• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Каких только открытий не сделаешь порой, читая зарубежные источники. Ведь российский народ и люди, живущие на огромных территориях постсоветского пространства, считали и, уверен, считают доныне, что капитуляция фашистской Германии состоялась 9 мая 1945 года в Карлсхорсте. Принял ее маршал Жуков и представители союзников.

Ан нет, мы воевали с фашизмом четыре года, освободили пол-Европы, положив на алтарь Победы миллионы жизней, и все оказывается зря. Капитулировали гитлеровцы исключительно перед силами союзников во главе с американским генералом Дуайтом Эйзенхауэром. Подписали акт еще 7–8 мая и не в Карлсхорсте, а в Реймсе. А в предместьях Берлина был лишь «второй дубль».

Не верите? Пожалуйста, вот цитата из книги Вальтера Герлица, немецкого историка, исследователя биографии Адольфа Гитлера:

«Гросс-адмирал[11] решился на капитуляцию, которая была подписана Фридебургом, Штумфом и Йодлем 7–8 мая 1945 года в Реймсе, с оговоркой, что она вступит в силу 9 мая в 00 часов минут, и эта повторная процедура состоится 9 мая 1945 года в Карлсхорсте в присутствии советского командования и представителей германского вермахта».

Так что, по Герлицу, вот уже более полвека путаем мы «процедуры» — основную и, так сказать, дублирующую.

Вообще, вышло так, что великое историческое событие — Победа над Германией, оставило как бы в тени все последующие шаги и дела по ликвидации фашизма в Европе. Теперь, когда в развязывании «холодной войны» обвиняют лишь «дядю Джо», как называли Сталина на Западе, и «красное советское правительство», мне хочется вспомнить весьма затейливые «политические игры» наших англо-американских союзников уже после подписания капитуляции.

Известно, что в соответствии с решениями Тегеранской и Ялтинской (1945 г.) конференций в поверженной Германии правительство не предусматривалось. Территория рейха делилась на оккупационные зоны под контролем СССР, США, Великобритании и Франции. Управление зонами возлагалось на эти же страны.

Таким образом, после подписания капитуляции правительство гросс-адмирала Карла Деница, а также его соратники — начальник оперативного штаба генерал-полковник Йодль, адмиралы фон Фридебург, Вагнер и Годт стали де-юре военнопленными британцев.

Но как пишет тот же Герлиц: «…Гросс-адмиралу Деницу и его правительству оставили молча, не подвергая сомнения, законность правительства, а также без какого-либо официального признания анклав Фленсбург-Мюрвик с видимым суверенитетом.

Также было разрешено дальнейшее существование полностью вооруженного охранного батальона Деница, состоявшего из моряков-подводников под командой капитана третьего ранга Кремера».

Биограф Гитлера умолчал, что вдобавок к «батальону подводников» в распоряжении гросс-адмирала оказались немецкие военные корабли с неразоруженными экипажами, курсанты военно-морских школ.

Что это за военнопленные, под командой которых находится в полной боевой готовности достаточно крупная вооруженная группировка? И это уже после капитуляции, в нарушение всех договоренностей на высшем уровне.

Сегодня доподлинно известно о письме британского премьер-министра Уинстона Черчилля президенту США Рузвельту. В конце апреля 1945 года он писал: «Германские военные руководители, спасаясь от русских, охотно становятся друзьями англичан и делают все то, что мы от них требуем». 14 мая 1945 года глава правительства поставил вопрос перед дипломатами о возможности использования кабинета Деница. Он считал его весьма полезным инструментом для западных держав. Судя по всему, чувствовал «заботу» Черчилля и гросс-адмирал.

Чтобы подтвердить эту мысль, обратимся еще раз к мнению историка Вальтера Герлица, который подробно изучал жизнь Деница и написал о нем биографическое исследование:

«Логично было бы предположить, что гросс-адмирал после подписания капитуляции с высшими представителями вермахта подаст вместе со своим правительством в отставку. Однако Дениц решил этого не делать. Никто не мог знать, как в конце концов поведут себя союзники относительно немецких центральных органов; еще существовало убеждение, что конфликт между Западом и Востоком, собственно говоря, неизбежен, коль скоро два таких разнородных победителя встретились на немецкой земле».

Словом, под крылышком британцев ожидая «конфликта между Востоком и Западом», гросс-адмирал развернул бурную деятельность: например, решил подключить имперский Верховный суд для наведения законности в стране. Оказывается, для «морского льва» явилось откровением, что в концлагерях держали не только уголовников и преступников, но и ни в чем не повинных людей. Снимки изможденных заключенных он увидел в газетах союзников и понял, что в концлагерях творились зверства. Теперь с помощью суда «третьего рейха» он решил расследовать преступления.

В это же время рейхсминистры Деница — Бакке и Дорпмюллер ускоренными темпами разрабатывали предложения (с учетом, разумеется, союзников) о налаживании в рейхе продовольственного снабжения и транспортного сообщения.

Казалось, ровным счетом ничего не случилось: преемники и ближайшие соратники Гитлера начинали строить новую Германию. Какую? Этого у них никто не спрашивал, да и они ни перёд кем не отчитывались. Во всяком случае, как считает Герлиц: «…гросс-адмирал полагал, что все то хорошее, что было в национал-социалистической идеологии, должно быть использовано в будущем».

Трудно сказать, как дальше использовался бы этот «полезный для западных держав инструмент», если бы не реакция маршала Георгия Жукова. 17 мая по его приказу во Фленсбург прибыла специальная делегация во главе с начальником разведки 1-го Белорусского фронта генерал-майором Николаем Трусовым. В задачу делегации входил роспуск правительства и арест военных преступников.

Давая указания генералу Трусову, маршал Георгий Жуков приказал включить в состав делегации разведчика-радиста с радиостанцией. Она, как показало время, стала единственной линией связи группы Трусова с Москвой и штабом фронта. Тем более что двадцать пять наших офицеров и солдат через неделю после капитуляции попали в поистине «заповедный фашистский край».

По рассказам генерала Трусова и разведчика-радиста В.Марьяшина наши воины поначалу не поверили глазам своим.

За Кильским каналом делегация словно оказалась в довоенной фашистской Германии. Всюду были видны фашистские указатели, старые названия улиц, нацистская свастика. Немецкие военные, которыми был заполнен город, приветствовали друг друга взмахом руки. Все ходили в форме, при орденах, со знаками различия.

Во Фленсбурге действовал городской транспорт, работали магазины, оживленное уличное движение регулировали полицейские в фашистском обмундировании.

В порту у причальной стенки застыли немецкие боевые корабли. Их экипажи жили обычной жизнью. На флагштоках развивались немецкие флаги со свастикой.

Здесь же находилось Верховное главнокомандование фашистской Германии во главе с генерал-полковником Йодлем.

«Как будто не было ни поражения, ни подписания 8 мая акта о безоговорочной капитуляции, — напишет позже один из участников советской делегации во Фленсбурге, — нам тогда показалось, что нацистам оставлена эта территория преднамеренно, что им дается возможность сохранить кадры, переждать «ненастье». Это был какой-то музей не восковых, а живых фигур, но не только фигур, но и фашистских порядков, образа жизни».

Американскую сторону во Фленсбурге представлял генерал-майор Рукс, английскую — бригадный генерал Форд. Первая встреча делегаций состоялась 17 мая. Генерал-майор Трусов потребовал немедленно ликвидировать незаконное фашистское правительство и генеральный штаб, арестовать его руководителей, как военных преступников, разоружить и интернировать все вооруженные группировки фашистской армии и имперского флота.

Но англичане заявили, что сделать этого не смогут: в районе Фленсбурга нет боевых сил и средств, чтобы осуществить эту операцию. Это будет сделано, как только к городу подойдут войска 11-й британской танковой дивизии.

Стало ясно: союзники ведут закулисную игру, предоставляя фашистам возможность перебросить на Запад ценное имущество, вооружение и личный состав. Англичане, на правах хозяев зоны, всячески старались отодвинуть сроки ликвидации правительства Деница. Они заявляли, что подобные шаги могут привести к мятежу эсэсовских подразделений и выступлению курсантов военно-морских школ. Советской и американской делегации предлагалось разъяснить своему руководству, что правительство гросс-адмирала Деница весьма полезно на данном, сложном этапе развития Германии, и поэтому не следует спешить с его ликвидацией.

Положение действительно было крайне серьезным. Во Фленсбурге хозяйничали фашисты, в их руках находилась реальная военная сила, а англичане не спешили.

Полки первого эшелона войск Монтгомери имели приказ: ускоренным темпом двигаться на восток как можно дальше, не обращая внимания на демаркационную линию, упреждая русских в занятии территории Северной Германии.

Как свидетельствовал позже сам Монтгомери, Черчилль дал указание собирать и. держать в готовности оружие и боевую технику немцев. А при необходимости и продолжении наступления русских совестно с германскими частями использовать их.

Это, право же, многое объясняет, и в первую очередь то, почему Монтгомери не выделил нужные силы и средства для форсирования Кильского канала и захвата Фленсбурга, в котором располагалось правительство Деница.

Советская делегация расположилась на борту пассажирского парохода «Патрия». С берегом пароход связывал лишь трап. Радиостанция была развернута на берегу. Охранялась она англичанами, а также нашими солдатами-водителями автомашин.

«Радиосвязь, — говорится в архивных документах, — поддерживалась почти круглосуточно с Москвой через центральный радиоузел, со штабом маршала Жукова через радиоузел 1-го Белорусского фронта. Работе радистов, как и всей делегации, искусственно создавались трудности. Часто по неизвестным причинам отключалась городская электросеть, выходил из строя кабель, связывающий радиостанцию с группой на корабле. Его то замыкали, то просто перерубали неизвестные лица. На рабочей частоте станции почти постоянно отмечались прицельные радиопомехи».

«Я понимал, — вспоминал позже генерал-майор в отставке Николай Трусов, — пока у Деница и Йодля существует опора на реальную вооруженную силу, проведение нашей операции может не состояться. Поэтому я стал настоятельно требовать выполнения союзниками положений, зафиксированных в акте о безоговорочной капитуляции гитлеровцев, то есть разоружить их воинские части и корабли здесь, во Фленсбурге. После настойчивых и неотступных наших требований английская сторона все же приступила к разоружению фашистов.

Это уже создавало более благоприятные условия для выполнения нашей задачи. Стали вырабатывать план действий по реализации операции, возложенной на все три группы союзников.

…Наша делегация настояла на том, чтобы аресты провести одновременно, по утвержденному нами списку. А надо сказать, список был немалый.

Наконец, мы обо всем договорились. Аресты были намечены на 23 мая 1945 года».

Канцлер гросс-адмирал Дениц, начальник штаба оперативного руководства генерал-полковник Йодль, главнокомандующий военно-морскими силами адмирал Фридебург и еще две сотни нацистов оказались за решеткой. Союзники объявили о роспуске фашистского правительства.

Таким образом, важнейшая военно-политическая акция по демонтажу фашистского государственного аппарата была успешно завершена. Свой вклад в эту акцию внесла и служба спецрадиосвязи военной разведки.

Из Фленсбурга наша делегация во главе с генерал-майором Николаем Трусовым уезжала с чувством исполненного долга. Несмотря на все сложности, главную задачу удалось решить: правительство Деница перестало существовать.

Кроме того, нашим офицерам-разведчикам удалось добыть важные немецкие документы — часть архива фашистского генерального штаба. Эти материалы будут использованы в ходе Международного трибунала в Нюрнберге, судившего главных военных преступников.

«А каково, действительно, вот так с рацией по странам и континентам? — спросил я как-то одного из разведчиков-радистов. — Наверное, интересно?» Он помолчал и ответил: «Трудно и опасно». И это правда. В двух коротких словах ветеран спецрадиосвязи военной разведки сумел выразить главное, что сопровождает радиста в заграничных командировках.

Вот лишь два эпизода из жизни одного человека — майора в отставке Д.Цымлякова. В службу спецрадиосвязи Разведуправления он пришел осенью 1940 года. Был в длительных командировках в Китае и Афганистане.

О себе вспоминает так: «Меня направили в Китай, в гоминдановскую армию Чан Кайши. Имел только бельгийский браунинг и никаких документов. Около двух месяцев работал в Чунцине. Потом находился на Центральном фронте, в провинции Хубэй, в городке Шиналь-фу».

Какова была жизнь в этом городке? Жара в 40 градусов, бомбежки японской авиации. А еще некоторые инциденты с «союзниками».

«Опишу лишь один случай из нашей службы в Шиналь-фу, — рассказывает Цымляков. — Нас было четверо: старший военный советник А.Гончаров, советник по артиллерии А.Круглов, шифровальщик Н.Тропицын и я.

Однажды Гончаров решил устроить банкет для китайских генералов. Пригласили пятерых генералов во главе с начальником штаба фронта. Все пришли на банкет вовремя, а начштаба задержался. Начали без него. Круглов завел патефон, зазвучала мелодия Ворошиловского марша.

Вдруг один из чанкайшистских генералов в ярости сбросил патефон на пол, заорал: «Сулян (что означало «советский»), их надо всех перестрелять», — и тут же свалил Круглова на пол и стал душить.

Еще один генерал пытался выхватить пистолет. Я бросился в свою комнату, схватил браунинг и решил: семь пуль пущу в генералов, последнюю оставлю для себя. Выбора просто не было.

К счастью, на пороге появился запоздавший начальник штаба. Он громко что-то крикнул, чанкайшист отпустил задыхающегося нашего советника, и они ушли в соседнюю комнату.

Через несколько минут к нам вышел начштаба, извинился, и генералы удалились».

А теперь Афганистан. Туда сотрудник спецрадиосвязи Цымляков приехал в июне 1945-го. Через несколько лет попал в одну примечательную экспедицию.

…Маршрут поездки советского торгпреда Элютина лежал через города Кабул, Кандагар, Герат. Подольше пришлось задержаться в Геришке. С местными предпринимателями предстояло провести переговоры о закупках сухофруктов, кожсырья, шерсти.

С переводчиками в те послевоенные годы была просто беда. Элютину повезло. С ним в поездку отправился разведчик-радист Цымляков. В Афганистане он уже пятый год, хорошо освоил местный язык. Так что переговоры шли вполне успешно.

В тот день радист Цымляков вместе с торгпредским водителем зашли в парикмахерскую. Подстригал их молодой парень, как выяснилось, дезертир из Ташкента. Он говорил по-русски. Цымляков же не подал виду, что понимает по-персидски. И это спасло жизнь членам торгпредской экспедиции.

А случилось это так. В парикмахерскую зашел старик, судя по всему, знакомый или родственник парикмахера. Они перебросились несколькими фразами. Парень сказал, мол, это русские из советского посольства.

«Русские, — сверкнул глазами старик, — их надо сегодня ночью убить. — И добавил, расставаясь: — Они отняли у меня миллионное состояние». Как оказалось позже, это был богатый бай, бежавший из Ташкента в 1919 году.

Цымляков, соблюдая осторожность, покинул парикмахерскую и тут же отправился на телефонную станцию. Заказал разговор с советским посольством в Кабуле.

На станции в это время случайно оказался начальник военного гарнизона, командир бригады афганской армии. Цымляков рассказал ему услышанное в парикмахерской. Комбриг заверил, что предпримет меры для охраны сотрудников торгпредства. И действительно, в тот же день в гостинице был выставлен вооруженный пост.

Оба случая из жизни одного радиста весьма показательны. Но работа, сопряженная с постоянным риском, опасностями, лишь одна сторона медали. Ведь разведчики-радисты ГРУ стали в послевоенные годы первооткрывателями многих стран и континентов. Разумеется, речь идет не об открытиях географических, а о покорении «радиоконтинентов».

В числе таких покорителей был и подполковник в отставке П.Карабанов. Он совершил «радиооткрытие» африканского континента.

А случилось это в ноябре 1947 года, когда Карабанов в составе международной комиссии вылетел в Африку. Членам комиссии предстояло посетить Ливию, Эритрею и Сомали, а радисту соответственно установить связь с Москвой.

Что ждало разведчика-радиста в этих странах? На этот вопрос никто ответить не мог. Карабанов знал: там нет ни советских дипломатических, ни торговых представительств. Это означало только одно — информация о радиообстановке нулевая. Единственный ориентир — радиостанция советского посольства в Каире. Но где Каир, а где Сомали. Как говорил классик, «дистанция огромного размера».

Реальным противником радиста было и расстояние — до Ливии от столицы СССР 3200 километров, до Эритреи уже 4500 километров, а до Сомали 6000 километров!

Но, как говорят, глаза боятся, а руки делают.

Рассказывает подполковник в отставке П.Карабанов:

«Итак, Эритрея, город Асмара. Разместились мы в трехэтажном отеле. Моей первой заботой было попасть на третий этаж в комнату, окно которой выходило бы в направлении на Москву, и чтобы была возможность прикрепить к чему-то двенадцатиметровую антенну.

Вторая задача — определить характер электропитания, то есть ток переменный или постоянный, 120 или 240 вольт. Как оказалось впоследствии, даже в одном городе могли быть разные параметры.

Согласно программе «Совхоз-2», утром выхожу на связь. Москву не слышу. Связь не состоялась. Выхожу ночью — та же картина. На другой день связи тоже нет…

Размышляю: «Москва меня не слышит, у меня мощность приемника всего 40 ватт, но я-то должен их слышать?» И тут меня осенило, что скорее всего Центр работает по программе «Совхоз-1». А это и время другое, и частоты.

На другой день начинаю работу. Центр слышу на четыре-пять баллов, меня слышат на три. Связь установлена.

Через два месяца комиссия передислоцировалась в Могадишо (Сомали). Отель, в котором мы разместились, двухэтажный, с плоской крышей. Повторилась прежняя история с подбором номера с окнами направления на Москву. Комната- оказалась занятой какой-то «важной персоной» со скверным характером. И только дипломатическое искусство моих новых мидовских друзей из состава комиссии, подкрепленное бутылкой виски, сыграло положительную роль.

Выхожу на первую свяаь, а у самого поджилки трясутся. Что ни говори, до Москвы 6000 километров, а у меня передатчик мощностью всего 40 ватт.

Делаю вызов. Москву слышу на три балла. Она нас — на один—два. Но и это уже победа.

В дальнейшем связь шла трудно. Днем не хватало диапазона моей аппаратуры, ночью мучили атмосферные разряды, высокая влажность воздуха.

Приходилось одну группу передавать по два-три раза с ключа Морзе. Нагрузка в иные сутки достигала до тысячи групп».

Первооткрыватели «радиоконтинентов» сталкивались с невиданными в наших широтах природными катаклизмами и сюрпризами.

Так, уже в первые послевоенные года радистам, работающим в составе Союзного Совета по Японии под руководством генерал-лейтенанта К.Деревянко, пришлось познакомиться с тайфунами Мэри, Джейн, Элен. Тайфуны безжалостно срывали антенные устройства, сокрушали мачтовые опоры.

У разведчиков-радистов Главного разведуправления, командированных во Вьетнам, постоянной «головной болью» стал тропический климат — высокая температура воздуха вместе с сильной влажностью. Некоторые материалы, из которых были сделаны рабочие блоки и запасные части для радиостанций, совершенно неожиданно «реагировали» на вьетнамский климат. Так, непригодными для эксплуатации в тропиках оказались опрессованные пластмассой конденсаторы, теряли свои качества изоляционные материалы, пораженные грибком. Даже текстолитовые основания из-за большой влажности обрели токопроводящие свойства и не выдерживали высокого напряжения.

Ремонт или замена вышедших из строя деталей и узлов осложнялась тем, что эти работы приходилось проводить на войне, в ходе боевых действий. В 1945 году закончилась Вторая мировая война. Закончилась она для советского народа, но не для военных разведчиков, а тем более не для тех, кого называют «ушами разведки».

Операторы службы спецрадиосвязи принимали участие практически во всех больших и малых конфликтах и войнах послевоенного периода. Они были с греческими партизанами, с вьетнамскими патриотами от начала и до конца американской агрессии, с кубинцами в период карибского кризиса. Но это уже тема для другого разговора, который еще впереди.

Говорят, что разведчик всегда на войне, имея в виду накал противостояния, контрразведку, чужую страну, окружение, в котором живет он двойной, напряженной жизнью.

Нет сомнения, это весьма точное, хотя и употребляемое в переносном смысле, определение.

Однако есть представители спецслужб, которые в прямом смысле всегда на войне. И среди них — разведчики-радисты службы спецрадиосвязи Главного разведуправления.

Трудно найти после 1945 года такую войну или, как теперь принято говорить, «конфликт низкой интенсивности», где бы не работали радиооператоры военной разведки.

Первым таким опытом стало участие радистов ГРУ в войне в Корее. Как известно, США не выполнили взятые на себя обязательства в декабре 1945 года и не вывели свои войска из Южной Кореи.

Уже в начале лета 1950 года в Южной Корее создается наступательная группировка в составе восьми пехотных дивизий, отдельных частей и подразделений. Их готовы поддержать три американские пехотные дивизии, одна бронетанковая, а также воздушная армия и 7-й флот.

Южнокорейские войска начали наступление 25 июня 1950 года. Через два дня президент США отдал приказ о вторжении американских войск. Началась трехлетняя корейская война.

Вынужденный, поспешный отход Корейской народной армии в северные районы страны привел к большим потерям в вооружении и военной технике и создал крайне тяжелую стратегическую обстановку для КНДР. Китайские добровольцы и части народной армии остались фактически без оружия. Советское руководство решило оказать военно-техническую помощь.

Но как доставить технику и оружие? Переброску было решено наладить через пограничную железнодорожную станцию Отпор (ныне город Забайкальск), далее через китайскую территорию до границы с Кореей.

Это означало, что станция Отпор должна была стать крупным перевалочным пунктом. Здесь предстояло всю технику, оружие, материальные запасы перегрузить в китайские вагоны, на платформы, так как разная по ширине колея железных дорог не давала возможности прямого транзита военных грузов.

По приказу начальника Генерального штаба в Отпоре развернулась железнодорожная комендатура Центрального управления военных сообщений. А организация связи Центра с приграничной перевалочной базой был возложена почему-то не на войска связи, а на Главное разведывательное управление.

Но приказ есть приказ. Это означало, что служба спецрадиосвязи обязана в короткий срок наладить радиомост Отпор-Москва. Десант разведчиков-радистов высадился в пункте назначения первым. Была развернута радиостанция «Тензор», установлена связь с читинским радиоузлом, который служил ретранслятором радиопередач с Москвой. О связи было доложено начальнику Генерального штаба маршалу Захарову. Через несколько дней в Отпор прибыла оперативная группа офицеров Генштаба, создана военная комендатура.

Началась активная переброска техники и оружия. График переброски был напряженным и выполнить его удалось лишь благодаря четкой координации всех служб в центре и на местах.

Связь работала устойчиво, несмотря на плохое энергоснабжение и слабую слышимость корреспондента, так как прохождение волн было крайне неблагоприятным.

В августе 1951 года задача командования была выполнена, и радиостанция «Отпор» прекратила свое существование. Однако участие разведчиков-радистов в корейской войне на этом не закончилось.

Осенью того же года, когда части народной армии и китайские добровольцы держали оборону на рубеже 38-й параллели, в Корею был направлен заместитель начальника ГРУ генерал-лейтенант М.Шалин. Для связи Шалина с Москвой выделили группу операторов спецсвязи.

Вот как об этой миссии говорится в архивных документах военной разведки: «После соответствующей подготовки вся оперативная группа на двух самолетах ИЛ-14 вылетела в Пекин. Оттуда после получения зимней экипировки выехали поездом к границе КНДР. От границы к штабу китайских добровольцев добирались на автомашинах. Днем двигаться по дорогам было невозможно, так как американские самолеты нападали даже на одиночные автомобили. А тут колонна из пятнадцати машин. Поэтому к штабу двигались две ночи с дневными остановками».

Штаб командующего китайскими добровольцами Пын Дехуайя располагался в горизонтальной штольне, уходящей на несколько сот метров в глубину горы. В штольне были вырублены залы, стены которых обшиты досками.

Деревянные перегородки делили помещение на отдельные комнаты. Одна из таких комнат была выделена для размещения радиостанции.

Над комнатой несколько сот метров скального грунта. Конечно, об установлении радиосвязи из этого помещения не было и речи. К счастью радистов, это понимал и генерал Шалин.

Генералу удалось договориться с китайским командованием о предоставлении радистам другого помещения. Их расположили в домике, метрах в трехстах от штабной штольни. Недалеко было и бомбоубежище, где укрывались разведчики-радисты во время налетов американских самолетов.

Однако и здесь возникла трудность. Китайский штаб располагался крайне неудобно для размещения радиостанций. Постройки находились на противоположном склоне горы, которая закрывала направления на Москву и Читу. Дальше шла сплошная горная цепь. Это очень волновало разведчиков-радистов.

И тем не менее первые два сеанса связи прошли неплохо, но в ходе третьего корреспондент неожиданно исчез. Как выяснилось позже, вышел из строя бензоагрегат.

В отчете о работе в Корее группы операторов спецрадиосвязи руководству ГРУ сказано: «Установлена прямая связь с московским радиоузлом. Перерывов в работе не было, несмотря на постоянные бомбежки, а значит, частое свертывание и развертывание радиостанции, опасность воздействия бактериологического оружия, испытание и применение которого американцы впервые произвели в Корее.

Операторы спецрадиосвязи не только качественно выполнили поставленную перед ними сложную задачу, но и получили необходимую закалку и опыт для будущей деятельности».

Закалка и опыт вскоре пригодились. Женевские соглашения 1954 года, как известно, положили конец французской агрессии во Вьетнаме. Французские войска были отведены на юг до 17-й параллели, а вскоре покинули Южный Вьетнам.

Но им на смену пришли американцы.

Сегодня ни для кого не явится открытием утверждение о том, что одержать победу вьетнамскому народу помог Советский Союз. И помощь эта без сомнения имела решающее значение. Но представьте себе, сколько трудностей было на этом пути. Удаленность советских баз материального снабжения от пунктов назначения требовала выстроить четкую, скоординированную систему помощи по видам вооружения, тылового и медицинского обеспечения, сроками доставки. Сделать подобное невозможно без надежного, бесперебойно действующего канала секретной спецрадиосвязи.

Как и во время корейской войны, задача создания такого канала была возложена на Главное разведуправление.

Впервые линия радиосвязи между советским представительством в Демократической Республике Вьетнам и Москвой налажена в 1954 году после прибытия посла Советского Союза в Ханой. Развертыванием станции занимался разведчик-радист Анатолий Морозов.

Первые проблемы, с которыми столкнулся радиооператор, были во многом традиционными: несмотря на настойчивые возражения руководство посольства выделило ему сырое, полуподвальное помещение. Сказалась застарелая болезнь: представительства в большинстве случаев размещали радиостанции в неудобных, непригодных для других целей помещениях. И никакие аргументы, как правило, не действовали.

Какова же была досада Морозова, когда он увидел в этом подвале и ящики с радиоаппаратурой. Вся техника связи — радиостанция, имущество, запасные части покрылись влагой. Несколько суток радист просушивал, протирал аппаратуру, проводил проверку ее работоспособности. Наконец, с волнением включил станцию, передал первую радиограмму. Центр принял ее, дал подтверждение.

Программой радиосвязи, разработанной в Москве, сеансы должны были проводиться несколько раз в сутки. Но практика показала неверность московских расчетов. Морозов установил: связь возможна лишь в течение часа — полутора часов в сутки — примерно в три часа по местному времени. Но Центр нуждался в круглосуточной связи с Ханоем, и поэтому Морозов (корреспондент «Марс») был перенацелен на работу со 123-м радиоузлом города Читы.

С приездом нового посла удалось найти более удобное сухое помещение для радиостанции.

Напряженная работа наших разведчиков-радистов началась уже в 1961 году, когда США создали в Сайгоне штаб, вскоре реорганизованный в американское военное командование.

Для ведения войны был принят так называемый «план умиротворения вьетнамского населения» путем проведения карательных операций, усиления мощи марионеточной армии и переход в наступление против ДРВ.

В середине 1964 года численность сайгонской армии была доведена до 350 тысяч человек, а американских военнослужащих возросла до 25 тысяч.

Тем не менее сайгонскому режиму не удалась программа «умиротворения». И тогда администрация США стала на путь прямой агрессии, с активным, массированным использованием своих вооруженных сил.

По приказу президента США Джонсона американские ВВС 5 августа 1964 года провели бомбардировку территории Демократической Республики Вьетнам, спровоцировали инцидент в Тонкинском заливе. Вскоре начался обстрел важнейших объектов Северного Вьетнама с кораблей 7-го американского флота.

В Южном Вьетнаме войска США применили тактику выжженной земли, используя напалм. Но это не принесло успеха американцам.

В начале 1968 года армия освобождения Южного Вьетнама начала общее наступление, в ходе которого американо-сайгонские войска потеряли более 150 тысяч солдат и офицеров.

Американская администрация была вынуждена начать переговоры с правительством Вьетнама. В Париже представители США торговались о наиболее почетных условиях вывода своих войск и в то же время в декабре 1972 года на Ханой, Хайфон и другие города было сброшено сто тысяч тонн бомб. Бесчеловечная акция устрашения не помогла.

США подписали соглашение о прекращении войны.

Все эти долгие годы войны действовала прямая радиосвязь между Ханоем и Москвой.

В архиве ГРУ сохранились отчеты о командировках во Вьетнам. Вот что сказано в них:

«В самые напряженные дни американской агрессии наши радисты с честью выполнили поставленные боевые задачи — способствовали своевременным поставкам оружия и военной техники, сообщали вьетнамским товарищам данные радиоразведки и радиотехнической разведки о налетах американской авиации.

Работа разведчиков-радистов проходила в условиях тяжелого тропического климата. Объем проходящей информации был настолько велик, что командование ГРУ вынуждено было послать на радиостанцию дополнительное количество радистов.

Учитывая возможность эвакуации в джунгли, опробована работа по обеспечению радиосвязи в полевых условиях. Также было предусмотрено обеспечение радиосвязи с использованием агентурных радиостанций».

…В январе 1972 года закончилась вьетнамская война. На многострадальную землю пришел мир и покой. Покинули Вьетнам и военные разведчики-радисты. Они выполнили свою миссию. Но помните, как сказал поэт: «Покой нам только снится». Кто знает, может, это сказано о них.

«Холодная война» поставила перед разведкой «горячую» задачу: создание устойчивой связи с американским континентом.

Да, в 1941 году одному из лучших операторов Разведуправления Олегу Туторскому удалось на любительской радиостанции, собранной своими руками, провести первый сеанс связи. Приемный Центр в Москве, оснащенный передовой по тем временам аппаратурой, услышал корреспондента. Однако разведке нужны были не кратковременные сеансы, зависящие от мастерства оператора, погодных условий на трассе, времени суток, а постоянный, стабильный радиомост.

Перед учеными и специалистами службы спецрадиосвязи была поставлена задача создать радиостанцию, способную обеспечить такую связь.

В 1955 году такая станция появилась на свет. По своим тактико-техническим данным она оставила далеко позади предыдущие образцы. Ей присвоили псевдоним «Стрела».

Достаточно сказать, что введенные в строй примерно в этот же период станции «Градиент» и «Сатурн» имели дальность до трех тысяч километров, «Стрела» же обеспечивала связь на расстоянии до семи-восьми тысяч километров.

Было принято решение проверить ее работу в реальных условиях на трассах Москва-Североамериканский континент. Разведчиков-радистов, которым предстояло провести эксперимент, решили разместить на советском судне-рефрижераторе «Яна». Построенное в ФРГ, осенью 1955 года оно отправлялось в плаванье из Калининграда в порт приписки Владивосток. Маршрут судна пролегал через Балтийское море, Бискайский залив, Атлантический океан, Панамский канал, Тихий океан (Гавайские острова).

К сентябрю два оператора спецрадиосвязи Нестеров и Журавлев прошли обучение для работы на «Стреле», а в октябре с аппаратурой прибыли в Калининград и разместились на «Яне».

Вместе с офицером службы радиосвязи Николаем Шичковым операторы обговорили все вопросы предстоящих сеансов по пути следования корабля. Кроме шифра-переписки, разведчикам-радистам поручалось передавать учебные радиограммы и служебные сообщения об обстановке на судне и в районе его движения.

Капитан «Яны» был в общих чертах ознакомлен с задачами разведчиков. Всего в штат судна было зачислено пятеро представителей ГРУ. Все они легендировались под радистов-стажеров. Таким образом, на сравнительно небольшом корабле оказалось семь радистов — начальник судовой станции и его оператор и пять стажеров.

Этот факт вызывал настороженность иностранных представителей в тех портах, куда приходилось заходить советскому судну. Местные власти, а с ними, естественно, и представители спецслужб, обращали внимание капитана корабля на столь необычный состав радистов. Тем более что их возраст оказался весьма далеким от «стажерского». Всем разведчикам было за тридцать лет.

Словом, капитану судна приходилось всякий раз держать нелегкий экзамен, отстаивая легенду прикрытия разведчиков.

Разумеется, новая, суперсовременная станция агентурной связи была сверхсекретным объектом. Хранили ее в капитанской каюте, в сейфе, ключи от которого находились только у капитана.

«Поскольку сейф был надежный, — вспоминает участник перехода, радист подполковник в отставке Иван Журавлев, — мы решили в период пребывания в иностранных портах все свое хозяйство хранить в нем. Дополнительно этот сейф мы опечатывали своей печатью. Такой способ хранения радиостанции и документов мы считали надежным, так как нам стало известно, что сейф капитана, как и он сам, пользовался неприкосновенностью. Как выяснилось впоследствии, это было совсем не так. Нам пришлось пережить много неприятностей и хлопот».

Первые неприятности были связаны с самим судном — неполадки в главном двигателе. Капитану пришлось двигаться в Гамбург, где после устранения недостатков и ходовых испытаний «Яна» уже в 1956 году взяла курс на Плимут (Великобритания).

Тем временем радисты не бездействовали. Они проводили сеансы связи. По программе — два сеанса в сутки.

Пополнив запасы воды и пищи, судно покинуло Плимут, прошло мимо островов Зеленого Мыса и 19 февраля оказалось в порту Порт-оф-Спейн (острова Тринидад и Тобаго). Через три дня «Яна» двинулась дальше и вскоре достигло Панамского канала. Здесь произошла первая, но не последняя встреча с американцами. Несколько часов американские самолеты и вертолеты на бреющем полете облетали корабль, фотографировали судно. В этот раз все закончилось благополучно.

После выхода из Панамского канала советское судно прошло вдоль берегов Северной Америки, потом капитан взял курс на Гонолулу.

Перед заходом в порт вечером разведчики-радисты, как обычно, свернули рацию и уложили ее в сейф.

А утром их ждал сюрприз. Американцы, судя по всему, не поверили легенде о «перезрелых» стажерах.

Выглянув в иллюминатор, разведчики увидели несколько катеров по бортам судна и вооруженных автоматами людей.

После остановки на внешнем рейде Гонолулу на борт корабля ворвались американцы — тридцать вооруженных человек.

О том, что было дальше, рассказывает Иван Журавлев: «Американцы, по сути оккупировав судно, запретили всем, кроме капитана, выходить из кают.

После обеда ко мне в каюту зашел капитан, быстро передал ключ от сейфа и сообщил, что американцы требуют вскрыть сейф для досмотра. Капитан, ссылаясь на дипломатическую неприкосновенность, противился этому. Американцы пригрозили, что будут вынуждены насильно отобрать ключи.

Примерно в это же время моя каюта была тщательно проверена американцами. Проверка приводилась с помощью устройства, напоминающего миноискатель. Ничего подозрительного они не нашли, да и найти не могли.

Как рассказал позже капитан, он потребовал от американцев связи с советским консульством и прибытия на судно его представителя. Переговорив по рации со своим руководством, вооруженный отряд покинул корабль и убыл на катер в порт, не объясняя капитану дальнейших своих планов».

Следует добавить, что в походе вместе с «Яной» шел средний рыболовный траулер и плавучий док. Они были отбуксированы в порт.

Вечером капитан «Яны» срочно пригласил в свою каюту всех стажеров. Он рассказал, что радист траулера, в нарушение всех правил, вышел в эфир и сообщил, что из разговоров американцев стало ясно: руководство недовольно результатами обыска, вооруженному отряду приказывалось вернуться на советское судно, сделать тщательный досмотр и, если будет необходимость, взломать капитанский сейф.

Ситуация складывалась критическая. В руки американцев могли попасть секретные шифры и агентурная станция «Стрела».

Капитан посоветовал разведчикам уничтожить рацию и сжечь документы. Сам капитан уже отдал команду по экипажу: уничтожить всю документацию, телеграммы и даже личные письма.

Это было трудное решение. Однако документы сожгли, станцию уничтожили. Ее остатки уложили в ремонтную сумку. Разведчики, под видом матросов, реконструирующих трап, вынесли сумку и опустили в море.

В тот же день на «Яну» вновь ворвались вооруженные американцы. На этот раз капитан подчинился произволу, вскрыл сейф. Там находились обычные судовые документы.

Перетряхнув все на судне, представители спецслужб США ушли не солоно хлебавши.

Через несколько дней, на выходе из Гонолулу в Центр с борта «Яны» ушла условная телеграмма: «Случился пожар, все сгорело».

Весной 1956 года судно прибыло во Владивосток. Вскоре разведчики-радисты возвратились в Москву. Им предстояло отчитаться о командировке. Радиостанция «Стрела» выполнила свою задачу. Связь с американским континентом была установлена.

Сегодня утвердилось мнение о том, что в разжигании карибского противостояния США и СССР виноват Никита Хрущев. Он-де установкой ракет на Кубе, под носом у Соединенных Штатов, едва не спровоцировал ядерную войну.

Признаться, удивительная для нас, россиян, точка зрения. В таких случаях любят говорить — «проамериканская». Нет, господа, «американская».

Однако в этом не было бы ровным счетом ничего постыдного, если бы… Если бы, утверждая подобное, мы не оказались так далеки от истины.

Поэтому вернемся пока не в приснопамятную осень 1962-го, а еще на несколько лет раньше. Ибо ядерный кризис тоже имеет свои истоки. Забудем на мгновение пресловутую «фултонскую речь» Уинстона Черчилля 1946 года. Хотя она была, и это исторический факт. Пусть для кого-то и не совсем приятный. Что ж, речь и есть речь, одним словом, устное заявление. Пусть и «неприятное», «угрожающее», «поворотное к холодной войне», назовите, как угодно, но пока это лишь словопрения.

Но в том-то и весь фокус, что Черчилль совсем не шутил. У него нашлись горячие последователи за океаном. И вот уже на столе Никиты Хрущева не слова, а дела вчерашних союзников, а точнее план. «Сакерс атомик страйк план», в переводе с английского означает не что иное, как «План ядерного удара». Есть у этого документа номер 110/59. А утвержден он 16 ноября 1959 года.

Вот так, дорогие советские побратимы, с кем обнимались на Эльбе и клялись в вечной дружбе и мире. Среди тех, кто «обнимался», был «друг» Хрущева, как он его называл, генерал Эйзенхауэр, нынешний президент США. Сын Хрущева, Сергей, об этом лицемерии напишет так: «В сердце отца зарубки остались навсегда. Обман со стороны его «друга» поразил отца в самое сердце. Он не простил ни президенту Эйзенхауэру, ни человеку Эйзенхауэру».

Представляю шок советского руководителя, читающего «ядерный план». Там расписано все: масштаб и задачи нанесения ядерных ударов по СССР и его союзникам, принципы выполнения, цели и программы действий Верховного Главнокомандования и региональных командований.

Вскоре после этого военная разведка добыла совершенно секретную инструкцию НАТО по ведению ядерной войны против Советского Союза. Этот документ был также доложен Хрущеву. Дальше события разворачиваются с угрожающей быстротой. В мае 1960 года ЦРУ организует разведывательный полет У-2, пилотируемый Пауэрсом.

В том же году начинает свою работу на ЦРУ и МИ-6 предатель Пеньковский. Этот факт чаще всего вырывают из контекста тех событий. А ведь именно полковник ГРУ Пеньковский поставляет ценную информацию о нашем действительном ракетно-ядерном потенциале: он оказался значительно ниже тех данных, которыми оперировал Хрущев в своих громогласных выступлениях. Именно эта информация дает возможность американцам и англичанам пересмотреть свои взгляды и понять, что они переоценивали возможности СССР, особенно в области ракетного вооружения.

И после этого некоторые наши средства массовой информации выдают Пеньковского за «человека, который спас мир». Да не спас он мир, а пододвинул его к краю ядерной пропасти. Американцы поняли, что они могут действовать безнаказанно.

Наконец, наступает трагический 1962 год. Для Никиты Хрущева он начинается с нового «подарка». В феврале и в последующие месяцы по каналам Разведуправления поступают особо важные документы. Среди них новый «План ядерной войны № 200/61» и «Перечень целей для нанесения ударов по территории СССР и стран народной демократии». Запланировано для ядерного удара почти семьсот целей. Вдумайтесь в эту цифру. Столько наших городов, промышленных и научных центров, военных объектов. А нам нечем их прикрыть. Да и ответить нечем. Что испытывал в этот момент руководитель Советского Союза, Верховный Главнокомандующий? Как он должен был относиться к разнузданной ядерной вакханалии, развязанной Америкой?

Наложите на эти события Берлинский кризис 1961 года и, наконец, Кубу. Я принципиально до сих пор не упоминал о ней. Теперь можно понять, перед каким страшным выбором стоял Никита Хрущев: либо он найдет «холодный душ» для разгулявшихся янки, либо сотни ядерных целей превратятся в сотни Хиросим. Только уже не в Японии, а в Центральной России, на Урале, в Сибири, в Поволжье, на Дальнем Востоке.

Куба стала лишь катализатором стремительно развивающегося кризиса между СССР и США.

В своем письме премьер-министру Революционного правительства Республики Куба Фиделю Кастро, на котором стоит дата — 31 октября 1962 года, Никита Хрущев спрашивает: «Возникает такой вопрос: а может быть, нам с вами не стоило договариваться и завозить ракетно-ядерное оружие на Кубу, тогда не было бы кризиса?.. Это, конечно, заблуждение. Все говорят о том, что если бы мы не пошли на эти меры, то уподобились бы лягушке: сидеть смирно, пока не схватит цапля».

Вот главное. Руководитель великой страны-победительницы не мог и не хотел уподобляться лягушке, смиренно ожидающей, когда ее проглотят.

Далее в послании кубинскому лидеру Хрущев отвечает на весьма важный для него самого вопрос, хотя речь идет о нападении на Кубу. «Почему же США отказались от этого? — вопрошает он. — Что это, вразумление свыше, которое Кеннеди получил, когда он, как сообщалось, пошел в церковь молиться? Нет, это ракетное оружие, которое американцы обнаружили на Кубе».

И тут, на мой взгляд, Никита Хрущев совершенно прав. На сей раз пришло время американцам испытать шок. Они оказались в шкуре советского лидера, или точнее, в «шкуре лягушки». Конечно, это не семьсот целей, приговоренных американцами к уничтожению на нашей территории, но даже реальная возможность уничтожения нескольких объектов в США советскими ядерными ракетами привела их в ужас.

Еще бы, только вчера у них было все о'кей, да и Пеньковский несказанно обрадовал, мол, советские ракеты не долетят до США, а тут под носом нежданно-негаданно такой «атомный подарок».

Никогда еще за всю историю своего существования Соединенные Штаты не испытывали такой сверхреальной угрозы получить ответный удар. Нельзя сказать, что они не знали ничего подобного. Но это было где-то там, в Европе, в Азии, на чужой, далекой для большинства американцев земле. А тут ракеты с ядерными боеголовками могли разорваться в центре родного Вашингтона или Сент-Луиса, не говоря уже о Мемфисе или Атланте.

Америка дала гарантии ненападения на Кубу, СССР вывез свои ракеты с острова. Кризис разрешился благополучно, мирным путем.

В его разрешении принимали участие тысячи известных и никому не известных людей. Среди тех, кто неизвестен и доныне — военные разведчики.

Сегодня, к счастью, раскрыто имя офицера ГРУ Георгия Большакова.

Однако вклад его в разрешение Карибского кризиса практически не оценен. А он, кстати говоря, был одной из ключевых фигур тех трагических месяцев. Георгий Никитович никогда не служил в КГБ, как это утверждают придворный борзописец ЦРУ Дж. Шектер и перебежавший к американцам бывший сотрудник внешней разведки КГБ П.Дерябин в книге «Шпион, который спас мир». Ошибся и Сергей Хрущев, когда назвал его резидентом советской разведки в своем исследовании «Никита Хрущев. Кризисы и ракеты». Большаков — рядовой оперативный офицер ГРУ, работавший под прикрытием сначала бюро ТАСС в Вашингтоне, потом — корреспондентом журнала «Советский Союз».

В его задачи входил поиск источников по военно-политической и экономической проблематике, но никак не установление связи с высшим руководством Соединенных Штатов Америки.

Но так уж распорядилась судьба, что Георгий Никитович оказался на самом острие кризиса. Он стал своего рода тайным связным между Джоном Кеннеди и Никитой Хрущевым.

Большаков был в США дважды. И еще в период своей первой командировки в 1951–1955 годах познакомился с видными и влиятельными американскими аналитиками и журналистами, такими как Уоррен Роджерс, Джеймс Рестон, Теодор Уайт, Уолтер Липпманн.

Во второй приезд в США один из журналистов, корреспондент «Нью-Йорк дейли ньюс» Фрэнк Хоулмен, с которым Большаков был в приятельских отношениях — они дружили семьями, часто ходили друг к другу в гости — предложил Георгию Никитовичу встретиться непосредственно с Робертом Кеннеди. Представьте себе, рядовому оперативнику встретиться с родным братом президента, министром юстиции, по существу со вторым человеком в государстве. Слишком уж фантастическая перспектива, и поэтому Большаков посчитал ее нереальной и не придал особого внимания словам Фрэнка. И тем не менее, как офицер разведки он обязан был доложить о разговоре в Центр.

Резидентура в Вашингтоне не на шутку встревожилась. Кто такой Большаков, а кто Кеннеди? Фигуры столь разной политической величины, что их встречу резидент просто не мог себе представить. И поэтому Большакову запретили встречу. Георгий Никитович позвонил Хоулмену и извинился, что встретиться с Кеннеди не сможет.

И тем не менее, несмотря на запрет, через несколько дней встреча состоялась. 9 мая 1961 года Хоулмен пригласил Большакова на ланч, а вечером отвез к Роберту Кеннеди.

Они беседовали сначала на улице, потом в офисе министерства юстиции. Резидентура ГРУ в Вашингтоне по поводу их первой беседы сообщала: «Американское правительство и президент обеспокоены тем, что Советское руководство недооценивает способности правительства США и лично президента».

Поскольку разговор длился пять часов, Роберт Кеннеди и Георгий Большаков успели обсудить достаточно широкий круг вопросов: от «печальных» событий на Кубе (беседа проходила спустя три недели после провала интервенции на Плайя-Хирон), в Лаосе до подготовки встречи руководителей СССР и США 1 июня 1961 года в Вене.

Было фактически предложено установить неофициальный канал связи, представителями которого с советской стороны стал офицер ГРУ Георгий Большаков, с американской — брат президента США Роберт Кеннеди.

Запрещенная, по сути, встреча одобрения в Москве не вызвала. Очень уж ситуация сама по себе была необычная. В конце концов для таких свиданий есть посол Меньшиков. Но Кеннеди избрал не Меньшикова, а Большакова. Почему?

Словом, головная боль для начальства военной разведки была обеспечена. И тем не менее Москва, тщательно все взвесив и проанализировав, согласилась на «тайный канал связи». Хочется подчеркнуть, что «добро» на это дал Кремль.

А теперь представим себе на минутку пятичасовой разговор на английском языке: ведь Большаков должен был не только верно понять все сказанное, но и запомнить, а потом точно донести до Центра позицию Кеннеди.

Похоже, в МИД и в Минобороны, с одобрения ЦК партии, для Большакова разработали проект рекомендаций по широкому кругу внешнеполитических вопросов. В проекте — позиция руководства Советского Союза. Сам документ составлен на пяти страницах машинописного текста.

21 мая — вторая встреча Кеннеди и Большакова. Беседа длилась два часа в загородном доме министра юстиции. Роберт Кеннеди не скрывал, что выражает позицию президента. В конце разговора он рекомендовал Большакову звонить ему по телефону желательно из автомата и представляться только тем помощникам, кого он назовет. А еще добавил: об этих встречах знает только лично президент США.

Ситуация была столь необычна, что один из руководителей ГРУ оставил на донесении Большакову такую резолюцию: «Это беспрецедентный случай, когда член правительства США встречается с нашим работником конспиративно».

Приближалась встреча в верхах в Вене. Роберт Кеннеди поставил в известность Большакова о тех проблемах, на которых собирается сосредоточить свое внимание президент. Он просил передать в Москву, что Джон Кеннеди «не намерен в Вене обсуждать кубинскую проблему».

Но Хрущев не мог не возвращаться к Кубе. Разведка докладывала о подготовке к новой интервенции. В силу характера и сложившихся обстоятельств Хрущев вел себя жестко. Обсуждение вопросов, к сожалению, не было плодотворным.

Но это уже не вина Большакова. Он лишь узнал, что воинствующая непримиримость Хрущева «совершенно потрясла» президента.

В 1961–1962 годах советско-американские отношения ухудшились. США предприняли ряд шагов против Кубы, была установлена экономическая блокада, администрация Кеннеди открыто поддерживала кубинскую контрреволюцию.

Но, несмотря на это, «тайный канал» действовал. И он весьма эффективно способствовал разрешению берлинского кризиса.

Переговоры по Берлину вели с американской стороны посол в Москве Л.Томпсон, с советской— министр иностранных дел А.Громыко. Но и здесь высокие договаривающиеся стороны ждала неудача.

После этого Роберт Кеннеди вновь просит Большакова довести до Москвы озабоченность президента США и выяснить мнение Хрущева.

Но Кремль молчал. Через три дня Кеннеди вновь просит Большакова узнать, нет ли чего нового «по поводу предыдущей беседы».

В конце января в Вашингтон прилетает зять Хрущева Алексей Аджубей. На встрече с ним Д.Кеннеди сказал, что считает контакты своего брата с Большаковым «полезными».

С сентября 1961 года до августа 1962 года Георгий Большаков лично встречался с Кеннеди более сорока раз. Были также беседы с людьми, близкими к Роберту и Джону, — Сэлинджером, Уайтом, Ростоу. Обсуждались кубинская и берлинская проблемы, события в Лаосе и Вьетнаме.

Крепли личные отношения Большакова с Робертом Кеннеди. Достаточно сказать, что Георгий Никитович был приглашен на годовщину свадьбы Роберта, где присутствовали только родственники и самые близкие друзья.

…В конце августа 1962 года Большаков засобирался в отпуск. В последний день месяца его принял в Белом доме сам президент и передал личное письмо для Хрущева.

В Москве Хрущева не было, он отдыхал в Пицунде. Туда же после прилета в Советский Союз пригласили и Большакова. Состоялась долгая, подробная беседа.

После отпуска 3 октября Георгий Никитович возвратился в Вашингтон. Он передал Кеннеди все, что просил Хрущев. Но Роберт принял его на удивление холодно и записал лишь фразу из хрущевского устного послания о том, что Советский Союз поставляет на Кубу оружие только оборонительного характера.

Как выяснилось позже, уже 10 августа 1962 года директор ЦРУ Дж. Маккоун предупредил президента о возможной переброске советских ракет на Кубу.

10 октября на стол Кеннеди легли снимки с самолета-разведчика У-2. Они подтвердили установку ракет средней дальности на острове.

Так что холодность встречи была вполне понятна: Роберт Кеннеди знал о ракетах. Но о них и не подозревал Большаков.

22 октября после выступления Джона Кеннеди по радио и телевидению его близкий друг, журналист Чарлз Бартлетт, входивший в президентскую команду, пригласил Большакова и раскрыл перед ним планшеты с фотографиями стартовых площадок. Георгий Никитович был поражен. Позже он с горечью вспоминал: «Правду таили не только от «чужих», но и от «своих»… Мне горько думать о том, что в этом вопросе меня считали лжецом и Роберт Кеннеди и другие люди, которые, как и я, прилагали много усилий, чтобы добиться сближения».

Существует версия, якобы президент США, узнав о ракетах, сказал брату: «Нас обманывают все, и Большаков тоже».

Таким образом, Большаков был сильно скомпрометирован. И тем не менее, когда мир уже стоял на грани ядерной катастрофы, Роберт Кеннеди еще раз обратился к Георгию Большакову.

27 октября после встречи с Добрыниным он позвонил Большакову.

«Президент, начавший блокаду, — сказал Роберт Кеннеди, — стал сейчас пленником своих же собственных действий и ему почти невозможно будет сдержать военных в ближайшие сутки, если не поступит позитивного ответа из Москвы».

Брат президента просил передать это в Москву.

А на следующий день ему позвонил Барлетт. Москва передавала открытым текстом письмо Хрущева президенту Кеннеди.

Позже Большаков скажет о том утре: «Часы, отсчитывающие секунды войны, стали отсчитывать мир».

Георгий Никитович Большаков был одним из многих в разведке, кто уводил нашу страну от пропасти ядерной войны. Все его сообщения, другие материалы передавались службой спецрадиосвязи ГРУ, как в Америке, так и на Кубе.

Среди тех, кто организовал и поддерживал спецрадиосвязь Гаваны с Москвой (а такая связь в предкризисный период и во время октябрьских событий велась только на агентурной радиостанции ГРУ), — были разведчики-радисты А.Климушкин, Е.Пронов, позже в 1963 году — А.Миков.

Вспоминает полковник в отставке Е.Пронов:

«22 октября 1962 года президент США Д.Ф.Кеннеди в своем выступлении объявил об установлении блокады вокруг Кубы. В тот же день в 17.40 Главнокомандующий Революционными вооруженными силами Республики Кубы команданте Фидель Кастро издал приказ о мобилизации по боевой тревоге.

С 22 октября по указанию Революционного правительства Кубы работа на всех посольских радиостанциях была запрещена.

Телевидение США круглосуточно вело передачи на Кубу, передавая репортажи из ООН, военных баз и штаб-квартир кубинских контрреволюционеров, обосновавшихся в Майями.

По указанию Центра была проведена проверка резервной радиосвязи с Москвой на радиостанции «Иркут», а также на коротковолновой войсковой подвижной радиостанции. Для проведения сеанса двухсторонней связи мне пришлось выехать ночью на авиабазу в Сан-Антонио-де-лос-Ваньо.

2 ноября на Кубу прибыл первый заместитель Председателя Совета Министров СССР А.И.Микоян. Этим шагом подчеркивалась решимость Советского Союза защищать Кубу.

Вся шифропереписка Микояна с советским правительством шла через радиостанцию «Тростник».

В нескольких милях от входа в порт Гаваны в нейтральных водах Флоридского пролива постоянно находился американский разведывательный корабль, который осуществлял постоянный контроль радиообстановки в эфире.

Территория страны находилась под наблюдением авиаразведки США. Американские самолеты совершали полеты на небольших высотах вблизи побережья».

В отчете службы спецрадиосвязи ГРУ о том периоде говорится: «Радиостанция «Тростник» поддерживала бесперебойную связь с Москвой. Радиообмен по данной линии связи особенно усилился в период пребывания на Кубе первого заместителя Председателя Совета Министров СССР А.И.Микояна.

Учитывая большую нагрузку на радиостанцию «Тростник», а также возможность дальнейшего осложнения обстановки в районе Карибского бассейна, командование предусмотрело создание резервных линий радиосвязи.

За все время Карибского кризиса связь Кубы с Москвой была устойчивой и непрерывной. Случаев срывов связи и задержки передачи информации не было».

Последнее предложение из отчета, на мой взгляд, говорит о многом. Это и есть самая высокая оценка работы разведчиков-радистов ГРУ.

Разведчики-радисты Главного разведуправления всегда уходят с войны последними. С последней группой, кораблем, самолетом. Ведь им до конца надо держать связь, принимать указания и команды. А потом, если есть возможность, уйти самим.

Так было во время арабо-израильского конфликта 1967 года, когда радисту-шифровальщику ГРУ В.Старостину в Порт-Саиде пришлось держать связь с Каиром, с советским послом в Арабской Республике Египет.

По обходному радиоканалу Москва-Каир-Порт-Саид передавались срочные указания посла о закрытии консульства, демонтаже аппаратуры, эвакуации сотрудников и их семей, уничтожении шифров и документации.

Указания были приняты вовремя: состав консульства был вывезен в Каир.

Успели эвакуироваться советские специалисты и из Дамаска, когда израильские войска находились в шестидесяти километрах от столицы Сирии.

Не всем, разумеется, так улыбалась судьба. 1 января 1980 года группа разъяренных погромщиков пыталась захватить посольство СССР в Иране. Тогда иранские «стражи» и полиция разогнали нападавших. А вот 1 декабря того же года уже никто не противостоял разгулявшейся толпе.

В протесте МИД СССР, направленном правительству Ирана, говорилось: «…Была грубо нарушена территориальность советского посольства, на его территорию ворвалась большая группа бесчинствующих элементов, вооруженных дубинами, камнями и ножами. Жизнь сотрудников посольства оказалась под угрозой. Государственному флагу СССР было нанесено оскорбление, зданию посольства причинен серьезный ущерб».

И в первый раз и во второй, когда погромщики захватили уже нижний этаж посольства, радисты работали в режиме непрерывной связи. Более того, в этот момент были приведены в полную боевую готовность все резервные средства связи.

Что бы произошло, если бы толпа прорвалась дальше и захватила все здание? Трудно прогнозировать. Может быть, то же, что произошло с американцами, когда посольство США в Иране называли не иначе как «шпионское гнездо», а по телевидению демонстрировали захваченные американские радиостанции, средства тайнописи, спутниковые антенны, кодирующие машины, компьютеры.

Сотрудников американского посольства, как известно, «последователи курса имама» превратили в заложников.

К счастью, такого не случилось. Советскому послу удалось добиться от иранских властей выдворения нападавших.

Мне рассказывали разведчики-радисты, что в такие напряженные минуты порой некогда думать о себе. Идет поток информации, который надо принять или передать в Центр. От умения, профессионализма, скорости связи зависит не только собственная жизнь, но судьба десятков сотен людей — дипломатов, сотрудников представительства, их семей.

Вот лишь один пример в подтверждение сказанного. В период арабо-израильского конфликта 1967 года на автобусах из Дамаска было вывезено 177 советских специалистов с семьями.

Сохранились интересные свидетельства ветерана испанской войны, разведчика-радиста ГРУ Н.Сотского, о том, как он покидал Испанию в последней группе наших советников:

«4 марта, после долгого, героического сопротивления пал Мадрид. Под влиянием изменника Касадо некоторые воинские части взбунтовались и перестали подчиняться республиканскому командованию. 6 марта Касадо выступил по радио с клеветой на Советский Союз и его добровольцев. Он потребовал усилить контроль за портами и аэродромами, чтобы не могли сбежать военные советники, переводчики, радисты.

Мы должны были срочно уезжать на Родину. Главный военный советник Михаил Шумилов просил предоставить возможность вылететь, но Касадо заявил, что не выпустит нас.

7 марта 1939 года тайно ночью последняя группа советских военных советников выехала на посадочную площадку в районе Альбасете. Там была спрятана аварийная аппаратура.

По прибытии я немедленно развернул радиостанцию в лесу, послал несколько позывных, и Москва ответила. Мы ликовали.

Центр сообщил: «Ждите, прилетит французский самолет». И действительно, вскоре прилетел самолет и забрал группу наших товарищей.

Шумилов, несколько советников, переводчица, шифровальщик и я остались ждать своей очереди. Но нас обнаружили солдаты одной из мятежных частей Касадо. Офицер приказал перекрыть посадочную площадку, а нам явиться в штаб хунты.

Шумилов заявил, что к вечеру явимся. А когда стемнело, мы ушли в горы. Там нашли новую площадку, я передал в Москву координаты.

Вскоре послышался шум мотора, появился «Дуглас», но сделав два круга, он удалился. Вновь связались с Москвой. Нам ответили: на такой площадке «Дуглас» не сядет, ждите другого самолета.

Утром прилетели французы на двухмоторном самолете. Нас провожала большая группа испанцев, наши друзья. Расставание было сердечным, трогательным.

Среди них нашелся, который предложил свои услуги в поиске бензина. Сел в автомашину и вскоре привез бочку с топливом.

Взлетели. Шумилов принял решение лететь вдоль побережья с посадкой в Аликанте. На высоте трех тысяч метров у нас заглох один мотор, потом— второй. Французские летчики, как могли, планировали между гор и посадили самолет. Правда, при посадке машина развалилась, мы оказались под обломками, но отделались легкими ушибами.

К месту аварии уже бежали офицеры мятежных войск. Нас под усиленным конвоем отправили в Аликанте.

Оказалось, наш «доброжелатель» разбавил бензин водой. В Аликанте нас поместили в полуразрушенное здание и объявили, что мы будем расстреляны.

Но комендант Аликанте оказался нашим другом. Он пообещал нелегально переправить нас в Оран. Нас пот садили в самолеты по трое и через Средиземное море переправили на алжирскую территорию, бывшую колонию Франции.

Собравшись все в Оране, мы решили продолжить путь через Францию. Но комиссар французской полиции заявил: «Выпустить вас не могу. Нет разрешения».

Так мы вновь оказались под домашним арестом.

Тридцать шесть дней пробыли мы в Оране. Наконец, советское правительство добилось нашего освобождения, и мы на американском судне приплыли в Марсель, затем поездом приехали в Париж.

После десятидневного пребывания в Париже из порта Гавр наша группа на пароходе «Мария Ульянова» двинулась на Родину.

19 мая 1939 года прибыли в Ленинград.

Мы вышли последними…»

…Пройдет полвека, и история повторится. На этот раз в Афганистане. Но об этом пока не время говорить.

В сентябре 1998 года исполнилось четверть века одному из самых значительных и одновременно крайне спорному, неоднозначному событию уходящего столетия — государственному перевороту генерала Пиночета. Через двадцать пять лет наша пресса в корне изменила свое отношение к чилийскому диктатору, хунте, кровавому путчу. О крови, убийствах, бесчинствах мятежников вспоминали вскользь, нехотя газеты и журналы, носящие те же, что и в 1973 году, названия. Они забыли собственные гневные репортажи, разоблачения, расследования. С театральных подмостков давно исчезла популярная в те годы пьеса Генриха Боровика о событиях в Сантьяго. Радио ни словом не обмолвилось о чилийском поэте и певце Викторе О'Хара, которого боготворило два с половиной десятка лет назад. Я уж не говорю о фильме Романа Кармена о «легендарном товарище Лучо». Ему вряд ли дойти до экрана еще раз.

Вот так и живем. Сегодня прославляем, завтра плюем в то, что прославляли. Кстати, это нередко успевают сделать одни и те же люди.

Нет большого греха, считают эти оракулы, в том, что они напрочь отказались от своих прежних весьма устойчивых, неподкупных взглядов.

Правда, шеф гестапо Генрих Мюллер в «Семнадцати мгновениях весны» считал, что это «дурно пахнет». Ну да Мюллер фашист, падшая личность, что с него взять.

Словом, не прошло и двадцати пяти годов, как мы прозрели. И оказалось: 11 сентября 1973 года в Чили — это никакой не кровавый переворот, а «утро светлого дня капитализма». А «дедушка Пиночет» стал любимым объектом для интервью российских средств массовой информации.

Как-то читал интервью в одной из газет и думал: «Экий душка этот генерал. Только вот почему в дни переворота он оцепил советское посольство автоматчиками, загнав дипломатов, как зверей, в клетку, запретив им вход и выход? Почему бросил в тюрьму трех наших специалистов, работавших на совершенно мирном объекте — домостроительном комбинате? А обыски, подобные погрому, в отделениях ТАСС и АПН, корпунктах советского радио и телевидения? А унижения и издевательство над моряками научно-исследовательского судна «Эклиптика» и, наконец, арест двенадцати человек из состава экипажа? Что это? Почему мы забываем, когда нам плюют в лицо? Может, поэтому и плюют. И в последнее время все чаще и чаще. Признаться, я надеялся, что кто-нибудь из наших журналистов спросит об этих вопиющих фактах 1973 года у Пиночета. Нет, не спросили. Забыли? Не хотели спросить? Не знали? А может, столь острые вопросы не укладываются ныне в «демократическую» концепцию наших СМИ? Трудно однозначно ответить на эти вопросы. Да, главное в другом. Важно, чтобы в очередной раз не подгоняли нашу историю под «конъюнктуру политического рынка», не перекраивали ее, не перекрашивали, не превращали бандитов в героев, фашистов — в борцов за свободу.

Сейчас это так модно на постсоветском пространстве. А что уж говорить о далекой Чили…

И все-таки мне хочется поговорить о Чили. Не только для того, чтобы восстановить правду об отношении пиночетовской хунты к советским людям — дипломатам, специалистам, ученым, волей судьбы заброшенным в эту латиноамериканскую страну, но и рассказать, как они боролись, как отстаивали свое достоинство, выполняя свой долг.

…Итак, утром 11 сентября 1973 года радиостанции Сантьяго прервали свои обычные утренние передачи. Диктор взволнованно сообщил: через несколько минут будет передано экстренное сообщение.

Ультиматум Пиночета гласил: «…президент республики должен немедленно передать свои полномочия чилийским вооруженным силам и корпусу карабинеров, которые решили развернуть борьбу за освобождение Отечества…

Чилийские вооруженные силы и корпус карабинеров едины в своей решимости взять на себя ответственную историческую миссию и развернуть борьбу за освобождение отечества от марксистского ига и за восстановление порядка И конституционного правления.

Рабочие Чили могут не сомневаться в том, что экономические и общественные блага, которых они добились на сегодняшний день, не будут подвергнуты большим изменениям.

Печать, радиостанции, телевизионные каналы Народного единства с этого момента должны прекратить передачу информации, иначе они будут подвергнуты нападению с суши и с воздуха. Население Сантьяго должно оставаться дома…»

Прокламацию военной хунты подписали: от вооруженных сил Чили генерал Аугусто Пиночет, адмирал Хосе Тори Мерино, генерал Густаво Ли; от корпуса карабинеров — генерал Сесар Мендоса.

Чилийцы поняли: начался военный мятеж.

Президент страны Сальвадор Альенде в эфире радиостанции «Порталес» обратился к народу. «Я заявляю, — сказал он, — что не уйду со своего поста, и своей жизнью готов защитить власть, данную мне трудящимися». Председатель Единого профцентра Луис Фигеора призвал рабочих, крестьян, служащих организовать сопротивление. Вскоре радиостанция «Порталес» была подвергнута бомбардировке и замолчала.

В девять часов утра танки «Шерман» и бронетранспортеры двинулись к президентскому дворцу «Ла Монеда». Президенту трижды предъявляли ультиматумов том числе и лично глава хунты Пиночет — сложить полномочия и сдаться.

Альенде отверг ультиматумы путчистов. В своем последнем обращении к народу он сказал, что войска готовятся к атаке и над зданием кружат самолеты. Он выразил веру в чилийский народ.

«Шерманы» окружили дворец и открыли огонь из танковых орудий. Около четырнадцати часов мятежники заняли нижний этаж «Ла Монеды».

Позже страшные кадры о том, как самолеты расстреливают ракетами президентский дворец в Сантьяго, обошли весь мир.

Сорок человек из охраны Альенде мужественно защищали президентский дворец семь часов. Президент Чили погиб на боевом посту, как герой, с оружием в руках. Мятежники лишь на следующий день сообщили о его смерти, заявив, что Сальвадор Альенде покончил жизнь самоубийством и похоронен в городе Винья-дель-Мар. Это была ложь.

На заводах и фабриках столицы бои шли весь день. Сегодня уже доподлинно известно о зверствах путчистов: заняв предприятия, солдаты убивали коммунистов и социалистов.

Безнаказанно вели себя боевики ультраправой организации «Патриа и либертад». Улицы Сантьяго заполнили патрули. В восемнадцать часов начинался комендантский час, когда запрещалось выходить из дома.

Первым из дипломатических представительств вооруженному нападению подверглось посольство Кубы. Диктатор генерал Пиночет знал, сколь тесные и дружеские отношения связывают Фиделя Кастро и Сальвадора Альенде. Он помнил, как приехавший с государственным визитом в Чили Фидель выступал на столичном стадионе: «Вы переживаете момент, — говорил он, — когда фашисты, а мы их так и будем прямо называть, пытаются перетянуть на свою сторону средние слои населения».

Кубинский руководитель оказался прав: фашисты вывели «Шерманы», подняли боевые самолеты и утопили в крови Чили.

Фашист Пиночет не забыл эту речь на стадионе, В первые часы переворота он позаботился об устрашении кубинских дипломатов. Карабинеры, нарушив все международные правила, ворвались в посольство Кубы.

Второй жертвой стало диппредставительство Советского Союза. Иначе, собственно, и быть не могло. За Пиночетом стояла не только чилийская армия, недовольная, что страной правят «босяки», но и США с его мощным Центральным разведывательным управлением.

Весьма информированная французская газета «Монд» писала: «В течение трех лет политические отношения между США и Чили определялись двумя факторами: отказом в займах правительству в Сантьяго и активной поддержкой деятельности ЦРУ, способствовавшей ухудшению экономического и финансового положения».

Комиссия сената американского конгресса, как известно, расследовала деятельность ЦРУ в Чили в годы правления президента Альенде и установила, что ЦРУ потрудилось в этой латиноамериканской стране очень активно: помогало оппозиции, как материально, так и морально, умело развивало подрывную деятельность ультраправых группировок.

Особой заботой американских умельцев «плаща и кинжала» стали средства массовой информации Чили. Ведь в 1970 году, когда к власти пришло правительство Народного единства, в руках оппозиции было сто двадцать радиостанций, а у сторонников Альенде ни одной. Подавляющая часть газет также не поддерживала новую власть.

Сближение Сальвадора Альенде с Кубой и Советским Союзом было не по нутру администрации США. И поэтому, начав кровавый переворот, генерал Аугусто Пиночет бросил путчистов к посольству нашей страны. Диппредставительство было взято в плотное кольцо вооруженных до зубов солдат.

В первые же часы посольство отключили от городской электросети, умолк телефон. Советские представители были лишены возможности пользоваться каналом международной телеграфной связи. Посольство по существу оказалось глухим и слепым. На прилегающих улицах круглосуточно дежурили передвижные пеленгаторы. Эти машины также видели у корпунктов ТАСС и АПН.

Хунта в любой момент могла совершить налет на наши представительства в Сантьяго. Оставался один канал связи с Москвой — через агентурную радиостанцию Главного разведуправления.

Интересна сама история размещения этой радиостанции в посольстве СССР в Чили.

После установления дипломатических отношений между нашими странами связь велась по каналам международного телеграфа. Однако она была дорогой и ненадежной. Но пока не было напряженности в стране, пользовались ею. Тем временем экономические трудности в 1972 году в Чили нарастали: увеличилась денежная масса, дефицит товаров, широкое распространение получил «черный рынок», инфляция составила двести шестьдесят процентов.

Усилили свою деятельность оппозиционные силы. Страну захлестнули забастовки, манифестации. Ультралевые и правые из «Патриа и либертад» насаждали атмосферу страха, подавленности, неуверенности.

Недовольство нарастало. Осенью 1972 года началась общенациональная забастовка владельцев грузового автотранспорта и торговцев.

В те дни, выступая на пресс-конференции, глава компартии Чили Луис Корвалан говорил:

«Страна переживает в настоящее время очень трудный момент».

Своим положением была крайне недовольна армия, особенно офицеры. Вообще в Чили офицеры объединены сильным чувством профессиональной корпоративной солидарности. Они как бы вне социальных классов, выше их. В стране верх престижа — быть офицером.

Влиятельный немецкий журнал «Штерн» так описывал свои наблюдения: «Презрение ко всему гражданскому, преклонение перед дисциплиной, возвеличивание милитаристского духа — характерные черты чилийской армии».

Аналитики советской военной разведки прогнозировали ухудшение ситуации в Чили. Учитывая сложность обстановки, командование ГРУ решило организовать линию специальной связи между Сантьяго и Москвой через ретрансляционный радиоузел на Кубе. В начале 1973 года в Сантьяго была переброшена необходимая радиоаппаратура, а в апреле в Чили прибыл разведчик-радист А.Семенов.

Однако в посольстве он встретил далеко не теплый прием. Все, что стало ясным аналитикам ГРУ еще несколько месяцев назад, до сих пор не мог взять в толк наш посол в Чили. Он был против установки радиостанции в представительстве.

Что тут скажешь? Случай не рядовой. Бывало всякое — размещали радистов в темные и сырые подвалы, в комнаты, расположенные в другую сторону от направления на Москву, заставляли вести связь из глубоких горных штолен и даже из подводной лодки, но чтобы отказывали в приеме вовсе… Такое было впервые.

Посол заявил, четко и ясно, что у него есть «надежный международный канал связи с Москвой». Каково же было его потрясение, когда утром 11 сентября этот «надежный международный канал» перестал действовать в одночасье. А «гонимая» радиостанция ГРУ, над которой он после долгих уговоров, наконец, «смилостивился» и оставил под крышей представительства, оказалась единственной ниточкой, связавшей его со столицей Советского Союза.

Вот такой исторический урок.

К счастью, он завершился успешно. Сеансы связи проводились через каждые два-три часа, а в дни путча с 11 по 28 сентября — непрерывно. Только в первый день переворота в Центр было передано семьдесят радиограмм.

В связи с быстрым развитием ситуации, постоянно меняющейся обстановкой, отсутствием времени на шифрование радиограмм разведчики-радисты А.Семенов и И.Алехин ввели таблицу боевых сигналов. По ней Центр получал краткие известия об изменении обстановки. Это были числа с определенным значением. Например, с таким — вокруг посольства все спокойно; посольство окружено; на посольство совершено нападение; нас бомбят; документы уничтожены.

Эти сигналы не предусматривались программой связи и были рождены боевой обстановкой. Когда первая бомба, направленная с самолета, разорвалась вблизи советского посольства, радист Семенов, стремясь оперативнее передать информацию в Центр, воспользовался несколькими типовыми фразами любительского радио-жаргона: обстановка очень плохая, здесь бомбят.

Да, применение радиожаргона противоречит правилам радиообмена, но в истории радиосвязи известны примеры, когда в экстренных случаях, особенно в войну, приходилось прибегать и к таким приемам.

Чилийская хунта делала все возможное, чтобы оставить посольство без связи с Москвой, Судя по всему, она была даже уверена, что смогла этого добиться. Но Пиночет просчитался. Не помогли ни цепи автоматчиков, ни отключение электроэнергии, телефонов, телеграфа, ни дежурство радиопеленгаторов.

Такова правда о противостоянии чилийской хунты и радистов советской военной разведки. Горько, что к двадцатипятилетию переворота в Сантьяго у них никто не взял интервью, в отличие от Пиночета.

А к диктатору обращались даже с такими пафосными заявлениями:

— Генерал, — сказал один из наших журналистов, — вы должны помочь России. Только вы можете спасти мою родину от бесплодной дискуссии — нужен ли моей стране российский Пиночет?

Вот уж воистину, только Пиночета нам не хватает.

24 февраля 1976 года. Москва. Кремлевский Дворец съездов. Открытие XXV съезда КПСС. Секретарь ЦК Михаил Суслов под гром аплодисментов приветствует гостей партийного форума:

— Товарищи! Мы горячо приветствуем присутствующие здесь делегации партий братских социалистических стран: Болгарской коммунистической партии… Венгерской социалистической… Партии трудящихся Вьетнама… Социалистической единой партии Германии… Трудовой партии Кореи… — Суслов подслеповато вглядывается в текст. — …Коммунистической партии Кубы во главе с товарищем Фиделем Кастро Рус.

Звучат аплодисменты. Все видят в президиуме съезда кубинского бородача в военной форме с погонами команданте революции.

Два дня назад, прибыв в Москву, Фидель Кастро обратился с просьбой организовать ему связь с Гаваной и со столицей Республики Ангола Луандой. В столице Анголы находился штаб командования кубинскими добровольцами, воевавшими на стороне правительственных войск с отрядами оппозиции. Оппозицию поддерживали расистские власти ЮАР.

Для организации взаимодействия между Генеральным штабом вооруженных сил в Гаване и руководством кубинских воинских формирований в Луанде, а также для обеспечения их управления требовался надежный канал связи. Разумеется, речь шла о закрытой, сверхсекретной шифросвязи.

Задача создания такого радиомоста была поставлена одновременно перед Главным разведуправлением и начальником связи Вооруженных Сил.

Надо сказать, Фидель Кастро подбросил непростую задачку нашим связистам. Достаточно взглянуть на карту, чтобы понять: все три точки, которые предстояло увязать в единую линию связи, находились на разных континентах, в разных концах планеты. Москва — в Европе, Луанда — в южной части Африки, а Гавана — на американском континенте.

В архиве ГРУ, в отчете о проведении операции по организации связи на трассах Москва-Луанда, Москва-Гавана, сказано:

«Начальник Главного разведывательного управления эту задачу поставил перед службой спецрадиосвязи и поручил уточнить детали в резиденции Фиделя Кастро в кубинском посольстве в Москве. Непосредственную связь с кубинскими товарищами поддерживал начальник 1-го отдела полковник Евгений Иванович Пронов».

На эту роль разведчик-радист Пронов был избран не случайно. Он лучше других в службе спецрадиосвязи знал техническое состояние и оснащение кубинцев, их аппаратуру, уровень подготовки. Пятнадцать лет назад, в 1961 году, за три дня до высадки наемников на Плайя-Хирон Евгений Пронов прибыл на Кубу. Как раз в тот день сгорел крупнейший универсальный магазин «Эль Энканто» в центре Гаваны, а следующим утром американские бомбардировщики бомбили столицу острова.

16 апреля Фидель Кастро выступил на похоронах жертв бомбардировки, а на рассвете 17-го бригада наемников вступила на кубинский берег.

Такова была фронтовая обстановка, в условиях которой советскому разведчику-радисту Пронову предстояло легализоваться и начать работу.

Ко времени прибытия Пронова на Кубу там, в советском посольстве, уже действовала радиостанция агентурной связи. На ней работали операторы двух разведок — Первого главного управления КГБ и Главного разведуправления Генерального штаба Вооруженных Сил. Однако радиообстановка на трассе Москва-Гавана не была достаточно изучена. Связь с Кубой поддерживалась через ретранслятор в Конакри (республика Гвинея). Следовало определить оптимальную зону развертывания будущего радиоузла на территории СССР для связи с Гаваной.

Началось зондирование радиообстановки. Результаты наблюдения, графики загрузки частот пересылались в Москву. Центр внимательно анализировал материалы Евгения Пронова.

В свою очередь, разведчик-радист проводил постоянное прослушивание односторонних передач с территории Советского Союза. Так оказалось, что сигналы с юго-запада из города Николаева проходили лучше, чем с Дальнего Востока. По итогам исследований, в этой зоне, в районе города Ровно и был развернут узел спецрадиосвязи.

Как явствует из доклада Пронова в Центр, к середине 1962 года радиосвязь на агентурной станции «Иркут» была отработана и могла использоваться в качестве резервной к радиостанции «Тростник». Таким образом, накануне Карибского кризиса Главное разведуправление имело две надежных линии связи Гаваны с Москвой. Пронов пробыл на Кубе четыре года, как говорят разведчики, «влез в обстановку», завел связи. Именно поэтому о нем и вспомнили в 1976 году.

«Когда стало ясно, что надо контактировать непосредственно с окружением Фиделя Кастро, — вспоминает Евгений Иванович, — то оказалось, очень пригодился опыт, обретенный во время кубинской командировки.

Многое решалось просто на человеческом уровне. Ведь когда меня доставили в резиденцию кубинского посла, я встретил там своих бывших сослуживцев. Это значительно облегчило взаимопонимание и дальнейшую работу.

Мне тут же представили шифровальщика, он выдал все необходимые данные. Однако здесь оказались свои немалые трудности».

Но дело было не только в значительных расстояниях между точками огромного по расстоянию треугольника. Сложность решения задачи упиралась в чисто технические проблемы. Кубинцы в резиденции посла, где находился Кастро в период пребывания на съезде, пользовались шифровальной машиной «М-125». Машина как машина, на ней вполне можно было работать, но случилось неувязочка — шаг перфорации «М-125» не совпадал с шагом телеграфных аппаратов, используемых нами на этих радиотрассах.

К тому же советская радиостанция в Луанде была оснащена маломощной передающей аппаратурой «Висла-М». Это означало, что никто не мог поручиться за качество проходимой информации.

Возникли и еще некоторые непредвиденные проблемы. Вот как о них вспоминает один из участников того уникального эксперимента:

«В этом деле был ряд особенностей. В алфавите испанского языка есть буквы, которые не соответствуют ни нашему русскому алфавиту, ни латинскому. Они сильно отличаются. Ну, например, сдвоенные буквы «эль», или смягченная «эн», или «ин». А они очень важны, так как участвуют в основном, активном алфавите. Что предпринять, что придумать?»

Хотя, признаться, времени на большие раздумья не было.

Разведчикам-радистам ГРУ в Луанде и Гаване отдан приказ: на месте, в общевойсковых радиостанциях, поставляемых Советским Союзом кубинцам и ангольцам, найти телеграфные аппараты, соответствующие машинам «М-125».

В течение двух суток подготовлено и отправлено в Луанду три тысячи килограммов необходимого технического имущества. В этой «посылке» находился и более мощный радиопередатчик с телеграфной аппаратурой, а также дизельные электростанции. Ведь в ходе боевых действий в Анголе часто нарушались линии электропередачи. Теперь радисты имели свои автономные источники электропитания.

Что же касается языковых несовпадений, то наши специалисты военной разведки создали и ввели в обиход так называемые «знаки-переводчики».

В тот день, когда встреченный аплодисментами делегатов Фидель Кастро Рус поднялся на трибуну партийного съезда и сказал, что «солнце не заслонишь ладонью», а «подлинную историю пишут не реакционеры, клеветники, интриганы и предатели…», связь на трассах Москва-Гавана, Москва-Луанда действовала безотказно.

Прав был Фидель, историю пишут не клеветники и предатели, а честные, преданные Родине и своему делу люди. Как эти скромные сотрудники службы спецрадиосвязи военной разведки, которые за несколько дней выполнили задачу государственной важности. Их имена неизвестны. Вернее, были неизвестны и, как мне кажется, несправедливо преданы долгому забвению.

Назовем их. Это Е.Пронов, П.Веретенкин, П.Гаврилов, Л.Фадеев, А.Антипов. А также работники ГРУ в Гаване В.Хлебников и в Луанде — Г.Божко, С.Брызгалов.

Остается лишь добавить, что за две недели работы XXV съезда КПСС было принято и передано из Москвы в Луанду и Гавану и обратно 305 шифротелеграмм.

Радиомост работал безотказно.

Примечания:

1

Берзин (настоящая фамилия и имя Кюзис Петерис) Ян Карлович (1889–1938) — советский военный деятель, армейский комиссар 2-го ранга. В 1924–1935 гг. и 1937 г. — начальник Разведуправления Штаба РККА. Необоснованно репрессирован, реабилитирован посмертно.

11

Дениц Карл (1891–1980) — гросс-адмирал, видный военный деятель гитлеровской Германии. В 1943–1945 гг. — главнокомандующий ВМС. В мае 1945 г. после смерти Гитлера короткое время был германским рейхсканцлером. Приговорен Международным военным трибуналом в Нюрнберге к 10 годам тюрьмы как военный преступник.