• Главная
• В избранное
• Наш E-MAIL
• Добавить материал
• Нашёл ошибку
• Вниз

14 января 1966 года мы были буквально ошеломлены совершенно неожиданным известием о смерти Сергея Павловича Королева. Всего несколько дней назад мы видели его внешне совершенно здоровым и, казалось, переполненным неукротимой энергией. И вдруг его не стало... Люди, знавшие его близко, рассказывали: он лег в больницу для того, чтобы удалить неопасную для жизни опухоль, и предполагал пробыть там неделю. Но сама операция оказалась для него роковой.

Какая была фигура! Какая судьба! Сколько выстрадал и сколько создал! Всю жизнь он посвятил летному делу. Начал с постройки планеров. Сам летал. Потом увлекся ракетами. Потом его арестовали за то, что был талантлив. А когда вышел из заключения, возглавил ракетостроение в стране. Руководимые им коллективы положили начало космическим полетам и проделали первые, возможно, самые трудные шаги в освоении космического пространства. И вот его не стало.

Вскоре мы узнали, что на место Королева назначен Василий Павлович Мишин, одаренный конструктор, сильная личность. Он был первым заместителем Королева, нередко с ним спорил, но всегда оставался его надежной опорой. Василий Павлович пришел с твердым намерением - не менять курса и не сбавлять темпов. Он был знаком со всеми делами, которыми занимался Королев, и сумел сделать так, чтобы нигде не произошло остановки.

Знал Мишин и о подготовке к набору гражданских космонавтов. Кандидаты в первую группу были отобраны еще при Королеве. По указанию Мишина весной того же 1966 года всех кандидатов, в том числе и меня, поочередно направили на медицинское обследование. На этот раз в гражданскую организацию - Институт медико-биологических проблем. Так назвали вновь созданный секретный институт, который должен был заниматься космическими исследованиями. Чтобы не начинать все сначала, сюда перевели работать большую группу специалистов из военного Института авиационной и космической медицины - единственной до того времени научной организации, работавшей в этой области.

Для медицинских исследований и обследований новому институту был выделен один этаж в небольшом двухэтажном здании, построенном на территории больницы №6 на окраине Москвы в Тушино. До нас здесь уже поселилась группа испытателей - молодых людей, которые вместе с медиками участвовали в исследованиях. Они согласились проверять на себе в земных условиях, какое влияние на здоровье человека может оказать воздействие разных факторов космического полета. Эти жизнерадостные ребята с увлечением участвовали в имитации вероятных и невероятных ситуаций полета: подвергались перегрузкам на центрифуге; работали в барокамерах в скафандрах; лежали подолгу на кроватях без движений; голодали; жили неделями в помещении, где атмосфера была сильно ионизирована, - и после каждого эксперимента подвергались глубокому медицинскому обследованию. Они были знакомы со всеми процедурами, ожидавшими нас, и подсказывали нам, на что надо обращать внимание.

Программа обследований была намного короче, чем в военном госпитале, хотя все наиболее сложные этапы в ней были сохранены. Не знаю зачем, но ввели даже новый элемент - беседу с психиатром. И почему-то именно эта встреча больше всего запечатлелась в памяти. Помню, что она была очень нудной и у большинства вызывала откровенное раздражение. Разговор длился три-четыре часа. Психиатр спрашивал нас, помним ли мы привычки наших бабушек и дедушек и по какому поводу они чаще всего между собой спорили. Потом он что-то записывал, явно больше, чем мы говорили. Затем спрашивал об очередной, казалось, ерунде и опять записывал. Никаких перерывов он делать не разрешал. И курить курильщикам не разрешал, хотя сам все время курил. Каждый из нас вел себя с ним очень осторожно. Все понимали, что любая несдержанность может быть расценена как психическая аномалия и тогда уже ничего иного доказать не удастся. Тогда никто не знал, какие же заключения он пишет после этих встреч. Позже я понял, что как раз это было для него самой сложной проблемой. Когда стало известно, что меня назначают в экипаж, он неожиданно позвонил мне и попросил помочь ему встретиться с моей мамой и женой. Я удивился и спросил: «Зачем?» Он честно признался: «Если с Вами что-то случится, у меня могут спросить, на каком основании я дал положительное заключение. Если я скажу, что на основании беседы с Вами, меня обвинят в несерьезности. Если же я скажу, что беседовал и с Вами, и с Вашими ближайшими родственниками, ко мне претензий не будет». Конечно, я не мог допустить этих встреч. Мама вообще ничего не знала о моих намерениях. Это для нее было бы ударом. Жена знала, но я не хотел вовлекать ее в процесс подготовки к полету. И я использовал простой прием - сказал, что он собирается сообщить моим родственникам секретную информацию, а за это его точно накажут. Подействовало...

Среди прибывавших на обследование были разные люди. Были видавшие все гражданские летчики-испытатели. Были инженеры и медики, которые умели владеть собой. Встречались и такие, которые чрезмерно волновались и из-за этого становились мишенью для разного рода шуток. Похоже, врачи учитывали все факторы. Во всяком случае, никто из проявлявших нервозность положительного заключения не получил. Но в целом процент отсева здесь был значительно ниже, чем в военном госпитале. Отчасти, наверное, потому что люди заранее знали, насколько высоки предъявляемые требования, и приходили только те, кто был уверен в себе.

Через несколько дней после того, как мы прошли обследование, всех признанных годными пригласил к себе Мишин. Он сказал, что в ближайшие дни будет сформирована первая группа космонавтов и начнется ее подготовка к полетам по специальной программе. Просил всех еще раз подумать и принять окончательное решение. Кроме инженеров, на этой встрече присутствовал самый знаменитый в то время летчик-испытатель Сергей Николаевич Анохин. Королев уговорил его перейти на работу в нашу организацию, чтобы он мог делиться своим летным опытом с теми, кто проектирует космические корабли. И Анохин, естественно, захотел сам летать на этих кораблях. Пришли два молодых одаренных летчика-испытателя: Борис Юмашев и Леонид Рыбиков. Этим парням тоже очень хотелось летать на космических кораблях, но на встрече они поняли, что гарантировать их участие в таких полетах им никто не может, а полеты на самолетах на время подготовки придется прекратить. И они решили отказаться. Остальные подтвердили свое желание. В группу зачислили восемь человек - семь молодых инженеров и Анохина. Меня приняли.

В то время готовились три программы пилотируемых полетов. Одна из них должна была выполняться на околоземных орбитах. Для нее полным ходом шло изготовление кораблей «Союз». Это уже были корабли нового поколения. Они предназначались для проведения длительных полетов с выполнением широкой программы научных исследований. Впервые для космонавтов были созданы два жилых отсека. Это существенно улучшало условия проживания и работы по сравнения с теми, которые предоставлялись на «Востоках» и «Восходах». На кораблях была установлена аппаратура, позволяющая произвольным образом ориентироваться в пространстве; имелись средства прецизионного маневрирования на орбите, а также средства сближения и стыковки с другими кораблями этого типа; предусматривалась возможность выхода в открытое космическое пространство. Корабли были оснащены солнечными батареями и могли пополнять запасы электроэнергии в ходе полета. Спускаемые аппараты кораблей имели форму, позволяющую управлять их полетом в атмосфере, систему управления, которая обеспечивала точную посадку в выбранном районе при относительно небольших перегрузках. Было немало и других новшеств. По сути, появлялись первые космические лаборатории, и многие научные организации интенсивно готовились к тому, чтобы использовать их для проведения серьезных исследовательских работ.

Две другие программы были нацелены на полеты к Луне. По одной из них предполагалось выполнять облеты Луны; по второй - посадку на Луну и выход из корабля для работы на ее поверхности. Для этих программ создавалась самая мощная по тем временам ракета-носитель Н-1. Это было детище Мишина. Совершенно необычный проект. Ракета имела коническую форму, топливные баки первой ступени были сделаны в виде огромных шаров, и в хвостовой части устанавливалось более тридцати относительно малоразмерных двигателей. Специалисты говорили, что в проекте нашло отражение много новых идей и найдено много неожиданных решений. Особо хвалили двигатели, которые создали под руководством главного конструктора Кузнецова. На стендовых испытаниях они демонстрировали великолепную надежность. Ракета имела такие параметры, что с ее помощью можно было бы запустить корабль для облета Луны либо вывести на околоземную орбиту одну из двух частей большого космического комплекса, который мог совершить и полет вокруг Луны, и посадку на Луну. Комплекс предполагалось собирать на орбите. Американцы в то время работали над проектом, который предусматривал запуск всего комплекса с помощью одной ракеты. Советская двухпусковая схема была организационно сложнее американской, но в ней были и свои преимущества. Главное из них - меньшая стоимость ракеты и всех стартовых сооружений.

Обе лунные программы были захватывающе интересными и казались вполне реальными. Уже приступили к изготовлению ракет и кораблей. Интенсивно создавались стартовые сооружения. На экспериментальных установках отрабатывались бортовые системы, а проектанты готовили программы полетов. Были все основания ожидать, что года через полтора-два первый старт состоится.

Руководство нашего предприятия предполагало, что мы (инженеры) будем участвовать в полетах по всем программам. Командование Военно-Воздушных Сил возражало против нашего участия. По всему было видно, что оно считало выполнение полетов делом очень престижным и не хотело допускать к нему никакое другое ведомство. Его возражения строились на том, что гражданские специалисты не имеют опыта работы в жизненно опасных ситуациях и потому полагаться на них рискованно. Для нас это означало, что в Звездном городке мы готовиться не сможем.

Мишин не стал терять времени на споры и организовал для нас подготовку при предприятии. Главным содержанием подготовки, конечно, было изучение кораблей и всего того, что непосредственно связано с полетами. Ведущие инженеры предприятия читали нам лекции, водили по цехам и лабораториям, рассказывали о методах наземной отработки систем и узлов конструкции. Мы ездили в смежные организации, чтобы в деталях изучать устройство систем, которые там создавались. Вылетали на космодром для ознакомления с процедурами подготовки к пуску и запуска ракет. Летали в Крым и наблюдали, как испытываются парашютные системы. Все это было необыкновенно интересно. Несмотря на очень большой объем информации, никто не сомневался, что по вопросам, касающимся устройства корабля и содержательной части полета, подготовиться мы сможем. И, наверное, лучше, чем летчики. Они основную часть информации получали от преподавателей Звездного городка, которые, по существу, являлись посредниками в передаче знаний и владели ими только в том объеме, который сумели усвоить сами, а мы общались непосредственно с авторами разработок, и без каких-либо ограничений.

Но теоретических знаний было недостаточно. Чтобы оказаться в экипаже, следовало доказать нашу физическую и психологическую готовность. И доказать, в частности, нашим оппонентам - людям, которые априори не хотели с этим соглашаться. В этом отношении мы чувствовали себя менее уверенно и готовились с особым усердием. Предприятие организовало для нас нечто похожее на спортивные сборы. В течение всей подготовки мы безвыездно жили в служебном профилактории по строгому временному графику. Каждое утро преподаватели Института медико-биологических проблем проводили с нами нагрузочную зарядку с продолжительным бегом и силовыми упражнениями. Весь день был занят учебой на предприятиях, а вечер - тренировками. Молодые тренеры делали все возможное, чтобы максимально быстро развивать у нас силу, выносливость, координацию движений. Врачи вели постоянное наблюдение за этим процессом.

Нагрузка была большой, но цель того стоила. Кстати, довольно скоро мы заметили, что не только нам хотелось, чтобы подготовка завершилась успешно. Для тех, кто нас готовил, это тоже стало делом чести. Они тоже стремились доказать свою состоятельность и тоже не могли согласиться с «монополией» Звездного городка. Так что силы прикладывали не мы одни.

Примерно через месяц после начала нашей подготовки на предприятие приехал секретарь ЦК КПСС Дмитрий Федорович Устинов. Это было большое событие. Устинов в партийном руководстве страны отвечал за оборонные отрасли промышленности. По существу, его мнение было главным при принятии решений, относящихся к жизни этих отраслей. Наша отрасль считалась оборонной и находилась под его сильным влиянием.

Космическим программам Устинов уделял особое внимание, и руководство предприятия всегда стремилось воспользоваться его визитом для того, чтобы получить какую-нибудь поддержку. На этот раз Устинов провел у нас целый день. Его водили по цехам; показывали, как идет изготовление узлов кораблей; рассказывали о предполагаемых программах полетов, говорили о тех задачах, для решения которых хотели получить помощь. Разумеется, поднимать проблемные вопросы при персонах такого ранга было очень рискованно. Трудно заранее предположить, какую реакцию это вызовет. Вместо ожидаемой помощи вполне можно впасть в немилость, и даже потерять работу. Но наши руководители были людьми опытными и всегда перед такими визитами согласовывали с партийными чиновниками и программу пребывания, и темы, которые следует обсуждать.

Одним из пунктов программы пребывания Устинова на предприятии была его встреча с нами. Она состоялась в конце дня в кабинете начальника сборочного цеха и заняла около получаса. Всех нас представили Устинову, он задал несколько формальных вопросов, и мы ушли. Но содержание беседы не имело значения - важен был сам факт встречи. Он означал, что Устинов согласился с существованием нашей группы. Согласие Устинова гарантировало согласие руководства страны. Мы возвращались окрыленные, чувствуя, что получили поддержку «наверху», и понимая, что это дело рук Мишина.

Вскоре в нашем графике стали появляться элементы психологической подготовки. Этой частью программы заведовали бывшие военные, которые недавно перешли работать на наше предприятие. Понимая, что нас невозможно быстро научить пилотировать самолеты, они и не пытались этого делать. Тем более что управление самолетом совсем не похоже на управление космическим кораблем. Специально составленная программа должна была продемонстрировать, что мы способны справляться с теми психологическими нагрузками, которые переносит летчик. Она включала в себя парашютные прыжки и полеты на учебных истребителях в роли ученика.

Естественно, для нас эта часть подготовки была необычной. В ней были и волнения, и радость победы над собой. Воспоминания о ней остались на всю жизнь. Хорошо помню нашу поездку в Серпухов для первых парашютных прыжков. Сначала в городском парке мы по разу прыгнули с парашютной вышки. Честно признаюсь: это было страшнее, чем из самолета. Когда смотришь из самолета, то земля далеко, и ты понимаешь, что у тебя есть время сориентироваться. А здесь - земля рядом. Ощущение такое, как будто прыгаешь с крыши высокого дома вообще без парашюта. Все волновались, но все прыгали. После смеялись над своими переживаниями.

А потом мы поехали на окраину города в местный аэроклуб для прыжков с самолета. Они должны были состояться следующим утром, и инструктор предложил каждому из нас уложить для себя парашют. Он показал на своем парашюте, как это делается, но помогать никому не стал. Сказал, что за свою жизнь надо отвечать самому. И эти слова запомнились. А укладка оказалась делом несложным, и мы с ней справились быстро.

Вечер был удивительный. На краю леса у костра мы пели песни. Вадим Волков играл на гитаре и запевал, сначала свои любимые цыганские, потом современные песни. Мы ему в полголоса подпевали. Конечно, это были песни, которые соответствовали нашему настроению. Помню, как трогательно звучало:

«Понимаешь, это странно, очень странно,

Но такой уж я законченный чудак.

Я гоняюсь, я гоняюсь за туманом

И с собою мне не справиться никак...»

Мы все тогда жили в мире романтики, а это особый мир. В нем нет ни рациональной основы, ни строгой логики, но в то же время он обладает невероятной способностью увлекать. Через несколько лет, уже после того, как я побываю в космосе, меня много раз будут спрашивать, почему я решил стать космонавтом. Я буду стараться давать такие ответы, которые показывали бы, что мое решение базировалось на серьезных доводах; скажу, что мне хотелось проверить в реальном полете, как работают системы, которые мы создавали, чтобы учесть полученный опыт в следующих разработках, и т.п. И все это будет неправда. Мне просто хотелось слетать в космос. Хотелось поучаствовать в экстремальных испытаниях, взлететь на ракете, увидеть Землю с высоты, пролететь через плазму. Хотелось и все! Почему-то мне кажется, что все мы в то время испытывали похожие чувства. Даже Анохин. Он любил сложные полеты, любил вторгаться в неизведанное и именно поэтому оказался в одной группе с нами. Вон он запевает свою коронную: «О скалы грозные дробятся с ревом волны...». Интересно, что у него связано с этой песней? Может быть, размышления о силе духа, о непокорности, а может быть, что-то другое. Мы пели до глубокой ночи. Никого вокруг, черное звездное небо, освещенные костром лица и захватывающие душу песни. Расходиться не хотелось...

А рано утром, когда еще было холодно и не поднялся туман с полей, нас разбудили и попросили поторапливаться. Около самолета инструктор построил всех по росту и сказал, что в такой последовательности мы будем прыгать. Единственное исключение было сделано для Анохина. Он был среднего роста, но его поставили первым - в знак уважения. Садимся в самолет и сразу же взлетаем. Каждый наверняка волнуется, но все улыбаются, чтобы продемонстрировать свое спокойствие. Любопытно наблюдать за Анохиным. Он к тому времени имел уже больше трехсот прыжков, в том числе прыжки из аварийно падающих самолетов. Сегодняшний прыжок для него очень прост и, похоже, никаких особых эмоций не вызывает. Анохин сидит рядом с открытой дверью и о чем-то думает. Когда гудит сирена - сигнал, что ему пора прыгать, он ее не слышит. Подходит инструктор и говорит: «Сергей Николаевич, Вам пора». Анохин, встрепенувшись, спрашивает: «А?» Потом соображает и мгновенно, даже не вставая со скамейки, а соскользнув с нее вбок, вылетает из самолета. Приземляюсь сам и вижу, что он сидит на парашюте, курит и опять думает о чем-то постороннем. Было такое впечатление, будто прыжок прошел для него незамеченным. А для всех нас это - событие. Мы воспринимали каждый такой шаг как успех и еще одну ступень в той длинной лестнице, которая, возможно, приведет в космос...

Полеты на истребителях были тоже интересными и волнующими. Их организовал сам Анохин в Летно-исследовательском испытательном институте, где он работал много лет. Нас не заставляли изучать устройство самолета и правила полетов, показали только, как катапультироваться, если будет такая команда. А потом мы улетали в зону, где проходили испытания самолетов, и пилот демонстрировал нам фигуры высшего пилотажа. Иногда даже он давал самим подержаться за ручку управления и попробовать выполнить какую-нибудь простую фигуру, например «бочку» или «боевой разворот», предварительно объяснив, как это делается. Нашим пилотом-инструктором был Леня Рыбиков. Тот самый, который хотел стать космонавтом, но потом раздумал из-за неопределенности перспективы. Порядки в институте были либеральные, и Леня после обязательной программы демонстрировал нам возможности самолета. Он заставлял самолет делать какие-то невероятные прыжки и развороты и при этом язвительно комментировал, подчеркивая, что это не космический корабль - здесь надо уметь управлять самому.

Анохин, несмотря на свой уникальный опыт, тоже был включен в эту часть программы. Он летал последним. Наверное, уход с летной работы он здорово переживал. Во всяком случае, когда у него первый раз появилась возможность снова взяться за штурвал, он, как говорится, «отвел душу». Мы видели, как самолет выруливал на взлетную полосу. Вопреки предписанию, Анохин сидел в передней кабине - на месте инструктора. Сидящий сзади Рыбиков поднял руки вверх, показывая нам, что он в управлении не участвует. Конечно, они нарушали инструкцию. У Анохина был большой перерыв в полетах, и передавать ему управление на ответственных участках не полагалось. Но Рыбиков был учеником Анохина. Доверие и уважение к учителю, видимо, взяли верх.

Мы наблюдали за взлетом. Видели, как самолет разогнался, оторвался от полосы и быстро растворился в небе. В зоне самолет пробыл на несколько минут больше, чем было запланировано. И вот над дальним концом полосы появляется темная точка, потом она обретает контуры самолета, снижается и... вместо того, чтобы сесть, самолет пролетает с большой скоростью низко над полосой в положении «вверх ногами» и снова исчезает в небе. Кто-то в изумлении произнес: «Ну, Сергей Николаевич дает!»

Мы не видели, как самолет садился и ждали Анохина еще около часа. Оказалось, что за этим трюком наблюдал начальник Летно-испытательного комплекса Гринев, - окна его кабинета выходили на летное поле. Он был взбешен и потребовал немедленно привести к нему экипаж. Когда Анохин и Рыбиков вошли в кабинет, Гринев был еще вне себя от злости. Увидев двух уважаемых им людей, Гринев стал подыскивать приличные слова. По-видимому, это давалось ему с трудом. Наконец, махнув в сторону Анохина рукой и обратившись к Рыбикову, он закричал: «Ну, этого старика уже не исправишь, но Вы, молодой человек, неужели не понимаете, что мне надоело Вас хоронить?» Летчики виновато понурили головы. Поняв, что добавить к сказанному нечего, Гринев их выгнал: «Пошли вон отсюда!» Летчики вышли, зная, что не правы, и ничуть не жалея о случившемся. Нам рассказал эту историю Рыбиков, Анохин о ней умолчал.

Подготовка продолжалась. Одновременно с нами готовились и военные космонавты по своим независимым программам, что было непостижимо для нормальной логики. Велась подготовка космонавтов без связи с организацией, которая создавала космические корабли, и даже в противоборстве с этой организацией. Как и следовало ожидать, наступил момент, когда пути двух готовящихся групп пересеклись. В программу подготовки входили тренировки по эвакуации экипажа с водной поверхности на случай, если посадка произойдет в океан или на море. А такие тренировки могли проводиться только на макете спускаемого аппарата, хозяином которого была наша организация. Макет использовался для проверки поведения аппарата на воде при разной степени волнения моря, а также для отработки инструкций по покиданию аппарата и по подъему его на борт судна.

Военные стали возражать против нашего участия в тренировках, а нам важно было получить заключение о результатах тренировок, подписанное обеими сторонами. И тут наши специалисты заняли жесткую позицию: или и те и другие, или никто. И военные согласились на компромисс. Из-за затянувшихся споров тренировки проводились глубокой ночью. Впечатления остались незабывемые. Далеко от берега в кромешной темноте на палубу небольшого морского судна каждый час-полтора поднимают с воды макет спускаемого аппарата. Он и внешне и внутренне почти такой же, как реальный аппарат. И мы по очереди - сначала трое военных, потом трое гражданских, потом опять трое военных и так далее - садимся внутри этого аппарата в кресла, закрываем за собой люк и чувствуем, как аппарат краном поднимают с палубы и опускают на воду. Потом связь с краном обрывается, и наш аппарат, словно грецкий орех, начинает раскачиваться в такт волнам. Внутри очень тесно. Ощущения примерно такие же, как при езде втроем на заднем сиденье автомобиля. И в этих условиях надо всем надеть тонкие гидрокомбинезоны, не порвав их. Потом нужно открыть люк, выбросить через него контейнер, в котором упаковано то, что пригодится для жизни в ожидании спасателей, и выпрыгнуть через люк самим. Прыгать следовало, не касаясь края люка, как прыгают через обруч. Дело в том, что при качаниях аппарата бывают моменты, когда нижний край люка почти касается поверхности воды. Если в этот момент опереться на люк, то он опустится еще ниже и вода хлынет внутрь аппарата. Тогда в опасности окажутся и те, кто находятся внутри, и сам аппарат.

На воде уже проще и забавней. Все пристегиваются с помощью длинных шнуров к выброшенному контейнеру и начинают развлекаться с тем, что находится внутри него. Устанавливают радиосвязь с инструкторами, запускают сигнальные ракеты, едят аварийные запасы пищи - и так до тех пор, пока из темноты не подплывает шлюпка и не увозит «спасаемых» обратно на судно. С борта судна за нашей работой наблюдали специалисты из промышленности и методисты из Звездного городка. Они следили за тем, как мы покинули аппарат и как надели гидрокомбинезоны, и сколько времени потратили на каждую из операций. На этих тренировках мы проявили себя не хуже военных, так что наши позиции укреплялись...

Потом мы вернулись в Москву, и опять с утра до вечера шли занятия то на предприятии, то на стадионе. Между тем времени до первого полета «Союза» оставалось все меньше и меньше.

В августе нас снова вызвали на медицинское обследование. Все так же, как в первый раз: то же здание, те же врачи, та же программа. Разница была в том, что после этого обследования у нас появлялись шансы попасть в экипаж. Было известно, что Мишин и руководители нашего министерства ведут переговоры с командованием Военно-Воздушных Сил и с партийными органами по этому поводу. Конечно, не терпелось узнать что-нибудь о ходе переговоров, но никакой информации оттуда не поступало. Нам сообщили только, что наши врачи начали встречаться с военными врачами и знакомить их с результатами обследований. Это было хорошим признаком. Без команды сверху военные врачи на это никогда бы не пошли. Значит, военное начальство считает наше появление в Звездном городке вполне возможным. На встречах врачей, видимо, не все шло гладко. У военных требования были более жесткими, чем у гражданских, и мы заметили, что наши врачи тоже свои требования ужесточили. Во всяком случае, все, кто был на гране допустимого, оказались забракованными. К нашему большому сожалению, врачам не удалось отстоять Анохина. Военные очень не хотели его пропускать. Они побаивались, что полет этого человека, обладающего уникальным летным мастерством и легендарной биографией, может дать старт конкуренции между военными и гражданскими летчиками. Формальная зацепка была - Анохин потерял один глаз при аварии самолета. Но в авиации ему разрешили остаться на испытательной работе, а здесь забраковали.

К концу обследования мы узнали, что достигнута договоренность о направлении первой группы инженеров в Звездный городок и о включении в экипажи предстоящих полетов гражданских бортинженеров. Это уже была настоящая победа! Мы поочередно заканчивали обследование и без всякого перерыва, только успев захватить из дома самое необходимое, уезжали в Центр подготовки космонавтов - чтобы снова жить мечтой! Там нас встретил пустой профилакторий. Опять маленькая комнатка на двоих, две кровати, один шкаф, крохотный столик, настольная лампа и репродуктор на стене. И здесь нам предстояло жить долго.

Постепенно собралась первая группа: Вадим Волков, Жора Гречко, Валера Кубасов, Олег Макаров, Коля Рукавишников, Виталий Севастьянов и я. Началась новая жизнь.