• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Сократ родился в 469 г. до н. э. в деревне на склонах горы Ликабетт, откуда в то время можно было пешком за 25 минут добраться до Афин. Его отец был скульптором, а мать — повивальной бабкой. Сначала юный Сократ работал подмастерьем у своего отца; некоторые исследователи считают, что Сократ создал скульптуру «Три грации», которая украшала Акрополь. Затем его отправили учиться к Анаксагору.

Сократ продолжил учебу у философа Архелая, который, как сообщает Диоген Лаэртский, автор биографий знаменитых философов, живший вШв. дон. э., «любил его в худшем смысле этого слова». В Древней Греции, как, впрочем, и сейчас в восточном Средиземноморье, гомосексуализм рассматривался как вполне обычное проявление половой жизни. Так продолжалось до тех пор, пока христианство не наложило ограничения на этот обычай, закрепив как норму сексуальной жизни гетеросексуальные контакты. Поэтому Анаксагору, который учил, что Солнце — это светящаяся звезда, пришлось бежать из Афин, чтобы спасти свою жизнь. Зато Архелай оставался на свободе, беспрепятственно предаваясь наслаждению умственного общения со своими учениками, заходившего иногда, впрочем, довольно далеко.

Вместе с Архелаем Сократ изучал математику, астрономию и учения древних философов. К тому времени философия развивалась уже немногим более столетия и была чем-то вроде ядерной физики своего времени. И в самом деле, мир философии (который полностью состоял сначала из воды, потом из огня, затем из светящихся элементов и т. д.) имел такое же отношение к миру действительности, как мир современной ядерной физики относится сейчас к нашей собственной повседневной реальности. Мы вряд ли считаем, что наши встречи с мезонами — это высшая точка нашего ежедневного существования, и есть подозрение, что древние греки точно также равнодушно относились к тогдашним последним открытиям — что их мир, по сути дела, был этаким аквариумом с золотыми рыбками, плавильной печью или постоянным фейерверком.

Вскоре Сократ пришел к выводу, что размышления о природе мира никакой пользы человечеству не принесут. Как это ни удивительно для такого склонного к рассудочности мыслителя, Сократа парадоксальным образом можно считать противником науки. В этом на него наверняка повлиял один из величайших философов-досократиков — Парменид Элейский. Сократ в свои юношеские годы, говорят, будто бы встретил стареющего Парменида и «многому у него научился». Парменид разрешил яростный спор между теми, кто считал, что мир состоит из единого вещества (такого же, как вода или огонь), и тех, кто, подобно Анаксагору, считал, что мир состоит из множества всевозможных веществ. В этом непримиримом споре победил Парменид: он просто не обратил на него никакого внимания. Согласно Пармениду, тот мир, который нам известен, — это всего лишь обман зрения. Наши рассуждения о том, из чего состоит мир, не имеют никакого значения, потому что сам-то он не существует. Единственная реальность представляет собой вечное Божество — бесконечное, неизменное, неделимое. Для этого Божества нет ни прошлого, ни будущего: оно включает в себя всю вселенную и все то, что вообще может в ней произойти. «Все в одном» — таков был основной принцип Парменида. Вечно преходящая множественность, которую мы наблюдаем, — всего лишь видимость этого неизменного, всеобъемлющего Божества. Такое отношение к миру едва ли приносит науке пользу. Зачем заботиться о делах этого мира, когда они — всего лишь обман зрения?

В те далекие времена считалось, что философия изучает всякое знание (по-гречески «философ» означает «любитель мудрости»). Математика, наука и космология не существовали как таковые; на протяжении многих веков они считались частью философии. И лишь в XVII в. Ньютон дал своему главному произведению название Philosophicae Naturalis Principia Mathematica («Математические начала естественной философии»). Только по прошествии многих лет философию, наконец, стали рассматривать как изучение метафизических — и поэтому не имеющих разрешения — вопросов. В тех случаях, когда философии действительно удавалось отыскать ответы на вопросы, она переставала быть философией, превращаясь в отдельный предмет, например в математику или физику. Последним таким примером можно считать психиатрию, которая утверждала, что может дать ответы на множество вопросов, после чего и стала самостоятельной наукой. (На самом деле психиатрия не соответствует философским требованиям науки… Подразумевается, что наука всегда должна строиться на определенных принципах, которые могут быть подвергнуты проверке в процессе эксперимента. Что же касается психиатрии, то такого рода требования здесь не могут быть выполнены из-за отсутствия четких критериев описания таких явлений, как паранойя, слабоумие и другие формы психопатии.) Во времена Сократа вся эта область, конечно же, считалась частью философии (а философов граждане Афин воспринимали примерно так же, как в наши дни люди воспринимают психиатров). Отношение Сократа к философии, конечно, было психологическим в изначальном смысле этого слова (по-гречески «психология» означает «изучение ума»). Однако Сократ не был ученым. Здесь сказалось влияние Парменида, который считал реальность не более чем обманом зрения. Эта идея оказала отрицательное влияние на Сократа и его преемника Платона. На протяжении их жизни в математике было сделано несколько открытий, но только в силу того, что она считалась вневременной и абстрактной, а, стало быть, была связана с божественной сущностью. К счастью, их последователь Аристотель по-другому относился к миру. Он во многих смыслах стал основателем науки и снова развернул философию к реальности. Однако ненаучный — по сути дела, антинаучный — подход, развиваемый Сократом, пагубно повлиял на философию, и от этого влияния она не могла избавиться в течение многих веков.

Во многом именно благодаря тому, что Сократ занял позицию противника науки, немногие великие научные умы Древней Греции предпочли творить вне рамок философии. Так Архимед (в физике), Гиппократ (в медицине) и в некоторой степени Евклид (в геометрии) работали в отрыве от философии, а стало быть, и от любой традиции развития знания и аргументации. Древнегреческие ученые знали, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца, и даже умели рассчитывать ее окружность. Они имели дело с электричеством, им было известно, что Земля обладает магнитным полем. Оказавшись за рамками «универсальной мудрости» философии, подобные крохи знания, основанные на фактах, расценивались как простые чудачества. Мы многим обязаны Сократу зато, что он поместил философию на устойчивое основание разума. Однако то обстоятельство, что философия развивалась под эгидой этого противника науки, следует расценивать как одно из великих несчастий человечества в процессе познания мира. Трудно переоценить значение того, что мы потеряли. Умственная энергия, ушедшая в Средние века на то, чтобы исчислять количество ангелов, которые могли бы уместиться на кончике иглы, могла бы быть употреблена на изучение атомов, о которых первым убедительно заговорил Демокрит.

Сократ считал, что вместо того, чтобы вопрошать мир, нам следовало бы задавать вопросы самим себе. Он присвоил себе знаменитое изречение «Познай самого себя». (Иногда это изречение по ошибке приписывается Сократу. Впрочем, само выражение вполне мог ввести в оборот еще Фал ее, который считается первым по времени философом. Известно также, что данное изречение было начертано в святилище Аполлона в Фокиде, где находился самый знаменитый в Греции оракул — Дельфийский.)

Сократ начал излагать свое философское учение на Агоре — рыночной площади древних Афин. Эти многочисленные развалины и по сию пору можно увидеть ниже Акрополя. Здесь излюбленным местечком Сократа была Стоя Зевса Элевтерия (Свободного) — тенистая колоннада, переполненная лавочниками, которые предлагали свои товары. Каменные основания Стой и в наши дни доступны для посещения. Северная часть основания Стой пересечена всегда переполненной веткой метро Афин Пирей, а ниже, за проволочной изгородью покой развалин нарушается крикливой толпой, резкими звуками бузуки и зычными призывами владельцев палаток и киосков блошиного рынка Монастираки. Все это не может очень уж сильно отличаться от того шума и гама, который, скорее всего, царил здесь при жизни Сократа. Перед нами стоит задача представить себе Сократа, ведущего беседы о мудрости среди людей, которые в те далекие времена торговались примерно так, как это делают сейчас торговцы джинсами, среди несущихся из еврейских кварталов выкриков «Грек Зорба» и среди жалобно-плаксивых подвываний торговцев орешками. И, несмотря на это, кому-то, должно быть, удавалось на самом деле услышать то, что хотел сказать Сократ. Видимо, уже в молодые годы Сократ умудрился вызвать переполох в Афинах, так как к тому времени, когда ему исполнилось тридцать лет, пифия святилища Аполлона Дельфийского оракула уже провозгласила его мудрейшим из людей.

Сократ сказал, что емутрудно в это поверить, искренне произнеся свое знаменитое: «Я знаю только то, что ничего не знаю». Для того чтобы узнать, была ли толика истины в вещих словах предсказательницы-пифии, Сократ принялся расспрашивать других мудрецов Афин, пытаясь выяснить, что же знают они. Сократ в те времена был умельцем мастерски разоблачать ханжество и заблуждения. Он притворялся невеждой и спрашивал своего собеседника, что же именно тот знает. Пока собеседник объяснял ему это, Сократ умудрялся разоблачить заблуждения своего противника, задавая ему заковыристые вопросы. Не зря Сократ прославился как «афинский овод». Однако его метод постановки вопросов был гораздо глубже, чем это иногда казалось поначалу. Сократ стремился прояснить позиции в споре путем уточнения основных принципов, из которых исходил собеседник. Это в то время означало определить основные понятия, на которых покоились мысли собеседника Сократа, выявить в них нестыковки, а главное — указать на возможные последствия подобных воззрений. Однако Сократ еще и пристально следил за теми нелепицами, которые произносили его противники, к тому же не отказывал себе в удовольствии загнать в тупик собеседника, выставив его на всеобщее посмешище. Скорее всего, он доводил своего противника по беседе до бешенства — скользкий, блестящий, хитроумно-изворотливый. И нет сомнений, что такая черта характера Сократа, как смекалистость и находчивость умника, нажила ему немало врагов, равно как и привлекла к нему многочисленных последователей из среды тогдашней молодежи, которая боролась с предрассудками.

В скором времени Сократ сумел доказать, к своему вящему удовольствию, что так называемые мудрейшие афинские мужи на самом деле ничего не знали — точно также, как и он сам. Из этого он сделал вывод, что пифия Дельфийского оракула оказалась права: Сократ в самом деле был мудрейшим человеком, так как он-то, по крайней мере, знал, что ничего не знает.

Скорее всего, Сократ действительно был рассудочен и истреблял предрассудки. Таков был его подход. Однако во многом он и сам оставался порождением своего века. Несмотря на все подшучивания, Сократ, похоже, уверовал в то, что устами пифии Дельфийского оракула говорили сами боги. Кроме того, он твердо верил в то, что «душа бессмертна и вечна, а после смерти наши души продолжают существовать в ином мире». Хотя большую часть времени он пытался уклониться от суеверного поклонения богам и от той «мыльной оперы», которую представляла собой их мифология, он тем не менее верил, что какой-то бог все-таки существует. Он считал, что каждый, скорее всего, верует в какого-то бога, — занятное объяснение из уст человека, всю жизнь проведшего в попытках вывести людей из их заблуждений.

Однако философия Сократа не вся была посвящена правилам рассуждений и методу анализа. В ней мы обнаруживаем также ряд позитивных положений, из чего можно сделать вывод, что и ему, по всей видимости, доводилось на собственном опыте испытывать терпкий вкус своего собственного лечения критикой. Так, будучи действующим лицом платоновского диалога «Федон», Сократ выдвигает теорию форм, или идей., Многие приписывают ее авторство самому Платону, которые будто бы лишь выразил ее устами Сократа. Однако когда Платон написал «Федона», все другие действующие лица этого диалога были еще живы. Таким образом, можно допустить, что, если только Платон не имел желания провести уйму времени в судах, взгляды, излагаемые этими действующими лицами, — это именно то, во что они на самом деле верили. И, вероятнее всего, они обсуждали их с настоящим Сократом. И хотя Платон строил свой диалог большей частью на фактических источниках, непохоже, чтобы он вывел на сцену выдуманного Сократа, обстоятельно излагавшего взгляды, которых у него никогда не бывало. Платон также отмечает, что Сократ «часто выдвигал эти ценности». Несмотря на то, что все это достаточно очевидно, теория форм обычно все же приписывается Платону.

Тем самым исследователи, видимо, хотят показать, как трудно определять авторство идей, когда человек ничего не записывает (быть может, именно поэтому многие из нас столь дальновидно воспользовались этой уловкой). Одно-то уж о теории форм-идей можно сказать наверняка: ни Сократ, ни Платон не были первыми, кто придумал ее. Этот подвиг обычно приписывают Пифагору. Как мы видели, исследования Пифагора по музыкальной гармонии привели его к убеждению, что мир создан из чисел. Однако пифагорово понимание чисел во многих смыслах было ближе нашему представлению о форме. Согласно Пифагору, такие абстракции, как число и форма, выражали самую суть реального мира. Именно из этих абстрактных идей и создавались видимые, подверженные постоянным изменениям конкретные проявления этого мира. (Здесь мы видим явный отклик на мысль Парменида о том, что, в конечном счете, реальность является проявлением божественной сущности, которая объединяет в единое целое фрагменты нашего иллюзорного мира.)

В «Федоне» Сократ описывает природу мира форм (или чисел, или идей. Он использует греческое слово «эйдос». Это — изначальный корень нашего слова «идея», а перевести его можно по-разному: форма, идея, или, скажем, фигура, — причем понятия числа и формы, по существу, совпадают). Согласно Сократу, мир форм недоступен нашим чувствам, а доступен одной только мысли человека. Мы можем думать о таких понятиях, как «округлость» и «краснота», однако мы их не ощущаем. С помощью наших чувств мы способны воспринимать лишь конкретный красный мяч. Он создан из понятий «округлость», «краснота», «упругость» и т. д. Как же это получается? По Сократу, отдельные предметы приобретают свои свойства от тех идей, которые их породили. Можно, например, объяснить это через образ гипсовой повязки, которая приобретает определенную форму. Отвлеченные формы — иначе говоря, идеи — придают конкретному предмету очертания, размер и другие качества.

Мир форм является единственным реальным миром, который к тому же обладает универсальностью. В нем каждая отдельная форма отлична от другой. Этот мир форм обладает иерархичностью, которая достигает вершины в таких вселенских идеях, как Добро, Красота и Истина. Воспринимая конкретные предметы, мы получаем представление о таких абстрактных качествах, как доброта, красота и истина. Таково тайно-мистическое отношение к миру. Оно созвучно идее индусов, от которой, скорее всего, и произошло, — идее о том, что мир — это призрачное покрывало Майи, которое для хорошего человека становится прозрачным. Согласно Сократу, эти универсальные идеи имеют для мира главенствующее значение, человек же воспринимает их через знакомство с реальным миром.

К счастью, такое запутанное учение, пренебрегающее спецификой того мира, в котором мы живем, не совсем лишено точности, так как число считается здесь синонимом этих возвышенных идей. Изучение числа как сущности объявляется главным делом. Так, математика рассматривалась греками как просветительская деятельность, хотя, конечно, лишь в одной своей чистой форме. Вычисление суммы углов многогранника было вполне принято. А вот выяснение того, сколько ведер понадобится, чтобы наполнить бак водой, считалось чем-то недостойным. В нашем материальном мире это вполне могло бы иметь практическую пользу. Подобное отношение с неизбежностью ориентировало науку на изучение тех аспектов действительности, которые мало связаны с практической стороной жизни. Такое положение сохранялось на протяжении всего развития западной культуры, а некоторые его проявления можно обнаружить даже сегодня.

Сократ вырос в век Перикла. В те времена Афины были самым сильным и цивилизованным городом-государством в эллинистическом мире, оказавшем огромное влияние на весь ход развития человечества. Кроме достижений в области скульптуры в эту эпоху наблюдался также расцвет демократии и становление математического и научного мышления. Появление Сократа ознаменовало собой наступление века философии.

Эпоха относительного спокойствия, которым был отмечен век Перикла, подошла к концу. В 431 г. дон. э. началась Пелопоннесская война. Эта разрушительная борьба между почти демократической морской державой Афин и по-мещански ограниченной воинствующей Спартой длилась более четверти века. Война и ее политические последствия оказались весьма продолжительными и сыграли роковую роль в жизни Сократа. Стоит вспомнить, что именно то самое, что кажется нам скучным и назидательным в его философии, зародилось в борьбе против постоянно меняющихся обстоятельств, на фоне слепого фанатизма, софистики и страха. Поиски личностной истины велись Сократом в век возникновения новых ценностей и падения авторитетов. Что же касается нравственного климата той эпохи, то он был, с нашей точки зрения, слишком узнаваемым.

Когда началась Пелопоннесская война, Сократ был призван на военную службу в качестве гоплита (рядового третьего класса, носившего щит и меч). Существует множество противоречивых свидетельств о жизни Сократа. Однако единственное, с чем все, похоже, согласны, — это внешность Сократа, который считался одним из самых уродливых мужчин в Афинах. У него были длинные, тонкие и к тому же кривые ноги, брюшко, волосатые плечи и шея, кроме всего прочего, он был лыс (за эту самую голову его называли уродцем). Еще он прославился вздернутым носом, глазами навыкате и толстыми губами.

Помимо того, что Сократ сам по себе был похож на философа, он еще и одевался как философ. Зимой и летом он всегда ходил в одной и той же потрепанной тунике, на которую был надет изношенный хитон вдвое короче обычного. К тому же в любую погоду он разгуливал босиком. По словам его коллеги софиста Антифона, «раб, которого заставили бы так одеваться, давно бы сбежал». Несмотря на все это, Сократ, видимо, был прекрасным воином.

Такие чудаковатые умники обычно не слишком популярны среди военных. Тем не менее Сократу отлично удавалось развлечь и позабавить солдатскую братию. Он принимал участие в осаде Потидеи, что в Северной Греции, где зимы бывают очень холодными, особенно когда с гор начинают дуть северные ветры. Зимой древнегреческие войска фактически превращались в разношерстный сброд. Солдаты кутались в шкуры, заматывали ноги кусками войлока и были мало похожи на стройных нагих юношей во время состязаний в том виде, в каком мы видим их на греческих вазах. Солдатам наверняка не раз приходилось, посмеиваясь, наблюдать за тем, как на параде Сократ в своем дырявом хитоне неуклюже топал босыми ногами по льду и снегу.

Но особенно забавно было смотреть на Сократа, когда он «думал». Алкивиад, служивший в Потидейскую кампанию вместе с Сократом, рассказывал, как однажды наш философ проснулся с утра пораньше и принялся обдумывать какой-то исключительно важный вопрос. В течение долгих часов его товарищи наблюдали за тем, как Сократ стоял неподалеку в созерцательной позе, напрочь забыв об окружающем мире. Во время ужина он все еще стоял на том же месте. Несколько его соотечественников были столь озадачены, что решили спать не в палатках, а на воздухе, просто ради того, чтобы посмотреть, сколько же еще времени Сократ будет разыгрывать этот спектакль. Он простоял всю ночь, до рассвета. Затем подошел к своим, прочел молитву надень грядущий и, как ни в чем не бывало, занялся своим делом.

Такова лишь одна история об умении Сократа впадать в глубокий транс. Собственно, она-то и заставила некоторых комментаторов подозревать, что Сократ страдал некой особой формой каталепсии (столбняка). Есть еще одно свидетельство, будто Сократ слышал некие «голоса». Все это вместе может навести нас на мысль о его психическом нездоровье. Тем не менее все факты, дошедшие до нас о Сократе, подтверждают мысль о'том, что он был в высшей степени здравым и уравновешенным человеком. По существу, его философия часто кажется не более чем блистательным применением здравого смысла, приправленного щепоткой природной хитрецы.

Однако человек, который мог впадать в транс, когда окружающие томились от скуки военной жизни, при этом был отважным храбрецом, когда того требовали обстоятельства. По словам Алкивиада, Сократ однажды увидел, как он лежит раненый посреди кровавой сечи. Он поднял Алкивиада на плечо и, пронеся его сквозь строй вооруженных солдат противника, спас ему жизнь.

У Платона есть рассказ о том, как юный Алкивиад однажды влюбился в Сократа. Представить себе это трудно, и можно лишь предположить, что у Алкивиада были нелады со зрением, хотя об этом нигде не упоминается. Алкивиад говорил: «Когда я слушаю его голос, сердце у меня бьется гораздо сильнее, чем у беснующихся ко-рибантов» (Платон, «Пир», 215е). Такая восторженность и в самом деле наводит на мысль, что впечатлительный юноша был поражен мудростью Сократа. Но это не так. В отрывке, столь любимом учениками классических гимназий (и подвергнутом суровой цензуре их учителями), Алкивиад описывает, как он пытался соблазнить Сократа.

Сначала Алкивиад устроил так, что они с Сократом целый день провели наедине и Алкивиад «ждал, что вот-вот он заговорит с ним так, как говорят без свидетелей влюбленные с теми, в кого они влюблены» (Платон, «Пир», 217в). Однако Сократ упорно держался бесед об одной лишь философии. Далее Алкивиад пригласил Сократа в гимнастический зал. В те времена большинство атлетических мероприятий проводились в обнаженном виде, поэтому Алкивиад, должно быть, подумал, что все, похоже, складывается удачно, раз уж Сократ принял его предложение. Правда, тут же на ум приходит мысль, какже должен был выглядеть лысый, брюхастый, кривоногий Сократ, раздевшись догола в гимнастическом зале. Впрочем, Алкивиад, видимо, не разочаровался сим развевающим всяческие романтические иллюзии зрелищем, и ему даже удалось потягаться с Сократом в игре «кто кого положит одной рукой», когда рядом уже никого не было. «Натом все и кончилось» (Платон, «Пир», 217е).

Наконец, Алкивиад решил пригласить Сократа отужинать с ним, чтобы напоить его. Сделать это ему не удалось (никому и никогда это не удавалось, сколько бы Сократ в себя ни вливал), однако Алкивиад «после ужина болтал с ним до поздней ночи, и когда он собрался уходить», Алкивиад «сослался на поздний час и заставил его остаться». Потом, по словам Алкивиада (согласно Платону), «он лег на соседнее с моим ложе, на котором возлежал и во время обеда, и никто, кроме нас, в комнате этой не спал…» (Платон, «Пир», 127е). Под покровом ночи Алкивиад подкрался к Сократу и «обеими руками обнял его». Однако Сократ все еще не испытывал желания, и под конец они проспали вместе всю ночь в объятиях друг друга, «как если бы (он) спал с отцом или старшим братом» (Платон, «Пир», 219d). В соответствии с нравами того века умение Сократа совладать с напором такого миловидного юноши, как Алкивиад, рассматривалось как почти сверхчеловеческая сдержанность.

Сократив был аскетом — об этом говорят как его внешность, так и исторические свидетельства других людей. К тому же его жизнь едва ли можно назвать легкой. Он постоянно был убит горем и грыз себя, так как отказывался работать. Он с завидным упорством посвящал все свое время от бога данному ему делу — разъяснял афинским гражданам всю глубину их невежества. Но он, похоже, получил крохотное наследство от своего отца, к тому же за ним хорошо присматривали его влиятельные друзья, которые часто кормили его. Наверное, Сократ умел прекрасно развлекать других во время обильных застолий. Непрерывно рассуждая, он охотно засиживался в гостях до самого рассвета, да и перепить он мог кого угодно. Эти встречи с обильными угощениями обычно представляли собой мальчишники, однако однополых проказ на них не бывало. Иной раз приводили гетер (куртизанок), и Сократ, похоже, находил в этом усладу, получая свою долю все равно чего, лишь бы оно доставалось бесплатно, — сверх закуски и выпивки.

Согласно Диогену Лаэртскому, часть своего" времени Сократ уделял тому, что вел непринужденные беседы во время занятий с группами молодых учащихся. Все это проходило в лавке некоего Симона-сапожника, у межевого камня Агоры.

У края Агорыдо сих пор есть Хорос с надписью «Я — межевой камень Агоры». Камень стоит рядом со стеной небольшого древнего жилища. В ходе недавних раскопок у этой стены отрыли множество рассыпанных сапожных гвоздей и чашу V в. до н. э. с написанным на ней именем «Симон». Таким образом, чудом была обнаружена та самая лавка, в которой учительствовал Сократ.

Несколько лет тому назад, когда я был в Афинах, я посетил это место и измерил его. Оказалось, что в основании — квадрат. Всего каких-то четыре на четыре шага. Можно себе представить, какая теснотища царила внутри: то Симон колотит молотком, то входит или выходит случайный посетитель, навлекая на свою голову какое-нибудь остроумное замечание. Учительство при таких обстоятельствах требовало, вероятно, смекалки и умения владеть аудиторией — два качества, которые философы, похоже, с тех пор порядком порастеряли. Сократ был талантливейшим лицедеем. И что бы там о нем ни говорили, ему всегда удавалось устроить «шоу». Можно сказать, что Сократ и поныне остается великой разновидностью комедианта от философии.

Чему же конкретно учил Сократ на этих занятиях? Одно из наиболее часто приводимых высказываний его таково: «А жизнь без (такого) исследования не есть жизнь для человека» (Платон, «Апология Сократа», 38а). Это в большой степени — отношение человека, живущего умственным трудом, хорошо чувствующего время. Греческие города-государства, вероятно, были первыми об-. ществами, которые произвели нечто похожее на t интеллектуальный средний класс, обладающий (благодаря демократии) некоторой степенью независимости и возможностью (благодаря рабству), иметь досуг. У греков было достаточно времени, чтобы следовать за полетом собственных мыслей, куда им заблагорассудится, и приходить к самостоятельным выводам. Самобытная мысль любого порядка требует праздности- этот факт остается вне поля зрения тех добросовестных, но часто посредственных людей, которые вынуждены зарабатывать себе на жизнь.

Сократ считал, что истинной самостью человека является его душа (псюхе). До него философы в свое время утверждали, что душа — это вечное «дыхание жизни» в нас, которое «спит в то время, когда тело действует, но бодрствует, когда тело спит», — нечто вроде бессмертного подсознания, мало отличающегося оттого, о чем пишет в своем учении Юнг. Сократ рассматривал душу как сознательную личность: как некую сущность, которая может быть умной или глупой, хорошей или плохой, — то есть как нечто такое, за что мы. нравственно в ответе. Он считал, что следует стремиться к тому, чтобы сделать нашу душу как можно лучше, дабы она могла уподобиться Богу.

Однако зачем? Сократ доказывал, что все люди стремятся к счастью. Достигают они этого или не достигают — все зависит от состояния их души. Лишь добрые души достигают состояния счастья. Причина, по которой люди поступают нехорошо, в том, что вещи, к которым их влечет, только кажутся хорошими, но наделе отнюдь не хороши. Если бы люди только знали, что является хорошим, — они бы всегда вели себя как подобает. И тогда бы не было конфликтов ни внутри нас самих, ни в обществе. Наверное, один лишь философ мог столь простодушно уверовать в это. Легко утверждать, что все мы обладаем неким туманным неисследованным понятием добра. Ведь стоит нам только задуматься о нем, сводя его к частностям реального мира, как мы обнаруживаем, что начинаем расходиться во мнениях — и в личном смысле, и в общественном. Хорошо ли тратить время на размышления о философии? Хорошо ли лишать женщин права голоса?

Греки жили в небольших городах-государствах, а это вело к поискам согласия. Афины, могущественнейший из всех греческих городов-государств, насчитывал в то время 42 тысячи свободных взрослых мужчин. Кроме того, греки свято верили в умеренность. (На святилище Аполлона в Дельфах, где пророчествовала пифия, было вырезано в камне еще одно известное изречение: «Ничего сверх меры».) Представление Сократа о добре, по всей вероятности, можно расценивать как результат стечения его личных обстоятельств, а также влияния его эпохи. Все население Афин тех времен — включая женщин, детей, иноземцев и рабов — составляло, видимо, около 250 тысяч человек. Но считало ли большинство населения Афин, лишенное прав, что причина всех их несчастий в плохом состоянии их душ, — это уже другой вопрос.

В возрасте 50 лет Сократ женился на Ксантиппе. Известны дошедшие из прошлого рассказы сторонников мужского шовинизма о боевой и задиристой Ксантиппе, однако не надо забывать, что ведь и жизнь с Сократом была не сахар. Представьте себе, что выживете с человеком, который целыми днями ходит по улицам и ведет философские споры, не стремясь заработать ни копейки. После попоек со своими дружками он является, когда бог на душу положит (при этом снова без денег), и его, как и всех других философов, поднимают на смех соседи. (Почти четверть современных афинских приколов из обширного собрания анекдотов и древних шуток, дошедших до нашего времени, изображают философа как никчемную, падшую личность.)

Считается, что Ксантиппа была единственной, кто мог совладать в споре с Сократом. Тем не менее, как это часто бывает при таких «бурных» отношениях, имеется свидетельство одного человека, что Сократ и Ксантиппа были очень близки. У нее от него было 3 сына, но ни один из них, похоже, ничему выдающемуся от отца не научился. (Все как один утверждают, что сыновья Сократа прожили совершенно обычную жизнь.) Ксантиппа, несмотря на свое постоянное недовольство мужниным поведением, похоже, прекрасно понимала, каким незаурядным человеком был ее муж. Она, не колеблясь, оставалась рядом с Сократом, когда нужда шла за ним по пятам, и глубоко страдала после его смерти.

Когда Сократу было 65 лет, Пелопоннесская война наконец окончилась позором и унижением для Афин. Лисандр, победоносный вождь Спарты, приплыл в Пирей, чтобы проследить за учреждением правительства, настроенного лояльно к Спарте. Так в Афинах воцарилось правительство тридцати тиранов. Началась эпоха устрашения: повсюду проходили аресты, творился неправый суд, собственность политических противников конфисковывалась. Многие из тех, кто разделял идеи демократии, бежали из Афин, однако Сократ остался. Впрочем, несмотря на его индивидуализм, Сократ не был демократом. Демократия как форма правления находилась в те времена еще в процессе становления и часто отступала от тех принципов, к которым мы привыкли сегодня. В Афинах даже военачальники избирались народным голосованием — причем этот метод оказался менее действенным, чем наш сегодняшний принцип выдвижения командиров из рядов кадровых офицеров. Демократов часто бранили за неудачные военные действия, в результате чего Афины были поставлены на колени. Однако у Сократа были философские причины для критики демократии, согласующиеся с его этической теорией. Он утверждал, что большинство людей чувствуют себя несчастными, ничего не зная об истинном благе. В результате людям приходится выбирать правителей, которым свойственно такое же неверное представление о благе. Именно это и стало причиной того, что Сократ остался, подвергнув себя опасности. Ведь он искренне верил, что есть лишь одно истинное благо и обнаружить его можно только вооружившись его собственным методом. Когда Платон стал развивать эти идеи в своем утопическом сочинении «Республика», то вариант идеального общества, который он предложил, в конечном счете оказался настоящим тоталитарным кошмаром. Вслед за Платоном (и Сократом) как коммунистическая, так и нацистская идеологии были убеждены, что существует только одно истинное благо, которое можно постичь лишь с помощью их философского мировоззрения.

Одним из лидеров правления тридцати тиранов был Критий, бывший ученик Сократа. Однако он вскоре понял, что идеи образования и воспитания, которые он разделял в юности, его больше не привлекают. Не то чтобы он забыл Сократа, вовсе нет. Запретив разговоры о философии на улицах Афин, Критий особо упомянул Сократа. Критию, как никому другому, было хорошо известно, как его старый учитель умел играть словами, извлекая из них новые смыслы, а Критий был против этого. Деятельность, которую вел Сократ, независимо оттого, называл ли он ее философствованием или нет, была им строжайше запрещена.

Некоторые склонны были считать, что Сократ решил остаться в Афинах в знак одобрения, правительства тиранов. Однако позднее, когда разразилась гражданская война, Сократ ясно дал понять, что он не желает ввязываться в политику, — он упорно стремился следовать своим принципам.

Тем не менее в Афинах V b. до н. э. было практически невозможно избежать участия в политической жизни (если только вам не выпало родиться женщиной или рабом). Тираны прекрасно осознавали ту пропасть, которая отделяла их от афинского народа, и старались вовлечь как можно больше людей в свою политику террора, дабы сделать и других его соучастниками. Будучи принципиальным и последовательным человеком, Сократ, по всей видимости, не мог бы избежать этой участи. Известно, что как-то раз его и еще четырех человек вызвали к тиранам и приказали выполнить определенное поручение. Сократу надлежало отправиться на остров Саламин и арестовать Леонта, лидера демократической оппозиции. Это было противозаконно, и Леонт почти наверняка был бы убит, как только его доставили бы в Афины. Несмотря на возможные последствия своего поступка, Сократ просто проигнорировал незаконные распоряжения и отправился домой. Если бы не целый ряд непредвиденных обстоятельств, Сократу его самоволка вполне могла бы стоить жизни; но Крития убили, а правительство тридцати тиранов вскоре было низложено.

На смену тиранам пришли демократы, у которых, в свою очередь, был зуб на Сократа. Однако для того, чтобы залечить раны гражданской войны, была объявлена всеобщая амнистия, и Сократ уцелел. Во всяком случае, так казалось. В 399 г. до н. э. Сократ был арестован по обвинению в безнравственности и развращении молодежи. За этими обвинениями стоял ведущий демократ по имени Анит, который издавна завидовал Сократу. За несколько лет до этих событий сын Анита стал учеником Сократа, и в скором времени его учитель убедил его в том, что ему лучше вести «жизнь философа», нежели заниматься семейным ремеслом в дубильне. Обвинения против Сократа были до смешного необоснованными, тем не менее они могли повлечь за собой смертную казнь. Это было бы слишком жесткой мерой наказания. Сократ, конечно же, был не слишком популярен, как и любой мыслитель, отстаивающий свои странные взгляды и придерживающийся принципов. Но при чем же здесь смертная казнь? Казнить семидесятилетнего человека? Эти обвинения и последующие события до наших дней все еще окутаны ореолом таинственности, и похоже, тайна эта так никогда и не будет раскрыта. Хотя я вполне допускаю, что это неизвестно только нам. Ибо, скорее всего, в Афинах каждый знал, в чем было дело.

Сократ предстал перед судом из пятисот членов правящего совета, каждый из которых был произвольно избран из свободных афинских граждан. Дело против Сократа было внесено на рассмотрение Мелетом, который был, по существу, шестеркой в игре Анита. Мелет был молодым поэтом-трагиком, к тому же не слишком удачливым: длинные волосы, жиденькая бороденка, нос клювом. Его речь была едкой и саркастичной. Одним словом, достойный противник для хитрого старого Сократа.

Мелет потребовал вынесения обвинительного приговора и смертной казни для Сократа. Защита обвиняемого отныне находилась в его собственных руках. Впрочем, Сократ недооценил всей серьезности своего положения и обратился к суду, как если бы суд принимал участие в одном из занятий Сократа по искусству ведения беседы.

Кого-то из членов совета это позабавило, но — немногих. В итоге голоса распределились следующим образом: 280 голосов — за смертную казнь и 220 — против.

Теперь Сократу предстояло выдвинуть встречное предложение, чтобы смягчить приговор. Он все еще отказывался всерьез воспринимать этот суд. Обвинения против него были смехотворны, и он это понимал. Сократ предложил вместо наказания воздать ему почести за все то, что он сделал для города. Вместо смертного приговора Сократу, по его мнению, следовало бы предоставить место в Пританее — священном зале, в котором почетным гражданам и победителям спортивных соревнований подавали даровой обед за общественный счет.

В суде поднялся гул.

Посчитав, что все это выходит за границы здравого смысла, Сократ предложил заменить приговор штрафом — сообразно с его материальными возможностями, причем предложил смехотворную сумму в одну мину (этих денег хватило бы на кувшин вина).

Снова раздался гул возмущенных голосов. Теперь уже друзья Сократа кинулись уговаривать его, чтобы он образумился. Тогда Сократ с неохотой выдвигает другое предложение: вместо смертного приговора выплатить 30 мин.

Туг уже и совет не выдержал. На этот раз они вновь проголосовали за смертную казнь: 360 голосами против 140.

Здесь мы видим отчетливое проявление упрямства Сократа по отношению к суду. Неужели он в самом деле считал, что суд «вознаградит его по достоинству» и отпустит с миром? Или Сократ решил умереть? (Если бы в качестве приговора себе он предложил ссылку, суд, разумеется, согласился бы на это. В этом случае Сократа наверняка поддержали бы его друзья, окружив его заботой.) Тогда можно было бы думать, что Сократ „решил — пусть даже и подсознательно — обречь себя на мученичество.

Тогда Сократа увели бы из суда, тут же вынеся ему приговор. Однако накануне суда священный корабль отплыл в ежегодное путешествие на остров Делос — более чем на 100 миль по Эгейскому морю. До его возвращения не разрешалось совершать никаких казней. Поэтому на Сократа надели наручники и доставили в государственную тюрьму.

Здание этой тюрьмы до сих пор можно увидеть в 100 ярдах к юго-западу от развалин Агоры, на каменистом пустыре с остатками старых фундаментов. Комната и баня, где был заключен Сократ, расположены рядом, справа от входа. Именно здесь он и принимал друзей в последние дни своей жизни. Именно в этом помещении (шесть на шесть шагов) и произошли события, описанные Платоном в его самых умных диалогах — шедеврах древнегреческой литературы, достойных сравнения с творениями Гомера и трагедиями.

Герой этих диалогов остается самим собою до конца, человечным, мудрым, и не может не восхищать, причем понятно, что делает он это сознательно. В самом начале друг Сократа Критон сообщает ему, что он уже подготовил все для побега, подкупив стражу, которая сделает вид, что не заметила побега. Однако Сократ отверг это предложение. Он понимал, что если согласится, то это придет в противоречие со всем его учением. Вера Сократа в силу закона была непоколебима-даже если закон ошибочен.

Наконец приходит новость о том, что священный корабль скоро вернется в Афины. Друзья Сократа и его жена Ксантиппа собираются в тюремной камере. Сократ отсылает Ксантиппу прочь, чтобы избежать лишних эмоций при посторонних. Уходя, Ксантиппа восклицает: «Ведь ты невиновен!» В свойственной ему манере Сократ дает ответ: «А ты бы, что, хотела, чтобы я был виновен?»

Сократ ведет беседу с друзьями (ученики были бы здесь более кстати) о природе смерти и бессмертия.

Все это с глубоким волнением описывает. Платон, хотя сам он при этом не присутствовал (как раз в тот день Платон не мог подняться с постели из-за лихорадки). Потом Сократу протягивают чашу с цикутой. (В Афинах приведение смертной казни в исполнение осуществлялось по принципу «сделай сам!».) Верный себе до конца, Сократ спрашивает: «Что же мне делать?» (Платон, «Федон», 117в). — «Да ничего, — отвечает тот, — просто выпей и ходи до тех пор, пока не появится, тяжесть в ногах, а тогда ляг. Оно подействует само…» (Платон, «Федон», 117в). — «Как, по-твоему, этим напитком можно сделать возлияние кому-нибудь из богов (или нет)? (Платон, «Федон», 117в). — «Мы стираем (яду) ровно столько, Сократ, сколько надо выпить…». Сократ «поднес чашу к губам и выпил до дна — спокойно и легко».

Его друзья «уже не могли сдержать слезы»… и «слезы лились ручьем».

Сократ увещает их: «Ну, что вы, что вы, чудаки! Тише, сдержите себя… Разве не для того главным образом отослал я отсюда Ксантиппу, чтобы избежать подобных волнений?» (117е).

Сократ «лег на спину» и «понемногу ведя рукой вверх, показывал нам, как тело стынет и коченеет» (118).

«Критон, мы должны Асклепию петуха. (Так отдайте же, не забудьте!)» (118) — были его последние слова.

Потом «афинский овод» отошел в мир иной.

В изложении Платона последние слова Сократа звучат вполне достоверно. Но эти слова — не последние по своей значимости, потому что не совсем понятно, что они означают. Мы можем быть вполне уверены, что истина одержала победу над литературой (даже если Платону действительно пришлось положиться на слухи, которые ему сообщили друзья).

Понятно, что последние слова Сократа получили многочисленные толкования. Скорее всего, Сократ просто взял цыпленка у друга по имени Асклепий и хотел вернуть долг. Однако для многих исследователей это представляется чересчур уж заурядным толкованием. Асклепий, кроме довольно распространенного имени, — еще и бог врачевания и исцеления. (Обычно его изображали идущим с посохом, вокруг которого обвилась змея: таков источник знака мудрой, как змея, медицины, до сих пор украшающего аптеки и пункты скорой помощи.) Есть люди, которые предполагают, что последние слова Сократа означают будто бы, что он просто просил о том, чтобы заплатили его врачу. Но есть и более изощренное метафизическое объяснение. Что еще могут означать последние слова Сократа? «Критон, мы должны принести Асклепию в жертву петуха. Проследи и не забудь». Считалось, что Асклепий мог излечивать душу от недугов этого мира, когда она готовилась перейти в мир иной.

Поэтому желание Сократа принести в жертву цыпленка, вполне возможно, было связано с надеждой на безопасный переход его души в лучший мир. Это вполне может быть воспринято в русле его веры в бессмертие души. Так, Сократ объяснял собравшимся друзьям перед тем, как он выпил чашу с цикутой: «Тех, кого по тяжести преступлений сочтут неисправимым (…) злодеем, тех подобающая им судьба низвергнет в Тартар (Платон, «Федон», ПЗе, 114а, в)… За добрые дела получают воздаяния — каждый по заслугам… Те, о ком решат, что они прожили особен^-но свято: их освобождают и избавляют от заключения в земных недрах, и они приходят в страну высшей чистоты, находящуюся над той Землей (и там поселяются). Те из их числа, кто благодаря философии очистился полностью… прибывают в обиталища, еще более прекрасные» (Платон, «Федон», 114в, с).

Сократ был всего лишь человеком (и всего лишь философом), чтобы признаться в некоторой неуверенности по этому вопросу. Перед тем, как выпить цикуту, он сказал друзьям так: «Но вот уже время идти отсюда, мне — чтобы умереть, вам, чтобы жить, а кто из нас идет на лучшее, это ни для кого не ясно, кроме бога» (Платон, «Апология Сократа»).

Когда Сократ умер, афиняне осознали всю несправедливость принятого ими приговора. В Афинах объявили дни оплакивания Сократа. Гимнастические залы, театры и школы были закрыты, Мелет приговорен к смерти, а Анит изгнан. Позднее на Священной дороге поставили бронзовую статую Сократа, сделанную Лисиппом. Это в основном, конечно, было сделано для безработных, чтобы они могли собираться у ног самого благородного из их защитников.

Все это выглядит весьма прилично и почетно и вполне положительно характеризует афинских граждан. Однако мне кажется, что Сократ попросту стал заложником какого-то более глубокого политического замысла. Но в целом можно сказать, что Сократ выиграл в этой игре, причем даже не пошевелив для этого пальцем, — иначе мы не читали бы о нем сейчас.