...

7. Гуманизация межличностных связей и преодоление одиночества

Преодолению состояний морального одиночества способствует третий фактор, на котором мы отчасти останавливались ранее,- расширение, улучшение, углубление нравственного взаимопонимания людей в их отношениях. Он неразрывно связан с торжеством коммунистического гуманизма, с развитием товарищества, дружбы, любви людей (т. е. нравственными явлениями, которые особенно важны для межличностных отношений). Взаимопонимание и развитие товарищества, дружбы и любви – две стороны единого процесса гуманизации человеческих взаимоотношений, разрушающего пессимистическую антиидею о безысходности одиночества и отчуждения.

Потребность человека в общении обладает разной интенсивностью. Это вовсе не неизменная, извечная величина. Она изменяется под влиянием исторического развития и неодинакова у различных классов, групп населения в разные эпохи; она меняется в зависимости от возрастных этапов жизни человека, его нравственного совершенствования и т. п. Нравственный прогресс личности связан и с ростом ее социальной активности, с развитием, обогащением ее общения. Это объективная, социальная причина роста духовного, точнее сказать, ее душевного богатства.

Вместе с тем потребность в общении имеет не только свою «количественную» сторону, но и качественную определенность. Это потребность в определенного рода общении, в нравственно-психологической связи с другими людьми. Эта качественная определенность потребности общения так же динамична, как и количественная. Даже возрастные этапы жизни человека имеют свою качественную структуру общения. Причем смена содержания, смысла общения при переходе человека от этапа к этапу может иметь и свои, в том числе нравственно-психологические, трудности и конфликты. В рамках одного этапа жизни человека потребность в общении имеет сложную, иногда весьма многоплановую структуру. Более того, потребность в общении знает свой ритм, свой перепад интенсивности. Вводя понятие ритма общения, нам бы хотелось подчеркнуть именно морально-психологическую сторону этого явления. Многие нравственные качества личности зависят от умения верно выразить этот ритм – свой и других людей, с которыми происходит общение. Назойливость и замкнутость, необщительность – как нравственно-психологические характеристики взаимоотношений людей – во многом зависят от ритма общения, в котором они находятся. Умело организовать не только свою личную жизнь, деятельность, но и гармонически строить свое общение с другими людьми, создавать целые «ансамбли» связей, обладающих наиболее благоприятным для участвующих в нем лиц содержанием и интенсивностью,- задача, имеющая не только свои психологические, но и моральные проблемы. Например, нравственные отношения в коллективе, преодоление мелких столкновений, неурядиц, непонимания, невнимательности, невежливости в немалой степени зависят от эффективности привычного, сложившегося «фонда общения». Здесь особенно важно развивать и культивировать у людей такие свойства, как взаимопомощь, заботу друг о друге, предупредительность, вежливость и в особенности деликатность. Последнее качество – немаловажный показатель уровня нравственной культуры общения; оно позволяет избежать многих излишних «стрессовых» ситуаций, обходиться без ненужных (а потому и особенно недопустимых) обид, оскорблений, которые нередко возникают именно в результате неделикатности в общении.

Неделикатность не только сестра грубости, но и душевной черствости. Это качество обычно говорит о степени тонкости, проникновенности нравственного опыта, самого строя морального сознания личности. Недаром такой замечательный психолог-гуманист, как А. П. Чехов, большое значение придавал наличию у людей искренней (выглядевшей как естественная, почти «врожденная») деликатности, которая глубже, чем просто этикетная культурность человека. Он, по воспоминаниям современников, любил иногда задавать друзьям, близким своеобразные моральные «задачки». Предположим, говорил А. П. Чехов, в комнату, где сидит дружеская компания, входит женщина с заплаканными глазами. Как в этом случае поступит культурный человек? Он уступит ей место. А как поступит не только культурный, но и деликатный человек? Он усадит женщину на то кресло, которое стоит спиной к свету (так, чтобы были незаметны заплаканные женские глаза). Здесь, в этом простом рассуждении, разборе ситуации, А. П. Чехов как бы показывает особую, нравственно-психологическую роль деликатности в общении людей друг с другом, выражающую степень их бережного и вместе с тем проникновенного отношения друг к другу, глубины их душевно-нравственного сопереживания. Нужно решительно возразить против обывательского рассуждения о том, что деликатность, мягкость, предупредительность – все это якобы «мелочи», недостойные внимания. Нет, деликатность не «мелочь», не «украшение» общения человека, а один из самых иптимных, внутренних «нервов» общения, позволяющих безболезненно, без назойливости и психологических «царапин» проникать во внутридушевный мир другой личности, налаживать наиболее тонкие интимно-неповторимые (а потому по-своему бесценные) контакты и отношения. Вот почему развитие нравственной культуры прямо связано с совершенствованием этикета во взаимоотношениях людей.

Определенная совокупность правил этикета очерчивает типичные для того или иного общества нравственные ситуации, формы общения. Этикет не нечто просто формальное, даже затрудняющее искренний контакт людей друг с другом рутиной раз навсегда данных правил и ритуалов. Таким он становится лишь в силу опустошения того нравственного содержания, с которым он связан. Этикетные формы общения людей были всегда производны, зависимы от господствующей в обществе системы моральных ценностей. Правила этикета, особенно правила вежливости, благопристойности и т. п., содержат в себе скрытые моральные ценности и нормы, которые, став общепризнанными, не требуют более в своем исполнении размышления, выбора и превращаются в привычные. Следовательно, это не просто формальные правила поведения – в них сосредоточен значительный исторический нравственный опыт человечества.

Эксплуататорские классы веками вырабатывали системы этикета, которыми они отгораживали себя от угнетенных, создавали такие формальные правила поведения, которые отгораживали человека от человека, подчеркивая престиж, статус, сознательную дистанцию во взаимоотношениях людей. Большинство таких этикетных правил либо давно стало анахронизмом, исчезло из нравственной жизни, либо сохранилось лишь по форме, выражая совершенно иное нравственное содержание. Когда-то рукопожатие имело ясное символическое значение: с его помощью демонстрировалась безоружность, т. е. миролюбивые намерения вступающих в контакт; когда-то снятие головного убора и наклон головы означали незащищенность и признание покорности вышестоящему лицу. Кто сейчас помнит об этом историческом, уже исчезнувшем из этих правил содержании? Значит ли это, однако, что эти и подобные им правила общения не имеют смысла, что они чисто формальны? Разумеется, нет. Впитывая в себя, крупица за крупицей, бесценный исторический опыт человеческого общения, они закрепили в себе такие общезначимые, внешние формы поведения, которые подчеркивали социальное значение личности, ее нравственную ценность и т. д. Выступая против фальшивого буржуазного или сословного дворянского этикета, марксистская этика отстаивает подлинно гуманные правила внешнего этического поведения в среде трудящихся, прямо связывая их с коллективистским содержанием коммунистической морали. Успех нравственного взаимопонимания, товарищества и дружбы людей в немалой степени зависит от органического единства их внешней и внутренней культуры поведения. Поступки, предписываемые этикетом, имеют значение общезначимых ценностных демонстраций и символов поведения – пренебрегать их способностью обозначать нравственную позицию индивида было бы просто нелепо.

Вместе с тем было бы вредной иллюзией закрывать глаза на тот очевидный факт, что этикетная культура внешнего поведения может служить щитом, прикрывающим от глаз окружающих внутренний нравственно-психологический мир эгоиста, корыстолюбца, карьериста, бюрократа. Соотношение культуры внешнего и внутреннего нравственного содержания поведения человека – проблема не только этикофилософская, но и психологическая. Как сочетать эмоционально-нравственную обнаженность в контактах с элементарным тактом, этикетом? Не будет ли эта обнаженность сродни неделикатности, назойливости, грубости? И напротив, как сделать, чтобы формальные правила учтивости не препятствовали нравственному сопереживанию, проникновению в душевный мир другого человека? И тем более, чтобы они не прикрывали равнодушия или презрения к другим людям? Это реальное нравственно-психологическое противоречие. Решая его, важно помнить, что внешнюю, этикетную форму нравственной культуры человека не следует считать самоцелью, неким эрзац-заменителем морали, со всем богатством и сложностью ее содержания. Только выражая эту мораль, этикет приобретает особую ценность, облегчая общение и взаимопонимание, способствуя защите и охране чести и достоинства человека. Советский этикет, в отличие от формальных систем поведения эксплуататорских классов, включает в себя ряд правил, которые развивают революционно-гуманистические традиции народных масс. Когда-то Н. Шелгунов, говоря о вежливости, справедливо заметил, что лучшая вежливость та, которая основана на искренности. Это требование прямо связывает этикет с системой нравственных норм, обеспечивающих гуманное отношение к человеку. Он служит выражением уважения, внимания, благожелательности к людям независимо от их общественного положения, включает в себя учтивость в обращении со старшими, с женщиной и т. п., снисходительность, мягкость, уступчивость в вопросах, касающихся простых требований удобства, непринужденности, нечванливости в межличностных отношениях.

Этикет, охраняя, в плане внешней культуры поведения, достоинство каждой личности, в общем и целом способствует развитию гуманистического содержания человеческих взаимоотношений. И в этом его главное значение. Все дело в том, как, в каких ситуациях он охраняет это достоинство личности. В неблагоприятных, отрицательных моральных ситуациях он может ограждать неприкосновенность внутридушевного мира человека от назойливости, грубости, бестактного вторжения в интимные переживания и мысли. В благоприятных, положительных нравственных ситуациях этикет может быть своеобразным катализатором в выражении чувств сочувствия, уважения, восхищения, признательности человека к человеку. В наиболее же сокровенных нравственных отношениях – в дружбе и любви, в условиях сложившегося морального резонанса людей он в значительной мере теряет свой внешний характер, становится более непринужденным, естественным и вместе с тем подчеркивает значимость, возвышенность, ценность даже неповторимо-индивидуальных, внутридушевных контактов. Полное пренебрежение правилами этикета в отношениях близких людей, как это еще иногда думают, якобы развивает эти отношения. Но это, как правило, не так. Такое пренебрежение со временем принижает их, вносит в них элементы нетактичности, расхлябанности, назойливости. Ведь многие этикетные правила легко приспосабливаются для того, чтобы даже будничным отношениям близких людей придать оттенок значительности, уважительности, даже праздничности. Все дело, следовательно, в том, какие нравственные отношения и чувства внушают этикетные формы общения. Эти формы могут быть – пусть не главными, но важными – вехами нравственного взаимопонимания, подчеркивая доброжелательно-уважительное, внимательное отношение к душевному миру каждого человека, выражением деликатности в процессе взаимопроникновения этих миров.

Сопряженные с коммунистическим гуманизмом, эти формы поведения не только не препятствуют, а, напротив, способствуют нравственному взаимопониманию и товарищескому единению людей.

А что может быть радостнее – хотя это не всем и не всегда очевидно – узнавания другого человека? Особенно, когда это узнавание перерастает в сопереживание, построенное на фундаменте общего дела, общей цели, общего чувства?! Каждый человек, сам того не зная, бывает в своей жизни Колумбом многое число раз, когда он открывает неизведанные для себя миры – души других людей. Конечно, это узнавание происходит не без напряжения чувства и ума «познающего», не без его заинтересованности. Можно, наверное, даже метафорически сказать о «труде» узнавания другого человека. И «труд» этот не только радостен, но и опасен – ведь узнавая, иногда разочаровываешься в людях. Культура общения, со всеми ее психологически тонкими, четкими механизмами взаимопонимания людей, с одной стороны, и общая система ценностей, моральных оценок, ориентации, с другой,- два важных нравственно-психологических параметра, от состояния которых зависит как успешное взаимопонимание, так и прочное моральное единение людей.

Конечно, процесс общения, межличностных контактов сложен, противоречив, нередко осложнен как препятствиями объективного, так и субъективного характера. И это не только трудности понимания другого, причем простой неадекватности информации о его нравственно-психологическом состоянии (хотя это и чрезвычайно важно), но и трудности взаимной передачи понимания этого состояния друг другу, предполагающие выработку обоюдного эмоционально-пристрастного, морально-ценностного отношения к этому взаимопониманию. Простое словесное («вербальное») взаимопонимание здесь недостаточно, необходимо и нравственно-психологическое «согласие», моральный резонанс общающихся. Поэтому давно уже стали хрестоматийными грустно-лирические строки Ф. Тютчева:

Нам не дано предугадать, Как слово наше отзовется,- И нам сочувствие дается, Как нам дается благодать…

Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя? Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь1.

1 Тютчев Ф. И. Соч., в 2-х т. М., 1980, т. 1, с. 199, 63.

Взаимопонимание, в особенности нравственное, чрезвычайно сложный и взаимопротиворечивый психологический процесс. Одни и те же люди, поступки, события, отношения оцениваются разными индивидами нередко довольно по-разному: моральная избирательность восприятия сориентирована у них в различающейся друг от друга сетке ценностей, эталопов, экспектаций (ожиданий). Нравственность вообще избирательна и конструктивна – с ее помощью каждый субъект пропускает информацию об окружающей социальной среде как бы через «сито» особой, ценностной конфигурации, с ее помощью он (сознательно или чаще интуитивно-бессознательно) усиливает, тщательно реконструирует одну часть информации и отбрасывает или заглушает другую как ненужную.

Конструктивность нравственного взаимопонимания, опирающаяся на умение сопереживать, на моральное воображение, на интуицию, на развитую процедуру нравственных оценок и суждений,- многослойный процесс, с весьма широким диапазоном средств, которые применяются личностью. У разных людей этот диапазон средств может быть весьма различным, одни из них будут более развиты, излюбленны, другие менее развиты, используясь не так часто: один человек может тяготеть к эмоционально-интуитивным нравственным оценкам и способам ориентации в мире социально-нравственных ценностей, другой в большей степени будет опираться на рассудочные процедуры анализа, сравнения, сопоставления ценностей и норм; один будет обладать весьма развитой способностью к нравственной самооценке, позволяющей ему «экстраполировать» свое нравственно-психологическое состояние на поведение окружающих, последовательно контролировать свой нравственный мир, другой не привык к самооценке, у него превалирует выведение моральных суждений с помощью прямого соотнесения поступков с теми или иными нормами и запретами, а «прочтение» внутренней мотивации других людей ему малодоступно; один имеет развитое моральное воображение, у другого оно крайне скудно и т. п. Действительно, моральное восприятие одних и тех же социальных явлений у таких разных людей может быть весьма различным (хотя – и это следует особо подчеркнуть – вовсе не обязательно противоположным друг другу: просто разные люди могут с большей силой отмечать различные аспекты того или иного морального явления).

Эта трудность нравственного восприятия, заключающаяся в индивидуально-психологических особенностях, формах его у каждого человека, прямо дополняется другой, не менее существенной.

Ведь объектом именно нравственного восприятия служат, как правило, другие люди, каждый человек – это особенный, самобытный и неповторимый мир. И в тех или иных контактах и отношениях этот мир, как правило, обнаруживается односторонне, какой-то особой своей частью. Содержание этого мира также различается, как и жизненный опыт человека. Таким образом, даже люди с весьма похожими нравственно-психологическими способами ориентации и оценки могут выражать с их помощью весьма разное моральное содержание, сформировавшееся у них в результате всего пройденного жизненного пути. В этом случае нравственное взаимопонимание будет требовать преодоления собственно нормативных трудностей, а именно согласования неодинаковых норм, запретов, ориентации различных общающихся индивидов, умение найти более общую систему моральных ценностей, через которую, как через однопо-рядковую систему координат, их можно согласовать.

Нравственное взаимопонимание будет наиболее адекватным и глубоким именно в том случае, если в культуре общения сполна будет учтен фактор многообразия духовно-личного богатства каждого человека. Даже целостная в нравственном смысле личность обладает многосторонностью моральных качеств, порой противоречивой или парадоксальной. Сама целостность, единство нравственной натуры человека, скрепленная тем или иным принципом и волей, оказывается нередко весьма благоприятной в одном отношении и неблагоприятной – в другом. В пределах одной личности, взятой в разных социально-нравственных «ролях», это явление наблюдается весьма отчетливо: невеста, жена, мать, теща (или свекровь) – в разных этих состояниях женщина может проявляться настолько по-разному в моральном плане с точки зрения черт характера, что психологи «разводят руками» от удивления. Причем все это, казалось бы, столь разнохарактерное, в различных «ролях» поведение нередко является выражением одного морального принципа, одной общей нравственной целостности личности, целостности, которая в разнородных ситуациях оборачивается разными гранями. В одной ситуации ограниченность (или, наоборот, преувеличение, абсолютизация) нравственной позиции личности заметна менее, в другой она, так сказать, оказывается как на ладони. В одних случаях эти позиции обусловливают нравственно-положительное (даже благородное, возвышенное) поведение человека, а в других ведут к морально неправильным поступкам (хотя и подкрепляемым «добрыми намерениями»). Еще в древности философы (Платон, Аристотель, Эпикур) размышляли о том, как подобные индивидуальные моральные качества и особенности характера людей влияют на их взаимопонимание, привязанность, дружбу, любовь. Аристотель, например, различал три вида дружбы: дружбу, где другому желают блага ради него самого; дружбу, в которой к другу привязаны из-за удовольствия, им доставляемого; дружбу, основанную на взаимной выгоде1.

1 См.: Аристотель. Этика. Спб., 1908, с. 147-149, 182.

Дружба, основанная на удовольствии или выгоде, не может быть очень прочной, ибо в этих случаях любят не человека с его качествами, а некоторые качества в человеке. Истинная дружба бескорыстна, в ней соображения пользы, удовольствия, поддержки производим от признания ценностей, другого человека. Друг – это собственный alter ego, наше второе «я», а отношения дружбы предполагают духовную близость, откровенность, симпатию, доверие. Таким образом, еще Аристотель раскрыл различные стадии нравственного взаимопонимания человека человеком, показал ступеньки дружелюбной близости людей, преодолевающей их изолированность и одиночество.

Здесь, естественно, возникал вопрос: какие же качества человека делают его другом – сходные или отличные от другого человека? Во взаимопонимании, дружбе, любви стремление к сходству, отыскивание родной, созвучной «души» составляет, как отмечают психологи, основной, общий мотив. Эта мысль стара, как сама этика и философия: еще Сократ отмечал, что «тесная дружба… бывает у сходных меж собою людей»1.

1 Цит. по: Платон. Соч., в 3-х т. М., 1968, т. 1, с. 344.

Действительно, нравственное единство, сопереживание, душевный резонанс в дружбе предполагают согласие в понимании основных моральных ценностей, в ценностных ориентациях. Без такого согласия дружба не может быть не только сколько-нибудь прочной, но и глубокой. Огромное значение имеет сходство характеров и моральных качеств индивидов. Известная схожесть, созвучие нравственно-психологических механизмов общения, переживания, ориентации просто необходимо для действительно глубокого межличностного контакта. Итак, чем больше схожесть, тем больше основа для взаимопонимания, дружбы и любви? Не будем торопиться с этим выводом, так как вопрос этот достаточно сложен. Да, обязательно схожесть. Но в чем? Прежде всего в ценностных ориентациях, ряде контактных механизмов взаимоузнавания и сопереживания. Этой схожести достаточно для самой глубокой, сокровенной дружбы – движение по шкале все большей схожести, приближающееся к неосуществимому пределу полного и абсолютного тождества двух внутриличностных миров, не приносит нового качества во взаимоотношениях друзей. За известной границей схожести, обеспечивающей душевное созвучие и взаимопонимание, действует уже взаимное дополнение (и обогащение) людей отличными друг от друга индивидуальными качествами. Оно только укрепляет их дружбу, привязанность, незаменимость друг для друга. Вообще-то проблема сходства и различия людей, связанных близкими узами,- это проблема психологических условий, возможностей полноценной дружбы и любви. Их же суть собственно нравственная: это проникновенная сопричастность человечности как общей «родовой сущности» друг друга, сопричастность, где сливается социально-общее и индивидуально-личностное гуманное начало жизни. Эта сопричастность, этот моральный резонанс может наиболее интенсивно протекать при весьма различном «балансе» схожести и различия душевных качеств индивидов. Все зависит от нравственного содержания этих качеств, их стыковки в эффективно действующую, устойчивую и радостную систему межличностных отношений. Каждый человек может неожиданно поворачиваться для другого новыми гранями его моральности, особенностями характера, его психических переживаний. Нередко эти грани, особенности личности, которые свидетельствуют не только о ее духовном богатстве, но и об ограниченности, нравственной ущербности. В этих случаях, особенно при близких, дружеских взаимоотношениях, подобные печальные открытия могут вызвать своеобразный нравственно-психологический шок: под сомнение ставится все нравственное понимание, вся сопричастность к внутреннему миру другого человека. «Свой», близкий оказывается чужим, идеал рушится, оставляя горечь прозрения. Подобные шоковые нравственно-психологические состояния (присущие, вероятно, жизненному опыту всякого зрелого человека) служат подспорьем для утверждения в обыденном сознании пессимистической мысли о невозможности проникновения «в душу» другого человека, о недостижимости подлинного взаимопонимания и сплочения. И действительно, такие прозрения могут быть вполне верными; моральный резонанс, в котором человек ранее был уверен, оказывается иллюзией, неадекватной проекцией собственных чувств и мыслей на другого индивида. Конечно, отсюда было бы нелогично делать вывод о непознаваемости и безысходной изолированности душевного мира каждого человека («чужая душа – потемки»). Ведь когда речь идет об узнавании нравственно-психологического мира другого человека, то имеется в виду возможность проникновения не только в положительные, но и в морально-отрицательные его качества (а тем более слабости, причуды, особенности, в которых нередко неповторимо сочетается положительное и отрицательное). Но обыденное моральное сознание всегда страстно-заинтересованно, логико-гносеологические выкладки ему, как правило, не присущи. Вот почему разочарование в другом, особенно близком, человеке нередко вызывает лихорадочную, болезненную работу нравственного сознания. В ходе этой работы подвергаются переоценке сами моральные представления, ориентации и даже идеалы, на которых оно основано. Если эти разочарования часто случались на жизненном пути человека, если его моральная убежденность и стойкость недостаточны, то он легко может впасть в весьма пессимистическую, циничную, обыденную «моральную философию» или даже, в крайних случаях, стать убежденным мизантропом.

Характерно, что шоковые разочарования в отношениях с другими людьми нередко бывают особенно болезненными, равносильны нравственным крушениям и срывам именно в тех случаях, когда у личности наблюдается максимализм в ценностном восприятии другого человека. Как правило, подобный максимализм со временем, вместе с развитием нравственного опыта индивида, размывается, заменяясь более реалистическим отношением, в котором вместе с тем сохраняется основное, гуманное восприятие другого как личности, как незаменимой ценности. Но случается и полный нравственно-психологический срыв: «скачок» от прежнего максимализма к нравственному скепсису или даже цинизму.

Простая совместность переживаний, даже одинаковость моральных реакций в отдельных случаях может и не затрагивать глубинных пластов нравственно-психологического мира личпости. Простейшая форма эмоциональной близости, так называемое «психологическое заражение», когда человек просто поддается чужому настроению (смеется, негодует, если смеются или негодуют окружающие), еще не раскрывает, разумеется, нравственные глубины его психики. Общезначимость совместных нравственных переживаний становится ключом к духовному миру другой личности, особенно тогда, когда она означает способность встать на место другого, разделить, воспроизвести его чувства и мысли, не стремясь стереть их индивидуальность (в отношениях близких друг другу людей это означает, выражаясь гегелевским языком, совпадение тождественности с различием).

Бережное отношение ко всем особенностям, даже невинным слабостям личности – показатель подлинно гуманного к ней отношения, определенная мера культуры межличностного общения. Приглядитесь: что любит человек? Мастерить, читать, собирать грибы, удить рыбу, готовить обед, слушать музыку и т. д. И как он это любит? Нужно уметь видеть в человеке прекрасную творческую его увлеченность делом, ценить ее, ибо вся сумма этих увлечений – это сам человек в значительной доле своего своеобразия и неповторимости. Понять человека в его самобытности, понять глубоко и проникновенно – значит создать предпосылки и для того, чтобы самому быть понятым. А быть понятым, как заявил один из героев фильма «Доживем до понедельника»,- это и есть «счастье».

В повседневной суете люди нередко утрачивают ощущение душевной ценности, незаменимости тех людей, которые их окружают. Это большой недостаток общения; надо было бы, чтобы рутина не скрывала бесценность минут, проведенных с друзьями, близкими, любимыми, чтобы всегда ясно было понимание того, что эти минуты уже не вернутся, съеденные суетой. Недосказанное, недоговоренное может таким и остаться даже с самым близким человеком – ведь люди не вечны… Надо помнить, что близкий, узнанный человек – это та дорогая «единственность», которая, уйдя из жизни, не повторится никогда. Это особенно верно по отношению к людям престарелым, находящимся на закате жизни, и, разумеется, прежде всего применительно к родителям. Андре Моруа как-то с горечью написал: «Мы всегда отказываем живым в нежности, которую, раскаиваясь, напрасно предлагаем их теням»1.

1 Моруа А. Из «Писем к Незнакомке».- Иностранная литература, 1974, № 1, с. 160.

Он был по-своему прав. Часто люди, забыв о том, что смерть поджидает их родителей, когда она приходит, вспоминают, как много они для них не сделали, им не досказали и как мало было для этого нужно – всего только слов участия, внимания, терпимости, наконец. Гуманное отношение к людям предполагает особую, заботливую нравственную атмосферу, которую нужно создать вокруг старости в общении, в отношении окружающих к ней, в понимании ее, том самом понимании, которое позволяет людям и в глубокой старости светить другим теплом своей доброты, богатством жизненного опыта, позволяет им сохранять свое достоинство и не чувствовать одинокости на последнем, завершающем отрезке жизни.

Ценить в человеке его неповторимую индивидуальность, а не только полезные для того или иного использования свойства, причем не неповторимость, выражающуюся в его прихотях, капризах, странностях, второстепенных особенностях, а в главном, существенном качестве его как целостной личности,- значит относиться к человеку гуманно. Ведь известно, что не все черты, умения, особенности человека входят в сущностные свойства как личности. Найти интегрирующие личность в единое целое моральные ценности, ориентации, понять их в их индивидуальной неповторимости – это и значит отнестись к человеку не формально, а нравственно-заинтересованно. Ибо только в этом случае сполна признается нравственная самоценность другой личности. И именно при таком к себе отношении человек ощущает свою моральную значительность, подлинную незаменимость для окружающих, уважающих его «самого по себе», а не только его успехи и способности. Подобное (нравственное) самочувствие личности – наиболее благоприятная эмоционально-психологическая основа для воспитания у человека реального понимания своего личного достоинства. В глубокой, страстной заинтересованности к душевному миру, качествам другого человека заключается один из источников моральной искренности, позволяющий проникнуть в сокровищницу духовно-нравственных ценностей этого человека, понять своеобразие его как нравственного субъекта. Растущее душевное богатство и сложность, тонкость нравственно-психологического мира личности не только благотворно сказывается на углублении ее контактов с другими людьми, но и требует новых, более совершенных и гибких форм общения, вызывает своеобразные проблемы и трудности роста. Неудивительно: чем сложнее, тоньше человек в своих нравственных запросах, оценках, убеждениях, чем обильнее его грани общения с другим человеком, тем глубже и проникновеннее его моральный резонанс в отдельных актах общения, когда оно проникает до самых отдаленных интимных нравственно-психологических глубин; и одновременно тем труднее сделать этот резонанс длительным, устойчивым. Эта проблема особенно значима в жизни стабильных малых коллективов, таких, например, как семья.

Есть люди исключительно чувственные, даже «сверхчувственные» к моральному настрою в общении с другими: они, подобно сказочной принцессе, почувствовавшей горошину через сорок пуховиков, моментально, интуитивно схватывают «горошину» неприязни, фальши, сомнений другого человека. Однако эта чувствительность – не дар «от природы», этим свойством в той или иной степени обладают все люди и могут развить его путем самовоспитания до весьма большой степени совершенства и проникновенности.

Следовательно, здесь мы сталкиваемся с двумя тесно друг с другом связанными процессами. С одной стороны, при социализме растет значение взаимопонимания, резонанса в межличностных связях, повышается значимость психологической совместимости в коллективах. С другой стороны, происходит интенсивное развитие индивидуальности, сопровождаемое ростом чувства личной значимости, подъемом достоинства и гордости, повышением запросов и жизненных притязаний. Эти два процесса при условии недостаточно высокой нравственно-психологической культуры общения могут расходиться, вступать в коллизию друг с другом. Может происходить односторонняя сосредоточенность мышления человека на самом себе, самоперсонификация личности и как результат – сужение ее контактов, утеря резонанса во взаимоотношениях с другими людьми. В итоге – ощущение одиночества, отчужденность, утрата смысла жизнедеятельности. В самом развитии личности и совершенствовании ее социальных связей скрываются опасности извращений, коллизий, возможность – при неблагоприятных условиях – нарушения их гармонического единства.

Нравственное взаимопонимание в межличностных отношениях зависит от многих индивидуальных черт характера, темперамента общающихся, их импульсивности, эмоциональности, легкости, с какой они вступают в контакты, и т. д. Однако глубина и устойчивость морального резонанса и сплоченности людей прямо невыводима из этих психологических качеств – она производив прежде всего от складывающейся в их взаимоотношениях системы ценностей, моральных ориентации и самооценок. Психологи, например, установили, что человек, обладающий чувством собственного достоинства, самоуважением, основанным на моральных самооценках, реже и менее болезненно переживает одиночество, чем те, у кого понижено чувство самоуважения. Последние чаще стремятся отгородиться от окружающих, подсунуть им какую-то одну, ролевую маску, они чаще ощущают собственную неполноценность, незначительность и поэтому нередко не идут на близкий контакт с другими людьми, «используя» их как временные «объекты» своих интересов и потребностей.

В. А. Сухомлинский писал, что «самое главное – развивать… внутренние силы, благодаря которым человек не может не делать добра, т. е. учить сопереживать»1.

1 В. А. Сухомлинский о воспитании, с. 226.

Эта связь двух явлений нравственной жизни – «не могу не делать добра» и «сопереживать» – поистине удивительно проникновенна и емка. Сопереживание, особенно нравственное, наиважнейший нравственно-психологический фактор сплоченности, взаимопонимания людей. Настанет, наверное, время говорить даже об «искусстве сопереживать», которое надо воспитывать- в людях и высоко ценить в межличностных отношениях. Народная мудрость давно гласит: когда хочешь узнать цену человека, поставь его перед чужой радостью или чужой бедой – и не ошибешься, увидишь, что он за человек. Будет он радоваться вместе с чужой радостью или зальется желчью черной зависти? Будет он горевать над чужой бедой или злорадствовать? Или пройдет равнодушно – и мимо чужой радости, и мимо чужой беды,- раз она для него чужая?

Без нравственного сопереживания не понять ни чужой беды, ни чужой радости. Великодушие, взаимопомощь, сочувствие, даже сострадание – реализация всех этих требований морали коллективизма невозможна без сопереживания, заинтересованности в судьбе каждого человека. Мысль о том, что мучения одного человека недоступны для понимания другого, даже самого близкого, не просто неверна, она вредна как пессимистическая, психологическая закваска личного одиночества. В самом крайнем выражении – в человеконенавистническом оправдании собственного эгоизма и своеволия – она может служить «оправданием» холодной жестокости, равнодушия, пренебрежения к другому человеку.

Вместе с тем чрезмерное внимание к собственным огорчениям, неудачам, любование собственным страданием от них (еще Ф. Достоевский устами своих героев провозгласил рассуждение о том, «как сладко иногда пострадать») может заслонять от человека то дело, которым он занят, смысл тех взаимоотношений, в которые он вступил с другими людьми. Человек, который бережно пестует свою беду, будет всегда непростительно снисходителен к самому себе и наверняка будет (как «страдалец», имеющий на то «право»!) жесток, эгоистично требователен к окружающим, в том числе близким, людям.

Критическая нравственная самооценка, умение производить ее несмотря на все утешительные самооправдания, которые подсказывает человеку себялюбие,- непременное условие подлинного морального резонанса с другими людьми, а значит., и взаимопонимания. Коммунистическая мораль недаром требует от коммуниста самокритичности. Это не просто сугубо «партийное» требование, как это иногда думают, а преломление важнейшего нравственно-психологического принципа марксистской этики в конкретной практике общественных отношений. Когда-то К. Маркс мечтал о том гуманном времени (коммунизме), когда социально-нравственные санкции против собственных проступков окажутся полностью в руках самой личности, будут предписываться ей только собственным судом долга и совести. Он писал: «…при человеческих отношениях наказание действительно будет не более как приговором, который провинившийся произносит над самим собой… В других людях он, напротив, будет встречать естественных спасителей от того наказания, которое он сам наложил на себя…»1.

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т 2, с. 197.

Но для этого нравственное самосознание человека, способность его к реалистической самооценке и бескомпромиссному самоконтролю должны развиться чрезвычайно интенсивно. Преодоление эгоцентризма – этой прилипчивой болезни, которая нередко поражает даже натуры духовно богатые, разносторонние и ведет, особенно на трудных участках жизненного пути, к самочувствию одиночества,- возможно прежде всего посредством развития способности к критической моральной Самооценке. Воспитание такой способности прямо сливается с самовоспитанием личности и имеет свои проблемы, свои секреты, еще недостаточно изученные педагогикой, психологией, этикой.

Самовоспитание, принятие личной ответственности не только за всю «канву» личных поступков, но и за то, чем стал человек сегодня в отличие от «вчера», чем он становится «в завтра»,- важнейшее условие гармонической морально-целостной личности, недопущение ее духовной стагнации, самоуспокоенности, самодовольного равнодушия. Не случайно основоположники марксизма столь большое значение – причем в этическом плане – придавали задаче сознательного отношения личности к своему саморазвитию, личной ответственности за него. Они подчеркивали, что призвание, назначение всякого человека – развивать свои способности. В этом – гуманный личностный смысл марксистской этики. И человек вправе отвечать за свое саморазвитие самостоятельно, самокритично, не прячась за формулы «Я как все» или «а есть и похуже». Об этом хорошо написал в своих сонетах Владимир Солоухин:

Для каждого настудит судный день: Кем был, кем стал, где умысел, где лень? Ты сам себе и жертва и палач.

Ну что ж, ложись на плаху головою, Но оставайся все-таки собою, Себя другим в угоду не иначь1.

1 Солоухин Вл. Венок сонетов. М., 1975, с. 17.

Ибо критическая нравственная самооценка личности – это тоже момент ее «автономии» в мире ценностей, свидетельство верности и стойкости избранным ориептирам жизни. Нравственная личность в индивиде есть результат сложной внутренней борьбы, или, говоря словами И. Канта, это добродетель, то есть моральный образ мыслей в борьбе, а не младенческое состояние незнания, невинности или безответственной духовной спячки «за спинами других» (псевдоколлективизм).

Еще Ж. Ж. Руссо верно заметил, что никто не может описать жизнь человека лучше, чем он сам. Однако, рисуя свою жизнь, он занимается самооправданием, это получается невольно. Он попытался честно рассказать о себе,- в том числе о своих пороках и проступках. Собственно говоря, известности «Исповеди» отчасти способствовала и эта откровенность автора. Конечно, эта искренность позволяет ему установить интимный контакт с читателем, а не только вызывает осуждение или отвращение. Но даже он, субъективно имевший полное право сказать, что не найдется человека искренней, не избежал умолчаний, недомолвок. Ведь повествуя о себе, он опирался на память и созданный самим собой образ, а это такие области, в которых уже произведена выборка и моральная оценка фактов. Исследователи биографии Руссо (например, А. Моруа) установили это: так автор «Исповеди» кается нередко в проступках не столь значительных, обвиняя их с такой силой, что редкий читатель может их ему не простить, но обходит как почти ничего не значащее такие факты, которые с большими основаниями можно поставить ему в вину, например, что он, проповедник освященной браком любви, вступил в связь с совсем еще юной девушкой, пренебрег долгом воспитания своих детей и т. д. О чем говорит ота особенность биографии и творчества великого философа? О неспособности из-за моральных препон (пусть неосознанных) к самоанализу, объективности? О невозможности, в том числе нравственно, познать самого себя? О безысходном «моральном эгоизме» субъекта, о неизбежной склонности к самооправданию?

Разумеется, познать самого себя – и оценить морально – не менее трудно, чем другого человека. Более того, люди очень часто находят подходящий моральный довод, когда речь заходит о необходимости спасти от разрушения тот добродетельный образ, который они создали о самих себе. На пути критического нравственного самопознания человека стоят своеобразные препоны – нормативно-эмоционального плана, свидетели ограниченности его жизненного опыта. Это познание, как и всякое познание, относительно. Об относительности, приблизительности его и свидетельствует пример с «Исповедью» Ж. Ж. Руссо. У одних лиц «я – образ», может быть, более реалистичен, критичен и адекватен реальности, у других менее. Точность взаимопонимания во многом зависит от этих «я – образов», которые формируются у общающихся. Вот почему самокритичность человека всегда неразрывно связана с духом критичности, принципиальности, требовательности в коллективе, со стороны людей, его окружающих. Конечно, критичности, опирающейся на реальные факты, а не домыслы, доброжелательной и уважительной к достоинству личности (завышенная, неуважительная «критичность» может настолько занизить самооценку индивида, что приведет к утрате чувства личного достоинства и чести, вызовет нравственную депрессию и безразличие или даже может толкнуть его на путь индивидуалистического протеста). Здесь особенно важен талант проникновения во внутренний духовный мир человека, «мера» нравственного воображения.

Нравственное взаимопонимание людей предполагает умение выйти за пределы собственной «концепции», принятого шаблона оценки – к какой-то более общей системе моральных координат. Это особенно важно в конфликтной нравственной ситуации, при разнобое в понимании ценностей и норм. Нужно уметь объективно, как бы со стороны, оценивать свои и чужие поступки и воплощенные в них мотивы. Моральная безапелляционность суждений у человека нередко результат его неумения беспристрастно оценить их, свидетельство упрощенности его нравственной культуры. Барьер моральной категоричности, непогрешимости, когда человек и мысли не может допустить, что он в чем-то неправ, тем более морально неправ, служит серьезным тормозом для взаимопонимания и сопереживания людей. Подобная абсолютизация субъективно-личной позиции не проходит безнаказанно; она ведет к зазнайству, к постоянным трениям с окружающими и может вылиться, в определенных ситуациях, в состояпие болезненно-стойкого одиночества, замкнутости или агрессивности к окружающим.

Психологам давно известно, что моральный выбор, предварительная самооценка зачастую совершаются человеком (особенно в сложных нравственных ситуациях) в форме незримого собеседования с людьми, которых будут затрагивать его решения, с теми, кто его окружает. В отдельных случаях, в кругу тех, с кем ведется это собеседование, оказывается и любимый литературный герой или человек, чей образ служит образцом, идеалом поведения. Это явление у исследователей социальной психологии получило название экспектаций («ожиданий»). Зачастую люди, сами того не замечая, приспосабливаются к системе экспектаций, которыми их окружают: они остроумны, эрудированны, серьезно-сосредоточенны, веселы, деловиты, снисходительны, принципиальны, рассудительны и т. п.- и все в соответствии с привычными представлениями, которые о них создают знающие их люди. Экспектаций, таким образом, весьма полезны для общения, для регуляции поведения людей, в него вступающих, но они – и это следует всегда помнить – дают представление о человеке с какой-то одной, пусть типичной, но все же одной стороны.

Экспектации отражают привычные ценностные эталоны, складывающиеся в общественной психологии («герой», «лентяй», «весельчак», «эрудит», «хапуга», «хитрец», «добряк», «храбрец» и т. п.). В некоторых случаях эти эталоны, если их абсолютизировать, ведут к схематизму, односторонности в понимании духовного мира другого человека. Возникает такое явление, которое психологи назвали «эффектом ореола»: прочные представления о человеке, подтвержденные общением (и соответствующие определенному эталону), не позволяют впоследствии увидеть изменения во внутрепнем его мире, его рост (или деградацию); многие грани его характера, не укладывающиеся в привычное о нем представление, не замечаются и т. д.

Преодоление косности, односторонности, упрощения в понимании духовного мира другого человека предполагает более тесный эмоционально-нравственный контакт общающихся, требует не только большей разносторонности взаимосвязей в их практической жизнедеятельности, но и развития способности проникновенного воображения, умения идентифицировать себя с движениями внут-ридушевного мира другого. Такое умение незаменимо для полноценного течения духовно-практического общения людей, а значит, и для их собственного общекультурного, в особенности морального, саморазвития. Подчеркивая особую роль воображения в восприятии и понимании человека человеком, психологи обычно выделяют три уровня работы воображения. Первый, самый простой, низший, когда воображение пассивно, а человек проявляет своеобразную глухоту к переживаниям, намерениям, внутреннему состоянию другого человека. Бедность воображения здесь прямо сочетается с бедностью образного, нравственно-психологического восприятия, ограниченного фиксацией внешних, общих черт поведения.

Второй уровень – эпизодическая, неупорядоченная игра воображения, которая дает отрывочные, разрозненные по ходу общения представления о состояниях другого человека, причем воспринимаются прежде всего те моменты, которые этот «другой» сам экспрессивно, настойчиво подчеркивает, привлекая к ним внимание окружающих. Наконец, главная, третья ступень – проявление способности к воссозданию переживаний другого человека как целостной личности на протяжении всех основных этапов взаимодействия с ним. Здесь проникновенное «слежение» за состоянием партнера происходит постоянно, приобретает непроизвольный характер (говоря иными словами, это – сопереживание в контакте). Глубокая заинтересованность во взаимопонимании ведет к тому, что процессы воображения здесь как бы «не успевают» осознаваться, они «свертываются», оставляя самосознанию готовые продукты вхождения, вживания во внутренние состояния другого субъекта. Само содержание, а также форма и ритм общения оказываются результатом особого, обоюдного «творчества» личностей, наиболее глубоко обогащающих их нравственно-психологический опыт1.

1 См. об этом: Бодалев А. А. Восприятие и попц-мание человека человеком. М., 1982, с. 137-138.

Именно такое общение с развитой способностью сопереживания и духовного воссоздания состояний другой личности является благоприятным условием наиболее полного, завершенного морального резонанса человека с человеком.

Вот почему развитие творческого, конструктивного воображения вообще, а морального в особенности есть важнейшая сторона совершенствования культуры общения. Глубокая заинтересованность к внутридушевному миру другого человека, плюс наблюдательность и эмоциональная вовлеченность в его поступки, слова, реакции, плюс конструктивное воображение его интимно-духовных состояний (с сопровождающей его идентификацией2

2 Как пишет Т. Шибутани, «гипотезы, используемые при восприятии людей, обычно включают в себя какое-то приписывание мотивов. Как правило, такое предположение покоится на частичной идентификации себя с другим: наблюдатель воображает, как бы он себя чувствовал, если бы был другим человеком» (Шибутани Т. Социальная психология. М., 1969, с. 97).

с этими состояниями, вживанием в них) – вот общая формула синтеза нравственно-психологических переживаний другого человека.

Оглавление