• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Здесь находится мемориальный комплекс «Родина маршала Жукова», создатели которого... выдвинуты на соискание Государственной премии Российской Федерации имени Г.К. Жукова... И вот мы в Музее Жукова города Жукова.

«Красная звезда», 19 февраля 1999 г.

В 1943 году на Курской дуге германские войска имели тяжелые танки. Задача войск — проломить оборону Красной Армии.

Красной Армии предстояло германскую армию остановить. Советские войска опирались на полевые укрепления, т.е. на обыкновенные окопы и траншеи. Красная Армия была укомплектована необученными резервистами. Возразят: но у них уже был боевой опыт. Возражение отметем: солдаты, сержанты и младшие офицеры Красной Армии, которые воевали осенью 1941 года, в своем большинстве до 1942 года не дожили. А те, которые воевали в 1942 году, не дожили до 1943 года. Выжили только те, кто был в тылу и на пассивных участках фронта. Их опыт был ограничен. Так было и потом. В 1944 году воевали необученные резервисты. И в 1945-м. В боевых подразделениях солдаты, сержанты и офицеры долго не жили, потому не было у них возможности приобрести опыт. Пример: летом 1944 года в операции «Багратион» Красная Армия потеряла 765 813 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. «Красная звезда» (22 июня 2004 г.) объясняет причину: войска комплектовались солдатами, «не имевшими предварительной военной полготовки». Интересно обратить внимание на запись в дневнике генерала армии А.И. Еременко в марте 1945 года: предстоят решающие бои, а войска очень слабо подготовлены.

Но в июне 1941 года Красная Армия была кадровой. Укомплектована обученным личным составом, призванным за два предыдущих года. Если необученные резервисты на Курской дуге остановили тяжелые германские танки, то кадровая армия в 1941 году вполне могла остановить вражеское наступление, тем более что тогда никаких тяжелых танков ни у кого в мире, кроме Красной Армии, не было. И могла опереться Красная Армия в 1941 году не на траншеи, а на сверхмощные укрепленные районы.

Что же случилось? Почему в 1943-м резервисты в обыкновенных окопах и траншеях смогли остановить тяжелые танки, а в 1941 году обученная кадровая армия в сверхмощных долговременных оборонительных сооружениях не удержала легкие танки? В чем дело? А вот в чем:

«Донесите для доклада наркому, на каком основании части укрепленных районов КОВО получили приказ занять предполье. Такое действие может немедленно спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чревато всякими последствиями. Такое распоряжение немедленно отмените и доложите, кто конкретно дал такое самочинное распоряжение. Жуков. 10.06.41 г.».

По приказу Жукова еще в начале мая 1941 года войска были выведены из укрепленных районов. Жуков внимательно следил за тем, чтобы ни в УРах, ни рядом с ними не было советских войск. 11 июня он отправил всем командующим западными военными округами указание: «Полосу предполья без особого на то указания полевыми и УРовскими частями не занимать».

И 22 июня получилось так: вдоль всей западной границы укрепленные районы — без войск, а войска — без укрепленных районов, без траншей и окопов.

Жуков не просто отдавал преступные приказы, выполнение которых обернулось гибелью кадровой армии, но он еще и душил любую инициативу нижестоящих: доложите, кто конкретно дал такое распоряжение... Мало того, под градом зверских приказов Жукова нижестоящие командиры попросту теряли способность к самостоятельным действиям. У Жукова выживал тот, кто ничего не делал. Тот, кто делал, попадал в разряд преступников. Потом, после войны, Жуков объявил: укрепленные районы находились слишком близко от границы, войска были неустойчивыми, впадали в панику. Но если бы не приказы Жукова, а они сыпались камнепадом, войска находились бы в железобетонных фортификационных сооружениях. И были бы они устойчивыми, и не было бы им причин впадать в панику.

Я ни в коей мере не перегибаю палку, называя действия Жукова преступными.

Выполнение приказа Жукова обернулось гибелью и пленением кадровой Красной Армии, а следствием этого были потеря огромных территорий и гибель десятков миллионов людей. Статья 58-1 УК РСФСР четко определяла признаки, по которым то или иное лицо могло быть осуждено по данной статье. Среди этих признаков — «подрыв или ослабление внешней безопасности СССР». Как иначе квалифицировать приказы Жукова? Именно так: и подрыв, и ослабление внешней безопасности.

Пункт 4 той же статьи предусматривал «высшую меру социальной защиты — расстрел» за «оказание каким бы то ни было способом помощи той части международной буржуазии, которая, не признавая равноправия коммунистической системы, приходящей на смену капиталистической системе, стремится к ее свержению». И тут председатель любого трибунала без всяких натяжек мог бы подписать гражданину Жукову вышак без обжалования: Гитлер стремился к свержению коммунистической власти, а Жуков своими приказами ему совершенно сознательно помогал.

Как же оправдать чудовищное преступление Жукова, которое повлекло за собой гибель десятков миллионов людей?

Великий историк Светлишин нашел решение. Он якобы Жукова встречал, он якобы Жукову вопрос задал, а единственный спаситель Отечества ему якобы ответил: «10 июня 1941 года нарком обороны Маршал Тимошенко и я как начальник Генштаба были вызваны к Сталину, который в резкой форме обвинил нас в провоцировании войны. Здесь же в кабинете Сталина и под его диктовку мною была написана, а затем отправлена командующим приграничными военными округами телеграмма... я был уверен, что если бы не подписал продиктованную Сталиным телеграмму, то присутствовавший при этом Берия немедленно арестовал бы меня...» (Н.А. Светлишин. Крутые ступени судьбы. Хабаровск, 1992. С. 55-56).

В этом рассказе обратим внимание на отсутствие упоминаний о протестах Жукова. Но и угроз не было ни со стороны Сталина, ни со стороны Берии. Просто единственный спаситель Отечества был уверен, что его тут же арестуют... Только присутствия и вида наркома внутренних дел было достаточно для бесстрашного полководца, чтобы без протестов и возражений подписать приказ, сгубивший кадровую Красную Армию.

Для того чтобы убедиться, насколько серьезной была угроза личной безопасности Жукова, давайте откроем «Журнал записи лиц, принятых И.В. Сталиным». А то ведь может получиться, что 10 июня 1941 года Жуков был в кабинете Сталина в одно время, а грозный нарком Берия, которого так боялся бесстрашный полководец, в другое.

Открыли. Убедились.

10 июня 1941 года Берия находился в кабинете Сталина с 22 часов 30 минут до 00 часов 15 минут. Жукова в это время в кабинете Сталина не было. И вообще в этот день Жукова в кабинете Сталина не было. Следовательно, свои преступные приказы он писал не в кабинете Сталина, не под его диктовку и не под угрозой ареста.

В кабинете Сталина Жуков был на следующий день, 11 июня. Дважды. Но в этот день там отсутствовал Берия.

Но допустим, что все было так, как рассказал Светлишин. Что же выходит? На одной чаше весов — безопасность страны и жизнь десятков миллионов людей, а может быть, и полное истребление всего народа, на другой чаше — иллюзорная возможность ареста.

И единственный спаситель Отечества тут же решает: да черт с ним, с Отечеством, черт с ними, с миллионами, лишь бы меня не тронули.

Понимая, что объяснением Светлишина Жукова не оправдать, «Красная звезда» (19 июня 2001 г.) применила другой трюк: «10 июня 1941 года Генштаб был вынужден направить военному совету КОВО следующую телеграмму...» Вот так все просто: Генштаб был вынужден... Да почему же он вынужден отдавать идиотские приказы? Кто его вынуждал на вредительские подрывные действия против собственной армии, народа и страны? И получается у товарищей из «Красной звезды», что гениальный начальник Генштаба тут ни при чем. Весь Генштаб виноват. Но в Генштабе тысячи людей. Кто же именно злодей и вредитель? А никто. Шифровка подписана одним именем: Жуков, но стараниями «Красной звезды» он отодвинут в тень, а весь Генштаб в дураках.

Ладно. Допустим, что Жукова кто-то вынудил и трусливый, слабовольный полководец подчинился. На этот вариант тоже есть возражения. В 1957 году вожди, как свирепые псы, сцепились в драке за власть. Изгоняемые с вершин объяснили, что при Сталине приходилось подписывать преступные приказы помимо своего желания: время такое было. На это гордый Жуков заявил, что он — не такой, что он — исключение. Сам он против своей воли преступных приказов не подписывал. И вот выясняется: подписывал. Одна только вредительская шифровка Жукова от 10 июня по своим последствиям была более губительной, чем сотни приказов Хрущева, Молотова, Маленкова и Кагановича о массовых расстрелах.

Нужно обратить внимание на дикую глупость приказа Жукова: «Такое действие может немедленно спровоцировать немцев на вооруженное столкновение...» Бред. Логика Жукова: если мы собственные укрепленные районы будем держать пустыми, если в них не будет войск, то Гитлер не нападет. Спросим: ну и как? Сбылись пророчества гениального военного мыслителя? Вот Гитлеру донесли, что советские укрепленные районы не заняты войсками, и что: он тут же отменил решение о проведении операции «Барбаросса»?

Здравый смысл не на стороне Жукова. Все обстояло как раз наоборот. Представим себе другую картину: в каждом укрепленном районе вдоль всей границы — постоянные гарнизоны. В каждом ДОТе — по пять, десять, пятнадцать бойцов со средствами связи, оптикой, запасом боеприпасов, продовольствия, воды, медикаментов и прочего. Впереди и на флангах каждого УРа — противотанковые рвы, надолбы, непролазные сплетения колючей проволоки и непроходимые минные поля. Кроме того, в дополнение к постоянным гарнизонам в каждом укрепленном районе зарылась в землю стрелковая дивизия, а то и корпус или даже армия, которые за три-четыре предшествующих войне месяца отрыли сотни километров перекрытых траншей, построили и замаскировали сотни блиндажей, тысячи окопов и укрытий. А в промежутках между укрепленными районами — полевая оборона войск: десять-пятнадцать линий траншей и отсечных позиций, противотанковые и противопехотные заграждения, пушки в укрытиях и вкопанные в землю танки. А в глубине советской территории, вдоль старой государственной границы, — еще одна линия укрепленных районов, занятых как постоянными гарнизонами, так и полевыми войсками. А на Днепре — речная флотилия. А по восточному берегу Днепра — третья линия стратегической обороны... В этом случае Гитлер и его генералы подумали бы, нападать им или воздержаться. Полное же отсутствие обороны в соответствии с гениальными решениями великого военного деятеля — это как раз и есть провокация. Это приглашение агрессору: нападай — войск в наших укрепленных районах нет, минных полей мы не ставили, а колючую проволоку сами порезали, захватывай наши укрепрайоны голыми руками.

Приказы Жукова не дать повода для нападения и не поддаваться на провокации — шизофрения в чистом виде. Если германские войска не имеют приказа начать войну, то вы можете их как угодно провоцировать — они войну не начнут. А если у них есть приказ войну начать, то вы можете сколь угодно демонстрировать свое миролюбие — не поможет.

Тем временем командующие приграничными округами и армиями не переставая требовали разрешения занять оборону. Вот о том же просит командующий Западным особым военным округом генерал армии Д.Г. Павлов. Но! «20 июня 1941 года шифрограммой за подписью зам. начальника Оперативного управления Генштаба Василевского Павлову было сообщено, что просьба его доложена наркому и последний не разрешил занимать полевых укреплений, так как это может вызвать провокацию со стороны немцев» («Красная звезда», 24 июля 2001 г.).

И тут все так просто: зам. начальника отдела Генштаба Василевский виноват, и нарком обороны Тимошенко виноват, а начальник Генерального штаба Жуков не упомянут. Интересно, что требования генерала армии Павлова и других командующих приграничными округами занять оборону зафиксированы, а подобных требований Жукова никто никак найти не может. О чем же думал мозг армии и его гениальный, почти святой начальник?

Жуков думал о том, как бы отобрать у войск боеприпасы. И отдавал соответствующие приказы: в полках и дивизиях первого эшелона изъять патроны и снаряды. Чтобы на провокации не поддавались.

18 июня командующий Прибалтийским особым военным округом отдал приказ о повышении готовности войск ПВО. Реакция Жукова: «Вами без санкции наркома дано приказание по ПВО о введении положения No 2... ваше распоряжение вызывает различные толки и нервирует общественность. Требую немедленно отменить отданное распоряжение, дать объяснение для доклада наркому. Жуков».

Герой Советского Союза писатель Карпов так объясняет действия святого гения: «Начальник Генерального штаба Жуков, вопреки своему желанию и убеждению в необходимости привести армию в полную боевую готовность, был вынужден отдавать вот такие указания...» (В. Карпов. Маршал Жуков. Его соратники и противники в дни войны и мира. Литературная мозаика. М., 1992. С. 219).

И опять оправдание найдено: он был вынужден. А можно было бы выразить эту мысль еще проще: слюнтяй! Все, кто знал Жукова, единогласно утверждают: это был совершенно безвольный тип, слизняк, своего мнения не имел. Вот об этом Карпову следовало прямо и громко сказать.

Подписей Сталина под этими приказами нет. И нет никаких указаний на то, что Сталин требовал от Жукова такие приказы слать в войска. Но Сталин виноват.

Подписей наркома обороны Маршала Советского Союза С.К. Тимошенко под этими вредительскими шифровками тоже нет, как нет указаний, что он требовал от Жукова вопреки его совести и пониманию обстановки эту гадость писать. Но и Тимошенко виноват.

Под этими документами нет подписей наркома внутренних дел Берии и наркома государственной безопасности Меркулова. Но они виноваты.

Все, кто выполнял приказы Жукова, — тоже виноваты. А ведь они всего лишь хранили верность Военной присяге, ибо 23 февраля 1939 года дали клятву «беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, комиссаров и начальников». В июле 1941 года за выполнение приказов Жукова их беспощадно расстреливали, а сейчас столь же беспощадно высмеивают: глупенькие, до чего додумались, верность присяге хранили, ну разве не дуралеи!

И только один Жуков, подпись которого стоит под этими приказами, ни в чем не виноват.

Итак, Жуков понимал, что сейчас грянет война, но своими вредительскими распоряжениями запрещал армии готовиться к отпору врага. Жуков до самого последнего момента под угрозой смерти возбранял командующим приграничными округами и армиями делать хоть что-нибудь для подготовки к отражению гитлеровского нашествия.

А что Жуков мог сделать?

В том-то и дело, что ничего делать было не надо. Не было бы приказов Жукова, мудрые командующие войсками западных военных округов Павлов, Кирпонос и другие сами бы справились, сами отразили бы вторжение. Если бы только Жуков не вязал их цепями запретов.

Возражают: но ведь от Жукова требовали свыше!

Вот тут я вынужден не согласиться. Кто требовал? Сталин требовал? Тимошенко? Или Берия? Никаких следов сталинских требований защитникам Жукова пока найти не удалось. А преступные приказы Жукова — вот они, стопочками.

Но даже если Сталин и требовал, то и в этом случае ни один трибунал такое оправдание не смог бы считать убедительным. Если командир взвода поставил подпись под преступным приказом, то он и несет ответственность. И никого не интересует, приказывал устно ему ротный или не приказывал. Подпись твоя — ответь. Даже если бы и командир батальона устно приказал, передавай его приказ также устно, а подписывать зачем?

У Жукова было множество способов не делать того, что он считал вредным и пагубным.

Первое. Надо было требовать от наркома обороны маршала Тимошенко утверждающей подписи: я, Жуков, с такими решениями категорически не согласен, но в силу своего безволия вынужден их подписывать, хорошо, подпишу, но только после тебя, Семен Константинович.

Второе. Требовать утверждающей подписи Сталина: такие решения ведут страну, народ и армию к гибели, я, безвольный Жуков, подписываю, но только после вас, товарищ Сталин, и после наркома Тимошенко.

Третье. Можно было бы и волю проявить: вы настаиваете, вы и подписывайте, а меня увольте.

Чем рисковал Жуков? Карьерой? Жизнью?

Но допустим, что Сталин за непокорность отстранил Жукова от должности начальника Генерального штаба. Что же в этом плохого? Сам Жуков пишет, что эта должность не для него. Сам пишет, что не создан для штабной работы, что протестовал и отбивался, когда его на эту должность назначали. Коль так, вот тебе повод уйти: освободите, товарищ Сталин, не способен я с таким мудреным делом справиться! Да и для Генерального штаба было бы облегчение. Нет ничего страшнее, чем командир, который ненавидит свою работу и ясно понимает, что для нее не создан.

Выступая в редакции «Военно-исторического журнала» 13 августа 1966 года, Жуков дал оправдание своему поведению: «Кто захочет класть свою голову? Вот, допустим, я, Жуков, чувствуя нависшую над страной опасность, отдаю приказание: „Развернуть“. Сталину докладывают. На каком основании? На основании опасности. Ну-ка, Берия, возьми его к себе в подвал» («Огонек». 1989. No 25. С. 7).

Никто Жукову Берией и подвалом не угрожал, но осторожный стратег предвидел, что дело может принять и такой оборот, потому благоразумно молчал и покорно подписывал преступные приказы, с содержанием которых был якобы не согласен. Он вновь и вновь усердно подмахивал.

А ведь если он действительно предвидел, что вот сейчас нападут, то можно было бы и рискнуть — со Сталиным публично не согласиться, и пусть заберут к Берии в подвал. Нападет Гитлер, тогда благодарный народ вспомнит: да, был Георгий Константинович смелым человеком...

Жаль, не проявил стратег высокого героизма, потому защитникам Жукова приходится теперь доблестные подвиги стратега списывать из его мемуаров или сочинять самим.

А я тем временем вынужден обратиться к документу, под которым в Советском Союзе подписывался практически каждый гражданин мужского пола. Этот документ — Военная присяга. В июне 1941 года присяге изменил начальник Генерального штаба РККА генерал армии Г.К. Жуков. Он ведь тоже клялся защищать свою Родину «мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни». Мужество солдата — идти вперед под картечь да на вражьи штыки. Мужество начальника Генерального штаба — иметь свое мнение и отстаивать его. Чего бы это ни стоило. В первой половине 1941 года спасение десятков миллионов людей зависело от честности и принципиальности начальника Генерального штаба. И от его личной храбрости. Он мог спасти всех. Он понимал, что сейчас нападут, но ничего не делал для защиты своей Родины. Наоборот, он злонамеренно вредил. В его положении действия по защите Родины заключались в том, чтобы против преступных приказов выступить с достоинством и честью, как этого требовала присяга. По крайней мере сохранять нейтралитет в отношении своей Родины и своего народа, не подписывать самому вредительские директивы.

Перед Жуковым стоял выбор: выступить на защиту своей Родины, не щадя крови и самой жизни, или спасать шкуру ценой предательства своей армии, страны и народа. И Жуков встал на путь измены Родине.

Жуков от защиты Родины уклонился. Изменив присяге, Жуков укрылся в спасительном угодничестве: подпишу, что прикажете, подмахну, что повелите, только бы уцелеть, только бы не высказать мнения, с которым мог бы не согласиться Сталин.

Если бы Жуков не струсил, если бы не изменил присяге, то выход у него был достойный и честный: эту гадость не подпишу! И не вздумайте меня пугать Берией и подвалом, я сам застрелюсь, но под вредительскими приказами, которые ведут мой народ, мою страну и армию к гибели, вы моей подписи не добьетесь даже пытками. Своему народу не изменю!

Но Жуков изменил.

Жуков осудил генерал-лейтенанта Власова за то, что тот попал в плен. Этот момент мы будем обсуждать чуть позже. Подчеркну, не за все дальнейшие действия Жуков осудил Власова, а именно за то, что в плен попал. Жуков считал Власова трусом и настаивал на том, что ему надо было застрелиться до того, как попал в безвыходное положение.

Но сравним действия Власова и Жукова. Власов был захвачен в плен, но этим он никому вреда не нанес. А Жуков, рассылая в войска преступные приказы, сгубил кадровую Красную Армию, отдал противнику неисчислимые военные запасы и 85% военной промышленности страны, за этим последовали многомиллионные жертвы и разрушение многого из того, что страна создавала веками.

И если уж кто-то толкал Жукова на подписание этих безумных приказов, то надо было просто потребовать отставки, в крайнем случае — застрелиться. Но тут сработала другая философия: кто захочет класть свою голову...

По Жукову, в безвыходном положении Власову следовало застрелиться. А самому Жукову, когда не было никакого безвыходного положения, следовало любой ценой спасать шкуру.

Даже ценой гибели всей армии, народа и страны.