«ОСКОРБЛЕНИЕ СВЯТЫНИ МОГУТ ОДОБРЯТЬ ТОЛЬКО ОДЕРЖИМЫЕ ЛЮДИ». Интервью с протоиереем Александром Ильяшенко

— Отец Александр, храм Всемилостивого Спаса, в котором вы служите, находится неподалеку от Савеловского вокзала. Насколько я знаю, у вас довольно большой приход, в котором много молодежи. Каждую неделю проходят службы. Но не в храме, а в полуразрушенном доме причета, стоящем поодаль от храма. Почему? Почему храм до сих пор не передали вам?

— Этот храм раньше, до революции, принадлежал к Скорбященскому монастырю. Он был построен в византийском стиле в конце XIX века. В храме было освящено три престола, три алтаря. Главный алтарь был площадью около 100 кв м, а площадь всего храма составляла примерно 650 кв м. Сегодня же, кроме храма, от монастыря сохранилось здание монастырских келий и до неузнаваемости перестроенное здание гимназии. 10 гектаров земли, которая принадлежала ранее монастырю, частично принадлежит Станкоинструментальному университету. На остальной территории разбит детский парк и построены жилые дома.

— А что случилось с монастырем?

— В монастыре было много построек, но после революции их уничтожили. Понятно, что советской власти, которая боролась с религией, храмы были не нужны, но почему уничтожались большие, прекрасные хозяйственные постройки, остается загадкой. Храм был огорожен большой, красивой стеной. Она тоже была полностью уничтожена, хотя представляла собой великолепное архитектурное сооружение. В ней было несколько очень красивых ворот с арками и башенками. Тогда строили со вкусом и с размахом…

— А какие святыни были в монастыре?

— Этот монастырь — самый последний в Москве. Поэтому каких-то древних святынь там не было. Однако имелось богатейшее убранство, золотые и серебряные оклады, золотые богослужебные сосуды. После революции, когда происходило изъятие церковных ценностей, монастырь был полностью разграблен. А в 1929 году закрыт.

— Я слышала, как старушки говорили, что в этом парке дети играют на костях…

— Совершенно верно. Раньше на той территории, где сейчас разбит парк, было кладбище. Причем не только монастырское. На этом кладбище были похоронены такие знаменитые люди, как адвокат Плевако, философ Николай Федоров и другие. Когда часть монастырской территории отдали Станкостроительному институту, он начал расширяться, и храм Всемилостивого Спаса хотели снести. Его спасло от уничтожения только вмешательство общественности и покойного архитектора, академика архитектуры Томского. Новый корпус института построили немного в стороне, и здание храма сохранилось.

— А как сейчас обстоит ситуация с храмом? Почему его не отдают Русской Православной Церкви? Ведь почти все сохранившиеся московские храмы уже вернули?

— Пока в Москве Церкви не вернули порядка тридцати храмов. И один из них — наш. Храм разделен на четыре этажа. На четвертом этаже — столовая, а три остальных сдаются в аренду коммерческим фирмам, и это приносит огромные прибыли. Я пытался договориться с ректором Юрием Михайловичем Соломинцевым о том, чтобы хотя бы первый этаж, который практически не используется, отдали для богослужения. Но он разговаривать не стал, заявив, что сдает помещение в аренду и получает по 500 долларов с 1 кв. метра в год. Так что ему не выгодно возвращать храм…

— А предпринимались какие-нибудь попытки решить этот вопрос на более высоком уровне?

— Да, мы обращались и в Министерство образования, и в Правительство РФ, и в Госкомимущество. Даже отправляли письмо Президенту! Ведь храм находится не в собственности правительства Москвы, а в общефедеральной, поэтому и действовать надо на федеральном уровне.

— А кто подписал письмо Президенту?

— Патриарх.

— Сам Патриарх?! И что же ответил Президент?

— Письмо до Президента не дошло. Оно попало к Валентине Матвиенко, она наложила на него какую-то расплывчатую резолюцию, дело зависло. Потом мы обратились к полномочному представителю Президента по Центральному округу Георгию Полтавченко. Он направил бумагу в Госкомимущество, там создали специальную комиссию. В нее вошли представители заинтересованных министерств — Министерства образования, Министерства культуры, Госкомимущества, самого Станкина и нашего прихода. Комиссия поработала и выяснила, что первый этаж здания практически не используется. Но, тем не менее, был составлен акт о том, что передача этого помещения приходу не представляется возможным. При этом никто из прихода ни к составлению, ни к подписанию этого акта допущен не был.

— На основании чего вам отказали?

— Формулировка в документе написана в духе журнала «Воинствующий безбожник»: «Богослужение несовместно с образовательным процессом».

— А как же все более тесные контакты Министерства образования с Патриархией? У Соломинцева своя позиция по этому вопросу?

— Видимо, да. Впрочем, это имеет серьезную «материальную базу»: общая площадь храма — примерно две тысячи двести пятьдесят метров, умножьте хотя бы какую-то часть этой площади на сумму аренды, и вам многое станет понятным.

— А учебный процесс, на который ссылались в решении комиссии, в здании производится?

— По нашим сведениям, нет. Хотя в бумаге говорилось, что в помещении создана уникальная структура — Институт конструкторов технологической информатики, сокращенно ИКТИ РАН. Но из другого документа следует, что этот институт научно-производственная, коммерческая структура. То есть, буферная структура для обналичивания денег.

— Христос, как известно, изгнал торгующих из храма. А Соломинцев, выходит, пустил?

— Выходит, что да.

— Какую позицию по отношению к конфликту заняло Министерство культуры?

— Оно занимает жесткую, непримиримую позицию, заявляя, что Церковь не способна правильно обращаться со своим бывшим имуществом. Хотя именно силами Церкви сейчас восстанавливаются тысячи храмов, и тысячи строятся заново. А при советской власти, когда наш храм сперва хотели взорвать, а потом изуродовали, снесли колокольню, пятиглавие, изящные хоры и очень красивые лестницы к ним, тогда, значит, было культурное обращение с памятником архитектуры?!

— Если посмотреть телевизионную передачу «Культурная революция», которую ведет наш министр культуры Швыдкой, удивляться не приходится. Он не постеснялся заявить на всю страну, что ругается матом и не видит в этом ничего плохого, никакого бескультурья… Скажите, батюшка, а какие последствия могут ожидать людей, которые работают в оскверненном храме?

— Церковь говорит, что есть грех ведомый и неведомый, осознанный и неосознанный. Так же, как преступление может быть умышленным и неумышленным. Большинство сотрудников, которые работают в бывшем храме, не задумываются над тем, что это за место. Но что бы они ни думали и как бы ни относились, грех остается грехом. Я бы привел такое сравнение: в каком-то помещении разлита ртуть, а люди не знают об этом и дышат ядовитыми парами. Они медленно отравляют свой организм. Так и здесь, медленно «отравляется» духовная составляющая человека. Приборов измерительных в этой сфере не существует, но очевидно, что люди наносят себе вред. И потом не понимают, отчего у них не ладится жизнь, болеют дети, распадаются семьи…

— Когда-то в Казани одна монахиня показывала мне храм, в котором устроили квартиры. Там даже на месте алтаря жили люди. Но жизни у них там все равно не получалось: кто сошел с ума, кто покончил жизнь самоубийством. Конечно, люди не связывали эти события с Божьей карой, не верили, но…

— Но для человека духовного это было бы очевидно. Людям, работающим в стенах храма, не мешало бы призадуматься.

— Какие фирмы «окопались» в храме?

— Например, немецкая фирма «Хейнц Людвиг Шудт». Она является официальным дистрибьютором фирмы Джей — Ви — Си (JVC), торгующей домашними кинотеатрами и прочей электроникой. Не знаю, как сейчас, а раньше там арендовала офисы фирма «Эппл» (Apple).

— Принято считать, что иностранцы у себя дома, в той же Германии, очень уважают старину, ревностно охраняют памятники культуры. Хотелось бы их спросить, почему дома они ведут себя нормально, а в России в помещении храма устраивают торжище? И как на такое посмотрели бы их соотечественники?

— Я думаю, если бы эта информация распространилась на Западе, она не прибавила бы популярности фирмам «Хейнц Людвиг Шудт» или «Эппл».

— А, может, наоборот? Может, немцы сочтут это своеобразным реваншем, отыгрышем за поражение во второй мировой войне?

— Не думаю. Осквернение святыни могут одобрять только одержимые люди. Вряд ли на Западе духовное помрачение настолько велико. Скорее всего, руководители фирм, принимая решение об аренде помещения, руководствовались прагматическими соображениями, не приняв во внимание морально-этический и духовный аспект проблемы. В этом случае дело вполне поправимо. В Москве много зданий, сдающихся внаем. Нашла же себе другое помещение фирма «Хьюлет Паккард» (Hewlett Packard), тоже до недавнего времени располагавшаяся в нашем храме.

— В последние годы мне приходится много ездить по стране, и я вижу, что в годы советской власти очень часто детские парки или роддома устраивались именно на месте кладбищ. Что это: дурная бесконечность случайностей или вполне определенный умысел?

— Такое отношение было характерно не только для советской власти. Еще Лев Толстой в романе «Война и мир» написал, что маршал Даву устроил свой кабинет в одном из алтарей разоренного московского храма, и престол служил ему письменным столом. Это, конечно, не случайность, а сознательное надругательство, одержимость. Для деятелей французской, октябрьской и отчасти февральской революции характерно глумливое отношение к святыням. Например, кладбище на территории Скорбященского монастыря. Оно было разрушено еще до Великой Отечественной войны, когда, как вы знаете, надругаться над памятью предков считалось нормальным. Людей призывали порвать с прошлым, целиком устремиться в будущее, и многие вняли этим заклинаниям, не почуяли подвоха, оторвались от своих корней и, тем самым, нарушили одну из основных заповедей — «чти отца твоего и матерь твою». Надругательство над могилами и над верой отцов — свидетельство очень глубокого нравственного падения.

С протоиереем Александром Ильяшенко беседовала Татьяна Шишова

24 / 10 / 2002

Оглавление