• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

КРЕАЦИОНИСТЫ глубоко влюблены в летопись ископаемых, так как они были научены (друг другом) повторять, много раз, как мантру, что они полны «пробелов»: «Покажите мне ваши «промежуточные звенья»!» Они наивно (очень наивно) полагают, что эти «промежутки» являются затруднением для эволюционистов.

На самом деле, мы счастливы, что имеем вообще какие-либо ископаемые, не говоря уж об имеющемся на сегодня огромном их числе, для того, чтобы задокументировать эволюционную историю, большое, по любым меркам, количество которых составляют прекрасные «промежуточные звенья».

Я подчеркну в Главах 9 и 10, что мы не нуждаемся в ископаемых, чтобы продемонстрировать, что эволюция является фактом.

Доказательства эволюции были бы совершенно непоколебимы, даже если бы ни один труп никогда не превратился в окаменелость.

Это бонус, что на самом деле у нас есть богатые залежи окаменелостей для раскопок, и все больше обнаруживается каждый день.

Ископаемые свидетельства эволюции во многих основных группах животных удивительно сильны.

Тем не менее существуют, конечно, и пробелы, и креационисты любят их с одержимостью.

Давайте снова воспользуемся нашей аналогией детектива, прибывшего на место преступления, при совершении которого не было очевидцев.

Баронет был застрелен.

Отпечатки пальцев, следы, ДНК из пятен пота на пистолете, мотив преступления — все указывает на дворецкого.

Дело кажется решенным, присяжные, да и весь суд, уверены что дворецкий виновен.

Но в последнюю минуту обнаруживается улика, за секунду до того, как жюри удалится рассмотреть то, что, казалось, бы неизбежно приведет к вынесению обвинительного вердикта, некто вспоминает, что баронет установил скрытые камеры против грабителей.

Затаив дыхание, суд просматривает запись.

Одна из них показывает дворецкого, открывающего ящик в своем чулане, вынимающего пистолет и крадучись выходящего из комнаты со злонамеренным блеском в глазах.

Вы думаете, что это укрепляет доказательства против дворецкого еще сильнее.

Однако, посмотрим продолжение.

Адвокат дворецкого проницательно указывает, что не было никакой скрытой камеры в библиотеке, где произошло убийство, и не было скрытой камеры в коридоре, ведущем из кладовой дворецкого.

Он вертит пальцем, тем убедительным способом, который адвокаты сделали своим собственным.

«В видео отчете есть пробел! Мы не знаем то, что произошло после того, как дворецкий покинул кладовую.

Очевидно, что доказательств для осуждения моего клиента недостаточно.»

Напрасно, обвинитель указывает на то, что есть еще и вторая камера, в бильярдной, и на ней видно, через открытую дверь, как дворецкий с пистолетом наготове на цыпочках крадется по проходу, ведущему в библиотеку.

Конечно же, это заполняет пробел в видеозаписи? Несомненно, обвинения против дворецкого теперь неопровержимы? Но нет.

Адвокат ответчика триумфально разыгрывает своего туза.

«Мы не знаем, что случилось до и после того, как дворецкий прошел мимо открытой двери в биллиардной.

В видео отчете теперь два пробела.

Дамы и господа присяжные заседатели, я закончил.

Теперь в деле еще меньше доказательств против моего клиента, чем было ранее.»

Ископаемые останки, как скрытая камера в детективной истории, это только бонус, что-то, на что мы не могли изначально рассчитывать.

И без скрытой камеры есть достаточно улик для признания вины дворецкого, и присяжные собирались вынести обвинительный вердикт до того, как скрытая камера была обнаружена.

Аналогично, более чем достаточно свидетельств факта эволюции в сравнительных исследованиях современных видов (глава 10) и их географическом распределении (Глава 9).

Мы не нуждаемся в ископаемых — дело об эволюции железно и без них; парадоксально использование пробелов в ископаемой летописи как свидетельств против эволюции.

Нам повезло, как я уже говорил, что у нас вообще есть хоть какие-то окаменелости.

Что действительно могло бы стать аргументом против теории эволюции, и весьма сильным аргументом, так это обнаружение хотя бы одной единственной окаменелости в неправильном геологическом слое.

Я уже объяснял эту идею в главе 4.

Дж. Б.С.Холдейн остроумно парировал, когда его попросили назвать открытие, которое могло бы опровергнуть теорию эволюции, «Ископаемые останки кроликов в докембрии!» Ни таких кроликов, ни иных достоверно анахроничных ископаемых любого рода до сих пор не было найдено.

Все найденные нами ископаемые, и их действительно очень, очень много, обнаруживаются, без единого подтвержденного исключения, в правильной временной последовательности.

Да, есть пробелы, периоды, где нет никаких ископаемых, и именно этого и следовало ожидать.

Но не было найдено ни единого ископаемого организма, ранее, чем он мог бы возникнуть в результате эволюции.

Это весьма показательный факт (и ему нет объяснений в рамках креационистской теории)

Как я вкратце упоминал в главе 4, хорошая теория, научная теория — это теория, которая в принципе может быть опровергнута, но до сих пор не опровергнута.

Эволюция легко могла бы быть опровергнута, если бы хоть одно ископаемое оказалось в неправильном хронологическом порядке.

Теория эволюции блестяще прошла это испытание.

Скептики в отношении эволюции, желающие обосновать свое недоверие, должны бы усердно копаться в горах, отчаянно пытаясь отыскать анахроничные ископаемые останки.

Может найдут одно.

Хотите пари?

Самый большой пробел — тот, что креационисты любят больше остальных, это пробел как раз перед так называемым Кембрийским взрывом.

Немногим более полумиллиарда лет назад, в Кембрийскую эпоху, большинство типов (один из высших рангов классификации животного мира) животных «внезапно» возникают в ископаемой летописи.

Внезапно в том смысле, что не известны ископаемые останки этих групп животных в геологических слоях, предшествовавших Кембрию, но не в смысле их одномоментного появления: период, о котором мы говорим, охватывает примерно 20 миллионов лет.

Двадцать миллионов лет кажутся коротким промежутком времени, когда речь идет о том, что случилось полмиллиарда лет назад.

Но, конечно, это представляет собой точно такое же количество времени для эволюции, как и 20 миллионов лет сегодня! Так или иначе, это все же весьма внезапно, и, как я написал в предыдущей книге, Кембрийский период показывает нам значительное число главных таксономических типов животных

«в уже продвинутом состоянии эволюции, при самом первом появлении.

Это выглядит так, словно их просто поместили туда, без какой-либо предшествующей эволюционной истории.

Излишне говорить, что эта видимость неожиданного появления радует креационистов.»

Это последнее предложение показывает, что я был достаточно умен, чтобы понять, что креационистам понравится Кембрийский взрыв.

Я не был достаточно умен (раньше в 1986), чтобы понять, что они будут радостно цитировать мне меня самого в свою пользу, снова и снова, старательно опуская мои осторожные слова объяснения.

Шутки ради, я поискал в сети фразу «Это выглядит так, словно их просто поместили туда, без какой-либо предшествующей эволюционной истории» и получил не менее 1250 ссылок.

Как грубый тест для проверки гипотезы о том, что большинство этих ссылок представляют креационистское выдергивание цитат, я попытался искать, для сравнения, предложение, которое непосредственно следует за вышеупомянутой цитатой в Слепом Часовщике: «Эволюционисты всех направлений полагают, что на самом деле этот факт отражает большой пробел в ископаемой летописи».

Я получил всего 63 ссылки, по сравнению с 1 250 ссылками для предыдущего запроса.

Соотношение 1250 к 63 составляет 19,8.

Мы могли бы назвать это соотношение Коэффициентом Выдергивания Цитат.

Я подробно рассматривал проблему Кембрийского взрыва, особенно в книге «Unweaving the Rainbow» [ «Расплетая радугу»].

Здесь, я только добавлю один новый аргумент, иллюстрируемый плоскими червями, Platyhelminthes.

Этот тип червей включает в себя трематодов и ленточных червей, которые имеют важное медицинское значение.

Моими любимцами, однако, являются свободноживущие ресничные черви, которых насчитывается более четырех тысяч видов: это примерно столько, же сколько всех видов млекопитающих вместе взятых.

Некоторые из этих ресничных червей — создания необыкновенной красоты, как вы можете судить по тем двум, что изображены на картинке напротив.

Они часто встречаются, и в воде и на суше, и предположительно были широко распространены в течение очень длительного времени.

Поэтому можно было бы ожидать увидеть богатую историю ископаемых.

К сожалению, почти ничего не найдено.

За исключением считанных неоднозначных окаменелостей, содержащих следы, ни единой окаменелости ископаемого плоского червя не было обнаружено.

Плоские черви, все до одного, «стоят на продвинутой ступени эволюции, уже на момент первого своего появления.

Так, словно кто-то поместил их туда, без какой-либо предшествовавшей эволюционной истории.»

Но в этом случае, «первое же появление» — это не Кембрий, а наше время.

Понимаете, что это значит, или по крайней мере должно бы значит для креационистов? Креационисты верят, что плоские черви были сотворены в ту же неделю, что и остальные существа.

Соответственно у них было столько же времени для того, чтобы остаться в окаменелостях, что и у остальных животных.

Все те столетия, что животные с костями и раковинами оставляли свои ископаемые тысячами, плоские черви счастливо жили рядом с ними, не оставляя никаких существенных следов своего присутствия в геологических породах.

Так что же такого особенного в пробелах в палеонтологической летописи животных, которые оставляются в виде окаменелостей, если вся история существования плоских червей представляет собой один большой пробел: хотя плоские черви, по мнению креационистов, жили на Земле столь же долго? Если пробел перед Кембрийским взрывом используется как доказательство того, что большинство животных внезапно появились в Кембрии, точно такая же «логика» должна быть использована для доказательства того, что плоские черви возникли только вчера.

Однако это противоречит вере креационистов в то, что плоские черви были созданы в ту же неделю сотворения, что и все остальное.

Верно либо одно, либо другое.

Этот аргумент одним ударом полностью разрушает аргумент креационистов о том, что докембрийский пробел в ископаемой летописи ослабляет доказательную базу теории эволюции.

Почему же, с точки зрения теории эволюции, сохранилось так мало ископаемых останков ранее Кембрия? Ну, предположительно, те же факторы, что действовали в случае плоских червей в течение геологического времени до наших дней, применимы и к остальным представителям животного мира, существовавшим до Кембрия.

Вероятно, большинство животных до Кембрия были мягкотелыми, как современные плоские черви, возможно, они были довольно маленького размера, как современные ресничные черви — просто неважный материал для формирования окаменелостей.

Потом, полмиллиарда лет назад, произошло нечто, позволившее животным легче превращаться в окаменелости — возникновение твердых минерализованных скелетов, например.

Более ранним названием «пробела в палеонтологических летописях» было «недостающее звено».

Эта фраза пользовалась популярностью в Викторианской Англии, и продолжает существовать и в двадцатом столетии.

Навеянная неправильным пониманием теории Дарвина, она использовалась почти как ругательная, точно так же, как сейчас в разговорной речи (несправедливо) используется «неандерталец».

В цитатнике Оксфордского словаря английского языка 1930 года есть одна, в которой Д.Х.Лоуренс рассказывает о женщине, написавшей ему, чтобы сообщить, что его имя «смердит», и продолжила следующими словами «Ты, помесь недостающего звена и шимпанзе».

Изначальное значение, ошибочное, как я собираюсь продемонстрировать, подразумевало, что теории Дарвина не хватало связующего звена между человеком и другими приматами.

Другая из показательных цитат этого словаря, Викторианская цитата, использует ее таким образом: «я слышал разговоры о каком-то недостающем звене между человеком и пагги» (пагги было шотландским словом, обозначающим обезьяну).

Люди, отрицающие историю, и по сей день любят говорить, в язвительном (как им кажется) тоне: «Но вы все еще не нашли недостающее связующее звено», и часто в довесок они еще отпускают насмешливое замечание о Пилтдаунском человеке.

Никто не знает, кто создал пилтдаунскую подделку, но он в ответе за многое.

Тот факт, что один из первых кандидатов на ископаемые останки обезьяночеловека оказался подделкой, дало повод тем, кто отрицает историю, игнорировать весьма многочисленные ископаемые, которые не были подделками; но они все еще не могут перестать ликовать по этому поводу.

Если бы они только взглянули на факты, они скоро обнаружили бы, что у нас теперь есть большой запас промежуточных ископаемых, связывающих современных людей с общим предком, который объединяет нас с шимпанзе.

С человеческой стороны разделения.

Интересно, что до сих пор не было найдено ископаемых, связывающих этого предка (не являвшегося ни человеком, ни шимпанзе) с современными шимпанзе.

Возможно, дело в том, что шимпанзе живут в лесах, где нет подходящих условий для образования окаменелостей.

Если уж на то пошло, то сегодня именно шимпанзе, а не люди, имеют право жаловаться на недостающие звенья!

Итак, это — одно из значений «недостающего звена»

Оно — тот самый заявляемый пробел между людьми и остальным животным царством.

Недостающее звено в этом смысле, мягко говоря, уже вовсе не недостающее.

Я возвращусь к этому в следующей главе, которая посвящена ископаемым человека.

Другое значение касается заявляемой нехватки так называемых «переходных форм» между основными группами: между рептилиями и птицами, например, или между рыбами и амфибиями.

«Предъявите ваши промежуточные звенья!» Эволюционисты часто отвечают на этот вызов от отрицателей истории, бросая им кости Археоптерикса, знаменитого «промежуточного звена» между «рептилиями» и птицами.

Это ошибка, и я собираюсь это показать.

Археоптерикс не является ответом на вызов, потому что нет вызова, который бы заслуживал ответа.

Приведение только одного знаменитого ископаемого, такого как Археоптерикс, подпитывает заблуждение.

На самом деле, для большого количества ископаемых можно весьма обоснованно аргументировать, что любое из них является «промежуточным» между двумя другими.

Заявленный вызов, который вроде бы парируется Археоптериксом, основан на устаревшей концепции, той, что ранее была известна как Великая Цепь Бытия; и под этим именем я буду ее рассматривать далее в этой главе.

Самые глупые из вызовов с «недостающими звеньями», имеют следующие две версии (или их вариации, коих множество).

Первый — «Если люди произошли от обезьян через лягушек и рыб, тогда почему среди ископаемой летописи нет какой-нибудь «лягузьяны»? Я встречал креациониста-мусульманина, язвительно вопрошавшего, почему не существует крокодуток.

И второй — «Я поверю в эволюцию, когда я увижу, как обезьяна родит человеческого ребенка».

Этот последний совершает ту же ошибку, что и остальные, плюс дополнительную, состоящую в том, что крупнейшие эволюционные изменения якобы происходят мгновенно.

На самом деле, эти два заблуждения постоянно соседствуют друг с другом в длинном списке комментариев под статьей в лондонской Sunday Times о документальном телефильме о Дарвине, который я представлял:

«Мнение Докинза об эволюции абсурдно, поскольку Эволюция сама по себе ни что иное как еще одна религия — мы должны поверить, что мы все произошли из одной единственной клетки…и что улитка может стать обезьяной и т. п.

Ха-ха, это самая смехотворная религия из всех, что когда-либо существовали!!

Джойс, Ворвикшир, Британия.

Докинз должен объяснить, почему науке не удалось найти недостающие звенья. Вера в безосновательную науку, еще больше похожа на веру в детские сказки, чем вера в Бога.

Боб, Лас Вегас, США.»

В этой главе будут обсуждаться все подобные заблуждения, начиная с наиболее глупых, поскольку ответ на них послужит хорошим вступлением к остальным.

«Почему в палеонтологической летописи не встречается лягузьяны?» Ну, разумеется, обезьяны не произошли от лягушек.

Ни один эволюционист, находившийся в своем уме, никогда не заявлял такого, так же как и того, что утки произошли от крокодилов или наоборот.

У обезьян и лягушек был общий предок, который определенно внешне был вовсе не похож ни на лягушку, ни на обезьяну.

Может быть он несколько напоминал саламандру, и мы действительно нашли ископаемые, напоминающие саламандр, датируемые подходящим временем.

Но суть не в этом.

Каждый из миллиона видов животных имеет общего предка с любым другим видом.

Если ваше представление об эволюции настолько искажено, что вы считаете, что мы должны ожидать увидеть лягузьяну или крокодутку, вы также должны саркастически посетовать на отсутствие собагемота и слонпанзе.

Да и вообще, зачем ограничиваться млекопитающими? Почему не кенгуракан (промежуточное звено между кенгуру и тараканом) или осьминопард (промежуточное звено между осьминогом и леопардом)? Существует бесконечное число животных, названия которых вы можете слить в одно подобным образом.

Конечно, бегемоты не произошли от собак или наоборот.

Шимпанзе не произошли от слонов или наоборот, точно так же как обезьяны не произошли от лягушек.

Ни один из современных видов не произошел ни от какого другого современного (если мы исключим самые недавние разветвления).

Точно так же, как вы можете обнаружить ископаемые останки животного, которое будет близко к общему предку лягушек и обезьян, точно так же вы сможете найти ископаемые останки животного, которое будет близко к общему предку слонов и шимпанзе.

Вот, например, Эомайя, жившая в раннем меловом периоде, чуть более ста миллионов лет назад.

Как видите, Эомайя была вовсе не похожа ни на шимпанзе, ни на слона.

Отдаленно напоминающая землеройку, она, вероятно, была очень похожа на их общего предка, который жил примерно в одно время с ней, и вы можете видеть, что значительное число эволюционных изменений произошло в обоих направления — и от похожего на Эомайю предка к его помтоку-слону и от похожего на Эомайю предка к его потомку-шимпанзе.

Но она ни в коем случае не слонпанзе.

Если бы она являлась слонпанзе, то она также должна было быть и собакантином, поскольку общий предок слона и шимпанзе является так же и общим предком собаки и ламантина (морской коровы).

Она так же была бы муравьепотамом, поскольку тот же предок был общим и для африканского муравьеда и бегемота.

Сама идея собакантина (или слонпанзе, или муравьепотамом или кенгурога или быкольва) глубоко анти-эволюционна и нелепа.

То же относится и к идее лягузьяны, и это позор, что человек, придумавший эту глупость, австралийский странствующий проповедник Джон Маккей, ездил по английским школам в 2008 и 2009 годах, прикидываясь «геологом», и учил невинных детей, что если бы теория эволюции была правдой, то в ископаемой летописи должна была бы быть «лягузьяна».

Еще один нелепый пример можно найти в Атласе Сотворения — толстой, щедро оформленной, иллюстрированной глянцевыми фотографиями и идиотски невежественной книге Харуна Йахьи, мусульманского апологета.

Издание этой книги, несомненно, обошлось в целое состояние, что делает еще более поразительным тот факт, что она распространялась бесплатно среди десятков тысяч преподавателей естественных наук, включая меня.

Несмотря на непомерную сумму денег, потраченную на издание этой книги, ошибки в ней стали легендарными.

С целью проиллюстрировать фальшивое утверждение о том, что большинство древних ископаемых неотличимы от их современных аналогов, Йахья демонстрирует морскую змею в качестве «угря» (два настолько разных животных, что они даже отнесены к разным классам позвоночных), морскую звезду в качестве «офиура» (на самом деле это два разных класса иглокожих), кольчатого червя в качестве «морской лилии» (иглокожего: эта пара относится не только к разным типам, но и к разным подцарствам, поэтому они не могли бы быть более далекими родственниками, оставаясь в рамках животного мира, даже если бы специально старались) и — лучшее из всех — рыбацкую приманку в качестве «ручейника» (см. цветную иллюстрацию на стр.8)

Но в добавление к этим перлам, в книге есть глава, посвященная недостающим звеньям.

Один рисунок всерьез призван проиллюстрировать тот факт, что не существует промежуточной формы между рыбой и морской звездой.

Я не могу поверить в то, что автор всерьез полагает, что эволюционисты рассчитывают найти переходное звено между двумя такими разным животными, как рыба и морская звезда.

Поэтому я не могу не заподозрить, что он знает свою аудиторию слишком хорошо и целенаправленно и цинично пользуется ее невежеством.

Еще раз, люди не произошли от мартышек.

У нас с мартышками был общий предок.

Так вышло, что общий предок внешне был бы гораздо более похож на мартышку, чем на человека, и мы скорей всего назвали бы его обезьяной, если бы встретили, где-то около 25 миллионов лет назад.

Но хотя люди и эволюционировали от предка, которого мы небезосновательно назвали бы обезьяной, никакое животное не рожает представителя нового вида вот так сразу, по крайней мере не такого, чтобы отличался от него самого настолько, насколько человек отличается от мартышки, или даже от шимпанзе.

Эволюция работает совсем не так.

Эволюционный процесс происходит постепенно, и это не просто очевидный факт, она должна быть постепенной, если предполагается, что она должна что-либо объяснять.

Огромные скачки в одном поколении — чем и является рождение человеческого младенца у обезьяны — почти столь же невероятны как и божественное сотворение мира, и исключаются из рассмотрения по одной и той же причине: это статистически слишком маловероятно.

Было бы здорово, если бы те, кто отрицает эволюцию, приложили бы хоть немного усилий и освоили хотя бы самые азы теории, которой они противостоят.

В основе значительной части ошибочных требований предъявить «отсутствующие промежуточные звенья» лежит средневековый миф, который владел умами многих мужчин вплоть до Дарвина и упрямо продолжает запутывать людей и после.

Это миф о Великой Цепи Бытия, согласно которому все во вселенной можно расположить на некой лестнице, на верху которой Бог, потом архангелы, разные чины ангелов, потом люди, потом животные, потом растения, потом дальше вниз к камням и прочим неживым творениям.

С учетом того, что эта идея уходит корнями в то время, когда расизм был нормой жизни, мне вряд ли надо добавлять, что человеческие существа не все располагались на одной ступени.

О нет.

И конечно, мужские особи были на здоровую ступеньку выше женских того же вида (поэтому я позволил себе неполиткоректное «владел умами мужчин» в первом предложении этого раздела).

Но именно подразумеваемая иерархия внутри животного мира в наибольшей степени была способна все запутать, когда идея эволюции впервые была вынесена на обсуждение.

Казалось естественным предположить, что «низшие» животные эволюционировали в «высших» животных.

И если это было так, то нам следовало ожидать обнаружения «промежуточных звеньев» между всеми ступенями вверх и вниз по этой «лестнице».

Лестница с большим числом недостающих ступеней выглядит хлипко.

Именно эта картина лестницы с недостающими ступенями прячется за существенной долей скептицизма по поводу «недостающих промежуточных звеньев».

Но весь этот миф о лестнице глубоко ошибочен и анти-эволюционен, что я и собираюсь показать.

Фразы «высшие животные» и «низшие животные» так легко слетают с нашего языка, что нас шокирует осознание того, что вместо того, чтобы без усилий вписаться в эволюционное мышление, как можно было бы предположить, они были — и остаются — прямо противоположны ему.

Мы думаем, что знаем, что шимпанзе — высшие животные, а земляные черви — низшие, мы думаем, что мы всегда знали, что это значит, и мы думаем, что теория эволюции делает эту идею еще более ясной.

Но это не так.

Отнюдь не ясно, что это вообще значит.

Или же, если оно вообще что-то значит, то оно значит столько различных вещей сразу, что скорее вводит в заблуждение и даже наносит вред, чем вносит ясность.

Вот список более или менее явно ошибочных идей, которые вы можете подразумевать, когда заявляете, например, что обезьяны «высшие» животные по отношению к земляному червю.

1. «Обезьяны эволюционировали из земляных червей».

Это неверно, точно так же как и то, что люди эволюционировали из шимпанзе.

Обезьяны и земляные черви имеют общего предка.

2. «Общий предок обезьян и земляных червей был больше похож на земляного червя, чем на обезьяну.»

Ну, потенциально это более осмысленное заявление.

Вы можете даже использовать слово «примитивный» в приблизительном смысле, если вы при этом имеете в виду «похожий на предков», и очевидно, это правда, что некоторые современные животные более примитивны в этом смысле, чем другие.

Если задуматься, то на самом деле это значит, что более примитивный из сравниваемой пары видов изменился меньше со времен существования общего предка (все виды, без исключения, имеют общего предка, если вы проследите их историю достаточно далеко).

Если ни один из видов не эволюционировал заметно сильнее, чем другой, слово «примитивный» не должно использоваться при их сравнении.

Стоит остановиться на этом подробнее, чтобы поговорить о смежной проблеме.

Очень сложно измерить степень подобия.

И в любом случае нет какой-то необходимой причины, по которой общий предок двух современных видов должен быть больше похож на одного из них, чем на другого.

Если вы возьмете два вида животных, скажем селедку и кальмара, возможно, что один из них будет больше похоже на общего предка, чем другой, но это не обязано быть так.

У обоих было одинаковое время на эволюцию со времен общего предка, так что предварительной гипотезой эволюциониста, если вообще должна быть какая-нибудь, может быть то, что ни одно современное животное не должно быть более примитивным, чем другое.

Мы могли бы предположить, что они оба изменились в одинаковой степени, но в разных направлениях, со времен своего общего предка.

Ожидания, как часто случается, не всегда оправдываются (как в случае обезьяны и земляного червя), но у нас нет необходимой причины, чтобы строить подобные ожидания.

Более того, разные части тела животных не всегда эволюционируют с одинаковой скоростью.

Животное может быть примитивным от талии и ниже и высокоразвитым от талии и выше.

Или, если отбросить шутливый тон, один вид может иметь примитивную нервную систему, а другой — примитивный скелет.

Заметьте, что «примитивный» в смысле «напоминающий предков» не обязательно должно означать «простой» (в смысле менее сложный).

Ступня лошади проще человеческой (например, у лошади всего один палец, вместо пяти), но человеческая ступня примитивнее лошадиной (у нашего общего с лошадью предка было пять пальцев, как у нас, так что лошадь изменилась сильнее).

Это подводит нас к следующему пункту в нашем списке.

3. «Обезьяны умнее (или симпатичнее, имеют более развитый геном, более сложные части тела и т. д. и т. п.), чем земляные черви.

Такого рода зоологический снобизм создает совершенную неразбериху, когда вы начинаете применять его научно.

Я упомянул о нем только потому, что его истинный смысл часто ускользает за прочими толкованиями, и лучший способ устранить подобные недоразумения — раскрыть его.

Можно вообразить огромное количество шкал, по которым можно ранжировать животных — помимо четырех, которые я упомянул.

Животные, занимающие высокое место на одной шкале, могут занимать высокое место и на другой, а могут и нет.

Млекопитающие определенно обладают большим мозгом, чем саламандры, но их геном меньше, чем у саламандр.

4. «Обезьяны больше похожи на человека, чем земляные черви.»

В случае обезьяны и земляного червя, это несомненно так.

Но и что из этого? Почему мы должны выбирать человека в качестве стандарта, по которому мы судим остальные организмы? Негодующие пиявки могли бы указать на то, что земляные черви обладают выдающимся достоинством — они больше похожи на пиявок, чем люди.

Не смотря на то, что в Великой Цепи Бытия люди традиционно стоят между животными и ангелами, нет никакого эволюционного оправдания для распространенного представления, что эволюция неким образом «целенаправленно» создавала людей, или что люди — это ее «последнее слово».

Поразительно, как часто этот тщеславный подтекст вылезает на первый план.

В самом примитивном варианте, он встречается в виде вечного недовольства, «Если мы произошли от шимпанзе, как вышло, что шимпанзе все еще существуют?» Я уже упоминал этот аргумент, и это не шутка.

Я сталкиваюсь с этим вопросом снова и снова, иногда его задают даже с виду вполне хорошо образованные люди.

5. «Обезьяны (и другие «высшие» животные) лучше приспособлены к выживанию, чем земляные черви (и другие «низшие» животные)».

Это совершенно бессмысленное и ошибочное утверждение.

Все ныне живущие виды справились с задачей выживания, по крайней мере на сегодняшний день.

Некоторые обезьяны, такие как изящные золотистые игрунки, находятся под угрозой исчезновения.

Они гораздо хуже справляются с задачей выживания, чем земляные черви.

Крысы и тараканы процветают, несмотря на то, что большинство людей считают их «ниже» горилл и орангутанов, которые опасно близки к вымиранию.

Надеюсь, я сказал достаточно, чтобы показать, насколько абсурдно расставлять современные виды на лестнице, так, словно это очевидно, что вы имеете в виду под «высшими» и «низшими» видами, и чтобы показать насколько это не соответствует эволюционному мышлению.

Вы можете воображать сколько угодно лестниц; иногда ранжирование животных по каким-то отдельным шкалам может иметь смысл, но эти шкалы не слишком хорошо соотносятся друг с другом, и ни одна из них не может быть названа «эволюционной шкалой».

Мы увидели исторический соблазн к грубым ошибкам, таким как «Почему не существует лягузьян?» Но вредное наследие Великой Цепи Бытия также подпитывает вызов «Где же промежуточные формы между крупнейшими группами животных?» и, почти так же позорно, состоит в том, что склоняет эволюционистов отвечать на вызов конкретными ископаемыми, такими как археоптерикс, знаменитое «промежуточное звено между рептилиями и птицами».

Тем не менее, под заблуждением с археоптериксом скрывается кое-что еще общей важности; и я посвящу этому пару параграфов, используя археоптерикса как частный пример для общего случая.

Зоологи традиционно делили позвоночных на классы: крупнейшие подразделения с такими названиями, как млекопитающие, птицы, рептилии и амфибии.

Некоторые зоологи, называемые «кладисты», настаивают на том, что полноценный класс должен состоять из животных, объединяемых общим предком, принадлежащим к этому классу и который не имел потомков вне этой группы.

Птицы — пример хорошего класса.

† Все птицы являются потомками одного единственного предка, который также назывался птицей и разделял с современными птицами ключевые диагностические характеристики птиц — перья, крылья, клюв и т. д.

Животные, обычно называемые рептилиями, не будут представлять хороший класс в этом смысле.

Все потому, что по крайней мере в общепринятой таксономике эта категория выраженно исключает птиц (они представляют собственный класс) и, тем не менее, некоторые из обычно относимых к «рептилиям» (крокодилы и динозавры) являются более близкими родственниками птиц, чем других «рептилий» (ящериц и черепах).

На самом деле некоторые динозавры более близкие кузены птицам, чем другим динозаврам.

«Рептилии», в таком случае, представляют искусственный класс, поскольку птицы из него искусственно исключены.

В строгом смысле, если бы мы хотели выделить настоящий класс рептилий, мы должны были бы включить как рептилий и птиц.

Кладистически настроенные зоологи избегают слова «рептилии» совсем, разделяя их на архозавров (крокодилов, динозавров и птиц), лепидозавров (змей, ящериц и редкого сфенодона Новой Зеландии) и черепах.

Некладистически настроенные зоологи с легкостью используют слово «рептилии», так как находят его описательно полезным, даже хотя оно искусственно исключает птиц.

Но что такого в птицах, что склоняет нас отделять их от рептилий? Что кажется оправдывающим выделение птиц в ранг «класса», когда они эволюционно говоря, только одно ответвление рептилий? Тот факт, что непосредственно окружающие рептилии, ближайшие соседи птиц по дереву живого, оказались вымершими, в то время как птицы, одни из своего рода, проследовали вперед.

Все ближайшие родственники птиц находятся среди давно вымерших динозавров.

Если бы широкое разнообразие линий динозавров выжило бы, птицы бы не выделялись: их статус не был бы поднят до собственного «класса» позвоночных, и мы бы не задавали бы вопросы типа «Где же недостающие звенья между рептилиями и птицами?» Археоптерикс все так же был бы отличным ископаемым для музея, но он бы не играл свою современную центральную роль в ответе на пустой (как мы теперь видим) вызов: «Представьте мне ваши промежуточные звенья».

Если бы карты вымирания легли бы по-другому, могло бы быть множество динозавров бегающих вокруг, включая в том числе некоторых оперенных, летучих динозавров с клювами, называемых птицами.

И в самом деле, ископаемые оперенные динозавры сейчас все чаще обнаруживаются, так что становится все явственнее, что нет реального вызова в «Представьте мне недостающее звено!», к которому археоптерикс был бы ответом.

Давайте теперь перейдем к некоторым из крупнейших переходов в эволюции, где «звенья» заявлялись «недостающими».

Трудно представить более отважный и переворотный шаг, чем выход из воды на сушу. Это почти как полет в космос.

Эти две зоны жизни разняться по стольким показателям, что для перехода из одной в другую требуются радикальные сдвиги почти во всех частях тела.

Жабры хороши в извлечении кислорода из воды, но почти бесполезны на воздухе, а легкие бесполезны в воде.

Способ передвижения, который быстр, элегантен и эффективен в воде, опасно неуклюж на суше, и наоборот.

Не удивительно, что «рыба на суше» или «как утопленник» [в английском] стали пословицами.

И не удивительно, что «недостающие звенья» в этой области ископаемой летописи привлекают более чем обычных интерес.

Если вы пройдете назад достаточно далеко, все жили в море — водяной, соленой альма матер всей жизни.

В разных местах эволюционной истории, предприимчивые индивиды многих разных групп животных выходили на сушу, иногда в конечном итоге в иссушенную пустыню, захватывая с собой свою собственную морскую воду в крови и клеточных тканях.

В добавок к рептилиям, птицам, млекопитающим и насекомым, которых мы видим вокруг нас, другие группы, также преуспевшие в совершение броска из водяной колыбели, включают скорпионов, улиток, ракообразных, таких как мокрицы и наземные крабы, многоножек и сороконожек, пауков и их родню, и по крайней мере три группы червей.

И мы не должны забывать про растения, заготовителей годного к использованию углерода, без чьего предшествующего завоевания суши никаких других миграций не случилось бы.

К счастью, такие промежуточные этапы нашего исхода, как выход рыб на сушу, хорошо задокументированы ископаемой летописью.

Так же, как и переходные стадии пути, идущего обратно, гораздо позднее, когда предки китов и дюгоней оставили свой тяжело завоеванный дом на суше и вернулись в моря предков.

В обоих случаях когда-то отсутствовавшие звенья теперь многочисленны и украшают наши музеи.

Когда мы говорим «рыбы» вышли на сушу, мы должны помнить, что «рыбы», как и «рептилии», не составляют естественной группы.

Рыбы определяются через исключение.

Рыбы — это все позвоночные, кроме тех, что вышли на сушу.

Поскольку вся ранняя эволюция позвоночных имела место в воде, не удивительно, что большинство выживших веток дерева позвоночных все еще находится в море.

И мы все еще называем их «рыбами», даже если они лишь отдаленно родственны другим «рыбам».

Форель и тунец являются людям более близкими кузенами, чем акулам, но мы называем их всех «рыбами».

И двоякодышащие рыбы и латимерии более близкие родственники людям, чем форели и тунцу (и, конечно, акулам), но, опять же, мы называем их «рыбы».

Даже акулы более близкие родственники людям, чем миногам и миксинам (единственным современным оставшимся в живых, когда-то процветавшим и разнообразным группам бесчелюстных рыб), но снова, мы всех их называем рыбами.

Позвоночные, чьи предки никогда не отважились выйти на сушу, все выглядят как «рыбы», все они плавают как рыбы (а не как дельфины, которые изгибают спину вверх-вниз при плавании, вместо из-стороны-в-сторону у рыб) и, я подозреваю, все они на вкус как рыба.

Для эволюциониста, как мы увидели в случае рептилий и птиц, «естественной» группой животных является группа, все члены которой более близкие родственники друг другу, чем какому либо животному вне группы.

«Птицы», как мы видели, представляют естественную группу, так как их объединяет наиболее поздний общий предок, не являющийся предком каких-либо не-птиц.

По тому же принципу «рыбы» и «рептилии» не являются естественными группами.

Наиболее поздний общий предок всех «рыб» является также общим предком многих не-рыб.

Если мы отставим наших далеких родственников, акул, в одну сторону, мы, млекопитающие, будем относиться к другой естественной группе, включающей всех современных костистых рыб (костистых в контрасте с хрящевыми акулами).

Если мы отставим в одну сторону костистых «лучеперых рыб» (лосось, форель, тунца, скалярий: почти всех рыб, которые вы можете видеть кроме акул), естественная группа, к которой мы принадлежим, включает всех наземных позвоночных плюс так называемых лопастеперых рыб.

Именно из рядов лопастеперых рыб вышли мы, и должны уделить особое внимание лопастеперым.

Лопастеперые на сегодня сократились до двоякодышащих и целакантов («сократились» в качестве «рыб», но очень солидно распространились на суше: мы, наземные позвоночные — отклонившиеся от нормы двоякодышащие).

«Лопастеперые» они потому, что их плавники больше похожи на ножки, чем на лучи плавников у знакомых рыб.

В самом деле, «Старые Четвероногие» было названием популярной книги, написанной Дж. Л.Б.Смитом, южноафриканским биологом, внесшим самый крупный вклад в привлечение всемирного внимания к ним после того, как первый экземпляр был открыт в 1938 году в улове южноафриканского траулера: «Я бы не был более удивлен, если бы увидел динозавра, идущего по улице».

Целаканты были известны ранее как ископаемые, но считалось, что они вымерли во времена динозавров.

Смит трогательно написал о том моменте, когда он впервые взглянул на удивительную находку, для чего был вызван первооткрывателем, Маргаритой Латимер (позднее он назвал рыбу латимерия), чтобы дать свое экспертное мнение:

«Мы пошли прямо в музей.

Мисс Латимер временно отсутствовала, смотритель сопроводил нас во внутреннюю комнату и там был Целакант, да, о боже! Хотя я пришел подготовленным, тот первый взгляд был для меня как ослепительный взрыв и заставил меня почувствовать себя трепетно и необычно, мое тело трясло.

Я стоял как остолбеневший.

Да, не было ни тени сомнения, чешуйка к чешуйке, косточка к косточке, плавник к плавнику, это был настоящий Целакант (латимерия).

Это могло бы быть одним из тех существ, живших 200 миллионов лет назад и оживших вновь.

Я забыл про все остальное и просто смотрел и смотрел, а затем почти боязливо приблизился и потрогал, погладил, а моя жена молча смотрела.

Мисс Латимер вошла и тепло нас приветствовала.

Только когда речь вернулась, хотя точные слова я забыл, но, должно быть, я сказал им, что все верно, это был бесспорно Целакант.

Сомнений больше не было.»

Латимерии более близкие родственники нам, чем большинству рыб.

Они несколько изменилась со времени нашего общего предка, но не достаточно, чтобы быть перемещенными из категории животных, которые, в просторечии и для рыбака, будут классифицироваться как рыбы.

Но они и двоякодышащие рыбы определенно более близкие родственники нам, чем форель, тунец и большинство рыб.

Латимерии и двоякодышащие рыбы — примеры «живых ископаемых».

Однако мы не происходим от современных двоякодышащих рыб или целакантов.

Мы разделяем с двоякодышащей рыбой общего предка, который больше походил на двоякодышащих рыб, чем на нас.

Но и на них тоже не слишком.

Двоякодышащые рыбы могут быть живыми ископаемыми, но они все таки не слишком похожи на наших предков.

В поисках предков, мы должны вместо «живых ископаемых» искать в породах реальные окаменелости.

И в особенности мы интересуемся ископаемыми девона, которые охватывают переход между жившими в воде рыбами и первыми позвоночными животными, жившими на суше.

Даже при поиске среди реальных ископаемых мы были бы слишком оптимистичны, если бы надеялись буквально найти наших предков.

Можно, однако, надеяться найти родственников наших предков, достаточно близких, чтобы приблизительно рассказать нам, на что они походили.

Один из самых известных пробелов в ископаемой летописи — достаточно заметный, чтобы ему дали название, «Пробел Ромера» (A. Ш. Ромер был известным американским палеонтологом), длился приблизительно c 360 миллионов лет назад, конца Девонского периода, приблизительно до 340 миллионов лет назад, раннего Каменноугольного периода, «Каменноугольной свиты».

После Пробела Ромера мы находим несомненных амфибий, ползающих через болота, богатую радиацию саламандроподобных животных, некоторые из которых были размером с крокодилов, которых они поверхностно напоминали.

Кажется, это был век гигантов, поскольку были стрекозы с размахом крыльев с мою руку, крупнейшие насекомые, которые когда-либо жили.

Начиная приблизительно с 340 миллионов лет назад, мы практически могли бы назвать каменноугольный период земноводным аналогом эпохи динозавров.

До него, однако, был Пробел Ромера.

А до своего пробела Ромер мог бы видеть только рыб, лопастеперых рыб, живших в воде.

Где были промежуточные формы, и что вынудило их рискнуть выйти на сушу?

В Оксфорде мое студенческое воображение было распалено лекциями необычайно осведомленного Гарольда Пьюзи, у которого, несмотря на его сухое и протяжное произношение, был дар среди высохших костей видеть животных из плоти и крови, которые должны были добывать пропитание в давно ушедшем мире.

Его эвокация того, что заставило некоторых лопастеперых рыб развивать легкие и лапы, полученная от самого Ромера, была незабываемо логична для моих студенческих ушей, и она все еще логична для меня даже при том, что является менее модной среди современных палеонтологов, чем это было во время Ромера.

Ромер, и Пьюзи, представлял себе ежегодную засуху, во время которой озера, пруды и ручьи пересыхали, затопляясь снова лишь в следующем году.

Рыбы, живущие в воде, могли извлечь выгоду из временной способности выжить на суше, когда они тащились из мелкого озера или пруда, находящегося под угрозой неизбежного пересыхания, к более глубокому, в котором они могли выжить до следующего влажного сезона.

Согласно этому взгляду, наши предки не столько выходили на сушу, как использовали сушу в качестве временного моста, чтобы убежать обратно в воду.

Многие современные животные делают то же самое.

К большому сожалению, Ромер предварял свою теорию преамбулой, целью которой было показать, что Девонская эра была временем засухи.

В результате, когда более позднее свидетельства подорвали это допущение, оно, казалось, подорвало всю теорию Ромера.

Он добился бы большего успеха, опустив преамбулу, которая, в любом случае, была избыточной.

Как я доказывал в «Рассказе Предка», теория по-прежнему работает, даже если девон был менее засушливым, чем Ромер первоначально думал.

Так или иначе, давайте вернемся к самим ископаемым.

Они по капле набираются в позднем девоне, периоде, непосредственно предшествующем каменноугольному: дразнящие следы «недостающих звеньев», животные, прошедшие некоторый путь к заполнению пробела между лопастеперыми рыбами, столь многочисленными в девонских морях, и амфибиями (земноводными), которые позже ползали через болота каменноугольного периода.

Со стороны рыб в этом пробеле эустеноптерон был обнаружен в 1881 году в коллекции окаменелостей из Канады.

Он, кажется, был охотящейся на поверхности рыбой и, вероятно, никогда не выходил на сушу, вопреки некоторым ранним художественным реконструкциям.

Однако у него действительно было несколько анатомических общих черт с амфибиям 50 миллионов лет спустя, включая кости его черепа, зубы и, прежде всего, его плавники.

Хотя они, вероятно, использовались для плавания, а не ходьбы, кости повторяют типичную структуру тетрапода (название, данное всем наземным позвоночным животным).

В передней конечности единственная плечевая кость была соединена с двумя костями, лучевой и локтевой, соединяющимися с большим количеством мелких костей, которые мы, тетраподы, назвали бы запястьем, пястью и пальцами.

И задние конечности обнаруживают схожую тепраподоподобную структуру.

Затем, около земноводной стороны пробела, приблизительно 20 миллионов лет спустя, на границе между девонским и каменноугольным периодом, большое оживление было вызвано в 1932 году открытием на острове Гренландия ихтиостеги.

Между прочим, не заблуждайтесь мыслями о холоде и льде.

Гренландия в дни ихтиостеги была на экваторе.

Ихтиостега была впервые реконструирована шведским палеонтологом Эриком Ярвиком в 1955 году, и снова он изобразил ее как более близкую к обитателям суши, чем это делают современные эксперты.

Последняя реконструкция Пера Альберга из старинного университета Ярвика в Уппсале, помещает ихтиостегу преимущественно в воду, хотя она, вероятно, совершала время от времени рейды на сушу.

Однако она больше походила на гигантскую саламандру, чем на рыбу, и у нее была плоская голова, характерная для амфибий.

В отличие от всех современных тетрапод, которые имеют по пять пальцев на руках и ногах (по крайней мере в зародыше, хотя их могут потерять некоторые взрослые особи), у ихтиостеги было по семь пальцев.

Кажется, что ранние тетраподы обладали большей свободой «экспериментировать» с количеством пальцев, отличным от того, которое мы имеем сегодня.

Предположительно в некоторой точке эмбриологические процессы зафиксировались на пяти пальцах, и сделанный шаг был трудно обратим.

Хотя стоит признать, не так уж и необратим.

Существуют отдельные кошки, и даже люди, которые имеют шесть пальцев.

Эти дополнительные пальцы, вероятно, возникли благодаря ошибке дупликации в эмбриологии.

Другим захватывающим открытием, также из тропической Гренландии и также датирующийся границей между девоном и каменноугольным периодом, была акантостега.

У акантостеги также был плоский, череп земноводного, и подобные тетраподным конечности; но она также отошла, даже еще дальше ихтиостеги, от того, что мы считаем пятипалым стандартом.

У нее было восемь пальцев.

Ученые, внесшие максимальный вклад в эти наше знания, Дженни Клэк и Майкл Коутс из Кембриджского университета, полагают, что, как и ихтиостега, акантостега была в значительной степени водным обитателем, но у нее были легкие, и ее конечности сильно предполагают, что она могла при необходимости находится на суше, так же как в воде.

Опять же, она выглядела довольно похожей на гигантскую саламандру.

Возвращаясь назад, к рыбьей стороне водораздела, Panderichthys из позднего девона также немного более подобен амфибии, и слегка менее подобен рыбе, чем Eusthenopteron.

Но если бы вы увидели его, вы бы наверняка назвали его рыбой, а не саламандрой.

Таким образом, у нас остается разрыв между Panderichthys, рыбой, подобной амфибии, и акантостегой, амфибией, подобной рыбе.

Где «недостающее звено» между ними? Команда ученых из Университета Пенсильвании, включая Нила Шубина и Эдварда Дэешлера, намерились найти его.

Шубин сделал их поиски основанием для восхитительного ряда размышлений о человеческой эволюции в своей книге «Внутренняя рыба».

Они специально продумали то, где могло бы быть лучшее место для поиска, и тщательно выбрали скалистую область точно конца девонского периода в канадской Арктике.

Они нашли золотой зоологический самородок.

Тикталик! Имя, о котором никогда не забудут.

Оно происходит от слова из лексикона инуитов обозначающее больших пресноводных рыб.

Что касается видового имени, roseae, позвольте мне рассказать предостерегающую историю против меня самого.

Когда я впервые услышал название и увидел фотографии, похожие на те, что воспроизведены на цветной странице 10, на ум немедленно пришел девонский «Старый Красный Песчаник», цвет давшего ему имя графства Девоншир, цвет Петры («Красно-розовый город, почти такой же старый, как само время»).

Увы, я был совершенно неправ.

Фотография преувеличивает розоватый оттенок.

Название было выбрано в честь спонсора, который помогал финансировать экспедицию в Арктику девона.

Мне выпала такая честь, чтобы доктор Дэшлер показал мне тиктаалика, Tiktaalik roseae, когда я обедал с ним в Филадельфии, вскоре после его открытия, и вечный зоолог во мне — или, возможно, моя внутренняя рыба — потерял дар речи.

Мне представилось, что через розовые очки я смотрел в лицо своему прямому предку.

Как бы это не было нереалистично, это не-столь-розово-красное ископаемое было на сколько близко, насколько я вообще мог приблизиться к настоящему мертвому предку, почти такому же старому как время.

Если бы вы встретили реального живого тиктаалика, лицом к лицу, вы бы отшатнулись, как будто вам угрожает крокодил, именно его напоминает его морда.

Голова крокодила на туловище саламандры, приложенная к задней части и хвосту рыбы.

В отличие от рыб, у тикталика была шея.

Он мог поворачивать голову.

Почти в каждой детали, тикталик — совершенное недостающее звено — совершенное, потому что оно почти точно делит различия между рыбами и амфибиями, и совершенное, потому что оно больше не недостающее.

У нас есть это ископаемое.

Вы можете увидеть его, коснуться его, попытаться оценить ее возраст — и потерпеть неудачу.

Переход из воды на сушу положил начало значительной модернизации каждого аспекта жизни, от дыхания до размножения: это была длинная трасса через биологическое пространство

Однако с почти бессмысленным, казалось бы, упрямством, большое количество законченно наземных животных позже вернулось, отказываясь от своего с трудом заработанного наземного переоснащения, и снова двинулось толпой назад в воду.

Тюлени и морские львы прошли лишь часть пути назад.

Они демонстрируют нам, на что могли быть похожи промежуточные виды на пути к крайним случаям, таким как киты и дюгони.

Киты (включая маленьких китов, которых мы называем дельфинами), и дюгони со своими близкими кузенами ламантинами перестали быть наземными существами и вернулись к полностью морскому образу жизни своих далеких предков.

Они не выходят на берег даже для размножения.

Однако они все еще дышат воздухом, совсем не развив ничего аналогичного жабрам своих более древних морских прародителей.

Другие животные, возвращающиеся с суши в воду, по крайней мере на некоторое время — это прудовики, водяные пауки, жуки плавунцы, крокодилы, выдры, морские змеи, водяные землеройки, галапагосские нелетающие бакланы, галапагосские морские игуаны, водяные опоссумы (водные сумчатые из Южной Америки), утконосы, пингвины и черепахи.

Киты длительный период были загадкой, но недавно наше знание эволюции кита стало довольно богатым.

Молекулярные генетические свидетельства (см. Главу 10 относительно природы этого вида свидетельств) показывают, что самые близкие живущие кузены китов — гиппопотамы, затем свиньи, затем жвачные животные.

Еще более удивительно, но молекулярные свидетельства указывают, что гиппопотамы более близкие родственники китам, чем парнокопытным животным (таким как свиньи и жвачные), внешне более похожим на них.

Это — другой пример несоответствия, которое может иногда возникать между близостью родства и степенью физического подобия.

Мы отмечали это выше в отношении рыб, являющихся более близкими кузенами нам, чем другим рыбам.

В том случае аномалия возникала потому, что наша линия покинула воду ради суши, и, следовательно, совершила эволюционный рывок, оставив наших близких рыбьих кузенов, двоякодышащих, и целакантов, напоминающих наших более отдаленных рыбьих кузенов, потому что все они остались в воде.

Теперь мы встречаем тот же феномен снова, но в обратную сторону.

Гиппопотамы остались, по крайней мере частично, на суше, и поэтому все еще напоминают своих более отдаленных наземных кузенов, жвачных, в то время как их более близкие кузены, киты, унеслись в море и изменились настолько радикально, что их связи с гиппопотамами ускользнули от всех биологов, кроме молекулярных генетиков.

Как и в ситуации, когда их отдаленные рыбьи предки сначала шли в противоположном направлении, что было немного похоже на полет в космос, или по крайней мере на запуск воздушного шара, так же предки китов поплыли, освобожденные от ограничительного бремени силы тяжести, и отшвартовались от суши.

В то же время некогда довольно скудная ископаемая летопись эволюции китов была убедительно заполнена, главным образом новым потоком находок из Пакистана.

Однако история ископаемых китов так хорошо изложена в других новых книгах, например, книге «Эволюция: Что Говорят Ископаемые и Почему это важно» Дональда Протеро, и более поздней «Почему Эволюция является правдой» Джерри Койна, что я решил не охватывать здесь те же детали.

Вместо этого я ограничился одной диаграммой (снизу), взятой из книги Протеро, показывающей ряд ископаемых, упорядоченных во времени.

Обратите внимание на тщательность, с которой изображен рисунок.

Соблазнительно, и более ранние книги имели обыкновение делать это, рисовать ряд ископаемых со стрелками от старших к молодым.

Но никто не может сказать, например, что амбулоцетус произошел от пакицетуса.

Или что базилозавр произошел от родоцетуса.

Вместо этого диаграмма придерживается более осторожной политики, предполагая, например, что киты происходят от современника амбулоцетуса, который, вероятно, бы достаточно похож на амбулоцетуса (и, возможно, даже был амбулоцетусом).

Изображенные ископаемые представляют различные стадии эволюции китов.

Среди изменений, проявившихся в изящном каскаде, постепенное исчезновение задних конечностей, трансформация передних конечностей из ног для ходьбы в плавники для плавания и уплощение хвоста в хвостовой плавник.

Это все, что я собираюсь сказать об ископаемой истории китов, потому что она так хорошо изложена в упомянутых мною книгах.

Другая, менее многочисленная и разнообразная, но также полностью водная группа морских млекопитающих, сирены — дюгони и ламантины — не столь хорошо задокументирована в ископаемой летописи, но одно исключительно красивое «недостающее звено» было недавно обнаружено.

Пезосирена, ископаемый «ходячий ламантин» с Ямайки, является приблизительным современником амбулоцетуса, эоценового «ходячего кита».

Он в значительной степени похож на ламантина или дюгоня, за исключением того, что у него есть настоящие ноги для ходьбы, и сзади, и спереди, тогда как у тех плавники спереди, а сзади вообще нет конечностей.

На рисунке напротив показан современный скелет дюгоня выше, пезосирены ниже.

Совсем как киты родственны гиппопотамам, так же сирены родственны слонам, что подтверждается множеством свидетельств, включая самые важные молекулярные данные.

Однако пезосирена, вероятно, жила подобно гиппопотаму, проводя большую часть своего времени в воде и используя свои ноги для ходьбы по дну, а не только для плавания.

Ее череп — явно череп сирены.

Пезосирена может быть, а может не быть подлинным предком современных ламантинов и дюгоней, но она, определенно, превосходный претендент на эту роль.

Эта книга почти вышла в печать, когда поступили захватывающие новости из журнала Nature о новом ископаемом из канадской Арктики, разрекламированной как пробел в родословной современных тюленей, морских львов и моржей (обобщенно «ластоногих»).

Единственный скелет, укомплектованный приблизительно на 65 процентов, Puijila darwini датировался ранней миоценовой эпохой (приблизительно 20 миллионов лет назад).

Это достаточно недавно, чтобы карта мира была почти такая же как сегодня.

Таким образом, этот ранний тюлень/морской лев (они тогда еще не разошлись) был арктическим животным, жителем холодных вод.

Данные свидетельствуют, что он жил и ловил рыбу в пресной воде (как большинство выдр, кроме знаменитых морских выдр Калифорнии), а не в море (как большинство современных тюленей, кроме знаменитого тюленя Озера Байкал).

У Puijila были не плавники, а перепончатые лапы.

На суше он, вероятно, бегал как собака (очень непохоже на современных ластоногих), но проводил большую часть своего времени в воде, где плавал как собака, стилем, непохожим на любой из двух стилей, принятых соответственно у современных тюленей и морских львов.

Puijila четко покрывает пропасть между сушей и водой в родословной ластоногих.

Он является еще одним восхитительным дополнением к нашему растущему списку «звеньев», уже не являющихся недостающими.

Теперь я хочу обратиться к другой группе животных, которые возвратились с суши в воду: особо интригующему примеру, поскольку некоторые из них во второй раз, позже повернули этот процесс вспять и вернулись на сушу! Морские черепахи в одном важном аспекте в не столь полной мере вернулись к воде, как киты или дюгони, поскольку они все еще откладывают свои яйца на пляжах.

Как все позвоночные, возвратившиеся в воду, черепахи не перестали дышать воздухом, но в этой области некоторые из них превзошли китов.

Эти черепахи получают дополнительный кислород из воды благодаря паре камер в их задней части, обильно снабженных кровеносными сосудами.

Одна австралийская речная черепаха на самом деле получает большую часть своего кислорода, дыша (как австралиец мог бы сказать не смущаясь) через задницу.

Прежде чем продолжить, я не могу избежать скучного вопроса терминологии и прискорбного наблюдения Джорджа Бернарда Шоу, что «Англия и Америка — две страны, разделенные общим языком.»

В британской терминологии, сухопутные черепахи (turtles) живут в море, сухопутные черепахи (tortoises) живут на суше, а пресноводные черепахи (terrapins) живут в пресной или солоноватой воде.

В Америке все эти животные являются «черепахами» (turtles), не важно, живут ли они на суше или в воде.

«Наземная сухопутная черепаха» (land turtle) звучит странно для меня, но не для американца, для которого сухопутные черепахи — подмножество тех черепах (turtles), которые живут на суше.

Некоторые американцы используют «сухопутная черепаха» (tortoise) в строгом таксономическом смысле, говоря о Testudinidae, что является научным названием современных сухопутных черепах.

В Британии мы были бы склонны назвать любых живущих на суше черепах tortoise, являются ли они членами семейства Testudinidae или нет (как мы увидим, есть ископаемые «морские черепахи» (tortoises), которые жили на суше, но не являлись представителями Testudinidae).

В последующем я попытаюсь избежать путаницы, сделав поправку для читателей в Британии и Америке (и в Австралии, где оно используется еще по-другому), но это трудно.

В терминологии, мягко говоря, беспорядок.

Зоологи используют термин «chelonians» для всех этих животных, сухопутных, морских и пресноводных черепах, на каком бы диалекте английского языка мы ни говорили.

Самой примечательной особенностью черепах является их панцирь.

Как он эволюционировал, и на что были похожи промежуточные виды? Где недостающие звенья? Какая польза (мог бы спросить фанатичный приверженец креационизма) от половины панциря? Что ж, замечательно, как раз только что была описана новая окаменелость, красноречиво отвечающая на эти вопросы.

Она дебютировала в журнале Nature в самый последний момент перед тем, как я должен был передать эту книгу издателям.

Это была водная черепаха, найденная в поздних триасовых отложениях в Китае, и ее возраст оценивается в 220 миллионов лет.

Ее название — Odontochelys semitestacea, из чего Вы можете сделать вывод, что, в отличие от современной черепахи, у нее были зубы, и у нее действительно была половина панциря.

Она также имела намного более длинный хвост, чем современная черепаха.

Все три эти особенности характеризуют ее как подходящую на роль «недостающего звена».

Живот был покрыт панцирем, так называемым пластроном, почти так же, как у современной морской черепахи.

Но у нее почти полностью отсутствовала спинная часть панциря, известная как спинной щит (карапакс).

Ее спина была, по-видимому, мягкой, как у ящерицы, хотя были некоторые твердые, костные части посередине вдоль позвоночника, как у крокодила, и ребра были сплюснутыми, как бы «пытаясь» сформировать эволюционные зачатки щита.

И здесь у нас есть интересное расхождение во мнениях.

Авторы работы, которая представила миру Odontochelys, Ли, Ву, Риппель, Вонг и Жао (для краткости я назову их китайскими авторами, хотя Риппель не китаец), считают, что их животное действительно было на полпути к обзаведению панцирем.

Другие оспаривают претензию Odontochelys, доказывая, что панцирь эволюционировал в воде.

В Nature есть замечательный обычай заказывать другим экспертам, не авторам, написать комментарии на более интересные статьи недели, которые они публикуют в разделе, названном «Новости и Обзоры».

Комментаторами в «Новостях и обзорах» по работе над Odontochelys были два канадских биолога, Роберт Рейш и Джейсон Хед, и они предлагают альтернативную интерпретацию.

Возможно, целый панцирь эволюционировал еще на суше, прежде чем предки Odontochelys вернулись в воду.

И, возможно, Odontochelys потерял свой щит после возвращения в воду.

Рейш и Хед указывают, что некоторые из сегодняшних морских черепах, например гигантская кожистая черепаха, потеряли или очень уменьшили щит, таким образом их теория весьма правдоподобна.

Я должен отступить от темы, чтобы ответить на вопрос: «Какая польза от половины панциря?» В частности, почему Odontochelys быть покрыт броней снизу, а не сверху? Возможно, потому что опасность угрожала снизу, что означает, что эти существа проводили много времени, плавая около поверхности — и конечно, они должны были выныривать на поверхность для дыхания.

Акулы сегодня часто нападают снизу, акулы должны были быть угрожающей, важной частью мира Odontochelys, и нет никакой причины полагать, что их охотничьи привычки были другими в те времена.

Как параллельный пример, одно из самых удивительных достижений эволюции, дополнительная пара глаз у рыбы Bathylychnops (см. выше), вероятно предназначенная для обнаружения хищников, нападающих снизу.

Основной глаз смотрит в сторону, как у любой обычной рыбы.

Но у каждого из этих двух основных глаз есть небольшой дополнительный глаз, укомплектованный линзой и сетчаткой и прикрепленный снизу.

Если Bathylychnops может взять на себя труд (Вы знаете, что я имею в виду, не будьте педантичны) вырастить целую дополнительную пару глаз, по-видимому, чтобы высматривать нападения, исходящие снизу, кажется весьма вероятным, что Odontochelys мог бы вырастить броню, предназначенную отражать нападений с той же стороны.

Пластрон, брюшной щит, вполне уместен.

И если Вы хотите сказать, «да, но почему бы не иметь щит также сверху, просто для дополнительной безопасности», то ответ прост.

Панцири тяжелы и громоздки, их дорого выращивать и дорого носить.

В эволюции всегда есть компромиссы.

У сухопутных черепах компромисс останавливается на том, что благоприятствует крепкой, тяжелой броне, как сверху, так и снизу.

Для многих морских черепах баланс благоприятствует крепкому пластрону снизу, но более легкой броне сверху.

И предположение, что Odontochelys просто продолжил эту тенденцию немного дальше, является правдоподобным.

С другой стороны, если китайские авторы окажутся правы, что Odontochelys был на пути к эволюции полного панциря, и что панцирь эволюционировал в воде, то из этого, похоже, следует, что современные сухопутные черепахи, имеющие весьма развитые панцири, происходят от водных черепах.

Это, как мы увидим, возможно, правда.

Но это замечательно, потому что означает, что нынешние сухопутные черепахи представляют собой вторую миграцию из воды на сушу.

Никто никогда не заявлял, чтобы какие-нибудь киты или дюгони возвращались на сушу после завоевания воды.

Альтернативная история для сухопутных черепах такая, что они были на суше все время и у них независимо эволюционно возник панцирь, параллельно со своими водными кузенами.

Это не значит, что такое невозможно; но, выходит так, что у нас есть серьезное основание полагать, что морские черепахи действительно вернулись на сушу во второй раз, став сухопутными черепахами.

Если вы возьмете генеалогическое дерево всех современных черепах, базируемое на основе молекулярных и других сравнений, почти все ветви являются водными (обычный шрифт).

Сухопутные черепахи представлены жирным шрифтом, и вы можете видеть, что сегодняшние сухопутные черепахи являются одной ветвью Testudinidae, глубоко укорененной среди богатых разветвлений в остальном водных черепах.

Все их близкие родственники являются водными.

Современных сухопутные черепахи — одна ветвь на кустарнике в остальном сугубо водных черепах.

Их водные предки повернули и гурьбой двинулись назад на сушу.

Этот факт согласуется с гипотезой, что панцирь эволюционировал в воде у существа подобного Odontochelys.

Но у нас есть еще одна трудность.

Если вы посмотрите на семейное дерево, вы заметите, что, в дополнение к Testudinidae (все современные сухопутные черепахи) существует два ископаемых рода, полностью закрытых панцирем животных, под названиями Proganochelys и Palaeochersis.

Они нарисованы как сухопутные, по причинам к которым мы придем к в следующем параграфе.

Они находятся вне ветвей, представляющих водных черепах.

Казалось бы, эти два рода издревле сухопутные.

До того, как был обнаружен Odontochelys, эти два ископаемых были старейшими из известных черепах.

Как и Odontochelys они жили в конце триаса, но приблизительно на 15 миллионов лет позднее, чем Odontochelys.

Некоторые авторы реконструировали их живущими в пресной воде, однако последние данные свидетельствуют об их сухопутности, как показывает жирный шрифт на диаграмме.

Вы можете спросить, как мы можем говорить об ископаемых животных, особенно, если найдены только фрагменты, жили ли они на суше или в воде.

Иногда это довольно очевидно.

Ихтиозавры были рептилиями-современниками динозавров, с плавниками и обтекаемыми телами.

Ископаемые выглядят как дельфины, и они, безусловно, жили как дельфины, в воде.

С черепахами это менее очевидно.

Как и следовало ожидать, больше всего их выдают конечности.

Ласты довольно сильно отличаются от ног для хождения.

Уолтер Джойс и Жак Готье из Йельского университета взяли этот интуитивно понятный момент и представили цифры в его поддержку.

Они провели три ключевых измерения в костях кисти и передних конечностей семидесяти одного вида ныне живущих черепах.

Я преодолею искушение разъяснить их элегантные расчеты, но их вывод был ясен.

Эти животные имели ноги для ходьбы, а не ласты.

В британском варианте английского языка они были сухопутными черепахами «tortoises», а не морскими черепахами «tortoises».

Они жили на суше.

Они были лишь дальними родственниками современных сухопутных черепах. Теперь у нас, кажется, есть проблема.

Если, как считают авторы работы, описывающей Odontochelys, их ископаемое, имеющее половину панциря, указывает, что панцирь эволюционировал в воде, как мы объясним два рода черепах с полным панцирем на суше 15 миллионов лет спустя?

До открытия Odontochelys я, не смущаясь, сказал бы, что Proganochelys и Palaeochersis были представителями жившего на суше предкового типа до возвращения в воду.

Панцирь эволюционировал на суше.

Некоторые покрытые панцирем сухопутные черепахи возвратились в море, как тюлени, киты и дюгони сделали позже.

Другие остались на суше, но вымерли.

А затем некоторые морские черепахи возвратились на сушу, чтобы дать начало всем современным сухопутным черепахам.

Это то, что я сказал бы — на самом деле, то, о чем я действительно говорил в раннем проекте этой главы, которая предшествовала сообщению о Odontochelys.

Но Odontochelys отбрасывает все домыслы.

У нас теперь есть три возможности, все одинаково интригующие.

1. Proganochelys и Palaeochersis могли быть сохранившимися сухопутными животными, которые ранее отправили некоторых представителей в море, включая предков Odontochelys.

Эта гипотеза предполагала бы, что панцирь рано эволюционировал на суше, а Odontochelys потерял спинной щит в воде, сохранив брюшной пластрон.

2. Панцирь, возможно, эволюционировал в воде, как полагают китайские авторы, при этом сначала эволюционировал пластрон на животе, а щит на спине эволюционировал позже.

В этом случае, как мы расценим Proganochelys и Palaeochersis, живших на суше после того, как Odontochelys со своей половиной панциря жил в воде? Proganochelys и Palaeochersis, возможно, развили панцирь независимо.

Но есть другая возможность:

3. Proganochelys и Palaeochersis могли представлять более раннее возвращение из воды на сушу.

Не правда ли, поразительно захватывающая мысль?

Мы уже довольно уверены в замечательном факте, что сухопутные черепахи совершили эволюционное повторное возвращение на сушу: сначала капер сухопутных черепах «tortoises» вернулся к водному окружению своих еще более ранних рыбьих предков, став морскими черепахами, затем снова вернулся на сушу, как новое воплощение сухопутных черепах, Testudinidae.

Это то, о чем мы знаем, или в чем почти уверены.

Но теперь мы мужественно встречаем дополнительное предположение, что это повторное возвращение случилось дважды! Не только чтобы породить современных сухопутных черепах, но и намного раньше, чтобы дать начало Proganochelys и Palaeochersis в триасовом периоде.

В другой книге я охарактеризовал ДНК как «Генетическую Книгу Мертвых».

Исходя из того, как работает естественной отбор, в некотором смысле ДНК животного является текстовым описанием миров, в которых его предки подвергались естественному отбору.

Для рыб эта генетическая книга мертвых описывает предковые моря.

Для нас и большинства млекопитающих все ранние главы книги касаются моря, а все более поздние — суши.

Для китов, дюгоней, морских игуан, пингвинов, тюленей, морских львов и морских черепах есть третий раздел книги, который рассказывает об их эпическом возвращении на испытательный полигон их далекого прошлого, в море.

Но для сухопутных черепах, возможно, дважды независимо в двух далеко отстоящих друг от друга случаях есть еще и четвертый раздел книги, посвященный последнему — или не последнему? — выходу опять на сушу.

Может ли быть другое животное, для которого эта генетическая книга мертвых — такой палимпсест многократных эволюционных обратных разворотов? Как слово на прощанье, меня не может не интересовать вопрос о пресноводных и живущих в солоноватой воде формах («водяных черепах»), являющихся близкими кузенами сухопутных черепах.

Двигались ли их предки прямо из моря в солоноватую, а затем пресную воду? Представляют ли они промежуточную стадию на пути из моря назад на сушу? Или возможно, что они представляют еще одно повторное возвращение в воду от предков, которые были современными сухопутными черепахами? Курсировали ли черепахи в течение эволюционного времени назад и вперед между водой и сушей? Мог ли этот палимпсест быть переписан еще более густо, чем я до сих пор предполагал?

19 мая 2009 года, когда я выполнял корректуру этой книги, в научном онлайн журнале PLOS One объявили о «недостающем звене» между лемуроподобными и обезьяноподобными приматами.

Названное Darwinius masillae, оно жило 47 миллионов лет назад в тропическом лесу, там, где сейчас находится Германия.

Как утверждают авторы, оно является наиболее полным из когда-либо найденных ископаемых останков приматов: не только кости, но и кожа, шерсть, некоторые внутренние органы и его последняя еда.

Такие красавцы, как Darwinius masillae, несомненно бывают (см. цветную страницу 9), оно возникло, таща с собой облака ажиотажа, которые затмевают ясное мышление.

Согласно Sky News это «восьмое чудо света», «наконец, подтверждает теорию эволюции Чарльза Дарвина».

Боже мой! Более-менее нелепый мистицизм «недостающего звена», похоже, ничуть не утратил своей силы..