколько дней спустя я отправился в отдел Западной Азии Британского музея, имея при себе полный комплект снимков. Я уже работал с этим отделом, проводя исследования для книги «From the Omens of ВаЬуІоп» и был уверен, что его специалисты не только дадут объективное заключение, но и сохранят конфиденциальность.

Эксперта, с которым я работал раньше, не оказалось на месте, и вместо него в небольшую прихожую вышел его коллега. Я кратко рассказал ему историю о сундуках с текстами и фотографиях, подчеркнув при этом, что для владельцев это коммерческая сделка и что я буду ему очень благодарен за сохранение тайны, потому что большие деньги могут стать источником больших неприятностей. Я попросил его, чтобы он нашел специалиста в этой области, который мог бы взглянуть на фотографии и сделать вывод о ценности документов. Если они действительно представляют научный интерес, я сделаю все возможное, чтобы обеспечить ученым доступ ко всей коллекции. Затем я передал снимки сотруднику музея.

Прошло несколько недель. Из Британского музея не было никаких вестей. Я стал волноваться. Наконец, примерно через месяц, я вновь пришел в Британский музей и поднялся наверх, в отдел Западной Азии. Здесь меня встретил другой сотрудник.

– Месяц назад я приносил фотографии большого количества папирусов с текстами. С тех пор от вас нет никаких известий. Мне хотелось бы знать, посмотрели ли их?

Сотрудник удивленно смотрел на меня:

– Какие фотографии?

Я повторил для него всю историю с начала до конца. Он выглядел растерянным. Он не слышал, что подобные фотографии попадали в отдел, хотя это не его область. Вероятно, их передали другому сотруднику, который работал в отделе некоторое время, а теперь уволился.

– И где он теперь? – поинтересовался я.

– Не знаю, – последовал ответ. – Думаю, в Париже. Мне очень жаль, что так вышло с нашими фотографиями.

Больше я о них не слышал. Без квитанции музея я ничего не мог сделать. К счастью, дома у меня сохранились несколько отбракованных снимков, которые могли подтвердить, что коллекция действительно существует, но не давали представления о ее содержании. Эксперт, изучивший оставшиеся у меня снимки, пришел к выводу, что большинство текстов представляют собой записи торговых операций.

Десять или двенадцать лет спустя я шел по улице крупного европейского города с рядами дорогих магазинов и увидел одного из палестинцев, который в тот памятный день присутствовал в банке. Я подошел к нему и спросил, помнит ли он меня.

– Конечно, ответил он. – Вы коллега…

Он назвал имя моего приятеля.

– Знаете, – начал я. – Мне всегда хотелось знать, что стало с теми древними текстами, которые я фотографировал в банке. Их продали?

– Я ничего о них не слышал, – скороговоркой пробормотал палестинец и, сделав вид, что очень занят, вежливо извинился и поспешил уйти.

Нельзя сказать, что я очень удивился, потому что уже много лет жил в мире, где важные ключи к загадкам прошлого казались одновременно доступными и неуловимыми. Как мы убедимся в дальнейшем, эти сундуки с документами не единственный пример того, что доказательства существуют, но, к сожалению, находятся вне пределов досягаемости.