• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Уместно вспомнить в этой связи высказывание Аристотеля о том, что "поэзия философичнее и серьезнее истории"1, ибо "поэзия говорит более об общем, история — о единичном. Общее состоит в том, что человеку такого-то характера следует говорить или делать по вероятности или по необходимости, — к чему стремится поэзия, придавая (героям) имена, а единичное, например, что сделал Алкивиад или что с ним случилось" (Аристотель. Поэтика, 9, 1451 в). Применительно к Платону мы можем сказать, что как философ он как бы сводит на нет указанное отличие поэзии от истории и ищет в своем творчестве изобразительность поэзии и повествовательность истории. Многие сочинения Платона, написанные в форме диалогов, представляют собой поэзию в прозе, точнее, поэтизированное повествование, а еще точнее — нечто среднее между повестврвательно

______________

1 Заметим, что Аристотель, принижая «философичность» истории перед поэзией, преследовал полемические цели: он имел в виду тот тип исторических произведений своего времени, который рассматривался как разновидность красноречия, а не труды историков типа Фукидида, глубокая «философичность» которых не вызывает сомнений. По мнению же известного советского ученого-эллиниста А. И. Доватура, Аристотель в своей «Поэтике» изучал литературные произведения, в частности трагедии и эпические поэмы, и лишь попутно касался истории. Поэтому он был далек как от определения истории в целом, так и от всеохватывающего сравнения истории с интересующими его литературными жанрами; аристотелевское сравнение ограничивается лишь фабулой — неотъемлемым элементом истории и определенных видов поэзии: "В результате сравнения оказывается, что поэт является создателем фабулы, тогда как историк получает события в готовом виде… Поэт творит, историк знает" (17, 9).

34

описательной историей и философски-поэтической прозой. То, о чем повествует Платон в своих диалогах, нельзя принимать ни за рассказы о действительных (конкретных) событиях, ни за праздные выдумки и произвольные измышления. Иначе говоря, в диалогах Платона, в их повествовательной части, исторические лица и события обычно перелагаются (транскрибируются) на язык художественного изображении, выступая нередко как воплощения правды в искусстве.

Изображаемые в диалогах сцены (большей частью беседы Сократа) художественно правдивы, но в качестве эмпирически-исторических фактов они носят более вероятностный, чем достоверный характер. Иначе говоря, беседы платоновского Сократа — это не дословная передача бесед и речей исторического Сократа, а нередко рассуждения "по поводу" Сократа. Впрочем, и на сей счет не следует впадать в преувеличения. Среди учеников и друзей Сократа практиковалась запись его бесед. Об этом мы узнаем из сообщения Платона. В его «Теэ-тете» Эвюшд из Мегары говорит, что "Сократ слово в слово передал мне те беседы, которые он вел" с Теэтетом (142 d) и, когда Эвклида спросили, не мог бы он их пересказать, он ответил: "Нет, клянусь Зевсом, так вот наизусть, конечно, нет. Но я записал все это по памяти тогда же, сразу по приезде домой. Впоследствии, вспоминая на досуге что-то еще, я вписывал это в книгу, и к тому же всякий раз, бывая в Афинах, я снова спрашивал у Сократа то, чего не помнил, а дома исправлял. Так что у меня теперь записан почти весь этот разговор" (142 d — 143 а; см. также Пир, 172 с; Парменид, 126 с).

Платон — первоклассный мастер слова, несравненный стилист. Этот великий портретист слова, по выражению Т. Гомперца, дает читателю живой и ясный образ Сократа: об идеализации образа Сократа у Платона

35

можно говорить в том смысле, в каком она свойственна вообще творениям великих портретистов (существенные черты обрисованы ярко, все второстепенное и лишнее опущено или затемнено). Как художник, как портретист слова, Платон, несомненно, приукрасил и идеализировал Сократа. И тем не менее это лучше, чем если бы он дал «фотографию» Сократа, стремясь передать лишь внешнее сходство изображения с оригиналом.

"Портрет" Сократа дан Платоном в различных планах (философско-этическом, социально-политическом, художественно-историческом, биографически-личностном), причем Сократ представляется всегда как идеал мудреца, как идеал человека и гражданина. Платоновская идеализация Сократа, имевшая целью раскрытие его «эйдоса», идеальной сущности, была направлена вместе с тем на то, чтобы сделать образ этого философа в художественном отношении более жизненным и более реалистическим (драматическим)1.

Бесспорно, из диалогов Платона нелегко установить, кем был исторический (неидеализированный) Сократ и чему он учил на самом деле. Хотя в сочинениях Платона

______________

1 Известный исследователь диалогов Платона Магалес-Вилена, говоря, что платоновская идеализация Сократа переходит в аллегорию и символ, признает тем не менее, что портрет Сократа, данный Платоном, является более «реальным» и более живым в той мере, в какой портрет, выполненный великим художником, является более живым и «реальным», более близким к жизни, чем точная «копия» натуры. По Магалес-Вилена, платоновский Сократ "соответствует духу, если не букве аутентичного сократизма" (76, 220). Аналогичные суждения высказывает также советская исследовательница Т. В. Васильева: "Считается, что Платон — не самый надежный источник сведений о Сократе. Скажем больше — в силу крупного масштаба своей личности — как раз самый нененадежный, если преследовать достоверность исторического факта, но по той же причине и наиболее надежный, во всяком случае, наиболее почтенный там, где речь идет о культурно-историческом феномене" (8, 282).

36

(за исключением «Законов», считающихся в хронологическом отношении последним диалогом) Сократ всегда фигурирует в числе собеседников и часто выступает в качестве лица, направляющего ход беседы, тем не менее в диалогах Платона (особенно зрелого и позднего периодов его творчества) мы по большей части имеем дело с самим Платоном. Дело в том, что платоновский Сократ испытывает ту же эволюцию в своем творчестве, что и сам Платон на протяжении большей части его жизни. Однако это обстоятельство — не повод для пессимизма. По справедливому замечанию Стенцеля (90, 867), решающим в проблеме Сократа является не то, что Платон приписал своему учителю, а то, какая именно идея Сократа получила дальнейшее развитие у его ученика. На основе эволюции взглядов Платона можно, например, установить границу между ним и Сократом, когда речь идет о благе как о предмете знания. Отталкиваясь от сократовских бесед о добродетели и благе, Платон рассматривает вопрос о благе в «Федоне» (76 d) и в «Государстве» (504 d и ел.) на более высоком теоретическом уровне, чем в «Меноне» (87 е, 88 а-Ь). Прибавим, что для непредубежденного исследователя очевидна преемственная связь между идеей Платона о правителях-философах и убеждением Сократа в том, что государственное правление, подобно любой профессиональной деятельности, предполагает соответствующие знания и навыки.

Далее, из свидетельств Платона бывает подчас легче выяснить не то, чему Сократ учил, а то, чему он не учил (что само по себе не так уж мало). Так, в диалоге «Софист» (267 d) Платон, говоря о дихотомическом методе деления понятий (как о своем собственном нововведении), заявляет, что этот метод был совершенно чужд его предшественникам (а тем самым и Сократу). Не подлежит также сомнению, что Сократ был далек от идеи

37

бессмертия души и теории припоминания, приписываемых ему в платоновских диалогах «Менон» и «Федон». Дело в том, что в сочинении "Апология Сократа" (29 а- Ь), относящемся к числу ранних произведений Платона и потому рассматриваемом в качестве одного из наиболее соответствующих воззрениям и учению исторического Сократа, Сократ со всей определенностью утверждает, что он ничего не знает о загробном мире, т. е. смертности или бессмертии души,

Произведения, относящиеся к раннему периоду творчества Платока, напоминают знаменитые речи в «Истории» Фукщщца, которые были «сочинены» самим Фуки-дидом и вложены в уста описываемых им исторических лиц. Однако приводимые в его «Истории» речи — не исторические вымыслы и не литературные фикции. Как говорит сам Фукидид: "Речи составлены у меня так, как, по моему мнению, каждый оратор, сообразуясь всегда с обстоятельствами данного момента, скорее всего мог говорить о настоящем положении дел, причем я держался возможно ближе общего смысла действительно сказанного" (I, 22, 1). Эти слова Фукидида очень верно, на наш взгляд, были перефразированы применительно к Платону С. А. Жебелевым: "Беседы Сократа, содержащиеся в моих диалогах (ранних, в особенности), составлены у меня так, как, по моему мнению, он скорее всего мог говорить на ту или иную тему, сообразуясь с ее характером и с мыслями других собеседников; я не стремился, да и не мог стремиться, передать дословно беседы Сократа, а ограничивался лишь воспроизведением общего смысла их" (20, 89–90).

В целом степень исторической ценности свидетельств Платона в качестве источников сведений о Сократе в различных его диалогах неодинакова и зависит обычно от времени их написания. Не вдаваясь в разбор такой

38

большой и специальной темы, как вопрос о периодизации, о хронологической последовательности произведений Платона на протяжении его 50-летней литературной деятельности, отметим, что Платону было 20 лет, когда он в 407 г. до н. э. встретил Сократа. В течение последующих 8 лет, т. е. до самой смерти Сократа, Платон находился в числе непосредственного окружения последнего. Встреча с Сократом, общение с ним оказали огромное влияние на молодого Платона, и не исключено, что они явились поворотным пунктом в его жизни и творчестве, вызвали в нем, по мнению известного советского исследователя творчества Платона А. Ф. Лосева, глубочайшую духовную революцию. Этим огромным влиянием (а не просто литературно-художественны-ми мотивами) объясняется наблюдаемое почти во всех диалогах Платона обязательное участие Сократа в беседах, нередко выделение его фигуры среди участников диалога1.

Произведения раннего периода творчества Платона обычно называют сократическими. Одни ученые полагают, что некоторые из них были написаны в последние годы жизни Сократа. Другие относят все произведения раннего Платона ко времени после смерти Сократа. Как бы то ни было, большинство исследователей сходятся в том, что произведения молодого Платона, отличающиеся сократовским (вопросно-ответным) методом анализа понятий, наиболее аутентичны высказываниям исторического Сократа. Заслуживает внимания и то, что в этих сочинениях по преимуществу рассматриваются этичес

_____________

1 Свидетельством признания этого влияния служит позднейшая легенда о том, будто Сократ накануне встречи с Платоном видел во сне у себя на груди лебедя, высоко взлетевшего со звонким криком, и на другой день, встретив Платона, Сократ воскликнул: "Вот мой лебедь!"

39

кие проблемы, исследуются различные добродетели, развивается мысль о том, что добродетель в конечном счете основана на знании, сводится к ней. Так, «Лахес» посвящен трактовке мужества, «Хармид» — благоразумия (sophrosyne) «Евтифрон» — благочестия, «Лисий» — дружбы, и т. д.

Наконец, обращает на себя внимание работа С. Луис (76, 241–263), в которой вновь предпринята попытка решить "проблему Сократа" посредством отделения в диалогах Платона того, что относится к историческому Сократу, от того, что принадлежит самому Платону. Ориентируясь на Аристотеля (Метафизика. XIII, 4, 1086 в), согласно которому Сократ не разделял общее и единичное, С. Луис выявляет тончайшие нюансы в диалогах Платона и приходит в частности к следующим выводам: отделив общее от единичного и истолковав его как понятие (как идею), Платон избежал сократовского незнания, то есть затруднения, связанного с определением понятий. Так, в диалоге «Менон» Платону удается почти незаметно перейти от сократовского незнания к своему, т. е. платоновскому знанию. Дело в том, что до поры до времени Менон и Сократ не могут дать определения добродетели (Менон, 80 a-d). Но затем, начиная с утверждения, что "исследовать и познавать — это как раз и значит припоминать" (81 d), Сократ предстает как человек, знающий природу всеобщего, и, благодаря искусству спрашивать, обращающий незнание собеседника в знание. Тогда между тем как Сократ, каким он представлен в ходе предыдущего изложения (и каким мы его знаем из так называемых сократических сочинений Платона), только тем и занят, что заставляет «знающего» человека становиться незнающим. Таким образом, здесь (Менон, 81 d и ел.) мы имеем дело не с историческим Сократом, а с самим Платоном.

40

Далее С. Луис показывает существенное отличие сократовского и платоновского обоснования отказа от побега из тюрьмы. Согласно Платону, исходящему из примата общего (всеобщего) перед отдельным и частным, отдельная личность (Сократ) не имеет того же права совершения несправедливости, какое имеют на нее законы в качестве выразителей всеобщего. Отсюда следует, что Сократ не совершает побега якобы из послушания законам (Критон, 50 е — 51 с); на самом же деле исторически-реальный Сократ воздерживается от побега, ибо считает, что на несправедливость нельзя отвечать несправедливостью (Критон, 49 а), так как в противном случае стирается различие между справедливостью и несправедливостью. Ссылаясь на К. Поппера, С. Луис замечает, что Сократ «Апологии» и других ранних произведений Платона интеллектуально скромен; в «Федоне» же он превращается в человека, преисполненного уверенности в истинности своих метафизических спекуляций. Иначе говоря, Сократ «Федона» это сам Платон: в отличие от Сократа сократических диалогов Платона, Сократ (т. е. Платон) диалога «Федон» рассматривает отношения между душой и телом дуалистически (не как относительные, а как абсолютные). С. Луис находит вместе с тем различия между демоном Сократа и демоном Платона, а также между сократовской и платоновской иронией.

Итак, при всей идеализации Сократа Платоном (отчасти именно благодаря этой идеализации) диалоги Платона, в которых нередко трудно отличить подлинно-исторического Сократа от Сократа платонизированного, остаются среди наиболее ценных источников наших сведений об историческом Сократе.

40