• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

Русский религиозный философ и литератор. Мыслил новое религиозное мировоззрение как проявление «богочеловеческого процесса», как воплощение, ускорение божественного в человеке и человеческой истории. Свою философию жизни Розанов пытался построить также на обожествлении рода, семьи («Семья как религия», 1903), пола. Основные произведения — «О понимании» (1886), «Семейный вопрос в России» (1903), «В мире неясного и нерешенного» (1904), «Около стен церковных» (в 2-х т., 1906), «Темный лик. Метафизика христианства» (1911), «Опавшие листья» (1913–1915), «Религия и культура» (1912), «Из восточных мотивов» (1916).

Василий Васильевич Розанов родился 2 мая 1856 года в семье лесника и был шестым, предпоследним ребенком в семье. Предки его со стороны отца принадлежали к лицам духовного звания, мать происходила из обедневших дворян. В 1861 году отец Розанова умирает, и семья перебирается на жительство в Кострому, где в это время в гимназии учится старший из братьев и сестер Василия — Николай. Мать сдает квартиру — тем и живут. Николай, окончив гимназию, уезжает учиться в Казанский университет. Вскоре умирает и мать. Перед смертью она просила Николая Васильевича помочь получить гимназическое образование Василию и его младшему брату — Сергею. В 14 лет Розанов становится сиротой.

Детство, проведенное в нищете и тяжком труде, постоянная боязнь быть за что-либо высеченным, уход за больной, умирающей матерью, невзрачная внешность — все это впоследствии заставило воскликнуть В. Розанова «Я вышел из мерзости запустения…». Детство осталось мрачным пятном в его сознании. Розанов учится в гимназии в Симбирске, где живет в семье старшего брата — Николая. В это время Розанов активно читает позитивистов Фохта, Молешотта, а из русских — Белинского, Добролюбова, Писарева. Гимназия отталкивает Василия своим бездушно-схоластическим подходом как к человеку, так и к предмету учебы.

В 1878 году Василий Розанов поступает на историко-филологический факультет Московского университета. По его собственному признанию, «университет он проспал», однако именно здесь он полюбил историю и археологию. О достаточно глубоких познаниях в области истории свидетельствуют и его многочисленные работы. Особое значение для Розанова имели занятия по средневековой истории и культуре. С этого времени Василий Васильевич, дотоле равнодушно относившийся к православию, полюбил читать Библию. Она стала его настольной книгой. На третьем курсе университета Розанов связал себя узами брака с Аполлинарией Сусловой — «музой Достоевского», красивой, но весьма своенравной женщиной, дочерью купца-миллионщика. Брак Розанова с Сусловой состоялся еще при жизни Достоевского. Трудно сказать, что побудило 24-летнего студента жениться на стареющей, неуравновешенной женщине, но, скорее всего, сыграл свою роль ореол «возлюбленной Достоевского», писателя, перед талантом которого Розанов преклонялся.

Годы жизни с Сусловой, а она оставила его в 1886 году, были истинной мукой, семейным адом. Во время учебы в университете окончательно оформляется мировоззрение Розанова как глубоко пессимистическое. «… я вдруг понял идея счастья как верховного начала человеческой жизни есть идея, правда, неопровержимая, но она придуманная идея, созданная человеком, но не открытая им. но не есть цель, вложенная в него природою… Отсюда именно и вытекает страдание, причиняемое этой идеею она… заглушает собою некоторые естественные цели, вложенные в человеческую природу»

Эта мысль, пришедшая студенту Розанову под влиянием усвоенной им у позитивистов идеи счастья как смысла жизни, привела его к метафизическому пессимизму, за который соученики прозвали Розанова «Васей кладбищенским». Именно с этого времени у Розанова появилось ощущение того, что есть нечто Сущее, божественное в природе — «как из нас растет», «как в нас заложено», однако есть и «мечущееся», «случайное», «каприз».

После окончания университета Розанов учительствует в гимназиях русской глубинки: в Брянске, Орловской губернии (1882–1885), в городе Ельце (где учениками Розанова в прогимназии были С. Н. Булгаков и М. М. Пришвин) (1886–1891) и, наконец, в прогимназии города Белого, Смоленской губернии (1891–1893). Казенщина, присущая учреждениям народного образования, побудила Розанова, который уже успел стать достаточно известным автором газетных публикаций, написать статью, вызвавшую бурную реакцию у тогдашнего министра образования Делянова, — «Сумерки просвещения». Дни работы Розанова в системе народного образования были сочтены. Несколько ранее увидела свет книга «О понимании». Розанов писал в состоянии большого интеллектуального подъема. Однако, несмотря на наличие в России «восьми университетов и четырех академий», этот объемистый труд не удостоился ни одного отзыва. О явном провале затеи (большинство тиража было продано на оберточную бумагу) Василий Розанов говорил с иронией.

Особо знаменательным для начинающего литератора был 1891 год. Тогда, работая в Елецкой прогимназии и пребывая в мрачном затворничестве вследствие неладов с А. Сусловой, Розанов совместно с учителем классических языков П. Д. Первовым надумал перевести с греческого на русский «Метафизику» Аристотеля. Работая на пару (Первов «давал» подстрочник, а Розанов блестяще «толковал» смысл сказанного), они перевели 5 глав, опубликованных в дальнейшем Н. Н. Страховым. Комментарий, сделанный Розановым и его коллегой, превышал сам текст, и качество перевода было весьма высоким. Впрочем, и эта книга, несмотря на ее добротность, не была востребована российской общественностью. Другим важным событием 1891 года, которое коренным образом изменило жизнь Розанова, стала его встреча и гражданский брак с вдовой священника Варварой Дмитриевной Бутягиной, которая стала не просто женой и спутницей писателя, но и его опорой, «другом», «мамочкой» — как ласково называл он ее.

«В первый раз в жизни я увидал благородных людей и благородную жизнь, — вспоминал позже Розанов — И жизнь очень бедна, и люди бедны. Но никакой тоски, черни, даже жалоб не было. Было что-то «благословенное» в самом доме. И никто вообще никого не обижал в этом благословенном доме. Тут не было совсем «сердитости», без которой я не помню ни одного русского дома. Тут тоже не было никакого завидования, «почему другой живет лучше», «почему он счастливее нас». Я был удивлен. Моя «новая философия», уже не «понимания», а «жизни» — началась с великого удивления.»

Бутягина была некрасива, старше Розанова, имела дочь от первого брака. Домовитая, ревнивая, не очень грамотная, она была самим воплощением русской доброты и порядочности. Суслова не желала давать развода Розанову. Гражданский брак глубоко оскорблял религиозное чувство Варвары Дмитриевны, однако любовь к Василию Васильевичу все-таки превозмогла предубеждения. Сам же Розанов глубоко переживал тот факт, что дети его, согласно законодательству Российской империи, считались «незаконнорожденными». Бюрократическая глухота «духовных», не желавших вникнуть в трагедию Розанова, во многом пошатнула его веру в Церковь как институт Православия, хотя личного Бога он не отрицал.

Позже выйдет сборник «Семейный вопрос в России», в котором Розанов, описывая множество случаев подобной глухоты властей, призывал уравнять «незаконнорожденных» в правах с детьми, рожденными от церковного брака. Не без влияния этой книги такой закон был принят. В1893 году Розанов с Варварой Дмитриевной переезжают в Петербург и тут оказываются в двусмысленном положении. Тайное венчание в Ельце (ведь Розанов так и не добился развода) не давало ни им, ни их пятерым детям никаких прав.

По существовавшим в ту пору церковно-государственным законам, дети Розанова считались «незаконнорожденными» и даже не имели права носить ни фамилию, ни отчество отца. С точки зрения закона, их отец был всего лишь «блудником», сожительствующим с «блудницей». Здесь-то и начинается поистине эпический подвиг «коллежского советника Василия Васильевича Розанова, пишущего сочинения» — восстание против всей системы византийско-европейской цивилизации с ее законами, правилами, ценностями, моралью и «общественным мнением».

Утверждение и освящение связи пола с Богом есть, по Розанову, сокровенное ядро Ветхого завета и всех древнейших религий. Во всяком случае, именно отсюда выводит Розанов святость и неколебимость семьи в Ветхом завете и иудаизме, отсюда же — и благословение жизни и любви в язычестве, примирившем человека со всем универсумом. Христианство же, по Розанову, разрушило сущностную связь человека с Богом, поставив на место жизни — смерть, на место семьи — аскезу, на место религии — каноническое право, консисторию и морализирование, на место реальности — слова.

Культ Слова породил бесконечные слова, рынок слов, газетные потоки слов, в которых, как во времена потопа, обречена погибнуть вся европейская цивилизация. Номинализм христианства построил цивилизацию номинализма, в которой праздные, мертвые слова подменили бытие. Однако цивилизации христианского номинализма Розанов противопоставил не молчание, но слово, — всегда личное, всегда свое, крепко укорененное в «святынях жизни» в реальности дома, конкретной судьбы, в мистике пола, в мифах седой древности. Верность этому слову в ситуации, где на карту поставлена судьба собственной семьи, «друга», детей, и открыла Розанову то особое эпическое пространство, в котором набирало силу его движение в защиту попранных святынь.

Маленькое «я» становится масштабом для суда над цивилизациями и царствами. Человек, несмотря на космоцентризм, не теряется в мироздании, он включен «в порядок природы, и точка этой включенности и есть пол, как тайна рождения новой жизни». Пол, по Розанову, и есть наша душа. Пол для него — это вовсе не функция и не орган. Отношение к полу как к функции, говорит он, есть разрушение человека. Для Розанова — именно человек священен, и прежде всего — младенец, пришедший в мир, а цивилизация, которая разрушает семью, подтачивает и себя самое.

В «Русском вестнике» за 1891 году вышла статья Розанова (затем переделанная в отдельную книгу) «Легенда о Великом Инквизиторе Ф М Достоевского», которая сыграла исключительно большую роль как в судьбе самого писателя, так и в литературной критике России вообще. Что же до Розанова, то статьей живо заинтересовался К. Н. Леонтьев — оригинальный русский мыслитель, философ-эссеист, поражающий своими парадоксами и остротой суждений.

Леонтьев доживал последние свои дни в Сергиевом Посаде, будучи тайно пострижен в монахи. Завязалась переписка, в ходе которой выяснилось, что у двух писателей имеется целый ряд общих оценок. Переписка длилась «неполный год», так как осенью 1891 года Леонтьев скончался. Но на молодого Розанова она произвела неизгладимое впечатление. Розанов посвятил монаху-писателю цикл статей.

Розановская «Легенда о Великом Инквизиторе» начинается с рассмотрения главного вопроса православной (и вообще христианской) философии — о бессмертии человека.

«Жажда бессмертия, земного бессмертия есть самое удивительное и совершенно несомненное чувство у человека. Не от того ли мы так любим детей, трепещем за их жизнь более, нежели за свою, увядающую, а когда имеем радость дожить до их детей — привязываемся к ним сильнее, чем к собственным. Даже в минуту совершенного сомнения относительно загробного существования мы находим здесь некоторое утешение. «Пусть мы умрем, но останутся дети наши, а после них — их дети», — говорим мы в своем сердце, прижимаясь к дорогой нам земле».

В «Легенде о Великом Инквизиторе» Розанов «затевает тяжбу» (по выражению одного из критиков) «со всей русской литературой». В приложении к этому изданию помещены две статьи о творчестве Н. В. Гоголя. В отличие от общепринятой точки зрения, что русская литература вся вышла из гоголевской шинели, Розанов, напротив, считает, что в творчестве классика вовсе не представлены «живые народные характеры». Творчество Гоголя, говорит Розанов, это зловещий хоровод каких-то балаганных крашеных рыл, упырей, покойников и, главное, покойниц. Он вопрошает: кто когда-либо встречал живую красавицу на страницах книг у Гоголя? Это малообъяснимая патологическая ненависть к Гоголю пройдет стержнем по всему творчеству Василия Розанова и закончится в «Апокалипсисе нашего времени». «Прав был этот черт — Гоголь!», говоря о том, как «Русь слиняла в день, максимум два». «По мнению Василия Розанова, начиная с Гоголя вся русская литература с ее бесконечными проблемами «лишнего человека» ни к чему хорошему привести не может.

Но не только с покойными, но и с живыми писателями Розанов вступает порой в полемику. Иногда она выходит за рамки приличий. Так было, например, в 1894 году, когда он в печати поспорил с Вл. С. Соловьевым, с которым его связывали странные отношения. Розанов выступил со статьей, в которой разграничивал свободу и терпимость. «Дух церкви нашей, — писал Розанов, — есть, несомненно, дух свободы, высочайшей, не осуществимой на земле, но она допускает свободу лишь при условии слияния с собой, а не свободу смести с лица земли эту святыню». Надо заметить, что «ретроградная» позиция Розанова по поводу свободы совести уже через пять лет изменит свой знак на прямо противоположный. Соловьев мгновенно парировал удар Розанова, опубликовав статью под хлестким названием «Порфирий Головлев о свободе и вере».

Соловьев назвал Розанова «Иудушкой», тот ответил веером не менее обидных эпитетов. Потом оба неоднократно выясняли отношения, объяснялись во взаимной симпатии. «Я верю, что мы братья по духу» — эти слова из письма Соловьева Розанову как нельзя лучше передают суть их отношений.

Переехав в Москву, Василий Васильевич поступает на службу в Государственный контроль, которым руководил старинный приятель Леонтьева — Т. И. Филиппов. Должность у Розанова была достаточно высокая — чиновник по особым поручениям VII класса с окладом 100 рублей в месяц. Но, при дороговизне жизни в столице (только за квартиру приходилось отдавать 40 процентов оклада) Розанов вынужден был много писать. Писал он легко, ничего не правя за собой. Сразу же, без исправлений написанное можно было печатать. Сочинения Розанова публиковались в изданиях самых разных ориентации, что, естественно, возмущало как противников, так и сторонников писателя: «пишет двумя руками», — говорили о нем.

Естественно, что он пользовался при этом массой псевдонимов (называют цифру 47 — от простого «Р. В.» до «Мнимоупавшего со стула»). Однако даже это не спасало от безденежья, и жена его Варвара Дмитриевна позже вспоминала голод и холод, который они пережили сразу же после переселения в столицу. Собрав кое-какие сведения о работе чиновничества по данным проверок Государственного контроля, Розанов задумал опубликовать цикл статей, в которых он высказал резко отрицательную точку зрения о чиновничестве как основной язве России. Статьи уже пошли в набор, но цензура запретила публикацию. Василий Васильевич вынужден был искать новую работу.

В начале века Розанов продолжал печататься во многих газетах и журналах разнообразного толка и политических направлений в литературно-художественных журналах, например, в «Золотом руне», в религиозно-философских изданиях, например, в «Пути». Уже в первые годы XX века это принесло Розановым не только широкую известность, но и материальный достаток. Семья смогла даже совершить небольшое зарубежное путешествие.

В то же время в Санкт-Петербурге начинаются знаменитые собеседования интеллигенции и духовных лиц с целью установить точки соприкосновения «веры и разума». Под разными названиями и в разное время эти диспуты» продолжались вплоть до первой мировой войны. Однако Розанова исключили из них еще в 1902 году за серию статей, посвященных «делу Бейлиса». Инициаторами изгнания были все те же Мережковские. Русская интеллигенция за очень редким исключением высказалась против позорного судилища над евреем Бейлисом, который якобы из ритуальных соображений пролил кровь «русского мальчика Андрюши Юшинского». Суд позорно провалился, но Василий Розанов поместил на страницах ультраправых газет свои антисемитские статьи. Книги его не раскупались из-за бойкота читателей. Фантастическая работоспособность Розанова позволяла ему одновременно писать книги и активно выступать в качестве публициста в крайне консервативной газете «Новое время», куда он поступил работать в конце XIX века по приглашению ее владельца А. С. Суворина. Однако и здесь он встретил открытую вражду ее постоянных авторов.

Следует заметить, что книги Розанова этого периода, включая и два тома «Метафизики христианства» («Темный лик» и «Люди лунного света»), вышедшие несколько позже, — это, как правило, сборники его статей, опубликованных в разное время в разных органах печати, составленных по тематическому признаку. То, что было написано ранее, Розанова уже не интересовало. Характерной чертой Розанова-публициста (и философа) было и то, что он весьма активно использовал отклики на свои статьи.

26 августа 1910 года с Варварой Дмитриевной случился паралич — грозный знак ее смертельной болезни. Дом пошатнулся Розанов был в отчаянии и великом удивлении: «Люди действительно умирают». «Я говорил о браке, браке, браке… а ко мне все шла смерть, смерть, смерть», — записывает Розанов.

Но даже из таких записей, подобных листьям с увядающего Древа Жизни, восстает, повинуясь творящей силе новорожденного удивления, новая литература. Литература «на правах рукописи», литература «нечаянных восклицаний», «вздохов, полумыслей, получувств», «сошедших прямо с души, без переработки, без цели, без преднамеренья, без всего постороннего». Литература, в которой одновременно, в непосредственном соседстве друг с другом, либо радикально разрушены, либо смещены, либо — вопреки всем канонам! — сведены в обновленном единстве доселе обособленные элементы традиционной литературы: дневниковая запись, афоризм, частное письмо, литературоведческий разбор, теологический комментарий, полемическая реплика, мемуарный рассказ, лирический фрагмент, бытовой факт семейной жизни.

Еще работая в глуши и на пару с коллегой П. Д Первовым над переводом Аристотеля, Розанов заинтересовался афоризмами Паскаля. Видимо, именно этот жанр в дальнейшем и повлиял на манеру изложения писателя. Книги «Уединенное. Почти на правах рукописи» (1912), «Опавшие листья. Короб 1–2» (1912–1913), «Смертное» (1913), «После Сахарны» (1913).

По словам одного из критиков, «Розанов был переполнен самим собой» и потому в читателе как бы не нуждался. В «Уединенном» Розанов формулирует и свое отношение к религии. Оно напоминает отношение к христианству Леонтьева, а именно отношение ко Христу как к личному Богу. В данном случае Церковь как институт — отпадает и остается церковь как уютная часовенка, где хорошо, тепло, комфортно, где можно общаться с Богом как с добрым знакомым, то есть Церковь воспринималась писателем как своего рода родной дом, где ему приятно находиться. Естественно, официальные церковные власти приняли такую позицию резко отрицательно, Максим Горький писал В. Розанову в апреле 1912 года.

«Только что приехал из Парижа — города, где все люди искусно притворяются весельчака ми, — нашел на столе «Уединенное», схватил, прочитал раз и два, насытила меня Ваша книга, Василий Васильевич, глубочайшей тоской и болью за русского человека, и расплакался я, — не стыжусь признаться, горчайше расплакался. Господи помилуй, как мучительно трудно быть русским».

«Уединенное» было настолько наполнено «откровенными» и «свободными» выражениями, что поначалу было вообще арестовано «за порнографию». Критики усмотрели в книге «оплевание всего русского», а самого Розанова уподобили «цинически мудрому Карамазову», что в действительности, учитывая способ изложения мыслей писателя как «дневник человека из подполья», имело под собой достаточно твердое основание. Но ведь Розанов для того и оговаривался, что книга выходит «почти на правах рукописи».

Позиция автора кажется парадоксальной с консерваторами он вольнодумец, радикальный реформатор основ религии, с либералами — консерватор, даже «ретроград». «Сам я постоянно ругаю русских. Даже почти только и делаю, что ругаю их. «Пренесносный Щедрин». Но почему я ненавижу всякого кто тоже их ругает? И даже почти только и ненавижу тех, кто русских ненавидит и особенно презирает» («Уединенное»).

Подобное двоение не знает ограничений оно проходит через все мысли, пристрастия, фантазии и слезы Розанова. Всякое «нет» предполагает «да», ибо множество «я», живущих этими «нет» и «да», потому и возможны, что существует множество истин. Но было бы непростительной ошибкой отождествлять истину с идейностью, знанием или доктриной. Истина не есть то, что существует вне нас и помимо нас, она не может быть «объектом», отторгнутым от субъекта. «Лишь там, где субъект и объект — одно, исчезает неправда», — мудрствует Розанов.

Революцию 1905 года он воспринял как что-то уравнительное. Выросший в нищете, он приветствовал ее книгой «Когда начальство ушло», вышедшей по следам событий. До 1911 года никто не решился бы назвать его писателем. В лучшем случае — очеркистом (в молодые годы он опубликовал серию очерков о своем путешествии по Волге — «Русский Нил»). Но вот выходит «Уединенное». Реакция Горького нам известна. Ведущий критик того времени М. Гершензон был в восхищении. Да и сам Розанов считал «Уединенное» лучшим и любимым своим произведением. Заговорили даже об открытии Розановым нового литературно-философского жанра.

Однако назревали более грозные события — приближалась первая мировая война. Чаепития у Розанова, которые посещала духовная петербургская художественно-интеллектуальная элита столицы, устраивались все реже (исключение Розанова из Религиозно-философских собраний нисколько не повлияло на состав присутствующих). Розанов в это время активно сотрудничал с «Новым временем», где в период войны были напечатаны его антигерманские статьи. Розанов с присущей ему «наивностью» публикует статью суть которой «Бей немца!»

Это окончательно порвало те некрепкие связи, которые все еще оставались между ним и «общественностью», которая ни по этому, ни по другим коренным вопросам своего четкого мнения не имела. Кроме того, Розанов активно сотрудничал в молодежном «беспартийном журнале» «Вешние воды», вел отдел писем.

В. В. Розанов беззаветно любил молодежь. Он тщательно просматривал корреспонденцию, публиковал часто письма читателей без изъятий и отвечал почти каждому корреспонденту. Однако после Октябрьской революции журнал был закрыт как «белогвардейский», а главный редактор «Вешних вод» эмигрировал в Маньчжурию и затем стал одним из главных инициаторов и вдохновителей русской фашистской партии. Эта одна (хотя и не главная) из причин, почему Розанова не публиковали.

Октябрь 1917 года выбил из под ног В. В. Розанова почву. «Апокалипсис нашего времени» — повествование о хозяйственном и моральном развале России. Розанов потрясен услышанным рассказом о том, что один «серьезный такой старик» выразил пожелание, чтобы с бывшего царя сорвали кожу «ленточка за ленточкой». Великий писатель и философ перебрался в Сергиев Посад, где, во-первых, якобы было легче жить, а во-вторых, там служил лучший друг писателя — отец Павел Флоренский.

1918–1919 годы — череда сплошных несчастий в жизни писателя. Трагически погибает его единственный сын Василий. Последние письма Розанова трагичны. Именно в это время его волнуют не только судьбы родного народа, но человечества в целом.

«Явно мир распадается, разлагается, испепеляется. Это так страшно, так ново, особая космогония Христа или точнее полная космичность, что мы можем только припомнить, что в предчувствиях всех народов и р(елигий) действительно полагается, что «миру должен быть конец», что «мир несовершен». Христос уносит нас в какую-то Вечную ночь, где мы будем «с Ним наедине». Но я просто пугаюсь, в смертельном ужасе, и говорю я не хочу».

Измученного, постоянно мечущегося в поисках работы и средства для про питания семьи, Розанова разбил инсульт. Деньги, отправленные А. М. Горьким из-за границы на поддержание угасающих сил писателя, пришли с опозданием. Розанов оставался писателем и на смертном одре — сам торопился сказать о том, как он умирал, старался опередить те слухи, которые поползут по Москве и Петербургу в первые же дни после похорон.

Младшая дочь Розанова писала: «Перед смертью он причастился, но после сказал: «Дайте мне изображение Иеговы». Его не оказалось. «Тогда дайте мне статую Озириса». Ему подали, и он поклонился Озирису. Буквально всюду эта легенда. Из самых разнородных кружков. И так быстро все облетело. Испугались, что папа во Христе умер и перед смертью понял Его. И поклонился Ему.

Последние дни я, 18-летняя, легко переносила его на руках, как малого ребенка Он был тих, кроток. Страшная перемена произошла в нем, великий перелом и возрождение. Смерть его была чудная, радостная. Вся смерть его и его предсмертные дни были одна Осанна Христу. Я была с ним все время и дни его болезни, и в его последние дни. Он говорил: «Как радостно, как хорошо. Отчего вокруг меня такая радость, скажите? Со мной про исходят действительно чудеса, а что за чудеса — расскажу потом, когда-нибудь». «Обнимитесь вы все. Поцелуемся во имя воскресшего Христа. Христос воскрес». Он 4 раза по собственному желанию причастился, 1 раз соборовался, три раза над ним читали отходную. Во время нее он скончался.

Он умер 23 января старого стиля, в среду в 1 час дня Без всяких мучений «Соборовал его отец Павел Флоренский. Похоронили В. Розанова рядом с могилой К. Н. Леонтьева, в Черниговском скиту Троице-Сергиевой лавры.